Катя и Пашка стояли на крыше девятиэтажки на Красноармейском проспекте. А внизу простирался город, расщеплённый надвое. Один: Барнаул – столица мира. Другой: Барнеаполь – дыра дырой. Ездили трамваи, автобусы, машины. Спешили по своим делам люди. В столице мира работало метро, и люди спускались в переходы, а потом выходили наверх на другом конце города. А в Барнеаполе метро не было и не предвиделось. И люди стояли на трамвайных и автобусных остановках, а потом тряслись через весь город или с тоской торчали в пробках. В Барнауле небо было голубое и улицы чистые, а в Барнеаполе шли кислотные дожди, а улицы были завалены мусором. И отсутствовали общественные туалеты.
Эти два таких разных города существовали в одной точке пространства и в одно время. Многие люди не замечали, что города два. Кто-то жил в Барнауле, кто-то в Барнеаполе. Люди встречались, разговаривали и не понимали друг друга.
Пашка заботливо обнимал Катю за плечи, а она смотрела на город и молчала. А город пел! Звенели трамваи, гомонили прохожие, гудели авто, чирикали воробьи, гулили голуби. Город вздыхал, улыбался, хмурился… Город жил.
Катя коротко глянула на Пашку. Он сразу же отозвался на это её небольшое движение и ободряюще сжал плечи. Катя улыбнулась и прильнула к любимому. Но через минуту в её фигуре снова появилось напряжение, а во взгляде – тревога.
– И как мы будем жить? – спросила она.
Пашка нежно поцеловал её макушку, а потом зарылся в мягкие волосы, вдохнул их запах и улыбнулся.
– Мы… будем жить, – ответил он.
Катя стояла, слушала город, ощущала его. Город жил в ней. Вот такой – расщеплённый. И только от неё, от её выбора зависело, что она увидит вокруг: Барнаул или Барнеаполь.
«Я хоть понимаю, что происходит… – подумала Катя. – А как другие живут? Они ведь не знают!»
От этих мыслей Катя поёжилась.
– Замёрзла? – сразу же отреагировал Пашка. – Может, пойдём домой?
Катя улыбнулась ему, и солнечный луч прорезал накатившие было тучи, заиграл, возвращая городу краски. «Как хорошо, что ты у меня есть!» – подумала она. А вслух сказала:
– Пойдём.
Катя и Светка вошли в трамвай. Катя протянула кондуктору пластиковую карточку электронного проездного. Кондуктор подставила считывающее устройство, и в прорезь выполз чек-билет. Светка подала двадцать рублей двумя десятирублёвыми монетами. Кондуктор взяла их, провела по считывающему устройству своей карточкой и протянула чек-билет Светке.
Девушки прошли в середину салона и сели на свободные места. Ехать через весь город – от ТРЦ «Огни» до Горы – лучше сидя.
– И как тебе фильм на Валентинов день? – спросила Катя, чтобы хоть что-то спросить.
Светка пожала плечами и ответила:
– Думаю, завтра я и не вспомню, про что он, хотя снято ярко.
– Согласна, – ответила Катя, – снято ярко. В рекламе много писалось про спецэффекты, а я не так уж и много их увидела. Так, компьютерные рисунки…
– Да и нелогичностей полно. Зачем было устраивать эту экспедицию, если все заранее знали, что не выживут?! Особой необходимости я не увидела.
– Ну уж нет! – с преувеличенным возмущением сказала Катя. – Если бы они не устроили экспедицию, то и кина не было б! Как бы они тогда смогли так красиво самоубиться?
Светка засмеялась, а потом предположила:
– Ну… сбросились бы с крыши – дешевле и проще. Нет?
– Но тогда у героини не было бы шансов так с придыханием простить герою его измену.
– Надо ж! Чтобы одна дура простила мерзавца, столько человек угробили, – Светка покачала головой. – Пацана жалко. Он вообще ни при чём.
– Какого пацана? – Катя с удивлением посмотрела на Светку.
– Ну этого, который в начале…
Девушки некоторое время молча смотрели друг на дружку, Светка терпеливо ждала, когда Катя поймёт, о ком она говорит. И когда Катя вдруг поняла, то обе засмеялись. Весело, легко, как в былые времена.
Вытирая слёзы, Катя сказала:
– Да, пацана жалко. Такую эпическую картину не посмотрел. Интересно, кто ему билет покупал? Или на кассе что, не видели, что ему явно нет восемнадцати?
Светка пожала плечами.
– Может, попросил кого? – сказала она и тихо добавила: – Спасибо, что вытащила меня. Я сто лет уже не была в кинотеатре.
– Это тебе спасибо, что согласилась составить компанию, – ответила Катя и улыбнулась подруге.
– Традиция, однако, – Светка пожала плечами. – Как же на День святого Валентина и без кино?!
На улице бушевала февральская метель. Пока трамвай ехал, Катя рассказала Светке свои университетские новости, а Светка рассказала про работу и про то, как строили новую лестницу к Нагорному парку, и что вместо двадцать первой школы, которая недалеко от Катиного дома, собирались строить два тридцатипятиэтажных дома. И как люди возмутились, что всё вокруг обвалится, как письма писали везде. Вроде пока приостановили. И разбор старого здания школы тоже приостановили. Разбирали по кирпичику. Тогда кирпичи-то делали не то, что сейчас. Так вот, разбирали-разбирали, и тут открылось, что внутри стоит старое одноэтажное здание типа барака. А школу построили вокруг старого здания, не разбирая его. Там и сейчас ещё видно этот барак, можно сходить, поглядеть.
Договорились, что когда подъедут к своей остановке, то сходят посмотрят, а не сразу разойдутся по домам.
Слово за слово, и вот трамвай, уже наполненный людьми, поднялся в Гору. Светка и Катя протиснулись к выходу. Кое-как вышли на своей остановке. Дождались, когда трамвай отойдёт…
– Ну что, пойдём школу смотреть? – предложила Катя и, прикрывая капюшоном лицо от ветра, направилась в скверик.
Светка осталась на месте. Она расширенными глазами смотрела через дорогу.
Катя тоже глянула на ту сторону и прошептала:
– Этого не может быть!
На автобусной остановке, не обращая внимания на снежные заряды, стоял Пашка – в той же одежде, что и раньше, смотрел на девушек и счастливо улыбался.
***
Пашка и члены Сопротивления – кто на кровати, кто на стульях, кто на подоконнике – сидели в небольшой комнате в клинике. Сидели молча, никто не начинал разговора, хотя тот уже давно назрел.
Пашка не знал, есть у него вопросы к школьным друзьям Павлику Морозову и Юре Гагарину и к остальным присутствующим или уже нет – слишком многое в его жизни изменилось, он успел записать себя в инвалиды и понимал, что в сегодняшнем его состоянии повинны они – члены Сопротивления. Именно они подсунули ГК информацию, что Катя виновата в расщеплении мира. Именно благодаря им его, Пашку, отправили в прошлое, чтобы убить Катю, именно они написали вирус, который разрушил Пашкин чип и сделал Пашку инвалидом…
С другой стороны, благодаря им он познакомился с Катей, пожил в Барнауле, узнал другую жизнь.
Пашка сидел и молчал.
Молчали и остальные.
Когда Ольга Сергеевна «познакомила» его с обитателями клиники и ушла, а за ней ушёл и врач, который оперировал, а потом лечил Пашку, Павлик Морозов тихо сказал:
– Мы ждали тебя.
Эта простая фраза была словно удар под дых – словно это было признание вины.
Пашка пожал плечами – поговорить, да, нужно. Только что может изменить разговор? Пашка уже никогда не будет нормальным.
Но разговор получился только к вечеру, когда все собрались в комнате, где теперь обитал Пашка.
Захар Прилепин как старший хлопнул ладонями по коленям и сказал:
– И всё же нужно поговорить. Не твоя вина, Пашка, что всё пошло не так, что ГК создал образ себя и подключился к чипу через образ, а потом его просто уничтожил. Этого мы предусмотреть не могли. И такую защиту не обойти…
– Зачем?.. – спросил Пашка.
– Что «зачем»? Зачем обходить защиту? – не понял Захар Прилепин.
– Зачем вам нужно было исковеркать мою жизнь? Я жил себе и жил и был по-своему счастлив, и тут появились вы. Зачем?
В комнате снова повисла тягостная тишина.
Но в этот раз ненадолго. Иван Ползунов – самый поживший из присутствующих – тихо спросил у Пашки:
– Если предположить… гипотетически… если бы вдруг появилась возможность отмотать время назад, до точки невозврата, до того момента, как ГК пригласил вас на беседу и вы приняли решение – заметьте, сами! – отправиться стирать Катю… Так вот, зная, всё, что произошло… Будь у вас такая возможность, вы захотели бы изменить своё прошлое?
Пашка задумался. С одной стороны, он теперь без чипа, и не может жить, как все нормальные люди. С другой – представить, что в его жизни не случилась Катя, Барнаул, что он вновь не встретился с родителями…
Не дождавшись ответа, Иван Ползунов сказал:
– Вот то-то и оно! Всё получилось так, как получилось. Прошлое мы не изменим, несмотря на все наши и ГК попытки… – Иван Ползунов усмехнулся. – Но будущее нам подвластно.
Пашка посмотрел на добродушного старичка с пергаментной кожей.
– О каком будущем вы говорите? Какое у меня может быть будущее?
– Если хочешь, то можешь сидеть и страдать, – вмешался Павлик Морозов. – Но, насколько я тебя знаю…
– Что ты знаешь?! – воскликнул Пашка. – Что ты вообще знаешь?..
– Многое, – сказал Павлик Морозов.
– Так расскажи мне! – взвинтился Пашка.
Павлик Морозов помолчал, а потом сказал примирительно:
– Ты слишком сгущаешь краски.
Пашка горько усмехнулся, а Павлик Морозов продолжил:
– Всё не так страшно, как тебе кажется. В конце концов мы всю жизнь живём без чипов.
– Живёте?! – Пашка засмеялся. – И это вы называете жизнью? Ваши неадекватные игры в революцию…
– Да что ты знаешь о нашей жизни?! – обиделся Павлик Морозов.
– А ты расскажи!..
Пашку несло. Где-то далеко в глубине души он понимал, что, возможно, Павлик Морозов в чём-то прав, но тяжесть и ненависть, копившиеся с того самого момента, как он пришёл в себя, наконец-то прорвались и выплеснулись, как гной из назревшего фурункула.
Ненависть была направлена не только на членов Сопротивления. Пашка ненавидел всех: себя, ГК, Неосиб, мужчин, женщин, родителей… Единственным человеком, на которого не распространялась его ненависть, была Катя. Но каждая мысль о Кате причиняла сильную боль – почти такую же по силе, как разрушающийся чип. Только теперь болел не мозг, а душа. Причём боль от воспоминаний усугублялась тем, что привычный мир был разрушен. А доступный не устраивал Пашку совсем.
Худощавый Юра Гагарин сидел на краешке кровати и, склонив голову, хрустел пальцами. Услышав восклицание Пашки, Юра Гагарин поднял голову, посмотрел на своего школьного товарища и сказал:
– Если тебе нравится жалеть себя, жалей. Если хочется страдать, страдай. Если захочешь поговорить конструктивно, то зови. Где нас найти – знаешь.
Потом он поднялся и шагнул к двери. Взялся за ручку, но, прежде чем открыть, обернулся и сказал:
– Мне действительно жаль, что ты лишился чипа… – Но, подумав чуть-чуть, добавил: – А может, и не жаль. Может, я рад за тебя. У тебя наконец появилась возможность стать полноценным человеком.
И Юра Гагарин вышел из комнаты.
Следом за ним к выходу потянулись остальные.
Последним выходил Захар Прилепин. Он, так же как Юра Гагарин, остановился в дверях и сказал Пашке:
– Зови если что.
Пашка остался один. Он подошёл к окну и посмотрел на улицу. Вечерело. Высокие дома терялись в сумраке, белая путеводная полоса люминесцентной нитью перечёркивала, делила здания на две неравные части. Машины ехали по путеводной полосе…
У машин была путеводная полоса. Они ехали и не задумывались, куда она ведёт…
Хотя кому там задумываться? В этих машинах нет водителей. Они едут по заданной программе.
А если вдруг в программе произойдёт сбой? Что случится?.. Вдруг одно из зданий разрушится, перестанет существовать, и белая нить прервётся, что тогда?..
Пашке стало совсем тошно, и он лёг на кровать. Полежал на спине, а потом свернулся калачиком.
Темно. Такой беспросветной темноты Пашка ещё не видел.
Двигаться страшно. Но двигаться нужно.
Хоть как-то сориентироваться в пространстве позволяют сила тяжести, стена за спиной и карниз под ногами. Слишком узкий карниз и слишком гладкая стена. И полная темнота.
Пашка знает, что перед ним пропасть, а вверху – небо. Хотя нет, небо – это из другого мира – из Катиного.
Глубоко вдыхает, насколько даёт маска-противогаз. Он должен это сделать. Он должен дойти.
Перчатки с обрезанными пальцами позволяют ощупывать стену. Сухая, немного шершавая, совсем немного.
Так. Прижаться спиной к стене, расставить руки в стороны, перенести вес на одну ногу, второй нащупать карниз дальше. Поставить ногу так, чтобы большая часть ступни была на твёрдой поверхности, перенести вес тела на неё. Скользнуть вдоль стены, не теряя с ней контакта. Подтянуть другую ногу. Повторить всё заново.
Он должен пройти. Если его обнаружат… Пашка боится представить, что будет, если его обнаружат…
Раздаётся треск электрического разряда, и синяя вспышка освещает стену.
Пашка видит, что идти осталось недалеко. И ещё видит, что в одном месте карниз обвалился…
Если бы был чип, сейчас всё было бы намного проще.
Но есть одно огромное «но». Если бы был чип, Пашке не нужно было бы переходить на ту сторону. Ему бы вообще ничего не нужно было. Он был бы одним из этих – киборгом, машиной для убийств, пушечным мясом.
Пройти по карнизу – единственный способ сохранить свою человеческую природу. И Пашка прижимается спиной к стене, переносит вес тела на одну ногу, подтягивает другую…
Там, на той стороне, есть магистральный кабель. По нему можно перебраться в Барнаул. А там… там живой мир, настоящий! Там есть небо! Там есть Катя…
Там совсем нет киборгов. Это место для людей. Оно создано Богом.
Нога повисает – вот оно – непроходимое место.
Как жить хочется!
Колени начинают дрожать, а из глаз текут слёзы.
Пашке не пройти, он всего лишь человек…
Нет! Не всего лишь! Он человек!
Пашка делает глубокий вдох. Вытирает тыльной стороной перчатки глаза, прижимается к стене и пытается нащупать карниз за обвалившимся куском…
Пашка проснулся с больной головой. Солнце светило прямо в глаза, и он не сразу смог сообразить, где находится. Полежал немного, рассматривая стены и потолок. Его слегка колотило – он уснул, не укрывшись, и замёрз без одеяла.
Однако Пашка недолго пребывал в неведении – взгляд упал на стулья, и память тут же дорисовала людей, сидящих на этих самых стульях. Воспоминания о вчерашнем дне хлынули потоком, и Пашка сел в кровати, моментально переполненный и вчерашним разговором, и вчерашними впечатлениями, и вчерашними мыслями.
Но и мысли, и впечатления, и разговоры за ночь утряслись, уложились, а главное, притупились эмоционально, потеряли яркость и остроту. Видимо, поэтому Пашка искренне не понимал, почему он вчера так сильно расстроился?
Лежать было холодно. Он встал, прошёлся по комнате, разгоняя кровь и пытаясь осмыслить создавшуюся ситуацию.
Ну да, Павлик Морозов, Юра Гагарин и другие члены Сопротивления с самого детства без чипов не имели возможности на нормальную жизнь, такую, как у всех. Поэтому их недовольство ГК вполне естественно. И поэтому вполне естественно, что они захотели изменить мир, сделать его таким, чтобы не чувствовать себя изгоями, чтобы они не отличались от других людей. Точнее, другие люди не отличались от них. А так как чипов у них не было, то ГК не мог отследить мыслей, а следовательно, у них было больше возможностей и свободы действий, чем, скажем, у Пашки, когда он понял, что хочет спасти Катю, – там освободиться от навязанных ГК действий шансов не было.
Вспомнив Катю, Пашка остановился в задумчивости. Потом взял одеяло, завернулся в него, как в кокон, и сел на кровать.
Но мысли, разогнавшись, останавливаться не хотели, и Пашка продолжил думать.
Гаджеты, которые людям, лишённым чипов, дал ГК для того, чтобы они смогли социализироваться, члены Сопротивления использовали для создания новых личностей и запустили их в школу, чтобы заставить детей ненавидеть ГК.
Пашка складывал пазлы один к другому, и чем он лучше для себя прорисовывал картину мира, чем больше кусочков он мог состыковать, тем больше гордился своими умозаключениями. Мысль о том, что он может в чём-то ошибаться, не приходила ему в голову.
Хотя в какой-то момент Пашка подумал, что, может, всё совсем не так, как он себе нарисовал? Может ведь быть и другой расклад?.. Например, ГК прекрасно «знает» про Сопротивление и нарочно подсунул им идеи революции, чтобы стимулировать развитие интеллекта, заставить думать. Мама ведь говорила, что сейчас дети не хотят думать. Или даже не не хотят, а не могут. Что современные дети предпочитают потреблять готовые решения, а не искать новые или хотя бы свои. Ну да, готовые решения убирают конфликтные ситуации, но человек-то без конфликтов не развивается!
И тут Пашке пришла мысль: пока у него был чип, у него всегда наготове были любые ответы! А теперь ответы нужно искать самому!
– Нужно побольше пользоваться гаждетом, чтобы приспособиться к жизни, – сказал сам себе Пашка
С другой стороны, в Катином мире никто не пользуется гаджетом, но все живут нормально…
Но в Барнауле ещё нет ГК…
Так, не придя ни к каким выводам, Пашка лёг, пригрелся и снова уснул.
Когда он проснулся во второй раз, солнце в окно уже не светило – оно ушло за соседний дом.
Пашка встал. Он чувствовал себя отдохнувшим и полным сил. И впервые за последнее время чувствовал себя если не счастливым, то с хорошим настроением. Возможно, и необоснованно, но Пашка не хотел об этом думать.
Он ощутил голод и решил пойти поискать кухню или столовую. Умылся, привёл себя в порядок и, остановившись на минуту перед дверью, всё же вышел из комнаты. Он и хотел, и не хотел увидеть одночатников и других членов Сопротивления.
Скорее, пожалуй, не хотел.
Он не знал, о чём с ними говорить.
В холле, где вчера Пашка встретил старых знакомых, теперь было пусто. Только в кресле рядом с красивым и пышным фикусом дремал старичок.
Пашка подошёл к нему, извинился и спросил про столовую.
– А вы новенький? Слышал про вас. Пойдёмте провожу, – бодро ответил старичок, как будто и не дремал только что.
Он поднялся и, добродушно улыбнувшись Пашке, пошёл к входной двери.
Когда Пашка вслед за старичком открыл дверь в столовую, оттуда выскочили стайкой разновозрастные мальчишки и едва не сбили Пашку с ног.
Старичок с завистью, восторгом и осуждающе одновременно проворчал:
– Вот шустрята! Чуть с ног не сбили! Сколько раз говорил, чтобы не бегали!
Пашка ничего не ответил. Он смотрел на двух девчонок, которые сидели за столом и допивали чай.
К ним подошла Ольга Сергеевна и строго спросила:
– Девочки, не опоздаете на урок?
Девчонки встали, взяли посуду, отнесли её в окошко, над которым была надпись: «Для грязной посуды» – и пошли на выход.
А Ольга Сергеевна подошла к Пашке и так же строго сказала:
– Паша, вы пропустили завтрак. Как ваше самочувствие? У вас всё в порядке?
Пашка ответил, что он в порядке, и вдруг понял, что он совершенно не хочет тут жить.
Поэтому после обеда пошёл в кабинет к Ольге Сергеевне и сказал, что решил вернуться к своей работе.
– Что ж, возможно, это верное решение. Так вы быстрее социализируетесь. Мы вам дадим сопровождающего…
– Нет. Я хотел бы попробовать сам! – запротестовал Пашка.
Он вдруг испугался, что сопровождающим будет кто-то из Сопротивления.
На следующее утро Пашка поехал из клиники на работу. Добрался быстро и без приключений, и это подбодрило его, вселило уверенность. После работы поехал в свою старую квартиру. Он хотел побыть один, чтоб никто не жалел его, и не воспитывал, и… – Пашка усмехнулся, – не социализировал!
Он шёл и радовался, что не успел ни продать, ни обменять свою маленькую, без окон… Свою первую квартиру.
