Павел Петрович и Павел Герасимович нашли почти все из моей коробки. Начальник принёс ко мне в кухню собранные в пластмассовую коробку из-пол ленинградской акварели мои карандаши и ластики. Я готовила и попросила Шиловского положить коробку в карман моей сумки. Все знали, что я её сшила из полосатой тентовой ткани специально для этой поездки.
Когда Павел Петрович увидел надорванную упаковку из крафта, в которой блеснул золотистый край, он молча попросил у меня разрешения посмотреть. В развернутом свёртке лежала миниатюрная коробочка, отполированная до зеркального блеска с надписью на немецком и изящным, притаившемся в углу клеймом известного мастера.
Наш начальник был умным и немногословным человеком. Даже однослойную упаковку из крафта разорвать трудно, здесь рвали с остервенением и силой.
— Посмотрите, Елена. Коробка должна лежать здесь?
Я оторвалась от готовки, но подняла головы. И так видела.
— Нет. Боюсь думать, что он сделал с непросохшими работами в стираторах.
— Елена Владимировна, позволите эту коробочку убрать в сейф? Этот инструмент слишком дорого стОит, … {он расплачивался бы всю жизнь.}
Я эту фразу как наяву услышала. Но промолчала. Права ли я была? Жалость никому впрок не шла, ни тому, кто жалел, ни тому, кого жалели.
Павел Петрович отговорил меня выдавать питание стервецу сухим пайком. Иначе, мы сами остались бы без консервов. Никто, кроме нас с начальником, не знал, что у нас в дальнем вьючнике хранился НЗ — 10 банок тушенки, 5 сгущенки и по мешочку сухих яблок и сухарей, пачка чая и бутылка водки.
Странное настроение царило в лагере. Я эмоционально отстранилась от всего, кроме живописи, даже готовила на автомате. Наверно это влияло на всех троих. Мне не хотелось с ними говорить.
Меня тянули заостренные лепестки тюльпанов, привлекал их запах. Садовые не пахнут, а эти обладали не сильным, но ярким ароматом. Только сегодня, когда я словами пыталась описать, то что видел глаз художника, мне пришло мое понимание, моя интерпретация вИдения растений и самой пустыни Моюнкумы. Суровая и все-таки живая земля могла породить только такие цветы. Толстенькие стебли, более узкие, чем у садовых, плотные листья, малый рост, тюльпаны росли куртинами, не смешиваясь по цвету. Воины пустыни. Проклюнувшиеся утром, цветы выстреливали свои стебли, как по команде, в яростной стремительной атаке. К полудню они вставали в полный рост с раскрытыми чашечками и стояли так все время, отведенное им для жизни на этой земле.
Я рассматривала соцветия ятрышника, хотя не уверена в названии этого потрясающего цветка. Его соцветие начиналось там, где качались головки тюльпанов. Меня поражала гармония несовместимости. Похожий на родную ночную фиалку формой, его стебель возносил в высоту пышное соцветие маленьких звездочек. Все растения разного цвета. Один полностью фиолетовый, рядом снизу белый к вершинке томно розовый. Темно розовые тоже встречались. Такого томного сложного по цвету розового, я не встречала больше нигде. Цветовое многообразие пирамидальных соцветий прекрасно сочеталось с через чур красным и ярко желтым цветом тюльпанов. Это было странно для меня, чтобы написать эти цветовые контрасты я должна была бы воспользоваться двумя разными палитрами, пигменты которых при смешивании гасили друг друга.
Уходить от этого карнавала цвета к бытовым задачам и проблемам не хотелось. Я уходила. Но как-то не на совсем. Как у меня это получалось и получалось ли, я не помню. Не помню подробностей этих дней, кроме нескольких.
К нам на пару часов заехали два игемовских отряда, и остались ночевать. Ко мне подошел высокий темноволосый парень:
— Ты меня помнишь? Я — Володя. Ребята, она художница, Ленка, давай твою первую выставку в ИГЕМе сейчас, а? Слабо, да? Что значит недописанные работы не показывают. У тебя недописанных нет, есть незавершенные! И я почему-то согласилась.
Павел Петрович и Павел Герасимович расстелили у палаток брезент и аккуратно ставили картоны и холсты, прислоняя, где можно к стенкам палаток, где нельзя подставляли ящики и вьючники. Володька потребовал, чтобы я показала наброски. Экспозиция импровизированной выставки была готова ближе к вечеру, но ее увидели почти все. Потом был импровизированный банкет, как и полагается после вернисажа. Многие ставили свои миски на землю и снова шли смотреть. Вспыхнули фары трех грузовиков, и выставка стала другой.
Сначала смущенная и растерянная под напором бьющей доброжелательной энергии, я немного отстранялась от гостей. Но потом это незаметно ушло. Меня вынесло на поверхность моря из той выгребной ямы, в которую меня загнали 10 лет брака. я вернулась в ту, которой была в 68-м жизнерадостной, смелой до отчаянности … и доверчивой. Это было здорово!
Утром гости уехали. Лагерь был чист. Геологи не оставляют после себя мусора. Все мои картины, наброски, эскизы были сложены так, как я складывала сама. Я взяла этюдник и написала цветущий саксаул. Вечером — натюрморт с тюльпанами и ятрышником. Я была непробиваемо счастлива. Когда я усталая вернулась готовить ужин, Павел Герасимович прихватил меня за руку и повел к артезиану. От него ощутимо пахло спиртным. Жаль, теперь надо ждать запоя. Мы остановились вдалеке от фонтанирующей воды.
Павел Петрович видимо заканчивал разговор. Сашка стоял, переминаясь с ноги на ногу.
— Моё терпение кончается. Ещё одна промашка, и я отправлю Вас в Москву. Завтра мы поедем в партию, где были взяты образцы, испорченные вами… Здравствуйте Елена Владимировна!
— Здравствуйте, Павел Петрович! Павел Герасимович приболел. Ужин готов.
***
С Володей и его семьей мы дружили домами. Когда он пришел на вернисаж в Погодинскую избу, он долго стоял перед портретом Деда. Потом подошел ко мне.
— Лен, никогда у тебя ничего такого не просил, только подари мне этот портрет.
Я подписала работу «Другу. Аванс на докторскую. Елена.»
***.
Тяжелый 66-й «газон» ломает высохшие стебли травы, грустное напоминание буйного весеннего цветения… Передний клапан тента откинут, но мне и нашему рабочему видна только полоска неба и затылки водителя и командира. Нас болтает, едем не по асфальту. Пару раз нас впечатывает в борт. Сашка бухтит. Мне это надоедает, и я сажусь на ребро переднего борта и ставлю ноги на бак между кабиной и кузовом. Ветер заскакивает в кузов и на несколько мгновений затыкает поганый рот Расстриги. Он настолько раздражает, что мне не жаль нашего начальника: — его выбор рабочего оказался неудачен. Человека с таким характером, как у СашкА, пустыня ломает.
Наше поле заканчивается. Мы едем к нашей последней точке работы. Нас снова четверо. Все устали от частых переездов, трудных дорог, вездесущего песка, пыли в небольших поселениях и городках …
Я скучала по сыну. Хотелось побыстрее добраться до базы в Ташкенте, встать под горячий душ, выспаться на кровати с чистым бельем, а не на раскладушке, с подстеленной под спальник кошмой, от души закупиться фруктами, ягодами, виноградом, чтобы поесть здесь и взять с собой в Москву… и расстаться с такой разной землёй, интересной, подарившей сильные впечатления от необычной природы и замечательное путешествие. Здорово бродить по Земле, если есть куда возвращаться, если есть смысл и цель. В ином случае превратишься в перекати поле … Потеряешь ту систему координат, в которой живешь.
***
День идет к вечеру. Но для нас в кузове разницы нет. Та же полоска неба, сухой ветер, рожденный движением грузовика, и болтанка. И вдруг все заканчивается. Примерно километр мы едем по прямой, как по автобану. Воздух теряет свою колючую сухость. Слышен ПЛЕСК! ПЛЕСК ИГРАЮЩЕЙ РЫБЫ!?
Я спрыгнула из высокого борта на песок, речной, не кристаллический! Мы стояли на косе, не доехав до ее окончания метров двадцать. Очень широкая у машины, она стремительно сужалась и заканчивалась почти в центре озера. Ее кромки сливались с кромкой воды. У косы цвета хризопраза, немного дальше вода темнела, постепенно приобретая в светлой зелени оттенки ультрамарина. Плескалась рыба. Шел нерест сазана. Брызги от их игр в лучах уходящего солнца играли разными оттенками от хрустального звона до алого и красного. Вода как бы впитывала цвет своих красных берегов.
С трудом я оторвалась от этого фантастического зрелища: — надо было кормить мужиков. Ужин у меня был готов заранее, только разогреть. Спасибо скороварке!
Но они руками наловили рыбы и разделали ее. Пришлось жарить. Как же я жалела, что не видела этот феерический заход солнца! Но феерию вечера сменило колдовство ночи. Мужики и сазаны угомонились.
