Поезд домчал Хью до Брюсселя за час. Когда Хью вышел на Северном вокзале, то уже смеркалось. Брюссель гудел как растревоженный улей. Барбер не любил столицу, которая напоминала ему о неудаче в университете и позорном отчислении. Город не казался гостеприимным и уютным, он давил своей архитектурной мощью серого и коричневого камня, стрельчатыми окнами и башнями старых зданий центра. Хью узнал в справочном бюро маршрут городского автобуса и прямиком направился к Густаву Граббе, надеясь на благосклонность судьбы.
Дверь после недолгого звонка ему открыла жена Граббе. Молодой детектив отрекомендовался своим именем, сообщил, что прибыл из Антверпена, да еще и является сыном покойного Ганса Барбера. Мифру Граббе слезливо подивилась его приезду и ласково пригласила войти. Густава следовало подождать, он был на вечерней пробежке в парке. Годы, годы… Берут свое, и за здоровьем следить надо гораздо пристальней.
В разговорах о погоде и новостях Антверпена, о матери Барбера, Свене и Ингрит Свенсонах, делах агентства прошел битый час. Деликатная Мари Граббе не задавала вопросов о цели приезда Хью Барбера, а осторожный Хью умалчивал об этой цели.
Густав Граббе, войдя в квартиру, сообщил о себе трубным голосом, напевая популярную мелодию:
— Я пришел дорогая, пришел без букета, надеюсь, меня ты простишь!
— Густав, милый, — ласково откликнулась жена. – у нас гость.
В комнату вошел высокий плотный мужчина. Бритая голова с могучими складками на шее, мясистые нос и губы, второй подбородок говорили о том, что Густав любитель вкусно покушать и недурно выпить.
— Кто таков? – прогремел Густав, — студент-задолжник?
— Добрый вечер, господин Граббе, — улыбнулся Хью, — я Хью Барбер, из Антверпена.
— Ба! – взревел толстяк, сжимая Хью в объятиях, а затем, отстранив парня от себя внимательно осмотрел его, обнимая за плечи. –Нет, не Ганс, не Ганс. Вылитая Марта!
Хью невольно засмеялся.
— Что же ты не кормишь дорогого гостя? — Густав грозно засверкал глазами на жену, и та бросилась накрывать на стол под подбадривающие возгласы муженька. – Срочно этому парню половину барашка да треть быка, да десяток-другой пирожков с ливером, да парочку каплунов на вертеле! Мне кефир, только кефир и творожок, да, пожалуй, пару печёных яблочек! — и уже обращаясь к Хью, добавил, — а меня можно по-простому называть — Густав.
С этими словами Густав пригласил Хью за стол, а сам переоделся из спортивного костюма в домашние брюки и просторную рубашку. Далее последовал обильный ужин и повтор новостей о захолустном Антверпене и его провинциальных жителях. После жареных колбасок и доброй порции тушеных овощей вместо трети быка, Хью разомлел. Теплый прием был в начале, что же его ждало потом?
— Давно я не бывал в Брюсселе, — начал Хью, постепенно подбираясь к теме беседы. – с тех пор как меня бесславно выгнали с юрфака.
— Э, брат, — засмеялся басом Густав, — на этом жизнь не кончается. Меня вот из полиции попёрли, но я не потерялся! Мы – мужчины, на войне как на войне!
— Вы удивитесь, но я приехал как раз в связи с историей, из-за которой вы … переехали в столицу, — деликатно начал Хью.
— Нет, не удивлюсь, — засмеялся Густав, — я тёртый калач, да и за новостями слежу. Смотрю-смотрю да и выжидаю, кто же приедет ко мне за толстой красной папочкой.
— У меня крупные неприятности, Густав, — продолжил Хью. – я выхожу по делу о новом пожаре на вилле «Синий вереск» подозреваемым.
— О как! – восхитился Густав. – ну, это разговор не на полчаса, перейдем давай-ка в мою обитель да и потолкуем.
«Обитель» преподавателя Граббе был под стать хозяину. Дубовая тяжелая мебель, купленная явно не на распродажах, широкий письменный стол, уставленный чугунными пресс-папье и пепельницами, три массивных книжных шкафа украшали обстановку рабочего кабинета Густава. Три мягких гамсуновских кресла расположились возле кофейного столика. В одно из них сел молодой детектив, а в другое – бывший сыщик. Хью почувствовал доверие к Густаву, несмотря на нелестную характеристику, котору ему дал психиатр Зильберштейн. Стараясь скрыть большую часть правды, Хью Барбер рассказал свою историю. О том, как его наняла неизвестная дама, представившаяся Лилиан Майер, как он вел дела через ее представителя Юргена Баха, как он нашел в Мюнхене Бориса Казарина и Лауру Брегер, как смог снять отпечатки пальцев Лауры, как провел идентификацию личности, как составил липовый отчет и как отдал настоящий отчет Лилиан Майер. О том, что он влюбился в Юджину, и о том, что встретился с ней вновь в Антверпене после второго пожара, Хью умолчал. Дальше Хью рассказал о том, что его подозревают в связи с недавним убийством на вилле «Синий вереск» и вызывают в этом качестве на допрос. Густав слушал, не перебивая, покачивая от удовлетворения головой. Ему, видно, приносило удовольствие, распутывание странных детективных сюжетов.
— Скажи мне, — спросил он после рассказа молодого сыщика, — сам –то ты вошел в сговор с Юджиной?
— Разумеется, нет. – Хью лгал виртуозно, — она обвела меня вокруг пальца, и сам я был уверен в том, что легко ее поймаю да притащу в Антверпен. А она оказалась хитра…
— Тогда почему отправил липовый отчет своему заказчику по контракту? – продолжил допрашивать Густав.
— Наверное, почувствовал неладное. Мне показалось, что этот Юрген Бах ведет двойную игру. С Майер –то я больше не виделся и не говорил с ней, разве что один раз перед отъездом, да и то в телефонной трубке были помехи.
— Интуиция сработала, — кивнул удовлетворенно Густав, и Хью не стал его разубеждать.
— А что в полиции есть на Юджину Майер?
— Показания Бо Олливен, которая сказала, что все это сделала малышка Майер, и какие-то улики на месте преступления.
— Тебя ничего не смущает? – ухмыльнулся Густав.
— Смущает. Бо Олливен умерла. Констант неизвестно где, — Хью ничего не говорил о Константе господину Граббе, — улики можно сфабриковать.
— И малышек Майер в семье двое, — засмеялся Густав, — не забывай о Миранде.
Хью обалдело хлопал глазами.
— Не знаю, что ты будешь делать, мой мальчик, но я, помня дружбу с твоим отцом, кое о чем тебе поведаю. – Густав, кряхтя встал с кресла и достал из книжного шкафа у стены толстую красную папку. – Вот она, история Юю Майер и всей когорты этих зажравшихся миллионеров, — любовно похлопал Густав по папке.
— И вы вот так ее храните? – удивленно спросил Хью.
— А что ей сделается? – усмехнулся Густав. – Лилиан Майер за нее прилично заплатила, полиции она не интересна, а Миранда Майер может о красной папочке и не знать, — Густав подмигнул Хью.
— Вы дадите эту папку мне? – с надеждой сказал Хью.
— Конечно, — с удовлетворением в голосе сказал Густав, — только хочу тебя предупредить. Второй раз за нее Лилиан Майер не заплатит, — и господин Граббе загромыхал своим густым смехом, довольный своей шуткой.
— Расскажите лучше словами, что важно, — Хью бережно взял папку из рук Граббе.
— Самого важного-то в папке и нет, — отсмеявшись сказал Густав. – а важное в ней то, что не следует становиться на пути этих людей. Они своих-то не жалеют, а чужих просто растопчут как слон муравья. Я-то этого поначалу не понимал. Вел расследование как полагается, копал как та ищейка. А как вышел на след – и вовсе потерял чувство осторожности. Вот тут Майерша меня и прижала. Это все равно, что ловить черную кошку в темной комнате, когда ее там и в помине нет.
— Вы уверены в том, что Якоб Майер остался жив в 1972 году? — спросил Хью перед тем, как прочесть папку.
— Да, как в том, что ты сидишь передо мной.
— И у кого же может быть мотив для его второго убийства? Да еще и обставлено все так, как и в прошлый раз… Просто мистика… – стал размышлять Хью Барбер.
— Думаю, что ответ на этот вопрос лежит не в плоскости мистики, а в плоскости денег. – Густав засмеялся, обнажив свои крупные желтые зубы, и стал похож на старую собаку-ищейку. – Все мотивы сводятся к трем банальным китам, на которых держится старушка – земля: власть, деньги и похоть. И я не знаю, сколько мотивов тут…
Густав снова поднялся из кресла, затрещав суставами в локтях и коленях.
— Не знаю, где ты остановился, но рекомендую переночевать у меня. По старой дружбе с Гансом, не могу тебя выставить на улицу посреди ночи. Только, чур, дверцей холодильника не хлопать, я сплю чутко. Мария постелет тебе в гостиной на диванчике.
Хью не стал спорить. Через час, когда семья Граббе угомонилась в спальне, Хью приступил к чтению. Он читал до утра, дивясь скрупулёзности детектива Густава. Все недостающие кусочки пазла складывались в общую картину.
Детектив направился к дому, чтобы поговорить с Зельден. Он ведь так и не расспросил её о брате и ничего не узнал о том, как она сама пришла в «Зеленый рай», зачем привела туда его, Хью, и какова была роль Зельден в этой истории.