В последний раз он был здесь с Катей. И это позволяло его памяти рисовать любимую девушку: вот она спит на диване, вот ест, вот разворошила все шкафы в поисках аптечки…
Пашка чувствовал себя счастливым оттого, что у него нет чипа, что можно не прятать воспоминания и свои чувства, что можно дать им волю.
Пашка вспомнил, как показывал Кате Неосиб. Он взял пульт и включил окно. Красивый вид. Только был не февраль, а начало осени, но заменить картинку ничего не стоило, и Пашка набрал поиск картинок: «Неосиб в феврале», выбрал наиболее похожую фотографию и поместил в качестве обоев на рабочий стол.
Конечно, это был не тот день и не та погода, но воображение дорисовало недостающие детали.
Пашка огляделся. На диване лежали Катины спортивные штаны, его куртка и джинсы, а на полу рядом стояли его сапожки – то, в чём он был в Барнауле и что уже здесь надевала Катя.
Умом понимая, что запаха не сохранилось, Пашка тем не менее сгрёб одежду в охапку и уткнулся в неё. Так, в обнимку с ворохом одежды, он и уснул.
Когда утром Пашка проснулся, в его голове созрел план. Быстро собравшись, он пошёл на работу.
Никогда ещё Пашка так быстро не просматривал газеты и сводки – он искал информацию о Кате.
Наконец, наткнулся на статью в «Вечернем Барнауле» о том, что некая студентка социологического факультета смогла побывать в будущем. Пашка записал дату выхода газеты.
С трудом дождавшись окончания рабочего дня, поспешил домой, включил компьютер и написал запрос ГК: «Хочу жениться на Екатерине Денисовне Светловой с целью родить четверых детей. Екатерина Денисовна находится в Барнауле 14 февраля 2017 года. Прошу перенести меня в её время».
Нажав клавишу Enter, Пашка счастливо потянулся. Он был уверен в успехе, потому что на собственном опыте убедился, что семья для ГК в приоритете. И единственное, что его смущало, так это почему такая простая мысль не пришла к нему раньше?
Первой в расписании стояла лекция по конфликтологии. Кате было немного странно сидеть в аудитории среди незнакомых студентов. Она чувствовала себя очень взрослой, случайно оказавшейся среди обитателей детского сада. Шуточки и розыгрыши нынешних одногруппников вызывали у неё снисходительную улыбку.
Светка и Коля не сидели на привычных местах, и Кате от этого становилось одиноко и больно. Но она уговаривала себя, что привыкнет. В конце концов для неё важнее учёба.
В аудиторию стремительно вошёл Лев Иванович Козинцев.
– Тема сегодняшней лекции… – начал говорить Козинцев и вдруг разулыбался. – Катерина Денисовна? Добрый день!
– Здравствуйте, Лев Иванович, – улыбнулась Катя.
Ей стало тепло и приятно. И удивительно – она действительно искренне обрадовалась преподавателю.
– Катерина Денисовна, тут говорят, что вы были в интересном путешествии?
Катя удивилась: откуда он узнал? Видимо, вопрос был написан на её лице, потому что Козинцев пояснил:
– У нас слишком маленький городок, а один из экспертов – мой хороший друг и подписки о неразглашении он не давал. Катерина Денисовна, расскажете нам о своей поездке?
Катя улыбнулась – ничего не меняется.
– Ну, это не совсем поездка, – сказала Катя. После суда ей стало проще говорить о Неосибе.
– Я знаю, – улыбнулся в ответ Козинцев. – Расскажете?
Катя вдруг вспомнила продавца в магазине Неосиба, когда они с Пашкой пытались подобрать ей одежду по размеру, вспомнила, как продавец задавливал в себе живой человеческий интерес, вспомнила людей на улице, когда она видела вспыхивавшее и тут же задавленное любопытство.
Здесь в аудитории сидели люди. Настоящие, живые. И если бы раньше Катя возмутилась бы тому, что лезут в её личную жизнь, то теперь она была рада живому интересу.
Катя кивнула.
– Сегодня мы послушаем нашу Катерину Денисовну. В общем, Катерина Денисовна была в одном интересном путешествии. Целых полтора года! Причём, обращаю ваше внимание, путешествие это действительно было! Как я уже сказал, мой хороший друг – эксперт, который изучал материалы, предоставленные Катериной Денисовной… Он это подтвердил.
Катя слушала Козинцева и понимала, если раньше обращение «Катерина Денисовна» из уст преподавателя звучало немного издевательски, то теперь в нём было уважение и признание её, Катиного, права называться по имени-отчеству.
– …Катерина Денисовна была в будущем! Не фигурально, а реально! В каком году?
Катя назвала год.
– Вот! А всё потому, что она прилежно слушала лекции и работала на практических занятиях!
Все засмеялись.
– Катерина Денисовна, мы ждём! – сказал Козинцев, и Катя пошла к кафедре. А Козинцев, пока она шла, восхищённо пробормотал: – Подумать только, полтора года в будущем!
– На самом деле не полтора года, – улыбнулась Катя. – Для меня там прошло всего два дня.
– Да-да, Петро говорил про это… – подтвердил Козинцев, и по его тону Катя поняла, что он до конца не поверил своему другу-эксперту и сейчас надеется из первых уст, так сказать…
Ну что ж, из первых так из первых.
Катя уже несколько раз рассказывала о «своём путешествии». Рассказ как-то сложился – с нужными паузами и акцентами, с эффектными деталями, с умалчиваниями некоторых подробностей. Это уже было не совсем её пребывание в Неосибе, вынужденное и не самое приятное, а именно путешествие в будущее некоего персонажа по имени Екатерина Денисовна Светлова. Слушателей в основном интересовали детали мира, и их мало интересовали настоящие переживания самой Кати.
Естественно, были вопросы. И, естественно, одним из первых – доказательства.
Катя продемонстрировала флешку, она всегда носила её с собой, и колпак с бабочкой – взяла сегодня с собой на занятия – предчувствовала, что могут расспрашивать, правда, от Козинцева не ожидала, думала, что это будут бывшие одногруппники.
Бабочку положила на листок и вместе с колпаком пустила по рядам, чтобы посмотрели. Флешку только показала и извинилась, что в руки дать не может, слишком ценная информация на ней записана.
Козинцев с жадным любопытством проводил взглядом передаваемые по рядам из рук в руки артефакты. По нему было видно, что он готов как мальчишка соскочить и кинуться вслед за Катиными сокровищами, отобрать их у неуклюжих студентов, а потом рассматривать, изучать, может, даже – примерять. Но статус преподавателя вуза вынуждал оставаться на месте…
Закончив, Катя села на своё место и приготовилась слушать конфликтологию. Но сосредоточиться ей было сложно. Рассказ разворошил воспоминания, и боль от того, что Пашка остался там, забилась с новой силой.
Козинцев между тем прошёлся туда-сюда перед рядами, гул стих.
– Ну что, приступим к занятиям? – спросил он у студентов.
Те с неохотой смирились. Учиться сейчас, после рассказа Кати, никому не хотелось.
– Я понимаю ваше состояние, но, если мы не настроимся на рабочий лад, наше будущее не будет таким удивительным и интересным.
Катя посмотрела на преподавателя – интересным?.. Удивительным? Она считала Неосиб чудовищным!
Между тем Козинцев продолжил:
– Люди во все века мечтали заглянуть в будущее. Сколько книг написано про него! Разным его видели: и утопическим, и антиутопическим… А каким видите будущее вы?
– А какое отношение будущее имеет к конфликтологии? – крикнули с заднего ряда.
И Козинцев встрепенулся, почувствовав «жертву».
Катя снова улыбнулась: «Ничего не меняется!»
Козинцев между тем ответил:
– Отличный вопрос, Сёмочкин! Какое отношение имеет будущее к конфликтологии?
– Ну… никакого, – выпалил Сёмочкин.
Студенты оживились в предвкушении интересного действа.
– Для вас, видимо, никакого. У вас, видимо, будущего нет, – ехидно протянул Козинцев.
– Почему это нет? Я не согласен.
– А кто спрашивает вашего согласия? – Козинцев пожал плечами и повернулся к «жертве» спиной. – Кто скажет, какое отношение будущее имеет к конфликтологии, тому ничего не будет.
– А кто не скажет? – спросила девушка, которая сидела позади Кати.
– А кто не скажет, тот не сдаст главный в своей жизни экзамен, – парировал Козинцев.
– Так бы сразу и сказали, – заныл Сёмочкин, – что будет вопрос в билетах.
Козинцев отреагировал тут же:
– А что, Сёмочкин, хорошая идея! Включу-ка я этот вопрос в билеты!
– О чёрт! – Сёмочкин сокрушенно схватился за голову. – Накаркал!
– Тогда о каком экзамене вы говорили? – снова спросила девушка, которая сидела позади Кати.
– Умничка, Зульфия Анваровна! Это очень правильный вопрос. Как вы считаете, о каком экзамене я говорю?
«О как! – подумала Катя. – Значит, не одну меня он зовёт по имени-отчеству. Интересно, а чем выделилась эта девушка?»
А девушка между тем ответила:
– Откуда ж, Лев Иванович, я могу знать, что вы имеете в виду?
– А если подумать?
– Если подумать… – Она постучала по кончику носа. – Если подумать, то… конфликтология и будущее, будущее и конфликтология… Наверное, нам нужно научиться разрешать конфликты, чтобы у нас было будущее?
– Отлично! Но это ответ на вопрос: какое отношение имеет конфликтология к будущему. А будущее к конфликтологии?
– В будущем у нас будут конфликты, – сделав акцент на слове «будут», сказал парень, на которого Катя сразу и внимания не обратила.
– Вы меня сегодня радуете, Сергей.
Сергей пожал плечами и бросил:
– Обращайтесь.
Катя сидела, слушала и понимала, что эта группа сильно отличается от той, в которой она училась раньше. И что, наверное, Козинцеву сложнее с этой группой. С другой стороны, хорошая проверка на прочность. Ведь если преподаватель конфликтологии не умеет возбуждать конфликты и разрешать их, то грош цена такому преподавателю. Куча теоретических знаний и даже написанные монографии и учебники не помогут в жизни. Что толку изучать, к примеру, холивар по учебнику? Ты ведь так и не научишься не вестись на троллей, если не попробуешь несколько раз под руководством опытного… тролля. Не научишься распознавать эмоциональные крючки и не научишься правильно на них реагировать. А в жизни это очень ценное умение. Может быть, даже более ценное, чем все теоретические знания о всех разновидностях конфликтов и типичных способов их разрешения.
Козинцев учил как в жизни. Он не выстраивал забор из авторитетов между собой и студентами, он был уязвим, студенты постоянно проверяли его на прочность. И уважали за то, что он оставался человеком.
…Оставался человеком…
Катя вдруг новыми глазами взглянула на Козинцева – он был живой! Он заставлял студентов думать. Даже те, которые не любили его предмет и ненавидели самого преподавателя, учились думать.
Он ведь не давал готовых решений, он учил искать их самостоятельно. И в этом была самая главная ценность лекций Козинцева. А не та программа, которую спустило ему Министерство образования.
Козинцев остановился перед Катей и внимательно посмотрел на неё:
– Я вижу работу мысли, – сказал он. – Вы что-то осознали, Катерина Денисовна?
Катя вздрогнула. Ей совсем сейчас не хотелось делиться мыслями, но услужливая память снова подсунула продавца в Неосибе, и Катя встала.
– Да, Лев Иванович, – раздумчиво сказала она. – Мне в голову определённо пришли кое-какие мысли. Я сейчас поняла, что мне нравятся ваши лекции и ваш метод преподавания. Он живой.
Козинцев покраснел и сбился с мысли.
Студены замерли в ожидании реакции преподавателя. Но он был бы не он, если бы не сумел быстро найти решение. Работая преподавателем в вузе, он постоянно проверялся на скорость и оригинальность реакции на студенческие крючки и подначки, на студенческие финты и откровения.
Козинцев на миг потеплел глазами, а потом обычная усмешка вернулась на его лицо.
– Ну слава богу! – сказал он. – Хоть кто-то оценил. А про будущее и конфликтологию что скажете?
– Я не заметила там конфликтов между людьми. Мне даже показалось, что там единственный конфликт, зато глобальный: между человечеством и правящей системой.
– Ну, конфликт между населением и правящей системой вечен, – заметил Козинцев.
– Понимаете, – Катя вдруг осознала то, что давно крутилось у неё в голове. – Если из жизни людей убрать конфликты, люди перестанут развиваться.
Козинцев снова потеплел глазами и сказал:
– Да, Катерина Денисовна, вам определённо эта поездка пошла на пользу.
– Так про это в учебнике написано! – крикнул Сёмочкин и добавил ворчливо: – Подумаешь, открытие!
– В учебнике мысли чужие. Правильные, но чужие, – ответил Козинцев. – А тут мысль своя. И ценность её для Катерины Денисовны значительно больше, чем весь учебник, вместе взятый. Потому что это уже опыт. Но вам, Сёмочкин, её опыт не поможет сдать экзамен.
– Опять про экзамен! Да понял я уже… Валить будете.
– Вы сами себя валите, а я просто фиксирую в зачётке. Вернёмся к теме…
Но студенты возвращаться к теме не хотели. И когда пара закончилась, задерживаться в аудитории не стали. Кроме Кати.
Она несмело подошла к Козинцеву.
– Лев Иванович, я спросить хотела.
– Да, Катя, слушаю вас.
Катю немного удивило то, что Козинцев назвал её просто Катей, а не Катериной Денисовной, как обычно. Но вопрос, который она хотела задать, был для неё важнее обращения.
– Даже не знаю, как начать… Понимаете, Барнаул сильно изменился…
– Ну, это естественно. А что вас смущает?
Катя задумалась на миг: спрашивать или нет. Но потом всё же спросила:
– Понимаете, Барнаул был светлым, радостным, люди были добрее…
– Это просто вы повзрослели.
– Нет, не в этом дело. И в этом тоже, но не только. Барнаул и сейчас местами светлый, и люди встречаются добрые. Понимаете, до… ну, до Неосиба… тогда в Барнауле было метро.
– Ох, Катя! Метро в Барнауле – это такая загадочная субстанция… Оно, несомненно, есть, но его не существует.
– Как так?
– Я считаю, что Барнаульское метро – это символ. Причём наш, местный. Если человек видит метро, это означает, что он видит лучшую сторону Барнаула. Ту, где Барнаул – столица мира. А если видит только мрак и грязь, то для него открыта обратная сторона – та, где Барнеаполь – дыра и задворки Вселенной. Первые любят Барнаул, вторые – ненавидят.
– Но у меня нет ненависти к Барнаулу. Я люблю свой город. Действительно люблю.
– Вы стали взрослой, Катя. Вы видите мир таким, какой он есть, не приукрашая и не черня. Вы начали понимать, что в мире одновременно есть и хорошее, и плохое. А метро, оно осталось в вашей душе. И будет там, пока вы не измените своего отношения к городу и людям, которые вокруг.
– Но ведь я же не просто видела метро! Я же ездила на нём!
– Открою вам секрет. Я тоже иногда езжу на метро.
– Лев Иванович, перед тем как я… ну… перед Неосибом, наш город менялся. Я словно бы переносилась из столицы мира в Барнеаполь и обратно.
– А какие события предшествовали изменениям? Наверняка, когда вам было хорошо, и город был хорош. Когда вам было плохо, и всё вокруг не радовало…
– Как бы да. Но меня Пашка переносил… А потом я сама уже…
– Любовь, любовь, – Козинцев вздохнул.
– Но киборги ведь нас не нашли! Когда мы переместились в параллельный Барнаул.
– Киборги… Не знаю. Я знаю одно: красота в глазах смотрящего. Истина в том, что столица мира и Барнеаполь существуют. Одновременно! И это наш Барнаул. Есть в нём и столица, и дыра. И каждый видит то, что хочет видеть. Вам уже читали лекции про избирательность мышления?
Катя кивнула.
– Если человек купил себе телефон новой модели, то он будет видеть тех, у кого такая же модель. Если девушка забеременела, то будет видеть вокруг только беременных. Если садовод повёз рассаду на дачу, то он будет видеть огромное количество садоводов, которые словно ждали, когда же он выйдет из дома с рассадой в сумке… Мозг из огромного количества информации выбирает ту, которая соответствует его мыслям и ожиданиям.
Разговор прервали студенты, которые пришли на следующую лекцию.
Козинцев внимательно глянул на Катю и вдруг предложил:
– А давайте после занятий зайдём в кафе? У меня тоже к вам много вопросов про будущее.
Катя засмеялась.
– Я что-то сказал не так? – насторожился Козинцев.
– Да нет, всё так. Просто вспомнила, как мой брат пытал меня про будущее, как переживал, что я ничего не сфотографировала или хотя бы не зарисовала.
– Ну да, фотографии были бы не лишними, – засмеялся в ответ Козинцев. – Как насчёт кафе?
– У меня сегодня ещё две пары.
– Тогда в три часа в холле?
***
Очнулся Пашка в большой светлой комнате. Белый потолок с сеточкой трещин. Высокие окна, в одном – кондиционер. Не такой, как был в его архиве, а миниатюрнее, и работал он потише.
Пашка рассматривал стены насколько мог увидеть, не поворачивая головы.
Откуда-то со стороны послышался сильно замедленный голос:
– Ооон прииишёоол в сссееебяаа.
Ему чуть побыстрее ответил другой голос.
– Оотлиичноо!
Пашка попробовал повернуться и посмотреть, кто там разговаривает. Но первый голос тут же пресёк:
– Нее шеевеелиись! Сеейцас пройдёт.
И действительно, конец фразы уже звучал почти нормально.
Пашка хотел спросить, где он, но почувствовал на своих губах руку.
– Тише, не говорите пока. Потерпите чуть-чуть. Без чипа процессы медленнее проходят. Но организм у вас молодой, так что скоро всё будет в порядке. Если сможете уснуть, поспите.
Пашка обрадовался и уснул.
Второй раз он очнулся, когда окна были тёмными, а в комнате горел свет. Пашка повернул голову и почувствовал боль в затылке. Но не ту, которая мучила его последнее время, сжигала мозг, а другую – как от пореза.
Он поднял руку и… рука поднялась. Пашка покрутил кистью – рука его слушалась. Поднял вторую руку… пошевелился.
Значит, он жив! И его не парализовало.
Пашка подтянул колени, потом подумал немного и сел, свесив босые ноги. Пол был холодным. В голове и в желудке что-то заколыхалось, к горлу подступила тошнота.
– Ох, а вставать-то пока не надо! – услышал он позади себя мамин голос.
Пашка попробовал обернуться, в затылке полыхнуло. Он поднял руку и прикоснулся к затылку. Часть головы была выбрита и заклеена пластырем. Щетина уже немного покалывала пальцы.
Мама обошла кровать и ласково убрала Пашкину руку, а потом, придерживая его голову, помогла лечь.
– Потерпи, сынок. Хорошо заживает, но не надо спешить, а то воспалится.
– Где я? – спросил Пашка, оглядывая комнату.
– В медицинском центре Time IT Incorporated.
Пашка вспомнил про операцию и про вирус. И по привычке задавил воспоминание.
– Чип пришлось удалить, – продолжала мама, – твой мозг отторг его. Разработку новых чипов решили приостановить, раз есть такая реакция мозга. – Мама поправила одеяло и села на край кровати. – Мы с папой испереживались. Хорошо, что нас пустили в палату.
– А где папа?
– Он спит, – ответила мама и махнула рукой в сторону.
Пашка поглядел туда, куда показывала мама, и увидел ещё одну кровать, на которой, свернувшись калачиком, спал его отец.
– Давно? – спросил Пашка.
– Отец спит? Да часа два как.
– Прооперировали давно?
– Три дня прошло. Тебе всё время лекарства кололи, чтобы ты спал, и чтобы регенерация хорошо шла. Сегодня посмотрели, воспаление уменьшилось, и тебе позволили проснуться. Но всё равно пока лежи. Не надо напрягать…
Мысли в Пашкиной голове рождались медленно, думались медленно и менялись тоже медленно. Только через несколько долгих минут до него дошло, что новейшую разработку Time IT Incorporated удалили из его головы.
– А теперь какой у меня чип? – спросил Пашка. – Прежний вернули?
Ему совсем не было жаль нового супернавороченного. И было даже странно, что когда-то он ради того, чтобы обладать им, согласился убить человека… Катю.
Сердце заныло.
Мама с грустью смотрела на сына и молча поправляла одеяло.
– Какой у меня чип теперь? – повторил Пашка свой вопрос.
– Никакого, – еле слышно сказала мама и заплакала.
– Как никакого? – удивился Пашка.
Мама пожала плечами.
– Твой мозг не принимал ничего инородного. Мы едва тебя не потеряли. Потом ГК принял решение удалить чип совсем.
– И как теперь?
