Киборг Киборг Irien-69/3015
Дата: Апрель 2191 года
Irien быстро подобрал сценарий — пусть работает программа, а он сам хотел наслаждаться этой прогулкой. Он ведь впервые в жизни был за пределами круизника. И возвращаться обратно туда, где его ждал Альгерд, не планировал.
Киборг просканировал окружающую территорию. Вскочить и броситься бежать… но так могут остановить, и очень быстро. А как? У него слишком мало информации. Только поведенческие сценарии и разговоры клиентов, обрывки фраз, которых слишком мало. А еще он ничего не знает про этот мир. Про эту планету. Совсем ничего. Все, что его окружало все это время — это круизник и клиенты с их желаниями и прихотями.
Irien сложил опустевшие контейнеры в корзинку. Тоже программное действие. Он правильный и послушный киборг. Только на круизник больше не вернется. Но и уйти просто так нельзя, а может… Он видел кое-что подходящее у одного клиента… Тот хотел попрактиковаться в шибари. На планшете человека крутились ролики. И в одном сюжете связанный упал в море и сделал вид, что утонул. А остальные в это поверили. Но… он не связан, а его клиентка точно не знает за какой конец веревки браться. И все же стоит попробовать сделать так, как в том ролике. Вдруг получится…
Он снова сосредоточился на женщине. Программа отлично отработала сценарий — она уже плавилась, как воск и готова была на все.
— Боги! Как же приятно целовать твои губы! Они такие сладкие, — хрипло сказал он. — Но мне бы хотелось продолжить. Только в более уединенном месте, подальше от любопытных глаз.. Чтобы никто нам не помешал насладиться друг другом. Знаешь, тут есть романтический островок с уютными беседками и укромными гротами, мы можем отправиться на него. У нас будет прекрасное путешествие. Ты сможешь взять в аренду водный велосипед или лодку?
— Д-да, — женщина быстро закивала головой.
— Тогда пойдем.
Irien подхватил корзинку и протянул клиентке руку, помогая встать. И, подчиняясь сценарию, подхватил за талию, покружил немного.
Лодки все разобрали, а водные велосипеды в прокате были самых простейших моделей, у которых нужно было крутить педали. С такими даже ребенок справился бы.
Irien соскочил с причала на борт плавстредства, поставил корзинку под сидение.
— Иди ко мне, я тебя поймаю.
Женщина, испуганно охнув, прыгнула. Киборг ее поймал, чуть прижал к себе, прежде чем поставить на пластиковый пол аквабайка.
— Устраивайся поудобнее, сейчас мы с тобой откроем для себя волшебный мир водных прогулок! — радостно объявил он.
Шаблонные фразы, проникновенный голос, страстный взгляд. Человек верит в то, что хочет, а не в то, что есть на самом деле. Эта женщина видит в нем парня, который в нее влюбился. И не понимает, что он просто выполняет программу.
Irien медленно крутил педали у своего сидения, подстраиваясь под ритм клиентки. Вслушивался в мелодичный плеск воды и жадно, до одурения, впитывал все: солнечные лучи, дыхание ветра, тепло воздуха, палитру ароматов. Может быть, у него не будет другого шанса еще раз все это увидеть и почувствовать. Неизвестно еще, удастся ли ему осуществить задуманное.
Они доплыли до островка и теперь неторопливо двигались вдоль его берега. В этом месте он был обрывистый, а озеро было довольно глубоким. На берегу росли деревья, их тонкие гибкие ветви низко свисали над водой, образуя природный шатер. Киборг направил водный велосипед под их сень.
— Смотри, как тут красиво! — прошептал он и, склонившись к лицу женщины, снова осыпал ее поцелуями. Затем, отстранившись, спросил: — А ты пробовала когда-нибудь ролевые эротические игры?
Конечно же, нет. Это и так понятно. Но вон как заблестели ее глаза…
— Давай представим, будто я — твой пленник, — проникновенно проговорил он. — Твой раб. Тут есть наручники. Ты можешь надеть их мне на руки, и я буду полностью в твоей власти… моя госпожа…
Естественно, она с готовностью согласилась. Irien опустился перед ней на колени, подал ей наручники и простер к ней руки, умоляюще глядя в глаза. Женщина взяла браслеты и защелкнула на его запястьях.
\Хорошо, что это обычные игровые наручники, а не специальные для киберов. Такие, наверное, можно порвать. И руки сцеплены впереди так, что движениям не мешают.
— Я в твоей власти, милостивая госпожа… — Irien поднял голову, взглянул вверх. — Ой, смотри, что это?
Испуга в голосе было достаточно. Женщина вскочила, а он одновременно качнул утлое суденышко ногами, отклоняясь всем телом в другую сторону. В воду они упали одновременно.
Только бы эта женщина умела плавать… иначе не отпустит программа. Irien не может причинить вред человеку, особенно, если это хозяин или хозяйка, пусть и временные.
Ему повезло, плавать клиентка умела: вынырнула, забарахталась, но догадалась ухватиться за борт водного велосипеда.
Теперь надо только отыграть сценарий «игра в прятки» и надеяться, что эта женщина не позовет его и не прикажет вернуться… или он не сможет услышать эту команду.
Опуститься на дно и плыть вдоль него задача простая. Несколько крупных темных существ метнулись к Irien’у, напугав его до полусмерти, а панический поиск в базе результатов не дал. Зеркальные карпы, а это были именно они, порыскали вокруг киборга, потыкались мордами в надежде, что упавший в воду предмет съедобен, и разочарованно уплыли. Irien осторожно поплыл дальше, заблокировав слуховые рецепторы — а то вдруг услышит зов временной хозяйки и придется возвращаться. Особого плана у него не было, он даже не верил, что выйдет сбежать, но раз уж получилось, надо пытаться дальше.
Теперь нужно было что-то делать, как-то выбираться из озера и бежать прочь. Но даже его небогатый жизненный опыт подсказывал, что человек в мокрой одежде привлечет нежелательное внимание прохожих. И сидеть в воде тоже не вариант, вдруг хозяйка позвонит на круизник и оттуда пришлют кого-то опытного? Кто умеет обращаться с киборгами и сумеет вернуть его назад? Этого не хотелось категорически и киборг заметался у дна в поисках спасения.
В какой-то момент он ощутил слабое течение и поплыл туда в надежде, что из озера есть выход. Мутная вода мешала видеть, за одежду цеплялись колючие водоросли, неприятно царапали открытые части тела, но кибер-парень упорно плыл, пока не уперся в решетку. Irien ощупал ее скованными руками — вырвать не проблема, сил, заложенных компанией в имплантаты, хватит. Но тут в голову пришла другая мысль. Киборг еще немного подергал решетку и понял, что она крепится в специальных пазах, которые можно разжать, но для этого нужно иметь руки свободными, да и воздух в легких уже подходил к концу.
Немного подергав железки на запястьях, Irien сообразил, что их удерживает только большой палец, и если вывихнуть его из сустава, то можно освободиться. Через мгновение наручники уже были у него в руках. Что с ними делать, он не представлял, поэтому просто бросил там же, возле решетки.
Киборг всплыл ровно настолько, чтобы воздух коснулся губ, несколько раз глубоко вдохнул, насыщая кислородом легкие, и нырнул обратно. Уж что-то, а задерживать дыхание для него дело привычное, среди клиентов попадались и любители аутоасфиксиофилии.
Irien подплыл к решетке, немного ее пошатал и принялся разжимать крепления, острые кромки ранили кожу на руках, но это киборга не останавливало. Зато его точно никто не найдет в трубе. Если зажать все обратно, то просто не подумают! Наконец все железки удалось разогнуть и решетка поддалась.
Он еще раз насытил легкие кислородом и нырнул в трубу. К счастью, она была достаточно широкой, с запасом, словно человек в нее не просто нырял, а еще и что-то тащил на себе. Irien позволил себе мысленно хихикнуть представив пловца с мешком, который тащит… ну, например, такого же Irien’а, как он. Хотя нет, два человека друг на друге тут застрянут — для секса в классической позе труба не подходила. Отогнав ненужные образы, киборг установил решетку и зажал обратно крепления. Затем он развернулся и поплыл в глубину темного осклизлого туннеля.
Волосы цеплялись за верхнюю часть покрытой зелеными налетом водорослей трубы, Irien слишком поздно сообразил, что тут, внутри, всплыть некуда и если не окажется мест, где воздух каким-то чудом остался, то он попросту захлебнется. Это показалось настолько обидным — утонуть сейчас, когда побег почти удался, что на глазах выступили слезы, тут же смытые водой.
Жжение в легких утверждало, что кислород, а с ним и время жизни, кончается, несмотря на весь запас прочности, который заложила компания. На внутреннем экране быстро менялись цифры, отсчитывая последние минуты и даже секунды. Irien забил ногами, выжигая остатки кислорода, рванулся вперед и, уже теряя сознание, все-таки ощутил, что над головой появилось свободное от воды пространство — он доплыл до ремонтного спуска. Киборг вылетел на поверхность, жадно хватая воздух ртом, ухватился за свисающую сверху ржавую лестницу и замер, сканируя пространство.
Наверху, в трех метрах над ним находился люк, а над люком, чуть в стороне стояли два человека, в одном из которых он безошибочно опознал временную хозяйку. Это было неприятно и опасно. Irien уже хотел метнуться вниз, в глубину, чтобы плыть дальше, но решил, что все-таки следует узнать, что же люди делают и планируют сделать.
Оставив голос хозяйки заблокированным, он стал слушать голос ее собеседника
— Мэм, мы просканировали дно водоема полностью, киборга там нет, — донесся мужской голос.
Судя по паузе, женщина что-то ответила. Опять заговорил мужчина:
— Скорее всего, вы столкнулись с кибер-ворами. Irien’ы стоят дорого, и, если он не явился, когда вы позвали, то значит, его уже не было в пределах досягаемости.
Снова пауза.
— Мэм, мы просканировали весь парк. Ни чипа, ни процессора не отразилось на сканерах, Irien’а здесь нет. Это не первая кража киборгов из парка, его давно облюбовали кибер-хакеры.
Пауза и довольно длинная…
— Не волнуйтесь, мэм, это не ваши проблемы. Если компания, которой принадлежал киборг, поскупилась на защиту, то пусть пеняет на себя. Я вам дам номер одного хорошего парня, который стрясет с них приличную сумму денег за ваш испорченный отдых. А если у них будут претензии, пусть в «DEX-компани» обращаются с ними, там с них вообще последние штаны снимут!
Irien с облегчением вздохнул: значит, его считают похищенным, и полиция уже провела сканирование парка. Он правильно придумал залезть под землю! Иначе бы уже летел в полицейском флайере на круизник, ну или в «DEX-компани», что само по себе вряд ли лучше.
— Прекрасно, я рад, что вы приняли правильное решение, мэм, — опять заговорил мужчина. — Давайте я отвезу вас к адвокату и он вам подскажет, что делать дальше.
На этот раз пауза была очень долгой.
— Не волнуйтесь, мэм, мы постепенно расширяем зону поисков, но я уверен, что киборга давно отключили, извлекли чип и увезли так далеко, что найти его не выйдет.
Irien испуганно вздрогнул — про чип он не подумал и наверняка попался бы, не подслушай разговор полицейского с временной хозяйкой.
Наверху загудел двигатель флайера, звук постепенно удалялся — люди улетели. Irien с облегчением выдохнул и отпустил руки, погружаясь в воду. Надо было уплыть еще дальше и найти что-то острое, чтобы извлечь чип.
К счастью, сторож отстал от несговорчивого прохожего, а на конюшне так обрадовались размеру принесённого кошелька, что вопросы задавали только по делу. Вначале, правда, попытались подсунуть необъезженного толком жеребца, потом — старую кобылу, но у Заката слишком долго был перед глазами пример замечательного животного, чтобы соглашаться на такую покупку.
— Я возьму этого.
Паренёк, возившийся с гривой коня, похожего на молодого Злодея всем, кроме спокойствия и светлой масти, удивленно вскинулся. Конюх смутился.
— Извините, он ещё не готов. Мы заплатили за него положенную виру…
Закат удивленно посмотрел на коня. Тот фыркнул, тряхнул головой, вырывая пряди гривы из рук работника.
Тёмные пряди. А между колен мальчишки стояло ведерко с краской.
Закат недоверчиво протянул руку, коснулся конского лба. На пальцах остались белые следы.
— Я его покупаю, — кошелек плюхнулся в грудь торговца, тот едва успел его поймать, выронив пару монет. — Заберу вечером или завтра утром. К нему седло и узду, самые простые. Докрашивать не надо.
Уже на выходе его поймали, отсчитали сдачу, спросили, на чье имя записать и не может ли зайти за конём кто-то, кроме него.
И не нужна ли лишняя краска, раз уж осталась.
— Нужна, — отозвался Закат насколько мог спокойно. — В предместьях живет старик, у него стена облупилась. Ему очень нужна краска и не помешает помощь.
Как ни странно, конюх и правда послал мальчишку с ведёрком в сторону ворот. А Закат, даже направляясь к дому Яси, продолжал недоверчиво рассматривать испачканную в краске ладонь.
Они тут коней красят.
Если бы кто-нибудь рассказал о таком в Залесье, даже Щука посчитал бы шуткой.
***
— Ты не можешь остаться!
