Около повозки их уже ждал Пепел, танцовщица Искра и её брат, чьё имя Закат никак не мог запомнить. Бродяги перенимали имена всех земель, которые проходили, так что помимо привычных уху Заката, встречались и южные, странно шипящие, и северные, бессмысленные слияния звуков, будто пришедшие во сне.
— Что, Рада заболтала? — подмигнула девушка, но тут же смутилась, опустив глаза. Здесь явно собрались не для мирной беседы у костра.
— Нам надо в город, — просто сказал Принц. — За последние представления нам заплатили деньгами, а их не сгрызёшь и не выпьешь. Нужно купить продукты.
Закат кивнул, понимая, о чем он говорит, но не представляя, как может помочь. Вмешался Пепел:
— Ты не умеешь тихо ходить, — это был не вопрос, а утверждение. — Но ты больше всего похож на местных. Тскаш залезет по стене и спустит нам верёвку. Мы с Искрой проведём тебя на площадь. Ты всё купишь, вернёшься к нам, и мы выберемся наружу.
Принц кивнул, подтверждая план. Дернул плечом будто смущенно, пояснил:
— Я с вами не могу. Стражник наверняка меня запомнил, а красться я тоже не слишком хорошо умею.
— Именно, — Пепел так посмотрел на друга, что стало ясно, кто убедил Принца не идти и какой перепалки им это стоило. Закат догадывался, что куда более важным доводом в споре было даже не умение или неумение тихо двигаться, а то, что Принц — вождь. Его нельзя терять. А задание было, прямо сказать, рискованное.
— Ты согласен? — уточнил Пепел. Закат даже немного удивился вопросу, кивнул:
— Да, конечно.
Он же говорил, что хочет отблагодарить их за спасение. Если вылазка в город пройдет удачно — это станет чем-то, хоть немного похожим на благодарность.
***
Стены вокруг Солнцеграда были серьёзные, каменные и широкие. Наверху как раз разминулись стражники, один прошел до угловой башни, огонёк факела исчез — видимо, спустился вниз.
— Пересменка, — засмеялась тихонько Искра. — Отлично успели.
Тскаш, такой же смуглый, как и сестра, со странными чуть раскосыми глазами, только запрокинул голову, примеряясь. Поправил моток веревки на плече, разулся, сбросив истрепанные лапти вместе с обмотками. Разбежавшись, взлетел по стене, будто прилип к ней над головами своих спутников, растопырившись между одному ему видными трещинами и выступами. Подтянул ноги, уперся, бросил себя вверх. Ухватившись за что-то, повис на руках. Закат отшатнулся от сыплющихся вниз камушков, Тскаш заскользил носками по стене, нашел какую-то ямку, тут же оттолкнулся, оказавшись уже на середине. Дальше пополз медленней и тише, больше не осыпая спутников каменной крошкой.
Они ждали. Искра, волнуясь, вцепилась в ладонь Пепла, тот ухмыльнулся, но руку не отнял, тоже беспокойно щурясь в вышину. Огонёк факела колыхнулся, погас, но им пришлось ждать ещё долго, прежде чем вниз скользнула верёвка. Первым полез Пепел, следом — Закат. Ему никогда раньше не доводилось проделывать что-то подобное, но сложностей не возникло — силы рук хватало. Рывками приближались каменные зубцы, Закат смотрел на них и на небо в бусинах звезд, рассыпанных столь щедрой рукой, что сложно было разобрать созвездия, невообразимо далекие хоть с крепостной стены, хоть с земли, хоть с самой высокой башни. Мечта о простой жизни оказалась столь же далека.
Тскаш, стоявший наверху над телом охранника, уже объяснял Пеплу, что случилось:
— По горлу он сразу получил, так что заорать не успел и факел выронил. Но быстрый, сволочь, я его только у самой башни поймал. Приласкал по затылку…
— Он живой хоть? — недовольно поинтересовался Пепел.
— Да вроде. Я не сильно бил, как раз в меру.
— Это Даарулу всё «в меру», — хихикнула Искра, ловко запрыгивая между зубцами стены. Юбки и корзинка на локте ей, похоже, совершенно не мешали. — А этот, может, более нежный.
Её брат только развел руками. Пепел глянул на Заката, поморщился. Приказал:
— Тскаш, стой здесь. Если до следующей пересменки не вернёмся, вали назад к каравану, — пошел к ведущей вниз лестнице, бросив через плечо: — Идёмте уже.
Они спускались в темноте. Лежавший под ними город сперва напоминал собственную карту, но с каждой ступенькой вставал в полный рост, давая оценить высоту домов. Центральные улицы сияли чудным созвездием, казалось, по ним текут крупицы золота, собираясь на площади сокровищницей.
— Опоздали, — будто даже удовлетворенно кивнул Пепел. — Уже все или по домам, или на ярмарке.
— Это значит, если нас заметят на окраине, будут вопросы, — пояснила Искра ничего не понимающему Закату. Хихикнула: — Вернее, если вас заметят.
Объяснение не слишком помогло, но суть и так была ясна — им нельзя попадаться на глаза.
Город не был похож на знакомую Лесовысь. Больше, чище, даже у стен улицы вымощенные камнем, а в переулках грязь и сточные канавы закрыты деревянными щитами. Прохожих не видно вовсе, не светилось ни одно окно, будто Солнцеград вымер. Зато хватало стражи.
Пепел в очередной раз со злым шипением дернул Заката за руку, впихнул в какой-то дворик, прижал к стене рядом с собой. Выругался шепотом:
— Топаешь, как боров, а глухой как тетерев!
Закат промолчал. Ему никогда не доводилось быть ни вором, ни даже разведчиком, а воину и генералу армии умение скрываться, тем более в городе, не требовалось.
Мимо арки прошли трое стражников, Пепел выдохнул было облегченно и тут же снова замер, сжав плечо Заката будто клещами. Удалявший отсвет факелов на стенах остановился. Скользнул назад. Искра, юркнувшая в нишу неподалеку, прикусила губу, перехватила корзину поудобней, поддернула юбку выше колен, завернула за пояс. Закат напряженно наблюдал за этими приготовлениями, не понимая, что она собирается делать. Отвлекать стражу? В одиночку? Девушка тем временем вынырнула из укромного дворика прямо перед носом стражников, задорно тряхнула головой:
— О, какие доблестные рыцари!
Пепел, одобрительно хмыкнув, перехватил Заката за локоть, потащил куда-то в щель между домами. Тот обернулся неуверенно, пытаясь разобрать происходящее на улице. Чуть не влетел виском в низко нависающий второй этаж, наклонился в последний момент. Спросил:
— Ей разве не нужно помочь?
Пепел фыркнул:
— Только тебя ей и не хватало.
Закат прикрыл на миг глаза, выдернул всё-таки руку. Напарник посмотрел на него удивленно, потом понял, объяснил раздраженно:
— Искра знает, что делает. Так что успокойся, и идём.
Вскоре стал слышен гомон, заплясали по мостовой отсветы множества факелов, освещавших центральные улицы. Ярмарка кипела, лотки стояли в два ряда, люди текли мимо них, как река. Умопомрачительно пахло едой и горячим воском, стоял гвалт: кричали зазывалы, кто-то торговался, кто-то орал «Держи вора». Пепел хлопнул по спине пробегающего мимо пацана, указал лесенку на крышу. Тот ухмыльнулся удивительно взросло, взлетел наверх белкой. Уже оттуда метко швырнул что-то, Пепел вскинул руку, поймал. Откусил сразу половину свежей ватрушки, с набитым ртом посоветовал:
— Иди давай. Корзинка у Искры осталась, так что купи сначала её, в руках всё не унесёшь.
Отступил назад, в тень.
Закат ещё раз оглядел ярмарку, мысленно повторяя список будущих покупок, и шагнул вперед, позволяя ей затянуть себя, увлечь, закружить.
Первой пришлось купить свечу, а не корзинку. Её впихнула в руки старуха, стребовав медяк — много, обычно за одну монету давали десяток, и подлинней. На вопрос о цене зафыркала, помогая зажечь фитилек:
— Так то в обычный день! А сейчас, считай, платишь за то, чтобы я не заметила, что у тебя свечи не было. Сегодня грешно без света ходить, кого рыцари заметят — высекут!
Закат запомнил и следил, чтобы свеча в руке не гасла. Ходить с огнём в толпе было неудобно, порой даже опасно — то и дело слышались охи, вскрики, когда кто-то обжигался или кому-то подпаливали одежду. К счастью, лавочники запаслись не одним огнём, но и водой, так что подожжённых тут же тушили.
Традиция в Солнцеграде определенно была сильней здравого смысла.
Ярмарка, однако, от этого скорее выигрывала. Лотки ломились не только от снеди, но и от игрушек, леденцов, готового платья. Закату на сдачу то и дело норовили всучить фигурку Героя или карамельное солнце на палочке, он вежливо отказывался. Маленькая пухленькая женщина, у которой он купил два круга твёрдого сыра, подарила местную закуску — хрустящий ломтик хлеба с маслом, посыпанный травами и поджаренный на крохотной сковороде чуть ли не над пучком свечей. Заросший бородой по самые брови мясник настойчиво предлагал работу:
— Нам на ферме как раз такого крепкого мужика не хватает!
Пришлось пообещать подумать, иначе настойчивый бородач не отвязался бы.
Закат успел наполнить корзинку почти доверху, а кошелек, выданный Принцем, изрядно отощал, когда раздался звук горна. Толпа хлынула на центральную площадь, и Закат понял, что выбраться не сможет. Позволил себя закружить, утащив следом за всеми. Люди жались друг к другу плотно, как ягоды в грозди, над толпой колыхалось море рук со свечами. Корзину с покупками Закат тоже поднял над головой, чтобы не раздавили.
Стража очистила проход к белокаменной сторожке света — здесь это была отнюдь не избушка с мечом на маковке, а небольшой замок. Из его золоченых ворот парами прошествовали рыцари, тоже со свечами в руках. Вывезли телегу, Закат хмыкнул. Вместо пленника на ней возвышалось чучело в узнаваемом подобии черной короны.
— Радуйтесь, люди! — едущий первым человек, на котором вместо доспеха была белая мантия с вьющейся по рукавам и вороту золотой вышивкой, остановился посреди площади. — В этот день явился в Солнцеград Герой и воззвал к смельчакам, которые готовы были выйти против Тёмного Властелина!
Цепочка рыцарей за спиной сторожа замкнулась в кольцо. Телегу наклонили, чучело Тёмного Властелина съехало на землю. Грубо нарисованное на мешковине лицо от живого света будто кривилось в смехотворно нарочитых гримасах.
— Вместе они одолели зло. И теперь каждый из нас должен вырывать лишь малые ростки его в своих душах, чтобы сохранять свет! Бросьте же свечи в символ зла. Тот, от чьего огня займётся чучело, будет признан самым ярким светочем этой ночи, равным в своей чистоте Светлому герою!
Закат только брови приподнял, но толпа стояла плотно, и выбора у него не было. Первым свечу бросил сторож света, затем рыцари. Те, кто помоложе, искренне расстраивались, когда огоньки гасли ещё в полете. Настал черед толпы. Закат ждал столпотворения, путаницы, что никто все равно никогда не разберётся, от чьей именно искры займется ветхая тряпка, заменявшая чучелу черный доспех. Сам бросил свечу, улыбаясь в лицо своей дурной копии… И опешил, когда огонек на фитиле не угас, лизнул ткань на набитой соломой груди, вспыхнул сразу и ярко.
Принц для начала ощупал Закату живот, убеждаясь, что того уже можно кормить не только хлебным мякишем. Спросил про синяки на выступающих рёбрах, услышав о стычке со стражей, покачал головой:
— То есть, я не ошибся, тебя правда ещё и избили. Удивительно, как ты под той стеной не остался.
— Я должен был идти, — ответил Закат, сам удивляясь стойкости своего тела.
— Когда в следующий раз соберёшься так глупо помирать, имей в виду, что добрых бродяг рядом может не оказаться, — насмешливо посоветовал Пепел, обернувшись на козлах.
Принц наконец приложил Закату ухо к груди, попросил глубоко дышать. Повозка дёрнулась, они схватились за борт, пытаясь не упасть, Закат неловко сел на стоящий рядом сундук. Колыхнулся неплотно задернутый полог. Принц, устояв на ногах, только улыбнулся, будто ничего не случилось:
— По крайней мере, в лёгких у тебя больше не хрипит.
Закончив осмотр, выбрался на козлы к другу.
Закат не слышал их разговор, но покраснели у Пепла даже уши.
***
Обедали бродяги на повозках, каждый на своей, не останавливаясь. Закат попросился помочь с готовкой, и Принц выдал ему несколько мешочков и горшков, велев перетереть их содержимое в одной миске.
— Это разные соленья и травы. Едим мы обычно хлеб с сушеным мясом, но с такой добавкой выходит вкусно.
Закат на вид узнал только чеснок, остальные части смеси выглядели непонятными разноцветными кусочками со странным запахом. Пест превратил их в густую красноватую пасту, одновременно сладкую и жгуче-острую. Вкус был необычным, но Закату понравилось, хоть ему и разрешили съесть меньше ложки.
— От неё даже здоровому человеку может плохо стать, когда в первый раз пробуешь, — пояснил свой запрет Принц.
От неё ли, или от сухого солёного мяса, но плохо Закату в самом деле стало почти сразу после еды. Он пытался не показать это, но Принц заметил по скованности движений, снова промял живот — пальцы у лекаря были тонкие, но сильные. Выругавшись сквозь зубы, наполнил кружку водой из бочки, высунулся на козлы.
— Пепел, подержи, пожалуйста.
— Я ему не грелка, — огрызнулся недовольный бродяга.
— Так и прошу тебя я, а не он.
Пепел фыркнул, цапнул кружку, зачем-то прижал себе к груди. Отдал курящуюся парком. Обернувшись, зло улыбнулся изумлённому Закату.
— Я и не такие фокусы могу. Например, откусить кому-нибудь слишком любопытному пальцы.
Принц тихонько засмеялся, кроша травы в горячую воду. Протянул Закату:
— Если до вечера не станет лучше — скажи сразу, хорошо?
Однако лучше стало, едва он допил отвар. Принц в самом деле был мастером.