Вопрос не был праздным. В Неосибе каждый житель имел чип. Благодаря чипу он был включён в систему распределения. В чипе было заключено и удостоверение личности, и банковский счёт, и словари, справочники, и многое другое, чем Пашка, не задумываясь, пользовался с самого раннего детства и не просто пользовался – это было формальное доказательство его, Пашкиного, существования. А тут словно его самого удалили.
Мама ещё тише прошептала:
– Видимо, тебя отправят в клинику для особых людей, для тех, кто живёт без чипа.
Сказать, что эта новость ошеломила Пашку, это ничего не сказать.
– В Неосибе есть люди, которые живут без чипов? – воскликнул он, подскочив, и застонал от вспыхнувшей в затылке боли.
– Тише, тише! – сказала мама, укладывая Пашку. – Не делай резких движений. Да, такие люди есть. Есть небольшой процент людей, мозг которых не принимает чип. И они с рождения и до смерти живут в клинике, хотя некоторые и работают в городе. Как ты понимаешь, жить в городе им трудно. Но в основном у них посильное занятие там, в клинике. У них у каждого есть специальный гаджет с чипом, чтобы их видели роботы и чтобы они могли считывать штрихкоды…
Слова о штрихкодах напомнили Пашке про вирус и про ГК. Но Пашка не знал, как спросить об этом у мамы. И решил: раз мама ничего не сказала про вирус и ГК, то, видимо, всё работает нормально.
Думать об этом сейчас Пашка не мог, да и не хотел. Сейчас его больше интересовало собственное будущее.
– А у меня будет такой гаджет? – спросил Пашка.
– Да, вот он, – ответила мама и взяла с прикроватной тумбочки устройство, которое умещалось на ладони и имело большой экран. Собственно, оно и было большим экраном. Мама активировала устройство, и в нижней половине экрана высветилась виртуальная клавиатура.
– Вот тут меню, а вот тут нужно набрать запрос. Или если нажать сюда, то можно сделать запрос голосом. Но доктор сказал, что пока тебе можно напрягать мозг не больше 10 минут, а потом не меньше получаса отдыхать.
– Очнулся, сынок? – Пашка не заметил, как к ним подошёл отец. – Ничего, родной, всё как-нибудь образуется. Главное, ты жив!
Пашка отложил гаджет и улыбнулся родителям.
– Как я рад вас видеть! – сказал он.
В комнату вкатился уже примелькавшийся медицинский робот, а следом за ним вошёл врач.
– Пора, – сказал он.
Вещей у Пашки было немного, поэтому он поднялся и пошёл на выход. Шов уже больше не болел, голова – тоже. Да и слабости почти не осталось. Зато появилось стойкое убеждение, что он инвалид. И хотя Пашка в минуты хандры вспоминал Катю и говорил себе, что вот она всю жизнь живёт без чипа, но тут же возражал сам себе: «Но в Барнауле все живут без чипов! И что теперь? Здесь не Барнаул!»
Родителям не позволили ехать с Пашкой. Пашка слышал, как врач за его спиной сказал маме:
– Он не приспособится к новой жизни, если не начнёт попадать в затруднительные ситуации и не будет сам искать из них выхода. Он уже здоров, и ему это вполне по силам. – И на мамины возражения добавил: – А если он сам не начнёт ничего делать, то действительно станет инвалидом. Одно дело, когда с рождения ребёнок адаптируется к жизни без чипа. И совсем другое дело, когда такое происходит со взрослым. И тут только его выбор – найти своё новое место в жизни или сдаться. И вы не поможете сыну сделать этот выбор. Он должен сам найти в себе желание и силы.
И мама с папой, обнявшись, поехали домой. А Пашка пошёл за медицинским роботом в другую сторону. Собственно, ему было всё равно, куда идти Он не смотрел по сторонам. Ему было всё равно. Он понимал, что теперь он инвалид и ничего с этим не поделаешь.
Ехали долго. Петляли по улицам. Пашка даже не пытался сориентироваться.
Но вот машина потихоньку вкатилась в гаражные ворота и остановилась.
– Пойдём?.. – сказал врач и легонько похлопал Пашку по плечу.
Они прошли к лифту и поднялись на этаж. Прошли по коридору и остановились перед кабинетом с надписью: «Директор клиники Ольга Сергеевна Петрова».
Врач замер в недоумении, оглядел дверь в поисках считывающего устройства, потом хлопнул себя по лбу: «Ах да!», постучал и услышал отклик:
– Входите!
В кабинете за письменным столом сидела приятная женщина возраста Пашкиной мамы.
– А! Павел Леонидович Безбородов! – улыбнулась она Пашке, как самому лучшему другу. – Уникальный случай! Проходите. Геннадий Константинович сообщил нам, что вы приедете.
– Кто? – рефлекторно спросил Пашка.
– ГК, – ответила Ольга Сергеевна. – Мы тут предпочитаем называть его человеческим именем. Пойдёмте, я покажу вам ваше новое жилище и познакомлю вас с обитателями. Надеюсь, вы подружитесь.
Пашка, а следом за ним и врач пошли за Ольгой Сергеевной.
На подоконнике стояли живые цветы, на стенах висели картины, причём не дизайнерские, а явно нарисованные – некоторые даже неплохо, – Пашка такие видел в Барнауле.
Когда он вслед за Ольгой Сергеевной и врачом вошёл в общую комнату, то увидел там старых знакомцев: Павлика Морозова, Юру Гагарина, Ивана Ползунова, Славу Тихонова, Борю Гребенщикова, Захара Прилепина и Петю Иванова. И ещё несколько незнакомых людей. Он остановился, потрясённый.
Ольга Сергеевна по-своему расценила реакцию Пашки:
– Да, вы не единственный, кто живёт без чипа. Правда, наши обитатели без чипов с самого рождения, а вы – случай уникальный, вы расстались с ним уже во взрослом состоянии, но, думаю, мы вам поможем адаптироваться.
Пашка смотрел на членов Сопротивления и понимал, что он ничего не понимает. Или, наоборот, вдруг понял всё.
Пашка с родителями взяли за правило всякий раз, когда совпадали выходные, вместе идти гулять на детскую площадку. Они в воротах надевали яркие колпаки, проходили в тихий уголок, садились на скамейку и разговаривали – о жизни, о работе, о мироустройстве. Пашка всякий раз думал, что уж теперь-то он о мире знает всё! Но наступал очередной совместный выходной, и Пашка убеждался, что его знания о мире настолько мизерны, что ему и жизни не хватит, чтобы всё узнать.
Сначала он впитывал всё подряд, потом у него появились любимые темы и нелюбимые. И он всякий раз удивлялся: его родители могли свободно рассуждать хоть о чём. Как-то он спросил у мамы, почему так? Они где-то это всё изучали? На что мама ответила, что если человек умеет думать, наблюдать, анализировать, сопоставлять, то до много дойдёт сам. Но, к сожалению, современные люди всё больше и больше перекладывают решения, обдумывания, анализ на машины, и вот уже мозг начал терять в объёме. Не нужен становится мозг людям, вот и атрофируется, как рудимент. Папа с мамой не согласился. Он сказал, мама всё утрирует и видит в мрачных тонах. Что всегда, во все времена процент думающих людей был невелик. И этот процент не изменился.
Мама ответила, ухмыльнувшись:
– Да, у айсберга всегда над водой девять процентов его объёма. Но девять процентов от тонны и девять процентов от ста килограммов – это разные девять процентов. Мозг людям нужно развивать, даже ГК это понимает.
Пашка удивился:
– Как так понимает? Разве ГК не борется с людьми?
Мама с папой долго смеялись. Потом папа, вытирая слёзы, сказал:
– Я уж думал, что теория всемирного заговора и мирового правительства канула в Лету. Но, видимо, это особенность человека – искать виноватых. Сначала создали богов, потом масонов и мировое правительство…
– Но ведь ГК тоже создали? – не выдержал Пашка.
– Конечно, – согласился отец. – Но функции у ГК другие – помочь людям выжить как биологическому виду.
– Выжить? Но ГК отправил меня в Катино время, чтобы я убил Катю. И он борется с человеческим фактором…
Отец с мамой ничего не ответили. Через некоторое время мама спросила:
– Ты, заметил, что на площадке мало детей.
– Ну заметил. Но мы же вечером приходим?.. И потом, город большой, площадок много…
– Нет, – мама грустно улыбнулась. – На всех площадках детей мало. И в любое время суток… В городе людей стало совсем немного.
– А куда они делись? – спросил Пашка. – ГК ликвидировал?
– Люди перестали размножаться, сынок, – ответил отец.
А мама тихо добавила:
– Дома в городе наполовину пустые, ты знал об этом?
– А зачем тогда их построили?
– Чтобы обеспечить всех жильём. Людям создали лучшие условия для жизни, и они перестали размножаться.
Сказать, что Пашка был обескуражен, – ничего не сказать. Пашка чувствовал себя дураком, клоуном! К тому же дурацкий колпак давил лоб, а резиночка натирала подбородок.
Пашка машинально стащил колпак и уже осознанно повторил:
– Что же делать?
Мама, нелепо выглядящая в пёстром клоунском колпаке, пожала плечами:
– Вообще или лично тебе? – спросила она.
Она с любовью и обожанием смотрела на сына, а он понимал, что окончательно запутался.
«Думающий мальчик, – Пашка усмехнулся. – Может, и думающий, только толку от этого нет никакого. Я не понимаю, что происходит, я не знаю, кому верить, и я не знаю, что делать. Есть только одно, в чём я уверен, – это мои чувства к Кате, но Катя далеко, точнее, давно».
– Так вообще или тебе лично делать? – повторила вопрос мама.
– Лично мне, – ответил Пашка и добавил: – И вообще.
– Лично тебе жениться и делать детишек. А вообще…
И тут Пашка взорвался:
– А может, ну его, человечество? Может, раз оно позволило сделать с собой такое, то и не надо ему существовать? Какой смысл в существовании людей? Мы ж как паразиты, уничтожаем природу. У нас же диких животных не осталось, все чипизированы. И люди, и животные – все чипизированы. У нас же нет жизни, мы не свободны в своих поступках, мы не свободны в своих решениях, мы теперь даже в мыслях своих не свободны! – Голову Пашки пронзила острая боль. И он, схватившись за голову руками, сквозь слёзы добавил: – Вот видите?!
Мама обняла Пашку и надела ему на голову колпак. Папа сочувственно погладил его по плечу и сказал:
– Что поделаешь, сынок? Жить-то нужно! Пока человек жив, он хоть что-то да может. А когда умрёт, то ничего не будет. Нужно, чтоб у человека была какая-то сверхзадача. Без сверхзадачи человеческое существование лишено смысла. Животные рождаются, дают жизнь новым поколениям, потом функция размножения угасает, и наступает смерть. А мы – мы не умираем, пока у нас есть цель: дождаться внуков и правнуков, написать книгу, изменить мир, вернуться в прошлое… Ничего не заканчивается, пока мы сами этого не захотим.
– Поэтому вы жили отдельно, когда я съехал от вас? – сквозь утихающую боль парировал Пашка.
Боль, хоть и была недолгой, но измотала его, и он сидел теперь подавленный и уставший. И понимал, что плохо ему не столько из-за боли как таковой, сколько из-за того, что он не может свободно даже думать, не то что действовать.
Пашка поднял веточку и начал машинально рисовать дом и цветочки рядом.
– Что это? – спросил папа.
Пашка критически осмотрел свой рисунок и ответил с усмешкой:
– Это моя сверхзадача. Маленький домик, такой, как у Катиных родителей, с огородиком. Не такой, как у нас, а отдельный, где живёт только одна семья. И в этом домике мы с Катей. И у нас много детей. Не один, а трое или четверо. Или даже пятеро. Будем размножаться…
– Хорошая сверхзадача, – сказал папа и улыбнулся.
А мама просто с улыбкой потрепала сына по голове.
– Ну что, идём пить чай с черничным пирогом? – устало спросил Пашка и пошёл к выходу с детской площадки.
И чем дальше уходил от рисунка, тем лучше понимал, что он действительно хочет жить вместе с Катей одной семьёй.
Но жить с Катей – это было невозможно! Она в другом времени, и ГК вряд ли отпустит Пашку туда. Но даже если отпустит, освободиться от влияния ГК невозможно. Индивидуальный чип навсегда останется с Пашкой, и навсегда останется опасность, что Пашка-кибернетический возьмёт под контроль Пашку-живого. А значит, жизнь Кати всегда будет под угрозой.
Ночью Пашке снилась Катя. Вот она оборачивается и улыбается ему, вот, раскрасневшаяся от мороза, счастливо смеётся, вот взбегает по лестнице – ступенек касается только носочками, но всё равно раздаётся стук, и эхо в подъезде разносит этот стук по всем этажам…
Но вот уже это не Катины шаги, а киборги ломают дверь, а за дверью Катя. Она сидит и боится – такая маленькая и беззащитная. Пашка подходит к ней и… Чип берёт верх. В Пашкиной руке оказывается пистолет. Пашка поднимает руку и целится в Катю.
Но ведь это не он! Это чип! Это он хочет обнулить Катю! Но Пашка не может ему этого позволить! Пашка в принципе не может позволить, чтобы чип кого-то обнулил. Он скорее обнулит сам чип.
Пашка разрывает себе кожу на затылке и пытается выдернуть чип.
Голова пылает от боли.
Пашка выныривает…
В дверь всё ещё стучат. Пашка выходит в коридор, там уже стоят заспанные и удивлённые папа с мамой.
Папа протягивает руку открыть дверь. У Пашки ноет под сердцем. Он хочет спрятаться, сбежать, но куда можно сбежать и куда спрятаться в Неосибе, когда у тебя в голове чип, который не просто определяет твоё местоположение, но и транслирует это в сеть.
И тем не менее Пашка пятится и возвращается в свою комнату, прикрывает дверь и смотрит в щёлочку.
Отец открывает дверь. На пороге стоят киборги. Четверо входят в квартиру. Один останавливается рядом с мамой, второй – рядом с папой, а двое идут…
В памяти Пашки всплывает Катина квартира и киборги, выбивающие дверь. Пашку захлёстывает волна страха, он кидается к окну, открывает его и вскакивает на подоконник. В лицо ему ударяет холодный воздух. Всякий раз поднимаясь на лифте, Пашка не задумывался, на каком этаже живёт. Десятый и десятый… Но, когда выглядывает в распахнутое окно, понимает, что десятый этаж – это высоко.
Под окном идёт карниз, на нём нанесена белая трекинговая полоса. Пашка с колотящимся сердцем ступает на карниз и, цепляясь за едва видимые выступы и неровности, прижавшись к стене, спешит прочь от окна. Он понимает всю безумность и бессмысленность своего поступка, но страх гонит его…
Пашка уже далеко, когда из окна выглядывает киборг. Пашка понимает, что через несколько минут киборг свяжется с ГК, ГК отдаст команду чипу, и его, Пашку, пронзит головная боль, поэтому он отпускает руки и шагает с карниза в пустоту – соскальзывает со стены. О том, что он может разбиться, Пашка не думает. Он вообще ни о чём не думает, он просто действует.
Пока летит вниз, цепляется руками и ногами за стену, чтобы затормозить падение. Когда встречается с асфальтом, ушибается больно, но ничего не ломает. Приземлившись, он откатывается, гася движение.
Покачиваясь, встаёт и как в тумане спешит прочь. В голове по-прежнему нет мыслей. Только страх.
Боль догоняет за поворотом, но Пашка, будучи не в силах остановиться, переставляет ноги, продолжая двигаться.
Он громко стонет, чтобы забить боль, отвлечься. Прохожие реагируют на него по-разному: роботы и андроиды просто проходят мимо, а люди оборачиваются, смотрят сочувственно и… идут дальше.
Но Пашка понимает, что это до определённого времени. Стоит ГК дать команду, и все роботы, андроиды и киборги, да и люди тоже обернутся против него, и тогда у него не останется шансов спастись и спасти Катю. Нужно что-то делать, пока ещё такая возможность существует.
В какой-то момент Пашка понимает, что должен прийти в свою прежнюю квартиру и переодеться в одежду, в которой был в Катином времени, – в этой одежде он станет невидимкой для роботов и андроидов. В ней он сможет что-то предпринять. Только бы она всё ещё была там.
Ещё нужно найти Сопротивление или хотя бы Павлика Морозова. У Сопротивления наверняка есть возможность переправить его, Пашку, к Кате. И ещё у них есть экранирующий колпак, чтобы ГК не читал мысли. Как же это здорово, когда никто не читает твои мысли и когда от мыслей не болит голова.
Боль становится всё сильнее, и Пашка стонет всё сильнее. В глазах у него темно, тошнота подкатывает к горлу, любое движение отдаётся обжигающей, невыносимой болью.
Но Пашка не может не двигаться. Он должен идти, чтобы остаться живым и спасти Катю. И тогда они будут жить в отдельном домике, у них будет много детишек. Около дома будут расти цветы. Катя будет печь черничный пирог и…
Огонь полыхает в голове, выжигая мозг. Пашка стонет совсем громко. Он уже готов расстаться с головой, чтобы выжить, чтобы освободиться от боли, и тут чувствует, как кто-то хватает его за плечо и выдёргивает… обратно в комнату…
Пашка разлепил воспалённые глаза. Рядом с кроватью стояли папа и мама. Папа ласково тряс Пашку за плечо и повторял:
– Сынок, сынок, проснись!
Пашка с недоумением уставился на родителей. Они казались ему не родителями, а кем-то чужим. Единственное, что смущало, до сих пор люди проходили мимо, а папа и мама не проходили, они стояли рядом с кроватью и смотрели на него. Пашка решил, что если закрыть глаза, то они тоже пройдут мимо, – он хотел сейчас только, чтоб его оставили в покое, потому что в голове действительно полыхало.
Вскоре сработал зуммер входной двери – кто-то пришёл.
Пашка понял, что это киборги, и попытался подняться, потянулся к окну, чтобы выпрыгнуть и бежать от них подальше, но папа удержал его за плечо. Пашка хотел возмутиться или хотя бы объяснить, но сил не было.
Потом папа отошёл в сторону, и Пашка увидел робота медицинской службы.
Пашка посмотрел на маму, она плакала и прижимала руки к груди, а робот в это время подключал к Пашке датчики давления, температуры, брал на анализ кровь, устанавливал контакт с чипом.
Установить контакт с чипом получилось не сразу. Робот медицинской службы был старого поколения. Но он тут же связался с ГК и сделал апгрейд программного обеспечения, достаточный для того, чтобы считать медицинские показатели. Несколько минут спустя диагноз был готов: Пашкин биологический мозг отторгает чип.
Чтобы спасти Пашку, нужно было срочно отправить его в лабораторию Time IT Incorporated, о чём робот и сообщил.
Пашка попробовал сказать родителям, что в лабораторию нельзя, но никто его не слушал, робот поставил сильное обезболивающее, и Пашка провалился в небытие.
***
Иван попросил Катю дать ему на время тот кусочек пластмассы, на котором записан вирус для борьбы с ГК. Пообещал, что будет обращаться с ним аккуратно, сказал, что у него есть знакомый программист и его очень заинтересовал код, которым написан вирус.
Катя согласилась дать свою реликвию, но поставила условие, что она поедет с ним и они вместе подумают, может, можно как-то помочь Пашке.
Уже в тот же вечер Катя и Иван с Ириной сидели на квартире у высокого худощавого парня с острыми коленками и длинными тонкими музыкальными пальцами. У него была короткая стрижка и приятная улыбка. Представился он Кате Сергеем.
– Ну и где он? – спросил Сергей.
– Кто? – не поняла Катя.
– Ваш вирус.
Катя достала из кармана кусочек пластика и протянула другу Ивана. Ей было жаль отдавать в чужие руки свою реликвию. Сергей это почувствовал и сказал:
– Я аккуратненько, только одним глазком.
Катя с волнением следила, как Сергей крутит пластмассу в руках, и испуганно ахнула, когда он разломил её пополам, подскочила и протянула руку забрать хотя бы то, что осталось…
Сергей с удивлением глянул на Катю – на её реакцию и, показав ей ребро одной половинки, сказал:
– Это же флешка. Понимаю, что она не такая, к каким мы привыкли, но всё-таки… Ничего страшного. – Он с лёгким щелчком соединил половинки. – Видишь?
Катя кивнула и немного успокоилась. А потом задумчиво сказала:
– Я должна была отдать пластинку Пашке, чтобы его чип считал вирус. Интересно, куда бы Пашка вставлял эту флешку? У него же нет разъёма…
Сергей пожал плечами, покрутил пластинку в руках и ответил:
– Может, какой-то альтернативный способ… сканирование или ещё что-то…
Потом снова разломил пластинку и покрутил в руках половинку с контактами. Взял лежащий рядом ноутбук и воткнул флешку в гнездо. Она нормально вошла в USB-порт, и ноутбук опознал её.
