Рассел Харт
Киборг Bond X4-17
Дата: 28-29 мая 2191 года
Донельзя довольный и не скрывающий этого шериф, хлопнул Bond’а по плечу:
— Давай теперь внесем тебя в хозяева. Искин!
Над голоплатформой возникла визуализация искина корабля — стройная подтянутой девушка с каштановыми волосами, гладко зачесанными в «хвост», в черно-белом камуфляже и тактических очках.
Что это у предыдущих хозяев за страсть такая к темным очкам была?
— Система готова к работе! — ответил мелодичный голос.
— Предоставить расширенные права управления первого уровня шерифу Расселу Харту, — скомандовал Паркер.
— Приказ принят, — искин повернулась к Рассу. — Какие будут задания. сэр?
— М-м-м, — сделал вид, что задумался, Bond, — подготовьте мне отчет о состоянии систем жизнеобеспечения корабля.
— Приказ принят. Отчет будет выведен на капитанский терминал, сэр!
— Благодарю!
— Вот! Вишь, как у тебя ловко получается! — восхитился шериф. — Сразу военную хватку видно! В общем, ты устраивайся. В кладовке в холодильнике должны были остаться армейские пайки. А завтра я тебе привезу табельное оружие, форму и довольствие на месяц.
— А где спит DEX? — поинтересовался Расс.
— Да, вроде в одной из камер КПЗ, — пожал плечами Паркер. — Он же периметр охраняет, ему оттуда удобнее. Там и кормосмесь хранится. А камеры все равно пока пустуют. Пошли, передам тебе права управления на эту куклу да двину домой.
Перед самым отлетом шериф вручил Расселу спец-жетон как у полицейских, еще раз пообещал наведаться утром и умчался.
— Ну вот ты и стал шерифом, — сказал сам себе Расс и вернулся в грузовой отсек.
Расс сходил проверить место отдыха «тройки», который как раз вернулся с патрулирования территории. В принципе, койка в камере была вполне сносная, там же стоял ящик с кормосмесью и двадцатилитровая бутыль с водой. DEX стоял в коридоре, ожидая приказаний. Bond остановился перед ним, посмотрел в бесстрастное лицо биомашины — старый типовой киборг, у таких не бывает пробуждения разума. Но все равно для себя Расс решил обращаться с ним хорошо — слишком хорошо помнил толпу похожего старья в офисе DEX-компани. Он скомандовал DEX’у восполнить запас питательных веществ и жидкости и отдыхать до шести утра по местному времени, приказал искину поднять трап, закрыть шлюз и включить сигнализацию, после чего вернулся в жилую часть транспортника.
Расс постоял пару минут в центре кубрика, заглянул в каюты и служебные помещения, прикидывая, что надо будет сделать. Прежний шериф и его семья оставили все в хорошем состоянии, мусора нигде не валялось, разве что пыли из открытого шлюза нанесло. В каютах, медотсеке и прочих закрытых помещениях ее, не было, только в кубрике, коридоре первого уровня и в отсеке КПЗ, в котором обитал DEX. Придется засучить рукава и отдраить это все. Bond’ ухмыльнулся, вспомнив «уничтожение улик» в квартирке у Ларта. Припахать к этому делу «тройку» не получится — операционная система слабенькая да еще и устаревшая, куда уж в нее утилиты от Mary впихивать. Придется самому. Но это утром. Одну ночь он и с пылью перебьется. В конце концов, ему положено отдыхать как всем нормальным людям.
Забрав в кубрике свою сумку, Рассел прошел в капитанскую каюту, разложил по полкам шкафа и ящикам комода свое скудное имущество. В комоде же обнаружил запаянный пакет со стандартным набором постельного белья и полотенцем — вот это было приятно. Застелив кровать, он приказал искину провести усиленную вентиляцию жилых помещений в течение пяти минут, затем повысить температуру воздуха до двадцати двух градусов, а сам направился в кладовку.
В холодильнике обнаружилось четырнадцать замороженный армейских пайков, а на стеллаже восемь банок различных консервированных фруктовых соков, три банки сгущенки и четыре банки тушенки. Прихватив банку сока, Расс прошел на кухню, проинспектировал шкафчики, нашел там мультиварку, электрический чайник, четыре разнокалиберных тарелки, кружку, по две ложки, вилки и столовых ножа плюс поварской нож, два килограммовых пакета риса, пачку спагетти, пакет сахара, полпачки соли и банку, в которой гремело несколько таблеток зеленого чая. Не густо, но и этого могло не быть. Срок годности у крупы и макаронных изделий просрочился на две недели, но это было не критично для киборга.
Расс налил в кружку сока, перешел в рубку, уселся за капитанский пульт и велел искину вывести данные по состоянию систем жизнеобеспечения транспортника. Внимательно изучив их, остался доволен — если бы не демонтировали двигатель, то вполне можно было бы летать, устранив несколько отверстий в обшивке.
Затем Bond запросил данные по тринадцатому участку округа Рэд Рокс и документацию о работе своего предшественника. Внимательно изучив отчеты, он пришел к выводу, что Паркер был прав — участок достаточно спокойный, даже летом, если сравнивать его с Нэвилл-Сити. Там у полицейских не было ни дня без происшествий, здесь же для закаленного трудовыми буднями киборга был просто рай. Ничего, перекантуется как-нибудь пока будет идти судебное разбирательство. Заодно и скучать меньше будет.
Закончив заочное знакомство с участком и сделав несколько заказов по инфранету, Рассел допил сок, сполоснул кружку и отправился спать.
Утро началось в шесть часов. Умывшись и приведя в порядок постель, Расс прошел в кубрик, вызвал искин, и спросил, не было ли вызовов. Искин доложила, что поступило электронное письмо от шерифа Паркера. Тот сообщал, что прилетит в десять утра.
Позавтракав, Bond приказал искину вызвать в рубку DEX’а. «Тройка» незамедлительно притопал и сразу стало как-то тесно. Полюбовавшись на этого громилу и на изящную фигурку визуализации искина, Рассел спросил:
— Почему вы оба в темных очках?
— Приказ предыдущих хозяев, — отчиталась искин и воспроизвела запись:
«Смени эти обои у искина, — требовательно заявлял женский голос. — Нечего на всяких баб в моем доме пялиться!» «А я не умею! — с ноткой злорадства возразил мужской, — К тому же это не дом, а участок шерифа и главный тут я». «Тогда… тогда пусть волосы приберет и темные очки наденет». «Искин, выполнять, — устало сказал мужчина, — только тогда уж пусть и DEX в очках ходит». «Это еще зачем?» — не поняла женщина. «А чтобы ты меньше у меня в доме на другого мужика пялилась! DEX, держи очки. Надень и ходи в них все время. Снимать можно только когда спать ложишься». «Приказ принят» — пробасил киборг.
— М-да-а, — протянул Рассел. — Ладно, ходите в очках. Мне это не мешает. Теперь дальше. Присваиваю вам новые позывные. DEX, отзываться на именной идентификатор «Арни».
— Приказ принят! — гаркнула «тройка».
— Искин, присваиваю именной идентификатор «Ли».
— Приказ принят, сэр!
— Отлично! А теперь предоставить доступ для подключения.
Наверное, будь корабельный искин и устаревший киборг разумными, они бы жутко удивились странному приказу нового хозяина, но они этого не умели. Bond подключился к обеим системам, настроил беспроводную связь и прочие элементы управления, тщательно замаскировав сей факт на случай, если кому-то вздумается проверить «мозги» DEX’а и корабельный искин. Кроме того он нацепил клипсу рации и велел DEX’у в тех случаях, когда в пределах обнаружения имеется кто-либо посторонний, связываться с ним исключительно по ней.
За этим делом незаметно пролетело полчаса.
Теперь предстояло другое, не менее важное дело.
— Ли, включить усиленную вентиляцию жилых помещений и трюма, — отдал приказ Рассел.
— Есть, сэр! — отозвалась искин и визуализация исчезла с голоплатформы, а по всему кораблю загудели вентиляторы в вентиляционных шахтах, изгоняя запах запустения из его довольно долго не обитаемого чрева.
Расс засучил рукава рубашки и приказал «тройке» сделать то же самое, затем нашел пластиковое ведро и тазик, пару тряпок, набрал воды и притащил все в кубрик.
— Арни, слушай задание. Взять тряпку, намочить в ведре, слегка отжать до удаления пятидесяти процентов влаги, протереть пол в каютах. После каждых двух квадратных метров протертой поверхности тряпку тщательно выполаскивать и повторять заданный алгоритм. При загрязнении воды в ведре более, чем на двадцать пять процентов, вылить ее в унитаз, набрать чистой воды, добавить двадцать миллилитров «Клинзера» и повторить первичный алгоритм. Иди в каюту номер один и приступай.
— Приказ принят! — отчеканил DEX, подхватил ведро и тряпку и утопал в капитанскую каюту.
Bond отправился следом, проконтролировал, как тот моет пол, задал эталонное состояние чистоты пола и пошел протирать стены и мебель в кубрике.
К тому времени, как прилетел Паркер, рубка, кубрик, каюты и коридоры второго жилого уровня сияли чистотой. Шериф аж присвистнул и сдвинул шляпу на затылок, когда увидел DEX’а с красным пластиковым ведром и мокрой тряпкой в руках. — Ну и дела! — воскликнул он, поздоровавшись с Расселом. — Ты ему программы от Mary установил что ли?
— Да зачем? Там и так система слабенькая, зачем ему лишний софт? Просто задал словесно четкий алгоритм, вот он его и выполняет.
— А ты в каком звании в космодесанте был, что-то я запамятовал? — поскреб в затылке шериф.
— Сержант, — широко улыбнулся Расс.
— А! Ну все с тобой понятно, — рассмеялся Паркер. — Муштровать новичков не впервой. Вот и хорошо. Пойдем-ка, выгрузим чего я тебе привез.
Он развернулся и едва не сшиб ведро с водой, которое DEX поставил на пол у него на дороге. Реакция киборга была молниеносной — ведро он спас. Шериф с некоторой опаской покосился на «тройку», таращившуюся на него.
— Вот и, вроде бы, выражение лица такое… ну никакое. Кукла она и есть кула. А так и кажется, что сейчас рявкнет: «Куда по помытому топчешься?» — пробормотал Паркер, торопясь на выход.
Рассел посмеиваясь двинулся за ним. Шериф оглянулся на трапе:
— Ты амбала своего позови, потом полы домоет.
Рассел кликнул Арни и они вышли из транспортника.
Шериф привез много чего: униформу для Расса, бластер и станнер, армейские пайки, консервы, крупы и макаронные изделия, сублимированные овощи, казенное постельное белье для КПЗ, несколько бутылей питьевой воды. Одним словом — обещанное месячное довольствие для нового шерифа и его киборга.
— Так, что положено, я тебе, вроде, все привез, — задумчиво просмотрел список Паркер. — Дай номер карточки, я тебе аванс переведу, докупишь, чего еще не хватает. Вон хоть робот-пылесос. А то чего у тебя боевой киборг полы драит. Или давай я тебе местных незамужних дамочек организую. Эти враз тебе все до блеска вылижут.
Рассел хмыкнул на двусмысленную фразочку и пожал плечами:
— Так это разовое мероприятие, а потом мы будем к этому делу привлекать хулиганов, которые под арест за какую-нибудь мелочевку загремят.
— И то дело! — согласился шериф. — Сегодня заканчивай с обустройством и приступай к облету участка. Пусть народ знает, что в Пайнвилле появился представитель охраны правопорядка. Ну, бывай!
Рассел распрощался с Паркером и, когда тот улетел, вместе с Арни принялся заносить в транспортник и расставлять и раскладывать по полкам в кладовке провизию и вещи.
А через час доставили заказанный-таки минувшим вечером компактный, но мощный робот пылесос, одежду и кое-какую мелочь для кухни. Жизнь налаживалась.
— Мне пришло очень интересное донесение. По словам моей разведки, ты провёл ночь на постоялом дворе «Очаг» в городе Лесовысь.