***
Вечером был такой же костёр, как вчера, и пляски, будто на празднике. Закату наконец разрешили выбраться из повозки, и он одевался, неловко путаясь в рукавах рубашки. По ней больше нельзя было сказать, что он ушел сразу после пожара и сколько раз спал на земле — бродяги не только выходили больного, но и постирали одежду, пока он лежал в бреду. Закат смотрел на аккуратную вышивку, впервые после выхода из Залесья показавшуюся из-под грязи, и пытался не думать о Пае. Он ведь обещал, что не уйдет без него, но после пожара, после похищения Ро, случившегося только потому, что Тёмного Властелина узнали, слишком испугался, что кто-то еще может пострадать.
Улыбнулся Принц, помог слезть с высокой повозки. Закату очень хотелось поблагодарить его снова, но он старался уважать чужие обычаи. Бродяга, заметив проглоченные слова, только чуть кивнул, оценив молчание.
Потом было такое же позднее утро, когда Закат проснулся, как привык в селе, и решил не таращиться бесполезно в светлеющее небо. Неторопливо собрал разворошенную стоянку, так что, когда проснулись завернувшиеся в один плащ Пепел и Принц, всё уже было готово к отъезду. Впрочем, всё равно пришлось ждать остальной караван.
Злодей выплясывал рядом с серой кобылкой, которая, явно кокетничая, то делала вид, что не обращает на него внимания, то сама игриво прихватывала за гриву. Закат, глядя на это и вспоминая, что собирался отделиться, как только выздоровеет, а значит, не дать Злодею ни возможности каверзы, ни надежды на исправление характера, только вздохнул.
— Что, сбежать хочешь? — Принц, снова выбравшийся на козлы и доставший лютню, даже не обернулся. — Тебе вроде бы с нами по пути.
— Так что не делай глупостей, — припечатал с недовольной миной Пепел. — Светлые нас и без тебя не любят, хуже всяко не будет.
— Но они вас не преследуют, — тихо возразил Закат.
— А ты будто знаешь! — Пепел обидно расхохотался. Принц поморщился, чуть обернувшись, и бродяга взял себя в руки, пояснил, усмехаясь: — Они за всяким, кто не такой, бегают. А мы своей «нетакостью» аж глаза режем. Так что сиди уже, сколько там тебе надо.
— Мне до Цитадели, — Закат ждал, что они покрутят пальцем у виска, но Пепел только скривился.
— До самой Цитадели мы не дойдём, — тихо признал Принц. — А вот до столицы — вполне. Через неё тебе одному пройти будет проще, чем каравану.
На благодарность снова вызверился Пепел, и Закат счел за лучшее замолчать. Он не понимал, чем именно не нравится смуглому юноше, но тот разве что ядом не плевался, хоть немного сдерживаясь только когда на него смотрел Принц.
***
Стремительно теплело, на деревьях набухли почки, готовые взорваться свежей зеленью, прорастала молодая трава. Одним вечером Рада ухватила Заката за щеку и постановила, что вот теперь он выглядит как положено мужчине. Он в самом деле постепенно приходил в себя — снова раздался в плечах, окреп. Тело спешило наверстать всё, что потеряло за время голодовки. Закат всё ещё хотел быть полезен в пути, и бродяги учили его кто во что горазд — играть на лютне, петь, гадать, показывать фокусы. Кто-то было сказал, что фокусы — первый шаг к карманничеству, но Принц посмотрел на шутника так, что тот мигом смешался, спрятался за чью-то спину.
— Мы не воры, — позже серьёзно объяснил Принц. — Бродяги, актеры, менестрели и балагуры, но не воры, не мошенники и не убийцы. Это важно, если мы хотим, чтобы за нами бегали только рыцари, и то под настроение, а не весь мир.
Мир, впрочем, всё равно недолюбливал бродяг. Закат видел уже два выступления, когда караван повозок останавливался за каким-нибудь селом. Полдня ребятишки зазывали жителей, а потом бродяги вели себя почти как в любой другой вечер — пели, плясали, шутили. Разве что костёр разжигали всего один, огромный, и собирались вокруг него все сразу, большой толпой.
Однако не все радовались такому соседству.
— Бродяг пропускать не велено, — процедил сквозь губу стражник. Закат смотрел с повозки, как Принц безмятежно улыбается. Караван растянулся змеей, весь — добрая половина очереди на въезд. Обычно они обходили города стороной, но в Солнцеграде сегодня ночью отмечали праздник явления Героя, на главной площади собиралась ярмарка — лакомый кусочек для любых фокусников, сказочников и танцоров.
— Мы добрые люди. Мы хотим лишь повеселить жителей вашего славного города.
Стража на воротах, однако, упрямо считала, что праздник для всех, кроме людей дороги. Принца пока аккуратно, но показательно толкнули в грудь.
— Сказано не пускать. Не задерживайте очередь.
Пепел оскалился было, но Принц сжал его ладонь. Отошел, повис на узде кобылы, отводя её с дороги. Стража раздраженно помахала руками — все, мол, все убирайтесь, что мы, ваши повозки не отличим?
Пришлось снова становиться в стороне, поднявшись на холм. В сгущающихся сумерках люди смотрели на огни города, качали головами — жаль, что не вышло, но что уж там. Однако некоторые беспокоились сильней других. К Принцу подошла Рада, шепнула что-то на ухо. Тот кивнул, остановил уже собиравшихся разводить костры людей:
— Стойте! Давайте составим круг. Костёр один, небольшой.
— Опасно? — переспросил кто-то. Принц, помедлив, кивнул.
— Может быть. Мы уже далеко в землях света.
После этого никто ничего не спрашивал и не спорил. Непривычно тихие, настороженные люди бродили меж повозок, появилось откуда-то оружие. Дрозд, маленький и юркий парень, вскарабкался на полог, уселся наверху, поглядывая в сторону города и тихо наигрывая на дудочке странную, тревожную мелодию.
Рада вертела в руках карты, снимая, переворачивая, замешивая снова, но не глядя, что выпадает. Закат сел рядом с ней, спросил:
— Почему ты не погадаешь, что именно случится?
Старуха фыркнула, карты вдруг рассыпались по натянутому меж колен подолу.
— Сразу видно, что ты не бродяга. Нельзя же. На себя, на свою судьбу — нельзя. Хоть и чувствую, что что-то случится, гадать не могу.
— Почему?..
— Это крючок, который вытаскивает тебя из моря судеб. С одного раза, конечно, ничего не случится, но не все могут противиться искушению исправлять судьбу снова и снова. Себя я проверять не хочу.
Она собрала карты, сердито затолкала в мешочек на груди. Махнула рукой детям постарше, удержала Заката, собиравшегося встать.
— Останься. Это и для тебя сказка, — повела ладонью перед лицом, улыбнулась, помедлила. Начала: — Кое-кто из вас, я знаю, уже начал гадать. Читать по ладони, раскидывать золу от костра. И всегда — себе, только себе, чтобы хоть одним глазком заглянуть — как оно там, в будущем? Так можно, вы ведь пока ещё не гадатели. Но когда тебе дарят первые карты, самое важное, что ты должен запомнить — никогда не раскладывать их для себя. Я расскажу вам историю, которую рассказали мне, про человека, который однажды разложил колоду для самого себя. Он узнал своё будущее, изменил его и уже не смог остановиться. Он стал гадать себе так часто, что обрел страшный дар — начал провидеть будущее без всяких карт. Он избегал боли, избегал смерти, избегал всех чувств, заранее зная — даже в самой светлой любви бывают тёмные дни. Он боялся этого так сильно, что сумел сплести себе тропу из судеб, вьющуюся безгранично долго.
Маленький мальчик, тихонько подобравшийся к ним послушать, испуганно хлюпнул носом. Старшая сестра не глядя сгребла его в охапку, не то утешая, не то утешаясь сама. Рада обвела слушателей глазами.
— Говорят, гадатель и поныне бродит по миру. Горе тому, кто встретится с ним — его бессмертие кормится чужими тропами, чужой болью. Однако есть спасение и от такого человека. Ведь хоть он и не старится, он всё ещё смертен. И есть раны, от которых не убережет ни одна тропа.
Ребёнок все-таки разревелся, подошедшая мать подхватила его на руки, успокаивая. Притихшие подростки переглядывались. Закат был уверен — многие из них никогда больше не станут гадать сами себе, пусть даже не на картах.
Рада улыбнулась кому-то за спиной Заката, тот оглянулся. Сзади стоял непривычно серьезный Принц.
— Нам надо поговорить.
Теперь фыркнули оба. Белокурый лекарь представился:
— Меня зовут Принц. Его — Пепел.
Закат назвался в ответ, помедлил, но всё-таки спросил, чем может отработать лечение.
Пепел картинно приложил руку к лицу. Принц, пожав плечами, предложил:
— Давай ты выздоровеешь и тогда разберёмся? Мы бродяги, если так хочешь помочь, работа найдётся.
Закату оставалось только согласиться. Он в самом деле был очень слаб, настолько, что вряд ли смог бы сейчас встать. Странно давило в груди, он закашлялся хрипло, задыхаясь. Сглотнул поднявшийся в горле ком. Принц поморщился, подал тряпицу.
— Лучше сплевывай. Эта пакость тебе ни в лёгких, ни в желудке не нужна.
Шевельнулся полог, за ним заржали недовольно, топнули копытом. Пепел, посмеиваясь, помог коню выпутаться из ткани. Чёрная морда ткнулась Закату в щеку, Злодей шумно вздохнул, зажевал прядь волос.
Принц, поглаживая шею удивительно добродушно настроенного коня, рассказал, как тот у них оказался:
— Он сам к повозкам выскочил — в стремени чей-то сапог, на узде стражник висит. Ну, мы человека отцепили, отряхнули. Посоветовали в следующий раз в седле кататься, а не волоком, — Закат улыбнулся, представляя, как бродяга говорит это стражнику с таким же участливым, как сейчас, выражением. — Коню воды налили чуть-чуть, дальше пошли, а он за нами. Вместе из города выбрались, а потом он как рванёт куда-то в сторону! Отскочил на обочину и заржал, словно пёс по мёртвому хозяину взвыл. Мы подошли посмотреть, а там ты лежишь.
— Так что ты не нам, ты коню жизнью обязан, — вклинился в рассказ Пепел. — Верный он у тебя.
Закат кивнул, признавая достоинства Злодея, но снова поблагодарил своих спасителей. Пепел только поморщился, Принц серьёзно попросил:
— Не надо. Доброе дело от восхвалений умаляется.
Закат извинился, вызвав очередные фырканья, и замолк, не вполне понимая, как здесь принято держаться. Спросил только, куда они идут, а услышав, что к морю, успокоился. Цитадель стояла на берегу, так что он не отклонился от нужного пути.
Его спасители оказались теми самыми бродягами, которых Светлый орден велел гнать из городов. Частично за дело — воры среди них встречались, но больше доставалось за балагурство, цветастые юбки и звонкие браслеты, нарушающие не столько законы, сколько благообразность жизни на землях света. Крестьян тоже раздражала пёстрая и горластая ватага, но если их сердца ещё можно было смягчить, то городскую стражу, а тем паче рыцарей — никак.
Закат очнулся вечером, когда караван остановился на стоянку, расцветив черный ещё луг огнями костров и красочными рисунками на повозках. Однако больному не разрешили встать, только полог откинули, закрепили, чтобы видно было огонь костра. Принц принес кружку горячего отвара с плавающими крупицами трав и хлебный мякиш, велел:
— Вымачивай его, ешь и запивай.
Первый кусок Закат проглотил, почти не жуя, отхлебнул горячий настой. Принц придержал его руку, сочувственно улыбаясь и глядя в глаза. Закат коснулся языком нёба, обожженного до мгновенно сошедшей кожи, только сейчас почувствовав боль. Постарался есть медленней, дуя на отвар. Травы дали воде терпкий горьковатый привкус, подсохший хлеб крошился, пах мятой и полынью, и всё равно казался вкусней мёда. Проглотив последние крошки, Закат чувствовал себя едва ли не более голодным, чем прежде, но Принц только головой покачал:
— Больше нельзя. Сколько дней ты с воды на воздух перебивался?
— Семь до Лесовыси, — тихо ответил Закат. Пепел, давно спрыгнувший с повозки и сидевший у огня, оглянулся.
— Накинь ещё три, валяющееся тело напоить ещё можно, а вот с кормёжкой даже у Принца не вышло. У тебя в животе все кишки давно узлом завязались и напрочь забыли, что пузо создано, чтобы его едой набивать, а не чтобы к хребту липнуть.
Принц посмотрел на друга, вроде бы без всякого выражения, но тот, смущенно дёрнув плечом, вернулся к костру. Подкинул ещё дров. Погрозил пальцем двум девочкам, сунувшимся было с грибами, нанизаными на прутики:
— Рано ещё! Их над углями жарить надо, а не в пламя засовывать.
У огня собрались жители ещё двух повозок — бабка с внуками и молодая пара. Главным здесь был Пепел, указывая, что и когда делать. А Принц… Закат с интересом смотрел, как хрупкая с виду фигура мелькает то тут, то там, закрывая на миг огни, и как почтительно ведут себя с ним люди. Спрашивать ничего не пришлось — юноша, вернувшись и заметив пристальный взгляд, неловко пожал плечами:
— Ты правильно догадался. Так вышло, что я их вождь.
Как именно так вышло он уточнять не стал, а Закат не спрашивал. Видно было, что юноша старается соответствовать своему титулу, и при этом вряд ли ему рад.
Наконец костёр был признан подходящим для готовки, и грибы не только подсушили над огнём, но и сварили из них суп. Перешучивались взрослые, дети на спор тягали репу из раскалённых ещё углей. Когда вечерние сумерки сменились ночной тьмой, мужчина достал лютню, старуха — бубен, а остальные под незатейливую музыку заплясали вокруг костра. Даже Пепел, больше молчавший остаток вечера, вскочил, закружился, едва не наступая в угли. На третьем круге ухватил за руку Принца, выдернул в пляску, тот неожиданно ловко отбил частую дробь — беззвучную на влажной земле, но от того не менее зрелищную. Закат невольно начал хлопать в такт, улыбаясь.
Эти люди жили совсем иначе — и в то же время так же прекрасно, как и селяне.