– А можно?.. – спросила Катя и смущённо замолчала.
– Что? – спросил Сергей, набирая на ноутбуке команду.
– А можно сделать так, чтобы вирус сработал в будущем в определённый день?
– Можно, – ответил Сергей. – Можно даже сделать так, чтобы его не нашли до того момента, как он активируется.
– Сделаете?
– Почему нет? – отстранённо ответил Сергей. Он уже погрузился в изучение кода и, казалось, забыл о присутствующих.
Ирина что-то сказала на ушко Ивану, и он поднялся.
– Ну что, я вижу, тут надолго, мы пойдём, наверное, а после забежим, как ты разберёшься.
Из-за ноутбука выглянуло совершенно счастливое лицо. Сергей рассеянно посмотрел на гостей и, задержав взгляд на Кате, сказал:
– Да-да, конечно! Минуточку подождите! Я сейчас скопирую код и заберёте флешку.
Катя облегчённо вздохнула. И так Пашкину одежду, которую она отдала на экспертизу, ей не вернули. У учёных, которые забрали куртку, комбинезон и ботинки на исследования, глаза горели так же, как сейчас у Сергея. Терять ещё одну частичку, связывающую её с Пашкой, Катя не хотела.
Спустя десять минут, которые Ирина вздыхала, а Иван гладил её по руке и уговаривал потерпеть, Сергей протянул Кате «кусочек пластмассы из будущего».
Когда обувались в прихожей, Ирина вдруг застонала и осела, вцепившись в руку Ивана. Сергей с Катей растерялись, а Иван сначала испугался, а потом спросил:
– Началось?
Ирина коротко кивнула.
Иван в первый момент разулыбался, но потом состояние счастья сменилось тревогой, и он принялся дрожащими руками помогать жене обуваться и одеваться, а потом повёл её вниз, к машине, чтобы отвезти в роддом. Катя, конечно же, поехала с ними.
Когда Иван с Катей вышли из больницы, Катя увидела, что брата потряхивает.
– Ты как поедешь? – спросила она.
– Ничего, доеду… Катюха! Я вот-вот стану папой! А ты – тётей! – Иван сгрёб Катю в охапку, поднял её и прокружил.
Катя засмеялась.
– Ты сумасшедший! – сказала она и предложила: – Давай немного просто посидим в машине. Или давай машину оставим и поедем на трамвае? А заберёшь завтра.
– Да нет, я нормальный, – сказал Иван и подпрыгнул как мальчишка.
Вести и из роддома, и от Сергея получили на следующий день почти одновременно. Ирина родила сына. Сергей отправил «посылку в будущее».
***
Когда Пашка очнулся, он лежал на животе на платформе в большом светлом помещении. Платформа стояла рядом с операционным столом, вокруг суетились роботы медицинской службы – готовили стол. Дело в том, что операционные столы для работы с индивидуальными чипами были рассчитаны для младенцев. Апгрейд Пашке проводили в другом месте – то была скорее лаборатория, а не операционная. А тут именно операционная.
Пашка попытался встать, но тут же почувствовал лёгкое давление на плечи:
– Лежите, лежите! – сказал мягкий бархатный голос – человеческий!
Пашка повернул голову и увидел двоих людей в белоснежных комбинезонах, в масках и в перчатках. Один – высокий и худой – стоял у пульта установки с большим количеством манипуляторов и экраном. Второй рядом с Пашкой – на столике перед ним были разложены различные ампулы и флаконы. Он был в очках.
– Не беспокойтесь, – снова произнёс голос, и Пашка понял, что он принадлежит очкарику.
Пашка прислушался к головной боли. Её почти не было, только в ушах шумело. Он попробовал пошевелить рукой и понял, что рука не слушается. Да и всё тело не слушается. Кроме головы.
Пашка испугался, что его парализовало. Но очкарик успокоил:
– Это наркоз. Пока ещё вы можете вертеть головой, но через три минуты и она перестанет двигаться. К тому времени подготовят операционный стол. Сколько уже? – спросил он у напарника.
– Семьдесят пять процентов – ответил тот.
– Да… Через три минуты мы приступим к операции, – сказал очкарик Пашке.
– Какой операции? – прошептал Пашка.
– Удалим чип, – ответил очкарик немного легкомысленно.
Совсем чуть-чуть легкомысленно, но Пашка почувствовал что-то страшное. Несмотря на то что он мечтал думать свободно, без контроля чипа, мысль о том, что индивидуальный чип сейчас вынут из головы, Пашку напугала – он не знал, как жить без чипа.
Пашка вдруг вспомнил Сопротивление и то, как они хотели этот чип, как Пашка переживал, что им не столь важно, выживет ли он или умрёт, как важно заполучить новейшую разработку Time IT Incorporated. А потом пришли киборги, и он увёл их от Кати.
Пашке до безумия захотелось увидеть Катю. Сейчас! Немедленно! Мысленно он готов был раскидать всех киборгов, что встанут у него на пути, но физически не мог пошевелить и пальцем.
Высокий человек, который стоял рядом с установкой, потрогал рычажки. Манипуляторы зашевелились, их движения были мягкими и точными.
Пашка вспомнил свой сон, там тоже была установка с манипуляторами, и она медицинской циркулярной пилой разрушила оболочку Пашки Большого. Здесь внешне была такая же пила, но поменьше размером и не так сильно жужжала.
Очкарик подошёл к Пашке и аккуратно повернул его голову лицам вниз. Лицо очень удобно легло в отверстие с мягкими краями.
Пашка хотел видеть, что происходит, но понял, что мышцы головы теперь ему неподвластны тоже. Но он пока ещё всё видел и слышал.
– Вот сейчас вскроем черепную коробку, – сказал очкарик. – И подключим чип напрямую к ГК, проведём диагностику и узнаем, почему ваш чип отторгается. Да вы не волнуйтесь, медицинские роботы тоже напрямую к ГК будут подсоединены! Вы у нас случай уникальный!
Пашка мысленно усмехнулся: вот он – шанс! Если бы у Пашки был вирус, то сейчас самое лучшее время нанести удар по ГК! Пашку подключат к ГК напрямую, в обход всех защит! Эх, Сопротивление! Такой шанс проморгали!
Но тут Пашку окатило ледяной волной догадки – а что если вирус уже в чипе? Вдруг как-то смогли передать, а он и не знал об этом!.. И сейчас Пашку подключат к ГК, и ГК тоже заразится вирусом. А вслед за ним и медицинские роботы… А он, Пашка, со вскрытой черепной коробкой! И некому будет закончить операцию. Люди-то тоже с чипами, и их чипы тоже откажут…
Пашка хотел закричать, чтобы остановились, что не надо сейчас делать такую операцию, но говорить он теперь уже тоже не мог.
Пол мягко качнулся и сдвинулся в сторону, и Пашка понял, что его покатили к операционному столу, слегка приподняли, перенесли над рамой и опустили на стол. Положили не очень удобно, но…
Звуки замедлились и затихли. Пашка понял, что он теперь и не слышит.
«А может, оно и лучше, что я ничего не слышу и не чувствую? Не так страшно умирать…» – подумал Пашка.
Пашка с мамой и отцом сидели за столом и пили вечерний чай, на этот раз с яблочным пирогом. Яблоки мама принесла настоящие. Прежде чем нарезать яблоко в пирог, она дала его всем подержать и понюхать. Потом каждому отрезала по дольке, а остальное яблоко покрошила в пирог.
Пирог получился ароматным и вкусным. Пашка не заметил как проглотил первый кусок и взял себе второй. Отец ещё только доедал первый – он откусывал понемногу и смаковал. Мама откусила и, кажется, забыла про него – она сидела и любовалась своими мужчинами.
С тех пор как мама, по разрешению ГК, вернулась к отцу, прошло уже две недели. Пашка съездил на старую квартиру, забрал личные вещи и переехал к родителям – в свою детскую. Кровать там поменяли – вместо детской поставили взрослую. Хотели поменять и компьютер, но Пашка попросил родителей по максимуму оставить всё как было. Новую квартиру он решил не покупать, положил деньги на счёт – мало ли на что пригодятся.
Новая работа тоже была в архиве, только теперь ему нужно было устанавливать связи исторических документов: год, когда документ оцифровали, год, когда документ был создан, лица, причастные к созданию документа, лица, упоминающиеся в документе, исторические события, к которым документ имеет отношение, и т. д.
Поначалу Пашка выполнял свою работу чисто механически – прочитывал мельком, расставлял теги… Но потом ему стало интересно вчитываться, потому что перед ним раскрывалась история человечества со всеми трагедиями, ложью, кровью, цинизмом…
Откусывая очередной кусок пирога, Пашка сказал:
– Сегодня обрабатывал документы из Катиного времени – 2017 год, январь месяц. 26 января прямо рядом с Катиным домом авария была. На переходе, пропуская пешеходов, остановились две легковые машины. За ними ехал гружёный бензовоз. Водитель поздно начал тормозить и понял, что из-за гололёда не успевает. И, чтобы уйти от столкновения, свернул на тротуар… Едва не въехал в дом – сантиметры остались. Я помню и тот дом, и этот пешеходный переход… Я потом работать не мог – всё представлял, а вдруг бы бензовоз перевернулся, а вдруг бы там Катя была. Читаю документ и знаю, что без жертв и каких-то особых проблем, и всё-таки не могу… руки трясутся… Пришлось на перерыв уйти раньше времени.
Мама погладила руку сына и сказала:
– Ты действительно любишь эту девушку.
– Да, – согласился Пашка.
Отец с мамой молча переглянулись, и мама с нарочитой лёгкостью спросила:
– Подлить горяченького чаю?
Пашка улыбнулся и кивнул. Его потряхивало. Не так сильно, как на работе, когда он прочитал документ, и всё же довольно ощутимо. Даже захотелось укрыться одеялом или надеть куртку. Так что горячий чай был очень вовремя и к месту.
Некоторое время сидели в тишине, потом отец сказал:
– А у нас на работе ничего такого не происходит. Запустил по электромагистрали жуков – роботов-наладчиков, проверил их работу, занёс данные в журнал… И ничего такого не случается. Ветшает только магистраль. Некоторые кабель-каналы менять нужно. А как их заменишь? Проще новые проложить. А что у тебя на работе, дорогая?
– Лекции начитала. Вчера опробовали их на учениках. Сегодня-завтра в чатах пообсуждаем, потом контрольную точку делать нужно. Всё сложнее найти учеников, которые думают.
– Думающих во все времена было немного, – сказал отец и громко отхлебнул чая.
– Да я понимаю. Но всё кажется, что современные дети совсем уж деградировали, всё меньше и меньше у них возможностей получить нормальное образование. Всё больше и больше обучение походит на передачу данных. А если учесть, что информация есть на накопителях, то всё обучение сводится к тому, чтобы научить ученика, где искать нужную информацию. А вот как научить его работать с этой информацией – вот задача из задач! Совсем думать не хотят…
Пашка слушал маму и папу и вспоминал свой школьный чат. Павлика Морозова и Юру Гагарина. Но только он осознал, что думает о них, тут же переключился на других сочатников. Через некоторое время аккуратно прислушался к чипу – не проснулся ли Пашка кибернетический?
Но нет, в этом времени ИЧ практически не проявлял себя, словно функция слежения была поставлена на низкий уровень сигнала.
Спрашивать у родителей насчёт ИЧ Пашка не решался. Он боялся, что если они узнают, в какую историю он вляпался, то у них будут неприятности. А он только-только обрёл семью. Он больше не был один. И если бы ещё рядом была Катя, то и вовсе был бы самым счастливым человеком на все времена.
Но Кати не было. И возможности попасть в её время тоже. И вызвать её сюда – не представлялось возможным… «Написать бы запрос, как с мамой», – думал иногда Пашка, но понимал, что не выйдет, даже пытаться не стоит.
– О чём задумался, сынок? – прервала его размышления мама, и Пашка осознал, что давно уже сидит, держит пирог в руке и не шевелится.
Вздохнул, отложил пирог и честно признался:
– По Кате скучаю. – Мать с отцом понимающе переглянулись, а Пашка добавил: – Ну почему так? Почему мы с Катей должны быть отдельно. Я хочу, чтоб у нас семья была, детей хочу – сына и дочку!
– Ну на второй вопрос я тебе отвечу, – улыбнулся папа. – Наш мир устроен исходя из целесообразности. ГК рассчитал и решил, что всё, что не функционально, не должно отвлекать человека от его дела. Семья – для рождения детей. Всё, что не служит этому делу, – не функционально.
– Сколько раз, – вмешалась в разговор мама, – в прошлом известные люди писали в своих мемуарах: «Я смог бы гораздо больше, если бы меня не отвлекали…» Вот, теперь не отвлекают… Еда есть, крыша над головой есть, всё есть, и никто не отвлекает. Работа у каждого по его желанию…
Пашка тяжело вздохнул.
– Ну а как вы? Вам же плохо было жить отдельно?
– Зато никаких скандалов, ссор, побоев, сцен, нервотрёпок… – усмехнулся папа.
И было в интонации, с которой он это сказал, что-то, что заставило Пашку спрятать мысли ещё до того, как они появились на свет. Он посмотрел на отца, потом на маму и предложил:
– А давайте сходим вместе куда-нибудь?
– Куда ты хочешь? – спросила мама.
– Ну, не знаю… Я помню детскую площадку и спортивный зал.
– С чего начнём – с детской площадки или со спортивного зала? – спросил папа.
Пашка вдруг почувствовал в себе какого-то чертёнка-хулигана и предложил:
– А давайте на детскую площадку.
– Сейчас, вечером? – спросила мама.
– А что тут такого? – парировал папа.
У входа на детскую площадку пышный разрисованный клоун с шутками и прибаутками вручал всем посетителям яркие колпаки, которые резиночкой крепились за подбородок. Пашка не помнил, были ли у них в детстве такие.
Он взял колпак и внимательно посмотрел на него – колпак был точно такой же, как в баре. Но зачем он тут, среди детей?
Пашка обратил внимание на то, что на площадке, несмотря на позднее время, люди есть и взрослых больше, чем детей. «Родителей двое, а ребёнок один! Вот и получается, что взрослых больше», – понял Пашка, и червячок ещё одной, другой догадки зашевелился в его голове – а что если родители тут общаются не только с детьми, но и между собой, что если Сопротивление…
Привычное движение, и червячок затих – нужно сначала убедиться, действительно ли это такие же колпаки, какие были в баре? Или просто они внешне похожи.
Пашка не спеша надел яркий конус на голову и закрепил резиночкой. Прислушался – ничего не произошло.
– А я не помню таких колпачков, – сказал он родителям. – Это какое-то новшество?
Мама пожала плечами и улыбнулась:
– Всегда были. Просто, видимо, в твоей детской памяти они не зафиксировались.
Папа кивнул в поддержку маминых слов и добавил:
– Колпаки позволяют раскрепоститься и чувствовать себя свободней. Это словно ты в другой мир попадаешь…
– …Где индивидуальный чип гасится, и человек может развивать именно своё человеческое мышление, – как бы продолжил Пашка.
– Так и есть, – подтвердил отец Пашкину догадку.
– Это специально сделано, – сказала мама, – чтобы ребёнок мог развиваться и как человек, не оглядываясь всё время на ИЧ. А то большой соблазн не самому методом разбитых коленок научиться рассчитывать свои силы и расстояния, а запрашивать помощи у ИЧ. Мы же люди, а не придатки машин.
Пашка разулыбался счастливый. Во-первых, он в очередной раз убедился, что ему повезло с родителями. А во-вторых, он нашёл место, где может расслабиться и дать волю своим мыслям и чувствам. Но тут новое сомнение вкралось в его голову:
– А до скольких лет я могу сюда приходить?
– С родителями – хоть до скольких, – улыбнулась мама. – Для родителей ты всегда ребёнок, сколько бы лет тебе не исполнилось.
– Какой я был балбес, что съехал от вас! – прокомментировал Пашка.
Они медленно гуляли по площадке, проходили мимо горок, воздушных подушек, лесенок, лабиринтов, батутов, домиков. Дети бегали, кричали, прыгали, катились… родители стояли поодаль, сидели на скамейках, сами бегали с детьми…
Пашка с мамой и папой сели на скамейку чуть в стороне от всех.
– Я и забыл как тут хорошо, – сказал Пашка.
– Немудрено, – улыбнулся отец.
– И почему я уехал?!
– Подростковый возраст – пора самоопределения, – мама вздохнула. – У тебя какие-то секреты появились.
И Пашка вспомнил: именно тогда он начал активно общаться с Павликом Морозовым и Юрой Гагариным. Они прокомментировали вопрос в тестовом задании, это было смешно. И была в этом комментарии интересная двусмысленность. Большинство одночатников посмеялись и всё, а Пашка начал задавать вопросы. Что за задание и что за двусмысленность, Пашка сейчас уже и не помнил, но хорошо помнил своё удивление, своё открытие, что слова учителя можно понимать по-разному. И мысли о том, что взрослые его не поймут…
Поколебавшись минуту, Пашка рассказал родителям этот случай, стараясь не углубляться.
Мама не очень удивилась и прокомментировала его рассказ:
– Я всегда знала, что ты у нас думающий мальчик.
– Другого у нас и не могло быть, – с гордостью сказал папа и обнял жену и сына.
Вскоре Пашка заметил, что стало как-то тихо – это малышня с родителями потянулись к выходу – детям пора было отдыхать.
Пашка с мамой и папой тоже пошли к выходу. Там точно такой же клоун, что и на входе, собирал колпаки.
***
Катя возвращалась из университета, куда она ездила, чтобы восстановиться. Трамвая семёрки долго не было, и она уже немного промёрзла. Приплясывая на остановке, вспоминала поездки на метро и удивлялась – метро в Барнауле не было. Совсем. Никогда. И не предвиделось. Но воспоминания поездок и станций были такими яркими, словно она ездила и не раз!
«Как так? – думала Катя. – Не может быть, чтобы мне это почудилось!»
Она как-то спросила у брата и он, смеясь, ответил:
– Метро в Барнауле, сестрёнка, это такой странный объект: оно, несомненно, есть, но в природе его не существует.
– Но я ездила на нём и неоднократно! – пробовала возразить Катя.
На что Иван, смеясь, отвечал:
– Само собой! Я тоже ездил!.. В параллельном Барнауле – в столице мира! Там много солнца, улыбающиеся люди и метро – самое лучшее на планете!
И вот теперь, замерзая на остановке, Катя размышляла о том, что если метро не существует, то, может, и всё остальное – плод её богатого воображения?.. Может, и Неосиб не существует? И Пашка?..
Но тут и душа её, и тело возмутились – такого просто не может быть, чтобы Пашки не было!
А метро? Ну что ж, можно жить и без метро.
Наконец трамвай подошёл. Катя отдала кондуктору приготовленные заранее двадцать рублей – плату за проезд, получила чек-билет и протиснулась на заднюю площадку.
Не успела она снова погрузиться в размышления, как её окликнул знакомый голос:
– Катя?
Катя обернулась и увидела Светку.
Она обрадовалась и кинулась к подруге детства.
– Светка! Привет! – закричала Катя.
Ей хотелось обнять подругу, потормошить её, расспросить… Но Светка была холодной и… взрослой.
– Как я соскучилась! – словно бы наткнувшись на стену, сказала Катя и растерянно улыбнулась.
– Ты где была? – строго спросила Светка.
– В университет ездила восстанавливаться…
– Да не сейчас, а с того дня, как твой отец убил Колю.
Светка бросала слова холодно, словно гвозди приколачивала. Катю будто ледяной водой окатили.
– Папа Колю не убивал, – тихо сказала она. – Я была там. Это была трагическая случайность.
– Что же ты тогда на суд не явилась, позволила отца посадить? – ядовито усмехнулась Светка.
Катя совсем сникла. Она и сама переживала, что не смогла помочь отцу и что Коля умер, но Иван успокоил, сказал: что было, то было. Цепляться за прошлое и страдать о том, что мог бы сделать, но не сделал, – не конструктивно. Нужно жить сегодня.
– Я не могла, – ещё тише ответила Катя. – Меня не было тут.
– А где ты была? – Голос Светки был жёстким, ранящим.
Но Катя вдруг разозлилась. С чего она должна отчитываться перед Светкой? Да, они подруги, да, их много связывает. Но семейные проблемы Кати – это проблемы семьи, и она не должна отчитываться за них даже перед лучшей подругой. Поделиться – возможно. Отчитываться – нет!
Катя вздохнула и грустно, но твёрдо ответила:
– Там, где я была, меня уже нет.
Радость от встречи с подругой исчезла, осталось чувство неудобства и дискомфорта.
Многолетняя дружба не позволяла девушкам игнорировать друг друга, но произошедшее сейчас образовало глубокую пропасть между ними.
А ещё появилась обида: что такого сделала Катя, что Светка так с ней разговаривает? Чем она заслужила такой тон?