Растянутый между двумя столбами человек вздрагивает, скрипят натянутые цепи. Во время экзекуции он только жмурился, кусая губы, и Тёмный Властелин усмехается, видя в этом вечно твердом взгляде отчаяние. Тянет довольно:
— Что ж, разбираться с укрывателями моя стража умеет… Или, быть может, ты обманом проник в их дом?
Глаза пленника блестят, лицо кривится в муке. Тёмный Властелин любуется этой пыткой — лучшей из всех. Для Героя, справедливого, светлого, невыносимо как лгать, так и знать, что из-за него погибнут невинные люди. Два железных прута лежат в жаровне, пленнику остаётся только решить, который из них он сам, добровольно возьмёт в руки. Какое из двух страданий будет жечь его изнутри верней, чем приложенное к коже клеймо.
Для его мучителя нет никакой разницы. Если Тёмный Властелин захочет — он в любом случае сможет притащить сюда этих людей и хоть кожу с них содрать на глазах у дерзкого, посмевшего восстать против него.
Они оба это знают.
Было тошно. Заката качало, и он позволил себе просто перестать держать равновесие, упасть на колени перед магистром. Замер, всё ещё глядя в глаза, полыхнувшие торжеством. Медленно, через силу опустил голову, склонился к красному плетению ковровой дорожки. Выдавил слова, как яд из раны:
— Пощадите Залесье. Эти селяне ни в чем не виноваты.
Он кожей чувствовал чужие взгляды, удивлённые, презрительные. Услышал, как встал магистр, прошелестела мантия по ступеням. Прозвучал прямо над головой голос:
— Все в чем-нибудь виноваты, тебе ли не знать.
Высокий и чистый, но почему-то не такой красивый, как раньше.
Закат закрыл глаза. Он не должен был спорить, это бесполезно. Нужно было просто…
— Пожалуйста, пощадите Залесье. Умоляю.
Магистр насмехался. Закат не слушал, повторяя раз за разом, распластавшись у его ног — пощадите. Умоляю, пощадите. Что угодно, только пощадите. Делайте со мной что хотите, пожалуйста, но пощадите Залесье. Пощадите.
Его пнули, свалив на бок, и Закат замолчал, тяжело дыша. Перед глазами плавало алое марево, придававшее сил, такое густое, такое яркое, что казалось — он может убить здесь всех голыми руками. Но это было ложью. Он не мог. А любой его рывок, любой знак того, что он не сдался, вызвал бы продолжение этой страшной игры, которую он больше не мог выносить.
Он заставил ярость погаснуть, хоть это и лишило его последних сил. Лежал на полу, почти не слушая слова магистра, только сжался плотней, когда его снова походя пнули тяжелым сапогом.
— Ладно! Мне противно прикасаться к тому, что было осквернено тьмой. И я уважаю мольбу, даже исходящую от врага. Мы ведь должны быть милосердны, не правда ли?.. Ты благодарен мне, Тёмный?
Он промолчал, не в силах снова заставить себя унижаться. Было странно, тоскливо жаль человека, который стоял над ним и требовал благодарности за то, что когда-то считал священной обязанностью света.
Милосердие. Сострадание. Вера в то, что люди невиновны — все, включая слуг Тёмного Властелина и его личную стражу.
Когда-то Герой даже не пытался убить их.
Закат не мог поверить, что за какую-то сотню лет человек может превратиться в свою полную противоположность. В конце концов, сам он менялся гораздо медленней, и всё ещё считал себя просто обычным человеком, серым, а не белым или черным.
Магистр вернулся на трон, пленника снова привязали рядом. Просители сливались в одно лицо, магистр улыбался им, позевывали рыцари. Закат молча смотрел, часто встречая растерянные взгляды горожан. Те тут же отводили глаза.
Наконец, поток иссяк, и некому стало показывать побеждённое зло. Его освободили те же рыцари, которые привязывали утром, отвели в темницу. Поставили у двери кувшин воды, накрыли куском хлеба. Ушли, тщательно заперев замок.
Закат осторожно сел на тюфяк, взял еду. Внутри было пусто и больно.
Что, рок их всех побери, осталось в этом мире светлого, если добро кичится измученным пленником, прикованным в тронном зале?
***
Его разбудил странный шорох, скрежет двери по каменному полу.
— Приподними её! Ну как там, охрана спит?
— Ага. По-моему, твои травки уже работают.
В камеру проскользнули трое: двое в тёмной одежде, с повязками, закрывающими лица, третий в легком доспехе и шлеме с опущенным забралом. Закат приподнялся на локте, надеясь, что всё-таки впервые видит обычный сон. Один из взломщиков подбежал к нему, упал на колени рядом.
— Господин! Вы в порядке? Светозар сказал…
Закат застонал, спрятав лицо в ладонях. Догнали всё-таки. В подземельях Светлой цитадели догнали. Самоубийцы.
— Пожалуйста, уходите.
— Угу, сейчас, — девушка, в которой по голосу легко узнавалась Ро, подошла, закинула его руку себе на плечо, подняла рывком. Со второй стороны придержал Пай. — Вот теперь уходим.
Светозар, в шлеме не имея возможности толком кивнуть, просто пошел первым, указывая путь. Закат старался не задерживать своих спасителей, шел, догадываясь, что, если он попробует спорить, рассвет все четверо так и встретят в камере.
Направлялись они, однако, не к выходу, а наоборот, в глубину подземелий. Вскоре факелы впереди кончились, Светозар достал последний из скобы на стене. Отщелкнул наконец забрало, повернулся к Закату. Посмотрел долго, выругался, но устало, без злости:
— Судьбой забытый дурак.
Обнимать не стал, хотя явно хотел.
— Идёмте уже, — сердито фыркнула Ро. Поддернула Заката повыше, неудачно скользнув рукавом по исполосованной спине. — Я ему тоже много чего сказать хочу, но сначала нужно отсюда выбраться.
***
Шли так быстро, как могли, Закат старался не повисать на плечах Ро и Пая. Они молчали, глядя только под ноги, на каменном полу плясала тень идущего впереди Светозара. Тот начал рассказывать, не дожидаясь вопросов:
— Нас на самом деле четверо, ещё Дичка приехала. Вход в подземелья в гроте на берегу, она там сторожит. Если вдруг кто-нибудь найдет лаз, она пойдет к нам навстречу, предупредит. А я эти ходы ещё ребенком излазил, как свои пять пальцев знаю. Вообще за факелы ходить запрещено, но мне об этом сказали как всем, в одиннадцать, после первых обетов, а в Цитадель подкинули совсем крохой. Я, понятно, времени не терял — тут для ребёнка не так уж много развлечений, а целое подземелье — это страсть как интересно!
Он рассказывал про детство в Светлой обители и Закат был благодарен за каждое слово. Невмоготу было бы идти в тишине, наедине со своими мыслями, а вот так, улыбаясь старым байкам, можно почти поверить, что они снова в Залесье. В безопасности.
— Тут, правда, кое-что обрушилось, — сетовал Светозар, перелезая через упавшую с потолка балку, — никто ведь не чинит. Но всё-таки получилось найти дорогу.
Глянув на едва держащегося на ногах Заката, наконец дал себе волю:
— Дурак ты! Если бы вместе пошли, могли бы просто пробраться и Ро вывести. Её же не мучил никто.
— Могли бы вообще спокойно сидеть в Залесье, — резко отозвалась Ро. — За три луны даже последняя дура сбежать сможет, не так, так эдак.
Помолчали, протискиваясь мимо обвалившейся части свода. Закат споткнулся, его поддержали с двух сторон.
— Понимаешь, я тоже хочу отвечать за себя сама, — уже спокойней и будто бы смущенно объяснила Ро. — Это, конечно, очень красивый жест, сунуться в ловушку вместо другого, но очень глупый. Никто не хочет, чтобы за него умирали. Я не исключение.
— Извини. Я не мог иначе.
Ро только головой мотнула, перехватывая его поудобней.
— Я поняла уже. Ну, считай, мы тоже не могли.
Пай молчал, не обвиняя и не браня. От этого было едва ли не хуже — вспоминалось, как тот просил не уходить без него. Как Закат обещал.
Было бы куда проще, если бы рыцари сразу казнили пойманное зло. Жизнь в обмен на жизнь, и всё.
Теперь же по тоннелям Цитадели брело слишком много людей, каждый из которых предпочел бы умереть вместо других.
Вскоре пришлось сделать привал — устали и спасатели, на одном дыхании прошедшие весь путь к камере и часть назад, и спасённый.
— Ух, отвык я от этих железок совсем, упарился…
Светозар стянул наконец шлем, вытер взмокшие волосы. Пай помог снять остальной доспех, уложить в сумку. Сели у стены, Закату передали флягу. Посмотрели, как он пьёт, медленно перекатывая воду во рту. Пай вдруг отвернулся, полез в котомку. Развернул рубашку, сам аккуратно распорол боковые швы, чтобы можно было надеть и подпоясать, не снимая оковы. Протянул Закату, не дав даже извиниться за ту, прошлую.
— Просто возьмите, ладно? И не попадайтесь рыцарям, хоть в ней, хоть без.
Закат взял, но сразу одеться ему не дали.
— Раз у нас привал, дайте факел. Хоть посмотрю толком, как тебя отделали.
Ро осмотрела его спину, ощупала плечи, хмурясь и сожалея об отсутствии бинтов. Услышав о мази, присвистнула:
— Надо же! Я эту Мирославу помню, она мне еду носила. Светлая на всю голову, но в травках разбиралась — я её разговорила в конце концов. А Солнцеяр ублюдок тот ещё…
Кашлянул Светозар, улыбнулся Закат.
— Может, теперь нет.
— Может. Но Лужу я им всё равно не прощу.
Повисшую тишину снова нарушил Светозар, взялся рассказывать, как они догоняли Заката — выбирали, кто пойдёт, с телегой добрались до ярмарочного села, купили там лошадь. В Лесовыси послушали сплетни о прислужнице тьмы, сбежавшей с костра, и об оборванце, назвавшемся силой зла во плоти. Узнав по описанию Заката и здорово испугавшись, обыскали весь город, увидели плащ Медведя на одном из стражников. Подкараулили и разговорили в тёмной подворотне, напугав тем, что одну «силу зла» пинать легко, а вот четверых посложней.
— Узнали у него, как ты девушку спас и вроде бы выжил. Потом ещё на воротах расспросили… Не знаю, как мы удержались и ни с кем там не подрались. А потом уже, в ближайшем селе, узнали, что проходили бродяги, воду для больного в колодце набирали. Мы от вас тогда здорово отстали, радовались только, что ты вроде живой.
С Ро спасатели встретились у самой Цитадели, которую девушка безуспешно осаждала с тех пор, как её оттуда выкинули.
— Я сразу сказала, что добром тебя не отдадут, но Светозар так рьяно всех убеждал и жаждал попробовать, что я сдалась. Зато потом никаких вопросов не осталось.
Ключи от камеры спасители просто сняли с крючка рядом с дремлющими стражниками, для верности раскурив сонных травок за углом коридора. Пай смешно показывал, как они махали на дым, чтобы он шел в нужную сторону, и как Светозара чуть не сморило за компанию с охраной. Платки были нужны как раз для того, чтобы не уснуть самим, а вот шлем оказался менее надежной защитой.
Попытались снять кандалы или хотя бы разорвать цепь, найдя слабину в звеньях. Не справился даже Светозар — для Тёмного Властелина оковы подобрали такие, что и медведю не порвать.
— Ничего, когда выйдем — найдём, как эти браслеты снять. В крайнем случае, так до Залесья доедешь, а там уж Гвоздь с любой железкой справится!
Закат слабо улыбнулся в ответ. Тени от факела плясали на стене, искривлялись, превращаясь в знакомые текучие образы.
Хью Барбер нанес визит Клодетт Ван Дик после ее репетиции. Оперная дива встретила детектива в своей гримерке, выгнав из нее стайку гримерш и помощниц. Она была явно не в духе от того, что ей принесли неогтлаженный костюм с плохо пришитыми стразами. Без грима и накладных ресниц лицо Клодетт могло бы показаться милым и симпатичным, если бы не гнев певицы. Увидев скромного молодого детектива певица смягчилась и предложила Хью сесть на пуфик.