Хью забежал для начала в свою квартиру квартиру, уверить мать, что с ним все в порядке, но войдя туда, Хью увидел, что мать в квартире не одна. С нею рядом следователь криминального отдела Винсен Мортен, которого Хью хорошо знал. С неприятной стороны. Под ложечкой засосало.
— Привет, Хью, — Мортен пожал ему руку и уставился своими черными угольками глаз прямо в переносицу. Неприятный, тяжелый взгляд.
— Арестовать меня пришли? — неудачно пошутил Хью.
— А есть за что? – так же вопросом отшутился Мортен.
— Я оставлю вас, — мать поднялась со стула и ушла греметь посудой в кухню.
Барбер подошел к окну и выглянул на улицу. Наряда полиции не было, полицейских машин тоже, но он бы их заметил еще при входе.
— Вы по поводу кражи из квартиры Зельден? – спросил наудачу Хью.
— Нет, — следователь достал сигареты и попросил разрешения покурить, но Хью кивнул в сторону кухни и покачал головой. Следователь со вздохом убрал пачку в карман плаща, который не снял при входе в квартиру. – Я по поводу жалобы на тебя, как на действия частного детектива.
— С каких это пор лицензионные вопросы волнуют криминальный отдел, — осведомился Хью.
— Лилиан Майер считает, что ты помогаешь убийце, прикрываясь частной детективной деятельностью.
— Ах, Майер… — Хью усмехнулся. – и кто же кого убил?
— Как считает Лилиан Майер, убит её сын Якоб. И вроде бы ты в курсе, кто это сделал.
— Конечно, в курсе, — с улыбкой сообщил Барбер, — вся страна в курсе. Его в 1972 году убила малолетняя Юджина Майер.
— Да, с тобой придется непросто, — покачал головой Мортен. – Полицию не интересуют дела давно минувших дней. Сейчас мы занимаемся двойным убийством трехдневной давности, и покушением на убийство.
— Двойное убийство? – поинтересовался Хью.
— Да, при пожаре погиб не только Якоб Майер, но и умерла сегодня утром в клинике Бо Олливен. Между прочим, перед смертью, она сказала, что убийца – малышка Майер. А Констант Смолланд и вовсе пропал, бесследно.
У Хью по спине пробежал холодок, но он молчал.
— Ты играешь в плохие игры, парень, — сочувственно сказал Мортен. – предлагаю тебе поговорить по душам. Ты пока не подозреваемый, а свидетель. Возможно, тебя ввели в заблуждение. Возможно, тобой попользовались. Ты даже можешь не знать обо всех обстоятельствах. И дело Майеров – это не твое дело, а полиции.
Хью продолжал молчать, удрученно покачивая головой.
— Я вижу, что ты не готов поговорить. Я приду завтра, в это же время. Подумай, чем ты можешь себе помочь. Юджине ты уже не поможешь. – Мортен неожиданно ласково похлопал Хью по плечу.
— Ваши подозрения строятся только на показаниях Бо Олливен? – спросил Хью Барбер.
— Нет. Пропала машина Якоба Майера. Способ убийства – тот же самый, поджог. Есть и прямые улики с места происшествия – отпечатки ее пальцев на столовых приборах, в доме. Юджина была на вилле…
Хью покивал головой.
— А Бо Олливен сказала что-то конкретное?
— Нет, она только сказала, что всё это – дело рук малышки Майер. Это если говорить дословно.
Хью включил чайник и снова отошел к окну. Он стал слишком чувствительным и нервным, что ему совсем не нравилось. Надо уметь быстро успокаиваться и концентрировать внимание. Резко повернувшись, он сказал Мортену:
— Я буду говорить с вами, но скажу только то, что считаю нужным. И говорить я буду в присутствии…
— Адвоката? –насмешливо спросил следователь.
— Нет, комиссара полиции и всей группы, которая ведет расследование. Также я приглашу журналистов, не менее двух. И своего шефа – Свена Свенсона.
— Странное условие.
— Нет, не странное. На меня ведется охота. И я хочу, чтобы как можно больше людей узнали то, что знаю я. Это в интересах моей безопасности.
— Когда ты будешь готов говорить? – спросил следователь.
— Завтра, в это же время, в отделе полиции.
Следователь ушел, не прощаясь. Выпив крепкого кофе в одиночестве, подивившись тактичности матери, Хью принял решение немедленно ехать в Брюссель. Ему было необходимо поговорить с Густавом Граббе, по крайней мере, у него было немного времени, чтобы попытаться его найти. Университетов не так много, если Густав преподавал, то его адрес дадут в учебном заведении.
Быстро связавшись по телефону с приятелем отца – криминальным хроникером Жаком Девре, Хью вкратце описал свою бедственную ситуацию. Жак согласился присутствовать при допросе подозреваемого Хью Барбера, так как запахло жареным и репортерской удачей. Также Жак любезно предложил помощь молодой сотрудницы Лизы Шульц из газеты «Еженедельник Антверпена». Хью было не до мелочей и тонкостей. Лиза так Лиза. Хью повесил трубку и стал собираться в путь, мать вышла из кухни и сказала, печально глядя на Хью.
— Мне кажется, что у тебя серьезные неприятности, сынок. Не хочешь со мной поделиться? – мать сложила руки под фартуком, седые волосы растрепались, морщинки вокруг глаз влажно поблескивали.
— Я тебе расскажу все, как только приеду из Брюсселя, — пообещал Хью.
— Зачем тебе в Брюссель? – спросила мать
-Мне надо повидаться с Густавом Граббе.
— А ты знаешь, куда ехать? – усомнилась мать.
— Поищу в адресном бюро, спрошу в университетах… — пожал плечами Хью.
Мать подошла к комоду и достала из верхнего ящика большую шкатулку. Из нее она извлекла яркую открытку и протянула ее Хью со словами:
— Это Густав меня с Пасхой поздравлял, он каждый год поздравляет меня. Иногда по телефону, иногда открыткой.
Хью обнял мать, не найдя слов благодарности.
— Густав странный человек, но в сущности не плохой, — сказала мать. – его сильно подкосила история с увольнением из полиции. Отец даже хотел его взять в детективное агентство, но Густав сказал, что устал от работы сыщика и уехал в Брюссель. Он преподает в полицейской академии.
Кристин Белли мочала, побалтывая стаканчиком со льдом. Длинные пальцы ее прекрасных рук побелели.
− Возможно, вы захотите посчитаться с Лилиан Майер… — продолжил Хью Барбер.
− Кто вы, и откуда пришли сюда? — спросила Кристин уже без улыбки
Хью предъявил свое удостоверение.
− Кто вас нанял? — спросила Кристин.
− Меня нанял член семьи Майеров, чье имя я вынужден держать в секрете, но который хочет помешать планам Лилиан Майер насчет ее сына.
− Разве Якоба не убили повторно? – скривила губы Кристин.
− Это доподлинно не известно, труп не опознан, от живого Якоба нет вестей, — соврал Хью.
− Что же я могу вам сказать из того, чего вы и сами не знаете? Я вижу, что вы осведомлены достаточно, — усмехнулась Кристин.
− Мне надо знать правду о том, какие у Якоба были финансовые планы в 1972 году, и как они расстроились.
− Я знаю ситуацию только в общих чертах, молодой человек, — Кристин села в кресло напротив, закинув ногу на ногу, обнажив чуть выше колена прекрасное бедро в атласном чулке. — Вряд ли мой рассказ будет вам чем-то интересен.
Хью улыбнулся ей и потянулся, чтобы чокнуться бокалами.
− С другой стороны, вряд ли я уже ухудшу ту ситуацию, в которую попал бедный Якоб, — словно размышляла вслух Кристин.
− Учитывая, что он все-таки вас предал, стоит рассказать, не так ли?
− О, вряд ли слово «предал» можно отнести к Якобу. Вот уж его никак нельзя было назвать верным или искренним. К сожалению, я слишком поздно это поняла. Люди нужны ему были постольку, поскольку они помогали решать ему какие-то свои задачи. Типичный Майер, — заключила хозяйка галереи.
− Значит ли это, что вы согласны побеседовать? — уточнил Барбер.
− Да, только прошу не включать диктофон, — попросила Кристин.
− Разумеется.
− С чего же начать? — задумалась красавица, приставив картинно пальчик ко лбу. — С того, как Лилиан Майер расстроила нашу свадьбу или с того, как она расстроила планы Якоба по слиянию компаний? Планы сына не учитывали ее мнение, а потому подлежали исправлению по-майеровски. Я была не уверена в своей помолвке. Меня не пугало наличие у Якоба двоих детей, и даже стервы-мамаши, которая пыталась вмешиваться в любое принимаемое Якобом решение. Меня пугало другое: сам Якоб, который проявлял абсолютное безволие. Он был что называется — тряпка. Да-да, — не удивляйтесь. Можно противостоять любым трудностям и проблемам. Но нельзя противостоять самому себе. Если говорить о Якобе, то единственный эпитет, которым можно его описать, — «лентяй». Милейший, умнейший, образованнейший… Лентяй. Он любил книги, живопись, музыку. И если бы читателям, зрителям или слушателям платили деньги, он бы несомненно обогатился.
− Интересная характеристика, — заметил Хью.