— Ясечка, — в сотый раз вздохнул старик, — ну куда ты меня повезёшь? Я и на лошадь-то не заберусь. Домик у меня ещё крепкий, рыцари не слишком докучают. Проскриплю ещё годок-другой…
Закат молча собирал в дорожную корзинку продукты на кухне, предоставив Лису с Ясей самим решать, уходить вдвоём или нет. Оба были правы — старика вряд ли оставят в покое после побега внучки, но, если они поедут вдвоем, сложней будет догнать караван.
— Закат! — Яся появилась в дверях, но тут же забыла, зачем так торопливо прибежала. — Ой, что ж ты в темноте… Давай хоть свечечку зажгу.
Тонкие свечи нашлись на шкафу, Яся завозилась с кресалом, ойкнула, уронив кремень под стол. Закат выглянул на улицу, оторвал пару лучин от пучка, воткнутого в кольцо на стене и зажженного последним рыцарским патрулем. Фитилек от прикосновения тускло светящихся прутьев задымился, оброс бородкой пламени, пустившей по стенам пляшущие тени.
— Я здесь всё собрал. Если отстанете от бродяг, сможете на неделю растянуть.
Яся кивнула, попросила:
— Давай только сначала ты дедушку на конюшню отведёшь? А я одежду как раз сложу. Сама на улицу не высунусь, не беспокойся. Дождусь тебя и вместе пойдем.
План выглядел хорошо, особенно если бы они не дотянули с ним до глубокой ночи. Впрочем, настойчивый рыцарь обещал вернуться только завтра.
Старик будто помолодел за прошедший день, во всяком случае, рядом с Закатом шел на удивление легко. Рассуждал, торопясь поговорить с тем, кто не боится слушать:
— Вроде бы когда живешь под дланью света, восстание поднимать не с руки. Потому что это ж выходит, сам расписываешься в том, что ты злодей! Кто поддержит, если ты на себя такую табличку повесишь.
Закат невольно хмыкнул.
— Тёмного Властелина поддерживали многие. Это Герой был один.
— Ну, сейчас-то всё наоборот, — вздохнул старик, покрепче перехватывая сухой ладонью локоть Заката. — И знаешь, сомневаюсь я, что Герой тогда был совсем один. Всё равно наверняка кто-то помогал. Лестно же — бороться против зла. А когда безобразия учиняют рыцари в белых доспехах, даже не поймёшь, кому жаловаться и что с этим делать.
Конюшня показалась из-за поворота, на крыльце под пучком лучин сидел давешний мальчишка. Завидев Заката, бросил недогрызенное яблоко, подскочил.
— Изволите забрать коня?
— Пока нет. Скоро придет девушка, они с Лисом вдвоём уедут.
Мальчик покосился на старика, видимо, удивившись странному имени, но кивнул понятливо, убежал седлать коня. Лис, кряхтя, опустился на нагретые ступеньки, посмотрел туда, где днём виднелась Цитадель. Скривился.
— Дурак я старый. А остальные — молодые дураки. Боимся, как бы кто что не подумал, хотя по хорошему давно надо было… — не договорив, махнул рукой. — А, ладно. Может, ты вот что-то изменишь.
Закат пожал плечами, ставя рядом с Лисом корзинку. Он шел в Цитадель просто потому, что они забрали Ро, и не представлял, как и что он мог бы изменить. Рыцарей в светлом городе было двадцать раз по двадцать, а он, некоронованный, даже одну смерть не переживет.
По пути обратно ему не встретилось ни одного прохожего. Дома с закрытыми ставнями будто говорили — все приличные люди спят, что ты, чужак, делаешь на улице? Из поперечного переулка вышел рыцарь, зевнул в кулак, накрыл пучок лучин железной закопченной крышкой. Закат глянул на медленно светлеющее небо, свернул к дому Яси…
С той стороны улицы приближались, смеясь, четверо рыцарей, ведомые знакомым настырным гостем.
Закат прибавил шагу, протиснулся в щель между домами, немилосердно рванув зацепившийся за что-то плащ. Постучал в окно. Высунулась Яся, услышала голоса рыцарей, зажала рот ладошками. Прошептала:
— Пришли! Я же не смогу проскочить, тут тупик, а на улице увидят, догонят…
Закат залез в открытое окно, потащил девушку вверх по лестнице, мимо двери, уже дрожащей от ударов.
— У вас дома близко стоят. Сможешь на соседний перебраться?
— Не знаю!
Защелка чердачного оконца никак не поддавалась, он дернул сильней, полетела краска. Закат вылез на крышу, подал Ясе руку. Она, жмурясь от страха и прижимая к груди узелок с вещами, шагнула на захрустевшую под ногами черепицу. Бочком спустились к краю, Закат отпустил её руку.
— Прыгай. Доберешься до перекрёстка, там у дома наружная лестница. Слезешь на неё и спустишься.
— Я не смогу!
Закат обхватил её за талию, шагнул чуть назад. Яся взвизгнула, вцепившись ему в шею, когда он перепрыгнул, почти перешагнул на соседнюю крышу.
— Видишь, не страшно. Дальше сама. Их нужно задержать, если увидят открытое окно, будет погоня.
Яся с трудом расцепила объятия. Чмокнула быстро в щеку:
— Спасибо!
Осторожно пошла вверх, спеша спрятаться за скатом. Закат вернулся на покинутый дом, спрыгнул на пол чердака, торопливо захлопнул окно.
По лестнице внизу уже топали рыцари. Крикнули за спиной:
— На колени!
Закат, едва успевший отступить от окна, обернулся. Посмотрел на направленный ему в грудь меч.
— На колени, чужак!
Юный рыцарь с топорщащимися во все стороны светлыми волосами поднял клинок выше, кольнув шею.
Можно было ладонью сбить меч. Мальчишка слишком вытянул руки и теперь, чтобы перерезать Закату горло, ему пришлось бы сначала шагнуть ближе.
Но снизу торопились его друзья. Всех четверых…
— Ты что, оглох?!
Закат медленно опустился на колени.
Всё было гораздо проще. Если бы он начал драться, у него был бы очень простой выбор — убить или умереть. А ему не нравилось ни то, ни другое.
Можно было попробовать договориться. Вряд ли этим рыцарям так нужен какой-то чужак.
— Где девушка?
— Её здесь нет, — тихо ответил Закат, глядя, как из люка появляются остальные. Интересно, они знали, зачем их привели сюда?
— Ты лжешь, — выкрикнул заводила, чувствительно ткнув мечом в шею. Если бы острие было заточено лучше или замах был больше, это было бы опасно, а так Закату только пришлось откинуться назад.
— Можете обыскать весь дом, — отозвался он, глядя в глаза рыцарю, — если ещё этого не сделали. Её здесь нет. Хозяева уехали ещё днём.
На чердак, отдуваясь, забрался последний рыцарь, чуть полноватый и рыжий, как лисий хвост. Ухмыльнулся:
— Что, упорхнула твоя пташка, Ласк?
— Заткнись, — огрызнулся заводила. Закат заметил, как приподняли брови рыцари, видимо, не ожидавшие от друга грубости. — Ты, чужак! Ты обязан сказать нам, куда она уехала!
— Почему?
— Она оскорбила меня! Пошла против воли света! Она…
— Она, — перебил его Закат, — не позволила тебе согрешить с ней, вопреки вашим законам.
Юнец залился краской, его плечистый дружок фыркнул:
— Языкастый, ты глянь! — добавил, выразительно поглядывая на Заката: — Он, кстати, прав насчет закона. Может, он у нас того, с лестницы свалится? Исключительно сам!
— Здесь слишком низкая лестница, — тихо отозвался Закат. — Я не умру, даже если вы меня с неё столкнете.
— Какая жалость и незадача, — огрызнулся заводила. — Но мы можем нанести тебе удар милосердия!
— Ласк, хватит, а, — поморщился третий, самый старший с виду и прежде молчавший. — Нас и так в лучшем случае отчитают, а в худшем в оруженосцев разжалуют за твои развлечения, — обернувшись к Закату, чуть поклонился, поблагодарив: — Спасибо, добрый господин, что радеете за то, чтобы мой заблудший брат не нагрешил сверх меры. Мы вас более не побеспокоим.
Закат смотрел, как они уходят, один за другим спускаясь по лестнице. Ласк споткнулся, пролетел несколько ступенек. Над ним посмеялись, напоминая — ну что, нужен тебе удар милосердия?
Только когда за рыцарями закрылась дверь, Закат поднялся с колен. Медленно отряхнул пыльные штаны, прислушался. Правда ушли. Сложно было поверить, но он в самом деле остался жив и для этого даже не пришлось ни с кем драться.
И всё-таки вместо того, чтобы лечь в постель отсыпаться за всю прошедшую ночь, Закат выбрался на крышу. Накрепко закрыл за собой оконце, растянулся на холодной черепице, упершись ногами в водосточный желоб. Прищурился на солнце, поднимающееся из-за далеких, едва видных отсюда гор.
Закат все-таки очень сомневался, что на этом всё закончится. Что настойчивый юноша не захочет отомстить хотя бы последнему из своих обидчиков.
***
Вскоре солнце поднялось так высоко, что слепило даже сквозь опущенные веки, и натянутый на самый нос капюшон плаща не помогал. Закат видел сверху, как просыпался город: открывались лавочки, покупатели торопились заполучить лучший товар, куда-то спешили прохожие. Шмыгнул воришка, стянул грошовую ватрушку с лотка зазевавшегося пекаря. Почему-то Закату показалось добрым знаком то, что торговец, запоздало заметив пропажу, только рукой махнул, не подняв крик.
Дом Яси стоял на одной из главных улиц, уходящих на высокий холм, который когда-то защищал замок от осад, и вскоре после рассвета по ней потянулись повозки, сначала в сторону Цитадели, потом от нее. Вчера Закат ничего подобного не видел, так что теперь изучал телеги с некоторым изумлением. Продукты, оружие, дорогие ткани… Проехала повозка с бочками, Закат приподнял брови. Вряд ли в Цитадели не было колодца, значит, сегодня рыцари собирались вполне открыто нарушить собственный запрет на горячительные напитки.
Закат щурился вниз, провожая все это взглядом — благо ширина улицы позволяла рассмотреть многое, не отрывая спину от черепицы. Он надеялся, что догадывается о причинах, по которым рыцарям внезапно потребовалось такое множество товаров, но тогда вскоре должны были показаться и иные повозки…
Дверь отсутствовала. Тёмный провал приглашающе зиял сразу за дорогой. Причем мгла, клубящаяся в проёме, была абсолютно непроницаема для ночного зрения супругов. Пока Тонг спускался к кургану, он перебрал кучу вероятностей развития ситуаций, и все они сводились к двум основным: смерть или возвращение домой. Может быть, они и правда попали в нижний мир и перед ними пуп мироздания? Может, сразу за тёмным провалом их ждет вожделенное возвращение, а может, и яма с крокодилами — к чему гадать? Ассоциации исчислялись бесконечностью, и эта бесконечность имела пессимистичный окрас: ошибся Тонг с обитаемостью мира, нет тут никого. Неведомые работники сляпали дорогу, странный круг, загадочную пирамиду, а после сгинули. И с большой долей вероятности они вдвоём тоже сгинут, и хорошо бы домой, а не в могилу или за тридевять земель в неизвестном направлении.
— Тонги, пошли, что ты встал, как вкопанный? Опять боишься?
Тонг пропустил очередную закономерную глупость мимо ушей. Мало того, что я боюсь, так ещё и «опять боюсь»: воистину женский мозг не может рассуждать здраво, когда эмоции набекрень. А так как у Тинги они набекрень всегда…
— Тонги, не стой! Ну пошли же! Там столько интересного!
Вот откуда она знает, сколько там интересного? Ассоциации? Бред. У Тинги ассоциация одна: нужно сначала шагнуть в бездну, а потом… будет интересно. Но шагать и правда надо, не по пустошам же бродить.
И Тонг шагнул в проём. Именно в проём, вход не был порталом, это чувствовалось. Осторожно нащупывая дорогу вслепую, они прошли несколько шагов. Затем тьма рассеялась, и глазам их предстал знакомый коридор с бледными отсветами, похожий на тот, в который они шагнули час назад. В центре тупика коридора восхитительно и бесподобно мерцал белый портал. Коридоры во всех мирах однотипные? Какая разница! Плотоядно улыбнувшись, Тонг победно посмотрел на жену. Та разочарованно ахнула.
— Ты думаешь, это выход? Пойдем ещё погуляем, я пока не хочу домой.
— Дома погуляешь, — облегченно разомкнул уста Тонг и вошел в портал, не отпуская руки жены.
Они опять оказались на дороге, в том же месте, откуда и начали путь. Позади горы, впереди холм, а за ним, надо полагать, пирамида. Тинги опять, обернувшись, начала восторженно причитать, а Тонг заскрёб в затылке.
Так ничего и не придумав, он опять повел Тинги по дороге. Холм, пирамида, вход. Перед входом они задерживаться не стали, а когда их глазам снова предстал коридор с проклятущим порталом, Тонг остановился. Развернулся и повёл Тинги по коридору назад. К тёмному входу, в который они вошли минуту назад. Вернее, уже к выходу. Если мы войдём в белый портал, мы, вероятно, снова окажемся на дороге. А если мы выйдем через тёмный вход, который выход?