Улыбка погасла. От них тоже надо было уйти как можно скорей. Не подвергать опасности, преследующей его на землях Светлого ордена.
Старуха, отложив бубен, обогнула ватагу, к которой уже подтянулись люди от соседних костров, села на борт повозки рядом с Закатом. Растрепала ему волосы, засмеялась.
— Ой-вай, серьёзный какой! Хочешь, погадаю тебе на молодицу?
— Не стоит, — тихо попросил Закат, но его уже схватили за руку.
— Не на девушку, так хоть на дорогу к ней, а? — предложила, подмигивая, старуха. — Или может всерьёз, на судьбу тебе карты разложить?
Засосало под ложечкой — судьбу узнать хотелось, но Закат с грустной улыбкой отнял у гадалки ладонь.
Он и так знал, что его ждёт.
***
— Убьёшь меня снова?
Голос Героя спокоен. Тёмный Властелин ходит вдоль стены темницы, сцепив руки за спиной, раздумывая. Оборачивается, усмехаясь.
— Нет. Мне надоело раз за разом тебя ловить. Ты будешь страдать здесь долгие годы, но твоей смерти я больше не допущу.
Он видит, как мелькает страх в глазах Героя и смеётся. Он думает, что нашел способ победить раз и навсегда.
***
На судьбу ему всё-таки погадали — неуёмная старуха разбудила с рассветом, в розовых сумерках, и прежде, чем Закат толком осознал происходящее, разложила карты прямо у него на животе поверх одеяла. Протестовать после этого стало неудобно. Толстые засаленные листы выстроились подобием меча, теперь старуха ловко переворачивала их по одному, приговаривая:
— Ох да, тяжело тебе сейчас, мальчик. Мало того, что нашлись враги там, где ты не ждал, так ты и сам хорош! Отчаялся, сделал глупость, уже не отыграть назад. Хм, посмотрим…
Две следующие карты перевернулись, под одинаковыми бордовыми рубашками обнаружились новые странные картинки. Старуха только языком цокнула.
— Давненько я такого мрачного начала не видела! Цели ты своей достигнешь, конечно, но принесёт она тебе только боль и муки. Впрочем, всё ещё может повернуться к лучшему. Ну-ка…
Со следующей карты на Заката взглянула тонко нарисованная женщина с суровым лицом.
— Ответ не там, где ты думаешь… Или в прямом смысле — твою тайну хранит женщина. Она может скорее помочь тебе, чем помешать, но ты до последнего не будешь знать, что тебя ждёт. Кто же твой враг, интересно…
Старуха потянулась к предпоследней карте, Закат накрыл её ладонь своей.
— Можно?
Она кивнула, он поднял карту. Посмотрел в перевернутое лицо золотоволосого рыцаря. Старуха поджала губы.
— Знаешь, милый, оставь-ка ты свою затею, какой бы она ни была. Твой враг сильнее тебя, он жаждет твоего унижения, если не гибели. И не уверена, что ты сможешь его пережить.
— Осталась последняя карта, — напомнил Закат. Гадалка отмахнулась.
— Совет там. Спасение. Только от такого расклада спасения не жди! У тебя на судьбу выпало сам видишь, что. Тут совет один может быть — бежать.
Закат всё-таки перевернул последнюю карту. Старуха, едва взглянув, хмыкнула:
— Опять человек… Но слуга, а не рыцарь, он младше. Такие спасать не умеют, разве что немного поможет, — пожевала губами, задумавшись. Карты в её руках то раскладывались веером, то собирались обратно, а потом вовсе исчезли, Закат не заметил, куда. Поднял голову, столкнулся с цепким взглядом. Старуха уточнила:
— Ты не свернёшь с этой дороги, так ведь? Любой бы на твоем месте сбежал, только пятки бы сверкнули, а ты упрямый… Если выживешь — выйди на дорогу, позови старую Раду. Хочу знать, что ты остался жив.
***
Бродяги вставали поздно — солнце уже светило в полную силу, когда стоянка снялась. Пепел разбросал угли костра, запрыгнул в повозку последним, кутаясь в одеяло, на котором они спали ночью. Принц занял место кучера, но как только вывел лошадь с поля на дорогу, завязал поводья на обрешетке, предоставив серой в яблоках кобыле разбираться самой. К ней тут же пристроился Злодей, затрусил сбоку, выгибая шею, явно красуясь. Они странно смотрелись рядом — рабочая лошадка с пушистыми после зимы бабками и верховой, тонконогий, едва не на полкорпуса выше. Закат следил за ними сквозь щель меж полотнищами полога, удивляясь.
— Впервые вижу Злодея таким дружелюбным.
— Еще бы, он же девицу добивается, — улыбнулся Принц, достав лютню и тихонько пощипывая струны. — Тут любой станет тихим и покорным, только бы избранница на него посмотрела.
Фыркнул Пепел, высунулся на козлы из-под полога.
— Ничего, как своего добьётся, так опять злющим станет.
Закат покачал головой, сомневаясь в словах юноши, но спорить не стал. Всё равно будущее рассудит. Принц тем временем вернулся в повозку, уступив Пеплу место на козлах. Присел возле Заката, попросив разрешения его осмотреть.
— Ты ночью почти не кашлял. Хочу убедиться, что это из-за того, что лёгкие чистые, а не я что-то с травами напутал.
Закат кивнул, Принц помог ему встать. Подождал, пока больной закрепит одеяло на бедрах, не позволяя тому сползать ниже. Закат знал, что во время лечения его раздели целиком, понимал, что это было необходимо, и все-таки чувствовал себя неловко. Бродяги подобрали совершенно чужого для них человека и потратили много сил, выхаживая его.
Он встал рано и добрался до предместий на рассвете. Разбросанные тут и там фермы просыпались, кричали петухи. Закат хотел было попросить работы за кусок хлеба, но, посмотрев на людей, передумал. Слишком уж недобро они смотрели на незнакомца, хотя, казалось бы, должны были привыкнуть, живя так близко к городу.
Впрочем, может и привыкли. Закат заметил юнца, перепрыгнувшего через плетень, прижимая что-то к груди. Недовольная похищением курица вдруг заорала, забила крыльями, выдавая воришку. Тот не стал дожидаться поимки, бросил птицу и помчался, как заяц, напрямки через соседний огород. Хозяин с проклятиями вышел забирать своё имущество, но курица, переполошившись, помчалась от него куда-то по дороге, смешно растопырив крылья.
— Тьфу, развели жулья! — зыркнул при этом крестьянин почему-то на Заката. Тот не стал спорить, только подтолкнул пятками Злодея.
Дорога ширилась, подпитываясь вливающими в нее тропами, как река ручьями. Стали встречаться путники, то споро отодвигающиеся с дороги коня, то обгоняющие его сами. Медленные телеги приходилось объезжать по размытой недавним дождем обочине. Закат, уже не столько голодный, сколько сонный, предоставил Злодею самому выбирать скорость, только изредка придерживая, чтобы пропустить пеших. Конь, успевший снова проголодаться и оттого ещё злей обычного, вёл себя отвратительно, кусая проезжающих мимо кобыл и норовя сунуть голову в телеги, видимо, везущие какую-то провизию. Его ругали, Закат извинялся, и в конце концов направил Злодея на обочину. Спешился, погладил буяна по морде.
— Или ты разворачиваешься и скачешь обратно в Залесье, — поставил условие Закат, — или едем дальше, не мешая другим.
Конь недовольно фыркнул, вскинул голову, но остался стоять, и после этого старался вести себя прилично.
Чем ближе они подходили к воротам, тем медленней двигались люди. Вскоре и вовсе остановились. Закат рассеянно, как на кружащий лист, смотрел, как стражники на воротах обыскивают телеги, то и дело переругиваясь с купцами. Некоторых пропускали, едва увидев грамоты, другие задерживали очередь надолго. Когда дело дошло до Заката, им занялся всего один старик, пока остальные завели разговор со следующим торговцем.
— Кто такой, зачем прибыл в Лесовысь?
— Я еду в Цитадель, через город проездом, — Закат замешкался, не зная, что сказать на первый вопрос. Стражник, впрочем, ответа требовать не стал. Неодобрительно пошевелил пышными седыми усами — наверное, пожевал губы.
— В рыцари небось… Раньше-то каждый ребятёнок мечтал, а теперь одни бродяги, — на старика зыркнули, тот не обратил внимания. Достал из-за пазухи бумагу, передал Закату. Махнул рукой. — Иди, только с коня слезь. Если сегодня из любых ворот выйдешь — отдашь грамоту, пропустят бесплатно. Иначе плати виру.
— Спасибо, — поблагодарил Закат, хотя взять с него в качестве виры всё равно было нечего.
В городе оказалось больше людей, чем он помнил. Даже окраины не пустовали: играли в грязи дети, ругались о чем-то соседки, деловито пробегали подростки. Нищие и воры пропускали идущего мимо оборванца, удивлённо изучая хорошего, хоть и исхудавшего коня. Кто-то, прикинув, сколько за такого можно выручить, уже потянулся схватиться за уздечку, но тут же отдернул укушенную руку. Его товарищи засмеялись, заулюлюкали, подзуживая. Однако, убедившись, что конь им не по зубам, а пришлый не соперник, отстали.
Из-за угла вывернули трое рыцарей, Закат вместе с местными посторонился к стене дома. Недостаточно быстро. Свистнул воздух, Закат схватился за рассечённое плетью плечо. Бросил злой взгляд в спины рыцарям, невольно прикидывая — да здесь все их ненавидят, это видно! Стоит сорвать с седла одного, и люди мокрого места не оставят.
Но он шёл не за этим. Закат каждый миг помнил, что его колея никуда не исчезла, что она до конца будет стеречь, словно ловчая яма, и стоит сделать неверный шаг, как он снова окажется в ней. А Ро — погибнет. Поэтому и незадачливый конокрад, и рыцари остались целы.
Ближе к центру города людей оказалось ещё больше. Нищие жались к домам, воры нарядились в богатые одежды. Закат много лет не видел горожан — юбки, метущие чистую здесь мостовую, длинные рукава кафтанов, не позволяющие ни сражаться, ни даже есть толком. Что-то в нем разгоралось завистливой искрой — он тоже может быть таким! Он и был таким!
Закат опустил голову, стараясь побыстрее пройти сквозь неведомо зачем собравшуюся толпу… И замер, услышав тонкий крик.
По дощатому помосту от мрачного дома с решётками на окнах тащили в центр площади худую девушку. Она отбивалась с яростью дикого зверя, рыжие волосы плескались перед лицом.
Это не могла быть Ро, Закат знал это. Но сейчас это не имело значения. Он начал пробираться через толпу, заржал сзади Злодей, в узду которого вцепились сразу трое.
— С конём нельзя!
Закат отпустил повод, расталкивая людей, пробиваясь к помосту. Стража на нём наконец одолела пленницу, привязав к столбу. Человек в белой мантии воздел руки к небу.
— Сия женщина обвиняется в сговоре с силами зла, нападении на рыцаря, варке колдовских отваров!
Кто-то толкнул Заката в спину, но тот даже не обернулся. В передних рядах люди стояли так плотно, что приходилось выдергивать их, будто морковки из гряды, чтобы пробиться вперед.
— Она продалась тьме и умерла для нас! Мы должны изгнать её из нашего мира, очистить от зла, предав огню!
Наконец перед ним оказался высокий борт помоста. Закат схватился за край, подтянулся…
— Эй, куда лезешь!
Перехватил ткнувшееся в плечо древко копья, дёрнул, лишая стражника равновесия. Запрыгнул наконец на помост, подтолкнул качающегося на краю человека, уронив в толпу. Встал перед сторожем в белой мантии.
— Я — силы зла на этой земле. И я её впервые вижу.
У девушки была длинная коса. Лицо кругленькое, загорелое, будто пышка в мелких изюминках-шрамах. На Ро она не походила ничем.
Сторож света отступил, прячась за стражу, на миг растерявшаяся толпа заулюлюкала, предвкушая потеху. Кто-то швырнул яйцо, неведомо в кого целясь. Попал в столб над головой осуждённой. Закат улыбнулся ей ободряюще, когда на него налетели сразу трое стражников.
Колея звала. Алая пелена подсказывала, направляла руку — ударить в горло, перехватить оружие, всадить кому-то в бок.
Закат дрался одновременно с ней и с людьми. Ушел из-под меча в последний миг, стражник рубанул по столбу, в пальце от рук девушки. Упали на помост путы, освобожденная пленница сиганула в толпу, змейкой юркнула, только по повернувшимся головам и видать, куда. Яростная пелена ушла. Его повалили.
Пинали долго. Сбросили с помоста, потом куда-то поволокли, содрали плащ. Закат слышал, как над ним совещались:
— Может, все-таки в Орден сдать?
— Да ну, брехал он про зло! Ты глянь, босой и нищий, а туда же, драться полез.
— Юродивый, может. Тогда светлые нас по головке не погладят…
Издали донеслась разноголосая песня, звуки струн. Стражники насторожились, бросив свою жертву.
— Опять бродяги! Кто только в город пустил.
— Пошли прогоним, пока орденские не вылезли со своим нарушением нравов и необходимым общим очищающим постом.
— А с этим что? Добьём?
— Да ну его, меч ещё марать. Всё в руках судьбы, глянь, какой тощий, дня не пройдёт — помрёт сам.
Ушли. Закат лежал, приходя в себя, отчетливо понимая — стражник не так уж ошибался. Переулок перебежала крыса, остановилась перед лицом, сосредоточенно принюхиваясь. Закат выдохнул ей в морду:
— Извини, но я тебе не ужин.
Зверюшка отпрянула, начала недовольно умываться. Болело всё тело, но Закат заставил себя подняться. Нужно было идти. Кого бы он ни спас по пути — если девчушке вообще удалось скрыться от стражников — а шел он всё-таки в Цитадель. И должен был дойти.
***
— Выездные бумаги разворачиваем заранее, — скучающе заорал стражник, просматривая грамоту очередного купца, пока остальные, отставив алебарды к стене, деловито обшаривали его телегу. Закат, стоявший следующим в очереди, очнулся от забытья, полез за пазуху… Ощупал с одной стороны, с другой. С нарастающим ужасом осмотрел себя — куда могла запропаститься…
Пояса не было. Может, избившие его стражники забрали вместе с плащом, а может, сорвали в толпе, но всё равно бумага, спрятанная за пазухой, потерялась тогда же.