Можно было, конечно, спросить, но Кате расхотелось разговаривать с подругой. Она заползла в свою ракушку и закрылась от всего мира.
К счастью, любой путь рано или поздно заканчивается. Трамвай поднялся в Гору, и девушки вышли на остановке. Не глядя друг на друга, пропустили трамвай, который поехал дальше по маршруту, и пошли к пешеходному переходу.
Две легковые машины остановились задолго до того, как к пешеходному переходу подошли люди, – дорога была скользкой. Накануне мело, было около нуля, а потом приморозило сразу до минус двадцати четырёх. Что поделаешь – климат резко континентальный.
Те, кто вышел в переднюю дверь, уже ступили на проезжую часть, а Катя со Светкой только-только подошли к пешеходному переходу, как вдруг люди, что уже были на дороге, оскальзываясь, побежали вперёд. А те, что ещё не начали переходить, резко отшатнулись назад.
Катя глянула на дорогу и увидела, как к переходу, не сбавляя скорости, несётся тяжёлый бензовоз. Ей даже показалось, что она слышит, как матерится водитель, пытаясь затормозить и понимая, что гололёд и машина не слушается.
Бензовоз начал поворачивать вправо, чтобы уйти от столкновения со стоящими на переходе легковушками.
Словно в замедленном кино Катя видела, как большая кабина наезжает на знак ограничения скорости, ломает его, в последний момент успевает увернуться от старого тополя и её тащит прямо в окна жилого дома. А цистерна в это время продолжает двигаться прямо. Бензовоз складывается пополам.
Из-за того, что кабина уже развернулась под прямым углом к цистерне и не даёт ей ехать вперёд, куда её тянет инерция, цистерна начинает заваливаться, и Катя понимает, что если цистерна оторвётся, то её вынесет прямо на них со Светкой.
Похоже, что Светка это тоже поняла, потому что девушки, схватившись за руки, отбежали подальше – под призрачную защиту ограждения и знака пешеходного перехода.
Но, к счастью, цистерна не перевернулась.
Машины, которые стояли на пешеходном переходе, отъехали – одна почти сразу же, как стало понятно, что бензовоз не может затормозить, а у второй то ли резина была лысоватой, то ли двигатель заглох, но отъехать она смогла только, когда бензовоз уже остановился, уткнувшись кабиной в стену.
Люди, что отскочили вместе с девушками, теперь обеспокоенно переговаривались:
– Надо идти спасать водителя…
– Водитель жив ли?..
– Не дай бог взорвётся…
Мужики, которые были неподалёку, кинулись к кабине бензовоза.
Катя со Светкой постояли немного и несмело пошли через дорогу. И уже на той стороне заметили, что всё ещё держатся за руки.
Девушки посмотрели друг другу в глаза. И Катя почувствовала, что холод и пропасть между ними исчезли.
– Привет, Катя, – сказала Света. – Ты прости меня, я сильно переживала.
– Привет, Света! – сказала Катя. – И ты прости меня, меня действительно тут не было.
– Как папа?
– Подали на апелляцию, дело вернули на дорасследование.
– Твой папа действительно не виноват в смерти Коли?
– Действительно. Колю отбросило вспышкой. Это трагическая случайность.
– Он любил тебя, ты знаешь?
– Знаю.
– А я любила его.
Светка произнесла эти слова просто и обыденно. Так, словно сказала о чём-то само собой разумеющемся.
Катя с удивлением посмотрела на подругу и увидела в её глазах всю невысказанную боль.
– Прости, я не знала, – прошептала Катя и обняла Светку.
Девушки постояли обнявшись. Потом немного отступили друг от друга.
– Как ты теперь? – спросила Катя.
Светка пожала плечами.
– Живу.
Её глаза были сухими, и от этого сердце Кати больно сжалось.
– Учишься?
– Нет. Не смогла. Без Коли там пусто.
Помолчали немного.
– А я вот хочу восстановиться, – сказала Катя.
– Да, конечно, – согласилась Светка.
– Может, и ты восстановишься?
– Нет, я работаю. Сейчас как раз с работы.
– Где работаешь?
– В магазине женской одежды. Продавцом.
Девушки поговорили ещё. Договорились как-нибудь встретиться, попрощались и разошлись.
Пройти мимо бензовоза по тротуару было невозможно – между стеной и кабиной осталось всего сантиметра два-три.
Водитель был невредим. И мужики, которых собралось уже человек десять, деловито топтались около кабины, заглядывали под днище – оценивали повреждения, решали, как лучше вытащить обратно на дорогу гружёный бензовоз. Кто-то уже откидывал снег – сугроб между проезжей частью и тротуаром был не маленький, благодаря ему бензовоз и не въехал в дом…
Катя, аккуратно обходя цистерну по скользкой проезжей части, думала о том, что в общем-то водителю повезло, да и окружающим тоже. А ещё она думала о том, что Светка не спросила её, Катю, где она была все эти полтора года. В трамвае не считается, а тут не спросила.
Экспертиза, как и ожидалось, установила, что материалы, из которых изготовлены: комбинезон мужской – один, куртка тёплая мужская – одна, ботинки мужские сорок первого размера – одна пара – неизвестны. Технологии, по которым изготовлены вышеназванные предметы, тоже неизвестны. Состав краски, которой нанесены надписи на курке и комбинезоне, установить не удалось, технологию нанесения – тоже.
Бабочку, колпак и кусок пластика с вирусом Катя на экспертизу не отдала. Бабочка неизвестно откуда там взялась. Может, какие-нибудь путешественники во времени принесли, и она вполне себе Катина современница. Вирус слишком важен, чтобы подвергать пластик исследованиям. Ну а колпак… Колпак просто служил хорошим местом для хранения реликвий.
Катя понимала, что шансов попасть в Пашкино время, потом проникнуть в главный офис Time IT Incorporated к Головному Компьютеру и заразить его вирусом не существует. И всё же кусочек пластика с вирусом решила сохранить. А вдруг да и случится чудо?.. Когда Катя советовалась с Иваном, он сказал, что в чудо верить нужно всегда. Иначе жизнь станет невыносимой.
А потом был повторный суд по делу отца. Эксперты, зачитывая результаты исследований, посматривали на Катю с интересом.
Она сидела рядом с мамой и братом и не сводила глаз с папы, который был под охраной на скамье подсудимых, – его на суд привезли из тюрьмы. Больше всего время коснулось именно Дениса Владимировича. И не просто время. Богатое воображение Кати рисовало Беспросветный Мрак, который оставил свой след на отце: во всей его фигуре, в осанке, во взгляде, в мыслях…
Потом судья пригласил Катю дать свидетельские показания.
Она вышла к трибуне.
Её предупредили об ответственности за дачу ложных показаний.
Катя ответила, что осознаёт ответственность.
Судья попросил её вспомнить, что произошло ночью с 14 на 15 февраля 2015 года и накануне.
Катя уже не раз рассказывала об этом: что-то родителям ещё тогда, когда они с Пашкой спасались от киборгов, что-то маме и брату, когда вернулась, адвокату, когда подавали апелляцию. Психиатру на экспертизе…
Сначала Катя рассказала то, что произошло днём и вечером. Не всё, а то, что имеет отношение к делу. Её слова адвокат тут же подтверждал то материалами дела о проникновении в квартиру на ул. Малахова, где проживала гражданка Светлова Екатерина Денисовна, то материалами дела о проникновении в частный дом, расположенный на улице Аванесова, где проживали граждане Светлов Денис Владимирович и Светлова Алла Игоревна. Материалы дела немного расходились со словами Кати, на что она ответила, что не могла тогда говорить о киборгах, её бы приняли за сумасшедшую.
Потом рассказала, как их посреди ночи разбудили замёрзшие Пашка с Колей. Причём Пашка не просто замёрз, а сильно обморозился. Как папа достал водку и заставил их выпить по рюмочке, чтобы согреться, как Пашке сразу же стало плохо, а мама заставила её пойти одеться. Как потом Пашка зашёл на кухню и спросил, верит ли она, Катя, ему. В комнате в это время находились ещё мама, папа и Коля. Потом Пашка обнял Катю, и они переместились в Неосиб.
Единственное, что Катя добавила, это то, что в последний момент видела, как Коля кинулся к ним и его отбросило так, как при сильном ударе током или как при взрыве. И он отлетел и ударился об угол стола. Жив он или нет, тогда Катя не знала, как и не знала, что было дальше. Ведь она в это время оказалась в будущем.
Прежде чем начали задавать вопросы, адвокат зачитал результаты психиатрической экспертизы. Психиатры признали Катю вменяемой.
Катя ждала вопросов о будущем, о том, какое оно, – примерно таких, какие ей задавал Иван, но вопросы были только по делу: «Не употребляла ли Катя запрещённых веществ?», «Не удерживали ли её насильно?», «Как ей удалось вернуться назад?».
Катя отвечала честно – ей нечего было скрывать, подписок о неразглашении того, что ей открылось в будущем, она не давала.
Потом пригласили батюшку и церковного сторожа Васильича, они дали свои показания о том, как нашли Катю и позвонили родным.
Выступали эксперты…
Катя сидела, слушала выступающих и думала о том, что сейчас судят не отца, а её. Сейчас решается вопрос: правду ли она говорит или врёт. В какой-то момент ей самой это стало интересно.
Нет, Катя точно знала, что она не врала, но и доказательств пока, кроме её слов, не было. А тут целый суд…
И суд в конце концов решил, что Катя говорит правду и её можно считать дееспособным свидетелем, а значит, Светлов Денис Владимирович не виновен в смерти Николая Торопова. Произошедшее – трагическая случайность.
В решении суда значилось: Дениса Владимировича из-под стражи освободить в зале суда. Судимость снять.
Сказать, что Светловы были счастливы, – ничего не сказать. Они обнялись, и в помещении, где проходили слушания, словно бы стало светлее.
Когда двинулись к выходу, к Светловым подошли Светка и родители Коли.
– Колю не вернуть, – сказала Колина мама. – Но я рада, что ты не виноват в Колиной смерти. Тяжело было считать тебя… Столько лет знакомы…
– Конечно, не виновен, я сразу говорил! – ответил Денис Владимирович и, освободившись от объятий жены и дочери, развернулся к Колиным родителям. – Я очень сожалею, что всё так произошло. У вас был замечательный сын. Я очень Колю уважал.
Колина мама расплакалась, и муж обнял её, успокаивая.
– Кхм, – сказал Денис Владимирович. – Не сочтите это бестактностью. Приходите сегодня к нам, помянем Колю и… Катя вот вернулась…
– Спасибо за приглашение, – ответил Колин папа. – Но нет… Думаю, ты понимаешь…
– Да, конечно, – согласился Денис Владимирович. – Но знайте, наш дом всегда открыт для вас. Если какая помощь нужна, мы всегда готовы, правда, сынок?
Иван кивнул:
– Конечно!
– Спасибо. – Колин папа пожал руки Ивану и Денису Владимировичу и сказал, обращаясь к жене: – Пойдём?
К выходу Катя шла рядом со Светкой. Шли молча.
На улице Катя махнула в сторону машины и спросила у Светки:
– Ты с нами?
Светка усмехнулась:
– Машина не резиновая. Да и недалеко тут.
Катя с удивлением поглядела на мамину «хонду», словно только сейчас увидела, что да, она не резиновая. На переднее сиденье уже садилась Ирина – с большим животом ей тяжело было ехать на заднем. Катя вспомнила, как мама уговаривала Ирину остаться дома, но та была категорична – сказала, что она тоже Светлова и не может сидеть дома, когда решается судьба Дениса Владимировича.
Светка попрощалась и отправилась вместе с Колиными родителями на автобусную остановку.
Катя проводила её взглядом и села в машину.
Дома, когда все сидели за праздничным столом – вся семья наконец-то в сборе, Денис Владимирович сказал:
– Ты, доча, не сердись, но жить ты теперь будешь с нами. И дело не в том, что мы тебе теперь не доверяем, но Ивану с Ириной та квартира нужнее, сама понимаешь.
Катя понимала. Она бы и сама предложила, просто пока папа был в тюрьме, Иван с Ириной нужны были маме, а теперь тут всем вместе будет тесно.
Отец выглядел моложаво, он был сухощав и почти лыс. И ростом Пашка обогнал его. И теперь, обнимая отца, смотрел на него немного сверху.
– Пашка, сынок, как ты вырос! – сказал отец.
– А где мама? Она скоро придёт? – выпалил Пашка.
Отец нахмурился и предложил:
– Пойдём позавтракаем, а? Ты ж, поди, голодный. Да и я после смены…
Пашка улыбнулся и кивнул.
– Что будешь? – деловито спросил отец, доставая пакетики концентратов. – Кашу? Рагу? Что тут у меня ещё есть?..
– Давай рагу…
Отец оставил один пакетик, а остальные убрал в шкаф. Достал форму, высыпал в неё содержимое пакетика, отмерил воды, добавил к содержимому, перемешал. Всё это заняло у него меньше минуты времени.
– Давно ждёшь? – спросил он, ставя форму в печь и устанавливая нужный режим.
– Вчера днём пришёл, – ответил Пашка, чувствуя себя счастливым – он дома. У себя дома… Вот его папа, скоро мама придёт…
– А мама скоро придёт? – снова спросил Пашка.
– Она в другом городе, сынок, – тихо произнёс отец и опустился на табуретку. – Как только ты перестал в нас нуждаться… А второго ребёнка родить не получилось. Вот ей и пришлось уехать.
– И почему я об этом ничего не знаю? Даже не слышал…
– Видимо, потому что у ГК на тебя другие планы, – усмехнулся отец.
Пашка нахмурился и привычно подавил мысль о том, что его личный счёт к ГК потихоньку растёт.
Звякнул зуммер печи, и отец достал форму.
– Что пить будешь? Витаминный чай или тоник?
Пашка пожал плечами.
– Давай витаминный.
Отец прямо в форме отрезал две трети рагу с зарумяненной корочкой, поддел лопаткой, положил на тарелку, пододвинул её к Пашке и налил в бокал чай.
Пашка с удивлением потрогал тарелку, бокал, столовый нож и вилку. Посуда была из его детства. Он вопросительно глянул на отца.
Отец понял не высказанный вслух вопрос и ответил:
– Я сохранил всё, что смог… Всё, что напоминает о ней.
Пашка молча кивнул. И задумался: а что есть у него, что напоминает о Кате? Получалось, что только его одежда, в которой он был в Барнауле. Хотя… остались ещё Катины спортивные бриджи. Посуда, из которой она ела, диван, на котором спала, одеяло, которым укрывалась… Но не было ни фотографии, ни видео с ней, ничего.
Пашка вздохнул. И попросил отца:
– Расскажи, какая мама. Я ж почти ничего не помню.
– А что ты помнишь? – спросил отец.
– Помню мой день рождения и пирог…
– Да, пирог у неё был знатным! А ты кушай давай…
Пашка рассеянно отщипнул пальцами кусочек рагу и отправил его в рот. Отец заулыбался:
– Мама так любила делать. Я ворчал, что это негигиенично, но она всё равно брала еду руками, говорила, что так вкуснее, так контакт с пищей полный…
– А её как-то увидеть можно? – спросил Пашка.
– Нужно запрашивать разрешение на поездку и разрешение на встречу.
– А в Барнауле встречаются кто с кем и когда хочет… – вздохнув, проронил Пашка.
– Барнаул? Где это? – удивился отец.
– Не где, а когда, – ответил Пашка. – Барнаул – это наше прошлое.
– А, ну да, – согласился отец. – Раньше жизнь была другой. Но и проблем было больше. Теперь жизнь ясная, логичная, понятная…
– Да что ты знаешь о жизни?! – взорвался Пашка. – Ты даже не представляешь, сколько всего мы потеряли.
– Но ведь и приобрели много, – возразил отец.
– Что, например?
– У нас у всех есть жильё. Мы сыты, есть работа, которая соответствует нашим способностям. И у нас больше нет войн, нет политики, нет коррупции, нет аферистов, преступности нет вообще. У нас сейчас золотой век!
– И сильно ты счастлив в свой золотой век? – вырвалось у Пашки. Но он тут же прикусил язык и добавил на тон пониже: – Прости.
Отец не смотрел на Пашку. Он мешал и мешал ложечкой витаминный чай.
Пашка, помолчав, добавил:
– Был я недавно в Барнауле. Видел, как жили наши предки. И, понимаешь, отец, они жили.
– Мы тоже живём, – потихоньку возразил отец.
– Ну да… существуем, – ухмыльнулся Пашка.
– А это кто как, – отец поднял голову, расправил плечи и насмешливо посмотрел на сына.
– В смысле? – не понял Пашка.
– А в самом прямом! Всегда, во все времена были люди, которые жили, и всегда были люди, которые существовали. Всё дело в том, что выбираешь ты?
Пашка с недоумением посмотрел на отца и вдруг понял, что он совсем не знает этого человека. И тут же сам себя одёрнул: откуда бы? Ведь ещё совсем недавно он и не думал, не вспоминал о существовании родителей. Если бы не Катя…
– Я встретил там девушку и полюбил её, – сказал Пашка отцу, и оттого, что наконец-то смог поделиться с живым человеком своими чувствами, ему стало легче.
– Как её зовут? Какая она, опиши, – попросил отец и улыбнулся тепло.
– Катя Светлова. Я и с родителями её знаком немного. Виделись… один раз… перед тем, как мы с Катей перенеслись в Неосиб.
– Вот как? Значит, Катя в Неосибе? А почему ты не привёл её сюда?
– Я не знаю, где она сейчас. Надеюсь, что жива, но вполне возможно, что и нет.
– Как так? – удивился отец.
– Так получилось…
Пашка решил, что барнаульскую часть знакомства с Катей он может рассказать безболезненно.
Отец слушал его не перебивая – то удивляясь, то восхищаясь, то хмурясь…
Про свою борьбу с чипом и про то, как именно он смог обойти чип, Пашка рассказывать не стал. Там, в комнате Сопротивления, он был защищён, экранирован от чипа. Тут – нет. Незачем ГК в деталях знать об уязвимости ИЧ – индивидуального чипа – сверхнового и супернавороченного.
Отец внимательно слушал сына и ни о чём не спрашивал.
– Так мы с ней вместе оказались в Неосибе, у меня дома.
– А почему у тебя дома, а не, скажем, на той же платформе, откуда стартовали? – поинтересовался отец.
– Не знаю. Я думал об этом. Видимо, я сильно хотел домой, а параметры переноса изменились – мы были вдвоём с Катей, вот и произошла корректировка.
– Вполне возможно, вполне… – согласился отец.
– А что было тут, в Неосибе? Как ты её потерял? – спросил отец и, глянув на сына, быстро добавил: – Хотя бы в общих чертах.
– Тут? Мы получили приглашение от ГК явиться в главный офис Time IT Incorporated…
Отец понимающе кивнул.
– Сходили в магазин, подобрали Кате одежду…
Отец снова кивнул.
– Потом поехали к ГК и… случайно… проехали остановку – заговорились…
Отец едва заметно улыбнулся и снова кивнул.
– Потом Катя проголодалась, и мы зашли с ней в бар. Там посетители устроили, знаешь, как обычно, танцы, и я Катю там потерял. Очнулся только, когда за мной пришли киборги… С ними я и пошёл к ГК. Он сообщил, что задание я выполнил и премиальные мне сегодня уже переведут на счёт… А может, уже и перевели. И что квартиру я теперь могу выбрать другую… И что работа у меня теперь тоже будет другая. Какая именно, я пока не знаю.
Отец задумчиво покачал головой.
– Угу, понимаю, – сказал он.
– Понимаешь, – тихо добавил Пашка, – ГК ничего не спросил про Катю. А ведь он в первую очередь приглашал её… А ещё ГК сказал, что задание я выполнил, а задание было обнулить Катю. Вот я и думаю…
Произнести вслух страшное слово Пашка не мог. Ему казалось, что если он скажет вслух, что Катя убита, то так оно и станет на самом деле.
Отец снова покивал. А потом предложил:
– А ты сделай запрос о местонахождении Кати.
– У неё же нет чипа. И её нет в базах данных.
– А ты сделай запрос ГК. Ситуация нестандартная. Ты лицо, имеющее допуск к информации, может, и получится.
Пашка улыбнулся. Действительно, всё так просто. И почему ему самому эта мысль не пришла в голову?
– Можно? – спросил Пашка, кивнув в сторону компьютера, что стоял в детской.
– Давай! – разрешил отец.
Это был Пашкин компьютер, и он сразу же опознал владельца. Пашка отправил запрос и довольно быстро получил ответ: «Екатерина Денисовна Светлова переправлена в Барнаул».
– Жива! – закричал Пашка. – Отец, она жива! Её отправили домой!
Сказать, что Пашка был счастлив, – ничего не сказать.