Ночь укрыла все плащом цвета глубокого индиго. Берега, воду, убрав оттенки и тени, слив воедино твердь и небо. А я стояла на самом кончике косы и растворялась в окружающем пространстве. Луны не было. Были звезды. Ближние, крупные, казалось протяни руку, и они лягут тебе на ладонь. Дальние, ярче обычного, где-то очень далеко превращались в звездный туман. Казалось или нет, он был похож на спираль. Под моими ногами еле угадывалась светлая полоска песка. Ощущение открытого Космоса накрыло меня: — я, маленькая песчинка, вместе с родной Землей несусь в глубины этого пространства. Я часть его…
Иссык-Куль — прекрасен, но он земной. Увидеть его и горы вокруг не на открытке, а в живую — счастье. Кызыл- Коль явление космическое. Трудно описать, как во мне родилось вИдение глубокого космоса. Мне открылась дверь в пространство, дверь во Вселенную. И я шагнула … Четкое осознание движения на огромной скорости, но не самой скорости. Глубина огромного пространства воспринималась как данность, я же была его малой частичкой, принадлежала ему. Меня вел зов, где-то там за пределом моих ощущений существовало место, куда мне надо попасть. На периферии ощущались далекие звезды. Они дышали, немного увеличивались и слегка меняли цвет, и сразу уменьшались, исчезая. Одну сменяла другая… Но у меня была цель, и я летела.
Не знаю, что меня ожидало. Мои 9,5 минут кончились. Снова на Земле. Крупные звезды просятся в ладони из прозрачной темноты, но где-то есть моя волшебная страна, мое, подаренное Козыл-Колем, сокровение.
Стоя на косе той звездной ночью, еще наполненная пережитым, той причастностью к мировому пространству бесконечной Вселенной моей планеты, всего того, что на ней есть — моя личная тайна. Я живу на Земле, я стою на её земле в дивном месте, но я не одна и не одинока. Каждый человек способен найти свой Козыл-Коль и попасть в таинственную страну на целых 9,5 минут, стоит только открыться Миру.
(Евгений Шварц. Фильм Н.Кошеверовой «Золушка». Сцена Принца и Золушки на балу, 1954 год).
КОНЕЦ
{Спасибо за то, что прочли и оставили комментарий. Здоровья всем нам! Автор}
Шел последний день пребывания Иры в отряде. С утра неожиданно выглянуло солнце и тучи разошлись. Мы вернули лагерю прежний вид, но снимать дополнительный крепеж не стали. Я провела ревизию инвентаря. И заставила искать недостающие колышки. Унесло старый брезент, недалеко. Начальнику удалось вспомнить направление самого сильного ветра и найти. Пригодился, когда откапывали машину и выводили из песочной ямы. Шиловский предупредил, такой способ возможен только если под колесами машины будут саксауловые слеги.
В этот раз нам повезло, обошлось без торнадо.
— Лен, чем болен твой сын?
— Ему сейчас девять. Три года назад он сломал позвоночник. Перелом был компрессионный, грудных позвонков. После выписки из больницы ему нужен был массаж. Он сам нашел массажистку, которая ему помогла. Она приходила к нам домой. Работала с ним с перерывами почти три часа. Последний рентген показал есть стекловидное тело. Врачи даже усомнились, а был ли перелом. Массажистка брала за сеанс 25 рублей и бутылку армянского коньяка. Она была одинока и требовала, чтобы я пила с ней. Ей нравилось, что я умею его пить. Вместе мы выпивали грамм триста. Остальное я отдавала ей. Ир, не спрашивай больше.
— Лена, давай адрес и телефон. Я куплю яблоки и отвезу ему. Иди пиши письмо сыну, пока ещё светло.
{Ирина ничего мне не сказала. Она, кроме яблок умудрилась пронести в ручной клади большую дыню, килограмм черешни и виноград. Подозревая, что у меня не все в порядке в семье, она позвонила свекру, его имя я поставила на конверте, из Ташкента и договорилась о встрече в аэропорте. У нее был удобный для этой акции рейс. Свекор приехал в аэропорт, отвез Иру домой.}
За Ирой заехали утром геологи из партии. Кто-то уезжал в отпуск, у кого-то заканчивался контракт или были другие причины, но в кузове «Газ 52» сидело больше десяти человек, и крупная собака неопределенной породы. Сашка не знал до последней минуты, что Ирина уезжает. Её вещи и ящик с образцами, который она сопровождала в Ташкент был загружены в кузов грузовика. Ира стояла у открытого заднего борта и слушала последние наставления начальника. Я стояла рядом с ними. Между нами бегала веселая собака … Было немного грустно, но никто из нас не любил долгих прощаний.
Павел Петрович готовился подсадить Иру в кузов, когда раздались какие-то крики. К машине бежал Сашка, размахивая руками, он орал что-то типа «Ируленька или Ирка, стой! По дороге он отшвырнул ногой собаку, и та вцепилась к нему в задницу. Хозяин, водитель этого грузовика, молодой интересный парень сумел схватить её за ошейник. Этого оказалось достаточно для собаки, чтобы тут же отпустить обидчика. Псина, в отличие от Сашки тут же успокоился. Вздохнув я пошла к Сашке. Спросила у Хозяина:
— Прививка есть?
— Да.
А Сашка орал, брызгая слюной:
— Она бешеная. На экспертизу! Уй, больно!
Я осмотрела, не прикасаясь зад, обтянутый джинсами. И рявкнула:
— Штаны с трусами спускай!
Сашка на секунду замолк, никого не стесняясь, быстро спустил джинсы с трусами. Хотел совсем снять.
— Да хватит уже орать! И стриптиз устраивать!
Подошел Павел Петрович.
— Ну что?
— Джинсы целые. Трусы тоже без дырок. На ягодице вдавленный след клыков.
— Я с ними поеду!
— В обнимку с Найдой?
— Это кличка собаки, которую ты ногой стукнул!
— Не-е-ет!!!
— Ребята езжайте, ради бога. С ним мы разберемся. Александр, перестаньте нас пугать …
— голым задом, — закончил фразу Герасимович.
Машина уехала. Какое -то время в лагере стояла тишина. Я достала альбом, карандаши разной твердости. Из — под моих рук постепенно на листе появилась кухня, потом угол палатки начальника, машина, уезжающая от нас в даль.
Павел Петрович сидел за столом и писал в книжке карманного формата. Такие нам выдали на складе. Дермантин переплета украшала надпись — «Полевой дневник». Я сделала длительный набросок лагеря и пошла за бархан. Возвращаясь услышала:
-«Шлюха! Гадюка!». Орал Сашка.
Начинается очередной «заезд». Кому это он кричит? Завернула за угол кухни и побелела от злости. Коробка с драгоценными карандашами валялась перевернутая. Альбом с законченным наброском стоял «домиком «. А Сашка пытался поддать его ногой. Удерживал его Павел Петрович в обхват двумя руками. А Герасимович бегал за оторвавшими листами. Рот придурка беспрерывно извергал гадости и обвинения в мой адрес.
Без мата он повторял только две фразы:
— «Начальникова подстилка» и «Ирка меня любила, а ты нас развела».
Я немного послушала этот бред. Потом принесла ковшик с водой, плеснула Сашке в лицо и сказала:
— Коробка, которую ты с удовольствием попинал денег стоит. Только карандаши «Кох-и-Нур» стоят рубль за штуку, а их семь было, не считая инструментов, сделанных на заказ, там еще были латунные зажимы, кнопки, импортные ластики, сангина, уголь, скрепки и прочее. И попал ты парниша, рублей на шестьдесят. Я их с тебя сдеру. А за то, что меня оставил без моих графических принадлежностей посреди пустыни с тебя будет еще столько же. Или собирай и доставай из песка хоть рылом, хоть кАком. Деньги потребую завтра. И последнее. У меня есть документы, по которым тебе дадут срок и большой. Ты Ирине нанес повреждения, которые её привели к частичной утрате здоровья сейчас, и еще неизвестно какие последствия её ждут.
— Ты врёшь! У тебя нет ничего на меня!
— Заткни хайло! Иначе сразу поеду тебя сдавать в милицию. Надоел. И пошла за ситом, песок просеивать … Сашка удалился за бархан.
{Я тогда не знала, действовала по наитию, у него была попытка принудить свою двоюродную сестру к сожительству. Родственники не стали обращаться в милицию. Такие дела, что тогда, что сейчас бьют по женщине}
Через два дня после Ириного отъезда зацвела пустыня. В одночасье голые пески покрылись островками желтых и красных тюльпанов, метелками ятрышника, поражающих разнообразным окрасом, зацвел саксаул.
Утро получилось ожидаемым. Над пустыней у Каратау кругами ходили тучи, роняя на землю молнии. Бахрома дождя не долетала до песка. До лагеря временами доходили шквалы холодного влажного ветра. После завтрака хмурый Шиловский с нашей девичьей помощью и импровизированного трапа скатил 40 литровую флягу и закопал её почти под горло в песок у кухни. Павлу Герасимовичу приказал задраить кузов и закопать колеса в песок. А сам пошел укреплять палатки. До сих пор я не видела таких серьезных приготовлений к непогоде.