Они вышли через клубящуюся тьму и оказались в том же коридоре, но на десять метров далее, в центре. Слева портал, справа — выход из пирамиды. То есть, в белом портале был хоть какой-то выход, а в клубящейся тьме, которая не портал, но очень на него похожа — зацикленный. То есть никакого.
— Вот чего-то похожего я и ожидал, — крякнул Тонг, усаживаясь на пол. Тинги засмеялась, присела рядом и обняла мужа:
— Так именно этого я и хотела, глупенький! Пойдём в горы. В пустоши. Пойдем назад, вбок, обойдём пирамиду — у нас богатый выбор!
Уловив логику в речах жены, Тонг изумился. Оказывается, от женской логики он очень сильно отвык.
Он с кряхтением поднялся и смерил жену подозрительным взглядом. Может, и правда подскажет дельный выход, почему бы и нет? Он снова взял Тинги за руку и вошел в портал.
Они снова оказались на дороге.
— Ну, веди, — ухмыльнулся он.
— Куда? — растерялась Тинги. — Ты мужчина, — и увидев, как её мужчина, закатив глаза, снова побрел к пирамиде, поспешно воскликнула: — Нет-нет, пойдём в горы!
Они пошли к горам. Дорога ныряла с холма на холм, извивалась и вела куда угодно, но только не к горам. Примерно через час она опять уткнулась в курган. Тёмный вход исправно зиял в наклонной стене. Тонг опять уселся на дорогу.
Во имя какого дна они попёрлись в неведомый мир!? Вот дома им не сиделось, а возле дома не гулялось! Не отдыхалось, не елось, не спалось. Так, ладно. Все дороги, которая суть одна, ведут в пирамиду. В пирамиде есть выход, но он ведёт обратно на дорогу. Почему?
Он слышал про порталы, обладающие разумом. Такие порталы ведут туда, куда хотят входящие. Этот портал явно безмозглый, так как даже выходя из дома, я уже хотел попасть только домой.
Может, дело в Тинги?
Тонг подозрительно покосился на жену, прикидывая: попадёт ли он домой, если войдёт один? Ничего не подозревающая Тинги стояла к мужу спиной и восторженно вздыхала, обозревая проклятые горные вершины. Тонг мрачно понаблюдал за счастливой женой и пока отмёл бегство в одиночку. Пусть повздыхает. Отвлечение внимания, отсутствие вопросов, молчание, краткий миг покоя. Но делать-то что, куда идти?
Так. Дом мы пока оставим в стороне, первейшая задача — поесть. Надо найти здесь еду. Без каких бы то ни было порталов. Без порталов, без беготни, без нервотрепки, без убийственных разочарований.
Он, кряхтя, поднялся на ноги; обернувшаяся Тинги озарила его сияющими глазами.
— Тонги, — благоговейно продышала она, — какая прелесть. Пойдём в горы?
Они снова пошли к горам. Шли неторопливо, Тонг пристально изучал чахлые кустики вдоль обочины. С одной горки он выцелил невдалеке более пышную растительность и повлёк жену за собой. Чудо! Растительность оказалась леском, в леске журчал ручей и росли ягоды. То ли ягоды, то ли овощи, Тонгу было решительно всё равно. Рот его наполнился слюной, в животе заурчало. Вторя животу, зловеще заурчал и сам Тонг, потянувшись за ножом. Срезав один плод с кустарника, он с равной степенью жадности и брезгливости ополоснул его в ручье, лизнул, кусил, сглотнул, поморщился, зажмурился и съел целиком. Он хотел выждать какое-то время перед второй порцией, потом махнул рукой. Помирать уже всё равно от чего: от голода, яда или жадности.
Плоды оказались съедобными и питательными. Тонг в кои-то веки повеселел, его потянуло в сон. Рядом насыщавшаяся Тинги не замолкая нахваливала пищу, горы, весь новый мир и — больше всех — мужа. Странно, но Тонга это совершенно не раздражало. Завалившись на чахлую травку, он сунул под голову снятый с ноги ботинок и закрыл глаза. Его уже не беспокоил ни щебет жены, ни опасность схода лавин, ни возможный дождь, ни внезапное нашествие злючих муравьев-людоедов. Программа минимум выполнена и катись всё грядущее на дно миров. На следующий день в леске появился навес из срезанных веток, а ещё через день — шалаш. Через неделю — подобие кухни, через две — другой шалаш, хозяйственный. В пустошах обнаружились тушканчики, Тонг изобрел силки и гордо ходил в пустоши на охоту. Каждый день.
В свободное время Глина уходила из «Смарагда», никому не говоря, куда направляется. Путь её лежал в Н. Она изучила все окрестности «Божьей пчелы», но возле самой клиники старалась не мелькать, справедливо полагая, что быстро будет обнаружена.
К сожалению, ни Пасечник, ни Софья Максимова ей на глаза не попадались ни разу, но Глина умела терпеливо ждать, как старый кот Прошка, живший когда-то у её тётки Тамары. Когда коту нужно было выйти на улицу, он не унижал себя просьбами и обращениями к хозяйке. Он просто садился напротив двери и смотрел на неё. Естественно, находился кто-то, кто открывал дверь, и кота выпускали. Так и Глина месяц за месяцем тратила выпадавшие ей выходные на то, чтобы узнать хоть что-то о маршруте Пасечника и его ненавистной команды. Пасечник редко покидал территорию клинки и пользовался вертолётом. Шансов подобраться к нему поближе не было ни малейших. О Софье Максимовой не удалось узнать ничего.
Однажды ей представился странный случай, и она его не упустила. Глина выжидала своих недругов в их логове, а они постоянно кружили рядом.
***
– А теперь, – бодрым голосом сказала Вероника Пескарь, – пришла пора познакомить наших зрителей с новым участником шоу «Битва магов» – Рейни!
Под бурные закадровые овации на середину сцены вышла в чёрном блестящем плаще, подбитым алым бархатом, Глина. Её волосы были уложены в высокий замысловатый узел. На груди и кистях висели массивные металлические цепочки. Лицо под агрессивным макияжем было бледным и спокойным.
– Я – Рейни! – низким голосом произнесла девушка, – и вы сами поведаете мне свои тайны.
Заиграла музыка и началась реклама. От экрана телевизора отвернулась Таисия.
– Вот, деточку нашу только по телевизору и вижу. Рейни… Имя какое странное, – прошептала мать.
Из кухни с бутылкой пива в руках вышел Алексей Переверзев. Он сел рядом с женой в кресло, отхлебнул из горлышка и провел ладонью по наметившейся лысине.
– Дрянь девка, позорит нас только.
– Почему же позорит, – робко вступилась за дочь Таисия.
– Это что за профессия – ведьма? Я знаю профессии: врач, учительница, сварщик, водитель трамвая. А профессию шалавы я не знаю.
– Ну что ты говоришь такое! – с тихим укором произнесла Таисия.
– Все девки, попавшие на тиви спят с продюсерами! – убежденно заявил Переверзев, – ты газет не читаешь? Ты Гальку нашу не помнишь? Тоже мне, паранормальные способности! Только у Маринки они и были, царствие небесное, упокой её душу, Господи. А все способности Гальки — ноги раздвигать.
У Таисии дрожали губы, она не спорила с мужем, потому что помнила, с какой компанией водилась Глина.
– Была бы нормальной дочкой, денег бы родителям подкинула. Сама вон, небось, в апартаментах живет да трюфеля жрёт, а мы тут хрен без соли доедаем.
После рекламных роликов передача продолжилась, и Переверзевы угрюмо уткнулись в телевизионный экран. Рейни, картинно закрыв глаза, водила руками над какой-то клетчатой тряпкой. Камера приблизилась к её лицу, и стало заметно, как же она молода и сколько грима наложили на её кожу! Отец сплюнул на пол.
– Это рубашка вашего умершего сына. Он разбился на мотоцикле. Давно… Его нет сейчас в комнате, но его призову, – сказала Рейни, широко распахнув глаза. Сидевшие напротив юной колдуньи мужчина и женщина застыли в ужасе, схватились за руки и прижались друг к другу.
– Рейни говорит с вещами, это редкий дар, – сообщила ведущая, – по словам медиума, она получила свои сверхъестественные способности после смерти старшей сестры. Её сестра обладала необычным даром исцеления и чтения в душах людей.
Переверзев снова бессловесно сплюнул на пол, ломавшая комедию дочь его раздражала, и он выключил телевизор, а Таисия заплакала.
– На улицу выйти теперь стыдно будет, – пробурчал Переверзев.
На другом конце города Виктор Игнатьевич Шмурдяк тоже смотрел «Битву магов» и кусал локти от обиды. «Эх я, старый дурак, если бы знал, какое сокровище упускаю, цену не такую бы назначил. Ну теперь – то остается только гмызиться. Мажуха я сырая, вот я кто!».
Изуродованный Звонкий «Битву магов» не смотрел, вот уже два года кряду он лечился у офтальмологов, которые не могли определить причину слепоты, так внезапно настигшей этого несчастного юношу. Звонкий вспоминал Глину каждый день, посылая ей проклятья, которые до Москвы не долетали…
Пасечник досмотрел программу до конца. Он узнал Глину и дал задание своим ищейкам найти её и проверить информацию. На Приятина было выйти не сложно.
***
Глина не смогла полюбить Москву, её душа провинциалки протестовала против многолюдья, шума и суеты. Праздничный центр выглядел ненастоящим, как пустая упаковка, в которую не положили долгожданный подарок. Отойди чуть с центральных улиц – грязь, темень и бездорожье. Эта большая потёмкинская деревня манила и вмещала в себя миллионы случайных людей, стекавшихся на заработки в поисках лучшей жизни. Метро ежеминутно изрыгало суетливую пёструю толпу, которая растекалась по улицам, заполняя общественный транспорт, здания и магазины. Глина не любила ездить в метро, колоссальный шум вещей доводил её до обморочного состояния, поэтому Евгений повез Глину осматривать квартиру перед покупкой на своей личной машине.
Евгений был хмур, неприветлив, против обыкновения не отпускал шуточек в адрес Глины, не высмеивал её нелепую одежду, походку и неумение использовать макияж. Зарабатывая приличные деньги, девушка оставалась неотёсанной деревенщиной. Кроме джинсов и растянутых свитеров, которые она называла «шушунами», ничего не носила.
Этим Глина отличалась от других ведьм «Смарагды», для которых «экстерьер» всегда стоял на первом месте. Всегда ухоженные, уверенные в себе, они привлекали взоры мужчин, довольно быстро устраивали свою семейную жизнь, выбирая себе богатых и влиятельных спутников. Глина оставалась одна, словно не нуждалась в любви и внимании. Люда делала предположения о том, что Глина – тайная лесбиянка, но Тамара Петровна только фыркнула, рассказав о том, что любовника Глины когда-то убили бандиты прямо у девушки на глазах, и разговоры утихли.
Глина держалась в коллективе особняком, редко выходила из своей комнаты, на выходных где-то пропадала, общего языка ни с кем не нашла. Так и теперь Глина и Евгений ехали в «Фордике» в равнодушной тишине. Глина, прислонившись носом к стеклу, смотрела на падающие капли дождя, а Евгений крутил ручку радиоприемника, силясь поймать что-то интересное.
– Хоть бы спасибо сказала, что везу тебя квартиру показывать, – первым не выдержал Евгений. Видимо, он решил, что ссора – лучшее начало для разговора.
– Спасибо, – вяло ответила Глина и продолжила смотреть в окно.
– Вообще-то, я не должен нянчиться с тобой, не маленькая. Уже год в Москве, могла бы хоть в центре начать ориентироваться. Раньше-то была в Москве?
— В детстве, — так же вяло ответила Глина.
— На каникулы привозили?
— Нет, в приюте жила, — ответила Глина как можно более скучным тоном.
— Что за приют? — также спокойно спросил Евгений.
— Типа интерната для одарённых детей, да только меня оттуда выперли и вернули к родителям.
Евгений засмеялся.
— За что выперли?
— За то, что не одарённая.
— Значит, наших клиентов ты за нос ловко водишь, — взглянул Евгений в зеркальце заднего вида, чтобы уловить выражение лица Глины, — с вещами разговариваешь, о прошлом рассказываешь… Врёшь, значит?
— Хочешь жить – умей вертеться. Тамара Петровна всю информацию о клиентах собирает, и нам сливает, словно ты не знаешь.
— А Приятин говорил, что ты его поразила на кастинге.
— Я обладаю слабеньким телекинезом и могу искать вещи. Они вибрируют, и я это чувствую, — солгала Глина, — вот и всё. Но чтобы с предметами разговаривать… разве я бы в «Смарагде» сидела? Да я бы и в «Битве магов» победила… А так даже в финал не вышла.
— Ну-ну, — с сомнением сказал Евгений.
Глина понимала, что Евгений ждёт от неё откровений, и, скорее всего, давно за ней следит, но надеялась на то, что всё время была осторожна. Она ни разу не скатала в присутствии постороннего бусину и никогда её не использовала. Бусины хранила в укромном местечке.
Глине надо было быть убедиться в своих подозрениях, и она неожиданно положила руку Евгению на плечо. Евгений вздрогнул от неожиданности и стал крутиться в кресле водителя, стараясь освободиться от навязчивого прикосновения сзади. Глина цепко, но недолго подержала пальцами полотняную ткань, а потом убрала руку.