***
Встреча со следователем, который вёл дело Дениса Владимировича, мало чего дала. Он сказал, что рад, что Катя нашлась, и что пересматривать дело по своему желанию не может, даже ввиду открывшихся обстоятельств. Но подсказал, что им нужно найти адвоката, тот сделает запрос, и тогда по его запросу дело вернут на дорасследование. И даже подсказал, в какую адвокатскую контору можно обратиться.
Иван с Катей поблагодарили следователя и вернулись в машину. Иван достал телефон и собрался было сразу же позвонить по номеру, который следователь черкнул на листочке, но потом убрал телефон.
Катя вопросительно посмотрела на брата.
– Проконсультируюсь сначала, – пояснил Иван. Посмотрел на Катю и предложил: – Ну что, сеструха, покатать тебя по городу, показать, как он изменился за время твоего отсутствия?
– А что, так сильно изменился? – удивилась Катя.
– Нет, не сильно. И основные изменения в архитектуре ты видела. «Родину» ещё не снесли, только закрыли. А может, и не снесут…
– «Родину»? А кому помешал кинотеатр?
– Нерентабельный, говорят.
– А… – Катя вздохнула и добавила: – Мне, наверное, как-то восстанавливаться в университете нужно будет…
– Восстановишься, – отмахнулся Иван. – На самом деле я поговорить с тобой хотел. Ты вот будущее нашего города видела, какое оно? Ну, в техническом плане…
– В техническом? – Катя усмехнулась. – В техническом там всё идеально. Машины надёжнее человека.
– Ты это так иронично сказала… Но ведь действительно, если техника качественная, то она работает надёжно, человеческий фактор, он, знаешь ли… Наиболее частая причина аварий.
Катя вздохнула:
– Всё так. Только…
– Подожди, – прервал её Иван, – про моральную сторону потом поговорим. Ты мне расскажи, как там быт устроен. Какие изобретения есть? Это же не фантастика, это же… Ну как ты не понимаешь?!
Катя глянула на старшего брата и увидела мальчишку. Она улыбнулась брату и начала рассказывать:
– Представляешь, там в автобусах нет водителей, совсем. И стоит только пешеходу ступить на проезжую часть…
Катя рассказывала, а Иван заваливал её вопросами и злился, что она не рассмотрела механизмы шкафа-дивана, не прочитала инструкцию к душу, не сфотографировала… ах да, смартфон остался дома… Ну всё равно! Надо было сфотографировать! Или зарисовать…
– Да мне не до того было! – оправдывалась Катя.
– Ага, – соглашался Иван и тут же спрашивал: – А телефонов у них совсем нет?
– А зачем им телефоны, если у каждого чип в голове. Подходишь к любому компьютеру, подключаешься…
На самом деле Катя не знала про телефоны. Только один раз она видела, как звонили, и это был ГК – он звонил Пашке по компьютеру и приглашал её, Катю, на аудиенцию в главный офис Time IT Incorporated. И ещё раз видела гаджет в руках у кого-то из сопротивленцев, но не знала, можно ли по этому гаджету звонить.
Иван расспрашивал и расспрашивал, Катя доставала из памяти всё, что успела запомнить. И удивлялась, что на самом деле запомнила немало. Но Ивану всё равно этого было недостаточно.
– Эх, взглянуть бы хоть одним глазком, – мечтательно вздохнул он, – уж я разобрался бы, что там к чему…
Катя снисходительно посмотрела на старшего брата – всё же мальчишки остаются мальчишками в любом возрасте.
Когда Кате уже нечего стало рассказывать, Иван подвёл итоги:
– Значит, человечество жить будет и будет жить лучше, чем сейчас. Значит, наступит золотой век!
– Ты что?! Какой золотой век?! С чего тебе это в голову взбрело?!
– Золотой, золотой! Ну вот смотри! Возьмём семь смертных грехов. Обжорство – насколько я понял, питание регулируется исходя из потребностей организма. Прелюбодеяние – опять же питание содержит необходимые гормоны… Корысть – у всех есть всё необходимое для жизни и всё доступно – делай запрос и получай. Тоска-печаль – люди заняты делом и некогда им, опять же питание содержит необходимые добавки. Гнев – у человека всё есть и повсеместная чипизация населения устранила возможности для обид, а следовательно, и для гнева. Уныние – люди заняты делом плюс сбалансированная пища. Тщеславие – у каждого есть возможность проявиться его талантам. Все равны перед возможностями. И, наконец, самый страшный грех – гордыня, высокомерие – перед кем?! Там у кого и может быть гордыня, так только у этого самого ГК – головного компьютера. Но он машина и человеческим грехам не подвержен. Так что, там есть всё для того, чтобы человек стал счастливым наконец-то.
Катя во время рассуждений Ивана сначала порывалась его остановить, а потом призадумалась. Когда Иван закончил, тихо спросила:
– Ты хотел бы жить в таком мире?
Иван ответил сразу же:
– Я – нет. Но, возможно, человечеству в целом это было бы хорошо.
– Вань, человечество в целом – это сумма отдельных я. Ты можешь решать за всех?
– Не могу. Но там действительно снята куча противоречий, все люди сыты, у всех есть крыша над головой, у каждого есть работа… Я бы хотел для людей построить такой мир.
– Благими намерениями дорога в ад вымощена, – усмехнулась Катя и добавила: – Построить хочешь, а жить там не хочешь. Ты сам-то чувствуешь нарушение логики?
– Эх, – согласился Иван. – Но такая идея красивая! Настоящий коммунизм – от каждого по способностям, каждому по потребностям.
– Не всё там так радужно, Вань. Люди слишком большую цену заплатили за эту красивую мечту. Они потеряли свободу, их жизнь контролирует компьютер.
– У всего есть своя цена. А если за сохранение свободы люди платят жизнями, страданиями, голодом, войной, болезнями? И не только своими, но и близких и родных? Детей… Не слишком ли дорого стоит свобода? Вопрос, конечно, риторический, но всё же? Он ведь и риторический, пока беда не пришла в наш дом, не коснулась нас лично. Хотя уже коснулась…
Иван нахмурился и снова достал телефон.
– Нужно проконсультироваться по поводу адвоката для папы.
– А там свидания возможны? – спросила притихшая враз Катя. – Хочется папу увидеть. Да и он обрадуется, что я теперь дома.
– Хорошая мысль. И правильная. Сколько времени? О! Успеем! Поехали, запрос на свидание напишем.
– Куда?
– В тюрьму, куда ж ещё!
– А адвокат?
– Пока будем ждать свидания, позвоню.
Остановились у красивого здания с башенками, построенного явно не для тюрьмы. Оно подходило скорее какому-нибудь санаторию или базе отдыха.
Иван уверенно повёл Катю внутрь, сначала записались у входа, указали цель визита, получили временные пропуска, потом прошли в кабинет, где можно записаться на краткосрочное свидание, потом – в комнату для краткосрочных свиданий. Это было просторное помещение, поделённое на две зоны: для посетителей и для заключённых.
Катя и Иван сели на диванчики для посетителей и приготовились ждать, пока охранникам сообщат, пока те выяснят, где находится и чем занимается в данный момент заключённый Светлов, пока освободят его от работ и отправят в комнату свиданий, пока его приведут и позволят поговорить под неусыпной охраной конвоя. Катя с Иваном и отец не смогут прикоснуться друг к другу, голос будет изменён телефоном, но они смогут увидеть друг друга через прозрачную загородку.
Пока Катя представляла, как пройдёт встреча, что скажет папа, что скажет она, Иван, не обращая внимания на видеокамеры, звонил то по одному номеру, то по другому, спрашивал, записывал в блокнотик.
Наконец на той стороне открылась дверь, и вошёл мужик в телогрейке. Катя не сразу узнала в нём отца. Только тогда поняла, что это он, когда мужик кинулся к стеклу и с жадностью припал к нему, не в силах сократить расстояние.
Катя поспешила навстречу и тоже припала к стеклу. Теперь между ней и папой было два стекла и проход метра полтора, по которому ходил надзиратель.
Отец что-то говорил, но она почти не слышала его. Она смотрела на отца и плакала.
Наконец Катя почувствовала давление на плечо, принуждающее сесть. Она быстро обернулась. Это был Иван. Он сказал:
– Садись, возьми трубку.
Катя опустилась на стул и взяла трубку.
Отец с той стороны сделал то же самое.
– Доченька! – услышала Катя, едва поднесла трубку к уху. – Живая! Слава богу! Я тут в церкви постоянно за тебя молился. Где ты была так долго?
– Папочка, родной! Для меня прошло всего два дня! Я и не знала, что отсутствовала так долго.
– Расскажи, родная! Говори, я хочу слышать твой голос.
И Катя начала в который раз рассказывать про Неосиб.
Отец слушал её и любовался. И Катя чувствовала, как жизнь вливается в его душу.
Через какое-то время трубку забрал Иван и сказал:
– Папа, мы подаём на апелляцию. Катя свидетель, что ты не убивал Колю, так что, надеюсь, скоро ты будешь с нами.
Отец счастливо кивал с той стороны и не отрывал глаз от дочери.
– Время, – сказал охранник, и отец поднялся…
***
Запрос был стандартным. В качестве причины Пашка указал: «Посещение мамы для того, чтобы мама помогла справиться с чувствами к Кате». В графе «количество человек» написал: «2». Вторым человеком указал отца. Причину для второго человека назвал: «Я нуждаюсь в том, чтобы семья была в полном составе».
Разрешение пришло довольно быстро.
– Видимо, ты на особом счету, – прокомментировал отец. – Я, когда отправлял запрос, чтобы познакомиться с женщиной и родить ребёнка, целый месяц ждал ответа.
Пашка пожал плечами.
Глянув на сына, отец добавил:
– А может, просто сейчас не нужно подбирать кандидатуру. Плюс приоритетная причина – сын нуждается в родителях.
Отец запросил на работе разрешение на отпуск. Естественно, отпуск ему дали сразу же и без дополнительных вопросов. Видимо, директивы отправлялись по всем смежным каналам.
Собрались быстро. А чего собираться-то? Сменную одежду взять, и всё. Документы не нужны – идентификационный чип в голове. А там удостоверение личности, разрешения, маршрут…
– Как ты думаешь, маме сообщат, что мы едем? – с волнением спросил Пашка.
– Думаю, у неё запрашивали согласие на посещение, – ответил отец.
Больше разговор не шёл. Пашка всей душой стремился к маме. Он мысленно подгонял сначала автобус, потом подземный поезд, потом другой автобус, пока на очередной остановке не загорелся индикатор: «Вы прибыли к месту назначения».
Нужный дом и нужный подъезд оказались недалеко от остановки. Лифт поднял на нужный этаж, они повернули в нужный коридор и остановились у нужной двери.
И вдруг Пашка заробел.
– Как ты думаешь, мама помнит меня? – с волнением спросил он.
– Мама тебя очень любила, – ответил отец. – Думаю, она любит тебя до сих пор.
Отец пропустил сына вперёд, взял его за плечи и сказал:
– Не робей, сынок, давай!
Пашка робко постучал. Сердце его колотилось в груди, и стук в дверь показался слишком тихим. Только он решил постучать сильнее, как дверь открылась.
Пашка увидел женщину. Он смотрел на неё и не понимал, узнаёт или нет. А женщина колебалась лишь секунду. Она шагнул к ним и выдохнула:
– Родные мои!
И обняла сразу обоих.
Так и стояли некоторое время все вместе, как единое существо.
Наконец женщина всполошилась:
– Да чего это я? Проходите скорее! Вы же с дороги. Устали?
Пашка с отцом вошли.
– Сынок, как ты вырос! – щебетала между тем она. – Как у тебя дела? Как здоровье? Чем занимаешься? Кем работаешь? Вы, наверное, голодные?..
Пашка смотрел на неё и чувствовал, как что-то внутри растаяло, потеплело, расслабилось.
– Мама, – произнёс Пашка ставшее уже непривычным слово.
– Сынок, – ответила она и обняла его.
Потом отстранилась, погладила его по волосам, по щекам, по плечам, вытерла свои слёзы, снова прижала Пашку к себе, отпустила и сказала:
– Вы проходите, я пирог испекла с черникой. Ты, Пашенька, в детстве его очень любил.
Пашка и отец прошли в комнату. Там посредине стоял круглый стол, накрытый узорчатой скатертью, на столе красовались три чайные пары и три тарелочки под пирог. В середине было место под блюдо. А по комнате разносился чудеснейший аромат.
Когда Катя оказалась в Нагорном парке, она долго сидела на грязном истоптанном снегу. Пока церковный сторож не подошёл к ней и не спросил, не нужна ли ей помощь?
Катя была как в тумане и плохо понимала, чего этот завязавший синяк от неё хочет, пока сторож не позвал на помощь батюшку.
И тут Катя обнаружила, что церковь достроена.
Она огляделась по сторонам и увидела, что вся поверхность горы изъезжена тяжёлой техникой. Совсем недавно они проходили здесь со Светкой и Колей. Тогда только-только выкопали котлован под фундамент на месте кладбища, и шли споры, будет ли церковь на этом месте или нет. В интернете шум горой стоял по поводу раскопанного кладбища и по поводу того, что церковь хотят построить на костях. А теперь уже купол стоит, на куполе – крест, и, судя по всему, церковь действует – уже открыта для прихожан…
И вместо привычных тропинок, по которым она частенько ходила на метро, теперь накатанные дороги…
Не обращая внимания на батюшку и сторожа, Катя подошла к краю и увидела: на набережной вовсю ведутся работы по расширению и укреплению берега – ставят бетонные стены, которые должны сдерживать Обь во время половодья.
А ведь про набережную разговоров и не велось!
Теперь же внизу полно кранов, самосвалов, экскаваторов. Словно мураши, бегают, суетятся люди… Хотя ещё раннее утро – солнце только что оторвалось от горизонта!
Правда, восход зимой в Сибири – это вполне себе уже рабочее время…
Осенённая догадкой, Катя повернулась к батюшке.
– Какой сейчас год?
– 7 ноября 2016 года – День Октябрьской революции, – ответил батюшка и, тяжело вздохнув, тихо добавил: – Такая молодая… Я б этих наркодилеров…
– Спасибо, – автоматически ответила Катя.
Огорошенная новостью, она села прямо на снег. Было же 15 февраля 2015-го, когда они с Пашкой… Значит, прошло уже больше, чем полтора года!..
Вспомнив Пашку, Катя заплакала.
– Ну что ты? Что ты? – принялся успокаивать её батюшка, помогая подняться. – Господь заботится о каждой душе, нужно только принять его заботу.
– Я хочу домой, – прошептала Катя.
– Давай я позвоню твоим родным. Номер телефона скажи?
И батюшка достал смартфон из кармана куртки, накинутой поверх длинного чёрного подрясника.
Катя посмотрела на батюшку с удивлением и сказала:
– Спасибо, я сама. Я тут недалеко живу.
Батюшка критически оглядел девушку – одежда с чужого плеча, обувь не по размеру – и более настойчиво предложил:
– Давай всё-таки позвоним твоим родителям? Или пусть вон Васильич проводит тебя. – Батюшка кивнул на церковного сторожа, тот стоял чуть в стороне, готовый в любой момент прийти на помощь.
Катя тоже посмотрела на сторожа и отрицательно покачала головой.
Она действительно не знала, что делать. Её полтора года не было дома, если батюшка не врёт, конечно. С другой стороны, зачем ему врать? Да и церковь, и набережная подтверждали, что так и есть… Но полтора года! Вот мама ругаться будет!
Но домой идти надо!
Катя шагнула и запнулась. В Пашкиных ботинках, в Пашкином комбинезоне и в Пашкиной куртке. Ходить в Неосибе по вычищенным улицам – это одно. А тут по ледяной колее – совсем другое.
Но прийти домой в таком виде! Мало того, что её не было полтора года, так ещё и в чужой одежде!
Катя беспомощно посмотрела на батюшку, а он, деловито держа смартфон и двигая пальцами по экрану, открыл страницу с набором номера.
– Диктуй! – сказал он голосом, не требующим возражений.
И Катя продиктовала номер мамы.
Дождавшись ответа, батюшка сказал в трубку:
– Добрый день… – Обернувшись к Кате, спросил: – Как маму зовут?
Катя сказала.
– Алла Игоревна, добрый день! Вас беспокоит служитель храма Иоанна Предтечи. Тут ваша дочь…
На том конце зарыдали…
– Алла Игоревна!.. Алла Игоревна!.. – пытался докричаться батюшка.
Через какое-то время ответил другой голос – мужской:
– Слушаю вас!
– Тут девушка в Нагорном парке. Она этот номер назвала. Извините, если я попал не туда. – Батюшка явно был сконфужен.
– Как зовут девушку? – спросили в телефоне.
Батюшка повернулся к Кате.
– Как тебя зовут?
– Катя, Катя Светлова, – едва слышно прошептала Катя.
Батюшка повторил имя в трубку и быстро начал объяснять:
– Понимаете, я выхожу из церкви, а она сидит на снегу и плачет, и одежда у неё мужская и явно роба. Я и подумал, что…
Но батюшку не дослушали – коротко спросили:
– Где вы находитесь? – И на ответ батюшки бросили: – Сейчас буду.
Батюшка вздохнул, пожал плечами и повернулся к Кате. Пойдём в церковь, а то ты замёрзла. Простудишься ещё… За тобой в церковь придут.
Катя послушно поднялась и пошла за батюшкой.
Вокруг церкви высился забор из профнастила – видимо, остался ещё после стройки. И со стороны Оби, и со стороны города были широкие ворота – в такие могла проехать любая строительная техника. Церковный двор был тщательно очищен от снега и подъезды к воротам – тоже.
Едва Катя сошла с накатанной колеи, как дорожка выровнялась. Широкая, чистая, ровная – дорога в храм.
Катя и батюшка поднялись на высокое крыльцо. Батюшка перекрестился. Коротко глянул на Катю, но ничего не сказал. Открыл высокую дверь и пропустил Катю вперёд.
Она вошла и остановилась в растерянности. Батюшка за её спиной шагнул в сторону, снова перекрестился и поклонился в пояс. Потом, подождав несколько секунд, давая Кате время и возможность сделать то же самое и не дождавшись этого, легонько по-отечески обнял Катю за плечи и подвёл к скамье, что стояла около стены.
Катя в первый раз была в церкви. Ей раньше казалось, что там все сплошь сумасшедшие и фанатики, и едва она переступит порог, как начнут или втягивать её в секту, или воспитывать, как надо себя вести, заставят соблюдать пост и носить длинную юбку и платок. И ещё ей казалось, что в церковь ходят только старые бабки и ворчат там на всех подряд. И что все там жгут свечи и молятся.
Но никто на Катю не ворчал, не заставлял покрывать голову платком или в срочном порядке переодеваться.
– Посиди тут, – сказал батюшка, и Катя послушно села на скамью. – Только не уходи! Сейчас за тобой придут, и ты пойдёшь домой.
Батюшка не заставлял, не настаивал, он просто сказал, оставив за Катей право выбора: ждать или уходить. И Катя душой почувствовала, что тут безопасно. Она улыбнулась и кивнула.
– Ну вот и хорошо! – ответил батюшка. – Посиди. Я буду рядом.
Он отошёл к иконе Божией Матери, перекрестился и, склонив голову, начал молиться.
Катя сидела на скамейке и рассматривала прихожан. Оказалось, что в храм пришли не только сварливые старухи. Более того, сварливых старух-то как раз и не было. В церковь заходили и женщины, и мужчины – разного возраста и, судя по всему, разного достатка – тут это не имело значения. Люди приходили и оставляли за порогом всё, что их разделяет в жизни.
Бессуетность и покой, которые окружали Катю, подействовали на неё. Она сидела, прислонившись затылком к стене. Плакать больше не хотелось. Зато мысли текли ровно и зримо. Теперь, когда они не роились все скопом, можно было пусть не обдумать, но хотя бы осознанно подумать…
Катя сидела и вспоминала Барнаул, друзей, маму, папу, брата и удивлялась – какие это далёкие воспоминания. Словно прошло не два дня – в Неосибе Катя пробыла всего два дня! – и даже не полтора года, которые прошли в Барнауле, а целая вечность.
Катя усмехнулась и вздохнула.
Прошло полтора года. Это совершенно не укладывалось в голове. Казалось бы, Катя уже путешествовала во времени и была в далёком будущем. Но свой дом и своё время были для неё незыблемыми константами, и вот оказалось, что время вообще константой быть не может.
Послышалось пение. Негромкое, но заполняющее пространство внутри церкви и словно бы раздвигающее стены. Пели три девушки и два парня. Они стояли чуть в стороне и пели церковные песнопения.
Слов Катя не разобрала, но мелодия была такой умиротворяющей, такой примиряющей с собой, что Катя отбросила все мысли. Закрыла глаза и обратилась в слух.