Пока я относила завтрак страдальцу и осматривала его ногу, Ира у артезиана вымыла посуду. Вернувшись, предложила наполнить 10-ти литровку водой. У нашей поилки слой песка закрыл стеклянный бой и нашу небольшую доску, по которой мы входили в лужу умываться. Пока мы наливали воду, прилетел гриф и без страха пил воду, устроившись подальше от нас. Улетая, он нам что-то сказал, увы мы не поняли. Ну, не знаем мы грифячьего! Доску мы забрали с собой.
Ира и Павел Петрович устроились камералить, Герасимович окапывал колеса. Я занялась обедом. Сварила постные щи по-деревенски, и затеяла пирог с пережаренным луком, рисом и тушенкой. До обеда оставалось часа полтора, и я пошла к камеральшикам, и предложила помощь. Пока меня посвящали в премудрости, все успели задать по одному вопросу. Павел Петрович — как себя чувствует Саша? Ира — Что сегодня на обед?, я — о погоде. Я отвечала скопом:
— Саша чувствует себя на мой взгляд замечательно. Рана чистая уже начал формироваться небольшой рубец. Заживает на нем, как на собаке. К обеду прискачет с ложкой. Будет недоволен. Обед готов доходит под полушубками. В меню постные щи по- деревенски, вместо второго пирог с рисом, жареным луком и тушенкой. Будет бухтеть не дам ему пирога. Потом я мыла образцы, резала крафт под конверты для них, тут и час обеда пришел. Мы поливали на руки друг другу воду, когда из палатки высунулась лохматая голова.
— Мне обед принесут?
Павел Петрович тоненькой струйкой лил воду на ладошки Иры. Он не успел отреагировать. Вмешался Павел Герасимович. Грузовик стоял между его и Сашкиной палаткой, а наш казак только что окончил окапывать задние колеса. Стряхнул с лопаты остатки грунта:
— Свободных рук нет, и ног тоже. Держи, вместо костыля. Бросишь где попало, я тебе сам накостыляю!
Мы обедали в кухне. Десятиместная солдатская палатка была не рассчитана на мебель. Было тесновато, но вместе нам было спокойнее. Сидели мы на вьючниках, в которых хранились наши запасы. Ира устроилась на своем упакованном спальнике, поставив его торцом. Её раскладушку собрали на время обеда, а Саше мы поставили стул. Мы его ждали, пока ему помогали вымыть руки. Все, как в приличной семье. Вот тут начался фарс. Скороварка у меня уже была раскупорена, миски и поварешка приготовлены, и я начала раздачу. Первой я наливала, как самому старшему мужчине, хозяину Дома Павлу Петровичу. Сашка, тут же изрек:
— Что это?
— Постные щи по-деревенски.
— Мне не наливай! Давай сразу второе.
Пока шел этот диалог, я успела наполнить миску Павла Герасимовича и наливала Ире. Ответил Шиловский:
— Второго не будет.
— Лен, — еле прожевав хлеб спросил с надеждой Павел Герасимович, — а добавка?
— Ты же знаешь, Герасимович, условие вчера все слышали.
Павел Петрович говорил чрезвычайно серьезно. Но и блеск очков не мог скрыть смеха в его глазах. Сашка сидел ошалевший и тихо наливался злостью. Ира, распробовав, спросила:
— Что это за рецепт? Я таких вкусных щей ни разу не ела!
— Жалко сметаны нет или молока забелить. Это старинный. Еще до Петровских времен известен. В Великом Княжестве Московском такие шти по весне кушали все, от князи со боярами, до последнего смерда. А когда и где родился в летописях не написано. У нас он в семье давно. Меня бабушка учила.
— Лен, Москва наливками славилась. Твоя тебе секрет не передала?
— У нас сухой закон!
— Павел Петрович, даже если бы секрет знала, все равно ничего бы не вышло. Наливку ставят месяца за 2-3. Что-то так.
— Ты, Саша, вежливо попроси нашу кудесницу, может простит и нальет.
Попросил, налила. После обеда мне разрешили порисовать саксаул.
Я возвращалась в лагерь Мне навстречу шёл Шиловский. Только, когда он меня перехватил я поняла, что потеряла направление, и могла пройти мимо лагеря.
Он забрал висевший на плече этюдник. удивился:
— Такой тяжелый! Сколько он весит?
— Зависит от того, что в него положу. Сейчас килограмм шестнадцать. Может и под тридцать. Если все тубы десятки и полные. Тубы в свинце.
— Я не знал. Елена Владимировна, в пустыне и тундре быстро теряют направление и опытные люди. Особенно в непогоду. Вы почти точно вышли. Как только поднимемся на бархан, увидите.
— Павел Петрович, сколько может продлится?
— В Моюнкумах предсказать погоду почти невозможно. Самая плодородная и богатая водой среднеазиатская пустыня. Воды много, но под землей. Целые озера.
Ведь может нормально разговаривать! Он вероятно Сашку жалеет. Распустит и избалует. Но я себе зарок дала, — советовать не буду.
О чем договорились на экскурсии Павел Петрович с Ириной, не знаю. Я увидела САКСАУЛ! Я была очарована мощным перекрученным стволом, раскидистыми угловатыми сучьями, просветы между ними пересекали тоненькие стрелки веточек. Они создавали неповторимый узор. Я ничего подобного не видела. Перед глазами до сих встает образ природной силы, строгость и мощь этого царя пустыни.
Присмотревшись, на тоненьких ветках я увидела с половину моего ногтя на мизинце бугорок, окруженный чешуйками. Павел Петрович подошел незаметно и с какой-то особой теплотой сказал:
— Белый саксаул единственное цветущее дерево пустыни. Цветущих трав и кустарников полно, из деревьев только он. Эти бугорки бутоны, а чешуйки почки листьев, они тоже особенные.
— Павел Петрович, Вы отпустите меня сюда, очень хочется…
— Елена, завтра я поеду в партию на весь день. Лагерь на Вас. Вечером поговорим.
Вечером Павел Петрович и я устроились на раскладных стульях у артезиана, подальше от лагеря. Это было похоже на романтическое свидание. Таким бы оно показалось человеку со стороны. Мы собрались на совещание, подальше от ушей, оставшихся в лагере. Догорал закат над вершинами Каратау. Пустыня готовилась к ночной жизни. Звуки здесь разносились далеко. Мы говорили очень тихо, слова вливались в звуковой фон ночи и растворялись в нем.
— Елена, через три дня за Ириной заедут и отвезут в Ташкент.
— Значит все-таки попросила?
— Да.
— А как она попросила?
— Почему Вас это интересует?
— На вопрос вопросом не отвечают. Это невежливо.
— Она сказала, что Саша проявляет к ней назойливый интерес, и не принимает отказов.
— На Ваш предыдущий вопрос я не могу ответить прямо. Дала слово. Ирина считает, что это ее личное дело.
Молча я смотрела на своего начальника, начальника на полтора месяца, которые стоят иных лет сотрудничества, дружбы, лет, прожитых совместно, и ждала рискнет или не рискнет задать мне вопрос. Вопрос, который так и не прозвучал два месяца назад в его кабинете. А должен был.
Последний всполох алого утонул в вихрях грозовых туч над Каратау, на прощание обрисовал светлым теплым контуром их вершины в точке захода и скользнул дальше вдоль по горизонту, мерцающей гирляндой уходя в темноту.
— Почему Вы поехали с нами сюда, в пустыню?
Павел Петрович рискнул. Что же, прямота требует прямого ответа. Вопрос взаимоотношений, моих с ним, моих с уезжающей Ирой, моих с остающимися.
— Единственная в то время, да и сейчас, возможность совместить несовместимое. Я пейзажист, вернее хочу стать им, и мне нужны деньги на лечение сына. Павел Петрович, а почему ВЫ взяли меня?
— Я предполагал, и это оказалось так, вы будете честно и хорошо работать.
— Спасибо. Простите, но думаю мы здесь не ради комплиментов. Каким Вы видите моё место в отряде? И мою роль в нем?
В темноте, что ни странно, было видно, как вскинулась голова, еще больше выпрямилась спина:
— Что Вы имеете ввиду?
— Хорошо, попытаюсь пояснить. Вы взяли в отряд человека, который ничего не знал, да и сейчас не очень хорошо знает внутренние правила поведения между членами геологического отряда. Поэтому будьте любезны ответить, почему Михаил сделал мне непристойное с МОЕЙ точки зрения предложение? И оскорбился отказом. Какой повод с ЕГО точки зрения я ему дала? И почему этому радовался Павел Герасимович?
— Елена Владимировна, это Ваше личное дело!
— Нет. В отряде нарастает напряжение. Оно мешает работе уже сейчас. Вы же чувствуете его. И хотите снять. Иначе этого разговора не затеяли.
— Да, Вы правы.