— Мы не общались с покойным братом. Он был религиозным фанатиком, не одобрял моих увлечений музыкой и театром. Сначала он увещевал бросить сцену, но когда ко мне пришла известность, то предпочел прекратить всяческое общение. Мы жили в одном городе, но не виделись пятнадцать лет. Я одна наследница, и уже пожалела, что связалась с наследством покойного Клауса. Времени на оформление документов у меня нет, всем занимается нотариус. Но полбеды – оформить всякие бумаги. Найти покупателя оказалось очень сложно, — на удивление, Клодетт производила впечатление весьма здравомыслящей дамы.
— Сколько покупателей отказались от покупки?
— Уже трое. Первая семья внесла аванс за покупку и вселилась в дом сразу после смерти брата. Это была семейная чета Смитов с дочерью—дошкольницей. Они прожили в доме три дня и съехали. Сначала категорически отказывались говорить о причине такого поступка, потом женщина поведала, что в доме слышны голоса. Завывания, вопли, стуки. Я пришла в дом, все там проверила, как могла – ничего не слышала. Даже переночевала одну ночь – тишина и покой. Но Смиты настаивали на возврате аванса, и я не стала с ними спорить, — оперная дива откинула волосы со лба, открыв его мраморную гладкость и белизну. Машинально взяла со столика крем и начала втирать его в тонкие холеные руки, — затем пришел Лукас Аллер, вы его можете знать. Он держит крупный универмаг в этом районе. Дом его заинтересовал архитектурой. Компактный, но в то же время просторный. Херр Лукас аванса вносить не стал, но распорядился подготовить документы для продажи. Я представила ему предварительный договор через неделю, однако Лукас сообщил, что раздумал покупать дом. Его дочь, собиравшаяся жить в доме со своим женихом, дескать, заявила, что в доме постоянно слышится неприятный запах.
— Что за запах? – спросил Барбер.
— Стыдно сказать, — певица всплеснула руками, — запах фекалий. Я пришла в дом и такой запах действительно почувствовала. Заказала уборку. Специалисты клининговой компании трудились три дня, выкачали выгребную яму, прочистили канализационные трубы. Херр Лукас подписал договор, внес аванс. А еще через неделю пришел прямо сюда с угрозами и требованиями вернуть деньги и расторгнуть договор. По его словам запах только усилился, а в кухне и коридоре просто невозможно находиться. Я конечно, расстроилась, пришла в дом. Действительно, неприятный запах есть. Но чему тут удивляться? Дому больше ста лет, капитальный ремонт ему бы не помешал. Однако, договориться с Лукасом мне не удалось, и теперь он угрожает мне судебным иском.
— Что—то еще? – уточнил Барбер.
— Да, к сожалению. Не знаю, стоит ли придавать этому значение, но… Одна прихожанка церкви мифру Хаак с завидной регулярностью бегает вокруг дома, держа в руках икону святой Марии Магдалины. Она кричит, что все изгнанные моим братом из людей бесы, поселились в доме моего покойника. Она просто форменная кликуша и вредительница. Я даже в полицию обращалась, но там бездействуют. Никто не хочет связываться с полоумной старухой. Но эта старуха буквально отогнала третьего потенциального покупателя. Когда на осмотр дома с нотариусом явился третий покупатель — херр Ульрихсон, мифру Хаак подскочила к нему и начала вопить, что только окончательный безбожник купит дом, в котором живет ровно сорок демонов, которые каждую ночь устраивают свои шабаши, оставляя после себя кучи дерьма.
Барбер поблагодарил Клодетт за предоставленную информацию, взял адреса упомянутых ею лиц и ключ от дома.
Доктор Джеймс Уайт был одним из первых, кто в своем ставшем ныне классическим труде описал несколько видов ксеносов — носителей коллективного разума, и все эти виды, по правде говоря, произвели на современных ему людей жутковатое впечатление. Действительно, ну что хорошего могло быть в массовой телепатической истерике крошечных созданий с длинными ядовитыми жалами или в двуединстве «родитель-дитя», в котором, вынашивая гения, родитель сходил с ума и крушил все вокруг. Все, что было открыто и описано в дальнейших статьях и монографиях, также не добавило радостных красок в общую картину происходящего.
Буквально пару месяцев назад в Ученом совете Асцеллского университета имени Рейнолдса относительно успешно прошла защита диссертации, автор которой по большому счету ничего нового в области исследования коллективного разума у ксеносов не сделал, но зато замечательно классифицировал в своем научном труде все, что было сделано до него, а также устроил роскошный банкет. Банкет этот, в отличие от предшествовавшей ему защиты, был практически безупречен, и уже к концу первого часа застолья бестактные высказывания вроде того, что «никакая это вовсе не диссертация, а просто добросовестный обзор ранее написанных работ», постепенно сошли на нет, уступив место более мирным и полезным для души и ума беседам. Разомлевший от содержательного пиршества и разнообразной выпивки завкафедрой сравнительной ксенопсихологии, медленно и ритмично постукивая вилкой салатной по рюмке для хереса, вещал коллегам. Коллеги наудачу кивали.
Суть монолога профессора сводилась к следующему: их, то есть ксеносов, коллективный разум стоит на более высокой ступени развития, чем наш индивидуальный, а потому примитивных носителей индивидуального сознания, то есть нас с вами, да-да, а вы как думали, уважаемые, он воспринимает как назойливых мух и попросту от нас с вами отмахивается или поворачивается к нам этим самым, как его там… чтобы мы сами больше к нему никогда… вот… о, как вы кстати, молодой человек, подождите секундочку, скажите пожалуйста, а что лобстеры уже закончились?
Молодой человек, к которому только что обратился профессор, во-первых, и так никуда не спешил, во-вторых, он не был официантом и ничего не знал о судьбе лобстеров, в-третьих, он был аспирантом той же самой кафедры и, кстати, единственным из присутствующих здесь людей и ксеносов, кто выслушал столь содержательную речь своего завкафедрой от начала и до конца. Вернувшись с банкета домой, молодой человек долго не мог заснуть, обдумывая услышанное и мечтая о том, как посвятит всю свою дальнейшую научную жизнь решению проблемы непонимания между двумя типами носителей разума, как посетит в процессе решения этой проблемы разные удивительные планеты и как напишет потом обо всем об этом потрясающие книги. С соавтором. На роль возможного соавтора он, не задумываясь, выбрал знакомую студентку — высокую смуглую девушку с длинными каштановыми волосами и тонкой изящной фигуркой, после чего наконец-то слегка успокоился и заснул. Чем закончилась эта история, никто не знает, потому что она еще и не началась как следует, а следовательно и задерживаться на ней далее не стоит.
***
— Ты утверждаешь, что каждый из них думает сразу несколько мыслей? — Казалось, что Он даже слегка развеселился, услышав такую невероятную новость. — Одновременно?
— И да, и нет, — Ползун немного помедлил, стараясь упорядочить информацию, но в последнем не сильно преуспел. — Они использовали один канал для непосредственного общения, другой поток мыслей они оставляли для себя. Эти другие мысли были очень… странными — иногда фоновыми для мыслей основного канала, а иногда противоречащими ему. Очень часто противоречащими.
— Потрясающе, — прокомментировал Собеседник, — продолжай.
— А дальше я даже слегка запутался, — при воспоминании об этом тельце Ползуна подернулось легкой рябью, — оказалось, что у них есть еще один канал для непосредственной передачи информации друг другу, но, представляешь, за все время они им ни разу не воспользовались.
— Возможно, приберегают для особых случаев. — Он взял паузу, что-то припоминая. — А те, другие, что появились позже, они такие же?
— Нет, — уверенно ответил Ползун, — они не могут общаться с помощью того, последнего канала связи.
— Тогда Мы можем предположить, что они стоят на более низкой ступени развития и подчиняются тем, за кем они пришли.
— Вряд ли, никаких внешних признаков подчинения я у них не заметил, там было что-то другое…
Ползун замолчал и сосредоточился на решении весьма непростой задачи. Что поделать: если ты наблюдаешь за новыми явлениями, будь добр вводить новые понятия.
— Те, что пришли позже и называли себя Спасателями, были счастливы.
— Поясни.
— Это очень сложно. Они были… целыми. Те, что называли себя Иен и Карла, целыми не были.
Звезда начала потихоньку клониться к закату.
— А что тебя все-таки встревожило? — Он мягко напомнил Ползуну о начале их беседы.
— Они все появились здесь, потому что заинтересовались Нашими кругляшами, и, если кругляши им понравятся, они их заберут.
Ветер стал усиливаться.
— Наши кругляши никто не заберет, малыш. — Голос Его стал каким-то отстраненным. — Любое живое мыслящее существо, которое попытается забрать Наши кругляши, Солдаты лишат разума.
— У Нас есть Солдаты?
— Есть Солдаты, есть Наблюдатели. Ты — Наблюдатель, и очень хороший Наблюдатель.
Новая и, наверное, неуместная мысль не давала покоя Ползуну.
— А меня Солдаты тоже могут лишить разума?
— Теоретически, да, — согласился Он, — но Я не припоминаю такого случая, потому что Мы все очень ценим друг друга.
— А сколько Нас?
— А сколько кругляшей?
Ползуну стало неуютно. Он вспомнил про свой кругляш.
— Мне кажется, что ты очень скоро перестанешь быть просто Наблюдателем и перейдешь в разряд Мыслителей, — Ему явно понравилась такая перспектива. — Мыслители живут по-другому.
— Как именно по-другому? — встревожился Ползун.
— Интереснее, — ответил Он, — Знаешь что, малыш, по-Моему, тебе уже пора идти.
Ползун медлил.
— Что-то еще?
— Ты утверждал, что Солдаты справятся с тем, что является живым и разумным.
— Утверждал.
— А может ли быть разумным нечто неживое?
В Его ответе отразилась весьма сложная гамма чувств, и Ползуну стало немного не по себе.
— Если и есть на свете кто-то, кто сможет ответить на твой вопрос, то в данный момент он точно находится не здесь.
26 день холодных вод, Риль Суардис
Шуалейда шера Суардис
Шу не слишком хорошо помнила, как вместе с Энрике и Бален добралась до гостиной Кая. В голове по-прежнему выл ураган, плакал дождь и кричал новорожденный брат, так что Шу не сразу разобрала, о чем ее спрашивает Баль. Услышала лишь знакомое имя, отозвавшееся приступом головной боли и страха.
– …кто там был, Бастерхази? – Баль склонилась над полулежащей на диване Шуалейдой и обеспокоенно заглядывала ей в глаза.
– Не знаю, – просипела Шу и обессиленно прикрыла глаза.
Она правда не знала. Все так запуталось! Да, она вспомнила, что произошло в башне Заката в ночь, когда родился Каетано. Но воспоминание запутало ее еще больше. Разве могла она, девочка всего двух с половиной лет, убить полпреда Конвента и десяток ни в чем не повинных людей? И почему ей упорно кажется, что виноват в нападении на маму был не тогдашний полпред шер Кельмах, а Роне Бастерхази? Откуда эта жуткая черно-огненная тень, ведь шер Кельмах был светлым, и его стихия – земля, а не огонь…
Шу сжала виски ладонями, чтобы хоть как-то ослабить боль. Казалось, голова превратилась в колокол, и каждый удар сердца отдается болезненным, ослепительным гулом.
– Тебе больно? – поверх ее рук легли ладони Бален, и колокол несколько утих. По крайней мере, теперь Шу хотя бы могла говорить.
– Мне?.. Я хочу домой, в Сойку. Ненавижу… Боги, как я ненавижу интриги и тайны! Будь они все прокляты!
– Злится – значит, жить будет, – усмехнулся бледный Энрике, подсовывая Шу стакан с водой.
Шу отпила, радуясь прохладе в ободранном горле и стараясь не шевелиться. Покачав головой, Энрике повел ладонями по глазам Шу, прикрывая ей веки, аккуратно убрал с висков руки ее и Бален, сам приложил ладони. Через минуту или две головная боль стихла. Шу расслабилась, открыла глаза и уперлась взглядом в капли пота на лбу и воспаленные глаза светлого шера. Четко обозначились тревожные морщинки у рта и между бровей. Жемчужное сияние жизни померкло и сжалось.