− Многолетние наблюдения, — хмыкнула Кристин. — После того, как Верона Майер впала в депрессию, он не нашел ничего проще, как запереть ее в психиатрической клинике. И это теперь, когда депрессию можно было лечить и дома, и вполне успешно. — красавица поправила юбку на коленях. — В общем, он избавлялся от проблем самым кардинальным способом. Потому что был ленив, да-да, именно потому, что ему было лень возиться с человеком, пытаться его понять, помочь ему. Он все проблемы решал так: быстро и кардинально.
− Тем не менее, вы решили выйти за него замуж? — спросил Хью.
− Не знаю, за него ли… Или за империю Майеров, — откровенно сказала Кристин. — в любом случае, этот проект оказался моей неудачей. Иногда, впрочем, я думаю и наоборот. Кто знает, в какой психушке я бы оказалась, если бы вышла за него замуж, да чем-нибудь не угодила.
− Как же наступила роковая развязка в ваших отношениях? — подхватил мысль собеседницы детектив.
− Ах, да! Я несколько увлеклась. — спохватилась хозяйка художественного салона. – Развязка была, скажу я вам, весьма эффектная. Якоб был щедр, он помог мне с открытием этого художественного салона, что взбесило Лилиан Майер. Старуха считала, что из «Империи Майеров» не может утечь ни малейшего ручейка. Она устроила форменный скандал с битьем посуды и оскорблениями. И ее не волновало, что Якоб Майер был фактическим владельцем здания и всего оборудования в нем. На Якобе были завязаны все контракты, весь небольшой бизнес. А галерея — это не только выставки, это и оценка картин, и продажа антиквариата, и скупка ценностей, и реставрация. Это достаточно прибыльно и интересно. По крайней мере, это значит «не складывать деньги в одну корзину». Потребительский кризис возможен в пищевом производстве, ориентированным на простых людей. Но богачи даже в самые печальные времена «тощих коров» не изменяют своим привычкам. Галерею бы не тронули никакие кризисы.
− Я в этом мало разбираюсь, но звучит спорно, — сказал Хью.
− Так и Лилиан Майер считала. Она фактически расстроила нашу с Якобом свадьбу, но галерею отобрать ей не удалось, так как я настояла на «отступном». Галерея была передана мне целиком! Однако, Якоб решился на второй необдуманный и несогласованный шаг. Он хотел избавиться от «Пивной Империи Майеров, продав свою львиную долю Джорджу Визенготту из «Фуд продактс Интернешнл».
− Почему же не Лилиан Майер? Мать бы смогла купить долю. И овцы целы, и волки сыты, — спросил Барбер.
− Нет, у Лилиан никогда не было такой суммы, да еще и сразу. А у транснациональной корпорации, как вы понимаете, деньги были. Но поскольку это была сделка со сторонней компанией, то требовалось одобрение совета директоров «Пивной Империи Майеров».
− Совет директоров не был под пятой Якоба?
− Разумеется, был, поскольку Якоб владел контрольным пакетом, то голосование превращалось в формальность. Лилиан Майер узнала об этой сделке случайно. Что там у них произошло с сыном, я не знаю. Могу лишь догадываться. Но думаю, что она была настроена решительно. В общем, он хотел избавиться от доли — и он от нее избавился. Да притом очень оригинальным способом. Все его оплакивали, а он нежился на каком-то курорте.
− Вы поверили в его гибель?
− Все поверили, — усмехнулась Кристин Белли. — история выглядела очень убедительно, пока в смерти Якоба не обвинили малышку Юджину. Я вступилась за девочку, высказала всё в глаза Лилиан Майер, но она заявила, что мне не стоит лезть со своим мнением в их дела. И через два дня моя галерея была подвергнута атаке вандалов. Это случилось ночью. Все картины были изрезаны, все стенды разбиты. Сработала сигнализация, но никого поймать не удалось. Я понесла ужасающие убытки, которые не покрыла страховка. Потому что большой удар был нанесен именно моей репутации. Как видите, Лилиан умеет решать вопросы.
− Вы обращались со своими подозрениями в полицию?
− Полиция пела под дудку Лилиан Майер, меня бы никто и слушать не стал.
− Вы сказали, что стали сомневаться в том, что Якоб умер, когда в его смерти обвинили Юджину?
− Да, именно так. Я навестила Юджину в больнице. Бедняжка была помещена в ожоговый центр. Обычная муниципальная клиника, и это при деньгах концерна! Я была возмущена. — Кристин сжала кулачки и постучала по полированному подлокотнику кресла. — девочка была совсем одна, ей было одиноко, плохо. И она призналась мне, что к ней приходил отец. Сначала я не поверила, подумала, что это бред больного ребенка. Но Юю говорила так уверенно, и добавила, что отец просил перед ней прощения и пообещал забрать ее в Мюнхен, как только она поправиться. Согласитесь, на бред это не похоже.
− А после 1972 года вы виделись с Якобом? — спросил Хью. Кристин покачала головой.
− Нет, не виделась, но получила однажды от него странную открытку. Она пришла то ли из Греции, то ли с Крита. Это было примерно в 1980 году. Я ее не сохранила. Почерк был, несомненно, Якоба. Он приглашал меня приехать к нему на отдых. Подписи не было, но был обратный адрес.
− Вы не поехали? — спросил Барбер, хотя и так было ясно, каков будет ответ.
− Нет, — Кристин улыбнулась, — я была так рада, что история с Майерами кончилась, что не имела никакого желания ворошить прошлое и общаться с призраками. И как он себе это представлял: встреча старых друзей в романтической обстановке после всего, что было?
− Спасибо, мадам Белли, — Хью поспешил откланяться.
− Знаете, молодой человек, — Кристин тоже поднялась с кресла, — я прошу попусту не говорить о том, что вы встречались со мной. Но если нужно повторить сказанное в суде — я не буду скрываться. Надоело это майерское чванство, может, кто-то и собьет с них спесь. Я бы хотела посмотреть на это. До встречи!
Хью ехал по оживленным улицам и размышлял. Юю утверждает, что ей угрожает опасность, как и Борису Казарину. В этом Хью Барбер был уверен, иначе бы Юю не скрывалась от своей бабушки, полиции и властей, а при попытке её разоблачения не спряталась бы от Хью Барбера. Значит, Юю не до конца доверяет Барберу, что не могло не огорчать молодого детектива. Он всеми силами пытался убедить Юю, что не только находится на ее стороне, но и пытается распутать клубок дела Якоба Майера. Возможно, Юю считала, что Барбер как и Густав Граббе хочет заработать на ее беде? Сыщик терялся в догадках.
Мыслями он возвращался к дельцу Граббе. Тот подозревал, что Якоб Майер не погиб при пожаре, и видимо, не без оснований. Никто Якоба больше не видел, но почему бы Якобу было не совершить сделку с матерью и преспокойно жить, хотя бы и в другой стране? Хью жалел, что не узнал у Лауры подробностей о жизни Якоба после пожара, и даже вчера при встрече ничего у нее не спросил. А вот повторное убийство Якоба Майера имеет существенное значение. Потому что и Юджине угрожает опасность, поскольку она все еще наследница по завещанию.
Но, так или иначе, уверенность детектива в том, Якоб Майер не погиб при пожаре, крепла. Самым убедительным был тот факт, что труп полностью обгорел и для его идентификации понадобились вещи Якоба Майера. В пользу этой версии был и тот факт Лилиан Майер была против эксгумации трупа. Экспертизу ДНК не проводили. Версию о том, что глава империи был жив и представлял собой перманентную опасность для Лилиан Майер, следовало подкрепить доказательствами. Но для начала стоило все-таки проверить, были ли у руководителя «Пивной империи Майеров» в действительности финансовые проблемы, о которых умолчали следствию в 1972 году? Кому было выгодно исчезновение Якоба Майера и его мнимая смерть? Наследникам, возможным кредиторам, концерну? Это предстояло выяснить. Хью решил, что следует покопаться хорошенько в центральной библиотеке Антверпена, куда он и направился, не теряя времени. У Хью возникла также уверенность, что он идет по дорожке, проторенной Густавом Граббе. Но Хью следовало сделать собственные выводы. Слишком часто он нарушал «Принцип Кентавра», котором любил говорить его шеф.
Хорошенькая библиотекарша с вышитыми на кармашке формы фамилией и инициалами представилась Хью Барберу как Бригитта. Хью Барбер не стал придумывать вычурную версию, а сказал, что интересуется историей концерна «Пивная империя Майера» и попросил подшивку местных газет за период с 1970 по 1973 годы, то есть с запасом. Бригитта вежливо сообщила, что за указанный период все архивы сфотокопированы и могут быть любезно представлены Хью Барберу на фотопленках. Уже через час Хью проматывал километры пленки на аппарате для чтения микрофильмов. Якобу Майеру было посвящено довольно много заметок. То его кобылы брали на скачках призы, то он участвовал в открытии благотворительных вечеров, то на всю страну шумели фейерверки с фестивалей пива. Иногда на фотографиях рядом с Якобом появлялись Миранда и Юджина, всегда нарядные и довольные жизнью. Газеты упоминали о плодотворном сотрудничестве «Пивной империи Майера» с компанией «Фуд продактс Интернешнл», и на фотографиях Якоба Майера часто появлялся Джордж Визенготт, глава филиала в Антверпене. Его фамилию и данные о нем Хью Барбер на всякий случай выписал в записную книжку. Также Хью Барбер, памятуя принцип «лучше перебдеть, чем недобдеть» выписал фамилии и имена партнеров «Пивной империи Майера», которых насчитал около десятка, а также спортсменов, имена которых по нескольку раз упоминались рядом с именем Якоба Майера. Дважды Якоб Майер был сфотографирован в обществе хозяйки художественной выставки Кристин Белли, необыкновенно красивой блондинки. «Любовница» пометил в записной книжке детектив Барбер, вписав ее имя. Кристин упоминал в своем рассказе Констант.