Сказано было так, что я поняла, он посчитал затею разговора бессмысленной. Что в имени тебе моем? Имя мое Женщина. Всего лишь женщина. Против моей воли в душе поднималась злость. Попыталась снять приемами аутогенной тренировки. Выходило плохо. Сознание, что я сама хотела расставить точки над «и», вселяло неуверенность в трезвости моего расчета. Женщине редко удается убедить впрямую мужчину в его неправоте, в обход всегда. Времени нет, и это не оправдывало меня.
— Павел Петрович, я могу идти?
— Нет.
И снова мы молчали. Но уже врозь. Что я хотела добиться от человека, живущего расхожими представлениями во всем, что не касается его профессии? Или в том, что ей сопутствует. Пауза затянулась. Я встала и пошла в лагерь.
— Я не разрешал Вам уходить!
— Знаете, Павел Петрович, мне неинтересны Ваши невысказанные слова. Все они будут в рамках пословицы «Сучка не захочет, кобель не вскочет». Медицинская статистика доказала, что это утверждение правомочно в девяносто случаев из ста. Первичное влечение у женщин случается, когда именно у кобеля вскакивает. У меня не случилось.
В нашей палатке было темно. Ночь темная. Если боишься споткнуться, обязательно споткнешься. Я споткнулась об угол своей раскладушки. Под Ирой заскрипела раскладушка.
— Извини,
— Я не спала. Я слышала твой разговор.
— И что?
— Мишка предлагал тебе свою защиту.
— Во как!
— В поле иногда приглашают замужних женщин со стороны, которым хочется новых ощущений и при этом остаться чистой перед мужем. Подожди, дай договорить. Переспав с Мишкой, ты стала бы как бы его девушкой. Он не женат. До конца поля к тебе бы никто не приставал.
Ирка замолкла, но я чувствовала, она не все сказала.
— Дальше.
— Возможно, он рассчитывал отбить тебя у мужа, и жениться. Геологов не пускают в командировки за границу, если они не женаты. Твой отказ обрадовал Павла Герасимовича, потому что все водилы считают, повариха для шофёра. Если симпатичная и не пенсионного возраста.
— Класс! Уродство какое! Для травли пАра, значит. Этот резон у начальника только с чужачками или со своими тоже … Не по-русски у меня получилось …
— Я поняла.
— Тогда почему Павел Петрович наблюдал за тобой и Сашкой, не вмешивался десять дней, прежде, чем спросить… Кстати, что именно он у тебя спросил?
— Чего я хочу. Я сказала, уехать в Ташкент и доделать анализы там. Лен, отдай мне протокол.
— Зачем? Тебе выписку врач из поликлиники дала. Там все написано. По приезде в Москву сразу к маммологу. А протокол мне здесь пригодится. Я же одна против троих остаюсь.
— Где же против троих!? Павел Петрович тебя как работника уважает. Сашка должен быть тебе благодарен, ты же его сегодня вылечила.
Я тихонько рассмеялась:
— Ох, Ирка, хорошая ты девчонка. Это ты мне благодарна за помощь. А этот одноклеточный меня обвинять будет во всех своих бедах. Ничего, у меня есть хорошая мера воздействия. Посажу их на манную кашу дня на три, шелковые будут.
— А побьют?
— Не успеют. Первым Сашка начнет возмущаться. Я же коллектор. Так я с ним с удовольствием поменяюсь. Его к плите, а я образцы перебирать. Его и бить будут. Давай спать. Спокойной ночи!
Мы снова ехали по пескам. К месту нашего первого полевого лагеря. Пятого мая в День Радио мы остановились у артезианской скважины в Моюнкумах. Пустыня только начала просыпаться от зимних стуж и ветров. Изменения были малозаметны. Блестел слой битого стекла вокруг лужи, высоко взвивался столп воды, падая в неё, с шумом и брызгами. Вокруг фонтана, бившего из стального ствола образовался небольшой прудик, скорее лужа, заросшая по краям зеленым тростником. вокруг в песках проклюнулась робкая зелень.
Мы поставили лагерь. На третий день задул ветер. Он шел от хребта Каратау, но не нес прохлады …
Зато ночью температура опускалась градусов до десяти.
Маленькая одноместная палатка, в которой должна была спать Ирина, превратилась в камералку.
Над входом натянули тент. Мы обе помнили, насколько опасны нам прямые солнечные лучи. Утром Ира работала в глубине палатки. Но часам к десяти она не выдерживала в маленьком прокаленном душном пространстве и перебиралась к Павлу Петровичу под тент. Днем Ирина держалась рядом с Шиловским и работала, как сумасшедшая.
Я спала в большой палатке, в которой размещалась кухня. Вставала рано, на рассвете. У меня была такая же проблема, если не хуже. Постоянно дул ветер, то сильнее, то слабее он приносил в лагерь песок. Не крупный кристаллический, плотно слежавшийся, а мелкий всепроникающий. Тот, который насыпал барханы и двигал их, как в Кара-Кумах. Пол в застегнутой наглухо палатке заметало тонким слоем песка.
Меня выручала скороварка. Даже в утренней относительной прохладе при полной загрузке она начинала шипеть через пять, свистеть через 10 минут. Клапан подпрыгивал, постоянно выпуская пар. Мне приходилось снимать кастрюлю с огня и выносить из кухни, поливать водой и вернуться к закипающему чайнику. Чай я заваривала уже без всяких изысков, прямо в чайник. Укрывала его телогрейкой на своем спальнике. Слабое утешение, вкус индийского чая и аромат исчезали, но зато на большой пятилитровый чайник хватало неполной столовой ложки. Ирка так уставала, что спала под этот музыкальный дивертисмент без задних ног.
С утра я одевала купальник, поверх него ветровку и шла к артезиану умываться, немного поплескаться и набрать воды остужать кастрюлю. Почти ледяной на рассвете, воздух быстро согревался, несмотря на ветер.
У меня был примерно час, когда я могла ходить в одном купальнике. Мужское шебуршание начинал Павел Петрович в семь утра. Для меня это служило знаком надевать юбку от комплекта из поплина в сборе похожей на платье халат. И то, и другое я покупала в «Пионере». {Филиал Детского мира на улице Горького, ныне Тверской}. Мой купальник современная мода определила бы в этом симпатичном изделии сарафан из молодежной коллекции. Закрытый сшитый из сатина лиф держался на широких бретелях, внизу широкая оборка, едва закрывавшая попу, под ней шортики того же цвета, что и кант. Вырез овальный довольно глубокий приоткрывал грудь. Если это детская мода, то я Филипп Киркоров. Но мне этот фасончик нравился. Сунула ноги в сандалии. Павел Петрович запретил входить в озерцо босыми. У каждого из нас была пара легкой обуви. Но в пустыне он требовал, чтобы мы ходили в туристических ботинках. Шиловский понимал, что в воду мы в них не пойдем. Он собственноручно соорудил из трех небольших досок нечто вроде гати для умывания и «артезианского душа».
Местные товарищи облюбовали артезиан под пикники и считали святым долгом по окончании перебить все пустые бутылки. Культурный слой из битого стекла удивит археологов будущего. Раскоп придется делать несколько метров глубиной и не откроет тайны, что же здесь все-таки было и что произошло. Вода в артезиане была теплая, постоять под ней было истинным удовольствием, если бы не ветер. Но однажды ветродуй внезапно начавшийся, так же внезапно стих. Думаю Ирина проснулась от тишины. Через пару минут она присоединилась ко мне в купальнике и длинной футболке. Мы наслаждались чудесной водой …
Вероятно, это было симпатичное зрелище. Притягательное. Наши старшие мужики подтянулись к месту действия, а дурной расстрига ракетой влетел в воду, поскользнулся и заорал. Вода вокруг него окрашивалась кровью.
— Ира, в левом вьючнике возьмешь два бинта широкий и средний, маленькую упаковку ваты, йод, там же перетянутые резинкой таблетки перекиси, возьмешь две, бутылку с остатком водки, в белом ящичке с красным крестом пинцет, кружку с водой, воды не надо, здесь нальем.
Побелевшая Ирка рванула в лагерь. Сашка орал, не прерываясь на вздох. Вот легкие у му- а … парня! Ко мне быстрым шагом шел Шиловский. В одной руке у него была большая миска, в другой бутылка «Столичной». На берегу валялся остов корпуса шести цилиндрового мотора. Павел поставил на него миску и бутылку. Все это время я старалась прощупать края раны и осколок. Кровь мешала видеть, но я примерно определила плоскость входа. Именно плоскость. Осколок был странный. Его острый край торчал из раны под углом, и либо имел малую кривизну, тогда это очень большая бутылка, либо плоская. Если большая, Расстригу придется везти в больницу, я не справлюсь. Если плоская, как фляжка, то можно попробовать вытащить. Сашка орал. Я еще раз внимательно оглядела подошву стопы.
— Павел, отмотайте мне примерно метр широкого бинта. И придержите его.
— Может вытащить?
— Надо вдвоем.