Мелодия текла, а Катя шла за ней, как вдоль живительного ручья, и вокруг было светло и радостно. Не шальное веселье, нет! А именно умиротворённая радость души.
«Господи! – подумала Катя, поддавшись мелодии. – Помоги мне! Я совсем запуталась…»
Не ответил ей никто. Только на душе стало легче, словно кто-то взял часть ноши и переложил на свои плечи.
Широко распахнулась дверь, и в церковь влетел Иван. Он тяжело дышал, но, войдя, приостановился и стянул шапку с головы.
Катю он увидел сразу же, и тут же кинулся к ней. Сграбастал её и прижал к себе, повторяя снова и снова:
– Господи, Катюха! Жива, сестрёнка! Жива! А я не поверил! Думал, сейчас приду и наваляю шутнику, чтоб так больше не шутил… А ты жива!
Катя прижалась к брату.
Подошёл батюшка и спросил:
– У вас всё в порядке?
– Да, конечно, – ответил Иван. – Она жива! Понимаете?! Спасибо вам большое!
И, вскочив, схватил руку батюшки и затряс её в рукопожатии. Потом, преисполненный чувствами, обнял батюшку и прижал к сердцу.
– Спасибо вам! Сестра нашлась, понимаете! Мы уж думали её и в живых нет…
– Господа благодарите, – улыбаясь, ответил батюшка. – На всё воля Его.
Иван к тому времени отпустил батюшку, снова обнял сестру и крепко прижал её к себе, словно боялся, что она опять исчезнет.
– Пойдём домой скорее, а то мама после звонка… Наверное, давление уже зашкаливает.
Катя повернулась к батюшке и сказала:
– Спасибо!
– Господа благодарите, – повторил батюшка и, перекрестив Ивана и Катю, добавил: – Спаси, Господи, и сохрани детей твоих…
Всю дорогу Иван крепко держал Катю за руку. Он не просто радовался, он был счастлив. И только повторял снова и снова:
– Сестрёнка! Нашлась! Подожди, ничего не рассказывай! Дома расскажешь всем!
Потом вдруг остановился, схватил Катю за плечи, развернул к себе и с тревогой заглянул в глаза.
– С тобой всё в порядке? Тебя не обидели?
Катя кивнула, потом отрицательно покачала головой. И Иван снова потащил её домой.
– Господи, Катюха! Жива! Жизнь налаживается!
Потом снова схватил Катю за плечи, развернул к себе и спросил строго:
– Это точно ты?!
Катя только и успела, что распахнуть удивлённо глаза и рот, как Иван уже снова тянул её за руку.
Идти Кате было неудобно, она постоянно запиналась, но Иван так крепко и надёжно держал её, что упасть было просто невозможно.
Привычный путь из Нагорного парка до дома Катя и Иван прошли очень быстро. Катя время от времени поглядывала по сторонам, стараясь увидеть изменения, что должны были произойти за полтора года. Но всё было таким же, как и раньше. И в какой-то момент Катя подумала, что, может, ей показалось: и церковь, и батюшка, и набережная…
Но как следует подумать об этом она не успевала – приходилось следить за дыханием и за тем, чтобы неосибовские ботинки не свалились с ног.
Когда вышли уже на улицу Аванесова, Иван в очередной раз остановился, подхватил сестру и закружил её.
– Катюха! Вот мама-то обрадуется!
«Почему только мама? А папа что?» – подумала Катя, но вслух сказать не успела, потому что Иван поставил Катю на землю и решительно зашагал, увлекая её за собой.
Только теперь он был задумчивым и хмурым. И даже каким-то злым…
– Ничего! – сказал он сам себе. – Ничего… Мы ещё поборемся! Теперь ты, Катюха, с нами, так что…
Пока Катя соображала, что тут не так и с кем Иван собрался бороться, они уже подошли к калитке.
И калитка, и дом были всё те же. Только вместо ДВП, которую прибили папа с Колей вместо вынесенного киборгами окна, стояла целая рама со стеклом. Краска на доме и на воротах выгорела и облупилась.
Катя отметила это мельком. Потому что Иван, не давая перевести дыхание, уже затянул её во двор.
Закрыв ворота, он глянул с любовью и нежностью на Катю, вздохнул, открыл входную дверь и скомандовал:
– Залетай!
Катя вдруг ни с того ни с его оробела на миг и несмело вошла в дом.
В коридоре стояла мама, заплаканная и с платочком в руках. Увидев Катю, она прошептала:
– Доченька…
Ноги её подкосились, и она упала бы, если бы Иван с одной стороны, и беременная (!) Ирина – с другой не подхватили её.
Катя лишь чуть-чуть отстала от Ивана. Вскоре все, обнявшись, рыдали от счастья.
Ирина включила газ и поставила греть чайник. Собственно, он уже закипел… пока Иван бегал за Катей, и успел чуть-чуть подостыть. Поэтому свисток на чайнике почти сразу же засвистел.
Иван помог Кате снять куртку и принялся с удивлением изучать её.
– Какой материал интересный… – прокомментировал он, а потом глянул на надпись на спине, покарябал её ногтем и сказал: – Надо же! Краска как в ткань въелась! Качественно сделано.
И повесил куртку на вешалку. Мама между тем ворчала:
– Что это за одежда? Чья она?
– Пашкина, – ответила Катя и, грустно улыбнувшись, добавила: – Ну, не совсем Пашкина, но…
– Ладно, иди в душ быстренько да переодевайся в своё. А то выглядишь как обормот, – сказала мама и подтолкнула легонько Катю к душевой.
Катя, счастливая, улыбнулась – мама рядом! И Иван с Ириной. Вот только папа… Катя повернулась спросить, где папа, но не успела. Мама строго сказала:
– Приведи себя в порядок, все вопросы потом.
Катя подумала, что да, чужой мир нужно смыть побыстрее, и уже без лишних слов пошла в душ. Одежду и полотенце ей дала Ирина.
Плескаясь под горячими струями, Катя вспоминала душ там, в тайной комнате Сопротивления. И удивлялась тому, как быстро совсем недавние события уходили в прошлое, словно пролетела уже тысяча лет, а не несколько часов.
«А, может, тысяча лет и есть! – подумала вдруг Катя. – Тот душ будет через тысячу лет. И Пашка от меня через тысячу лет. А я бросила его там… одного…»
И ей стало грустно и больно, но её ждали мама и Иван с Ириной и куча взаимных вопросов, так что предаваться грусти было некогда, и Катя перекрыла воду, вытерлась, оделась и вышла из ванной комнаты, включив принудительную вентиляцию.
«А там вентиляция сама включается, едва только влажность высокой становится», – некстати всплыла мысль, но тут же улетучилась, потому что на столе уже стояли чайные чашки, и свежезаваренный чай восхитительно пах. Настоящий чай!..
У Кати от запаха закружилась голова, и она, глянув на чашки с чаем, робко спросила:
– А покушать есть что-нибудь? Я тысячу лет ничего не ела.
– Конечно! – ответила мама и повернулась к Ирине, но та уже отрывала холодильник и доставала кастрюлю.
Пока суп грелся в микроволновке, Катя пыталась вежливо слушать, но все слова проносились мимо неё.
Наконец зуммер звякнул, и перед Катей поставили тарелку с нормальным картофельным супом с вермишелью на курином бульоне. В тарелке лежал кусочек грудки, а рядом с тарелкой с супом теперь стояла корзинка с нормальным хлебом.
Весь мир для Кати в этот момент перестал существовать. Она отправляла ложку за ложкой в рот, не успевая как следует прожёвывать.
– Не торопись так, – забеспокоилась мама. – А то живот болеть будет. Добавка есть ещё, если не наешься.
Катя с набитым ртом улыбнулась маме и стала кушать чуть помедленнее.
– Как будто тебя все полтора года не кормили, – сказала мама и горестно покачала головой.
– Кормили, – ответила Катя, опустошив тарелку. – Не знаю чем, но кормили. Два раза. Один раз даже вкусно. И ещё чаем поили. Тоже два раза. Мам, для меня только два дня прошло.
– Как так? – спросила мама. – Добавить?
– Чуть позже, – ответила Катя, чувствуя, как напряжение отпускает её. Она дома, и теперь всё будет хорошо.
Ирина между тем налила всем чаю.
Отхлёбывая чай, Катя вдруг огляделась и спросила:
– А где папа?
В комнате повисла гнетущая тишина. И когда Катя повторила вопрос, голос её, словно укол иголки в наболевшее место, вызвал стон.
– Папа в тюрьме, – глухо ответил Иван.
– Как в тюрьме? За что?
– Его обвиняют в убийстве Коли.
– Кого?! Коли?! Нашего Коли?! Как это?..
Сказать, что Катя была ошарашена, это ничего не сказать.
Иван с Ириной переглянулись и вместе посмотрели на маму. Та сидела, смотрела на дочь и горестно качала головой.
– Насколько я понял… – Иван снова обеспокоенно посмотрел на маму. – Когда вы с Пашкой исчезли, Коля кинулся за тобой, и его отбросило на угол кухонного стола, он ударился головой и умер. Мы с Ирой приехали чуть позже и свидетелями не являемся. Твоя подруга Света разговаривала со следователем, но её в момент гибели Коли не было у нас дома, поэтому… А мама… – Ещё один тревожный взгляд на маму. – Она жена и поэтому свидетелем быть не может. К тому же, её всё это подломило, она болеть начала… Мы с Ирой отказались от съёмной квартиры, теперь тут живём, чтобы мама одна не оставалась. Вот как-то так…
Катя сидела, оглушённая новостью. Папа… такой весёлый всегда, юморной, и вдруг… И Коля… В смерть Коли как-то не верилось. Нет, конечно, у Кати не было повода не доверять словам брата, и раз он говорит, что Коля погиб, то так оно и есть, но как-то это не укладывалось в голове.
И вдруг Катю осенила мысль:
– Но ведь я, можно сказать, была при том и могу подтвердить, что папа…
Иван кивнул.
– Да, мы же можем подать на пересмотр дела ввиду новых открывшихся обстоятельств. Тебе только нужно будет объяснить, где ты была полтора года… А кстати, где? Ты же так ничего и не рассказала…
– Ох!.. – вздохнула Катя, не зная, с чего начать.
Она побоялась, что её слова прозвучат бредом и что ей не поверят. С другой стороны, следователю всё равно придётся рассказывать. А что именно рассказывать? С какого места? Со знакомства с Пашкой? С ГК и Сопротивления? С новых чипов? Всё это выглядело как фантастический фильм.
Катя вдруг вспомнила, как совсем недавно в Нагорном парке, когда она узнала, что прошло полтора года, переживала, что мама будет ругать за такое долгое отсутствие… Детский сад…
Но рассказать надо. Нужно хотя бы для себя проговорить, чтобы разобраться в ситуации. Хотя Пашке теперь всё равно она помочь не сможет.
С другой стороны, если она всё расскажет как есть, где гарантия, что её не запрут в психушку, но тогда она и папе не поможет.
Катя посмотрела на своих родных и подумала: «Если они мне не поверят, то…»
Что «то», Катя даже думать не стала. Она вспомнила, как папа учил её плавать. Он говорил: «Если нужно что-то сделать, делай! Если хочешь научиться плавать – заходи в воду и плыви! Сразу может не получится. Ты можешь даже воды нахлебаться, но рано или поздно научишься держаться на воде. А если будешь стоять на берегу, если ты не войдёшь в воду, то никогда не научишься! Ну, что ты выбираешь?»
Катя вздохнула и решилась:
– Я была в будущем. Причём в далёком будущем…
Катя рассказывала. Её слушали внимательно и не перебивали. Она заглядывала в лица и не могла понять, верят ей или не верят. Но на каком-то этапе она вдруг поняла, что по большому счёту ей не так важно, поверят ли родные рассказу. Для неё важно стало самой разобраться во всём, что произошло.
А собственно, что произошло? Она познакомилась с симпатичным парнем. Он оказался не таким и не тем. Он хотел её защитить, но она – Катя – предала его. Да, именно предала. Эгоистично предала.
Как там в сказках говорится? Ошиблась девица, и забрали злые силы её любимого, и чтобы выручить его, пришлось ей износить три пары железных сапог и три железных посоха, перейти горы стеклянные и переплыть реки огненные…
И Катя пошла бы совершать эти подвиги. Но перед ней стояла преграда, посложнее стекла и огня. Между ней и любимым было время.
Хотя, как говорят физики, время – категория условная…
С другой стороны, они с Пашкой смогли перенестись туда, значит, в принципе это возможно. Нужно только понять как.
И тут Катя вспомнила про кусочек пластика с вирусом. Эх, если бы удалось хотя бы вирус Пашке передать, он бы нашёл способ к ней вернуться!..
Пашка рассказывал, что он поддерживал связь с ГК, но у него был супернавороченный чип. У неё не было никакого чипа. Но она точно знала, что перемещение и обмен информацией между временами технически возможны. А это уже немало.
Катя продемонстрировала родным шутовской колпак, мёртвую бабочку и пластину с вирусом для ГК.
– А может, это и сочтут доказательством… Да ещё и одежду тоже… – задумчиво сказал Иван. Материалы-то точно не наши. Решено, завтра идём к следователю.
– Но они могут забрать пластину как вещественное доказательство, – засомневалась Катя. – И ещё непонятно, рассказывать всё или…
– Я думаю, нужно рассказать всё как есть. А пластину отдавать не будем. Всё остальное отдадим на экспертизу, а её – нет. Я думаю, и без неё достаточно материала будет. Тут и неизвестные ткани, и надпись на куртке, нанесённая по неизвестной технологии, и комбинезон, и колпак, непонятно, из какого материала, и ДНК бабочки можно исследовать. Может, ещё какие-то микрочастицы… В общем, думаю, материала достаточно.
На том и порешили.
На следующий день утром Катя и Иван сели в мамину «хонду» и поехали к следователю. С тех пор как в дом пришла беда, Алла Игоревна водить машину не могла, она вписала Ивана в страховку, а права он получил, ещё когда учился в университете.
Катя смотрела в окно и отмечала изменения в городе. На что-то обращал её внимание Иван. Он, кстати, показал ей новую лестницу на бывший парк ВДНХ – Нагорный парк. Что-то она уже видела сама. Например, другой склон Горы, спускающийся к Оби, видела, что там даже зимой ведутся работы. Видела достроенную и действующую церковь. Но панорама новой лестницы её потрясла – красивейшее место получилось!
– Это что! – улыбнулся Иван. – Подожди, стемнеет! Вот где красота будет! А знаешь, какие холивары были в сети, когда наша администрация сообщила о том, что старая лестница будет снесена и что построят новую? Это что-то с чем-то! Столько защитников истории повылазило! Этот на лестнице с женой познакомился… Та с мамой там на ВДНХ поднималась. А противники вспоминали сель, которая прошла по склону и разрушила некоторые опоры. Но защитники кричали про то, что это советская постройка – надёжная! Сто лет не развалится. Даже пикитировать стройку собирались. И потом те, кто громче всех кричали, первыми пришли на новую лестницу и давай селфиться и в инет фотки выкладывать!..
Катя слушала брата и улыбалась, представляя, как развивались события. Но часть её души была очень далеко…
Киборги привели Пашку в главный офис Time IT Incorporated и оставили в небольшой комнатушке, где были только унитаз с умывальником и из мебели – пластиковый диванчик с матрасом, подушкой и тонким одеялом. Ни окна, ни монитора – ничего. Даже через чип Пашка не мог подключиться к сети – комната была экранирована. Он оглядел голые стены и увидел потемневший угол и старые подтёки у потолка. Подошёл, потрогал и усмехнулся – раньше он решил бы, что это сверхмодный дизайн.
Несмотря на то что видеокамер видно не было, Пашка не сомневался – за ним наблюдают. Поэтому спокойно лёг на диванчик и укрылся с головой, чтобы эмоций его видно не было.
Он очень переживал за Катю, и неизвестность терзала его изнутри.
С другой стороны, он не мог теперь и думать о Кате – ИЧ оставался в голове, а на что он способен, Пашка уже знал. Поэтому принял единственно верное решение, как он считал, – забыть Катю, забыть Сопротивление и как мужчина принять то, что его ожидает.
Пашка невольно усмехнулся – теперь для него эти слова имели смысл.
Но эту мысль Пашка тоже подавил, начав думать о погоде и о еде. О еде было думать легко – он был очень голодным – и мучительно. Зато на еду легко переключались мысли с любой опасной темы.
Чип его разбудил, когда он, совсем измаявшись ожиданием, уснул. Сколько проспал, Пашка сообразить не мог. Он вообще потерял счёт времени. Поднялся, покачиваясь. И тут в комнату вкатился робот-разносчик. На его пластиковой столешнице стояла тарелка с едой, рядом лежала ложка.
Робот подкатился к диванчику и остановился. Пашка, недолго думая, набросился на еду. Ему было без разницы, что в тарелке. Ну отравят, значит, всё кончится наконец-то. А не отравят, значит, будет жить.
Но когда доедал, кольнула совесть – как там Катя? Она чужая в этом мире. Как она без него, Пашки, выживет?
Едва он осознал, что думает о Кате, как тут же подавил мысли о ней, чтобы Пашка-кибернетический не проснулся и не перехватил информацию – чип-то внутри, на него экранирование не распространяется.
Когда доел, робот-разносчик покатился прочь. Дверь осталась открытой.
Пашка встал и подошёл к двери, не торопясь выходить из своей тюрьмы. Он не знал, сбой ли это или дверь намеренно оставили открытой. И если намеренно, то зачем? Может, это провокация?..
Но тут загорелась трекинговая дорожка. Приглашение было недвусмысленным. Вот только куда?
«Раз покормили, – решил Пашка, – значит, убивать пока не будут», – и вышел из комнаты.
Трекинговая дорожка привела его к ГК.
Та же секретарша, тот же кабинет, тот же хозяин кабинета… Только Пашка видел теперь всё иначе. Теперь он чувствовал себя выше ростом. Не было больше трепета и волнения. Была ирония. И скрыть её оказалось сложнее, чем перестать думать о Кате.
Пашка понимал, что он полностью во власти ГК и только дурак будет сейчас качать права. А он дураком не был.
А ещё он понимал, что ГК спросит его о Кате – где она и как так получилось, что её не было с ним, когда за ними пришли киборги. Но сколько-нибудь логичного объяснения он так и не придумал.
Ещё Пашка понимал, что ГК может спросить, как так получилось, что он, Пашка, оказался в экранированном помещении, причём виртуальный образ его в это время находился в баре…
Но ГК ничего этого не спросил.
ГК просто сообщил Пашке, что считает задание выполненным и что премиальные поступят на Пашкин счёт уже завтра с утра. И что ИЧ – чип новейшей разработки останется у Пашки, это подарок от Time IT Incorporated. В общем всё как договаривались. Машины, в отличие от людей, всегда держат слово.
И ещё. Пашка, как хорошо проявивший себя индивид, переводится на другую работу. Документы о переводе будут готовы уже завтра. До конца сегодняшнего дня Пашка может быть свободным.
Услышав, что ГК считает задание выполненным, Пашка похолодел. Задание было обнулить Катю. Неужели?..
Но спросить у ГК о судьбе Кати Пашка не решился. Да и, как он считал, это было бессмысленно – кто ж ему скажет правду?
Едва дождавшись конца аудиенции, Пашка на ватных ногах вышел из кабинета, забыв попрощаться. Так же на ватных ногах, следуя указаниям трекинговой дорожки, он прошёл к выходу, благо, что ГК не демонстрировал своё величие, а сразу вывел на улицу, не то, что в первое Пашкино посещение Time IT Incorporated.
Оказавшись на улице, растерянно потоптавшись на месте, Пашка пошёл куда глаза глядят, лишь бы подальше от главного офиса.
Теперь подавлять мысли о Кате не имело смысла, и Пашка снова и снова вспоминал о тайной комнатке, об узком диванчике, о куртках, постеленных на пол, о Кате, завёрнутой в одеяло, как в кокон, о Кате, раздетой… о Кате, Кате, Кате…
Казалось, от воспоминаний голова взорвётся, и Пашка, не осознавая того, заорал в голос: «Сколько нужно мне вина, чтоб из памяти прогнать…»
Никто из прохожих не обратил на него внимания…
Память услужливо поднесла Катиных родителей, то, как Денис Владимирович даёт ему выпить стопку водки и как ему становится плохо…
Но тогда в конце коридора светлым пятном стояла Катя, такая родная и близкая!
И Пашка увидел свою жизнь, как коридор, ведущий к Кате. Без неё его жизнь не имеет смысла.
И теперь ГК сказал, что он, Пашка, задание выполнил. А это значит, что Кати больше нет.
Пашка понял, что он остался один-одинёшенек на всём белом свете.
Жизнь потеряла смысл. И Пашка шагнул на проезжую часть.
Машины, пропуская человека, остановились.