— Дорогой костюмчик, — сказала она с иронией, — ты думаешь, что надел Кляйна и стал лучше меня? Сам из Тулы приехал в Москву, самовар чёртов.
– Не делай так больше, – взвился Евгений, – высажу к чертовой матери. Что за шутки дебильные?
Глина неприятно засмеялась и ничего не прокомментировала. Однако, Евгений не успокоился и даже у дома, нажимая кнопки домофона, он стал отчитывать Глину.
– Ты вообще в курсе, что такое личное пространство? Как себя в обществе надо вести? Ты как кошка драная, как уличная попрошайка себя ведёшь! Никаких уроков не усвоила! И чего Тамара с тобой носится, не понимаю!
Глина молчала и с раздражающим Евгения спокойствием смотрела на него.
– У тебя с головой точно не всё в порядке! – психовал Евгений, заходя в кабинку лифта. Глина зашла следом, и они поехали на седьмой этаж.
– Хочу спросить тебя о твоей жене. Она тоже в цепочке распространителей наркотиков?
– Ты что, офонарела? – злобно посмотрел Евгений на Глину, – с чего взяла?
— Это мне твой пиджак только что рассказал. Шушун у тебя болтливый попался.
Евгений посмотрел на Глину с таким видом, будто хотел её ударить, а она улыбнулась самой наивной улыбкой, на которую была способна.
«Да, драть вас тут некому», — думал Трой, кивая в такт словам переводчика с важным выражением лица. Подраспустились, работнички; если бы не карт-бланш от Головной конторы, хрен бы кто и дёрнулся помогать. Так и придётся дальше корчить из себя невесть какую шишку с невесть какими полномочиями. Что ж… Хорошая мина при плохой игре ещё никому не мешала. Ещё бы стоила игра свеч, как он пытался убедить начальство.
Ведь не скажешь же прямо, вызываясь в дорогостоящую миссию за тридевять земель, что тобою движет лишь любопытство, стремление к перемене мест и желание вырваться наконец из обрыдлости повседневной офисной рутины, вставшей поперёк горла настолько плотно, что впору было рассматривать всерьёз вариант суицида.
Но тут, к счастью, Трой набрел в ходе своей аудиторской проверки на злоупотребления Разова, натянулись установленные тем тревожные ниточки, грянул тревожный набат — и всё завертелось.
Разов сорвался в бега, а Трой, как человек, лучше прочих изучивший манеру действия расхитителя и образ его мыслей, был срочно откомандирован ему вослед.
Разов готовил свою авантюру долгие годы, в течение которых скрупулезно перенаправлял потоки проходящих через его терминал данных и по крупице собирал на анонимных счетах доли кредитов, оседавших на фильтрах собственноручно написанных им программ. На первых порах Троя несказанно удивляло то, что все без исключения соседи Разова по офису оказались не в состоянии рассказать следствию о своем коллеге хоть что-то сколь-нибудь внятное и полезное.
Разов был заурядным представителем серой массы офисного планктона — таким же, каким был и сам Трой до того, как в его руки попали свидетельства произведённых Разовым махинаций.
Что сподвигло Разова на преступление, оставалось неясным. Стабильный немалый доход, дом, семья, кредитные платежи, отпуск в корпоративных санаториях с домочадцами, старый фокстерьер, любивший спать под одеялом на супружеском ложе, давно остывшем от былой страсти, онлайн-бродкаст кубка по астроболу под пиво по выходным — обычная судьба заурядного человека, не блещущего особыми талантами и не способного похвастать происхождением или хотя бы приличной родословной, не говоря уж о баснословном состоянии.
Спокойная, распланированная до самого конца жизнь, которой живут миллиарды человеческих существ по всей Галактике, и о которой мечтают десятки миллиардов тех, чей уровень жизни гораздо ниже.
Жизнь без будущего.
Скучная жизнь.
Жизнь, которую так хочется изменить.
Трою казалось, что он понял мотив, движущий Разовым. Он знал пункт назначения, к которому Разов стремился сквозь галактический вихрь, путая след и стараясь оторваться от неизбежного преследования.
Неясной оставалась лишь цель его головокружительной авантюры.
Трой не верил, что это приключение было задумано лишь только ради собственно приключения.
И он был бесконечно благодарен Разову за возможность повидать мир вне стен дома и офиса — хотя никогда и никому в этом не признался бы за все сокровища звёзд.
***
Поблагодарив клерка коротким кивком и распорядившись вколоть успокоительное кометчику, который разошелся до полной невменяемости, Трой лично полез в нутро кашалота, хранящее следы многодневного шахтёрского разгула и абордажной атаки.
В неприметном закоулке трюма обнаружился хирургически тонкий разрез, уже заживающий под пластырем с биоклеем. Апертура повторно вскрытой раны позволяла человеку средних габаритов проникнуть в технические пространства брюшины. Осмотр китовых гонад выявил следы взлома и проникновения на трубопроводе левого семявыносящего протока.
Восстановить недостающие звенья цепи было делом техники.
Не секрет, что хитрые и расчётливые листригоны Пространства, стремясь выгадать каждый кредит, предпочитали поддерживать нормальный эмоциональный фон своих посудин без лишних трат. К таковым, с их точки зрения, относились и инъекции синтетических эндорфинов, которые входили в программу регулярного технического обслуживания в орбитальных доках. Контрабандисты позволяли собственным судам самостоятельно искать плотских утех, не усматривая ничего зазорного в том, чтобы их питомцы и кормильцы совокуплялись друг с другом или со случайными партнерами, если это не вызывало критических отклонений от курса или задержки рейсов, грозящей выплатой неустойки.
Команда кашалота упрямо молчала, но, к их чести, никто и не пытался отрицать очевидное.
Обладая простейшим симбионтом-дыхателем, в меру отчаянный и не вполне нормальный человек без труда мог пережить внутри эластического трубопровода спазмы страсти исполинов и конвульсии великанского наслаждения, чтобы, минуя холод вакуума в самом естественном из возможных в мироздании стыковочных узлов, ворваться на чужой борт в селевом потоке китового эякулята.
И теперь этот бесстрашный безумец путешествует по системе в самом странном и защищенном месте из всех возможных.
В утробе незарегистрированного полуспятившего кита.
Трой заказал глубокий поиск со станций слежения.
***
Через полсуток результаты сканирования сферы Пространства вокруг Замарашки диаметром в миллион километров были получены.
Беглую распутницу обнаружили лежащей в дрейфе в тени тысячекилометровых зеркал орбитальных плавилен.
А на периферии просканированной сферы нарастала пространственная зыбь от экстренного торможения неизвестного корабля сверхбольшой массы, пришедшего со стороны вольных пастбищ извне системы.
Прежде чем были готовы хотя бы примерные выкладки из вычисленных массы и ускорения внесистемного гостя, затаившаяся до той поры среди циклопических конструкций беглянка выдала серию ускоряющих импульсов, уходя на низкую околопланетарную орбиту в попытке скрыться на ночной стороне Замарашки.
Излучая яростную песнь, в которой ревность мешалась с ненавистью и обещанием скорой расправы, в локальном пространстве планеты появился обманутый супруг.
Кит-убийца.
Кометчик оказался прав в своём безумном пророчестве.
***
Стада Диких кружили по системе Замарашки вне плоскости эклиптики в бесконечной миграции вокруг солнца по кометным орбитам, изредка приближаясь к обитаемым мирам, совершая набеги на планктонные фермы и разоряя небесные леса.
Часть из них была обломками кораблекрушений, оставленными командами, но выжившими в давних катастрофах вопреки всему. Часть — бунтарями, вышедшими из-под контроля хозяев под давлением рвущихся из подсознания инстинктов. Прочие же были рождены от союзов этих бывших рабов человека.
Рождены свободными.
Дикими.
На них охотились во время нелегальных сафари отчаянные одиночки.
Их объезжали на пари и из жажды наживы авантюристы всех мастей.
На них возмущёнными хозяевами попорченной недвижимости объявлялись загонные охоты.
Их популяции периодически прореживались силами объединённых флотов всех систем для обеспечения безопасной навигации в нормальном пространстве.
За некоторых из них безутешные бывшие владельцы предлагали вознаграждение, на которое можно было бы завести новенькую флотилию в десяток-другой голов.
Считалось, что укротить Дикого до конца невозможно, и дух бунтарства пребывает с ним вечно. Дикие киты оставались дерзки, решительны и неуловимы — и быстрее их не было кораблей в галактике.
Среди них встречались порой уникальные и абсолютно смертоносные экземпляры.
***
— Идентификация объекта наблюдения неполная. Объект не откликается на запросы по протоколу «свой-чужой» вне зависимости от приоритета запроса. По результатам изучения силуэта объекта, характеру визуально определяемых повреждений и диаграммам спектра излучения планетарных движков с вероятностью в семьдесят целых пять десятых процента возможно предположить, что идентифицируемый объект является дредноутом класса «Миротворец», линия боевых мутаций верфей Последней Надежды, год выпуска одна тысяча девятнадцатый по календарю Исхода, серийный номер бета-три-каппа-восемь-двенадцать-шестнадцать, имя согласно реестру Адмиралтейства от года спуска со стапеля — «Ахав». После полученных в ходе конфликта при Бетельгейзе повреждений потерял атмосферу и ход в нормальном Пространстве и Безразмерности; был оставлен командой. Списан как пропавший без вести сорок три стандартных года назад.
Эхо войны.
По картинке, смоделированной мозгом орбитального терминала на основании данных от дальнозорких глаз трех спутников-наблюдателей, Трой следил за актом неотвратимого возмездия.
За воздаянием по заслугам.
За исполнением высшей справедливости, имя которой месть.
Сводное уголовное законодательство Объединённых миров классифицировало бы сие действо как убийство на почве ревности — если бы распространяло своё действие на китообразных Пространства.
Вот бронированный исполин, сплошь покрытый безобразными рубцами от плазменных атак и применения абордажных аннигиляторов, ощетинившийся лучевыми турелями и отягощённый под грудными плавниками иссушенными вакуумом мумиями перехватчиков, нагоняет свою неверную наложницу у верхней кромки атмосферы Замарашки.
Вот он силой овладевает ею, а потом медленно и неотвратимо вдавливает изящное по сравнению с габаритами его туши тельце в смертоносную при вхождении в неё на второй космической скорости газовую вуаль планеты.
После чего, вырвавшись из крепких объятий возлюбленной и безжалостных пут притяжения, оставляя за собой хвост из пепла, ошмётков сгоревшего панциря и испаряющейся сквозь трещины в лопнувшей броне крови, сопровождает на низкой орбите кувыркающийся сквозь атмосферу ком боли, страдания и пламени, бывший некогда его страстью.
Все частоты вещания несущей волной заполняет китовая песня гнева, тоски и одиночества. Ей вторит мешанина бессвязных воплей, полных раскаяния, недоумения и муки.
Чёрный шлейф дыма горящей плоти отмечает путь изменницы до места жёсткой посадки в самом сердце Пустыни Праха в северном полушарии Замарашки.
Самец тоскует ещё полсуток, зависнув на геосинхроне и испепеляя любое приближающееся к могиле бывшей спутницы живое существо или транспортное средство орбитальным ударом.
Пустыня вокруг места крушения спекается в стеклянистый шлак.
Наконец паломничество любителей легкой наживы прекращается, и небесный Отелло покидает свой пост, устремившись в погоню за легкомысленным соблазнителем, который к тому времени изо всех сил старается скрыться в скоплении камней и пыли между орбитами внешних лун. Поняв безнадежность этих попыток, экипаж покидает судно, бросив на произвол судьбы пассажиров и груз. За часы, в течение которых грозный мститель неуклонно сокращает разделяющее его и жертву расстояние, силы безопасности в негласном сотрудничестве с пиратами внутрисистемных трасс организуют и проводят совместную спасательную операцию, в результате которой первым достаются слезы счастья, крепкие объятия и страстные поцелуи благодарных пассажиров, а вторым — весь ассортимент карго обречённого каботажника.
В обиде не остаётся никто.
Когда ещё через полсуток ветеран превращает незадачливого кашалота в головешку и отправляется догонять поднявшееся над эклиптикой стадо, всё человеческое население орбит, включая Троя, с облегчением переводит дух. Режим чрезвычайной ситуации отменён, и Трой снова может заняться выполнением своих непосредственных обязанностей.
Всего-то и нужно, что отыскать посреди воцарившегося в околопланетном пространстве и на поверхности хаоса одного-единственного человека.
Иголку в стоге сена.
Что ж…
Трою не привыкать.
Утро застало Элли врасплох. Ей показалось, что она проспала всё на свете, и пришлось несколько раз проверить время, прежде чем она убедилась, что до звонка будильника ещё целых десять минут. Обычно она так высыпалась субботним утром, когда не требовалось никуда спешить. Усилием воли Элли отогнала неуместную мысль о том, любит ли поспать Харди, и легко соскочила с кровати, начиная новый день. Предстояла поездка в Перт, а значит, стоило поторопиться.