На него забурчали — проходи мол, не задерживай очередь. Закат шагнул вперед, поднял глаза на поджидающего стражника.
Виру платить было нечем. Если его захотят избить снова, помешать он не сможет, даже если захочет. Впрочем, какая разница, подумал Закат. Лишь бы из города выпустили.
— Я вошел в Лесовысь сегодня, но потерял бумагу.
Стражник хмыкнул, протянул ладонь:
— Все так говорят. Плати пошлину.
— У меня нет денег.
Заката вытащили из очереди, худой стражник охлопал его по бокам. Не удовлетворившись осмотром, потребовал:
— Сымай шмотки.
— Все? — уточнил Закат. — Посреди улицы?
Стражники неприятно заржали, обыскивавший его кивнул, но когда Закат, пожав плечами, стянул рубаху и штаны, милосердно остановил:
— Ладно, портки оставь.
Закат, дрожа от холода, смотрел, как стражник деловито обшаривает одежду, по которой вроде и без того было видно — деньги там прятать негде. Впрочем, когда тот приложил штаны к себе, стало ясно, зачем нужен такой тщательный осмотр.
Закат промолчал. Лишь бы выпустили, хоть голым. До Цитадели бы добраться, а там будет уже всё равно.
Стражник, впрочем, поглумившись, комом кинул ему вещи.
— Нищих нам тут не надо. Выметайся!
Закат поспешил выйти за ворота. Опёрся о стену, оделся. Пошел, пошатываясь. Перед глазами плавали пятна, уже не хотелось ни есть, ни пить, только лечь и не шевелиться. Дорога взобралась на холм, пошла вниз. Не застывшая со вчерашнего дня грязь скользила, и Закат не удержался, упал, прокатился кубарем до ровного, даже не пытаясь замедлить падение.
— Эй, поберегись!
Возле него ударили копыта, всадник в последний миг успел отвести лошадь. Закат приподнялся на дрожащих руках, вытолкнул себя на обочину. Дышать было тяжело, он закашлялся хрипло, сплюнул мокроту. Отполз еще немного от дороги, лег, сжавшись, стуча зубами от холода.
Надо было встать. Надо было двигаться, чтобы не замерзнуть.
Закат закрыл глаза. Было отчаянно жаль Ро.
***
По губам потекла вода, он сглотнул жадно, закашлялся. Кто-то засмеялся.
— Гляди, приходит в себя! Всё-таки не зря подобрали.
Закат открыл глаза, чуть прищурился на огонёк свечи перед самым лицом. Он лежал на чем-то мягком, потолок заменяла натянутая на дуги ткань. Над ним склонились два лица с очень разными улыбками — одна широкая, острозубая, будто её владелец специально заточил себе клыки, другая легкая, едва намеченная.
— Доброго вечера, — поздоровался второй. Голос у него был тише, чем у шутника, и в целом он казался бледней и тоньше, с серыми прозрачными глазами. — Я рад, что ты жив.
— Он хочет сказать, что носился с тобой три дня и три ночи, аки с девицей, — фыркнул первый, смуглый и черноволосый. У него было что-то странное с цветом глаз — такого карего, с красноватым отливом, Закат никогда не видел.
— Спасибо. Простите, что причинил неудобства.
Истощенный человек со скованными за спиной руками сидит за столом, когда-то золотые волосы спутанной паклей свисают на лицо.
— Что же ты не ешь? — Тёмный Властелин тянется к нему, поднимает за подбородок. Встречает взгляд голубых глаз — мутный, но такой же твёрдый, как и прежде. Отстраняется недовольно, бросает в тарелку недоеденную куриную ногу. По взмаху его руки пленнику запрокидывают голову, вливают в рот вино. Тот кашляет, захлебываясь, бегут на грудь красные струйки. Когда его отпускают, он вытирает подбородок о собственное плечо. Смотрит все так же спокойно.
— Я не присоединюсь к твоему пиршеству, Тёмный, даже если ты освободишь мне руки.
Закат вздохнул сквозь сон, сглатывая слюну.
Сейчас ему казалось, что он на месте Героя не смог бы удержаться от искушения.
***
Он проснулся от теплого дыхания на лице. Отшатнулся, вскочил, ожидая, что увидит перед собой волка.
Злодей, едва успевший отдернуть морду, недовольно фыркнул, отошел немного — мало ли, что еще придет в голову взбалмошному хозяину.
Закат не мог сказать, что рад ему больше, чем волку. Огляделся поспешно — догнали? Кто? Так быстро? Потом увидел съехавшее коню под пузо седло и рассмеялся с облегчением.
Не догнали. Хотели, видимо, но Злодей не дал себя оседлать.
Конь прихватил зубами плащ на плече, Закат погладил его по шее. Рассеянно поправил седло, туже затянул подпругу. Наклонился к ручью напиться на будущее — набрать воду с собой было не во что. Мимолетная радость таяла, как масло на раскаленной сковороде.
Ему самому есть нечего, а коня чем кормить?
Он повернул Злодея в сторону деревни, хлопнул по крупу.
— Иди домой.
Конь недовольно взбрыкнул, развернулся обратно, уставившись на Заката. Тот, помедлив, пожал плечами, отвернулся. Пошел по дороге в сторону Светлых земель.
За спиной зацокали копыта.
Закат оглянулся. Помотал головой:
— Что за глупости! — конь заржал, будто смеясь. Закат пообещал, успокаивая себя: — Ничего, есть захочешь — сам вернешься в деревню.
И больше не останавливался.
Солнце поднялось выше, растопило тучи, будто снег. Закат только капюшон плаща натянул поглубже, ежась и уже отчаявшись согреться. Болели почерневшие ступни, от голода сводило живот, снова хотелось хотя бы пить, если не есть. Он несколько раз спотыкался, голова быстро опустела, оставив единственную мысль — надо идти. Надо успеть. Он представления не имел, сколько займет пеший путь до светлой столицы, помнил только, что дракону до неё лететь меньше дня. Бесполезное сейчас знание.
Остановился, сам не зная, что его насторожило. Обернулся, постоял мгновение, глядя как Злодей упрямо ломится в какие-то кусты. Подошел ближе. Разглядел мелкие сморщенные ягоды, которые конь объедал, продираясь сквозь колючки. Присоединился, не забывая поглядывать по сторонам. Хоть это был и не малинник, а все-таки наткнуться на медведя весной ему совсем не хотелось.
Вкуса ягод Закат не разобрал, разве что сухими они были очень, и под конец куста запершило в горле. С собой взять было уже нечего, ручей поблизости не шумел, так что они пошли дальше. Закат старой, выученной привычкой запрыгнул в седло, взял поводья и только тогда опомнился. Злодей покосился на него, вывернув шею, будто щурясь хитро — что мол, не зря я остался?
Закат только головой покачал, тронул его пятками. Конь определенно упрямством был весь в хозяина.
***
На следующий день они вышли к большому селу, в котором осенью была ярмарка. Закат думал проехать его насквозь, не останавливаясь, но у крайнего дома коня обступили ребятишки. Видя, что наездник не станет их топтать, осмелели совсем, рассматривая Злодея. Кто-то спросил восторженно:
— Надо же, совсем-совсем черный! Дяденька, а вам не боязно?
Закат покачал головой, не понимая, что особенного в масти Злодея. Вроде бы черные кони встречались нередко. Подошла женщина, разогнала детей. Спросила неприязненно:
— Вам что-то надо?
— У меня нет денег, — отозвался Закат, сразу и отказывая, и объясняя причину. На него посмотрели оценивающе, женщина вдруг улыбнулась, решив, что гость её устраивает.
— Тут забор один подновить надо. Управишься до вечера — накормлю.
Забор оказался обычным деревенским плетнем, во многом напоминавшим корзину, так что Закат управился с ним куда быстрее, чем до вечера. Хозяйка, назвавшаяся Лучезарой, видя, как споро идет работа, заранее вынесла во двор крынку молока, накрытую щедрым ломтем хлеба. Закат глотал слюну от вкусного запаха, но сначала закончил плетение, а потом уже набросился на еду. Злодея работать не заставляли, просто пустили к кормушке, из которой, похоже, здесь ела вся скотина. Лучезара, выглянув в окно и увидев, что плетень закончен, вышла. Деловито проверила его на крепость, подергав жерди и протянутые между ними лозы. Покивала:
— Славно сделано!
Однако ни ночлега, ни добавки не предложила. Закат и тому был рад. Позволил Злодею наесться вдоволь, пока их никто не гнал, и неторопливо пошел дальше, ведя в поводу коня.
На привал остановились чуть за деревней. В быстро сгущающихся сумерках Закат расседлал Злодея, наломал лапника — от сна на земле он застудил шею, и теперь поворачиваться приходилось всем корпусом. Лег, заложив руки за голову и глядя в небо.
Ему было спокойно. Представлялось, что жизнь, словно река, текла к устью, завершаясь после подаренных ему спокойных, счастливых лун, и это казалось правильным. Он шел вперёд, он знал, куда и зачем идёт. Встречным людям он был никем, так что и опасаться за них не требовалось.
Закат перевернулся на бок, свернувшись клубком, чтобы сохранить побольше тепла. Подумал вдруг со странной грустью — женщину здесь уже звали Лучезарой. А ведь он всего в двух днях пути от Залесья, пусть даже один из них и проехал верхом.
***
— Что? — Тёмный Властелин оборачивается, на лице проступает никем до сего дня не виденная растерянность.
— В Лесовыси снова видели Героя, мой господин, — повторяет разведчик. Ему наверняка хочется сказать — мы же говорили. Этого человека убивали трижды перед тем, как доставили к вам, а вы поверили только сейчас, хотя сами бессмертны.
Но он молчит. Ему слишком дорога жизнь.
— Итак, Герой в самом деле возрождается. Что ж, тем интересней, — Тёмный Властелин берет себя в руки, опускаясь на трон. Усмехается так, что даже ко всему привычного разведчика пробирает дрожь. — Следите за ним. Мы должны застать его врасплох.
***
Он проснулся от дождя, пробившегося сквозь ветки и промочившего плащ. Встал, размял ноющие плечи и шею. Свистнул Злодея — Закат не привязывал его на ночь, зная — вор, решивший свести коня, пожалеет, едва протянув руку. Вдобавок Закат надеялся, что проголодавшийся Злодей наконец решит вернуться в Залесье, и не хотел ему мешать.
Конь, однако, выбрался из ельника, чем-то сочно хрупая. Ткнулся мордой в плечо, фыркнул в ухо. Уходить он явно не собирался.
Дождь быстро кончился, но нависающие над дорогой деревья сыпали мелкими брызгами от любого порыва ветра не хуже туч. Закат уже даже не пытался отводить Злодея из-под коварных веток, только зябко ежился, когда они снова и снова делились с ним ледяной водой. Влажная одежда липла к телу, с волос капало. Замерзнув в седле, Закат спрыгнул на дорогу. По щиколотку увяз в жидкой грязи, но упрямо наклонил голову, пошел, ведя коня за собой.
Он надеялся согреться от ходьбы, и ему это удалось, хоть и ценой ноги, рассаженной о скрытый грязью камень. Закат собирался промыть царапину в каком-нибудь ручье, но тот все никак не находился. Под старым пнём прямо у дороги встретились склизкие, перезимовавшие грибы. Закат постоял над ними, с сожалением сглотнул слюну, прошел мимо. Развести костер в насквозь промокшем лесу он не мог, а есть находку сырой было слишком рискованно.
К ночи Закат совершенно замёрз и вымотался, однако показавшаяся между деревьями сараюшка придала сил. Домик был заперт, и Закат не стал в него вламываться. Под навесом нашлась поленница, следы открытого очага, даже трут и кресало, бережно спрятанные в выемку в стене. Вода в неглубоком колодце была мутной, и Закат, прежде чем пить, прокипятил её над огнем. Пожалел о несобранных грибах, но тут же отбросил эти мысли — возвращаться он все равно не собирался, да и кто знал, не были ли грибы ядовитыми. Злодей обдирал крышу сарая, покрытую старым, свалявшимся сеном, и снова выглядел весьма довольным жизнью. Даже неприятно нывшая ранка на ноге после промывания теплой водой словно смутилась такого внимания и болеть перестала.
Закат лег под навесом у затухающего, но ещё тёплого костра. Голод долго не давал заснуть, хотя в животе плескалось столько воды, что даже немного тошнило. Завтра он должен был добраться до первого города.
Он не знал, что изменилось в Лесовыси за прошедшее столетие, но надеялся пройти через город миром. Огибать его было бы слишком долго — Лесовысь пересекала река, и мостов через неё за городскими стенами было немного.
***
Здесь холодно. Снег лежит одеялом, шатер посольства на его фоне — огромный сугроб.
Тёмный Властелин плотней запахивает черный плащ, прежде чем нырнуть под расшитый морозными узорами полог. Он знает — внутри ещё холодней. Слегка кивает статной женщине, протянувшей руки к коробу со льдом, как к очагу.
— Ваша сказка скоро закончится, — вместо приветствия равнодушно сообщает она.
Тёмный Властелин вскидывает бровь, кладя ладонь на оголовье меча:
— Это угроза?
— Считайте это пророчеством, — чуть заметно приподнимаются уголки губ, бледных до синевы, — основанным на опыте. Вам ведь уже более ста лет?
— Вам, как я слышал, более пятиста, — замечает Темный Властелин.
— Моя судьба иная, — как ни странно, в её голосе нет высокомерия, — а такие, как вы, недолговечны. Много лет назад я говорила это королю, верившему, что его страна будет стоять вечно. Теперь я говорю это вам.
— Вы разрываете наш договор? — не слишком вежливо прерывает её гость. Торговля с королевством севера была выгодна, но его земля проживет и без неё, а у Тёмного Властелина много дел, и терять время только ради предупреждения, больше похожего на угрозу…
— Зачем, — Королева пожимает плечами, кажущимися неестественно широкими из-за богатой шубы. — Я всего лишь предупреждаю. Не беспокойтесь, Тёмный. Я не имею привычки ни с кем воевать, ни за добро, ни за зло. Мне довольно своих земель и своей сказки.