Шу стало стыдно.
– Прости. Нельзя быть такой эгоисткой.
– Во всем есть положительные стороны, – перебил Энрике, поднимаясь с колен. – Надо только их найти.
– Повезло, ты обнаружила свой Источник и сумела не отдать его Бастерхази, – продолжила Баль.
Шу вздрогнула. Бастерхази, опять Бастерхази! Но ведь его там не было! Или был?.. И зачем ему ее Источник?.. Боги, как же она умудрилась так запутаться, что даже не поняла сама, что башня Заката – ее Источник! Ведь все признаки на лицо. Опьянение силой, непривычная легкость, воспоминание о рождении Кая – именно тогда она обрела дар, ведь родилась-то она пустой. Как она могла забыть даже об этом? Или она не сама забыла, а ее заставили забыть?
Года три назад Берри рассказывал о Пауке Тхемши, когда-то сумевшем украсть Линзу у одного из учеников, и о нескольких шерах-зеро, овладевших своими Источниками. До сих пор никто не разгадал, как Пауку удалось подчинить чужую силу, когда даже для законных владельцев Линза смертельно опасна.
Шу как наяву вспомнила ту лекцию – и светящее в раскрытое окно солнце, и крики чаек над морем, и увлеченного собственным рассказом гнома…
«…упоение силой приводит к помешательству. Представь себе лист на ветру. Нет, перо в урагане. Но не безобидное перышко, а острие атаки – средоточие стихии. Вон, посмотри, – Берри указал через окно на высокую скалу причудливой формы, в полулиге от берега. – Полтысячи лет назад мыс Крыло Сойки продолжался до Глухого Маяка, а не обрывался здесь, под крепостью. Крепость устояла только потому, что сама накрепко связана со стихиями – и не противится магии, а впитывает её. А ведь ничто не предвещало беды. Юноша-воздушник не отличался ни особой силой, ни особым умом. Я бы даже сказал, отличался его отсутствием, как свойственно многим чересчур прилежным и послушным ученикам. Он нашел какие-то шарлатанские манускрипты, уверовал в собственное великое будущее, попытался провести описанный шарлатаном ритуал – и вы видите результат. Нравится?
– Это красиво, – возразила Шу: по ночам обломанные скалы светились голубыми огнями, а в новолуние над морем поднимался призрак маяка, такого, каким он был много сотен лет назад.
– Красиво?.. Скорее страшно и опасно, – пожал плечами гном. – Никогда, ни в коем случае нельзя пытаться взломать Линзу грубой силой! Лучше вообще обходить ее стороной, если не умеешь творить и экспериментировать на ходу. Нарушить баланс и открыть путь стихиям очень, очень просто. А вот по-настоящему слиться со стихией, принять ее целиком и не сгореть – под силу немногим.
– Почему? Ведь если это была его сила, что могло ему помешать? – спросила Шу, пристально разглядывая торчащие из моря скальные обломки и представляя, какой мощи была буря.
– Он сам, ваше высочество. Самый опасный враг любого шера – он сам! – Берри назидательно поднял палец. – Источник не только из-за фокуса стихий называют Линзой: место рождения силы ставит шера перед самим собой. Мало кто из людей способен посмотреть себе самому в глаза и не сойти с ума, не утонуть в иллюзиях, не подчиниться собственным страстям…
– А гномы, получается, способны? – встрял Каетано.
– Гномы – плоть от плоти Тверди, – улыбнулся Берри. – Наша слабость – не страсти, а ржавчина и окаменение. Знаете, с каким скрипом шевелятся каменные мозги?
В качестве иллюстрации Берри нацепил сложенную из позавчерашней газеты корону, состроил зверскую рожу и пошевелил густыми бровями, одновременно топорща бороду и скрипя зубами.
Кай, Зако и Шу засмеялись, так он был похож на шарж Старейшины Дремстора из этой же газеты. А Берри продолжил:
– Слава Светлой, Линзы возникают редко. Намного реже, чем черные алмазы величиной с сундук. Слишком много условий: шер с латентным даром должен оказаться в блуждающем узле сети Ци-Рахмана в момент серьезного потрясения, идеально – смертельной угрозы, чтобы у него хватило мотивации пробудить свой дар. Само собой, на психику хозяина Линзы это воздействует не лучшим образом, что повышает угрозу при ее инициации. Однако эта угроза пока еще никого не остановила, что лишь подтверждает теорию: шеры слишком зависят от своей магии. Сами инстинкты шеров требуют наращивать магическую мощь, как будто только от этого зависит их жизнь.
– А разве нет? – спросил Каетано. – Чем сильнее шер, тем дольше и лучше он живет. Самым сильным шером был Роланд Святой, первый император!
– Самым сильным шером последнего тысячелетия был Ману Одноглазый, – покачал головой Берри. – Тем не менее, жизнь его была короткой и полной несчастий, предательства и потерь. Так что магическая мощь, ваше высочество, не делает человека счастливым.
– А я бы хотел иметь Линзу, – не унимался Кай. – Я бы тогда стал могущественным королем и завоевал Полуденную Марку!
– Попробовали бы завоевать и бесславно пошли в жертву Мертвому демону. Но сейчас мы говорим не о ваших грандиозных планах, а о необходимости думать головой. Всегда думать головой! А то ваши мозги будут скрипеть так же, как Ониксовый трон при попытке решить квадратное уравнение. Особенно, ваши высочества, требуется уметь думать головой, когда перед вами такое великолепное искушение, как Линза. Поверьте, история знает множество примеров, как у самых добрых, справедливых и разумных шеров полностью продувало чердак, едва они слышали слово «Линза». Ради этой мощи они творили такое, что Мертвый бы устыдился. Линза, ваши высочества – это искушение не меньшее, чем драконьи крылья и драконье бессмертие.
– Бессмертие? – ухватилась за новую мысль Шу.
– Вот о чем я и говорю, – покивал Берри. – Принято считать, что инициировавший Линзу тут же становится шером-зеро, а шеры-зеро, как принято считать, бессмертны. Не физически, хотя бы потому что жить в одном и том же теле тысячелетиями надоест кому угодно, а духовно. В отличие от прочих шеров, зеро способны полностью сохранить память и личность при перерождении. Но это, друзья мои, уже тема следующей лекции. А теперь ваше прекрасное высочество, – гном подмигнул Шуалейде, – расскажет нам, что следует делать при обнаружении Линзы…»
Тогда Шу на полном серьезе заявила, что следует позвать дру Берри, который знает все на свете, и вместе с ним бегом бежать эту Линзу инициировать.
Сейчас же…
Сейчас Шу не понимала толком, жалеет она, что поддалась любопытству и полезла в башню Заката без малейшей подготовки, или нет. В смысле, а толку сожалеть? Уже полезла. И, если она правильно помнит слова Берри – теперь уже деваться ей некуда. Источник пробудился, и либо она инициирует его и подчинит себе, либо сойдет с ума или погибнет. Впрочем, вариант «инициировать и сойти с ума» тоже не исключен.
Хотя нет. Есть четвертый вариант. Связаться с Конвентом, запросить помощи в запечатывании Источника и навсегда отказаться от башни Заката…
«Ты должна взять ключ. Это твое наследство!» – прозвучал в ушах голос мамы.
Шу поежилась и взглянула на Энрике с Бален. Они, как и всегда, готовы были идти с ней куда угодно и защищать ее хоть от самого Хисса. И они погибнут или сойдут с ума вместе с ней, если она не справится. Так может быть, связаться с Конвентом?..
«Тогда уж проще сразу отдать Источник шеру Бастерхази. Ты не забыла, что именно он – полпред Конвента в Валанте? Именно ему поручат разобраться. И поверь мне, он – достойный ученик Паука Тхемши, уж он найдет способ получить и Линзу, и тебя к ней в придачу!»
Шу лишь поморщилась на слова мамы – воображаемой мамы? Или настоящей? После визита в башню Заката она уже не была так уверена в том, что мама умерла…
То есть… то есть – если она инициирует Линзу, то сможет вернуть маму?! Вернуть маму! Тогда все станет совсем иначе! Папа выздоровеет, у них с Каем снова будет настоящая семья… да, у них будет настоящая семья!
– Это мой Источник, – твердо сказала Шу, вскочив с дивана. – Я справлюсь. Я – Суардис!
– Ни мгновения в тебе не сомневался, – кивнул Энрике.
– Где носит Берри? – под нос проворчала Бален.
Шу хотела переспросить, с какой стати ему приходить сюда и где носит Кая, как дверь отворилась, и показался гном в прожженном химикатами фартуке поверх изумрудной шелковой сорочки с кружевами. Канареечные бриджи, полосатые чулки, домашние туфли с загнутыми носами и толстый фолиант подмышкой дополняли его наряд.
– Ну-с, и что ваше высочество изволили позабыть в башне Заката? Или ваше высочество не видели замка и печати Конвента?
Дру Бродерик, уперев кулак в бок, нахмурил мохнатые брови. Ухоженная рыжая борода, заплетенная в сложную косу с бусинами, сердито топорщилась. Но забавным Берри мог бы показаться только тому, кто ни разу не видел утренней разминки в Сойке, где гном запросто разделывал на котлеты ветеранов гвардии.
Шу промолчала. Печати она действительно не видела, потому что дверь просто открылась. Сама. Но толку возражать и оправдываться Шу не видела тем более.
– Я рад, что вашему высочеству повезло. Не стоило мне надеяться на ваше благоразумие. Хорошо хоть удача не подвела.
Шу вопросительно взглянула на гнома, но он проигнорировал ее любопытство.
– Так вы знали про Источник, дру Берри? – не пожелала мучиться неизвестностью Баль.
– Предполагал, – сердито ответил гном и сочувственно глянул на Шу. – Ваше высочество помнит, что я говорил о Линзах?
– Помнит. Но вы не говорили, как можно инициировать Источник.
Взгляд её притягивала книга. Не может быть, чтобы Берри принес её просто так! Наверняка там есть не шарлатанский рецепт! Хотя бы подсказка!
– И не скажу, ваше высочество. Увы. – Гном вздохнул. – Не существует трудов шеров, прошедших сквозь Линзу.
– Как? А что тогда… – Она кинула выразительный взгляд на фолиант.
– Только труды учеников или историков. Но и тут есть много интересного. Не уверен только, что особо полезного, – вздохнул гном. – Если послушать, что говорят эти многомудрые шеры, нет ничего проще, чем договориться с точкой преломления. Но, как видите, сии многомудрые мужи не могут договориться даже между собой, как назвать явление. Более того, кто-то утверждает, что это не явление, а существо, или сущность, пространство, концепт, постулат, путь… Один хмирец даже книгу об Источниках так и назвал: «Дао». В общем, сколько исследователей, столько и мнений.
– Тогда может быть мне и не стоит это все читать? Ты же сам говорил, надо подходить творчески, не бояться экспериментировать…
– Надо, ваше высочество. Считайте это тренировкой для мозга. Пусть ни одна книга не даст вам точного рецепта, но может подсказать направление. В любом случае, вы достаточно смелы и неординарны, чтобы у вас был хороший шанс справиться.
– Неординарны?.. – переспросила Бален.
– Именно, – усмехнулся гном. – Все шеры, инициировавшие Линзу, сходятся в одном. Они и до того были изрядно ненормальными.
Дру Бродерик подмигнул Шу и, отвесив поклон, покинул комнату. Лишь когда за ним закрылась дверь, шеры опомнились.
– О боги, – всполошилась Баль. – Ведь сегодня приезжает кронпринц! А завтра Весенний бал… и темный шер…
– Тише, Белочка. – Энрике, по обыкновению, был островом спокойствия. – Если темному шеру остро необходимо нас убрать, мы все равно ничего не сделаем. Но, согласись, он мог провернуть это, не дожидаясь сегодняшнего утра. Да ему достаточно было вчера чуть-чуть «ошибиться», помогая ее высочеству выйти из срыва. И никто бы ничего не доказал, после вчерашнего выброса в Риль Суардисе можно спрятать полсотни камлающих шаманов.