Список лиц всё пополнялся, работа двигалась медленно. Далее следовали заметки о пожаре, некролог на Якоба Майера, скупые хроники дознания и краткие выводы из полицейского отчета, уже знакомые детективу Барберу.
1972 год не представлял особого интереса для Якоба Майера. Однако, газета «Деловой Антверпен» содержала краткую заметку за 07 июля 1972 года о том, что на расширенном заседании совета директоров так и не было подписано решение о слиянии «Пивной империи Майера» с компанией «Фуд продактс Интернешнл». Далее следовало интервью профессора Брюссельского свободного университета Ганса Баумана о тенденциях глобализации, которую бегло просмотрел взволнованный Хью Барбер. В статье говорилось о том, что расширение влияния иностранного капитала на развитие внутреннего рынка не всегда является благотворным. Как правило, это приводит к удешевлению рабочей силы, сокращению местного производства. В частности, приводился пример присоединения нескольких кондитерских фабрик к концерну «Сладкие облака», что в итоге привело к демонтажу линий производств, упрощению национальных рецептур, унификации продукции. С прилавков исчезли всеми любимые национальные лакомства: анисовые печенья и кубердоны. Хью Барбер почувствовал, что нащупал золотую жилу и продолжил чтение подборок. Но, к сожалению, больше ничего интересного за 1972-1974 год он не нашел.
Периодически попадались статьи, которые вырезала в свой альбом Зельден.
Итак, кто следующий в списке детектива для посещения? Кристин Белли или Густав Граббе?
Найти адрес Кристи Белли труда не составило, она всё еще оставалась хозяйкой художественной галереи в центре Антверпена. К ней и направился Хью Барбер. У него не было легенды, и он действовал наудачу. Удачей будет, если Кристин Белли захочет его принять вообще.
Кристин была в галерее, но большого интереса к разговору с Барбером не проявила. Галерея закрывалась на ремонт, и Кристин вела переговоры с подрядчиками.
− Не желаете ли нанять реставратора, который восстанавливал виллу «Синий вереск» после первого пожара? — спросил ее Хью Барбер.
Очевидно, что этот вопрос был задан в точку. Кристин Белли посмотрела на детектива с интересом, скрестив на груди руки, слегка откинувшись назад, словно оценивая сказанное.
− Я обещаю вам интересную беседу, — сказал Хью Барбер.
− А по виду и не скажешь, — усмехнулась красавица, но пригласила Барбера в свой кабинет.
И как же она не была похожа на свою коллегу из Мюнхена! Дамы одного возраста, но если мадам Гольдберг можно было отнести к рабочей беспородной лошадке, то Кристин, несомненно, была чистокровной арабской кобылкой. Тонкие стройные ноги, сильное мускулистое тело, знавшее тренажерный зал с силовыми упражнениями и беговую дорожку, высокая шея с гордой посадкой головы и роскошной гривой… Эту породу мог объездить опытный наездник, а вот обладать ею мог только богач. Якоб Майер, например.
− Желаете выпить? — дама предложила Барберу бренди со льдом. Барбер не стал ломаться и с удовольствием принял бокал.
− Что нужно молодому человеку от усталой служительницы муз? — игриво начала Кристин Белли.
− Мне нужна правда о событиях, предшествующих гибели Якоба Майера. Мнимной гибели в 1972 году, — уточнил Хью Барбер.
− С чего вы взяли, что мне что-то известно? — засмеялась красавица.
− Есть много свидетелей тому, что вы были близкими друзьями. А друзьям многое доверяют.
− С чего вы взяли, что я скажу вам то, что мне может быть известно, — продолжила игру в кошки-мышки Кристин.
− Якобу снова угрожают крупные неприятности. И, возможно, от него снова хотят избавиться. Вы можете этому помешать.
Люси-Мэй заметно повеселела, поставила букет в пыльную вазу на подоконнике и присела на край стола рядом с креслом, где разместился Хью Барбер.
− Что я могу сказать? — загадочно протянула Люси-Мэй. – Пожалуй, я могу дать портрет человека в общих чертах.
− А под диктофонную запись? — поинтересовался Барбер.
− Ну, если у тебя плохая память,- засмеялась Люси-Мэй., — то включай.
Подождав необходимых манипуляций, Люси-Мэй начала:
− Что я могу сказать об авторе текста? Будучи ребенком, эта девочка получала внимание только от отца, мать в ее воспитании не присутствует. Это приводит неизбежно к развитию представления о моноцентричности мира. Среднестатистический ребенок в той или иной степени тянется к центру мироздания, который для него представляет собой мать. В данном случае таким центром стал ее отец. Ребенок, воспитанный отцом, становится более хрупким и романтичным, как ни странно, но при этом, как правило, лишен инфантильности и лени. Судя по запискам в дневнике, девочка очень любит своего отца, она придумала ему ласковое прозвище «Папичка», часто упоминает его в своих записях. Ей важно одобрение ее поступков именно со стороны отца, и она же скрывает свои детские грехи именно от него. Так она выбросила чепчик за комод, куда явно «Папичка» не заглянет и не спросит, что к чему. Девочка подражает мужским персонажам, в частности, её тянет играть в пиратов, она копирует их лексику. Её друзья – мальчики. – предупреждая протестующий возглас Хью Барбера, Люси-Мэй продолжила. – Да, именно с мальчиками ей интереснее играть, ведь подружек она уничижительно называет «дура Зельден» и «рыжая Трулте», что свидетельствует о ее невысоком мнении о девчонках. –Люси-Мэй помолчала.
Хью, воспользовавшись моментом, задал волнующий его вопрос:
— Люси-Мэй, эта девочка могла поджечь дом и убить отца? Умышленно убить?
— Трудно сказать, на что способны люди, — задумчиво сказала Люси-Мэй. – У нас мало материала, чтобы делать выводы.
— Скажи свои предчувствия, — попросил Хью Барбер. – Фразы в дневнике «гори они синим пламенем» следователи восприняли именно буквально. Я говорил с инспектором Бруксом, он считает, что ребенок страдал шизофренией с пироманией.
— Не много ли патологий для одной маленькой девочки? — грустно усмехнулась Люси-Мэй. – Фразу про синее пламя девочка упоминает в дневнике часто, но вовсе не потому, что она пироманка. Если ты заметил, она играет в пиратов, а это выражение достаточно пиратское, свирепое что ли… Думаю, что фразе «гори оно синем пламенем» не стоит придавать больше значения, чем «черт бы тебя побрал». К тому же, психиатрической практике не известны случаи пиромании у детей. Шизофрения также проявляется в столь юном возрасте редко. У детей можно с легкостью диагностировать аутизм, слабоумие. Но можно ли выявить расщепление сознания выявить у ребенка восьми лет? Не знаю, не знаю…
— Что же ты скажешь по поводу эссе «Казанова»? Разве там не говорится именно о расщеплении сознания? О том, что девушка чувствует себя одновременно несколькими личностями? – не унимался Хью Барбер.
— Это интересный текст, — оживилась Люси-Мэй и пересела за стол, взяв в руки эссе. – Девушке не отказать в литературном даре. Как ты думаешь, больной человек считает себя больным, страдает ли он от болезни, относится ли к себе критически? Как правило, нет. Посмотри, что говорится о шизофрении в трудах известнейшего психиатра Курта Шнайдера. Все больные отрицают болезнь. С их точки зрения – больные – мы. Если мы обратимся к тексту, то мы видим фантазии девушки, причем не лишенные эротического подтекста. Это характерно для подростка. Приукрашивание образа своего героя, его романтизация, при одновременном избегании физического или словесного контакта с ним. Сама себе девочка кажется тоже героиней романа, интереснейшего романа с тайнами и грядущими разоблачениями. Как правило, эти фантазии развиваются у подростков, круг общения которых минимален или искусственно ограничен. Их жизненный опыт пока не богат, и они наполняют свою бедную событиями и эмоциями жизнь такими вот цветистыми фантазиями. Опять же я не вижу ничего необычного. Нет, это однозначно не шизофрения.
— Что же скажешь о письме, последнем письме, — задумчиво произнес Хью Барбер.
— Ничего для тебя нового. Учитывая что твой профессиональный интерес к девушке, был ей известен, то она попыталась, как смогла, донести до тебя мысль, что она никакая ни пироманка и не психопатка. Удивительно, что при своей проницательности ты ничего этого не заметил. – усмехнулась Люси-Мэй.
— Спасибо, Люси-Мэй. – Хью Барбер медлил, не уходил, словно ждал еще какой-либо подсказки от Иэн.
— Не за что, было интересно, — кивнула головой Люси-Мэй. – Несмотря на то, что ты не ввел меня в курс дела, я поняла, что речь идет о девочке из семьи Майеров.
— Как?! –поражено воскликнул Хью Барбер, который вымарал все имена и фамилии, которые могли хотя бы косвенно намекнуть на принадлежность документов к делу Юю.