Сквозь щели в полу тянулся запах гари и седые пряди дыма. Закат вскочил прежде, чем открыл глаза, ударился о низкую крышу, ощупью распахнул ставни. Луна ярко освещала двор, в её мутном свете ручьем струился тянущийся снизу дым. Закат перемахнул через подоконник.
— Пожар!
Короткий крик разбудил людей надёжней набата. В соседнем доме испуганно заплакал ребёнок, выскочил во двор заспанный Гвоздь. Закат распахнул двери избы, закашлялся, прикрывая лицо рукавом. Где Светозар? Неужели они не проснулись от дыма?
За его спиной уже выстраивалась цепочка к колодцу, плеснули водой в окно, вслепую. Закат стянул рубашку, обмакнул в подставленное ведро, прикрыл лицо. Пригибаясь, нырнул в задымленные сени. Он был в этой избе всего несколько раз, но все они были похожи одна на другую, разве что старостина отличалась. На лавке под окном никто не ложился, Закат потянулся к полатям, на которых ночевала Ро. Там оказалось пусто, наверное, выбежала наружу, а он не заметил.
Глаза щипало от дыма, Закат ощупью добрался до двери в горницу. Нашел кровать, тряхнул свернувшегося на ней Пая. Вскинул на плечо бесчувственное тело, поспешил к выходу. Врезался в дыму в косяк, вывалился из дома, кашляя.
— Закат! Пусти-ка…
Он мотнул головой, встал. Медведь в этом дыму точно не разберётся, а Закату не впервой было из дыма и огня людей вытаскивать. Его замок много раз поджигали.
Дверь на кухню аж светилась от жара, во второй, ближней к ней горнице, дыма было еще больше, хотя казалось — больше некуда. Ему пришлось на четвереньках ползти, и чудом было то, что Светозар раскашлялся вдруг, встал сам, тут же пригнувшись.
— Что?.. Пожар!
По потолку уже ползали языки пламени, крошилась докрасна разогревшаяся стена кухни. Светозар поднял на руки сонную Дичку, когда доски над их головами не выдержали, затрещали, ломаясь и падая. Закат успел невероятным каким-то усилием вскинуть на плечи широкую кровать, подарок Листа, накрыв ей всех. Охнув, едва не упал на колени от тяжести рухнувшего потолка, но удержал.
Жар был нестерпимый. Светозар пинком распахнул окно, выбросил наружу жену, вылез сам. Обернулся к Закату:
— Давай же! Сейчас все рухнет!
Тот кивнул, мотнул головой — отойди мол. Сбросил с плеч кровать, прыгнул сквозь огонь. Прокатился по земле, сбивая пламя с волос и тлеющей одежды. Его окатили водой, цепочка людей, перестроившись, подобралась к очагу пожара и теперь раз за разом упорно плескала водой в окно.
Закат смотрел, как пожар постепенно отступает, отдает обугленные, не до конца еще пожранные брёвна. Светозар рядом хлопал по щекам жену, Пая приводила в чувство Горляна. Странно…
— Где Ро? — спросил он толпу.
Никто не ответил.
***
Они обошли всю деревню, но так и не нашли ни Ро, ни рыцарей. Закат взялся обыскивать обугленную избу, с поднимающейся в груди яростью понимая — пожар не был случайностью. Нашлась на обгоревшей кухне подозрительная палка, верней, кусочки угля, лежащие там, где не должны были, и Закат был почти уверен, что нашел остов факела. Но всё равно письмо, обнаруженное на полатях, где спала Ро, ударило обухом в висок.
«Девушка, называющая себя Ро, обвиняется в неподчинении законным требованиям Света. Она взята под стражу и будет переправлена в Цитадель, что стоит в городе Светокамне, столице Светлого королевства, на месте старого дворца.
Если ты, Тёмный Властелин, желаешь, то можешь обменять её жизнь на свою. Для этого ты должен явиться к Цитадели один, не поздней шестого дня шестого месяца. Однако даже тогда не рассчитывай на снисхождение.
Ибо свет всегда побеждает тьму.»
Он читал, выйдя во двор, при свете лучины. Молча отдал бумагу Горляне, которая, одна из немногих грамотных, сбиваясь, начала читать вслух. К концу письма вокруг собралась вся деревня — молчаливая, ошарашенная.
— Нет, ну это вообще ни в какие ворота, — Горляна растерянно опустила бумагу, затем уперла руки в бока, оглянулась, убеждаясь в поддержке. — Рыцари, что хуже татей ночных! Дом подожгли, девушку увели! Мы что же, это стерпим?
Люди зашумели. Усердствовали бывшие разбойники, многим обязанные своей атаманше, сердито кричали женщины, которые вместе с Ро пряли нитки и шили одежду:
— Надо отрядить нескольких смельчаков, целый отряд!
— С посевом мы справимся сами, но не должно же так оставлять!
Закат, обессиленно привалившись к почерневшей стене, смотрел на Залесье. Залесье собиралось умирать. За Ро, недавно приведшую банду разбойников к их порогу? За него, чья жизнь была назначена её выкупом?
Отступил в тень соседней избы, которой не коснулся огонь. Он надеялся, что его уход не заметят, во всяком случае не сейчас. Вот уже скрылась из виду толпа, проснувшаяся по зову пожара и теперь обсуждающая, как именно они пойдут осаждать Цитадель. Закат перелез через плетень, стараясь не шуметь, выбрался на деревенскую улицу, пошел в сторону дороги. Он даже не стал собирать вещи — это бы слишком его задержало.
Однако уйти незамеченным не вышло. У последнего плетня ждал, неведомо как обогнав, Медведь. Закат прошел мимо, склонив голову. Его окликнули:
— Что, решил сам?
Закат кивнул, посмотрел старосте в глаза. Попросил:
— Не пытайся остановить меня. Пожалуйста.
Ему не хотелось драться. Не с Медведем. Да и просто — не за своё право умереть. Ему без того не слишком легко далось это решение.
Медведь, однако, только головой покачал. Расцепил будто намертво сросшиеся на груди руки, обхватил Заката, притиснул к себе, сжал до хруста.
— Твоё право. Что я сделать могу, — отпустил. Накинул ему на плечи плащ, распустил узел пояса, подал вместе с мечом в ножнах. Тем самым, с которым когда-то вышел против Тёмного Властелина. — Возьми железку-то. Не с голыми же кулаками против них выступать.
— Нет, — Закат шагнул назад, убрал за спину руки, чтобы даже мысли не появилось принять клинок. — Это бесполезно. Пусть лучше всё будет честно.
Староста только на землю сплюнул, опустил протянутый меч. Отвёл глаза, уставившись на дальний лес. Закат тихо ступил на тропу за частоколом. Сзади донеслось глухое:
— Удачи.
Закат выдохнул облегченно. Хорошо, что он не предложил идти вместе. Это было правильно. У Медведя деревня. Закату хватило бы сил отказаться, но делать это всё равно не хотелось.
Поле, в котором лежал теперь прах Лужи, безмолвствовало. Это было естественно — еще даже сорняки из земли не проклюнулись, лес далеко, нечему шуметь. И всё же Закату чудилась в этой тишине укоризна.
— Прости, Лужа, — не выдержав, попросил он. — Я защищаю Залесье так, как могу. В конце концов, я столько зла сделал за свои жизни, а всей платы были мгновения смерти. Это в чем-то честно — расплатиться окончательно, — он остановился посреди поля, подняв голову к небу, пытаясь убедить. — Все, что я хотел — получить обычную жизнь. Это всё, что у меня сейчас есть. Разве не справедливо будет отдать её за тех, кто стал мне дорог?
Тишина, только порыв ветра толкнул в грудь, растрепал волосы. Звезд не было видно, все затягивали низкие тучи. Проклюнулось на востоке солнце. Закат зашагал дальше.
Где бы ни была сейчас Лужа, ответить она не могла — или не хотела.
В конце концов, он и сам представлял, что бы она сказала. Вернее, как пригрозила бы его за уши оттаскать, словно глупого мальчишку.
И всё равно казалось — лучше бы ушел из деревни сразу. Лучше бы не задержался ни на день. Лучше бы, увидев, как они празднуют, прошел бы мимо.
Он знал, что не прав, но горькие мысли помимо воли проползали в голову, заполняли ее дымом пожара.
Он не мог перестать думать, что принес Залесью только горе.
***
О Злодее Закат вспомнил к полудню, когда ноги устали настолько, что пришлось сесть прямо у дороги, доковыляв только до сухого поваленного дерева. Может, меч ему и не был нужен для встречи с рыцарями, но сначала следовало до них добраться. И перед конём было неловко — забыл, не подумал, хотя вот уж кому в селе не было лучше, чем в замке Тёмного Властелина.
Перед остальными стыдно не было. Закат был уверен, что, если бы он сказал, что идёт в Цитадель, хотя бы Пай, а то и Светозар увязались бы следом. И это в лучшем случае. Закат же очень не хотел, чтобы кто-нибудь снова рисковал из-за него.
Требовательно заурчал живот, намекая, что какие бы высокие материи не терзали его хозяина, а обед пропускать негоже. Закат только встал через силу, поёжился, поджал по одной окоченевшие ноги. Побрёл дальше. Он ушел, как был, в обгорелой рубашке, босой, благо ещё, Медведь плащ дал. Даже котомку в дорогу не собрал, а лес такой ранней весной еды дать не мог, разве что коры пожевать.
Во второй раз отдыхать пришлось еще скорей. Хотелось пить, но снег сошел весь, так что найти воду стало сложно. Закат, пройдя ещё немного, заставил себя остановиться. Что бы он ни думал сейчас, не было смысла умирать прямо здесь, да еще так глупо, по пути, просто от жажды. Он закрыл глаза, прислушиваясь к шороху леса, пытаясь разобрать плеск воды. Повернулся туда-сюда, словно флюгер, как учил во время ткачества Щука.
Открыл глаза, оттянул врезающиеся в горло завязки плаща. Пошел дальше.
Слушать лес он определенно не умел.
Ручей, однако, нашелся сам, к вечеру, когда Закат уже думал, что придется ложиться спать не только не поев, но и не напившись. Он цедил воду из горсти понемногу, долго катал во рту, прежде чем проглотить. Утолив жажду, умылся. Подумав, отказался от идеи выстирать рубаху — и без того было достаточно холодно, а натянуть на себя мокрое означало замерзнуть окончательно.
Лег тут же, у ручья, свернувшись клубком меж корней дерева и подоткнув со всех сторон плащ. Подышал на ладони, спрятал под мышками.
Было неудобно, холодно и хотелось есть. Закат думал об этом со странным удовлетворением — если в Цитадели его не убьют сразу, к подобным неудобствам стоит привыкнуть заранее. Вряд ли рыцари содержат пленников в лучших условиях.
Сон пришел только под утро, беспокойный и тонкий, словно туманное покрывало. Начался обрывками — собственный смех, капающий с пальцев мясной сок, густое, почти черное вино…
Закат подавился протестом. Кивнула спокойно Ежевичка:
— Ваша воля на этой земле. Благодарю. Прошу собранные мной дозволенные травы передать Ро, одной из погорельцев. Она может быть лекаркой вместо меня.
Доброяр, пожевав в задумчивости губами, согласился. Закат смотрел, как собирает вещи бабка, придавленный к земле невозможностью вмешаться, помочь, найти подходящие слова. Даже убить этих четверых — и то было нельзя, вместо них приехали бы другие, и спрашивали бы тогда жестче.
Ежевичка потянула его за рукав, заставляя наклониться к ней. Чмокнула в щеку, шепнула на ухо:
— Не делай глупостей, ладно? И другим не давай, — отстранилась, не дожидаясь ответа, улыбаясь грустно. — Попрощайся за меня со всеми.
Закат смотрел, как Ежевичка, с крохотным узелком вещей за спиной, уходит по тропинке, и сжимал кулаки. Он ничего не пообещал, но слишком боялся за остальную деревню, чтобы сделать хоть что-нибудь.
Он никогда не думал, что однажды придется жертвовать не собой, а другими.
Рыцари в домике знахарки о чем-то переговаривались, ворошили вещи. Со стороны деревни показалась Ро, замерла на дороге. Бросилась вперед. Закат поймал её на бегу, обнял, заставляя остановиться. Выдохнул:
— Ежевичка ушла. И просила не делать глупостей. Она ушла, чтобы больше никого не изгнали и не убили.
Ро кивнула молча, высвободилась. Подошла к проёму открытой двери, ударила в косяк. Дождавшись внимания рыцарей, приняла от них ворох дозволенных трав — малую часть от всех запасов Ежевички.
— Однако вам не стоит жить здесь, — отечески посоветовал Доброяр. — Это место осквернено тьмой.
Ро прикусила губу, отрывисто кивнула, не раскрывая рта. Резко развернулась, направляясь к деревне. Закат пошел рядом.
— Ублюдки, — на полпути она наконец разжала будто судорогой сведенные зубы, выдохнула ругательство. Закат ниже опустил голову, готовый принять обвинения, но она одернула его: — Молчи! И не вини себя. Ты ничего сделать не мог. Но какие же ублюдки!
— Надо сказать Луже, — тихо отозвался Закат. Он не представлял, как именно ответит старуха на изгнание её подруги, боялся только, что словами она не ограничится. Ро вдруг взяла его за руку.
— Идём. Вместе скажем.
***
— Что?! — Лужа приподнялась на руках, лицо её пошло красными пятнами, блеснули глаза. Пододвинулась к краю печи, будто даже ногами шевельнула, готовая бежать и лично воевать с рыцарями. — Да как они смели! Паскудники мелкие, ну я им… Ну я…
Схватилась за горло, задыхаясь. Закат подскочил, поймал падающую, Ро распахнула дверь, впуская холодный ещё не весенний воздух, полезла в котомку, роняя мешочки дозволенных трав. Подняла на Заката огромные глаза, так что он понял — не поможет. Нечем теперь. Лужа обмякла в его руках, Ро указала на стол, приложила к губам старухи мгновенно запотевший нож, пощупала шею. Выругавшись, велела:
— Вот сюда положи руки, считай и нажимай, сильно и резко. Локти не сгибай! Чтобы на два пальца грудь прогибалась хотя бы.
Закат делал, что показано, пока Ро металась по кухне, пытаясь заварить какие-то травы. Снова проверила дыхание, зарычала, склонилась ко рту старухи, пытаясь вдохнуть в неё воздух.