К её удивлению, сыновья вели себя прилично: и позавтракали быстро, и собрались — всегда бы так! На улице Элли застегнула куртку и поёжилась от утреннего тумана. Всё же Глазго был гораздо севернее Бродчерча, и начало зимы здесь ощущалось намного острее. Она катила коляску с Фредом, думая обо всём сразу и ни о чём, и из этого мирного состояния её вывел вопрос Тома:
— Мам, а почему ты сегодня не заходила к соседу?
— В смысле?
— Обычно ты за утро несколько раз к нему заходишь, а сегодня нет. Он тебя обидел?
— Не замечала, — Элли снова поёжилась. — Нет, меня никто не обижал. Просто мы с ним сегодня поедем в Перт, чтобы допросить одного человека.
— Понятно, — Том казался немного расстроенным. — Но ты ведь не станешь терпеть, если что-то пойдёт не так?
— Разумеется.
Том со вздохом остановился и вытащил из кармана помятый галстук:
— Поможешь?
Элли проводила одного сына, передала няне второго и только после этого постучала в дверь Харди:
— Можно?
Ответа не последовало, и она нажала на ручку, чувствуя непонятный трепет, который мог быть чем угодно, да хоть предвкушением скорой поездки!
— Харди, вы где?
Вновь не получив ответа, Элли встревожилась, на миг представив Харди в ванной и почему-то истекающим кровью. Что за чёрт?!
— Харди!
Он и впрямь обнаружился в ванной, где, глядя в зеркало, пытался прилепить на грудь пластырь.
— Что вы делаете?!
— Играю на волынке, — огрызнулся Харди. — А на что это ещё похоже?
— Мы же с вами договорились, что повязку буду менять я.
— Неужели? Я как-то пропустил этот момент.
— Как ребёнок, честное слово! — Элли отобрала у него пластырь, нечаянно склеив его края. — Вот видите, что вы наделали.
— Я?!
— Ну, не я же! Ложитесь уже.
— Но… — Харди попытался натянуть рубашку, отчего салфетка, прикрывающая рану, упала на пол.
— Просто ложитесь, — вздохнула Элли. — Оденетесь потом.
Она принялась мыть руки, лихорадочно соображая, не сильно ли нарушила правила приличия. Судя по тому, что Харди не стал возражать, всё было нормально, но кое-какие сомнения оставались.
— Я уже обработал швы, — он смотрел куда угодно, только не на Элли.
— Прекрасно, поэтому я только слегка пройдусь по ним антисептиком. Прямо сейчас.
Несмотря на предупреждение, Харди вздрогнул, стоило его коснуться, и снова закрыл глаза. Элли несколько раз мысленно повторила, что это просто от страха боли, однако ничего не смогла поделать с желанием положить руку на грудь Харди и успокаивающе погладить.
— Всё хорошо, сэр… это не больно.
Почему-то в такие моменты она начинала говорить шёпотом — наверное, чтобы не спугнуть. И, наверное, это было нормально… Харди вообще молчал и только согласно кивал, не открывая глаз. Элли положила на рану салфетку и, наклеивая пластырь, снова погладила горячую кожу, разглаживая повязку. Что за наваждение такое?!
— Вот и всё, сэр! Можете одеваться. Нас ждёт увлекательная поездка в Перт.
— Я бы не был в этом настолько уверен, — Харди прокашлялся и быстро натянул рубашку. — Роу может не оправдать ожиданий.
— Куда он денется! — отмахнулась Элли и поспешила выйти. — Я буду ждать вас в машине.
Она вышла на улицу и пожалела, что не курит. Почему-то хотелось сделать что-то глупое и выходящее за рамки обыденности. А ещё она поймала себя на том, что глупо улыбается прохожим, и только сев в машину, смогла взять себя в руки. Ведь, по сути, ничего особенного не произошло — Элли не боялась крови и вполне могла бы обработать швы той же Бет. Просто по-соседски. Да и сам Харди не имел в виду ничего такого — они с ним помогают друг другу, потому что коллеги и вместе расследуют одно дело. Только работа, ничего личного. Ни ему, ни ей этого не надо. Совсем!
— Миллер, вы не могли бы остановиться по пути на какой-нибудь заправке?
— Зачем это?
— Я не успел выпить кофе.
— Перевязкой занимались, — понимающе кивнула Элли. — Пристегнитесь, сэр. Остановлюсь.
Харди кивнул и, отвернувшись, уставился в окно, будто не видел ничего интереснее утренних пробок. Элли не собиралась его отвлекать, поэтому до Камберналда они доехали в молчании. На заправке Харди вышел и, направляясь в магазин, поинтересовался:
— А вам купить кофе?
Вопрос застал Элли врасплох. В общем-то, это были её слова, а от Харди не приходилось ждать ничего подобного.
— Зачем это?
— Ну, вы всегда так делаете… и я подумал…
— Купите. И булочку с вишнёвым джемом.
Элли ещё раз пожалела, что не курит, и решила всё-таки заправить машину. У колонки она успела вставить пистолет в бак и уже искала карточку, чтобы расплатиться, когда явился Харди:
— С вишнёвым не было. Я взял с малиновым.
Он поставил стаканчики с кофе и пакет с выпечкой на капот и заплатил за полный бак бензина прежде, чем Элли успела что-то сказать.
— Там есть столики, — нехотя продолжил он. — Можно сесть, после заправки.
— Да.
Почему-то неловкость, возникшая накануне вечером, не спешила исчезать. Как Элли ни старалась вести себя по-прежнему, каждое слово лишь усугубляло ситуацию. Уж лучше молчать. Харди, похоже, пришёл к таким же выводам, потому что тоже замолчал и продолжил старательно отводить взгляд. Интересно, что он себе успел надумать?! Элли попыталась подобрать слова, чтобы объяснить ему, насколько он ошибается, но вовремя вспомнила, что Харди как раз ничего и не говорит, а значит, и она не будет! С заправки они тоже отъехали в полном молчании.
— А как вы собираетесь отыскать Роу? — наконец не выдержала Элли.
— По сигналу его телефона. В Бродчерче эта программа отлично сработала.
— Понятно…
— Извините.
— Да будет вам, — Элли поморщилась, вспоминая детали ареста Джо Миллера. — Это всего лишь работа.
— Вы правы… это всего лишь работа.
— И мы с вами выше этого… ничего личного, правда?
— Именно, — подтвердил Харди. — У Баннокберна сверните налево. Поедем через Блэкфорт.
— Как скажете, сэр.
— Когда вы со всем соглашаетесь, я начинаю подозревать неладное, — пробурчал Харди.
— Это пройдёт, — утешила его Элли.
— Хотелось бы.
Когда машина въехала в Перт, Харди снова стал похож сам на себя. Он сверялся по навигатору и командовал, куда повернуть, пока они не заехали в какой-то тупик.
— И где Роу? — ехидно поинтересовалась Элли.
— Полагаю, нам стоит немного пройтись пешком. Сигнал идёт из тех гаражей… Миллер, вы ведь не сдали свой жетон?
— Именно что сдала, сэр.
— Очень неосмотрительно. Тогда вам придётся показывать ему бумажник с правами. Если вы проделаете это за моей спиной, он ничего не заподозрит, а я постараюсь, чтобы мой жетон он заметил.
— Вы собираетесь имитировать задержание?
— А у вас есть возражения?
— Это немного незаконно.
— Но мы же, в конце концов, его отпустим. После того как он станет с нами чуточку честнее.
— У вас есть при себе наручники, сэр?
— Знаете, в чём всё дело, Миллер? Я ни минуты не сомневался, что мы с вами сработаемся.
Харди улыбнулся и решительно направился к гаражам. Элли поспешила за ним следом, стараясь вспомнить, чем чреваты подобные нарушения. По всему выходило, что Харди рисковал гораздо больше.
В одном из гаражей обнаружилась автомастерская, где Саймон Роу уныло разглядывал днище машины, висевшей между двух стоек автоподъёмника.
— Саймон Роу? — Харди достал документы. — Инспектор Харди, полиция Глазго.
Элли за его плечом помахала водительскими правами:
— Инспектор Миллер, полиция Глазго, — врать так врать!
Роу изменился в лице:
— Я не виноват. Я ни при чём…
— Разберёмся, — холодно заметила Элли. — Если вы не станете нам лгать.
— Я не… — Роу сжал кулаки и запрокинул голову, сдерживая себя.
— Вы подозреваетесь в соучастии в преступлении, — размеренно начал Харди. — Покушение на убийство — не самая безобидная статья обвинений, поэтому в ваших интересах сотрудничать с нами.
— С ней всё в порядке? — быстро выдохнул Роу.
— Нет, — Харди точно не собирался никого щадить. — Ей сегодня предъявят обвинение в покушении на убийство мужа.
— Я спрашиваю про Ханну.
Элли едва не спросила, почему, собственно, не про Лизу, но вовремя прикусила язык, давая возможность вести допрос Харди, который сориентировался мгновенно:
— Ей, скорее всего, тоже предъявят обвинение в соучастии.
— Но ведь она совсем не при делах!
— Неужели? А проверка в её аптеке показала обратное, — Харди сверлил Роу недобрым взглядом.
— Всё не так! Всё совсем не так.
— Расскажите, как всё было.
— Это всё Лиза, — Роу снова сжал кулаки. — У неё брак давно трещал по швам, но она ничего не собиралась делать.
— Ну почему же «ничего»? — скривился Харди. — Она нашла неплохой выход.
— Ей надо было просто согласиться на развод… по-хорошему! И ничего бы не было!
Харди демонстративно достал диктофон и, прежде чем нажать кнопку записи, почти ласково улыбнулся Роу:
— Вы сейчас расскажете всё, что знаете. Честно. И откровенно ответите на все наши вопросы. От вашей искренности будет зависеть не только ваша судьба, но и мера пресечения, которую мы изберём для миссис Роу.
— Она вообще ни при чём! — перебил его Роу. — Лиза привыкла сидеть на чьей-то шее. Сначала это была Ханна, затем она нашла себе муженька и знать ничего не желала о проблемах сестры.
— У неё были проблемы?
— Она потеряла ребёнка, — глухо выдохнул Роу. — Мы потеряли. Поэтому я и хотел свозить Ханну на море, чтобы она немного отвлеклась и поправила здоровье. И, конечно же, нам нужны были деньги.
Элли насторожилась. Как показывал опыт, с этого момента обычно в рассказах начиналось самое интересное. И опыт оказался прав.
— У меня были кое-какие сбережения, но сами понимаете, хотелось и номер снять получше, и отель почище, да и вообще отвлечься от всего. Тут-то мне и предложили это дело, — Роу потёр шею и виновато развёл руками. — Сначала я отказался. Даже послал этого мистера Смита куда подальше, но потом… потом я подумал: а что, собственно, я теряю? Деньги хорошие, а делать-то, в общем, ничего и не надо… ну, ничего такого… сами понимаете…
— Что именно вам предложил мистер Смит?
— Ничего такого, — Роу взглянул на Элли, явно желая разжалобить. — Я не сделал ничего страшного, ничего криминального, просто пригласил Лизу в бар. Мы там выпили… если честно, то она надралась и сама полезла ко мне, — Роу сглотнул и отвернулся, продолжая: — Жаловалась на мужа, все дела… и когда появился Смит, я её поцеловал. Больше ничего такого… вообще… ну, посидела она у меня на коленях, и я потом проводил её домой… глупо, конечно.
— Смит вас сфотографировал?
— Кажется, да, — Роу потёр лицо, оставляя на нём следы грязи. — Да.
— Это было именно то самое дело, которое он вам предложил?
— Да.
— Сколько вы за него получили?
— Пять тысяч.
— Немного, — покачала головой Элли.
— В том-то и дело! Я ничего такого не сделал. А Ханна откуда-то узнала… и всё… она меня больше не хочет видеть и слушать ничего не желает…
В глубине души у Элли даже шевельнулось что-то вроде жалости к этому идиоту, хотя, конечно, она полностью поддерживала Ханну.
— Почему вы сменили номер телефона?
— Да просто Ханна мне не отвечала, и я разбил телефон, а когда покупал новый, то сменил номер, думал, что, может, так она ответит.
— Почему вы бывшим коллегам сказали, что уезжаете на юг?
— Я им говорил про море… нет, ну правда, не рассказывать же эту идиотскую историю? А здесь работает Боб. Мы с ним когда-то вместе начинали, это его мастерская, и он разрешил мне здесь пожить. Я заодно и охраняю.
— Вы узнаете мистера Смита на фотографии?
— Конечно, его ни с кем не спутаешь, такой жлоб.
— Опишите его.
Элли слушала, как Роу старался угодить Харди, вспоминая приметы Смита, и понимала, что картина не складывается. Если за Смитом стоял Торн — а это, скорее всего, так и было! — то почему он тогда не разыграл эту карту? Присяжным вполне хватило бы серии фотографий из бара, чтобы признать его пострадавшей стороной. Или, быть может, он просто не успел и спровоцировал Лизу на решительные действия? Но как тогда обо всём узнала Ханна?
Тем временем Харди заставил Роу подтвердить записанные на диктофон показания и стал прощаться.
— Вы… вы разве не заберёте меня с собой? — удивился Роу.
— Пока нет, — с нажимом ответил Харди. — Но будьте готовы к тому, что вас вызовут в участок, где вы ещё раз расскажите эту историю.
— А что будет с Ханной?
— Разберёмся.
Харди подхватил Элли за локоть и почти вытащил из гаража:
— Вы понимаете, что это означает?