— Мне коленями упираться, подложить бы…
Ирка метнулась в палатку. Оба Павла были в резиновых сапогах. В воду вошли без проблем, подхватили под мышки и колени и усадили страдальца на железку. Ира успела вернуться с двумя небольшими обрывками тонкого брезента расстелить один и составить на него миску и кружку.
— Брючины закатайте. Сашенька, голубчик ты наш, либо ты замолчишь и не шелохнешься, либо тебе вставят кляп.
Все происходило очень быстро. У меня больше времени ушло на описание ситуации. Я стояла на коленях перед задранной подошвой стопы. Обработала её вокруг раны йодом, самоё перекисью, чтобы хоть ненадолго остановить кровь. Сашка пытался дернуться и заорать. Но его крепко фиксировали мужские руки. А девичья заткнула рот.
Обмотанной правой рукой я медленно тянула стекло. Хотелось дернуть, но я боялась крошечных осколков. Они могли остаться в ране. Осколок вышел. Вместе с «хвостом» в нем было пол сантиметра по длине. Дальше я все делала на автомате. Остановить кровь, промыть, проверить уголком края раны, снова промыть. Ещё раз промазать до голени йодом, наложить водочный компресс, сверху «подушечку», забинтовать. ВСЁ-Ё-Ё! Поплелась в палатку переодеться. …Я не очень хорошо соображала, меня трясло. Пион не помог. Потом я не могла вспомнить, когда Ира взяла мой мокрый купальник. Смутно то ли помнилось, то ли виделось, меня куда-то вели, бережно, тихо уговаривали, чем-то вкусным поили …
Я проснулась ближе к вечеру в палатке Павла Петровича на его раскладушке, одетая, на ноги накинут ватник.
— Ира, а где моя расческа?
— Я положила её в карман твоего ватника. Иди ужинать.
У обеденного стола под тентом стоял Павел Петрович, упираясь в него головой с половником в руке. Перед ним стоял котелок, от которого шел одуряющий запах чеснока и жгучего перца. Герасимович кромсал хлеб, А Ирка протягивала начальнику миску. Кажется, на ужин у нас харчо с кашей! Ирина ковырялась в миске, Павел Герасимович наворачивал ядреную смесь, приговаривая после каждой отправленный в рот ложкой:
— Вот это я понимаю. Вкусно! Это по-нашему!
Павел Петрович сиял!
Я положила в рот первую ложку варева и задохнулась от перечной остроты. Так и сидела с открытом ртом, пока не продышалась. Мы с Ириной переглянулись Она пошла за чаем, а я за кружками. Павел Петрович сел и положил себе немалую порцию. В котелке осталось столько же, как мы поняли для Сашки. Павел Петрович понес котелок страдальцу, а мы Иркой молча подвинули свои миски шофёру. Он также молча опростал наши миски, и мы с Иркой хором, с полным правом похвалили подошедшего начальника:
— Спасибо! Очень вкусно!
Довольный Шиловский возвестил:
— Завтра у нас выходной. Александр останется в лагере, вас я поведу на экскурсию. Вон на том бархане была стоянка неолитического человека!
Мы ехали весь день, минуя и спускаясь к пустыням второстепенными, рокадными, а иногда проселочными дорогами, которые здесь, в Казахстане, чаще напоминали веер примятой чьими-то шинами травы, чем привычный русскому сознанию проселок. Короткая санитарная остановка, наскоро приготовленный обед из тех же макарон, но расцвеченных пережаренными морковью и луком на жире из банки говяжьей тушёнки, оставалось только смешать и посыпать мелко нарезанной зеленью.
Я готовила, как и вчера около задних колес грузовика с подветренной стороны. Недалеко от меня устроились Ира и Павел Петрович. Они разбирали образцы из небольшой коробки, готовя их для камералки. Неожиданно рядом с нами возник Сашка.
— Когда обед?
— Можно миски доставать.
— У меня с собой. Зелени не надо! Зачем!
— Руку не успела отдернуть. Это — витамины!
— У меня эти витамины в зубах застревают!
Встрепенулся Павел Петрович:
— Саша, у Вас болят зубы? Собираемся, едем больницу. Здесь недалеко, километров 40, городок есть.
Вот так мы попали в городок с русским населением, по сути крестьянским. Сюда в 1954 году приехали осваивать целину люди из европейской части Союза. Кто ткнул пальцем в эту точку Казахстана и повелел заложить совхоз, мне неведомо. За давностью лет я не могу вспомнить имя первого директора, но думаю по национальности он был украинец. Целину снабжали очень хорошо. На её освоение затратили миллиардные средства. И директор тащил к себе все, что мог, технику, стройматериалы, домашний скот и … людей. Местные казахи мало интересовались целиной. Кочевали и кочевали от открытых источников воды до колодцев с отарами и семьями, как это делали их предки.
Первое здание, которое начал строить директор совхоза была больница. Существует предание, что здание исполкома было построено значительно позже и пару лет размещалось в юрте.
Мы подъехали к забору, ограждавшему довольно большой участок. За ним возвышался пятиэтажный кирпичный корпус и рядом, соединенный крытым переходом с большим, двухэтажный дом. Вывески гласили — Больница и Поликлиника. На широких двустворчатых воротах висело строгое предупреждение. Только для спецмашин и людей. Под надписью расположились большие жестяные круги с изображением грузовых, легковых машин, верблюда и лошади. Желтый фон, красный обод, тоненький косой крест. Верблюдов и лошадей привязывать за забором! Не привязанных отбираем, владельца штрафуем. Ветлечебница находится по адресу и стрелка. Стена объявлений для слабовидящих.
Павел Петрович крепко ухватив Сашку за плечо повел через калитку, мы следом группой поддержки Начальнику. Герасимович остался скучать у Газона.
Историй о том, как люди боятся зубоврачебного кресла много, не буду добавлять к ним еще одну.
Павел Петрович вышел от стоматолога без Сашки. Перешел на лапидарный стиль общения.
— Александр пробудет у врача не меньше часа. Здесь хорошая баня, с парилкой. Берите сменное белье, полотенца и мыло и туда. Елена, нам хватит воды из трех фляг? Следующая водокачка будет через два дня?
— Если посуду мыть технической, то да.
— Александра мы заберем, встречаемся у бани через три часа.
Газон уехал. Мы стояли у ворот больницы. Вокруг никого не было. Вздохнув, я начала неприятный разговор.
— Ира, начну без обиняков. Мы с тобой знакомы два дня. Я согласилась тебе помогать, скрыть от начальника информацию не только из женской солидарности. Этот удар может в будущем привести к очень неприятным последствиям. Очень серьезной угрозой твоему здоровью. Сейчас мы пойдем к гинекологу на осмотр. Не спорь. Пусть эти последствия озвучит для тебя врач. И последнее, самое неприятное. Ты вчера позволила влезть в мое личное пространство, никого не касается, и тебя в том числе, зачем я поехала в поле. Ты дала совет, который для меня неприемлем. Не потому ли, что примериваешь его на себя?
— Я замуж… Я Лёшеньку люблю.
— Люби! А сейчас к гинекологу…
— Лена, ты сильно обиделась? Помогать …
— Я уже помогаю. Если врач одобрит, буду продолжать обрабатывать гематому и научу тебя. Но защищаться от козла ты будешь сама. Пошли, времени мало.
Врач ожидаемо подтвердила мои тревоги. Фиброматоз молочной железы даже на ранней стадии грозит образованием кист, а это уже онкология. Одобрила процедуру, которую я проделывала каждый вечер. Дала ряд дельных советов. И вдруг потребовала:
— Давайте я Вас тоже осмотрю. Стресс, под которым Вы постоянно находитесь, может привести к такому же результату. Пока все ровно. Вам нужно в нашей аптеке приобрести настойку пиона. Казахстанские лекарственные травы сильнее европейских.
Вымытые до хруста, разомлевшие после парилки, мы сидели на скамейках в небольшом холле бани и ждали наших мужчин. Молчали. Потом Ира попросила:
— Прости меня.
— Простила.
И подумала про себя — прощение не отменяет деяния.
Иногда мне кажется, что я всю жизнь выпадала и выпадаю из своего времени. Зачем я помогла этой девочке? Она не просила … Прости меня, бабушка!
Елена Сорокина. Космос на земле.
Глава 15 Все те же, и великий, и могучий
Прежде чем покинуть город, мы с Ирой отмыли у поливочного шланга овощи для плова, пока мы этим занимались, Павел Петрович делегировал мужиков в помощь, чтобы набрать воды, в 10 литровую флягу питьевой, и 40 литровую из шланга. Все даже наш казак и расстрига суетились с небывалым энтузиазмом. ПЛОВ! Как много в этом звуке для мужиков слилось! Как много в нем отозвалось!
{парафраз А.С.Пушкин.Евгений Онегин}
Поставили рекорд книги Гиннеса. Мы Ирина, ПП, и я хмыкнули , кто бы им сообщил?