Он не знал, сколько прошло времени. Руки закоченели и устали, болела спина. Лужа не шевелилась, Ро, ругаясь, пыталась оживить её… На плечо легла чужая широкая ладонь.
— Она ушла к свету.
Закат обернулся, готовый ударить любого рыцаря, который окажется за спиной. Но сзади стоял Медведь. Доброяр задержался в дверях, и именно староста отнял плетьми повисшие руки от груди покойницы. Обнял крепко, притянув к себе и Ро. Сказал глухо:
— Ушла. Но прощаться мы с ней будем, уж не обессудьте, как у нас заведено. Погребальным костром.
Рыцарь склонил голову, признавая их право. Вышел.
Закат слышал, как всхлипнула рядом с ним Ро. Медведь тихонько покачивал их, будто двух младенцев разом, приговаривая что-то о том, что Лужа давно знала и предупреждала, что всё идёт своим чередом, что она всегда говорила, чтобы после её смерти не плакали, а смеялись, потому что она смешно жила. Начал какую-то байку из собственного детства, о молодой ещё Луже, прервался на середине, замолк, сам пытаясь перебороть подступившее к горлу. Выдохнул:
— Чурбан её десять лет ждал. Вот дождался наконец.
Отстранилась от них Ро, вытерла глаза. Собрала рассыпанные по дому мешочки лекарств. Посмотрела в упор:
— Я снова соберу сказочные травы. И Ежевичку найду, пусть научит, чему ещё не научила.
— Вернётся Ежевичка, — ответил Медведь, — она ж не дура. Как рыцари уедут в начале сева, так и вернётся.
— А Лужа уже нет! — вскинулась Ро. Тут же сникла, посмотрела на лежащее на столе тело. Попросила тихо: — Вы идите. Я лекарка, мне её и к обряду готовить.
Они вышли. Медведь, изучив Лужину поленницу, цокнул языком, посоветовал взять часть дров у него.
— Идём. Я жене скажу, ты дрова возьмешь. К Листу ещё надо зайти…
Закат только кивнул молча. Вечер прошел в странном оцепенении, как бывает, когда после сна в неудобной позе не чувствуешь руку, только сейчас вместо руки онемело что-то в груди. Закат знал — это не продлится долго. Все вернется стократ, ударит ещё больней, но пока чувствовать не выходило.
Лист был таким же. На слова о смерти Лужи кивнул только, окаменев лицом, пошел в сарай, выбирать дрова для погребального костра. Горляна же выронила ухват, поджала дрожащие губы. Разрыдалась на груди у мужа, будто все слезы мира проливая, за себя и всех, кто не мог плакать.
Когда солнце зашло, всё Залесье вышло в черное, не засеянное ещё поле. Тихонько вспоминали умершую, глядя, как складывают дрова её дети и их семьи. Заката вытолкнули вперед, сказали — ты ей как сын был, мы же знаем. Он помогал неловко, не зная, как сделать правильно. Горляна впихнула меж поленьев свой узорчатый платок, Лист положил резной деревянный браслет. Серьёзные Шишка с Щепкой, приемные внучки, высыпали по букетику засушенных летом цветов. Странным порывом, будто услышав чей-то совет, Закат достал из сумки черную фибулу, уронил внутрь сложенных дров там, где должны были положить ноги покойницы. Отошел вместе с другими. Посмотрел, как шестеро мужчин под руководством Ро выносят из дома наряженное в самую красивую рубашку тело, укладывают на плоскую макушку дровяного ложа, расправляют серебристую волну волос. Хлюпнула носом Ро, вскинула голову. Заговорила неожиданно громко и чисто, прижимая к груди замотанный в тряпки горшок:
— Мы все знали Лужу. Она была матерью и бабушкой для всех нас. Она дарила нам своё тепло и мудрость, и мы их сохраним. Она была весёлой и справедливой, и такой мы будем её помнить. Мы провожаем её, радуясь, какую прекрасную жизнь она прожила. Пусть займется огонь от углей её очага и укажет ей путь — куда бы она ни направлялась.
Закату вложили в руки факел, он следом за Листом и Горляной зажег его, опустив в горшочек с углями. Подождал, подошел одновременно с остальными к Луже. Вгляделся в неживое, ставшее почти кукольным лицо. Положил факел у её ног.
Костер полыхал долго и ярко. Остальные уже разошлись, а Закат все сидел на холодной земле, глядя в уголья. Видел, как к затухающему костру подошла Ро, начала печной лопатой растаскивать по полю пепел. Села рядом с ним, утирая лоб черной, всей в саже рукой. Тихо призналась:
— Я раньше никого так не провожала. Кто умирал — те умирали в бою или вовсе пропадали без следа. Обряду меня Ежевичка научила, на всякий случай.
Привалилась к его боку, Закат неловко обнял её, замер, не зная ни что говорить, ни что делать. Она вздохнула куда-то ему в грудь.
— Ты хороший. Она это сразу увидела. Все они.
Закат горько улыбнулся. Хороший. Он не мог избавиться от мысли, что это он накликал на них беду. Что из-за него Лужа умерла.
Она сказала бы: «Глупый! Я же давно предупреждала, что следующего лета не увижу».
Только больно было всё равно. Закат втянул носом воздух, закрыл глаза, горбясь и крепче прижимая к себе Ро. Замер, пытаясь удержать судорожно вздрагивающие плечи. Ро не глядя вскинула руку, провела ладонью по его щеке. Кивнула удовлетворенно:
— Всем нужно прощаться.
Только когда он затих, выдохнул уже спокойно, выпрямляясь и смущенно шмыгая носом, она выбралась из-под его бока, подала руку:
— Идём. Мы с тобой сейчас у Светозара живём. К Луже в дом ещё семь дней только я могу заходить, а в избушку Ежевички рыцари не пускают. Да и без неё возвращаться у меня сил никаких нет.
Закат коснулся её ладони благодарно, но встал сам, без опоры. Вытер холодные дорожки, протянувшиеся по щекам.
Он не плакал уже очень, очень много лет. И сейчас чувствовал себя странно, блаженно пустым, словно вместе со слезами ушла тяжесть, которую он носил в себе.
***
Дверь им открыл Пай, пошел вместе с ними на кухню, где всё ещё сидели Светозар с Дичкой. Молодая жена, утирая слезы, взялась суетиться по дому, Светозар помогал, нарезал пышный хлеб, испеченный утром.
Сели за стол, Светозар, на правах хозяина дома, поднял кружку. Помолчал. Признался:
— Я мало знал Лужу. Но я знаю всех вас и само Залесье. В каждом здесь больше света, чем в любом из рыцарей. Пусть дорога её будет лёгкой.
Закат выпил налитое ему поминальное молоко, горчащее от добавленных трав. Дичка, единственная из всех действительно хорошо знавшая Лужу, взялась рассказывать, что видела сама и что слышала. Рассказала о Чурбане, лесорубе от судьбы, бывшем старостой прежде, чем его подкосила болезнь, и о самой Луже, умевшей найти нужные слова для любого горя. Как Лужа научила тому же сердечному теплу свою дочь, а потом шутила, что вот теперь, когда Горляна подросла, наконец-то может побыть сварливой и вредной. Как, испугавшись сунувшегося в окно черного лица, огрела нарочно измазавшуюся в саже маленькую Дичку полотенцем, а потом извинялась, смеялась и ругалась поровну.
В небе давно зажглись звезды. Дичка пожаловалась, что к ней сон не идет, Ро взялась заваривать какие-то травки. Предложила всем, но Закат отказался. Он не хотел проверять, что будет, если ему начнут сниться его сны, а он не сможет проснуться из-за отвара. Спать лег на чердаке, наотрез отказавшись меняться с Паем, которому в избе, где уже поставили стены, выделена была небольшая горница. Долго ворочался, слушая сквозь доски пола, как укладывается на высокие полати над дверью Ро.
Закат думал, что, может, хоть сейчас ему приснится что-то настоящее. Надеялся увидеть во сне Лужу. Но не сложилось.
Он вообще не запомнил, что ему приснилось. Слишком быстро пришлось просыпаться.
Шли дни, весна закрадывалась в дома, согревая их своим лёгким, едва заметным ещё дыханием. Таял на полях замешанный с землей снег. Близились праздник и начало сева, когда на дороге появились всадники вместе с длинными волокушами, доверху нагруженными лесом.
Закат смотрел с поля, как они разворачиваются, бегают рыцари, выравнивая воз, увязающий в грязных придорожных сугробах. Когда Медведь махнул рукой, призывая пойти и помочь, Закат пошел вместе со всеми, не желая одиноким пугалом торчать посреди поля.
Бесколесные, обросшие бородами грязи волокуши всё норовили развернуться поперек круто сбегающей с холма тропы, и широкоплечий рыцарь, перекинувшись с Медведем парой слов, начал снимать верёвки, которыми спутали груз. Проще было отнести его к частоколу на руках, чем бороться со скользким склоном. Закат несколько раз оказался в паре с приезжими, послушал вполне обычную ругань, когда стройный рыцарь с медовыми кудрями, выбивающимися из-под белой шапки, уронил бревно себе на ногу.
— Спасибо, добрые люди, — вытирая покрасневшее от натуги лицо, поблагодарил старший. — Меня зовут Доброяр, моих братьев по ордену — Солнцеяр и Лучесвет.
Поздоровался от имени деревни Медведь, представил всех, помогавших с разгрузкой. Закат в свой черед шагнул из толпы, поклонился приветственно. Наконец смог улыбнуться, медленно оттаивая изнутри. В самом деле, глупо было судить обо всём светлом ордене по одному человеку — хоть по хорошему, хоть по плохому. Все равно истина будет где-то между.
К рыцарям подошел Светозар, заговорил тихо, рассказывая о своей жизни в деревне. На него смотрели жалостливо, как на больного. Мягко пожурил старший:
— Конечно, каждый волен остаться сторожем света при деревне и тогда ему будет дозволено завести семью. Однако ты женился без разрешения Ордена, без благословения света. Ты живешь во грехе, брат мой.
— Прости, брат Доброяр, — покаянно склонил голову Светозар. — Охвачен я был светлым порывом, чувствовал, что судьбой мне предназначена роль сторожа в этой деревне.
Фыркнул из-за забора Щука, ушел в дом, хлопнув дверью. К счастью, на него не обратили внимания. Закат только молча порадовался, что Дичка не то что не обидится — и разницы-то не поймёт между «жизнью во грехе» и благословенной светом семьей. Разрешили и ладно.
Подошел доложиться гонец, увел рыцарей в сторону. Светозара отослали, не то не доверяя, не то просто считая, что он про деревню и так больше всех знает. Вместе с Закатом они вернулись в поле.
— Удивительно, — сообщил рыцарь, остановившись у борозды. — Никогда раньше не замечал, какие странные у нас запреты.
— Ты в них вырос, — Закат пожал плечами. — Удивительно скорее то, что теперь ты видишь их странность. То, каким ты стал.
— А разве я стал другим? — тихо переспросил Светозар. — Я всегда верил тому, чему учился. Считал, что в каждом есть свет. Просто раньше не замечал противоречий между светом, каким он должен быть, и нашим орденом. Яблочное варенье пробовал, а о яблоках представления не имел, — он встряхнулся, поежился, решительно зашагал к брошенному в поле плугу. Закат не стал продолжать разговор.
Смеркалось, так что пахать они уже не могли, но инструмент нужно было убрать в сарай до ночи. Светозар отправился к себе — они с Паем не прекращали работы даже зимой, разделяя избу на комнаты и теперь осталось только сложить с помощью Репки печь, чтобы можно было переселяться. Сделали даже комнатушки на чердаке, как шутил Светозар — чтобы если из лесу выйдут новые желающие поработать, было где их поселить.
Закат надеялся, что у них в самом деле будет возможность селить у себя проезжих и бывших разбойников даже после перехода под длань света. В конце концов, если местным сторожем в самом деле станет Светозар — они смогут жить так же, как раньше. Разве что на время приезда других рыцарей придется снова прятать амулеты и сочинять общую ложь.
***
На следующий день рыцари взялись ходить по гостям. Закат, по случаю хорошей погоды выгнанный Лужей во двор, под солнышко, увидел их еще издали. Кивнул приветственно, когда рыцари подошли к забору.
— Можно? — уточнил Доброяр.
Закат сдержал усмешку. Как будто он мог отказать.
— Конечно.
Рыцари по одному вошли во двор, последний деловито прикрыл калитку. Осмотрелись, Закат и сам оценил — двор пустой, выстуженный курятник, булькает вода в стоящем среди поленьев котле. Объяснил, не дожидаясь вопросов:
— До того, как я пришел из соседнего села, Лужа, здешняя корзинщица, жила одна. Большое хозяйство не требовалось.
— Да, мы слышали, что вы из… — Доброяр запнулся, с виноватой улыбкой покачал головой. — Простите, не могу припомнить название вашего родного села.
— Зорьки, — холодно отозвался Закат. — Два дня пути отсюда по тропе через лес. Маленькая деревня, всего пять дворов.
— Точно, — будто бы вспомнив, кивнул рыцарь. — Староста ещё говорил, вы недавно туда ходили?
— Да, — Закат кивнул, заставил себя ответить подробней: — у нас обмен вышел, я сюда пришел, а Кудряш овец купил, люди потребовались. К счастью, к нам как раз завернули погорельцы, и нескольких из них мы с Щукой проводили в Зорьки.
— В самом деле? Как любопытно!
Можно было бы поверить голосу Доброяра, но не лицам его спутников. Однако всё равно приходилось изображать радушие. Закат пригласил становящихся все неприятней гостей:
— Зайдёте в дом? Лужа с удовольствием с вами познакомится.
— Благодарим за приглашение, — кивнул старший из рыцарей.
Они так же, как до того в калитку, по одному просочились за дверь. Четвёртый, памятный гонец Яросвет, остался во дворе, наблюдая за работой Заката. Спросил с оттенком презрения:
— Давно лапти плетёшь?
— Нет, меня Лужа научила, — отозвался Закат. Вдруг понял следующий вопрос и, с трудом удержавшись от желания спрятать ноги под лавку, добавил: — До того я сапоги шил. Но это сложней, шкуру подходящую тяжело добыть.