— Торн не такая жертва, как хочет казаться.
— Именно, Миллер. Именно. И что-то подсказывает мне, что ключ к разгадке нам надо искать у миссис Роу. Поехали!
Харди полностью переключился на дело, и дорога обратно прошла почти незаметно за разговорами. Они даже остановились перекусить в кафе Оштерардера, и от былой неловкости не осталось и следа. Харди забылся настолько, что несколько раз хватал Элли за руку, не давая перебить себя, и этот простой жест больше не казался чем-то неуместным. Более того, он с интересом выслушал рассуждения Элли, улыбнувшись, когда она его погладила по руке. И — чёрт возьми! — это было даже приятно.
Когда машина остановилась у дома Ханны, Харди не спешил её покидать.
— Вы же с ней уже беседовали, Миллер?
— Да.
— Не возражаете, если сейчас буду говорить я?
— Думаете, у вас получится её очаровать?
— И в мыслях не было! — Харди несколько раз потрясённо моргнул. — Я просто хотел немного выбить её из колеи. Она ведь отказалась с вами разговаривать?
— Да.
— Мне кажется, что она что-то знает. Понять бы ещё что.
— У вас получится, сэр.
Желая ободрить, Элли накрыла его ладонь своей и слегка сжала. Харди на какую-то долю секунды замер, а потом вдруг взял её за руку и стиснул в ответном пожатии.
— У нас всё получится.
Он так стремительно вышел из машины, что Элли ничего не успела ответить. Ей оставалось лишь гадать, что это было. И почему-то она ни мгновения не сомневалась, что речь шла вовсе не о деле. Вернее, не только о нём. Но вместо того, чтобы замереть в раздумьях, Элли довольно улыбнулась и, зачем-то достав из бардачка расчёску, пригладила волосы.
Шедде решил, что пойдёт под дальним левым берегом: вряд ли преследователи пересекли реку, так что лучше быть мишенью маленькой и далёкой, чем соблазнительной и близкой. Но вскоре оказалось, что левый берег – это сплошь мели. Местами они превращались даже в островки сухой осоки и кустарника.
Посередине реки течение оказалось ощутимым, а размеренные гребки ифленца ещё более ускорили лодку.
Он быстро поймал привычный ритм, и смог отвлечься на берега позади. Любоваться там было, правда, нечем – поля тонули в тумане, изредка перемежаясь чёрточками перелесков. Левый берег, ещё более низкий, и вовсе представлял собой унылую ровную полосу камыша, осоки и рогоза. Так что взгляд Шедде всё чаще возвращался к образам и мыслям, далёким от этого унылого пейзажа.
Темери, убедившись, что пока её участие в управлении судном не требуется, задремала под парусиной. Её лицо разгладилось, исчезла привычная складка меж бровей. Она вдруг стала обычной, совсем ещё молодой девушкой, которая спит и видит какие-то светлые сны.
Смотреть на неё было приятно – так приятно смотреть на детей или котят.
Шедде даже почувствовал в очередной раз раскаяние: ведь жила же спокойно, не зная бед – так нет, надо было прийти, вытащить из уютной раковины, без предупреждения, без представления о том, как поменялся мир…
Кинрик, конечно, дал слово быть ей хорошим мужем. Вероятно, так же радостно он подтвердит, что никоим образом не собирается понуждать её к выполнению супружеского долга… но ведь до открытия навигации осталось не так много времени. Флот с Ифленских островов придёт непременно, а значит, так или иначе, эти двое останутся один на один.
Шеддерика не будет рядом.
Кто из них сильней? Научится ли Темершана та Сиверс ориентироваться в придворных интригах? А может, ей и учиться не надо? Просто вспомнить благословенные времена до ифленского нашествия? И забыть всё прочее.
Шеддерик поймал себя на том, что мысли начали «плыть». Проморгался, потёр шею: это на время помогло вернуть ясность ума.
Берега не поменялись, но по правой стороне небо потемнело, набрякло не то дождём, не то снегом. К сожалению, причалить было некуда – мели, песок, кочки не давали шанса переждать предстоящую непогоду под укрытием. Оставалось только двигаться вперёд и надеяться, что река не пропустит тучу, оставит над берегом.
Проснулась Темери. Предложила сменить его на веслах. Это её ставшее привычным: «я умею» в который раз заставило Шедде мысленно улыбнуться. Он не сомневался – действительно умеет. Ведь была же у неё когда-то своя парусная лодка…
Он согласился. Пусть погребёт до дождя. Потом придётся оставить вёсла. Не было необходимости пока что жертвовать сухой одеждой в пользу скорости…
Темери устроилась на банке, взяла вёсла. Сделала несколько пробных гребков. Шеддерик понял, что у неё всё прекрасно получается, и сам забрался под полог. Вообще, по бортам лодки были специальные крюки, чтобы закрепить полотнище, но выбранный материал оказалась просто просмоленной тканью – неведомый рыбак только собрался сшить какой следует тент…
Сон не преминул вернуться. Тот самый сон. На этот раз он показался особенно красочным из-за недавних собственных ощущений. Натруженная греблей раненая рука пульсировала под тканью, отзываясь на любое движение даже во сне…
Во сне рядом с палачом стоял сиан. Сиан смотрел сверху вниз на прикованное к решётке окровавленное тело. Смотрел оценивающе – дознаватель хотел знать, можно ли продолжать допрос. А для этого пленник должен мочь говорить.
Пленник хрипло дышал и смотрел на дознавателя с ненавистью: он знал, что не выживет, и сейчас больше всего хотел, чтобы кто-нибудь приказал его добить. Но сиан покачал головой, и пленник услышал короткое: «Продолжайте!».
Палач нагрел на углях стальной штырь, вернулся к пленнику.
– Кто приказал тебе поджечь «Жемчужину»? Отвечай!
– Никто… – хрипел пленник. – Никто, я сам…
Раскалённое железо приблизилось к его глазу. Пленник закричал и задергался на решётке, но палач поймал его за волосы. Поймал и кинул взгляд на дознавателя. Тот только пожал плечами: он получил ответ, который ему был нужен, остальное его не интересовало.
Проснулся Шедде от крупной капли, упавшей ему на лоб. И почти сразу по парусине забарабанило.
Темери ойкнула, не зная, что делать.
– Кладите вёсла по борту, – подсказал он. – И давайте скорей сюда, иначе промокнете! Упрашивать не пришлось. Темери сноровисто уложила вёсла и нырнула под парусину. Уселась там, в глубине, растягивая руками ткань.
Шедде достал из-под борта жерди, что служили утром треногой, и приспособил их в степс вместо основания мачты:
– Можно натянуть верёвки ещё… эх, надо было раньше… Темери, садитесь ближе к банке, а я попробую это всё как-то закрепить.
Пока возился, он, конечно, вымок, но тент вышел вполне приличный. Дождевая вода теперь по большей части утекала за борт.
Было слышно, как капли барабанят по ткани.
– Двигайтесь ближе, иначе всё-таки промочите платье…
Она послушно сдвинулась на ширину ладони. Совсем чуть, чтобы только не обидеть. И тут же сказала грустно:
– У вас кровь на повязке. На руке. Надо было мне раньше вас сменить – вы слишком активно двигаетесь, так никогда не заживёт.
Её забота трогала: котенок утешает драчливого помойного кота. А то и пса.
Он запрокинул голову, расслабляя шею:
– Заживёт. Я прочный…
– Да, я заметила.
И вдруг огорошила вопросом:
– А что у вас с рукой? Почему она всегда в перчатке? Когда вчера вы дрались с той силой из холодного мира. Мне показалось, ваша рука светилась.
Простой прямой вопрос. Никто уже несколько лет его об этом так прямо не спрашивал. И что тут ответишь? Не пересказывать же ей всю неприятную историю семьи ифленских императоров… включая самых дальних родственников и бастардов?
– Любопытство иногда бывает опасно.
– Сейчас опасно? – у неё даже глаза блеснули в темноте.
– Сейчас – нет.
Он осторожно стянул перчатку и вытянул руку вперед, как будто и сам её впервые увидел.
Кисть, изрезанная шрамами от огня. И камни – чёрные саруги этхаров, вживленные в плоть без всякой системы. А может, система была, да только человеческой логике она не поддаётся.
Какой-то поэт-романтик прошлого века назвал их окаменевшими драконовыми слезами.
Шедде в эту гипотезу не верил: драконов в мире почти не осталось, а саруги у чернокрылых не кончаются. Даже если учитывать старые запасы, трудно поверить, что древние драконы, сколько бы их ни было, смогли бы наплакать столько…
Нет, чёрные эти блестящие «камушки» этхары делают, а может, и выращивают, кто их разберёт, сами. В своих сумеречных лесах.
Глаза Темери, кажется, стали ещё больше, даже брови приподнялись:
– Как же… как вы с этим живете… зачем… – прошептала она белыми губами и перевела взгляд на лицо Шеддерика.
Он поспешил вернуть перчатку на место.
Осторожно покачал больной головой. А потом, повинуясь внезапному наитию, на миг коснулся рукой в перчатке её пальцев.
Темери, вопреки ожиданиям, руки не отдёрнула. Наоборот, поймала его ладонь и сжала, насколько смогла.
– Никто бы добровольно не согласился на такое… – сказала почти шёпотом.
Шедде, тоже шёпотом, чтобы не спугнуть, ответил:
– Так было нужно.
Высвобождать пальцы из её руки не хотелось. Но ещё меньше хотелось, чтобы эта девочка, которой выпало куда больше бед, чем иному воину за всю жизнь, его жалела.
– Не тревожьтесь за меня, Темери, – как можно мягче сказал он. – Не стоит. Это не наказание, это скорей такая защита…
И всё-таки убрал руку.
Но Темери не думала его жалеть. Она хмурилась, словно что-то вспоминая или силясь понять. И вдруг сказала:
– Был бы у меня мой посох, я бы лучше разобралась. Но это – недобрая магия. Она не помогает. Даже ещё хуже. Она же вас убьёт…
– Ну, если бы их не было… Саруги защищают меня от того самого родового проклятия. Да, они несовершенны, но выбор был маленький: или так, или сразу смерть. Темершана та Сиверс, это было моё решение. Только моё.
Она по-прежнему смотрела серьёзно, но теперь как будто с иронией – оказывается, за эти дни он неплохо успел узнать выражения её лица. А потом озадачила фразой:
– Это мне напоминает кое-что… ведь я с вами отправилась в Тоненг тоже сама. И тоже это было только моё решение…
Шедде попробовал вспомнить свои тогдашние обстоятельства.
Как он вообще решился просить помощи у этхаров? Кажется, он искал ответы в замковой библиотеке и пробовал все возможные варианты подряд… да, дело было именно так.
Были и другие отчаянные, странные решения. Была долгая поездка в один из немногих оставшихся этхарских лесов…
Нет, сейчас точного ответа он уже не нашёл бы.
Да и какая разница, выхода у него тогда действительно не было. Жить, хоть и с саругами этими, всяко лучше, чем как в ставшем уже привычным кошмаре. В том самом, с палачом над невинной – или почти невинной – жертвой.
Между тем дождь потихоньку сошёл на нет. Надо было снимать тент и вновь садиться на вёсла…
Подходящий ночлег нашёлся уже в сумерках – в этом месте по левому берегу впервые начал появляться лес, да и глубина немного увеличилась, так что Шедде смог найти для них вполне приличную стоянку, развёл костёр, и даже соорудил из парусины и тента что-то вроде шатра.
У входа весело горел огонь, кипятилась вода. В ней уже плавали кусочки мяса и лука, а также нащипанная Темери под елкой сухая зимняя кислица. Должно было получиться что-то вроде деревенской похлебки, и оставалось жалеть только о соли. Ложка у них тоже была на двоих одна – та самая, выструганная Шеддериком ещё в охотничьей избушке. Темери потратила несколько минут, чтобы немного подправить её.
Она действительно многое умела – такого, что и вообще-то женщинам знать не обязательно, а уж благородным чеорам – подавно.
Шедде на некоторое время задремал у огня, а когда проснулся, еда была уже готова и одуряюще пахла.
Впервые этой ночью Шеддерик отправился спать, не ощущая себя смертельно голодным…
А проснулся оттого, что Темери трепала его за плечо. Голос у неё был испуганный.
– По дальнему берегу люди ходят. С факелами. Может, видели нашу лодку…
Садимся у чубаров совсем ненадолго. Здороваемся с охотниками, со старухами из совета матерей. Ну, к ним я направляю Жамах, Ксапу и Фархай. Пусть заболтают, пока мы с охотниками говорим. Очень охотникам
удивительно, что айгуры им мясо за просто так отдают. То женщин воровали, а теперь мясом делятся.
Выгрузить пять туш — минутное дело. Но Вадим встревожен.
— Что-то случилось? — спрашиваю.
— Одного не хватает. Должно было остаться десять, а тут девять.
Запрыгиваю в зеленый вертолет, пересчитываю. Девять волков. И пять — на снегу рядом с вертолетом.
— На прошлой стоянке точно пятнадцать было?
— А хрен их поймет. Кучей лежали, разве сосчитаешь? Но выгружали по двадцать штук на каждой стоянке айгуров. Тут я ручаюсь.