«Убрать нас…» Злые боги… Она так и не сказала Энрике и Бален, как именно провела прошлую ночь. А за помехами они не рассмотрели не камлающих шаманов, а самого шера Бастерхази, который на порядок опаснее сотни, нет, тысячи шаманов. Вот как теперь ей признаться? Тем более после того, как узнала об Источнике, Шу не то чтобы усомнилась в бескорыстии темного шера – в него она никогда и не верила – но начала понимать, что именно ему нужно.
Не место фаворита при Шуалейде, которая пока не имеет никакого политического веса. О нет! Ему нужно кое-что куда более редкое и привлекательное! Ему нужен Источник. Берри не зря говорил, что Источник – непреодолимое искушение для любого шера, а уж если этот шер – темный и ученик Паука…
Да уж. Кажется, кто-то этой ночью совершил ужасную глупость.
Хорошо хоть Бастерхази не получил с нее никаких клятв. Обещание места фаворита императрицы не считается.
– Значит, ничего не сделаем… – повторила за Энрике Шу. – Какого ширхаба ты об этом молчал?!
Шу понимала, что злится вовсе не на Энрике, а на саму себя. Наивная дура! Отомстила Люкресу, завела союзника и получила удовольствие, да? А «попалась в лапы темному шеру» не хотите? Этой ночью она имела возможность убедиться в том, что шер Бастерхази плевать хотел на все ее ментальные блоки – раз, на защиту покоев принца – два, на обоих Герашанов, Ристану, Люкреса и Конвент – три… Ширхаб нюхай эту темную сволочь! Мерзавец! Провел ее, как ставридку на блесну!
– А какой смысл об этом говорить, Шу? – Энрике пожал плечами. – Мы живы, ты в здравом уме. Значит, или Бастерхази не принимает тебя всерьез, или у него на тебя другие планы. Что куда более вероятно.
Под проницательным взглядом Энрике Шу залилась жаром, но ни слова не сказала. Не будет она признаваться в собственной дури! Не будет! Просто не станет доверять Бастерхази совсем. Никогда. И научится держать ментальные щиты. В конце концов, она Аномалия или дысс ширхабов?!
– Энрике, перестань уже, – возмутилась Бален. – Послушать тебя, так надо сложить лапки, идти в Рассветную башню и ложиться на алтарь.
– Все! Хватит! – потребовала Шу. – Я поняла – дело труха. Бастерхази наверняка нужен именно Источник, он же не мог его не обнаружить под собственным носом столько лет, так?
– Не мог, – кивнул Энрике.
– Значит, нам нужно убрать его раньше, чем он доберется до Шу, – резюмировала Бален. – Вряд ли он принимает всерьез меня, так что я справлюсь.
– Ты с ума сошла? Не вздумай! – прикрикнула на нее Шу. – Мне нужна ты, живая и в своем уме, а не притворяющееся тобой умертвие. Я справлюсь сама. Вы поняли, оба? Я запрещаю вам трогать Бастерхази!
– Сколько страсти, – покачал головой Энрике, и Шу задумалась на миг: а в самом ли деле Энрике проспал все самое интересное, или только сделал вид, а на самом деле все знает? Он такой, он может.
– Да, столько страсти. Я не могу потерять вас, а сейчас сунуться к темному в пасть для Белочки…
– Ты меня недооцениваешь, – сердито сверкнула клычками Баль.
– Это ты недооцениваешь Бастерхази. Я видела его… без прикрытия, понимаешь? Он… там не вторая категория, Баль. Там… там такое…
Шу поежилась и едва не заплакала – от сожаления, что «такое» не станет ручным, не будет больше ластиться к ней, не поцелует ее, не укроет одеялом из звездных фиалок… Проклятье! Он еще худший лжец, чем Люкрес!
– Я ненавижу Бастерхази, – заявила она, выпрямив спину и задрав подбородок. – Он не получит ничего. Ни-че-го! Пусть планирует хоть до второго явления Мертвого!
Пол плавно покачнулся и ушел из-под ног, мир окрасился сине-сиреневыми тонами. Родные, уютные потоки магии снова поднимали ее под облака. Но на сей раз – не пьяную девочку, а собранную, целеустремленную шеру.
– Совсем другое дело, – кивнул Энрике. – Иногда тебе полезно злиться.
– Я думаю, мы зря волновались насчет платьев, – поддержала супруга Бален. – Тебе можно идти на бал прямо так, успех обеспечен.
– Ширхабов бал! Ширхабов Люкрес! – опомнилась Шу. – В чем я буду сегодня встречать свору столичных шакалов?!
– Найдем, – твердо пообещала Бален. – Драгоценности у нас есть, платье сотворим. Энрике, тебе не надо пойти к Бертрану?
– Или к ширхабу лысому, – усмехнулся капитан. – Готовьтесь к сражению, мои прекрасные дамы. И пока не покидайте покоев Каетано, здесь есть хоть какая-то защита.
– А где сам Кай? – наконец-то вспомнила о брате Шу.
– У герцога Альгредо. Боюсь, пока Каетано не убедится, что с тобой ничего не случилось в башне Заката, толку от их уроков не будет.
– А Мануэль Наба там же?
– Свиту Каетано отпустил по домам до конца занятий. Так что думаю, Наба в своем столичном доме, с матерью.
– Он мне нужен, Энрике. Пошли за ним. И успокой Каетано, ладно? Не говори ему пока об Источнике, я сама. Потом.
Энрике лишь пожал плечами: потом, так потом. И ушел, оставив их с Бален ломать голову над вечерним нарядом. Шеру Исельду звать не стали – уж слишком ее представление о красивом платье отличалось от того, что Шу вчера видела на придворных дамах. Так что последней возможностью сотворить что-то подходящее для бала оставались модные журналы и Мануэль Наба. В конце концов, раз уж в друзьях у Кая оказался настоящий столичный модник, надо этим пользоваться.
Смертомобиль сдох на вершине холма.
В топке отчаянно зашипело — как бывает, когда вода заливает угли. Котел дал течь, смекнул Джек, открывая предохранительный клапан и одновременно пуская в топку углекислоту из огнетушителя. Котел оглушительно свистнул утекающим паром и умолк.
Смертомобиль всхрапнул, как живой, и умер.
В наступившей тишине шипел пар в цилиндрах, да под колесами хрустел гравий обочины. Оглушительно пахло раскаленной мокрой ржавчиной. Машина еще несколько секунд шла накатом, а потом встала. Джек затянул ручник, крутанул маховички на приборной доске, перекрывая паропроводы, и вышел наружу.
Холм был невысок, но с него открывался прекрасный вид на многие мили окрест.
От горизонта до горизонта под хмурым предосенним небом тянулись кукурузные поля. Стебли, в человеческий рост каждый, клонились под тяжестью початков. Здесь и там бескрайнее море кукурузы прорезали ниточки троп и проселочные дороги, ведущие к огромным ярко-красным амбарам.
Джек скользнул по кукурузе рассеянным взглядом. Больше всего его интересовал сейчас раскинувшийся у подножия холма городок. До него оставалось полмили.
Городок был небольшой — полторы сотни домов, домиков и вовсе уж лачужек, которые лепились к стенам пакгаузов на окраине. Наметанный глаз сообщил Джеку, что народ тут живет разный, отчасти честный, отчасти ушлый, отчасти порядочный, отчасти подлый. Все как всегда.
По всему выходило, что городок им подходит.
Джек прошелся, разминая голенастые ноги, туда-сюда. Обошел машину кругом. Теперь, когда адское пламя в топке погасло, смертомобиль и впрямь выглядел мертвым. Фонари безучастно таращились в никуда, злобный оскал решетки радиатора выглядел сардонической улыбкой мертвеца.
В тендере громоздились, нелепо заламывая ветви, обезглавленные деревянные тела. Недавний налет на питомник обеспечил их топливом на целых двести миль пути. Двести миль безостановочного бегства без цели, без направления, двести миль заячьего петляния по бесконечности кукурузных полей, приведшего их в результате сюда, на окраину неказистого городка в самом сердце фермерского края.
Джек чувствовал, что здесь все и кончится. Бежать дальше он не собирался. Он устал прятаться. Любым силам на свете приходит конец — но он чувствовал себя как никогда готовым к схватке.
Двенадцать лет… Хватит. Довольно.
Налетевший ветерок взметнул фалды его похоронного фрака и едва не сорвал с головы шляпу. Он придержал цилиндр за поля тонкими бледными пальцами и вслушался в шелест трущихся друг о друга стеблей.
Скоро, скоро, шептала кукуруза. Скоро они доберутся до тебя, Джек. И тогда тебе придется или отдать его, или драться за него.
Драться насмерть.
Старик не забывает обид.
— Я знаю, — ответил Джек кукурузе и улыбнулся так широко, как только мог. Глаза его полыхнули на мгновение краснотой подступающего безумия, но он смог совладать с собой.
От раската его хохота в воздух поднялись вороны и заметались, борясь с порывами ветра.
Джек лязгнул засовом и открыл багажник.
— Я в город за тачкой, — сказал он, обращаясь к прикрытому рогожей необъятному телу. — Скоро вернусь за тобой. Мы прибыли, брат.
— Ты ведь не отдашь меня им? Правда не отдашь? — спросил тоненький голосок.
— Конечно же, не отдам, — ответил Джек. Сунул под мешковину бутылку с янтарной жидкостью и захлопнул крышку.
Потом поправил кобуры на поясе, застегнул фрак на пуговицу и зашагал вниз по дороге к городской окраине.
Коты с городских помоек провожали его нескладную фигуру злобными взглядами и шипели, раздраженно взмахивая хвостами.
Входя в город, Джек улыбнулся им и прикоснулся к полям шляпы. Коты бросились врассыпную.
Название на перекошенной табличке прочесть было почти невозможно. Представляться сам Джек тоже не стал.
Город принял его именно так, как он и рассчитывал.
Без лишних вопросов и объяснений.
Другого ему было и не надо.
– Проводить вас? – Неожиданно предложил Шеддерик. – Отдохнёте. А завтра мы расскажем, что смогли узнать.
– Благородный чеор, очень прошу вас… позвольте мне вернуться в зал. Я понимаю, что там мало кто будет тревожиться о моём здоровье, но… – она едва заметно улыбнулась, – если не вернусь туда, весь мой подвиг с этим ошейником останется просто глупостью. А так, может, мы кому-то испортим торжество. Тому, кто сейчас предвкушает, как завтра наутро будет всем рассказывать о моём обмороке.
– Да вы сами ушли из зала, – порадовал её Кинрик, – Не было никакого обморока. Вас даже почти поддерживать не пришлось. Правда, когда я убрал шарф, кто-то мог видеть то, что под ним…
Темери встала, но её тут же повело в сторону, и она вцепилась пальцами в спинку кресла.
– Странно, – виновато пробормотала она. – Так же было, когда я шла в зал. Но тогда я волновалась… а сейчас-то…
– Так бывает, если сначала сильно волнуешься, то потом приходит слабость. Я по себе знаю. – Кинрик протянул Темери руку, и она, поколебавшись лишь мгновение, приняла помощь. – Но мы только покажемся гостям. А потом сразу вернёмся. Вам нужно отдохнуть.
Голос наместника вернул себе прежнюю отстранённую холодность. И это Темершану совершенно устраивало.
Шедде покачал головой. Но всё-таки, подумав – кивнул. Ему тоже хотелось посмотреть, у кого из гостей лица вытянутся особенно сильно.
Казалось, прошло много времени, но на самом деле почти ничего не изменилось. Вроде бы встревожившиеся гости вернулись на прежние места, прислуга как раз готовилась подавать третью перемену блюд. Зал был по-прежнему полон, а их с Кинриком возвращение гости приветствовали вставанием.
Темери невольно подумала, что если бы это происходило в Цитадели до нашествия, и во главе стола сидел бы её отец, то, пожалуй, всё ещё и долго громко хлопали кто по столу, кто просто в ладоши – так принято тогда было выражать восторг.
Злосчастный шарфик вернулся на шею, но теперь лежал свободной мягкой складкой. Жаль, что вовсе его снять не представлялось возможным – красные ссадины от ошейника так и не прошли и были хорошо видны.