— Мои сапоги как раз износились, — с притворной задумчивостью сообщил Яросвет. — Если я принесу тебе подходящую кожу, сошьёшь новые?
Закат помедлил, поднял глаза на рыцаря. Тихо спросил:
— Плату с вас, рыцарей, брать можно?
Тот высокомерно кивнул — мол, сколько не попроси, заплачу легко!
— Хорошо. Деньги тут не нужны, а вот от хорошо выделанной оленьей шкуры я бы не отказался.
Со спокойным удовлетворением пронаблюдал за растерянностью Яросвета. Шкура в самом деле стоила примерно как хорошие сапоги, и водились олени в ближайшем лесу, но не весной же в одиночку охотиться!
Закат, в целом, надеялся, что при необходимости справится и с ролью сапожника — в крайнем случае собственные сапоги распорет, по ним как по выкройке сошьёт. Но очень уж хотелось поставить на место заносчивого мальчишку.
Трое рыцарей вышли из избы, старший вроде бы с достоинством, а вот остальные разве что не вылетели кубарем. У последнего предательски алели уши, так что Закат всерьёз забеспокоился — что такого сказала Лужа? Попрощались они, однако, дружелюбно — опять один Доброяр за всех. Ушли к дому Гвоздя.
Закат хмыкнул себе под нос, аккуратно пряча торчащий хвостик лыка. Вытянул из мотка и перекусил длинную веревку, уже на ходу заправил её в петельки готового лаптя, подхватив с крыльца второй. На улице осадил себя, заставил не торопиться. Рыцари уже скрылись в кузне, Закат остановился у плетня, прислушиваясь и раздумывая, что делать дальше.
Из-за угла вывернула Ро, остановилась у забора. Наклонившись, неторопливо расшнуровала и стащила с ноги лапоть, перемотала заново ничуть не сбившуюся обмотку. Они встретились глазами, Закат молча кивнул, понимая.
У Гвоздя работало два бывших разбойника. Конечно, Ро следила, чтобы у них всё было в порядке.
— Ваши помощники, как я понимаю, те самые погорельцы? — как раз донеслось из кузницы.
— Да, из Узкого лога, что прямо у восточных лесов стоял, — отозвался Гвоздь, широкой спиной заслоняя окно. — Лето выдалось сухое, ночью в дом ударила молния, ну и заполыхало всё, залить не успели.
Подслушивающие быстро зыркнули друг на друга.
— Тебе нужны новые лапти, — не спросил, а сообщил Закат. Ро кивнула, путанно заговорила о каких-то особенностях размера, явно без участия разума.
Она присматривала за своими людьми. Ему хотелось бы так присматривать за всей деревней.
Но вместо этого Закат повесил новые лапти на калитку. Попросил:
— Приди лучше к Луже потом, обсудим.
После кивка отвернулся, пошел обратно во двор.
Ро назвалась дочерью старосты сгоревшей деревни. Её беспокойство легко было оправдать. А вот если заметят за подслушиванием его — будет слишком много вопросов.
***
Вопросы, однако, появились и так. Закат проследил, как рыцари ушли по тропе в сторону дома Ежевички, торопливо затушил костёр, побросал в дом куски лыка. Лужа, которой он наскоро рассказал о том, куда пошли светлые, торопила:
— Скорей, скорей! Вот же беда, далась она им!
Закат тоже не слишком надеялся, что поход рыцарей к знахарке закончится мирно. Бегом пробежал поля, перейдя на шаг лишь когда показался дом Ежевички. Ещё издали увидел её на крыльце, рыцарей полукругом. Подошел, удивленный молчанием, поздоровался негромко. Попросил:
— Мне для Лужи, как всегда.
Ежевичка так же молча ушла в дом. Он стоял на пороге, сам не зная, как должен себя вести. Рыцари смотрели на него в упор до тех пор, пока не вернулась старушка. Вложила в ладонь Заката мешочек. Посмотрела на свой почетный караул, усмехнулась.
— Ну? Какие еще доказательства вам нужны?
— Прости, знахарка, — склонил голову Доброяр. — Однако мы должны увидеть травы, которые ты используешь.
— Лесные да полевые, какие ж ещё, — она упрямо тряхнула головой, перегораживая проход. — А в дом я вас не пущу, не обессудьте. У меня там настой стоит, его беспокоить три дня нельзя, заденете случайно — все труды насмарку.
— Тогда принеси нам то, с чем работаешь, — миролюбиво, но так же непреклонно попросил рыцарь. — Или назови для начала.
Ежевичка взялась перечислять, Доброяр кивал. Закат, так и оставшийся наблюдать, чувствовал притворство в словах обоих — будто не только Ежевичка ждала, пока рыцари наконец уйдут, но и Доброяр не просто так тянул время.
— А где гонец? — спросил вдруг Закат, поняв, что его беспокоило и перебив Ежевичку. Доброяр улыбнулся благостно:
— Выполняет свой долг перед светом. Верно, брат Яросвет?
Четвертый рыцарь выступил из-за угла избы, гордо потрясая каким-то корнем. Досадливо поморщилась Ежевичка, кивнул удовлетворенно Доброяр.
— Я так и думал. Женщина, ты обвиняешься в использовании колдовских растений…
— Она этого не знала, — Закат шагнул вперед, заслоняя Ежевичку. Встретил взгляды рыцарей, повторил твердо: — Увы, но ваши названия трав и деревенские сильно отличаются друг от друга. Это затрудняет соблюдение запретов.
— Закат, — Ежевичка поднырнула у него под рукой, попросила, едва обернувшись, — не надо. Чего вы хотите-то от меня, рыцари?
— Принимая во внимания слова вашего соседа, — Доброяр чуть кивнул Закату, — изгнания. Вы должны покинуть эту деревню и земли света…
— Но она единственная лекарка в Залесье!
— …и благодарите мое милосердие, — рыцарь говорил, будто его и не прерывали. — Я не требую ни вашей смерти, ни изгнания для всей деревни, использовавшей ваши снадобья.
— Значит, ты посмел бросить мне вызов. Назваться Героем, — Тёмный Властелин обходит связанного человека, стоящего перед ним. Протягивает руку в чёрной латной перчатке, сжимает пальцы, частью хватая, частью защемляя меж стальными пластинами светлые волосы. Тянет назад, заставляя человека откинуть голову, открыть загорелое горло с прокатившимся вверх-вниз кадыком. Не торопясь вынимает кинжал из ножен. Также не торопясь, крепко удерживая свою жертву, касается остриём его шеи. Ярко вспыхивают голубые глаза, Герой успевает выкрикнуть:
— Тьме всё равно никогда не победить свет!
И падает на землю с перерезанной глоткой. Пытается зажать брызжущую кровью рану, сказать что-то ещё, захлебываясь. Тёмный Властелин наклоняется к нему.
— Я уже победил.
Но выпрямляется поспешней, чем собирался. Отворачивается, взмахом руки приказывая убрать падаль из тронного зала.
Он вдруг начинает сомневаться. Слишком уж уверенно говорил пленник.
***
Яросвет оказался странным гостем. Понаблюдав за ним пару дней, Закат понял вдруг, что даже Лужа может думать о свете лучше, чем он того заслуживает. Потому что гонец вел себя как соглядатай.
Интерес Светозара всегда был понятен и прост — ему нравилась Дичка, он говорил с ней, и даже к Закату в подвал пришел только потому, что девушка рассказала ему про байки, услышанные в доме Ежевички.
Яросвет же заговаривал со всеми, не выделяя никого, и расспрашивал настойчиво, мало говоря о себе.
Светозар быстро сменил белые орденские одежды на куда более удобные серые, некрашеные, подаренные Горляной.
Яросвет от подобного предложения чванливо отказался, заявив, что белизна одежд должна обозначать чистоту души, и лучше бы всем носить белое, или хотя бы желтое.
Светозар с восторгом брался за любую работу, сам вызываясь помочь.
Яросвет ни разу даже корзину поднести не предложил никому.
Было бы понятней, будь он в самом деле рыцарем или благородным дворянином, но Яросвет упрямо твердил, что он лишь гонец, посланный светом, чтобы предупредить о прибытии рыцарей. Всё это начало здорово раздражать Заката, да и не только его. Даже Светозар вскоре махнул рукой на брата по ордену, вернувшись к обычной работе. Всё более обеспокоенной становилась Горляна — Закат слышал, как она в сердцах жаловалась Луже, что так и не смогла разговорить Яросвета, зато чуть не проболталась о разбойниках, которых скрывали не меньше, чем присутствие Тёмного Властелина.
Однако, о чем бы ни беспокоились жители Залесья, работы от этого меньше не становилось. Закат колол дрова, плёл лапти и корзины, помогал Луже по дому. Готовил он из рук вон плохо, но зато с уборкой справлялся легко, с любопытством осваивая использование для этого снега. Тот был одновременно врагом, когда его надо было сгонять с тесаной крыши, чтобы та под весом не провалилась; и другом — в сугробах чистили половики, а для стирки достаточно было нагрести свежего снега в кадушку. Впрочем, близилась третья луна, из туч вместо снежинок всё чаще сыпались частые капли. На земле снег ещё и не думал таять, зато по краю крыши плавился под то и дело выглядывающим ярким солнцем, стекал в сосульки, грозясь упасть кому-нибудь на голову. Приходилось сбивать их, не давая вырастать больше, чем на пару пальцев.
Луже с приходом тепла стало лучше — во всяком случае, она перестала ругаться каждый раз, когда приходилось за чем-то наклоняться. К Ежевичке за травами Закат, однако, ходил каждые три дня — Горляна ещё во время шитья посетовала, что сама Лужа с удовольствием забросит лечение. Тогда спина у неё снова разболится — если повезёт, а если не повезёт, то она вообще не сможет однажды выпрямиться.
— Это ты мне во внуки годишься, а не я тебе, — ворчала Лужа, когда Закат, придя от лекарки, брался заваривать очередные травы. — Я тебя обихаживать должна и с ложечки кормить. Где это видано, чтобы старуху, которая ещё не выжила из ума, лекарства пить уговаривали?
Он улыбался. С точки зрения возраста Лужа могла быть его прапра- и так далее правнучкой, а он ещё никогда не имел удовольствия кормить кого-то с ложечки. Лужа, впрочем, тоже свои отвары пила сама, а варить их для неё ему нравилось. В конце концов, это единственное, что у него вообще получалось из готовки — наверное, потому что ничего не нужно было добавлять “по вкусу”.
Во время очередного похода за лекарствами он и встретился с Яросветом. Они столкнулись на улице, тот пошел рядом. Спросил — ты, говорят, из Зорек. А ещё говорят, тебя медведь подрал, когда ты ходил туда осенью.
— Да, — подтвердил Закат. На странно фальшивую восхищенную просьбу показать шрам на ходу распутал шнуровку куртки, подаренной Горляной взамен порванного на охоте плаща. Поднял рубашку, давая рассмотреть звездочку на месте воткнувшейся в живот палки и длинные полосы на боку, оставшиеся после медвежьих когтей.
Яросвет хмыкнул недоверчиво, косясь на отметины.
— Странно, что ты жив.
— Возможно, — пожал плечами Закат, запахивая куртку. Его раздражало навязчивое любопытство спутника. — У меня не было выбора — или я его убью, или он меня.
— Или умрёте вместе, — ухмыльнулся Яросвет, будто пытаясь подчеркнуть бессмысленность борьбы с заведомо более сильным противником.
— Да, — Закат серьезно кивнул. — Или вместе. Меня это вполне устраивало.
Яросвет посмотрел на него странно, вдруг затравленно оглянулся, приотстал. Когда Закат остановился и посмотрел на него удивленно, сказал дрогнувшим голосом:
— Я подумал… Я зайду к знахарке позже. Когда рыцари приедут.
Отвернулся и поспешил обратно к частоколу, так сводя лопатки, будто боялся, что между ними сейчас вонзится стрела. Закат, хмурясь, смотрел ему вслед, не вполне понимая, что произошло. Будто бы Яросвет вдруг испугался его, а осознав, что вышел за ограду, туда, где их никто не видит, испугался ещё сильней.
Закат тряхнул головой, отказываясь понимать, что такого напридумывал себе светлый гонец. Пошел дальше к домику Ежевички, на ходу заправляя рубашку и шнуруя куртку — из-за любопытства Яросвета он здорово замёрз и теперь злился — и на это, и на собственное недоумение.
Чем он мог так его напугать?
***
Ежевичка, выслушав пересказанный разговор, только рассмеялась, споро смешивая травы.
— Ой, да ничего особенного ты не сказал. Гонец этот просто трус, вот и слышит то, чего боится.
— А что он услышал? — уточнил Закат, сидя на лавке и отхлебывая заваренный Ро отвар.
— Что ты готов драться за свою жизнь, — Ро, перетиравшая травы в тяжелой каменной ступе, ответила вместо знахарки. — Интересно скорее, почему он считает, что это значит, что ты его убьёшь.
Закат помотал головой, совсем запутавшись.
— А что, кто-то согласится просто умереть, не защищаясь?
— Кто-то, — вздохнула Ежевичка, дотянувшись до него и взъерошив волосы, в точности, как обычно делала Лужа, — сбежит. Спрячется. Попробует переждать. А не кинется на медведя с палкой.
— Я должен был отвлечь его от Пая и Ро.
— И чуть не умер из-за этого, — буркнула упомянутая Ро, с такой силой наваливаясь на пест, что насыпанные в ступу сухие стебли уже, должно быть, превратились в пыль.
— Не всем дана такая храбрость, — объяснила Ежевичка, завязывая наконец мешочек с правильной смесью. — И некоторые её боятся. Особенно если подозревают, что она может повернуться против них.
— Надеюсь, этого он боится зря, — Закат поднялся из-за стола, забирая протянутое ему лекарство.
На сердце, однако, было тревожно. Оставалось успокаивать себя, мысленно повторяя что Яросвет просто мнительный мальчишка, во всем видящий какие-то козни. С учетом того, что он при этом был светлым гонцом и наверняка доложит свои измышления рыцарям, легче не становилось.
Однако стоило Закату добраться до дома, как все мысли разом вылетели из головы.
Лужа лежала на крыльце, отчаянно хохоча и даже не пытаясь встать.