Мы ехали от Пржевальска вдоль озера к устью ущелья, по которому змеилась шоссейка на север, с необычной скоростью. Павлу Герасимовичу не терпелось поставить меня к плите. Сашка пытался преодолеть преграду в виде меня, чтобы подкатить к Ирине. Той этого явно не хотелось.
У Павла Петровича, был еще один особый талант. Он умел так распределить вес в кузове Газона, что тот, обладая значительной парусностью, не заваливался даже при штормовом ветре. Нам устраивал Лежбище. Геологические машины имели в передней части кузова скамейку для сидения. Выше нее к потолку тента Шиловский выкладывал спальники и палатки в чехлах, таким образом, чтобы они были опорой для наших голов и закрывали скамейку. Поверх укладывал брезент и все имеющиеся в наличии ватники и полушубки. Нам было уютно лежать за закрытым клапаном тента. Можно было бы и подремать. Но все портил Сашка. Сначала он пытался уговорить меня поменяться с ним местами, потом сделал попытку через меня перелезть. Не вышло. Попробовал поверху. Но после укладки Павла Петровича не остается ни щелей, ни зазоров между вещами. Вернулся на исходную. Ира, сначала с тревогой, потом с ехидной улыбкой наблюдала за парнем. Почувствовав, что сейчас будет новый заход, я повернулась к нему спиной слегка согнула левую ногу в колене, а правой уперлась в передний борт. Сашка повелся. Он решил, что теперь у него появится место за мной для опоры руки, и он сможет перекинутся к Ирке через меня. Ирина, на всякий случай уперлась спиной в борт и подтянула колени к животу.
Как, не знаю, но у нас с подругой все получилось. Я вовремя полностью согнула колени и попала ему в грудь. А Ирка от души пнула недоумка ногами и отправила его к противоположному борту. Добавил ему резкий поворот машины. Он как раз приподнимался, чтобы дать сдачи, парня швырнуло. Сашка взвыл. Мы с Иркой затихли. Машина какое-то время прошла по камням и остановилась.
— Вылезайте, приехали, — раздался снаружи голос шофёра. Мы с Ирой молча вылезли на свет божий.
Нам было не по себе. Сашка не показывался. Павел Петрович заглянул в кузов:
— Саша, вы плохо себя чувствуете?
— Сейчас,- донеслось из глубины машины.
— Павел Петрович, есть два варианта. Один готовить все на плитке, второй плов на костре, воду для чая и шоколад на плитке., второй чуть дольше по времени. Какой вариант выбираем?
Владимировна, ты на костре? Может скажешь да соврешь, и на печке можешь готовить?
— Могу.
— Заливаешь!
Наш начинающийся бессмысленный спор пресек начальник.
— А давайте на костре! Какой нужен?
— Кострище в яме, котелок на подвеске, сначала высокая, потом ниже….
Я стала объяснять, что мне нужно… Начальник откинул задний борт, достал раскладной стол, утварь и куда-то пошел в сторону от машины.
Герасимович, которому в данный момент делать было совершенно нечего, а умной голове дурной язык покоя не давал, заорал высунувшемуся из-за кабины Газона Сашке:
— Копать иди. Или тебе петуху девки все яйца оттоптали?
— Я головой ударился, когда ты, водила, лихачил!
— Только сейчас, не раньше? — тихо вставила свои пять копеек Ирка.
-Так, — рявкнула я.
— Ругаться закончили! Мясо сырое есть будете. Чай так и быть заварю.
Первым пошел на попятный казак, плова ему хотелось. Павел Петрович скандала не слышал.
Ужин прошел тихо, плов съели, котелок, если не облизали, горячий, то подчистили. За ужином главенствовал Павел Герасимович.
— Ты, Владимировна, аристократка, а женщина правильная, готовить умеешь, хозяйство блюдешь. Нос задираешь, так у кого недостатков нет.
Павел Петрович по своему обыкновению молчавший, на последнюю фразу среагировал.
— Почему вы, Павел, считаете, что Елена Владимировна «задирает нос»?
— Мне все поварихи вкладыши стирали, она нет.
— Ира, вода уже нагрелась? Пойдем помоем посуду и спать.
Мы устроились в кузове, мужчины в спальных мешках на раскладушках под открытым небом. При свечке я осторожно втирала в грудь Иры бодягу. Она стоически терпела. И вдруг спросила:
— Тебе Павел Петрович нравится? Как мужчина?
— Наверно мог бы. А что в поле едут за флиртом, как в санаторий?
— Да нет, но ты Павлу Петровичу определенно нравишься …Или ты мужу изменить боишься?
— Ирина! Я ему нравлюсь, потому что хорошо готовлю. И только. Почитай рассказ Марка Твена «Квадратура любопытства», а то на собственную свадьбу забудешь придти.
Я лежала с закрытыми глазами, слушала неровное дыхание Ирины и думала. Вредная привычка. Вспоминались к месту и не к месту пословицы типа «не делай добра не получишь зла», «Сказка о золотой рыбке» и прочая мудрость, отрицающая добросердечие.
Потом я вспомнила историю времен НЭПа {Новая экономическая политика}, которую мне рассказала моя мудрая бабушка. В коммунальной квартире жили три семьи. Одна из соседок все время жаловалась на безденежье. Семья для города большая, но её глава хорошо зарабатывал. Наша семья жила на одну зарплату. У бабушки была тетрадь, в которую она записывала ежедневные расходы и вкладывала рубль на них. Услышав жалобу, она вынимала из тетрадки рубль, иногда последний, и несла соседке. Продолжалось это до тех пор, пока бабушка не услышала разговор между жалобщицей и третьей соседкой:
— У Дуськи денег куры не клюют. Не прошу, сама дает.
Вывод её был такой: — пока не попросят, ни деньгами, ни с помощью не набивайся. Вспомнив родную, вырастившую меня, я немного успокоилась. Обида на козлов занятие бесполезное, но как их окоротить, не затронув данного Ирине слова, придумала. Невесте нашей тоже найдется, что сказать, только наедине. Нечего в душу лезть без спроса и давать ненужные советы.
Утром подала на завтрак манную кашу без масла и сказала:
— Прежде, чем подать чай и бутерброды, хочу предупредить. Я остро реагирую на хамство, желание меня унизить как женщину и лень. Вчера мое терпение кончилось. Мне надоели пошлости и горячее Павла Герасимовича желание пристроить меня в прачки, лень и заносчивость нашего пупа Земли Сашеньки, которого никогда не бывает на месте, чтобы помочь мне таскать рюкзаки с продуктами и прочие тяжести.
-Ты, девка…
— Да ты! Да я!
Они кричали одновременно, задыхаясь от возмущения. Ирина и Павел Петрович молчали. Хорошо поставленным голосом, я легко брала со сцены зал на тысячу мест, спокойно продолжила:
— Прежде, чем хамить и возмущаться, советую дослушать. Начиная с этого дня первое любое хамство, любое требование от вас Павел Герасимович, превышающее мои функции, и проявления лени и заносчивости со стороны рабочего отряда повлекут за собой изменения в меню. До конца поля: — утром каша, чай и бутерброд с колбасой, пока она не кончится. Обед – суп, макароны с тушенкой, пока есть запас. Чай. Ужин — каша с овощами на подсолнечном масле, пока имеются овощи и масло. Потом без них. Сахарный песок — столовая ложка на кружку. Никаких просьб о добавках принимать не буду. Заказы на пироги не принимаются. Приказывать мне может только начальник отряда.
Повисла тишина. Ирина смотрела умоляюще, хмурый Павел Петрович пытался разобраться в причине моего бунта.
Первым прорезался Сашка:
— Я тебя, сука, в…у.
— Женилку сначала вырасти. На обед макароны с тушенкой… супа не будет.
Павлу Герасимовичу после Сашкиной эскапады терять, как он считал, было нечего. Высказался коротко. Матом. Скучно и примитивно. Я продолжила дуэль:
— Макароны без тушёнки.
Вдогонку выдала длинную фразу, которую услышала от нашего конюха. Он костерил одного из наших мастеров спорта за травму его коня. Могучий русский я знала плохо, вспомнила, что смогла и добавила к тираде слово, которое я заучивала по слогам неделю. Опять повисла тишина.
— Елена Владимировна, это не приказ, просьба, давайте сегодня оставим все как есть.
— Павел Петрович, сегодня я подчинюсь Вашей просьбе. Завтра посмотрим. У меня есть встречная. У нас 80 литров питьевой воды. Одна фляга пустая, четвертая на две трети заполнена водой для мытья посуды. Фляга на 10 литров пуста. Нельзя ли так подгадать остановку перед забором воды, чтобы дать нам с Ириной ополоснуться остатками технической воды?