Мы забили семьдесят пять волков. Платон считал, Ксапа считала, я сам считал. Айгурам оставили три раза по двадцать. Чубарам — пять. Одного не хватает.
— Недобиток где-то! Или убежал, или спрятался. Надо Славу предупредить.
Слава вместе с нами волков пересчитал, машину проверил. Негде волку в грузовом вертолете спрятаться! Убежал, значит. Когда успел, почему никто не заметил?
— Ночью не мог. На ночь я машину закрывал, — говорит Слава.
Как назло, у айгуров ни одной мобилки нет. Не предупредить айгуров. Летим к Заречным встревоженные. Недобитый подранок может в стойбище
такой шурум-бурум устроить, что мало не покажется. С охотником ему не справиться, но там же дети, бабы…
Быстро разгружаем пять туш у заречных и взлетаем. Даже поговорить некогда. Темнеть начинает, и небо тучами затягивает. Слава Летун первым летит, его машина всеми окнами светится. А мы — за ней. Умная у него машина. Неказистая, но умная. В любой темноте, любом тумане дорогу видит.
Посадочная площадка светом залита. Сбоку два вертолета стоят, и две авиетки. Середину нам оставили. Садимся.
— Я знаю, где последний волк! — кричит Платон. — Мы его съели! Припомните, сначала мы сели и добили подранков. Потом пересчитали. Потом Сергей поднял машину, с Медведевым говорил. А затем мы сели есть. Шкуру и недоеденную тушу айгурские охотники куда-то унесли, мы ее не сосчитали.
Правильно Ксапа говорит, словно камень с души упал.
И тут я слышу плач младенца. Оглядываюсь. Чубарка с грудничком прилетела с нами.
— Клык, она с нами поживет, пока язык не выучит, ладно? Недолго совсем, мы ведь скоро в хыз переселимся. Ты же не будешь ругаться?
Думаете, это Ксапа меня ОБРАБАТЫВАЕТ? Ошибаетесь. Жамах! С ума я сойду от своих женщин.
***
У моих женщин теперь есть занятие на две недели. Выделывают три волчьих шкуры. Для Фархай, Наты и Бэмби. Потом сошьют три дохи девушкам. Кому четвертая шкура досталась, я не знаю. Но череп одного из волков
выпросил Фред-надзорщик. А какой-то чудик с Большой земли попросил целый скелет. Нам не жалко. Мясо срезали, а кости сложили в мешок и отдали Славе Летуну. Ранним утром он улетает в Круг. Парни поручили ему
отчитаться перед Медведевым. А мы, все, кто к айгурам летал, пошли на склад за ножами, фляжками, топорами и прочими мелочами, что айгурам подарили. Жамах еще свою подругу привела. Ее, кстати, Зулан зовут. Тетя Глаша выдала ей теплый спальный мешок и полный комплект одежды и постельного белья. На нее и на ребенка.
Платон смеется, что результат нашей экспедиции — две души и одна вакансия. Ему смешно, а у меня в ваме разговоры только о том, как Олежек вырастет и возьмет себе в жены дочку Зулан. Детям еще года нет, а их уже
поженить хотят. Жуть!
Вечером возвращается Слава Летун и рассказывает, что Медведев только кипятком от восторга не писает. На такой успех первой экспедиции он и надеяться не смел. Сергею и Платону вручает коробки с патронами, а Нате
— большой ноутбук для переписи населения и старинный значок «Ворошиловский стрелок». Ната хихикает и прикалывает значок на грудь.
— На груди ее могучей одна медаль висела кучей — распевно произносит Сергей, за что тут же получает подзатыльник.
А еще Слава привез и раздал геологам, Ксапе, Нате и мне особые мобилки. Они совсем как старые, но с ШИФРАТОРОМ НА КАНАЛЕ. То есть, никто из надзорщиков не сможет подслушать, о чем я с Мишей по этой мобилке говорю.
— Есть подозрение насчет надзорщиков, — загадочно намекает он, и геологи понимающе кивают.
У вечернего костра Ксапа рассказывает обществу об экспедиции. Фархай и Платон поправляют и дополняют. Чтоб ко мне не приставали с расспросами, я взял Олежика, качаю тихонько. Он парень понятливый, молчит. Зато Жамах радостная, ко мне прижимается теплым боком.
На следующий день Ксапа долго говорит с Медведевым по мобилке. И все геологи говорят с Медведевым. Вечером Миша и мне звонит. Говорит, что
Фред надзорщик доигрался, и завтра он хочет выгнать Фреда на родину. Спрашивает, не будет ли кто возражать? Хорошо бы подговорить ребят так, чтоб кто-то Фреда защищал. Тогда парню будет не так обидно. Иду
советоваться с Жамах и Ксапой. Узнаю интересное — шабашники будут за Фреда, а девки и вдовы — в один голос против. Почему? Да потому что ПОМАТРОСИТ — И БРОСИТ. Так что я могу с чистой совестью защищать Фреда, мой голос ни на что не повлияет. Мудр уже предупрежден, и прислушается к голосу большинства.
Вечером Ксапа цепляет на голову повязку с фонариком. Зачем, думаю? Оказывается, чтоб детям сказки из книжки читать. Теперь ей проще. Не нужно самой выдумывать. Говорит, у Медведева целый отдел АДАПТИРУЕТ литературу для нас.
Зря этот разговор начал. Ксапа теперь требует, чтоб я тренировался читать, книжку подсовывает. «Золотой ключик или приключения Буратино». Хочет, чтоб подсказал, можно ли это детям читать?
***
Прилетает Медведев. И устраивает общее собрание чудиков. Надзорщиков тоже зовет. От наших приглашает меня, Мудра и Мудреныша. Жамах не приглашает, но она сама приходит. Попробуй не пустить, если у нее копье в
руках! Так Медведеву и объясняю.
Собираемся в хызе, который называется Школа. Детей нет, у них выходной.
— На повестке всего один вопрос: нарушение сухого закона, — говорит Медведев. — Наш алкоголь попал в руки местному населению.
И делает знак Свете. Света идет к компу и включает кино. До сих пор я видел такое кино только на маленьком экране ноутбука, а у Светы экран как окно!
На экране я дарю ножи и фляжки шаману и вождю айгуров. Все правильно говорю и делаю, никто из них не обиделся. Потом объясняю, как кофе с коньяком пить. Тут Света гасит экран и зажигает свет.
— Что скажешь, Ксапа Давидовна? — спрашивает Медведев.
Ксапа чинно сидит на стуле, водит пальчиком по ладошке. Придуривается, я же ее знаю.
— Я нечаянно. Больше не повторится… А он шаман, он настойки из мухоморов пьет. Это позабористее любого коньяка.
Геологи от хохота только что на пол не падают.
— Сохранить полтора года фляжку коньяка ты не могла. Кто передал тебе коньяк?
— Не скажу… — обиженно так.
— Эх, Ксапа Давидовна, пользуешься ты моей добротой. Хорошо, отдай бутылку, и будем считать, что проехали.
— Миша, ты сказал! — Ксапа сразу веселеет, вскакивает и убегает за дверь.
— И что теперь? — спрашивает Платон.
— А ничего, — хмурится Медведев. — Что я могу ей сделать? У нее местное гражданство на обеих щеках прописано. Это она может меня парой слов на Большую землю отправить.
Возвращается Ксапа. В руках — стеклянная бутылка, наполовину заполненная темной жидкостью. Ксапа усердно протирает бутылку тряпочкой.
— Выльешь? — протягивает бутылку Медведеву. Тот открывает пакет с ручками, и Ксапа опускает в него бутылку.
— Выпью в новый год за твое здоровье. Живи долго. Собрание закрыто.
И уходит.
— Легко отделались, — говорит Платон. — Никто ничего добавить не хочет? Тогда расходимся.
По дороге к ваму меня с Ксапой перехватывает Ната.
— Ксапа Давидовна, тебе Фред бутылку презентовал?
— Да, он.
— И мне. И еще черт знает, скольким парням. Клык, ты не верил, что он враг. Теперь убедился?
Печенкой чувствую, добром этот разговор не кончится. Но в чем суть, не понимаю.
— Натусик, с этого места поподробнее, — подает голос Ксапа.
— Он всем русским коньяк дарит. Как бы, мы с Большой земли, нам можно, мы привычные. Сухой закон введен из-за местных, им нельзя. И ждет, гад, когда этот коньяк всплывет у местных. Ведь если раздать сотню бутылок, хоть одна, пусть пустая, пусть случайно, но попадет не в те руки. Вот тогда надзорщики устроят грандиозный скандал. Мол, русские спаивают аборигенов. Полетят головы. Клык, ты в эти разборки лучше не встревай, это провокация и политика. Мы сами разберемся.
Ксапа фыркает.
— Ты-то хорошо знаешь, что делать?
— А тебя разве Медведев не инструктировал? Сейчас ситуация работает на нас. Прикидываемся шлангами, сидим в первом ряду, грызем попкорн. И смотрим, как Безопасность имеет надзорщиков во все отверстия.
— Миша мне то же самое сказал, только не так образно, — хихикает Ксапа. — Кстати, это он велел отпечатки пальцев с бутылки стереть. Мол, мы, русские, тупые как валенки, ничего не поняли, друзей не сдаем.
И улыбаются обе, счастливые и довольные. Коварные существа — женщины, ох, коварные! Что-то завтра будет…
Азирафель хотел было возразить, но подумал, что быть романтиком неплохо. К тому же Кроули не мог знать наверняка. Хотя, с другой стороны, всё могло быть иначе, если бы не вклинился Блэк, а теперь как-то даже неловко занимать чью-то сторону. Всё-таки смертные здорово умели всё запутывать, да так, что разобраться не представлялось возможным. Особенно тем, кто наблюдал со стороны. И особенно это касалось тонкой сферы отношений. Азирафель и без того не мог похвастаться, что понимает, как это всё устроено, а уж если всё так запутать…
— Кроули, а я ведь должен передать Снейпу записку от Блэка.
— Но ты ведь не собираешься сделать это прямо сейчас?
— Да, но не лучше было бы передать её через Малфоя?
Кроули с интересом взглянул на Азирафеля:
— Ангел, иногда мне кажется, что тебе меня уже ничем не удивить, но…
— Но?
— Но ты умудряешься делать это снова и снова.
— А что здесь не так? Это же всё касается их отношений… как бы вещи одного порядка.
Кроули покачал головой, а потом прошёлся по комнате, явно подбирая слова.
— Понимаешь, ангел, обычно в такие отношения вступают по двое. Парами. И эти пары перекрещиваются в редких случаях, и опять-таки после обсуждения в паре. Понятно?
— Нет, — честно признался Азирафель. — Но хотелось бы разобраться. Мало ли… вдруг пригодится.
Кроули хмыкнул, но вместо того, чтобы шутить на эту тему, взял лист пергамента и нарисовал три точки. Подумав, он поставил у этих точек буквы «С», «М» и «Б».
— Смотри. Вот живут смертные. Каждый сам по себе и у каждого есть своя жизнь. Они встречаются, общаются и ничего между ними не происходит. Но у каждого есть свой круг интересов, — Кроули заключил каждую точку в круг. — И пока эти интересы не соприкасаются, по-прежнему ничего не происходит.
— Ты хочешь сказать, что если сферы их интересов пересеклись, то возникли отношения?
— Нет, но каждое такое пересечение рождает чувство. И это не обязательно страсть или любовь. Это может быть интерес, симпатия и неприязнь вплоть до отторжения. И из этих чувств складываются отношения.
— Стало быть, чем больше пересечений, тем больше чувств и выше вероятность отношений?
— Схематично, конечно, но примерно так это и работает.
— Кроули, а эти пересечения зависят от времени? — отчего-то после этих слов Азирафель замер, с трепетом ожидая ответа.
— Ну, разумеется, зависят. Чем больше времени они проводят вместе, тем…
— За шесть тысячелетий могло скопиться слишком много времени, — осторожно заметил Азирафель.
Кроули замолчал и часто заморгал, напоминая собственного филина, внезапно вытащенного на свет. Потом он прокашлялся, только вот его голос всё равно остался хриплым:
— Ангел, мы сейчас о чём говорим?
— Об отношениях.
— Абстрактных или…
— Всяких. Я хочу разобраться с тем, что происходит. Мне кажется, что ты понимаешь гораздо больше, чем я.
— Ни черта я не понимаю! — голос Кроули сорвался. — Я тебе просто хотел сказать, что когда две точки вступают в отношения, то третья остаётся ни при чём! Вот смотри, видишь линии? — Кроули нарисовал треугольник. — Они не пересекаются.
— А в точках? Что происходит в точках?
— Бурлят страсти, — буркнул Кроули и сбежал, сославшись на скорый урок.
Азирафель продолжал разглядывать листок, пытаясь представить, что за страсти бурлят в точках соприкосновения прямых, и как сделать так, чтобы всем было хорошо. Однако, похоже, это уравнение не имело решения или же решалось каким-то иным способом, ведь кроме отношений в нём имелись и другие плоскости — карьера, увлечения, интересы, — проекции которых являли самые причудливые картины. И могут уйти годы, чтобы со всем этим разобраться, потому что сдаваться Азирафель не собирался.
Записку Снейпу он отдал за ужином, тщетно пытаясь отыскать на его лице хоть какие-то отголоски бурлящих страстей. Может быть, всё дело в интересах?