Напрасно Темери оглядывала зал в поисках испуганных или недовольных лиц: гости или успешно скрывали недовольство, или действительно были рады тому, что праздник не омрачился серьёзным скандалом.
Одно только и показалось странным: когда пришло время расходиться, Гун-хе лично у выхода подхватил под локоть невысокого пожилого ифленца в синем бархатном одеянии и, кивнув им с Кинриком, увёл куда-то по коридору, которым обычно пользуется только кухонная прислуга.
Кажется, в общем потоке слегка пьяных весёлых дворян этого никто не заметил.
Темери была уверена, что после такого насыщенного дня долго не сможет уснуть, но стоило лишь затворить комнату за служанкой – и как добралась до постели, поутру было уже не вспомнить.
«Рэту убили!»
Шкипер Янур
День был праздничный, так что в «Каракатице» веселье продолжалось почти до полуночи, слуги и хозяйка сбились с ног, да и сам Янур на ногах едва держался.
Последние годы жизнь не радовала горожан, да и нынче веселье было какое-то несмелое, словно люди пришли отметить затишье перед новым ураганом. Но какой-никакой, а всё же праздник случился, и никому, даже Януру, не хотелось заканчивать его раньше времени.
Закрываться при столь удачной торговле ему тоже не хотелось – давненько не было, чтобы в таверне все столики были заняты, народ толпился и у стойки, а кое-кто облюбовал даже широкие подоконники. Но за полночь добропорядочные горожане начали разбредаться. За столами остались лишь три большие компании, да ещё парочка юнцов устроилась на лавке у стены. Закуска у них была своя, но Янур смотрел на это сквозь пальцы – за пиво ребята заплатили честь по чести.
Тильва даже решила, что не будет греха, если она приберёт опустевшую часть зала, и принялась двигать тяжёлые стулья и лавки так, чтобы пройти меж ними с мокрой метлой. Грязь от сапог смоется в щели, специально оставленные между половицами, а крупный мусор будет сметён в таз и вынесен в яму на заднем дворе.
Именно в этот час в «Каракатицу» вошёл угрюмый, лохматый, бедно одетый мужчина, чей короткий «моряцкий» плащ был заляпан свежей грязью.
– Празднуете? – сказал он с лёгким презрением. – А в Цитадели-то, говорят, рэту убили.
Тильва выронила метлу – и этот звук оказался самым громким во внезапно повисшей тишине.
Янур идольцем замер у стены. У развернувшихся к позднему гостю посетителей на миг отвисли челюсти.
– Врёшь! – прохрипел один из них, – откуда сказка? Врёт он. Таких бродяг в Цитадель не пускают…
– Мне сказал друг. Он при кухне служит. Как раз начиналась первая смена блюд… он всё сам видел. Говорит, рэта глотнула вина, и ей стало плохо. Наместник её увёл, но мой друг клянётся, что видел сам – нести её пришлось на руках, а потом по замку стражу удвоили, гвардейцы из города приехали. В общем, я так скажу. Может, рэта и заслужила смерти, раз продалась ифленцам… но их коварство дальше терпеть нельзя. Надо мстить…
– Тихо! – рявкнул Янур так же громко и яростно, как когда-то, будучи боцманом в рыбачьей артели, кричал на нерасторопную матросню.
Все взгляды устремились к нему.
– Не стоит лаять, как брехливый пёс, если не знаешь всё доподлинно. Тильва, налей ему, пусть расскажет…
Тильва губы поджала, но всё-таки наполнила кружку самым дешёвым вином.
Гость криво улыбнулся и пояснил:
– Есть вещи, которые нельзя прощать. И вам самим-то не надоело, что белобрысые командуют здесь, как у себя дома? Это не их земля.
По залу послышались шепотки. Януру показалось – одобрительные. Но вовсе не ради этой пламенной речи он усадил гостя за стол. Что с Темершаной? В беде? Как узнать, как помочь? И если прав этот ночной гость… то как жить дальше, помня, что сам, по своей воле, отдал рэту ифленцам? Поверил ифленцам.
– Так что ты знаешь про рэту? Что там плёл твой знакомый?
– Плёл… мой друг – честный человек. А ифленцы – поганые завоеватели, которым не должно быть места на нашей земле!
– Так что же твой честный друг делает при кухне Цитадели, где, как известно, засели ифленцы? – донеслось из-за одного из столов.
– Всякие бывают обстоятельства, – прищурился гость. – А ты, я смотрю, сочувствуешь этим свиньям? Может, ещё и донесёшь на меня?
– Заткнитесь, оба! – повторил приказ Янур. – Хотите драться – идите на улицу. Но сначала всё-таки… Как тебя звать, а?
Янур хотя бы в лицо знал большинство своих гостей. А вот этого, патлатого, видел впервые.
– Какая разница, – с великолепным презрением процедил тот. – моё имя… оно вам ничего не скажет. Так зачем зря сотрясать воздух. А вот врагов у меня много. И если кто-то хоть случайно обмолвится, что видел меня здесь… за мной придут. И ты, хозяин, окажешься причастным к моей смерти.
Янур вдруг вспомнил, как и что говорил, переступив порог его дома, Шеддерик та Хенвил. И затосковал от предчувствия, что его мир вновь готов перевернуться с ног на голову: потому что шкиперу Януру хотелось прямо сейчас запереть «Каракатицу», выпроводив всех гостей на улицу, и мчаться опрометью в Цитадель. Выяснять, что стало с Темери. И – предупреждать о новой напасти благородного чеора.
Но он сдержался. А гость, видя, что голоса стихли, и хозяин не перебивает его, сел поудобнее, и приготовился продолжить свои речи.
– Рэту, как известно, против воли отдают в жены наместнику. Она не хотела этой свадьбы, и сопротивлялась, как могла. Я точно знаю – она даже попыталась покончить с собой, да только ей помешали…
На этом месте Янур вздохнул чуть легче. Гость всё-таки врал. Но с другой стороны, у любого вранья должно быть основание. Иначе никто в него не поверит.
Это значит, в Цитадели что-то произошло. Среди ночи, правда, никто мальканского трактирщика в оплот ифленской власти не пустит. Но это не повод сидеть без дела.
Нет, это совершенно не повод!
Некоторые гости повернули к ним уже не только головы, но и стулья. Это было плохо, но выгонять «безымянного», не вытянув из него хоть пару честных слов, было бы неправильно, и Янур ждал.
– Это было сегодня утром, – хорошо поставленным трагическим голосом повёл рассказ гость. – Она всё ещё была слаба, но кого это волнует? Когда начался приём, она сидела возле жениха такая бледная, что это было заметно даже от дальнего края стола, где мой знакомый как раз наполнял бокалы гостей. Он клянётся, что она отпила лишь глоток и схватилась за шею. Наместник же вскочил и сам принялся её душить. А потом объявил, что ей просто стало нехорошо, и вынес из зала. Но гости не удивились и не возмутились – конечно, ведь речь идёт о мальканке. Будь это одна из их девиц, случился бы скандал, но ведь это всего лишь мальканка. Найдут другую… Мой друг не видел, что было дальше, но слышал разговор двух благородных чеоров, которые видели, как мёртвое тело тащат в кабинет наместника… ну что, стоят ли мои новости того, чтобы обратить на них внимание? Или так и будете сидеть тут, попивая дрянное вино, когда другие вступаются за честь своей рэты? И своей страны?
Пафоса в этой фразе было столько, что Янур даже поморщился.
А за вино, пожалуй, было обидней всего. Да, дешёвое. Но неплохое. Главе ифленской тайной управы вот – нравится. Впрочем, так можно додуматься и до того, что самого себя записать в ифленские шпионы…
А с другой стороны, некоторое время назад он уже смирился с мыслью, что завяз в истории, из которой чистым вылезти не получится.
– Да уж… – задумчиво сказал он. – Стоят. Дагар, ничего, если твои ребята мне помогут?
Один из старых артельных приятелей Янура, занявших центральный стол, неспешно поднялся, давая пример другим:
– Конечно. Что нужно делать?
– О, – одновременно с этим обрадовался патлатый «обличитель», – так приятно видеть, что в вас ещё не погасла любовь к своей земле! К своей стране!
– Надо помочь проводить этого человека до моего подвала. Есть у меня там одна пустующая кладовка. Пусть посидит до утра.
Кристина вышла из лифта и не очень твёрдой походкой пошла по коридору. Двери в апартаменты открылись, оттуда вышел секретарь. Он поднял шляпу, шаркнул ногой и удалился, а немецкий господин, уже собиравшийся скрыться за своими белыми с золотом дверями, увидев Кристину без своего спутника да ещё весьма подшофе, просто рассыпался в комплементах, мешая немецкие и польские слова, и широко распахнул дверь, повторяя слово «шампанское». Господа из номера напротив с интересом наблюдали за соседями. Кристина уже собралась посетить гостеприимного господина, но из лифта вышел Савва. Быстро подойдя, он приобнял девушку за талию:
— Простите, она неважно себя чувствует. — И, открыв номер, буквально впихнул туда Кристину. — Взрослая дочь… — развел он руками.
Савва повернул ключ в двери. Кристина стала быстро снимать с себя платье и всё, что было под ним, и аккуратно укладывать вещи в строгой очередности. Туда же положила вынутый из шляпной коробки парик и косметику. Савва присел на корточки перед камином, взял кочергу и тихо постучал о кирпичи в каминном зеве. В ответ донесся такой же тихий стук. Савва глянул на девушку. Та, накинув платье на голое тело, вышла в коридор.
— Оставь меня, не трогай! — крикнула она и со всей силы, с грохотом хлопнула дверью. Номер напротив тут же приоткрылся, и Кристина, громко стуча каблуками и почти не качаясь, подошла к белым с золотом апартаментам и постучала согнутым пальчиком. Немец и Савва появились одновременно.
— Ты мне не мать и не отец! Не смей мне указывать! Куда хочу, туда и пойду! — пьяно улыбаясь, заявила Кристина.
Лицо графа сделалось злым и страдальческим одновременно. Он почти силой оторвал девицу от немца, который, как и господа напротив, уже чувствовал себя неловко.
Закрыв дверь и оставив ключ в замке, Савва в минуту разобрал стенку камина, и в образовавшийся лаз протиснулся Андре, одетый в плотно обтягивающее тело черное гимнастическое трико. Кивнув Савве, он моментально стянул трико и стал при помощи Кристины надевать её вещи. Пока он влезал в панталоны с оборочками и натягивал шелковые чулки, Кристина надела на него парик и приступила к нанесению макияжа. Андре сунул ноги в сброшенные Кристиной туфли и выпрямился. Савва знал, как должен выглядеть Андре в образе, но такого эффекта не ожидал. Если бы рядом с Андре не стояла живая Кристина… В парике, повторяющем роскошную гриву девушки, в её платье и туфлях он за семь минут превратился в её абсолютную копию. Савва в восхищении покачал головой.
— У тебя самое большее двадцать минут. Ну, начали, — шепотом скомандовал он.
Втроём они встали у выхода. Савва приотворил дверь. Кристина громко расхохоталась, Савва так же громко попросил её прекратить, распахнул дверь настежь и уронил стул. Андре вышел в коридор и направился к апартаментам. Из дверей напротив выглянул один из охранников. Андре улыбнулся ему, помахал пальчиками, постучал в белую с золотом дверь. Та тут же открылась.
— О, прошу вас, фройляйн!
Андре вошел внутрь.
Миновав холл, он оказался в гостиной, где на изящном сервировочном столике были выставлены напитки, и, пока немец открывал шампанское и разливал его по бокалам, Андре, изобразив на лице любопытство и восхищение, обошел апартаменты. Убедившись, что они одни, он, таинственно и многообещающе улыбаясь, подошел к немцу, взял у него оба бокала и аккуратно поставил на столик. От молниеносного удара, нанесенного снизу-вверх в основание носа, немец умер мгновенно. Андре перенес тело в спальню и, уложив на кровать лицом к стене, расстегнул сорочку, сорвал с шеи тонкую цепочку с ключом, накрыл покойника покрывалом. Около кровати, на полу, поставил шампанское и два фужера. Он отлично понимал, что эта инсценировка никого надолго не задержит, но в данной ситуации имела значение каждая минута. Сейф Андре открыл легко и быстро. Он запихал пакет в панталоны под платье, огляделся и слегка приоткрыл дверь на балкон.