Я не знала, но Ирина понимала, какие неписанные законы нарушил этот карьерист, и не смолчала. В ее понимании это не было подставой или наушничеством. Зная Михаила по работе, она апеллировала к начальнику, человеку, который не мог объективно оценить его ни как сотрудника, ни как личность, потому что провел десять лет в ГДР. Ира говорила громко при всех о нарушении корпоративного права. Передать посылку для ребенка — святое, прикрыть отказ деловитостью — расписаться либо в собственной глупости, либо в лени и неумении работать. А что еще хуже и для ученого абсолютно неприемлемо, не видеть задачу исследовательской работы, не уметь анализировать результат и искать решения проблемы. И совсем никуда не годится готовность прогнуться. Миша оказался голым перед Королем.
Ирина мне позже рассказала. После этого поля Михаил проработал в ИГЕМе больше года. Тема его диссертации была закрыта и вычеркнута из списка исследовательских работ. В 80-м ему предложили подать заявление об уходе по собственному желанию. Характеристику написали вроде бы нейтральную, но такую, что любой кадровик геологических институтов отказывал ему в приеме на работу. Больше о нем ничего не слышали.
Ира прилетела к нам на двадцать дней. В начале июня она выходила замуж за геолога из 1-й экспедиции. Она была счастлива. Работала, как сумасшедшая, чтобы успеть сделать предварительный анализ всех образцов. И вот этому счастливому созданию с первых часов в отряде стал портить жизнь приставаниями наш Сашок.
На Иссык-Куле, когда ее облапил Сашка, девушка завизжала от негодования и от боли. Он так по-садистски ущипнул ее у ариолы левой груди, что там мгновенно образовался черный синяк. Мне пришлось дней пять осторожно растирать повреждение бодягой с подсолнечным маслом, прежде чем оно начало слегка желтеть. Очень неприятная и болезненная процедура. Ира, нормальная девчонка, мазохизмом не страдала.
С берега озера мы направились в Пржевальск. Потрясенная местным универмагом/гастрономом, обилием и разнообразием продуктов в сравнении с магазинами маленьких городов Казахстана, я затарилась под завязку.. В него везли продукты и вещи со всех республик Союза, но сами они тоже умели многое. Больше всего я радовалась свежим яйцам, молоку, сырокопченым колбасам и баранине.
Наш ГАЗ стоял почти у дверей магазина. Сашки в моей видимости не было, поэтому я сама вытаскивала продукты в рюкзаке и загружала в машину. Потом разобрала все покупки, кроме яиц. Эту ценность я упаковывала тщательно, в двойные обечайки, прикрывавшие яйца сверху и снизу, и крафт бумагу. Обвязала сверток шпагатом… Не знаю, что меня заставило обернуться. Сашка шел к грузовику и собирался открыть бутылку с газированным напитком. По этикетке узнала популярную в то время шипучку «Буратино». Я заорала:
— Отойди от машины! Не подходи!
Парень от испуга сделал скачок назад. Крышка бутылки сорвалась с горлышка и фонтан вонючей гадости выплеснулся на идиота. Пристрастие Сашки к напитку местного производства меня раздражало. В Москве «Буратино» пользовался спросом, производили по рецептуре, зафиксированной в ГОСТе. В южных республиках Средней Азии по тому же ГОСТу получалось ядовитое пойло кислотного цвета с мерзким устойчивым запахом.
Я продолжала трудиться над получившейся у меня коробкой и раздумывала, за что уцепить выпущенные концы бечевки. И чем подпереть коробку, чтобы та не дергалась, не сдвигалась и не подскакивала при движении.
Сначала почувствовала запах, потом удар под колени, упала. Заветная коробка дернулась и сползла на меня. Услышала Сашкин голос:
— Замерзла? Сейчас согрею!
Меня вызверило! Дело к полудню, на улице плюс 25 или выше! Ирку в угол зажал, сверху всем весом на девчонку навалился. Та от вони этого скунса задыхается. Заветная коробка в опасности!
— Вон из машины! Р-р-растрига!
Сашка. с ловкостью каскадера выпрыгнул из кузова. Не знаю, что его убедило, мой рык, ярость или незнакомое слово? За матерное принял?
Ира тряслась в переднем углу кузова. В темных глазах стояли слезы.
— Лен, не оставляй меня с ним наедине. Сядешь между нами?
— Что он здесь может тебе сделать?
— Уже! — и молча расстегнула блузку, и заплакала.
— Как я Лёшеньке своему покажусь? Как ему мне верить-то?
Я смотрела на нее, понимала, что буду ей помогать, но оставлять безнаказанным этого урода не стану.
— Ир, слезами горю не поможешь. Павлу Петровичу скажем?
— Нет. Поле сорву.
— Ладно.
За полотном тента послышался голос Павла Петровича.
— Ирина, выше нос, улыбку на лицо. Чи-и-из, подруга! Пойдем дурить наших мужиков и под шумок вершить великие дела.
Выскочив из кузова, направилась к начальнику.
— Павел Петрович, нам с Ирой надо в магазин и аптеку, нашу аптечку пополнить. Это займет примерно час пятнадцать. У меня к Вам просьба. Расстригу нашего отмыть, кровельных ножниц у нас нет, чем резать его одежду будем?
У Павла Петровича на лице нарисовался вопрос.
— Местная газировка «приваривает» одежду к телу насмерть. и амбре немножко умерим. Мы еще одну газовую атаку не переживем. И еще Павел Петрович, надо в этом гастрономе докупить — несколько бутылок минеральной в дорогу. У нас вода в расхожей фляге кончается. Конфитюр местного производства, судя по цвету очень вкусный. В эксперты возьмите Павла Герасимовича. Он понимает в этом толк. Банки восьмисот граммовые, количество рассчитывайте сами. В гастрономическом отделе видела полукопченую колбасу из конины. Без Вас покупать не решилась. В овощной отдел обещали завоз …
— Елена Владимировна, я запишу …
Я продиктовала ему ещё четыре позиции, среди них были «конфеты шоколадные производства «Красный Октябрь» или из Прибалтики с темной начинкой — 200 г»
Снова на лице сурового начальника вопрос, в глазах любопытство.
— Вкусный сюрприз, молока купила… Павел Петрович кассовые и товарные чеки отдельно по отделам. Галочки, не забудьте галочки!
Начальник рассмеялся. Я впервые услышала его смех, теплый в басовых тонах и тихий.
— Всё?
— Нет. В кузове лежит коробка в крафте, я не успела ее закрепить. Там яйца. Павел Петрович. Переукладка. Фляги. в одной литров пять, вторая почти полная. Но сначала студента-расстригу отмыть.
— Почему расстрига?
— Попов сана за что лишали? Либо за вольнодумство и крамолу, либо за неграмотное ведение служб. Выбирайте, студента нашего из института фьють за вольнодумство или за неуспеваемость? Мне необходимо встать к плите часов в пять, чтобы в 7 ужинать.
Господи! Благослови Женщину! Аптеку мы нашли быстро. В Пржевальске улицы идут параллельно, пересекаются под прямым углом, только расстояния между домами большие. Аптека, угловой дом, окна прикрыты шторами-циновками. Красный крест с двух сторон от входной двери. Обычная аптека, только небольшая. Деревянная стойка, на ней между столбиками укреплено витринное стекло с прорезанным окошком. Женщина за стеклом на вид лет сорока, лицо, для южанки редкость, с гладкой кожей без единой морщинки. Поздоровалась, представилась «Елена» в ответ «Акылай». {Умная Луна, кирг.} Подала ей приготовленный список и попросила:
— Подскажите, пожалуйста, как пройти к больнице, или травмопункту?
Женщина внимательно посмотрела на меня.
— Геологи? Гематома?
— Да и да.
— У Вас?
Она хорошо говорила по-русски с легким акцентом, короткими сдвоенными фразами-вопросами. Я показала в сторону молчаливой Ирины.
— Ударилась? Упала?
Ответила снова я:
— Сексуальное домогательство при свидетелях. Щипок. Гематома 3 см. на 5, поражена альвиола левой груди. Нужен акт освидетельствования без гинекологического осмотра.
— Когда едите? Куда?
— Через час. На север. Моюнкумы.
— Идем, посмотрю.
Я не очень понимала, зачем нужен осмотр аптекарше. Неважно. Ей хотелось верить, интуитивно, без сомнений…
Иришка стояла перед ней с расстегнутой блузкой, синяк стал чернее, больше и заползал под бюстгальтер, подбираясь к соску. Акылай поглядела на меня, я кивнула — да растет, кому-то крикнула, — Арслан! {Лев кирг.}
Сама писала записку. В комнату забежал мальчик лет восьми, поздоровался, не глядя на Иру.
— Внук доведет, там не врач. Но больше медсестры.
— Фельдшер?
Она закивала, придержала рукой мой список, кивнула, идите мол, и начала проворно выбирать из шкафов бинты, мази, лекарства.