— Спасибо, — отстранённо поблагодарил Снейп, пряча записку в карман. — Он же не просил вас передать ответ?
— Нет.
— И хорошо, потому что ответа не будет.
Азирафелю показалось, что Снейп пытался убедить в этом самого себя, а ещё почему-то мелькнула мысль о том, что ответы на такие записки не доверяют бумаге. Оставалось лишь пожалеть, что любовным романам Азирафель всегда предпочитал монографии и мемуары. Возможно, будь его литературные вкусы иными, то и сейчас не возникло бы проблем с пониманием происходящего. Но что уж имеется.
Он отправился в библиотеку, в надежде найти себе что-нибудь для лёгкого чтения, и сильно удивился, обнаружив там Барти, который если и засыпал на диване, то обычно никогда не дожидался Азирафеля. Но сейчас, похоже, был особый случай. Барти не стал зажигать свечи, и его освещал лишь лунный свет, делающий его лицо похожим на посмертную маску.
— Добрый вечер, Барти. Как вы себя чувствуете?
— Нормально, — он завернулся в плед, как в кокон. — А скажите, Блэк, и правда, в замке?
— Вы уверены, что я это знаю?
— Иначе вы бы не кинулись его спасать, — Барти тяжело вздохнул. — Вы точно знаете и про Блэка, и про всё остальное. И Малфой без вас не смог бы так подняться.
Азирафель и раньше замечал острый ум Барти, а сейчас лишний раз убедился в этом, и поскольку не любил лгать, просто ответил:
— В замке.
— Смешно, — Барти потёр лицо. — Как причудливо кидает кости Судьба. Сначала мы с ним были на разных сторонах и, вполне возможно, даже встречались в бою. Потом вместе оказались в Азкабане, где у нас была одна сторона… а сейчас…
— Что сейчас? — заинтересовался Азирафель.
— Сейчас мы не просто на разных сторонах. Сейчас я держу в руках ключ от его свободы, но если я его отдам, то лишусь этой свободы сам… образно выражаясь…
— Я ничего не понял, — честно признался Азирафель, лёгким движением разжигая огонь в камине и отправляя парить свечи, пламя которых осветило комнату так ярко, что пришлось зажмуриться. — Может быть, вы объясните ещё раз?
— А что тут объяснять? — Барти пожал плечами и вздохнул. — У меня в плену человек, за убийство которого был осуждён Блэк. Кстати, осуждён моим отцом… впрочем, в этом мы с Блэком равны. И если я попытаюсь его сдать властям, то всплывёт информация и о другом моём пленнике. Знали бы вы, как мне это всё надоело!
— Барти…
— Ага… я — Барти, и мне этот фарс смертельно надоел. Я собирался предупредить вас о Лорде, но оказалось, что вы и сами всё знаете… получается, у меня осталось только одно дело.
Азирафель примерно догадывался, что это за дело, но не стал мешать рассказу хотя бы потому, что высказаться Барти было жизненно необходимо.
— Расскажите об этом деле.
— А что там рассказывать? — Барти натянул плед, и стало заметно, что он немного дрожит. — Я хочу, чтобы меня, наконец, поймали. Я устал ходить по краю и ждать… это сразу решит все проблемы, и с пленниками, и с Блэком… и со мной.
— Но ведь вас если поймают…
— Я знаю. Так будет лучше для всех. В конце концов, эта подружка отца беременна. Родит ему нового Барти Крауча, и это будет совсем другая история. Кто-то должен разрубить этот узел. И всё будет кончено.
— Барти, но вы ведь не хотите… вам страшно… — Азирафель сел рядом и взял его за руку. — Это не тот выход.
— Да. Не хочу. Страшно, — Барти чуть подвинулся, боком прижимаясь к Азирафелю. — Мне хочется кричать об этом. Хочется просить о спасении. Но я всё прекрасно понимаю. Слишком поздно. Поэтому просто подарите мне этот вечер. Давайте притворимся, что всё хорошо, что мы друзья… а потом я просто сделаю то, что должен.
Азирафель тяжело вздохнул, принимая решение. Разумеется, он не имел права настолько вмешиваться в дела смертных. Но, с другой стороны, он не имел права и на отношения с Кроули — а если вспомнить недавнюю схему, это были именно отношения! — и препятствовать Апокалипсису он тоже не имел права. И свободной воли, по Изначальному замыслу, у него тоже не было… И тем не менее.
— Я хочу сделать вам комплимент, Барти, — Азирафель улыбнулся. — У вас хорошая интуиция, и вы обратились по правильному адресу.
— В смысле?
— Мы с Кроули вам поможем.
И всё-таки от примерки свитера Кроули отказаться не смог — сначала не нашлось подходящих аргументов, а потом он просто устало махнул рукой и с кислым выражением лица развернул подарок.
— Только для тебя, ангел.
— Звучит, словно «впервые на арене», — усмехнулся Азирафель. — Попробуй, тебе обязательно понравится.
Кроули скептически хмыкнул и ловко натянул свитер:
— Доволен?
— Тебе к лицу шотландка, — улыбнулся Азирафель. — Очень.
Кроули что-то пробурчал и, быстро сняв свитер, отправил его в комод.
— Надеюсь, ты не станешь заставлять меня писать письмо, полное слащавых благодарностей?
— Конечно, нет.
Азирафель вздохнул. Он знал, что Кроули не умел принимать что-то хорошее, но почему-то сейчас от этого стало больно. Впрочем, Азирафелю было нетрудно написать благодарственное письмо самому. Никак не задев чувства Кроули и сделав приятное матери семейства.
— К нам сегодня зайдёт Малфой, — объявил Кроули. — Сначала я хотел пригласить и Дамблдора, но подумал, что ещё рановато. Они оба должны привыкнуть к идее сотрудничества.
— Тебе это нравится, — заметил Азирафель.
— Почему нет? Смертные могут быть очень интересными. Взять, к примеру, Блэка, которого ты сегодня навещал.
— Ты ведь не смотрел на Карту!
— Интуиция тоже чего-то стоит, — довольно фыркнул Кроули. — Так вот, Блэк с моим «сыном» находятся в равных условиях — они одного возраста, социального статуса, оба беглые каторжники, да и фантазия у обоих вызывает уважение.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Да ты только посмотри, как по-разному они на всё реагируют. От чего это зависит, ангел?
— От характера.
— Не только! — Кроули торжествующе поднял палец. — Это всё от свободы выбора. В одинаковых условиях они ведут себя совершенно по-разному. Каждый. По-разному.
— И что?
— А их миллионы. Ты только представь! А ведь всё это усугубляется разным положением в обществе, полом, воспитанием, привычками, характером, наконец, — взгляд Кроули сиял так, будто он только что сделал открытие. — Этого же никто не изучал. Из наших точно, да и вашим, похоже, всё равно.
— Допустим, — осторожно согласился Азирафель. — А для чего тебе это знание? Лично тебе?
— Так интересно же, — Кроули снял очки, чтобы лучше видеть. — Я никогда так тесно не общался со смертными, а они, оказывается, умеют удивлять. Или вот эта их магия… с помощью какой-то дурацкой палочки и заученных слов они умудряются менять материю и воздействовать на пространство. А ещё у них есть чувства. Когда я запирал Блэка, он собирался сдаться, чтобы никого не подставлять. А Снейп был готов взять вину на себя. Это вот у них что? У них же такая короткая жизнь…
— Думаешь, они её не ценят?
— В том-то и дело, что ценят. Просто они готовы ею заплатить за то, что любят и во что верят. Как ты думаешь, так было всегда, или они эволюци… революци… — Кроули пощёлкал пальцами, вспоминая слово.
— Эволюционировали, — подсказал Азирафель. — Но ведь есть и другой пример.
— Лорд, да?
— Да.
— Я тоже о нём думал. И мне кажется, что-то его сломало гораздо раньше, чем он начал рвать на куски свою душу. Но опять-таки у него была идея, за которую он был готов платить. И ещё…
Продолжить беседу о деяниях Лорда помешал стук в дверь. Малфоя отличала потрясающая пунктуальность, но не всегда она была благом.
— Добрый вечер, господа, у меня новости, — Малфой просиял улыбкой и, заговорщически понизив голос, добавил. — Хорошие.
В общем-то, это было понятно по его виду. Таким довольным Азирафель видел Малфоя только на балу после десятка коктейлей и пары танцев с обольстительной Скитер, которая в тот вечер пользовалась просто бешеным успехом. Кроули, кстати, тогда тоже почти пал к её ногам.
— Итак, господа, сегодня утром в Министерстве прошло закрытое заседание, где не только выразили недоверие Фаджу, но и осудили его действия, потребовав немедленной отставки, — Малфой выдержал драматическую паузу, взглянув поочерёдно на Кроули и Азирафеля, после чего закончил триумфальным: — А временно исполняющим обязанности Министра избрали вашего покорного слугу. Сначала перевес в голосах был минимальным, но потом появился Дамблдор, и неожиданно…
— Почему «неожиданно»? Это было взвешенное и обдуманное решение.
— И он согласился?
— А разве могло быть иначе? — плотоядно улыбнулся Кроули. — Нет, Люциус, в игре с такими ставками неожиданностей не будет. Для нас не будет.
— Разумеется, мой Лорд, — Малфой почтительно склонил голову. — Утром в экстренном выпуске «Пророка» выйдет моё эксклюзивное интервью. Не хотите взглянуть?
Кроули протянул руку, в которую Малфой вложил пергамент, не просто свёрнутый в трубочку, но и перевязанный атласной лентой. Не только Кроули ценил стиль, и хотя Азирафель выбрал бы для этой ленты традиционную клетку, изумрудно-зелёный цвет тоже был неплох. Особенно в сочетании с серебряной оторочкой. Малфой обладал тонким вкусом и разбирался в эстетике мелочей.
— Всё неплохо, — признал Кроули, несколько раз перечитав черновик интервью. — Но не хватает вопроса о милосердии и прощении.
— Я… не понял, мой Лорд.
— Попробую объяснить.
Кроули выпустил на волю пушистика и, плеснув в бокал коньяка, отсалютовал Малфою. Азирафель достал из-под второго бокала Хастура и пересадил его в вазочку с печеньем к Пушку, погрозив пальцем, чтобы не вздумал баловаться. Взглядом он предложил коньяк Малфою и, наполнив бокалы, удобно устроился в кресле, с интересом слушая Кроули, рассуждающего о милосердии.
— Это одна из важнейших добродетелей, исполняемая посредством телесных и духовных дел. Причём заповедан отнюдь не однократный случайный акт добродетели, «по настроению» или «когда придется». А вот спонтанное сострадание должно являться неотъемлемой частью отношения к миру.
— Отлично, — кивнул Малфой. — И о чём в этом контексте мне следует порассуждать?
— Об узниках Азкабана, разумеется. Нам будет нужна массовая амнистия и пересмотр всей пенитенциарной системы. И когда будете рассказывать о дементорах, сделайте акцент на невозможности их контролировать. Кстати, в Азкабане, если я не ошибаюсь, умер сын Крауча. Совсем молодой, как мне говорили. Как думаете, Люциус, было ли расследование причин его смерти? И не дементоры ли приложили к этому свою костлявую руку?
— Я всё понял, мой Лорд, — Малфой прикусил губу. — Но, боюсь, одного общественного мнения будет мало.
— Неужели?
— Да. Дамблдор выступит резко против. Не могли бы вы — как вы это хорошо умеете! — постараться его убедить? Я ни в коем случае не собираюсь вам советовать, но… прежде всего я думаю о деле, мой Лорд.
Малфой опустил взгляд, всем своим видом показывая, кого признаёт своим повелителем, только вот почему-то Азирафель при всём желании не смог бы посчитать его беспомощным или жалким. Азартным игроком? Да! Шулером? Возможно. Отличным актёром? Несомненно! А ещё становилось понятно, что Малфой с Дамблдором сумеют найти общий язык — Альбус тоже любил красивую игру и умел рисковать. А ещё они оба отчаянно не хотели войны и, пожалуй, только этим заслуживали поддержку. Как бы то ни было, уходил Малфой воодушевлённым. После пары бокалов коньяка ему удалось немного расслабиться и даже начать шутить. Он наговорил множество комплиментов Кроули и Азирафелю, а потом вдруг взмахнул палочкой и, увидев появившиеся в воздухе цифры, кажется, обозначающие время, заторопился домой.
— И куда, думаешь, он так спешит? — Кроули ехидно усмехнулся и достал Карту. — Ну-ка, ну-ка…
Азирафель хотел было пошутить про излишнюю подозрительность, но вынужден был признать правоту Кроули: спешил Малфой вовсе не к выходу из замка.
— Готов поспорить, — Кроули задумчиво разглядывал, как точка «Л.Малфой» приближалась к точке «С.Снейп», — что это не к добру.
— Зря ты так, — Азирафель вздохнул. — Мне его жаль.
— Кого?
— Малфоя. Вот так возвращается, чтобы поделиться радостью, а ему сообщают, что не ждали.
— Всё-таки ты романтик, ангел, — Кроули снял очки и прищурился. — Мне кажется, что он, наоборот, идёт прощаться. Министру не простят такую интрижку, и Малфой это прекрасно понимает.
— Но разве он может отказаться от чувств? По доброй воле?
Улыбка Кроули стала немного грустной:
— Точно романтик.