Через семнадцать минут он вышел, послал в полумрак апартаментов воздушный поцелуй, прикрыл двери и, поправляя растрепавшуюся прическу, направился к себе. Ещё через три минуты он был в своем цирковом трико, под которым на груди был надежно закреплен пакет. Не произнеся ни слова, Андре со скоростью и ловкостью кошки исчез в лазе, и Савва стал быстро ставить кирпичи на место. Закончив работу, он посмотрел на предметы девичьего туалета, разложенные повсюду, на почти раздетую Кристину в кресле и кивнул. Посмотрел на роскошные, выполненные в виде башни бронзовые каминные часы, присел на кровать рядом с девушкой, налил ей и себе вина.
— Сейчас идёт через подвал. Ещё минута, и он будет вне досягаемости. Но всё равно, держим их как можно дольше. Ждём.
Ждать пришлось недолго. Удар в дверь был такой силы, что она затрещала.
— Эттто что тттакое !!! — Савва повернул ключ в двери и отлетел на пол.
В следующую секунду он был перевёрнут лицом вниз, и на его запястьях защелкнулись наручники. Между лопаток жёстко уперлось колено одного из обитателей нумера напротив, тогда как другой, никак не реагируя на возмущенные возгласы Кристины, опрокинув девушку на кровать, внимательно осматривал кисти её рук. Савва усиленно ёрзал на полу, всячески понося ворвавшихся, то грозя им неслыханными карами, то требуя немедленных объяснений. Савва сопротивлялся и нес несуразицу так, как делал бы это в большей степени напуганный, нежели оскорбленный, изнеженный престарелый хлыщ. Он ждал появления этих господ и вёл себя в соответствии с планом. В комнату, кроме бугаев охраны, ворвались ещё трое и сейчас обследовали помещение. Делали они это спокойно, сноровисто, без суеты и лишних движений. Крепыш, который осматривал руки Кристины, обернувшись к старшему, отрицательно покачал головой. Девушка не могла нанести их подшефному сугубо профессиональный удар, вгоняющий тонкую носовую косточку в мозг. Для этого требовалась длительная специальная подготовка и очень большая физическая сила. Девчонка такого не могла сделать просто физически. Это было ясно, но не отработать версию до конца было бы неправильно. Старший, господин неопределенного возраста, с какими-то размытыми чертами лица, шагнул к Кристине, лежащей на кровати в одном белье, и, наклонившись к самому ее лицу, негромко произнес:
— Красивая. Сейчас ты мне все расскажешь, или красивой уже не будешь. Никогда. Ну? — и занес для удара руку.
Последнее, что зафиксировал Савва перед тем, как глаза залил багровый туман, — а так случалось всегда, когда волна звериной лютости превращала Савву в одержимого бешенством в бою, способного пройти сквозь толпу вооруженных врагов берсеркера, — был кулак, обтянутый черной лайковой перчаткой, занесенный над Кристиной.
Когда к Савве вернулась способность соображать, он увидел, что сидевший давеча на нём бугай лежит навзничь без движения, старший сидит на полу у кровати и держится за затылок, а самого его пытаются скрутить те трое, до которых он добраться не успел. Савва тут же перестал сопротивляться, вытаращил глаза и с видом полного непонимания стал ошалело озираться. Девушка сидела на кровати в той же позе, только чуть сдвинулась назад — значит, он успел. Его не били, просто крепко держали, явно ожидая распоряжений старшего. Старший снова потрогал затылок и поднялся. Злыми глазами посмотрел на одного из своих людей:
— Совсем ни хрена не соображаешь, да? Если бы он, как змея, не рванулся к своей сучке, ты убил бы его, у тебя, придурок, удар поставлен. Только это и умеешь… Вообще не понимаю, как он смог опередить…
Только сейчас Савва заметил, что у одного из стоящих над ним в руке был стилет с длинным трехгранным лезвием, а на его рубашке, на груди, ширилось и растекалось кровавое пятно. Старший опять пощупал голову, кивнув на Савву, распорядился:
— Снимите с него железо. Не она это. Просто воспользовались пьяной дурой… Я же сразу сказал, через балкон он ушёл… Время только потеряли, черт!
Подхватив под руки приходящего в себя молодчика, и перестав обращать на Савву и Кристину внимание, словно это были не живые люди, а мебель, они вышли из номера. Савва сел рядом с Кристиной.
— Он не ударил тебя?
— Савва, у тебя кровь…
— Я спрашиваю, он не ударил тебя?..
— Не успел. Ты действительно как змея вывернулся и наручниками в висок, и по затылку их старшему… Я даже моргнуть не успела. У тебя кровь…
Савва стащил рубашку. Под левой грудной мышцей кожа была проколота. Ранка была неглубокая, кровь уже начала сворачиваться.
— Царапина.
Он намочил салфетку, стёр с рёбер подсохшую кровь, подошёл к шифоньеру и стал перебирать сорочки на вешалках.
— Савва, как ты думаешь, это всё?
— Думаю, всё. Сейчас они в поиски ударятся. Старик правильно рассчитал, что Андре должен дверь на балкон оставить открытой. Вот их старший и купился. Но при любом раскладе, мы должны оставаться здесь ещё три дня. Мало ли что…
— Савва, у тебя и брюки кровью замазаны.
Савва, взял с полки новые брюки, и, повернувшись к девушке спиной, стал снимать штаны.
— Если бы они с тобой что-то сделали, я бы… я… — Он впервые в жизни не находил слов. — Спустимся в ресторан? Не знаю, как тебе, а мне просто необходимо выпить
— Подожди… постой…
Савва обернулся.
— Что?
Кристина, всё ещё сидя на кровати, подалась вперед, и, прищурив глаза, всмотрелась в Савву.
— Ты куда смотришь? — Он потрогал ногу. — Этому шраму лет двадцать пять. Жалко, что на таком месте, почти под ягодицей. Был бы на груди, было бы красиво, правда?
Девушка поднялась, продолжая смотреть на ногу Саввы, медленно подошла и присела на корточки. Потом потрогала шрам рукой. Подняв голову, посмотрела на Савву. Глаза ее, обычно ярко-зеленые, сейчас были голубыми и прозрачными.
— Ну, что ты, девочка? Все давно зажило, шрам старый…
— Да, старый… — тихо сказала девушка.
Савва обнял её, и почувствовал, что она вся дрожит. Савва подал ей платье.
— Оденься, тебе холодно. Пойдём, тебе нужно выпить, нам нужно. И потом, если ты сейчас не оденешься, в ресторан мы сегодня не попадём точно.
Пунш Азирафель не любил, танцами тоже не сильно увлекался, но зато никогда не отказывал себе в удовольствии удовлетворить любопытство, особенно если была вероятность, что второго шанса не будет. Когда, наконец, поток красноречия Дамблдора иссяк, а профессора всё чаще стали задерживать взгляд на циферблате старинных часов, собрание закончилось. Блэк почти сразу же поспешил к выходу, но Азирафель успел его окликнуть:
— Сириус.
— Да?
Блэк явно хотел огрызнуться и сбежать, но слишком хорошо относился к Азирафелю, чтобы это проделать, когда понял, кто из коллег решился его задержать. Он широко улыбнулся и, бросив Снейпу, что ненадолго задержится, подошёл.
— Вы что-то хотели, мистер Азирафель?
— Всего лишь узнать, как прошёл вчера ваш разговор с Гарри.
— Супер! — Блэк заметил, что на его вскрик обернулись несколько профессоров, и зашептал: — Всё просто супер. Гарри такой молодец.
В этом Азирафель как раз и не сомневался, но ему хотелось узнать подробности.
— Как всё прошло?
— Представляете, он, оказывается, уже что-то заподозрил в этом духе… но я, конечно, решился и не стал ничего отрицать, — Блэк оглянулся по сторонам и, заговорщически понизив голос, добавил: — Он спросил, был ли у нас секс. Не так прямо, конечно, но смысл был в этом. Я подтвердил. Я же не сказал ничего лишнего?
Азирафель не очень хорошо представлял, как смертные ведут такие разговоры с детьми. Вроде бы раньше с этой стороной жизни отпрысков знакомили на примере пчёлок и птичек, но, кажется, это было слишком давно, да и не очень информативно.
— Думаю, что нет, Сириус.
— Уф! — Блэк просиял и принялся трясти руку Азирафеля. — Вы меня успокоили.
— А как он к этому отнёсся?
— Нормально?.. — Блэк неуверенно пожал плечами и твёрже добавил: — Нормально, да. Сказал, что если мне удалось что-то разглядеть в Снейпе, значит тот не совсем ублюдок. Но я сказал, что он ублюдок… шикарный такой ублюдок…
— А Гарри?
— Понадеялся, что он не разобьёт мне сердце.
— А вы?
— Пф-ф! Снейп не такой, — Блэк усмехнулся и, помрачнев, невпопад добавил: — Хотя Малфою я всё равно врежу по морде.
— Малфою-то за что?
— Для профилактики. Чтобы даже не думал!
— А что Гарри?
— Он это… кажется, рад за меня.
— Рад?
— Он так сказал… а ещё сказал, что верит в то, что Снейп теперь перестанет бродить по замку ночами.
— А как же дежурства?
— Вот и я о чём, — вздохнул Блэк. — Будь моя воля, я бы его из спальни не выпускал… вы же понимаете, о чём я?
Азирафель понимающе кивнул и вспомнил об одной Карте, которая им с Кроули — так уж получилось! — больше уже была не нужна. Он сосредоточился, и самым чудесным образом эта Карта появилась у него в кармане.
— Я знаю, как вам помочь, — улыбнулся Азирафель, — держите. Это Карта, на которой…
— Ох ты ж жопа Мерлина! — перебил его Блэк. — Это она!
Иногда Блэк вёл себя довольно странно, особенно когда был уверен, что окружающие знают то же самое, что и он, или — на худой конец! — умеют читать его мысли.
— Простите? — решил уточнить Азирафель.
— Ё-моё! Это та самая Карта, которую мы сделали, пока здесь учились. Луни говорил мне, что видел её, но я не поверил… хотя зачем ему врать? — бормотал Блэк, едва ли не обнюхивая старый пергамент. — Откуда она у вас?
— Кроули где-то раздобыл, — пожал плечами Азирафель, — сейчас разве вспомнишь?
— Здорово-то как! — Блэк несколько раз хлопнул Азирафеля по плечу, выражая крайнюю степень признательности. — Теперь можно просто на время дежурств открывать Карту и заниматься каким-нибудь более важным делом, — Блэк поиграл бровями.
— Готовиться к урокам? — предположил Азирафель.
Разумеется, он прекрасно понимал, на что намекал этот балбес, но не смог удержаться, чтобы его не поддеть. Блэк вытаращил глаза и несколько мгновений пялился на Азирафеля, прежде чем вспомнил о манерах.
— А… ну да… — выдавил он из себя. — К урокам тоже можно.
Азирафель улыбнулся ему и, хлопнув по плечу, пожелал удачи, прощаясь.
— Вам тоже, мистер Азирафель! — закивал Блэк. — И мистеру Кроули тоже. Побольше… она ему, похоже, нужна.
Посмеиваясь, Азирафель направился в комнаты, где обитал Геллерт. Он не сомневался, что отыщет там и Кроули, и Альбуса.
Конечно же, его расчёт оправдался: Кроули уже был там, с интересом разглядывая картину:
— Ангел, ты должен это видеть!
— Что именно?
— Они возвращаются! Нашему другу Геллерту удалось вытащить ещё двух! — Кроули довольно потёр руки.
— Как? — выдохнул Азирафель.
Но Геллерт только раздражённо махнул рукой:
— Не знаю! Я записывал в журнал все свои действия, и когда появилась эта парочка, постарался воспроизвести. Так вот, после этого я проделывал всё то же самое, строго по записям. Но результата никакого.
— А он должен быть, — прошипел Кроули.
— Сам знаю! Непостижимо, но факт! — Геллерт казался расстроенным.
— Непостижимо? — Кроули выразительно взглянул на Азирафеля. — Ангел, ты ведь у нас специалист по непостижимости?