Дома Пржевальска стоят далеко друг от друга. Между ними много зелени, высокие раскидистые деревья, кусты. Через эти заросли в разных направлениях, пересекаясь и растворяясь в зарослях вьются тропинки. Мальчик бежал, мы неслись за ним, едва успевая увидеть перед поворотом спинку в красной рубашке. Минут через пять мы выскочили на улицу перед зданием двухэтажной школы. За ним, метров через пятьдесят, утопая в зеленой заводи платанов стоял дом, похожий на шале с ломаной двускатной крышей… Арслан заглянул в открытую дверь и громко крикнул:
— Рани! {Королева, Тайна, инд. }
На пороге появилась Королева. Среднего роста, белый халат не мог скрыть изящной фигуры, на голове красивая, странная конструкция. Не то косынка, не то шапочка, она полностью скрывала волосы. На широкой ленте спереди вышит тамбурным швом крест. Халат ниже колена, с разрезом по правую сторону не скрывал брюки, вернее шаровары, стянутые у щиколотки шнурком с небольшой алой кисточкой. Весь наряд из белого, кремового оттенка шелка струился обвивался вокруг женской фигуры, придавая ей таинственность. Все это было интересно и необычно, хотелось взять в руки кисть. Но у нас было срочное дело.
Рани хорошо говорила по-русски, и быстро «просекла» ситуацию. Провела осмотр. Потом она позвала:
— Люся! Нужна помощь. Надо составить протокол осмотра и написать на двух языках. Я напишу на киргизском, ты на русском.
Официальный документ был написан по всем правилам 1978 года. Кто бы мне сказал, что составит его женщина, одетая по моде 2020? По дороге в аптеку Ира спросила:
— Зачем? Мы его Павлу Петровичу отдадим?
— Нет, конечно. Зато припугнуть можем.
— Лен, почему он так со мной? Я же повода не давала, сразу сказала нет.
— Сашка — зануда, самовлюбленный упрямый дурак. Чем такие мужики отличаются от настоящих? С ним легче переспать, чем объяснить, что он не нужен.
— Нет уж! Можно, я буду с тобой в палатке жить?
— Безусловно.
Из аптеки мы вышли очень довольные. Я царским подарком Акылай, мне продали шарик темнокоричневого цвета размером с очень большой грецкий орех — мумиё. А Ира воспряла после моих слов:
— Живем, Ирка! Я уверена, разгоним мы твой синяк, следа не будет. Я о мумиё только читала, это редкость легендарная, а вот видишь кто-то нашёл.
Львёнок, бегом, вывел нас на площадь гастронома.
— Арслан, стой! Ирина! У тебя московские леденцы есть?
У нее в сумке, она не расставалась с ней во время нашей эпопеи, долго копалась, но выудила из нее штук шесть карамелек «Прозрачная» и завернутый в прозрачную упаковку трехцветный леденец.
— Держи, Львенок! Из Москвы.
Довольный ребенок поблагодарил, попрощался и поскакал на воображаемом коне совершать свои подвиги.
Считайте эту проду измышлизмом следователя — любителя. Это только первоначальная версия событий, с который начинает детектив, приступая к расследованию.
Павел Петрович Шиловский был очень крупным ученым. Он пользовался большим авторитетом и как человек. В результате он несколько лет входил в Ученый Совет и был членом парткома ИГЕМа. То есть он обладал реальной возможностью влиять на судьбу почти любого человека, работавшего в ИГЕМе. Михаил стремился к защите кандидатской диссертации и надеялся получить отзыв на свою научную работу у Шиловского.
В геологии, как и в любой другой науке, как метод исследования, существовал и существует статистический анализ материала. Геология в 60-80 годы 20 века во всем мире еще только начинала сначала задумываться, а концу этого периода в развитых странах начали формировать вычислительные структуры. Они позволяли создавать математические модели на основе всего собранного материала и просчитывать их на больших стационарных машинах вычислительных центров. В реалии тех лет геологи пользовались описательными и сравнительными методами исследования образцов, полученных в поле.
Это отражалось в многостраничных отчетах. Наше пребывание в предгорьях Тянь-Шаня под Фрунзе и было вызвано желанием составить черновой отчет и подготовить материалы для пересылки в аналитический отдел ИГЕМа. В этой работе ему должен был помогать и активно, второй геолог — Михаил. Отличная возможность, чтобы узнать уровень профессионализма и отношение к работе молодого геолога.
Следствие не знает, какими перипетиями сопровождалась их совместная работа. По лицу Павла Петровича, всегда очень сдержанного, прочесть, что он думает нельзя. Многие молодые. считают такую работу черновой, бумажной и не интересной. Миша открыто такого отношения не показывал. Он не увиливал, но и должного интереса не проявлял — слишком часто отлучался от стола. Гораздо больше времени он уделял Сашку, которому втемяшилось в голову за три дня научиться играть на Мишкиной гитаре. Известно, мужик, что бык … {Н.А. Некрасов. «Кому на Руси жить хорошо»} Нетрудно понять недовольство Павла Петровича.
Сашок с упоением, без передышки терзал струны несчастной гитары и издавал такую какофонию звуков, что и глухой бы убежал. Я отпросилась на этюды … и, … проштрафилась. Павел Герасимович отправлялся на ближайшие горки за весенними грибами. Гордясь добычей, ставил небольшой брезентовый мешок мне в кухню и заваливался спать. Немудрено, что даже незыблемая сдержанность и большое терпение Шиловского лопнули. После ужина он объявил выговор мне за знакомство с аборигенами и обменом девайсами.
Я быстро сделала шарж на одного из них на фоне соплеменных гор и за это получила в свое распоряжение великолепного ахалтекинца. Вернувшись в лагерь, я вознесла панегирик всей породе, и этому экземпляру в частности. Нам троим досталось по выговору. Мне за риск, Мишке и Сашке за какофонию, а Пал Герасимовичу предложили заняться ТО. Мои слабые возражения, для меня кандидата в мастера спорта по преодолению препятствий, риска не было, только ухудшили ситуацию. Нам было объявлено, что завтра будет проведен инструктаж по технике безопасности, правах и обязанностях сотрудников в полевых условиях, а также ответственности за неразглашение тайны. На стол был явлен талмуд страниц на сто и амбарная книга. После последней записи начальника, на отдельной странице была расчерчена таблица «Инструктаж» по всей форме — столбики, строчки, фамилии, место для подписи.
Зачем я только ему идею об амбарной книге подсунула?
***
Мишка обиделся на меня за то, что я отказалась с ним переспать. Нелестное предложение было хамским по сути. Прилюдное, циничное до грубости, тем более, что все только начали расходиться после скромного праздничного ужина в честь дня рождения моего сына. Я вообще ни с кем не собиралась вступать в подобные отношения ни до, ни после. А на язык всегда была остра. Я как-то забыла этот момент, вспомнила только сейчас, когда пишу эти строки. Мой ответ хаму стерся из памяти. Шиловский, промолчал, но запомнил Мишкино выступление.
Вероятно, отказ взять мой подарок сыну, был мелкой местью Михаила.
В поле бывали разные ситуации, в том числе и романы. Но, всегда по обоюдному согласию. В моём случае начальник не мог вмешаться.
Наша страна недаром называлась страной Советов. Правящей партией в стране (несмотря на разные названия) была Коммунистическая. Именно она определяла внешнюю и внутреннюю политику страны. Верховный Совет народных депутатов: — прерогативой этого органа была разработка общей Конституции для всей страны, включая Союзные, Автономные, Края и автономные области. Именно Советы республик, Краев и автономных областей имели право разрабатывать законодательную базу для своих регионов с учётом местных реалий на основе Конституции СССР. Все властные структуры имели органы исполнительской власти. И все работали в тесном контакте с партийными органами.
Большинство людей, живших в СССР принимали Конституцию и законодательство своих республик. Но оставались традиции, семейные уклады, неписанные законы поведения, правила, определяющие поступки человека и отношение общества, среды, в которой он, человек, их совершал. Существовала тесная связь между идеологией и сознанием гражданина. И опять же «но». Я не знаю, каким словом, каким термином назвать особое явление. Это право наказывать за нарушение морали, ложь, лицемерие, эгоизм, трусость и неоказание помощи, не попадавшие в силу конкретных обстоятельств под действие уголовного законодательства.
Этим правом оперировали четыре структуры, имевшие место быть в любом, повторяю в любом коллективе Советского Союза, начиная с колхозной бригады и заканчивая высшими управленческим аппаратом. Странно, да? Все, кто жил при советском строе прекрасно знают, что такое треугольник, нет не чертежный инструмент. В треугольник входил руководитель предприятия, председатель партийного бюро или ячейки и председатель местного комитета профсоюзов, сокращенно местком. Они решали вопросы о премиях, регулировали очереди на получение квартиры, решали дисциплинарные вопросы и т.д. И последней четвертой стороной были запротоколированное решения общего собрания трудового коллектива. К 1978 году решающий голос собрания был по факту заменен рекомендательным.
Задуманная схема была создана для справедливого разрешения социальных проблем рабочего человека. Но, к сожалению, во время правления Брежнева, формально сохраняя статус защитной структуры, она часто работала против него.
В закрытых сообществах, а вся советская геология была именно таким, добавлялись ещё вопросы сохранения государственной тайны.
А теперь попробую объяснить более человеческим языком, почему преддверие майских праздников стало точкой бифуркации в отряде.