— И хотя я живу в Антверпене всего три года, я же специализируюсь на трудных подростках. Все наши учебники о девиантном поведении детей содержат описания случая Юю Майер.
— Не может быть! – продолжал удивляться Хью Барбер.
— В литературе описан этот случай как классический случай детской шизофрении, но с отсутствием предполагаемых тобой симптомов пиромании и психопатии. Шизофрения – это многогранное явление, его даже трудно классифицировать как болезнь. Скорее всего, это состояние психики. Так вот, в учебниках, которые ты можешь полистать и сам, приводится описание состояния Юю Майер как посттравматического ступора. Например, в книге профессора Бреццеля ««Психопатологии в детском и раннем подростковом возрасте». Ни о каком расщеплении личности, пиромании, эротомании и подобном речь быть не может, если речь идет о шизофренике. Чтобы тебе было понятно, шизофреника зацикливает на чем-то одном. – Люси-Мей помочлала и добавила. — Я даже сомневаюсь, что все документы, которые ты мне принес, могут относиться к личности Юю Майер.
— Как это? – не понял Барбер.
— Если дневник относится к периоду детства Юю Майер, у которой потом диагностировали шизофрению, а именно посттравматический ступор, то она должна была сидеть как фикус в горшке, смотреть в одну точку, повторять монотонные фразы или однообразные движения. Развитие психической деятельности, ее поливариантность исключена. Крайне редко детей выводят из состояния ступора, но их эмоционально-волевая сфера, а тем более, интеллектуальное развитие, угасает.
— Так, — начал понимать Хью Барбер, — написанное эссе и письмо не могут быть плодом деятельности шизофреника. Ты же исходила из того, что девочка Майеров щизофреник?.
Дюси Мэй кивнула.
— Да, я брала за основу этот вывод. Принадлежность дневника не вызывает сомнения. Но и он не говорит о шизофрении его автора. Учитывая к тому же, что Юю Майер умерла, и никак не могла написать последнее письмо, то я не могу быть уверена, что это ее письмо.
— Очевидно так, — уверенно заявил Хью, радуясь тому, что не подставил Юю, раскрыв тайну, — А могла ли Юю Майер вводить в заблуждение психиатров, полицейских? Симулировать симптомы?
— О, нет, это исключено. Даже взрослый, опытный и подкованный симулянт не может продержаться долго, а тут речь о восьмилетней девочке. И о профессоре Бреццеле. Это светила с мировым именем, Хью.
— Что же ты думаешь о документах?
— Думаю, что тебя кто-то разыграл, — Люси-Мэй улыбнулась.
— Спасибо, Люси-Мэй. Ты мне очень помогла, — улыбнулся Хью Барбер и приобнял девушку.
— Не за что, приходи снова, с розами и романтическими письмами. По крайней мере, не скучно, — ответила ему улыбкой Люси-Мэй.
Хью Барбер ушел от Люси-Мэй в приятных размышлениях. Во-первых, он укрепился в уверенности, что Юю не совершала поджога виллы в 1972 году, и что профессор Бреццель действительно подделал заключение о болезни девочки, которая не страдала ни пироманией, ни шизофренией. А во-вторых, Юю и теперь не была больной психопаткой, которая могла совершить ужасные вещи. В третьих, Люси-Мэй не догадалась о том, что девочка Майеров жива.
Хью вернулся в квартиру Трулте и Федерика под утро. Юджины Майер он не застал, чему детектив не удивился. Он устал удивляться за последние дни. Она оставила записку:
«Дорогой Хью. Я знаю, что тебе будет неприятно мое очередное исчезновение. Однако, я вынуждена уехать в Мюнхен. Бориса надо срочно отвезти в безопасное место. Место, о котором не знают ни Майеры, ни кто-либо еще. Я свяжусь с тобой, как только эта задача будет решена. Я знаю твой адрес, в крайнем случае, я позвоню или напишу Трулте.
Люблю, Лаура».
Хью, обессилев, лег на диван и забылся усталым сном, проспав часов до восьми, он встал с трещащей головой.
Трулте тихонько уехала к ребенку, Федерико варил овсянку.
− Овсянка — завтрак чемпионов, — заявил безапелляционно он, демонстрируя мускулы. — Я съедаю ровно пятьсот граммов каши по утрам и иду в качалку.
− Замечательно, — рассеянно кивнул Хью и сел за стол в ожидании завтрака.
− Уехала наша Юю, — сказал банальность Федерико, помешивая в гигантской алюминиевой кастрюле. — что будешь делать?
− Не знаю, ничего не соображу, — сказал Хью.
− Юю не оставила инструкций? — осведомился Федерик.
− Нет.
Поглощая дымящуюся кашу, Хью внезапно осознал, что остался без дела. Никакого плана он не имел, Юю его ни о чем не попросила перед отъездом. На него накатила усталость и раздражение. Когда он был нужен — к его помощи прибегли, когда он выполнил свою миссию — от него отмахнулись, как от надоевшего домашнего питомца. Он даже не знал, чей труп был найден на вилле «Синий вереск» и жив ли отец Юджины. Он толком не успел поговорить с Лаурой.
− Спасибо за завтрак, — сказал он любезному Федерику. — я пошел, если что — звони. Трулте — привет. Она у тебя и вправду — красивая.
Хью нацарапал свой номер телефона, пришпилив записку на магнитик к холодильнику, и направился домой.
Матери дома не было, на столе красовалась записка, что она ушла на рынок за продуктами. На столе под салфеткой был оставлен завтрак. Но Хью, подивившись, как все го хотят накормить и облагодетельствовать, сел за стол и начал чертить кружки и стрелки, размышляя над своей печальной судьбой.
Что следовало делать, если делать было совершенно нечего?
Хью усмехнулся. Он вспомнил, что Юю вчера наняла его для запутывания и без того запутанного дела. Но распутался клубок довольно легко, только правда, которую узнал Хью, была никому не нужна. Или все-таки нужна?
Жизнь Юю была похожа на дурацкий кино-роман. Она всю жизнь пряталась, доверяла свою судьбу случайным людям. Была ли она счастлива и спокойна? Могла ли принимать сама какие-то решения и готова ли была к настоящей жизни?
Вот и теперь вместо того, чтобы решить свою большую проблему, она помчалась к Борису Казарину, который купил себе много лет назад дочь, ученицу и сиделку в одном лице. Знала ли Юю об этом и должна ли она была узнать?
Вопросы роились в голове юного детектива, который никогда раньше не задумывался о том, что есть добро, а что зло, руководствуясь исключительно простым принципом: «Что мне приятно, то и хорошо, и — наоборот». Он не знал, как поступить, но точно был уверен, что не может привести в свой дом девушку и сказать матери: «Вот Юджина Майер, приемная дочь миллионера, убившая своего отца, проведшая два года в психушке и семь лет в бегах. Мы решили пожениться». Впервые за свои недолгие двадцать шесть лет Хью осознал, что он мучительно влюблен. И хочет он того или не хочет, но должен быть рыцарем на белом коне, который увезет Юю в ее новую жизнь. И для этого он должен был разобраться в том, что же было правдой в этой самой мешанине фактов и сведений.
Найдя свои старые записки, Хью Барбер встретил имя Люси-Мэй Иэн. Улыбнулся своей «проницательности». Вот с кого следовало начинать поиски. Именно чужой и незамешанный в истории Майеров человек мог представить о Юджине объективные сведения.
Кроме того, опытный детектив Хью Барбер, каковым он себя считал, не мог отметать версию причастности к недавнему поджогу Юджины. Ведь в этой истории еще предстояло разобраться. Любовь и долг вступали в неизбежное противоречие.
В новом списке дел Хью Барбера первой стала встреча с Люси- Мэй. Она работала психологом кризисного центра, ее специализацией были трудные подростки. Несмотря на молодость, Люси-Мэй уже пользовалась авторитетом среди коллег и судебных органов, так как ее заключения были полными, обоснованными и не содержали противоречий и бессмысленных рассуждений. Хью Барбер дважды к ней обращался за советом, и всякий раз Люси-Мэй была безупречно точна в своих оценках.
Хью приехал в кризисный центр, где его встретила Люси –Мэй — смуглая брюнетка, коротко остриженная, с минимумом косметики. Она и сама походила на подростка. Её движения были резкими и угловатыми, воробьиными. Хаос на рабочем столе компенсировался аккуратностью в рассуждениях.
— Хью, привет, плохо выглядишь, — заметила Люси –Мэй.
— Стараюсь, — отшутился Барбер.
— С чем пожаловал ко мне? Твой телефонный звонок меня заинтриговал.– Люси –Мэй отбросила челку со лба.
— Я хочу, чтобы ты прочла кое-какие заметки, детский дневник, эссе и письмо уже взрослого человека. И составила психологический портрет этого человека, — увидев удивленно поднятые брови Люси-Мэй, Хью Барбер поспешил добавить, — разумеется, я понимаю, что времени в обрез, да и документов маловато, но дело не терпит отлагательств.
Увидев, что Люси-Мэй качает головой в раздумье, Хью добавил: «Это лично для меня, мне нужно разобраться, кто эта женщина. Я боюсь, что она психически больная. А я имел неосторожность ею увлечься…»
Люси –Мэй засмеялась:
— Врешь ты всё, Хью. Если бы ты был способен увлечься женщиной, тебя бы не остановила ее психопатия. И к тому же, я уверена, что ты сначала бы увлекся мной, а не искал бы романтики на стороне.
Хью засмеялся в ответ и протянул папку.