— Я специалист по святой воде, — отмахнулся Азирафель. — Не думаешь же ты…
— А почему нет? — перебил его Кроули. — После Её появления в церкви я многое готов списать на непостижимые шутки. Мне кажется, нам надо добавить в эксперимент воду.
— Но это глупо!
— Почему?
— Потому что мы всё равно не сможем ею воспользоваться.
— Господа, вы о чём? — Геллерт с интересом крутил головой, словно не понимая, кому верить: Кроули или Азирафелю.
— Не важно! — одновременно ответили они и переглянулись.
— Давай попробуем с водой? — взгляд Кроули выражал нетерпение. — Ею ведь можно просто обработать проём, через который мы будем переходить.
— Вы планируете выйти через дверь? — Геллерт чуть не пританцовывал от нетерпения.
— Да, — Кроули успокоился, мгновенно сосредоточившись на ответе. — Всё должно быть изящно и просто. Как пришли, так и уйдём, но Альбусу придётся пожертвовать хроноворотом.
— И почему я не удивлён? — Дамблдор хоть и опоздал, но услышал главное.
— Потому что это вписывается в вашу концепцию, — мгновенно отозвался Кроули.
— Разве? В какую из?
— В ту, где чтобы получить что-то хорошее, надо пожертвовать чем-то ценным.
Геллерт несколько раз сомкнул ладони, аплодируя:
— Как это верно подмечено, — и тут же стал серьёзным, деловито интересуясь: — А совсем без жертв нельзя?
— Можно. Но не в нашем случае. Непостижимый план, помните? К тому же мы лишили эту реальность как минимум одной человеческой жертвы, а значит, надо восстановить гармонию.
Дамблдор совершенно точно не просто понимал, о чём говорил Кроули, но и принимал его слова близко к сердцу. Похоже, даже чересчур.
— Когда вам понадобится хроноворот?
— Когда мы проверим теорию со святой водой. Не думаю, что у нас будет несколько попыток.
— Вы представляете, как это будет? — голос Геллерта был едва слышен.
— В общих чертах, — усмехнулся Кроули. — Мне кажется, вы должны понимать ценность импровизации.
— Для этого надо слишком хорошо понимать, что происходит, — заметил Альбус.
— Да, — легко согласился Кроули. — Именно этим мы сейчас и займёмся. Для начала я хочу ознакомиться с вашими записями.
Азирафелю эти записи были не менее интересны, поэтому он уселся рядом с Кроули, чтобы разобрать бисерный почерк Геллерта. Альбус тоже недолго оставался в стороне: покрутившись вокруг, он устроился на подлокотнике дивана, рядом с Кроули. Они иногда стукались головами, когда склонялись особенно низко, но почему-то это уже никого не смущало. Пока они читали, Геллерт расхаживал по комнате, изредка останавливаясь у картины с тремя овечками, дружно маршировавшими в отведённых рамках.
— Геллерт, вы точно записали всё? — оторвался от чтения Кроули.
— Разумеется, — он досадливо поморщился. — Поверьте моему опыту исследований.
Азирафелю тоже показалось, что упущена какая-то деталь, поэтому он решил зайти с другой стороны.
— Геллерт, а есть какие-то слишком очевидные принципы, о которых все знают? Ну, настолько хорошо знают, что их не стоит даже повторять?
— Слишком очевидное?.. — задумался он. — Закон сохранения вещества?
— Ну, конечно! — у Азирафеля словно камень свалился с души. — Именно его мы и собираемся нарушить.
— Ангел, ты идёшь? — Кроули небрежно затянул на шее то, что называл галстуком. — Мы вполне можем позволить себе не опаздывать на последний педсовет.
— Меня терзают противоречивые чувства, — пожаловался Азирафель, завязывая бабочку. — С одной стороны, мне бы хотелось сказать всем какие-то слова напутствия, но с другой…
— Боишься спугнуть удачу?
— Что-то в этом роде, — Азирафель заставил себя улыбнуться.
— Но ты же ангел!
— Это не имеет никакого значения. Просто у меня раньше не было знакомых смертных, с которыми бы пришлось прощаться навсегда. Да ещё так массово.
— Тогда ты всегда можешь сделать, как я, — усмехнулся Кроули.
— Это как?
— Веди себя, будто ничего не происходит.
Если бы это было так просто!
— Доброе утро! — Барти, потягиваясь, вышел в гостиную.
— Утро… — проворчал Кроули. — Уже день.
— Тогда добрый день, — Барти зевнул. — Я понял, чем мог бы заниматься в вашей реальности.
— И чем же?
— Мне неплохо удавались исцеляющие чары, — Барти пожал плечами. — Я мог бы лечить магглов.
— Долго думал? — сочувственно поинтересовался Кроули.
— Всю ночь.
— Думай ещё. Во-первых, они там не «магглы», а просто смертные…
— Люди, — подсказал Азирафель.
— Ага, люди, — согласился Кроули. — А, во-вторых, магия там не работает. Вообще. Значит, махать палочкой ты не сможешь.
— Жаль…
— Разносчиком пиццы тебе тоже не стоит становиться, — Азирафель покачал головой. — Я как-то смотрел про них кино… мне кажется, это не твоё.
Азирафель не стал уточнять, что об этих парнях у него сложилось мнение как о типах с пониженной социальной ответственностью, а Барти такое точно не подходило. Впрочем, тот и не возражал, явно не собираясь тратить жизнь на такую ерунду. Кроули сообщил, что в их реальности существует масса способов занять себя, в том числе и не совсем законных, и пообещал рассказать обо всём подробнее. После педсовета, на который они с Азирафелем уже почти опоздали.
— Ты же не собираешься втягивать мальчика в тёмные делишки? — поинтересовался Азирафель, когда дверь за ними закрылась.
— Если ты не заметил, то я его предостерегал. Мне кажется, в его воспитании есть огромные пробелы.
— Ты хочешь научить его ходить строем?
— За кого ты меня принимаешь? — оскорбился Кроули. — У него свободная воля. Я лишь хочу уберечь его от ошибок и всяческих соблазнов.
В мотивах Кроули Азирафель как раз таки ни мгновения не сомневался, но вот его методы вызывали множество вопросов. И решать их следовало обстоятельно и без спешки, хорошо всё обдумав — короткая жизнь смертных накладывала множество временных ограничений на процесс, ошибка в котором часто становилась фатальной. А ещё Азирафелю очень нравилась работа смотрителем в музее.
— Добрый день, коллеги! — Дамблдор ударил в гонг. — Раз мы все в сборе, можно и начинать.
— Да, давайте уже, — мгновенно оживился Блэк. — У меня ребёнок один дома.
— Рада за вас, Сириус, — Макгонагалл взглянула на часы. — Гарри разумный мальчик и точно найдёт, чем себя занять.
— Этого-то я и боюсь, — вздохнул Блэк. — Вы даже не представляете, Минерва, как много в моём доме того, чем занимать себя точно не стоит.
— Поттер обещал, что будет читать, — едва слышно пробормотал Снейп, дёргая Блэка за край мантии.
— И ты в это веришь? — сквозь зубы огрызнулся Блэк, а потом вновь широко улыбнулся: — Я не знаю, как обычно проходят собрания, но мне казалось, что достаточно будет простого «до свидания» и парочки пожеланий счастливых каникул.
— А как же подведение итогов года? — возмущённая Спраут повертела в руках шляпу, словно не зная, куда её пристроить, после чего просто на неё села. — А заключительная речь директора? А пунш?
— У нас ещё и фуршет будет?! — Блэк трагически заломил руки.
— Перестань, — снова зашипел Снейп, — я тебя предупреждал…
— А меня Поль ждёт только через три часа, — Хуч широко улыбнулась. — А потом мы идём с ним в ресторан.
— Милочка, а вы не могли бы перестать хвастаться? — Трелони недовольно поджала губы, кутаясь в шаль. — У нас сейчас будет подведение итогов года, так что ваш Поль может успеть соскучиться.
— Он начинает скучать, стоит мне ступить на порог, — пафосно объявила Хуч. — Альбус, скажите уже всем угомониться и толкните речь.
— «Толкните», — возмущённо фыркнула Макгонагалл. — Что за манеры?
Азирафель в очередной раз убедился, что Дамблдор откровенно наслаждается, наблюдая за перепалками коллег. Но на все острые моменты он реагировал очень чутко. Вот и сейчас, стоило обстановке в кабинете накалиться на полградуса выше его предпочтений, как зазвучал гонг.
— Коллеги, это был очень непростой год. Мало того, что Хогвартс в своих стенах принимал Турнир Трёх Волшебников, так ещё и в нашем коллективе произошло множество изменений. И я бы хотел поговорить об этом подробно. С чего начнём?
Мнения, как обычно, разделились. Часть коллег горела желанием обсудить Турнир, но не меньшая часть ратовала за внутренние дела. Первым не выдержал игры в демократию Дамблдор. Азирафель сильно подозревал, что виной тому был Геллерт, которого на собрание педагогического коллектива, разумеется, не пригласили, и сейчас он, скорее всего, ждал Альбуса в бывших комнатах Кроули. Дамблдор снова ударил в гонг:
— А начну я, пожалуй, с Турнира и хочу поблагодарить деканов, на факультетах которых учатся победители.
— Постойте! — Блэк с возмущением уставился на Дамблдора. — А как же я?
— А что с вами не так, Сириус?
— Я тоже приложил свою руку к победе! Например, в последнем задании я очень помог Гарри…
Кроули прикрыл лицо ладонью, прошептав: «Всё-таки идиот — это навсегда!»
— И чем же?! — заинтересованно прищурился Дамблдор.
Снейп ловким тычком под зад напомнил Блэку о важности конфиденциальности, и тот быстро исправился:
— Советами! А ещё я помог ему отдохнуть перед состязанием.
— Ваш вклад, Сириус, очень важен, но факультет в Хогвартсе — это почти что семья, — улыбнулся Дамблдор, — поэтому победа ученика всегда равняется победе факультета.
— Бла-бла-бла, — пробурчал Блэк, усаживаясь на место.
— Вы что-то сказали, Сириус?
— Только восхитился вашей мудростью, Альбус.
Дамблдор похвалил участников, деканов, даже, кажется, не забыл эльфов, и когда Азирафель уже хотел возмутиться несправедливостью и напомнить об организаторе шоу, заговорил об этом сам.
— Но всё это не идёт ни в какое сравнение с работой, проделанной мистером Кроули. Коллеги, я предлагаю поаплодировать ему. За его яркие идеи, за красочное шоу, за фейерверки, за внимание к студентам, за экран и за то волшебное настроение, которое он создавал, превращая каждое состязание в настоящий праздник.
Всё-таки Кроули совершенно не умел принимать благодарность и похвалу. В его растерянном взгляде Азирафель явственно увидел опасение, что с Дамблдора станется броситься ему на шею, и эта мысль приводила его в настоящий ужас. Похоже, Дамблдор тоже это понял и специально встал, начиная аплодировать. Впрочем, Кроули быстро справился с эмоциями и, вызывающе улыбаясь, вышел в центр кабинета. Он театрально поклонился на три стороны.
— И что, даже моя походка больше не вызывает раздражения коллег?
— Только радует! — Хуч подняла вверх два пальца, в старинном жесте победы. — Хотя, конечно, ваши журналы мы так и не оценили.
— Вам уже поздно, — казалось, что Снейп только что съел лимон.
Хуч набрала в лёгкие воздуха, чтобы дать достойный отпор наглецу, усомнившемуся в её праве на удовольствие, и чтобы разрядить обстановку, Азирафель пришёл на помощь:
— Мистер Филч успел оценить эти полиграфические изыски.
— Я только взглянул, — начал оправдываться Филч. — Я просто никогда не видел ничего подобного и проявил здоровое любопытство…
— А вам, мой дорогой, следует проявлять это любопытство в другом месте! — фыркнула Хуч, выразительно взглянув на Спраут.
— Ах, милочка, боюсь, что дальше своего живота вы ничего не видите, — мгновенно отозвалась та.
— Брэк! — объявил Кроули. — А теперь у нас по плану пунш и танцы.