— Нет, ну надо же! На том же месте, так же глупо…
Закат едва сумел поднять её, но старуха не держалась на ногах. Велела положить её обратно, позвать Листа, а потом уже пытаться отнести её в дом.
Вдвоём им в самом деле удалось помочь Луже, уложив старуху на печь. Та то и дело начинала смеяться, так что, когда они едва-едва устроили ее на лежанке, чуть не свалилась с нее. Извинилась, села, подтянувшись на локтях. Подвела черту:
— Ну вот и все, хотела не хотела, а обузой стала. Я ж теперь вообще ничего не смогу по хозяйству.
— Не прибедняйся, — одернул ее Лист. — Руки и голова у тебя работают, может, потом и встанешь.
Лужа только вздохнула недоверчиво. Уже уходя Лист объяснил Закату:
— Наш отец так же упал, ударился головой о ступеньки. Ноги у него и раньше отнимались, едва ходил, а после и с рассудком стало не в порядке… Мать все боялась, что у нее так же будет. Да вот, не так.
В самом деле, прикованность к печи только подстегнула старушечий бунт против будущего наступления света. Дома у Лужи собирались уже далеко не только женщины. Сидели недолго, расходились по одному, за Яросветом в это время старались присматривать. Обсуждали многое — как отмечать праздники, что говорить про Заката и про разбойников, что делать с оберегами, которые носили и хранили в домах почти все. Пришел один раз Светозар, посмотрел, послушал, кусая губы. Кивнул собственным мыслям, сжал плечо Заката, уходя.
Тот не понял, что именно хотел сказать рыцарь, но догадывался, что ему никогда не расплатиться за это доверие.
Люди придумывали общую стройную ложь и подолгу обсуждали её, наращивая детали, стараясь насколько возможно упростить легенду, сделать настоящей. Самим поверить в свои выдумки.
Закат, ставший свидетелем этих сборищ, обычно сидел в стороне, занимая руки очередным лаптем.
Лгать собиралось всё Залесье, даже не только из-за него, а просто чтобы и дальше жить так, как раньше. Закат боялся, что у них всё равно не получится, но не мог решиться уйти в неизвестность. Ругал себя за малодушие, слушал знакомые голоса, мысленно спорил сам с собой — лучше остаться здесь и бороться или лучше уйти и не подвергать всех дополнительной опасности.
Остался. Не смог бросить всё, сейчас, когда его так явно не желали отпускать. Всем хотелось верить, что опасность можно переждать, и Закат тоже поверил, понадеялся — не на себя даже, на остальных. На Залесье, что приняло его и не собиралось менять решение.
Ро кивнула. Ответила на второй вопрос, уже готовый сорваться с губ:
— И проснулась, когда её поцеловал принц. Король пообещал выдать её замуж за того, кто снимет проклятие. Вот и получилось, что она вышла за первого встречного. Жила с ним, и тоже понесла под сердцем девочку, и тяжело заболела, и была выкуплена торговцем в обмен на «неучтенного человека», так как никто её мужу обо всем этом не рассказывал… Одна разница — принцесса, к тому времени давно бывшая королевой вместо своей матери, умерла при родах. И её дочь повторила её судьбу, и дочь её дочери, и дочь дочери её дочери, — голос Ро опустился до едва слышного шепота. Она выпрямилась, до того совсем сгорбившаяся над тканью. — Вот что бывает, если торговать с незнакомцами. Вот что бывает, если попытаться обмануть бродячего торговца.
Рыбка поежилась, Горляна, подвинувшись ближе к Ро, обняла ту за плечи. Спросила Дичка:
— Но раз сейчас принцесс нет, эта история закончилась?
— Закончилась, — тихо отозвалась сказочница, замерев под теплой рукой. — Он же обещал, что замок их недолго простоит. Наверное, по его меркам он и правда стоял недолго.
Все замолчали. Скрипнул ставень окна, ойкнула Дичка, от неожиданности уколовшаяся иглой.
— Ну все, попугались и хватит, — решительно тряхнула выкроенной штаниной Горляна. — Закат, у тебя есть какие-нибудь не страшные истории, чтобы эту заесть?
Тихонько фыркнула Ро, Закат тоже оценил — истории Тёмного Властелина как средство перестать бояться. Однако за прошедшую луну он запомнил много разных сказок, и теперь мог рассказать хоть о девушке и волке, хоть о северной королеве и лесорубе, хоть на ходу придуманную Колосом байку про то, как дружили кот с мышью.
Впечатление от сказки Ро сгладилось быстро. Но не забылось.
***
Он слушает доклад советника и смеётся до колик в животе.
— Что же, через год эта девчонка заснёт?
Пламя кивает, раздвоенный змеиный язык трепещет в приоткрытой пасти.
— И вы получите её как законную супругу, ведь она с рождения обещана принцу, который разбудит её поцелуем.
Его юный ещё господин мрачнеет, отворачиваясь к окну. Миг стоит, рассеянно поглаживая кружева манжетов, затем ухмыляется:
— Мне скучно ждать год. Пусть выходит за меня сейчас! Я Тёмный Властелин, она принцесса. Сама утренняя заря склонится перед моим Черным королевством!
Дракон качает головой. Принцессу в самом деле зовут Авророй, как и её мать, и мать её матери. И старому дракону, убившему больше людей, чем он может вспомнить, жаль увиденную один раз мельком деву. Её судьба без того незавидна, однако вряд ли она может представить, что бывает участь даже хуже, чем бесконечные рождения и смерти.
Сказочная принцесса, сказка которой закончилась на нём. Пусть ей была продана далеко не лучшая жизнь, но финал оказался страшней всего остального.
Закат берёг память о своей королеве, перебирал жемчужинами — золотая карета, голубое платье, красная сорочка, ощущение входящего в спину меча. Улыбка, которую он не видел ни разу до того вечера, когда она убила его. Когда он убил её в ответ.
У них не рождались дочки, сказка не могла продолжиться. Что-то в этой мысли беспокоило Заката, хоть он и точно знал, что помнит правильно.
Однако после воспоминания, пришедшего следом за сказкой Ро, жизнь снова потекла так мирно, что сны отступили. Рубашка, раскроенная под мрачную историю о зачарованной принцессе, удалась на славу, Лужа нахвалиться не могла.
— Не руки, а золото! Эх, была б я помоложе, честное слово, на холм бы увела! — Закат слегка краснел, старуха веселилась, подсказывая, как лучше подрубать край, чтобы не трепался. Шитьё оказалось даже проще плетения — знай себе тыкай иголкой по намеченной угольком линии. К концу луны Закат наконец решился заняться ещё одной рубашкой. Мерки снял с себя, прикинул на глаз, насколько уменьшить. Сметав наживую, взялся за вышивку, замучив Лужу расспросами. В конце концов та, посмотрев, как он корпит над рисунком, отобрала работу.
— Давай я тебе размечу, уж на это-то меня хватит! А дальше крестиком вышьешь. Не мельчи главное, а то скоро Медведь всех в поля позовёт, снег пахать. Жалко будет, если не успеешь.
Ему оставалось совсем немного, когда одним морозным утром Лужа, выглянув в окно, зафыркала, поторопила:
— Долго тебе там ещё? Ну давай я его задержу немножко, как раз успеешь.
Закат заставил себя не спешить, слушая, как старуха забалтывает гостя на пороге. Провел рукой по получившейся полосе вышивки — белая на сером, неброская, но красивая. Вышел в сени, протянул рубашку Паю. Попросил:
— Примерь. Я на глаз шил, мог ошибиться.
Лужа, поглядев на смущенного, не знающего, куда себя деть Пая, захихикала:
— Ну чего ты мнёшься, а? Ты же не девица, которую замуж зовут.
Пай вспыхнул, поблагодарил неловко. Рубашка села прекрасно, нигде не жала и не висела. Закат улыбался.
— Не всё же тебе обо мне заботиться. Ты ведь до сих пор в старом ходишь.
— Мне Дичка обещала рубашку сшить… Спасибо, — Пай запнулся, едва не назвав Заката господином. Снова замер, не зная, что говорить.
— Ты приходил-то зачем? — напомнила Лужа.
Как оказалось, его послал Медведь, сказать, что завтра нужно идти в поля. Перед уходом Пай всё-таки решился, обнял Заката. Убежал, подпрыгивая, будто мальчишка.
Вздохнула Лужа.
— Хороший он у тебя. До страшного хороший — он же тебя не просто любит как друга. Ты ему отец, господин, спаситель. Так собаки к людям относиться должны, а не другие люди.
Закат кивнул. Увы, с чувствами Пая он вряд ли мог что-то сделать. Разве что действиями, а не только словами показывать, что тот дорог ему не меньше.
***
Следующим утром снова выпал снег. Закат не знал, что по такой погоде нужно делать в поле, но пришел, как и обещал. Увидел плуги, в один из которых пытались запрячь Злодея. Подошел, помог, успокаивая недовольного коня.
Оказалось, что снег тоже нужно пахать, чтобы потом пшеница лучше росла. Закат, став за плугом, старался как мог, убеждая коня идти ровно, а не выплясывать, всё время норовя подняться на дыбы. Как ни странно, получалось.
— Верховой, непривычный, — усмехнулся Медведь, подошедший посмотреть на борозду. Похлопал коня по бархатистой шее, отдернул руку, не дав себя укусить. — Но старательный.
Закат улыбнулся, вытирая плечом пот со лба. Несмотря на лежащий ещё снег, он взмок, будто летом. Злодей в самом деле, хоть и кусался, работал усердно, раздраженно выдергивая ноги из глубокого снега. Хотя он и не был приспособлен к роли крестьянской лошадки, всё равно так работа шла быстрей, чем если тащить плуг на собственной спине, да и борозда за ними ложилась довольно ровная.
Они остановились передохнуть, когда от дороги, тянущейся по верхушкам холмов, отделился всадник в таких белых одеждах, что на фоне заснеженного леса только по движению и можно было догадаться, что это не новый сугроб. Закат наблюдал за ним с притворным спокойствием, опершись на плуг, Злодей увлеченно хрупал овсом, пытаясь зарыться поглубже в подвешенную к морде торбу.
— Приехали, — подошедший Щука почесал затылок, сбив шапку на лоб. — Всю пахоту испоганят. Сейчас ещё заявит, что лес на их сторожку тоже нам рубить…
Гонец светлых рыцарей, впрочем, торопиться с новостями не стал. Спешился у края поля, повертел головой, выискивая главного. К нему подошел Медведь, заговорили о чем-то. Закат, отобрав у фыркающего Злодея торбу, снова приналег на плуг. Борозда подвела их ближе к разговаривающим, заставила пройти мимо. Закат впервые смог идеально развернуть плуг, провести следующую борозду рядом. Доносились обрывки фраз:
— Ближе к весне…
— Пахать же надо…
— Приедет три рыцаря…
— Лес заготавливать?..
— Будет телега…
Шестая борозда оказалась уже слишком далеко, и Закат не разобрал слов. Повел плуг дальше — в конце концов, основной целью было поле вспахать, а не разговор подслушать. Староста и гонец отправились в деревню, к Закату снова подошел Щука:
— Ну чего? Видно, этот у нас останется, а дальше-то что?
— Ближе к весне приедут три рыцаря с телегой, — не стал скрывать услышанное Закат. — Наверное, с брёвнами для стройки.
— Так и знал, что они нам всю пахоту испоганят, — повторил Щука, сплюнув в снег. — А если ещё и приедут те доставучие, так хоть из дома беги.
Закат кивнул задумчиво. Щуке-то бежать вряд ли придётся, а вот ему…
***
— И не думай, — заявила вечером Лужа, у которой непонятно каким образом собрался целый женский совет, только Горляны недоставало. — Здесь твой дом. Кто после меня за избой-то присмотрит?
— Если они узнают, кто я, в опасности будет вся деревня, а не один дом, — тихо отозвался Закат.
— В какой опасности-то, выдумщик? — еще сильней вскипятилась старуха. — Это может когда ты только пришел, бледный весь и серьёзный, подозрительно было. А сейчас селянин как селянин, с какой стороны не посмотри!
— В одном он прав, — тихо вклинилась всегда молчаливая Крошка. — Свет может быть опасен для всей деревни. И не в Закате дело. Мы же, на самом деле, живём не по их законам, что бы там Светозар не говорил. Праздник будет третьего дня третьей луны, как мы его отмечать будем? Надо же чучело делать, жечь потом в поле…
— Как начало жатвы отмечали, — отмахнулась было Лужа, — рыцарь его проспал вообще!
— Это потому что рыцарь такой, — возразила Ежевичка. — Светозар вон ко мне приходил ещё в самом начале, за отваром для спокойного сна. Спрашивал про травки мои, улыбался. Я тогда понять не могла, это он такой глупый и не догадывается, что у меня половина лекарств сказочная, по-ихнему — колдовская, или мимо ушей пропускает. Сейчас понимаю — он вообще об этом не думал. Не подозревал нас ни в чем, не искал зла. А если кто захочет поискать — найдёт наверняка.
Помолчали. Закат думал о том, что Светозар, рыцарь с куцыми усиками, вопросов и подозрений в первые дни вызывал не меньше гонца. Но хотя ему хотелось бы верить, что поодиночке все рыцари хорошие люди, цена ошибки была слишком высока.
— Зовут-то его как? — ворчливо спросила Лужа.
— Яросвет, — ответила Рыбка, успевшая по пути забежать к Горляне и узнать последние новости. — Мы спросили, теперь у всех рыцарей такие имена. В городах сплошные Лучезары, Солнцелики и Добронравы.
— Совсем с ума посходили, — развела руками старуха. — Если они и нас переименовываться заставят, вот будет потеха, запутаемся все напрочь…
— Вряд ли они так глупы, — вклинился все-таки Закат. Ему до сих пор было странно от подобных разговоров — от того, что кому-то кроме Темного Властелина нужно было защищаться от света. — Зачем ломать то, что работает?
— Глупый ты, — фыркнула Лужа, взлохматила ему отросшие волосы. — Чтобы себе подчинить, конечно. Чтобы люди с новыми именами новые законы принимали без споров, слишком озабоченные тем, как теперь зовут соседа.
Закат опустил голову. Похоже, он понимал происходящее хуже всех.
Или остальные могли поверить в то, как изменился свет, скорее, чем бывший Тёмный Властелин, еще помнивший Героя.