-Когда я должна тебе дать ответ? — заинтересованно посмотрела на документы Люси-Мэй.
— Желательно, вчера, — сострил Хью, — мне нужно позарез. Я подожду твоего вердикта, пошатаюсь по делам, а через три часа вернусь.
— Хорошо, но учти, — строго сказала Люси-Мэй. – ручаться за точность я не могу.
В три часа дня, с небольшим опозданием, Хью Барбер вернулся к Люси-Мэй с букетом поздних роз.
— Ничего себе! – удивленно воскликнула Люси-Мэй. – Я еще ничего тебе не рассказала, а уже удостоилась награды?
— Это тебе компенсация за то, что я искал романтики на стороне – отшутился Барбер.
Зильберштейн в халате сидел напротив Барбера, явно борясь со сном.
− Не работал по ночам со времен студенчества, — с извиняющей улыбкой доктор налил себе кофе.
− Уважаемый профессор, — начал Хью. — у меня очень мало времени. Я пока не знаю, что нам делать с Юю, но, возможно, ваша помощь еще понадобится. Давайте поговорим о деле
− Понимаю, — сказал Губерт. — я готов. После того, что сделал профессор Бреццель с моей карьерой — мне уже ничего не страшно. — Доктор почесал густую бороду и спросил: — Вы адвокат Юю? Мы под диктофон будем разговаривать?
− Я не адвокат, я детектив из частного детективного агентства «Барбер, Свенсон и сыновья», меня зовут Хью Барбер. — молодой детектив протянул удостоверение Губерту.
− Не слышал о таком, — улыбнулся доктор, — ну, да ладно. Начнем, а то утро близится.
− Расскажите, что вам известно о пожаре на вилле «Синий вереск» в 1972 году и о лечении Юджины Майер.
− О пожаре на вилле я знаю очень мало, из интереса читал полицейские отчеты. Так что владею информацией, доступной всем и каждому. Другое дело, как я эту информацию оцениваю. А оцениваю я ее через призму того, что мне стало известно о причинах пожара Юджины Майер и от Густава Граббе.
− Как вы познакомились с Густавом Граббе?
− Густав Граббе работал в антверпенской полиции, отдел расследования убийств. Он был включен в группу по расследованию инцидента на вилле «Синий вереск», но потом его выкинули из группы после скандала с Лилиан Майер. Густав Граббе был не согласен с основной версией следствия, и полагал, что нужно провести ДНК -экспертизу трупа Якоба Майера. Лилиан Майер была против, так как труп был опознан близкими. Но Густав не остановился на достигнутом. Ему удалось незаконно получить частичку трупа Якоба Майера и срез ногтя девочки, которая находилась в ожоговой клинике. Анализ показал, что эти лица родственниками не являются. Назревал скандал. Густав пришел напрямую к шефу полиции и потребовал эксгумации трупа. Ему заткнули рот. Лилиан Майер сообщила, что раскрыта тайна усыновления Юджины, и она не потерпит ее разглашения. Всё представили так, что не Якоб Майер — разгаданная загадка, а Юджина. В общем, Лилиан Майер потребовала увольнения Густава Граббе.
− И его уволили?
− Да. Отправили на пенсию. Но после этого, когда Юджину официально признали виновной в смерти Якоба Майера, когда она уже находилась на лечении в клинике под присмотром профессора Бреццеля, Густав Граббе нашел меня. Мне удалось с ним поговорить. Бывший полицейский решил поквитаться за свое увольнение и начал собственное расследование гибели Якоба Майера. Не знаю, что он накопал в этом направлении, но он собирался со всеми материалами идти к Лилиан Майер.
− С целью шантажа?
− Наверное. Я ему отсоветовал, и предложил продать сведения в какую-либо газету. Придать всё огласке. Поскольку я тоже считал Юю Майер невиновной в убийстве отца, то согласился сделать заключение о ее вменяемости.
− И вы его сделали?
− Да, сделал, но Густав Граббе меня обманул. Он не отнес свои данные в газету, а отдал их Лилиан Майер. В итоге, он получил свои деньги, а меня выкинули из клиники.
− Где же теперь этот шантажист? — спросил Хью.
− Этого я не знаю, но видел его случайно во время летнего отпуска в Брюсселе. Вроде бы он там обосновался и даже преподает в полицейской академии.
− Перейдем к теме лечения Юджины Майер.
− С Юджиной я познакомился в клинике профессора Бреццеля. Я работал его ассистентом. Это произошло в 1973 году. К тому времени Бреццель уже устал бороться с этой девочкой. Именно с девочкой, а не с болезнью ребенка. Как настоящий специалист своего дела, Бреццель не мог не понимать, что перед ним совершенно здоровый ребенок. Несмотря на то, что Бреццелю довольно много заплатили за его молчание и липовое заключение о болезни Юю Майер, у него не поднималась рука «глушить» сознание ребенка сильнодействующими препаратами. Он находился в чрезвычайно сложном положении. С одной стороны был здоровый ребенок, а с другой стороны — заключение, в котором Юджина была представлена как невменяемая. И в любой момент по прихоти Лилиан Майер все могло измениться. Написав недостоверное заключение, Бреццель стал его заложником. Меня, разумеется, в тонкости этого дела он не посвящал. Но все было видно невооруженным взглядом. Юджина ненавидела Бреццеля и устраивала ему скандалы и истерики, отказывалась есть, швырялась вещами, пыталась укусить его, поцарапать. Держать ее в клинике без того, чтобы не задавить препаратами было невозможно, но и пойти на такой грех Бреццель не мог. Поэтому он поручил дело мне, вкратце сообщив, что если я найду подход к ребенку, он чуть ли не озолотит меня.
− И вы нашли к ней подход?
− Как видите, — усмехнулся доктор. — Я начистоту поговорил с Юджиной. Сказал, что мы будем играть с ней в игру, и если она все будет делать правильно, то скоро выйдет из клиники. Девочка мне поверила, потому что я поверил ей. Я действительно поверил, что она не убивала своего отца, и что ее отец действительно жив.
− Вы видели когда -либо Якоба Майера?
− Нет, я не встречался с ним, но я встречался с Борисом Казариным. Этот человек в итоге согласился на то, чтобы Юджина переехала жить к нему. Всё было сделано тайно и с согласия Лилиан Майер. Они заключили какую-то сделку, суть которой я не знаю. Профессора Бреццеля, насколько я понимаю, в хитрый план не посвятили. Мне без труда удалось украсть документы из архива клиники на Симону Этель, которая была нашей пациенткой. Под этими документами Юджину вывезли из страны. Паспорт был подлинный, риска никакого.
− Что именно вы предложили сделать с Юю в клинике?
− Я разработал ее план лечения и ежедневно заполнял его, показывая улучшения состояния больной. Юджина перестала встречаться с Бреццелем. Через год мы составили с профессором коллективное заключение о возможности ее выписки из стационара. Ребенок вернулась на виллу с тем, чтобы наблюдаться у меня. Дважды в неделю она посещала мои консультации.
− Лилиан Майер была в курсе этого плана?
− Лишь в общих чертах. Она не интересовалась судьбой девочки.
− Кто платил вам за ваши заключения и план лечения?
− Профессор Бреццель.
− Кто платил вам за наблюдение после выписки Юджины?
− Лилиан Майер оплачивала счета.
− Почему Бреццель вас выгнал из клиники?
− Это произошло после того, как Густав Граббе пришел со своими документами о расследовании к Лилиан Майер. Там имелось мое заключение от 1973 года, в котором я говорил о вменяемости ребенка и ошибочности диагноза.
− Зачем вы написали это заключение?
− Когда я писал данное заключение, я еще не был привлечен к лечению Юджины Майер, и всерьез думал, что могу своей правдой чем-то ей помочь. Поверил Густаву, который работал тогда в полиции. Потом подумал, что заключение пропало, и не беспокоился о нем. А оно появилось в самый ненужный момент и причинило столько неприятностей.
− Именно это заключение стало причиной побега Юю из дома?
− Да, но побегом это по сути не являлось. Версия о побеге и самоубийстве возникла у Лилиан Майер, которой не терпелось избавиться от Юю хоть каким-либо способом, да и от шантажиста также. Удалось уговорить Бориса Казарина, который был хорошим приятелем Якоба Майера, приютить ребенка. Тот не долго ломался. Лилиан ему щедро заплатила. Все было обставлено в считанные дни.
− Вы можете подтвердить в суде всё, что сообщили мне здесь?
− Разумеется. Эта тайна много лет не давала мне покоя. К тому же вернуть себе доброе имя… Разве можно отказаться от этого?
— Почему, как вы думаете, все проблемы семьи Майеров с легкостью спихнули на меня? Отчего я жила одна в полуразрушенном особняке после пожара? Почему Лилиан Майер без боя отдала меня полиции и психиатрам? Почему не искала после побега? — спрашивала веселым тоном Юю, но в глазах ее сверкали капельки слёз.
− Ты — не Майер, — вздохнула Трулте и подошла к своей подруге, обняв ее за плечи.
− Да, я не Майер, я Брегер. Брегер — фамилия моей матери до замужества. Об этом мало кто знал. Разумеется, все Майеры были в курсе, Бо Олливен и Смолланды, разве что за исключением Константа.
− Теперь все становится на свои места, — покивал головой Хью, переваривая информацию.
− Ну, или почти всё, — лукаво заметила Юю-Лаура.
− А твоя мать? Где она? — вмешался Федерик.
− Она умерла в сумасшедшем доме, я ее почти не помню. Отрывочные какие-то воспоминания. Якоб женился на ней, когда мне было полтора года. Она была манекенщицей, или как теперь говорят — моделью. Кто мой настоящий отец — я не знаю. Наверное, русский космонавт, — сказала Юю, и все засмеялись.
− Наверное, поэтому ты так любишь русских, — в тон ей пошутил Барбер.
− Якоб удочерил меня, всю процедуру провел официально и тайно. Видимо, очень любил мою мать. Говорил мне всегда, что я очень на нее похожа. У меня есть несколько вырезок из журналов с ее фотографиями. Это единственное, что я забрала из дома Майеров, когда ушла от них.
− Лилиан Майер, видимо, не очень обрадовалась тому, что появилась еще одна Майер. — уточнил детектив.
− Да, это так. Она не сразу узнала, а только в 1972 году, и избила меня, будто я виновата в том, что Якоб удочерил меня. Это случилось незадолго до пожара.
− А когда Лилиан узнала, что Якоб сделал на тебя завещание.?
− Мне кажется, что до пожара Лилиан об этом не знала. Якоб ей не доверял ей, и хотел иметь гарантии своей безопасности. О, я это поняла уже потом, когда повзрослела. Якоб боялся, что его убьют. Он все делал наперекор Лилиан Майер. И она могла запросто от него избавиться. А тот факт, что наследницей состояния становилась не я, а Миранда Майер устранялась от наследования, то смысл в его убийстве пропадал. Майеры ничего не получали от реальной смерти Якоба.
− Почему он боялся своих? В голове не укладывается! Это же бесчеловечно! — спросил пораженный Федерик и обнял Трулте, как самое дорогое, что было у него.
− Видимо, он знал, на что они способны ради денег. Якоб никогда не хотел заниматься бизнесом, но его отец оставил завещание на его имя, и жена почти ничего не получила после смерти старого Майера. Якоб мне говорил, что у него никогда не получалось руководить пивной империей, хотя он и старался, как мог. Но и отдать бразды правления матери он не хотел, потому что привык жить на широкую ногу, а мать его бы посадила на хлеб и воду. И потому он потихоньку распродавал активы империи, пока мать не узнала об этом.
− Сколько грязи! — воскликнула Трулте.
− Да, и это еще не все. — Юю провела ладонью по лбу, словно смахивала усталость. — Якоб заключил сделку, по которой он продавал свой пакет акций какой-то международной компании. Эта сделка должна была быть одобрена советом директоров. Когда Лилиан Майер об этом узнала, то она пригрозила Якобу, что убьет его, если он сделает это. Но и расторгнуть контракт он не мог. Может, боялся, что ему головы не сносить, партнеры его не оставят в покое, слишком многое было поставлено на кон, слишком глубоко увяз…
− И потому он решил инсценировать убийство?
− Нет, об этом он не думал. Он решил инсценировать пожар и гибель, то есть несчастный случай.
− Но подвернулась ты, — подсказал Федерик.
− Но подвернулась я, — грустно сказала Юю. — и всё списали на меня.
— Хватит на сегодня воспоминаний, — резко сказала Трулте. — довели вон девчонку до слёз.
Хью обнял Юю и отвел ее в комнату, где спал Констант. Юю наклонилась над пострадавшим и сказала Хью.
− Спит, но ему хуже. Температура явно поднялась, и бинты снова все мокрые. Где же Губерт…
Губерт Зильберштейн приехал не так, как обещал, а через два часа. За это время Хью Барбер задал Юю тысячу вопросов на тему: «Можно ли доверять ему и что мы будем делать». Как выяснилось, Юю не имела четкого плана и только переживала за жизнь Константа.
Губерт оказался высоким улыбчивым бородачом примерно сорока лет. Он был одет в полосатую видавшую виды рубашку и такую же древнюю серую ветровку. Джинсы не отличались новизной, но и заплат на коленях было только по одной. Губерт крепко стиснул девушку в объятиях, прогремев: «А наша малышка выросла, хоть замуж отдавай!» Но Юю попросила быть говорить потише, так как Трулте с Федериком уже легли спать, да и Констант ворочался, забывшись чутким сном. Губерт однако включил свет и без лишних разговоров раскутал Константа, вытащив его из под пледов.
Довольно беглый осмотр не удовлетворил доктора.
− Пить давали? Температуру измеряли? Сознание терял? — на парочку сыпался поток вопросов.
Губерт сказал:
− О том, чтобы оставлять его здесь — не может быть и речи. Перевозить куда-либо также опасно. Сейчас состояние его стабильно плохое, без ухудшений. Вообще, не представляю, как он убежал из ожогового центра, как он сюда добрел. Все признаки того, что интоксикация организма нарастает. Могут отказать почки, сердце тоже работает с повышенной нагрузкой. Его надо принудительно кормить и поить, неизбежно возникнут проблемы с мочеиспусканием и калоотведением, даже с дыханием, — простите меня за подробности. Обезболивание — обязательно. Терапия в целом. Я его забираю.
− Куда вы его поместите? — спросил Барбер.
− В свою психиатрическую клинику. Там его точно искать никто не будет. Положим в отдельную палату. У нас есть все необходимое. По минимуму, конечно, не так как в специализированных центрах….
Барбер и Зильберштейн помогли плохо соображающему Константу спуститься по лестнице и сесть в машину Зильберштейна. Барбер поехал следом за доктором, а Юю осталась с Трулте.
Спустя два часа Хью Барбер пил черный кофе в маленьком кабинете Губерта. «Отважный садовник» как окрестил его Зильберштейн лежал в палате, переодетый в больничное, перебинтованный и подключенный к системе искусственного питания. Опутанный трубками, Констант спал. В него вливались поочередно витаминизированная жидкость, антибиотики и анаболические стероиды.
Бо Олливен стала совсем злая после этого случая. Я думаю, что она была в курсе побега Юю, так как сказала: «Слава богу, мы избавились от этой маленькой ведьмы!» Еще она добавила, что Юю отправилась прямиком к папаше. Я воспринял это как фигуру речи, но потом стал догадываться, что и Юю, и ее отец живы.
В моих догадках я укрепился после того, как напрямую спросил своего дядю. Он сначала накричал на меня, а потом сказал, что уже много лет несет крест лжи и будет наказан за эту ложь. Он дал мне понять, что пожар был инсценирован Якобом Майером и Лилиан Майер. Но никто из них не предполагал, что Юю случайно увидит это. Когда пожар начался, то Юю спряталась где-то в доме, они пытались ее найти, но не смогли. Поскольку дело уже не терпело отлагательств, Генри вызвал пожарную машину, а сам стал искать Юю. Он нашел ее в библиотеке, на нее упали книги с полки, но ноги сильно пострадали от огня. Генри вынес девочку из библиотеки до того, как стал рушиться потолок и стали падать полки. И потом Генри дал ложные показания, что в руках Юю была тряпка с бензином, а бутылку с бензином он сам сунул за комод в ее комнате. Не особенно -то заботились о логичности действий. Не знаю, какой был первоначальный план, но я много лет думал: неужели для Майеров ничего не стоило подставить свою внучку, обвинив ее в убийстве? Полный бред, конечно.
К сожалению, Генри не сможет подтвердить мои слова, он два года назад умер от инфаркта, старый уже был.
Вот, собственно, и все, что мне известно. Может, я и забыл какие-то детали….»
Детектив выключил диктофон, а Констант попросил пить. Юю молча смотрела на него, глаза ее потемнели и были полны ужаса и боли, ведь ее заставили переживать прошлое снова и снова. Она отозвала Барбера в сторонку и сказала:
− Константу надо срочно в больницу, при ожогах страшны не сами раны. а интоксикация организма. Я прошу тебя не медлить. Отвези меня к Губерту Зильберштейну, он поможет с документами. Я ему сейчас позвоню.
Хью уже ничему не удивлялся, он кивнул и позволил Юю руководить ситуацией.
Юю дозвонилась Зильберштейну довольно быстро, но говорила с ним долго. Хью деликатно ушел в кухню, где уже был накрыт нехитрый ужин. На правах друга он сел за стол, Трулте хмуро придвинула ему тарелку с картошкой и крупно порезанной курицей.
− Что решили делать? -без особых церемоний спросила она.
− Скоро уедем. С Константом. — сообщил с набитым ртом Барбер. Трулте удовлетворенно кивнула. А Федерик спросил:
− Помощь нужна?
− Не знаю, пока. Скорее, нет. — Хью продолжал жевать.
− У нас есть две тысячи франков, — неожиданно сказала Трулте. -это Майер миллионерша, а Брегер деньги пригодятся.
− Спасибо, — Хью улыбнулся и закончив жевать попросил кружку чаю. Получив ее, он задал вопрос, который давно вертелся на языке.
− Трулте, а ты знала, что Юю жива?
− Нет,но когда я ее увидела в нашем кафе сегодня вечером — я ничуть не удивилась. С этой чертовки станется, — Трулте засмеялась.
− А откуда у Юю был адрес вашего кафе?
− Мы тоже спросили ее об этом, она ответила , что один сыщик дал ей отчет о поисках Юю Майер, а там был этот адрес, — Трулте улыбнулась.
Хью покраснел, вспомнив, что выслал копию отчета Борису Казарину.
Юю вошла в кухню с озабоченным видом
− Губерт согласился помочь, он приедет через час-полтора.
− Поешь, Юю, — заботливо сказала Трулте и наполнила тарелку картошкой и мясом.
— Трулте прекрасно готовит, — с гордостью сказал Федерик.
− Ага, только не успеваю ничего, — улыбнулась Трулте. С маленьким ребенком совсем некогда…
− Славно у вас, — сказала Юю, жуя и посматривая по сторонам.
− Да ладно, — фыркнула Трулте, — достойная бедность.
И все засмеялись. Хью улыбнулся, не понимая шутки.
− Это Бо так приговаривала, когда ругала нас за проделки. Когда испортим что-то или намусорим. Она говорила, что мы ведем себя как цыгане. Достойная бедность — вот как надо себя вести, — сказала Юю, приканчивая порцию.
− И к тебе это относилось? — спросил Барбер.
− Ко мне, прежде всего. Я же не Майер, я не кровная дочь Якоба.
Хью так и сел, не зная уже, что отвечать. Все остальные тоже замолчали, словно пораженные громом.
Я жил в Хобоконе с отцом и мачехой. Ходил в школу, как и все. Юджина Майер училась на три года младше. Мы все были удивлены, что дочь миллионера училась в обычной муниципальной школе. Сначала с Юю я не общался. Мой отец – Ади Смолланд работал садовником на вилле «Синий вереск», но умер от сердечного приступа, придя как-то вечером домой. У него обнаружили аневризму какой-то сердечной артерии. Я остался с мачехой и ее сыном. Было не очень –то весело. Лилиан Майер узнала от моего дяди – Генри, который работал также у нее шофером о том, что я живу с мачехой. Она сжалилась надо мной и дала мне работу. Так я стал жить в «Синем вереске». Фактически был у них приживальщиком, находился на воспитании, если так можно выразиться. Работать в доме у Майеров я стал с 1976 года, мне было примерно пятнадцать лет. Я немного старше Юю. Пожар и события, которые ему предшествовали, я помню очень хорошо.
Незадолго до пожара на вилле «Синий вереск» стала появляться молодая красивая женщина. Это была Кристин Белли. Я не знаю, кем она работала и работала ли вообще. Знаю только, что она была любовницей Якоба Майера. Может, они собирались пожениться, может просто начать жить вместе, но однажды я слышал, как Лилиан Майер страшно разгневалась и кричала на Якоба, что он их по миру пустит. Может, он тратил много денег на эту Кристин, может, хотел переписать на ее имя часть имущества, это мне не известно. Только я помню, что Якоб и Лилиан очень крепко поссорились, а Якоб напился и побил много посуды.
За несколько дней до пожара дядя Генри забрал меня с виллы «Синий вереск» к себе домой погостить. Ночью я встал в туалет, и услышал разговор на кухне. Я подслушал, что мой дядя Генри получил от Лилиан Майер крупную сумму денег, я слышал, как его жена плакала и говорила, что теперь можно решить все проблемы. Тетя Лизы была больна, что-то онкологическое. Дядя Генри и тетя Лиза что-то еще говорили, но я не расслышал. Потом уже после пожара я связывал этот разговор с событиями, но так и не смог понять, что же произошло. Наверное, потому что я не мог представить своего дядю в качестве наемного убийцы. Я его очень любил, он был добр и великодушен…
Когда на вилле «Синий вереск» произошел пожар, то меня там не было. Я считал, что это было случайностью, но теперь думаю, что Генри определенно знал, что в произойдет что-то нехорошее, может даже был вовлечен в какую-то аферу Майеров. Может, и сам сделал этот поджог… Теперь уже лично для меня не важно.
Я узнал, что Юю сильно пострадала в пожаре, и я долго ее не видел, можно сказать, что полгода. Конечно, до меня доходили слухи и разговоры о том, что Юю Майер убила своего отца и подожгла дом. Вернее, в другой последовательности. Но я в это не верил. Тем не менее, это была официальная версия. Я снова вернулся на виллу, стал помогать по дому. Со временем стал работать помощником садовника.
Юю вернулась из ожоговой клиники. Мы не общались. Я очень по ней скучал, но она стала замкнутой, из комнаты не выходила. Дома пробыла неделю, и всю неделю от нас буквально не отъезжал комиссар полиции. В итоге Юджина попала в психиатрическую клинику. Там она пробыла долго, может год, а может и больше.
Дома вообще не обсуждали ни Юю, ни смерть Якоба. Дом стоял полуразрушенный после пожара. Лилиан Майер его восстанавливать не собиралась. Платили нам с Бо Олливен сущие копейки. Да и не для кого было там готовить и убирать. Генри уже не работал на вилле, он стал работать в офисе и возить сотрудников компании, а ночевал на вилле, как сторож. Тетя Лиза умерла, деньги Майеров не помогли.
Постепенно все пришло на вилле к полному упадку, я стал работать за садовника. Большой парк и пруд совсем заросли, оранжерея зачахла. Я особенно не разбирался в тонкостях ремесла, приходилось много читать. В 1974 году Юю вернулась из психиатрической клиники. Не знаю, что с ней там делали, но она стала совсем другой. Она перестала разговаривать, гулять, сидела молча в своей комнате. Она даже не реагировала на просьбы к ней, на какое-либо общение. Мне было ее очень жаль. Я иногда приходил к ней и рассказывал новости. Новости о том, что происходило в школе, на улице. Рассказывал о своей собаке Нолане. Юю молчала и даже не смотрела в мою сторону. Только жилка на ее шее дрожала. Я понимал, что она глубоко больна, но я думал, что могу хоть как-то развеселить ее. Старая Бо ругала меня за то, что я хожу в хозяйские комнаты, она боялась, что будут пропадать какие-нибудь вещи. Но что там могло пропасть? В доме после пожара не было ничего ценного.
Лилиан Майер жила в своей квартире в центре Антверпена. Бо шутила, что старуха Майер живет в офисе пивной компании, так как все руководство легло на нее. Я знал от Бо, что Лилиан Майер назначена опекуном Юю, но она не больно–то беспокоилась о внучке. В доме жила Юю, старая Бо, и я.
Миранда на вилле не появлялась, она училась в каком-то университете. Хотела стать врачом-офтальмологом. Она не желала заниматься пивным бизнесом, видите ли. Но Лилиана потом решила иначе. Когда Миранда закончила университет, Лилиан поставила ее руководить концерном. Решение об этом должен принимать совет директоров концерна, а не Лилиан, и это вызвало много споров. Я слышал, как однажды Миранда говорила по телефону с кем-то. Она сказала кому-то, что якобы сбылась мечта, и она с благословения Лилиан будет руководить концерном. Я не знаю, с кем она говорила, но слова «мечта» она повторила дважды. Однако, Миранда поработала только несколько месяцев, и совет директоров вернул на место главы концерна Лилиан Майер. С тех пор между Мирандой и Лилиан особенной любви не было. Лилиан стала чаще приезжать на виллу «Синий вереск», она пыталась общаться с Юю, но та никого к себе не подпускала.
Я очень любил Юю… Её нельзя было не любить. Она была как ангел. Беленькая, чистенькая. Спокойная. Она никому не причиняла зла….
Однажды я услышал, как она поёт. Она тихо пела в своей комнате. Я проходил мимо и заглянул в приоткрытую дверь. Она кружилась по комнате, закутавшись в скатерть как в накидку, и напевала «Если бы я была принцессой». Тогда я зашел в комнату, и Юю испугалась. От испуга она, бедненькая, села на пол. Я сказал ей: «Больше так никогда не делай, и я никому не скажу об этом». Она кивнула мне, и я тут же ушел.
Я понял тогда, что Юю не была сумасшедшей. И я хранил эту тайну. Мне было легко. Я мог быть ей полезным, служить ей, помогать ей. Разве это трудно делать, если ты любишь? Но Юю мне не доверяла. Она часто ходила к доктору Губерту, а ее сопровождала Бо. Однажды Бо пришла домой, все ее лицо было расцарапано и в крови. Она сказала, что это Юю сделала, но я не поверил. Я вечером спросил Юю, зачем она это сделала, и Юю мне сказала, что Бо заслужила, что Бо ее ненавидит и проклинает. И с этого дня с Юю стал ходить на прогулки я. Я шел сзади, и ни разу у нас не было никаких инцидентов. Но мы никогда не общались на улице.
И вот однажды нам встретился Федерик. Я этот день хорошо запомнил. Юю очень ему обрадовалась, она даже пригласила его в кафе. А меня… не пригласила. Они сидели в кафе, и о чем-то говорили. Возле них крутился какой-то журналист, и когда он стал фотографировать Юю, то Федерик избил его и сломал фотоаппарат. В кафе вызвали полицию, и нам с Юю пришлось оттуда сбежать.
Я запомнил этот день потому, что Юю через три дня убежала из дома. Я спал крепко, и ничего не знал о планах Юю. Но сквозь сон слышал, как к дому подъехала машина. Она светила фарами, и я от этого проснулся. Дверь машины хлопнула, и потом я услышал звук удаляющегося автомобиля. Конечно, потом, когда я узнал, что Юю пропала, я догадался, что она убежала из дома. И конечно, я не верил, что она покончила жизнь самоубийством. Меня спрашивала полиция, но я предпочел отмолчаться, мол не знаю, не ведаю. Я понимал, что Юю не оставят в покое, и там, куда она уехала, ей было гораздо лучше.