Пашка удивлённо на них посмотрел, соображая, что происходит? Ведь в Барнауле машины не остановились бы…
Машины стояли как вкопанные. И Пашка вдруг осознал, что он в Неосибе, а Барнаула для него больше нет и не будет. И всё человеческое осталось там, в далёком прошлом.
А он был здесь и сейчас. И душа его не по-здешнему болела.
– А-а-а! – закричал Пашка. – Я человек! И вы всё равно учитываете моё существование!
Пашка стоял и смотрел на машины. «Интересно, – подумал он, – как и когда машины уберут помеху?»
Он стоял, и машины стояли. И ничего не происходило в целом мире.
На его глаза навернулись слёзы.
– Как же больно быть человеком, – прошептал он.
А потом закричал в полный голос:
– Как больно быть человеком!
Несколько прохожих обернулись, но тут же опустили головы и скрылись в толпе.
– Вы трусы! – снова закричал Пашка. – Вы придатки машин! Вы ничего не делаете без Его… – Пашка ткнул пальцем вверх, – разрешения. Вы забыли, что значит быть человеком. Вы стали Его, – Пашка снова ткнул пальцем вверх, – манипуляторами!
Постояв ещё немного, Пашка вернулся на тротуар.
Прохожие – люди, киборги, роботы, андроиды – обтекали его и спешили дальше по своим делам. И он почувствовал вокруг себя пустоту. Не физическую, нет. Пустота была душевная.
А ещё Пашка почувствовал себя беспомощным, как в детстве. Когда родители приводили его в спортзал или на детскую площадку и заставляли общаться с детьми в реале. Это было сложно – подойти к кому-нибудь, поздороваться и предложить: «Давай играть вместе».
Пашка уже в три года общался в чатах, печатание текста далось ему легко и просто. А вот общение в реале вызывало стойкое сопротивление.
Но родители снова и снова настаивали: «Подойди вон к тому мальчику, видишь, он добрый, он улыбается! Поздоровайся и предложи поиграть вместе!»
И Пашка шёл, здоровался, предлагал…
Со временем он научился знакомиться и общаться не только в вирте, но и в реале.
Но все эти навыки сейчас не могли помочь ему. Потому что людей в полном смысле этого слова в Неосибе больше нет.
Воспоминания о детской площадке потянули за собой воспоминания о родителях, и Пашка решил их навестить.
Решил и даже было двинулся по тротуару, но потом вдруг остановился – он не знал, куда идти, где сейчас живут его родители, живы ли?..
От осознания этого Пашка похолодел, и тут же в нем поднялась волна ненависти к ГК – и этого он лишил людей.
«Из-за какого-то компьютера я ничего не знаю о родителях!» – в сердцах подумал Пашка.
Впервые в жизни без всякого почтения к ГК.
И это снова всколыхнуло волну воспоминаний о Кате, как она в его комнате возмущалась тем, что люди позволили какому-то компьютеру принимать за них решения.
Мысль не осталась незамеченной. Пашка тут же почувствовал слабость, выступил холодный пот, в глазах потемнело, колени задрожали, и он упал бы, если б не опёрся о стену.
Чувство было знакомое, Пашка вспомнил, как Пашка-кибернетический шагал по Барнаулу и испугался, что сейчас чип снова возьмёт над ним верх и ему, настоящему, живому Пашке, останется сидеть в уголке своего сознания и только наблюдать за жизнью, без возможности даже покончить с ней.
«Я всё понял!» – сказал Пашка, мысленно обращаясь к ГК.
Дурнота чуть приотпустила.
«Я просто расстроился из-за Кати», – пояснил он.
Стало ещё чуть полегче.
«Я буду контролировать свои мысли», – добавил он, и в голове прояснилось.
Пашка потёр лицо и, усмехнувшись, сказал уже вслух:
– Спасибо за чип!..
Что ж, подавлять мысли он уже научился. Придётся научиться выражать их так, чтобы у ГК не было поводов для такого воздействия.
Пашка постоял немного, вздохнул и пошёл по тротуару, чтобы хоть как-то двигаться.
Мысль о родителях снова всплыла в его голове.
Пашка подумал: может ли он отправить запрос о них? Поразмыслив, решил, что опасности в таком запросе нет, и активировал чип – пусть пользу приносит. И через несколько минут получил адрес и маршрут.
Пашка подходил к родительскому дому с трепетом. Он плохо помнил маму и папу. Только детские воспоминания были яркими. Вот они дома, за праздничным столом. Папа отбивает ладонями на столе торжественный марш, а мама ставит на середину стола торт со свечками и с нарисованной цифрой шесть. Мама то смеётся, поздравляя его, Пашку, с днём рождения, то плачет. Отец встаёт, обнимает маму за плечи и говорит: «Мы сделали всё, что могли. Он запомнит нас», потом вздыхает, садится рядом с Пашкой и, шумно потирая ладони, говорит: «Ну-ка, именинник, задуй свечи скорее, а то я торта очень хочу!» И Пашка, счастливый, старательно дует и гасит огонь.
Потом они с мамой и папой идут на детскую площадку. Пашка катается с горки, на качелях… Мама и папа всё время рядом. Стараются лишний раз прикоснуться к нему, взять за руку или поднять. Пашка иногда смеётся, иногда сердится, но в целом он счастлив – с завтрашнего дня он начинает учиться.
Вспомнил, как с мамой читали книги. На большом мониторе была развёрнутая книга, картинки там двигались. Мама движением руки переворачивала страницу, и рыцарь скакал по дороге, а на пути у него вылезал из-под коряги злодей… Мама читала сказку, а Пашка смотрел на живые иллюстрации…
Время от времени мама рассказывала истории, которых не было в книгах.
Папа тоже рассказывал сказки, но без картинок. Ему они были и не нужны. Он превращал в действие любую историю. Рыцарь на коне? Пожалуйста! Папа превращался в коня, а Пашка в рыцаря, и они скакали, чтобы сразиться со злодеем и освободить прекрасную принцессу – маму.
Дом был типовой. Мало чем отличался от Пашкиного. Сверившись с кодом на входной двери, Пашка вошёл в подъезд, поднялся на нужный этаж. Судя по коду коридора, квартира должна быть с окном.
Он не помнил, было ли в их доме окно. От осознания этого рассердился, но тут же подавил эмоции.
Наконец, подошёл к двери, которая ничем не отличалась от остальных. Кроме штрихкода.
Пашка снова подумал о Кате – она без чипа не смогла бы найти нужную дверь…
Остановившись лишь на мгновение, Пашка отправил запрос на открытие замка.
Дверь открылась. Пашка вошёл. Дверь за ним закрылась.
– Есть тут кто живой? – крикнул он.
Ответом была тишина.
Пашка постоял немного в дверях, потом, рассудив, что если бы это была чужая квартира, то дверь не открылась бы, разулся и прошёл.
Квартира была трёхкомнатной, с двумя окнами!
Слева располагалась комната родителей – такая же по объёму, как у Пашки дома. Справа – две комнаты: общая большая и чуть поменьше – детская – Пашкина комната! Обе с окнами.
В детской всё было так же, как раньше. Словно ребёнок только что ушёл играть на детскую площадку. Или уехал на занятия в киберинтернат и сейчас вернётся…
Пашка потрогал свою кроватку, монитор над столом и под столом – системный блок – не встроенный, как у него, а старенький… Пашка даже удивился – такая дорогая квартира – и такой допотопный компьютер. Но это именно тот компьютер, на котором он в детстве учился чатиться. Клавиатура на столе… Он потрогал её – надо же, не лазерная и не виртуальная – тоже допотопная – со стучащими клавишами.
Сбоку на столе стопкой лежали бумажные (!) книги с нарисованными картинками, а не движущимися, как на мониторе. Пашка взял верхнюю, полистал и вспомнил сказку, которую ему читала мама про принца, спасающего принцессу от злодея. Это была именно та книга! Странно, ему запомнилось, что картинки двигались… Или это было воображение?
Ящик для игрушек стоял у стенки. Не встроенный, хоть комнатка и была небольшой. А в нём лежали Пашкины кубики, машинки, роботы…
И большое окно – настоящее!
Пашка вспомнил, как любил сидеть на подоконнике и глядеть сверху на движущиеся машинки и человечков.
Он подошёл к окну и выглянул. Внизу была дорога, по ней ехали машины и автобусы, по тротуарам ходили люди и роботы. Но Пашка увидел их именно как машинки и человечков…
Вздохнув, он с неохотой покинул детскую и прошёл в общую комнату. Посредине стоял стол. Этот был тот же стол, за которым ужинали всей семьёй, за которым отмечали семейные праздники. Мама пекла пирог и ставила его на середину стола, а потом отрезала каждому кусочек – Пашке даже показалось, что он чувствует запах маминого пирога…
В общей комнате не было монитора. Совсем.
Зато был шкаф с книгами. Настоящими, бумажными.
Столько книг Пашка видел у Катиных родителей, но для того времени это было нормально, а вот для Неосиба… Пашка подумал, что вряд ли ещё у кого в Неосибе есть бумажные книги. Хотя он ни с кем особо не общался, так что, может быть, и есть…
Ещё в комнате стояло два кресла и диван с мягкой тканевой обивкой – не складные или встроенные, а громоздкие, занимающие много места, но такие надёжные и уютные…
Пашка подошёл к книжной полке, взял книгу и сел в кресло. Он решил дождаться родителей.
Это оказался роман Святослава Логинова «Свет в окошке» – писателя из Катиного времени. Он писал о человеке, который умер и попал в загробный мир, встретил там погибшего молодым сына и его боевого товарища, не справившуюся с горем и покончившую с собой супругу, женщину, с которой долгое время жил после, и девочку, которую мать, если можно её так назвать, убила сразу после родов и выбросила в мусоропровод. Ну и тех, кто научился там жить, приспособился…
Человек везде может приспособиться.
Посмертие меняется вместе с тем, как меняется жизнь, ведь люди несут туда свои увлечения, привычки, пристрастия – то, что составляет костяк человека, его душу.
Конечно, там другие правила и другие приоритеты, и всё же человек может взять с собой только то, что у него действительно есть: любовь, убеждения, память…
Читать бумажную книгу было непривычно, но вскоре Пашка втянулся, сюжет захватил его. Наступал вечер, на улице темнело, но Пашка не замечал этого – автоматика регулировала освещение.
В книге не было картинок, но Пашка их видел у себя в голове: и то, как отец Илья Ильич и сын Илья штурмуют Цитадель, и то, как рассыпается в нихель домик тётушки и остаются только костяные слоники счастья, и то, как развоплощается девушка, которую там Илья Ильич успел полюбить, но не успел защитить.
«Интересно, – подумал Пашка, – а сейчас там как? В загробном мире? Чипы есть у людей или нет? А если нет, то как люди справляются? Ведь они привыкли всю жизнь полагаться на ГК».
И понял, что прекрасно люди будут справляться. Вот только мнемонов и мелких лемешек – монет памяти – у людей теперь будет совсем мало. Не общаются люди. Перестали ходить друг к другу в гости, не ходят в кино или на квесты, учатся через интернет, работают в одиночку, окружённые машинами. Но у машин нет человеческой памяти. А какая и есть – удалят неиспользующиеся файлы, сделают апгрейд, почистят реестры, и всё – нет человека! Как будто и не было.
С этими мыслями Пашка уснул.
Из глубины жидкости, медленно покачиваясь, всплыло огромное яйцо с мягкой кожистой оболочкой. Пашка лежал сверху, прижавшись щекой, и гладил его. Там, внутри яйца, пробуждалась жизнь.
Яйцо поднималось всё выше и выше.
И тут Пашка понял, что это не яйцо всплывает, а вода отступает, оголяя яйцо и платформу, на которой оно лежит. Стало видно две пуповины с противоположных сторон яйца. Словно технические кабели, пуповины были присоединены к оболочке.
Когда вода полностью сошла на нет, в помещение, где лежало яйцо, вкатились три робота и принялись что-то переключать на платформе. Пашка не видел что. Он не мог из-за яйца – боялся, что упадёт, если подползёт слишком близко к краю, да и где он – край – у яйца?! Пашка только прислушивался к щелчкам, шорохам, скрежету и постукиваниям.
Но тут послышался шум выпускаемого пара, и Пашка почувствовал, как оболочка под ним теряет упругость, сдувается. А жизнь под оболочкой, наоборот, начинает активизироваться, двигаться.
Вскоре Пашке уже хорошо было видно панель управления – такую же, как в магазине. Но за командами, которые набирали роботы, Пашка уследить не мог – слишком быстро двигались манипуляторы по виртуальной клавиатуре.
Лежать стало неудобно, но и слезть Пашка не мог. Он боялся своими движениями повредить жизнь, которая была в яйце.
В том, что там жизнь, Пашка не сомневался – он чувствовал, как билось живое сердце.
Когда оболочка сдулась, один из роботов подключился к огромному манипулятору, который оканчивался набором инструментов и активировал дисковую пилу.
С негромким, но пронзительным визгом пила завращалась и придвинулась к совсем уже опавшей оболочке яйца.
Пашка испугался, что робот сейчас распилит и яйцо, и жизнь, которая бьётся внутри, и его, Пашку. Его первым порывом было защитить того, кто внутри. Но он понял, что шансов нет…
Промелькнула мысль о том, чтобы спастись самому. Но Пашка откинул её сразу же. Он вдруг понял, что без того, кто внутри, его жизнь не будет иметь смысла.
Пила между тем приближалась, жужжала.
Пашка закричал, и тут пила коснулась оболочки и легко вспорола её, не поранив того, кто был внутри.
Манипулятор сменил пилу на зажим и зацепил ткань. С другой стороны появились ещё два огромных зажима – Пашка, наблюдая за пилой, не увидел, как два других робота тоже присоединились к манипуляторам.
Зацепив оболочку, они потянули её прочь, и Пашка почувствовал, что ему больше не за что держаться. Он сорвался и полетел вниз, разглядев в последний момент того, кто был под оболочкой.
Это был человек. Более того, это был он, Пашка, только огромный. Освобождённый от плёнки, Большой Пашка глубоко вздохнул, и Пашка – настоящий – провалился.
Он летел по чёрному тоннелю и понимал, что света в конце не будет, если он сам не станет светом. Но как, каким образом? Разве что…
Пашка вспомнил свою любовь к Кате, собрал воедино всё, что связывало его с ней, и засветился, засиял в тысячу солнц. И осветил мир вокруг. Откуда-то всплыла мысль, что это место для души. А он, Настоящий Пашка, с его любовью к Кате, и есть душа. И теперь тот, Большой Пашка, может жить.
Настоящий Пашка деловито огляделся и понял, что он видит не только то, что вокруг него, но и то, что видит Большой Пашка.
А Большой Пашка орал, как новорождённый. А роботы при помощи манипуляторов обмывали его, прочищали рот и нос, закапывали глаза, обрабатывали пуповину и согревали под инфракрасной лампой.
Потом платформа, на которой лежал Большой Пашка, покатилась – она, оказывается, стояла на рельсах. Через туннели и коридоры она вкатилась в огромный светлый тёплый зал, поделённый на ячейки, часть которых была занята. Платформа свернула в свободную.
Аккуратно въехав, платформа начала менять конфигурацию, и вскоре Большой Пашка уже сидел в анатомическом кресле, а перед ним был экран монитора и чуть ближе развёрнулась виртуальная клавиатура.
Настоящий Пашка с ужасом смотрел, как Большой Пашка протягивает руки к клавиатуре и начинает быстро набирать символы. Не видя, не замечая мир вокруг…
И тут Настоящий Пашка понял, что перед ним глобальная база данных ГК и тут есть ВСЯ информация. Он решил действовать. Встал в центре мира души, расправил плечи, потёр руки, а потом мягко, ласково соединил свои руки с руками Большого Пашки и набрал в поисковой строке имя Кати.
Открылось множество ссылок: здесь и её рождение, и взросление, и учёба в университете, и их с Пашкой знакомство, и перемещение в Неосиб…
Настоящий Пашка быстро прокрутил колёсико, пока взгляд его не зацепился за ссылку на файл, в котором Катя стоит на загороженной площадке с нарисованным крестом посередине и ГК отправляет её в прошлое. Пашка узнал площадку – с неё он отправлялся обнулять Катю…
«Жива!» – обрадовался он.
В месте души стало так светло и тепло, что Большой Пашка разулыбался, потянулся в анатомическом кресле и вдруг встал. И обнаружил, что соединён с креслом проводами. А кресло через рельсы соединено с монитором и клавиатурой, провода от них тянутся к перегородке и скрываются за ней.
Большой Пашка деловито огляделся и, пожав плечами, потянул за провода, которые соединяли его с креслом.
И в этот момент Пашка почувствовал жуткую боль в голове. И увидел, как в его голове встаёт в полный рост Пашка Кибернетический. Зачерпывает горсть гормонов и кидает их в кровь, а потом начинает дёргать за нервные окончания.
Пашка Настоящий падает и сжимается в комочек.
Пашка Большой стоит, растерянно смотрит по сторонам и трёт грудину – его душа болит. Но он не торопится садиться обратно в кресло, он полон решимости, правда, пока не знает, что делать.
Просыпается Пашка оттого, что слышит посторонние звуки. Он, не шевелясь и никак не выдавая того, что проснулся, приоткрывает глаза. В коридоре кто-то выдвинул встроенный шкаф и вешает в него его, Пашкину, куртку. Потом ставит вниз ботинки. Набирает на панели команду очистки одежды – Пашка знает, что именно эту команду. Он просто это знает…
Мысль о доме потянула за собой другую: «Где я?» Ответ пришёл быстро – в родительском доме!
Но тогда мужчина…
Пашка сел на диване и вдруг обнаружил, что всё ещё прижимает к груди книгу Святослава Логинова «Свет в окошке». Он отложил книгу и потёр ноющую грудь.
Из коридора заглянул пожилой мужчина и улыбнулся.
– Ну что, сынок, выспался? – спросил он.
Пашка смотрел на отца, узнавая и не узнавая его одновременно. Но, услышав голос, почувствовал слабость в коленях.
– Папка! – прошептал он и кинулся к отцу.
Но, остановившись рядом, солидно протянул руку.
Потом не выдержал, и мужчины обнялись.
Здание было огромным, с громадной вывеской Time IT Incorporated. Вместо окон – зеркальные поверхности. И непонятно, окна ли это или такая облицовка. Но выглядело эпично.
Не менее эпичной выглядела и входная дверь. Высокая, наверное, в четыре человеческих роста. Видимо, по замыслу архитекторов человек рядом с ней должен почувствовать себя песчинкой, микробом, ничтожеством перед великой силой Головного Компьютера.
И, возможно, в другой ситуации Катя так бы себя и почувствовала, но события последних дней порядком разозлили её. Она вспомнила, как говорящая голова в мониторе у Пашки дома приказала ей прийти в главный офис. А она, Катя, не выносит, когда с ней разговаривают, как с букашкой какой-то.
Остановившись перед дверью, Катя демонстративно заглянула в каждую видеокамеру, помахала и прокричала:
– Эй! Ты меня приглашал, и вот я здесь! Открой двери!
И, не увидев никакой реакции, тихо добавила:
– Скотина…
Попрыгав ещё перед камерами, оперлась спиной о дверь. Нужно было как-то попасть внутрь. Но как это сделать?
Отошла чуть в сторону и посмотрела направо и налево – есть ли ещё двери. Дверей больше не было.
Ещё попрыгала перед камерами, и снова без всякого эффекта.
Наконец огляделась и увидела повреждённый бордюр с немного раскрошившимся краем. Заметив про себя: «Ничто не вечно под луной», Катя взяла несколько осколков-камешков и принялась кидать в двери, в зеркальную поверхность, в камеры…
Наконец раздался голос:
– Екатерина Денисовна?
– Собственной персоной! – ответила Катя и сделала книксен. А потом проворчала: – Наконец-то! Сами приглашают и сами пускать не хотят. Как же вы меня задолбали со своим Неосибом!
Дверь приоткрылась, делая мизерную щель в масштабах всей двери и достаточно широкую, с точки зрения человека.
Катя вошла. Вошла спокойно, без страха. С чувством отчаянной решимости и определённой доли пофигизма. Она вспомнила участников Сопротивления и усмехнулась – компьютерный мир, говорите? ГК? Детские игрушки!
Огромный холл вместо трепета вызвал у неё раздражение.
Когда за спиной закрылась дверь и на полу загорелись светодиодные огоньки трекинговой дорожки, показывая, куда нужно идти, Катя с ненавистью проворчала:
– Задолбали вы меня своими спецэффектами!
Однако по дорожке пошла, понимая, что без проводника в этом мире она просто-напросто заблудится.
Ботинки сорок первого размера были неудобны, штанины комбинезона закручивались вокруг ног, и Кате приходилось останавливаться и поправлять. Она не торопилась за дорожкой – ещё чего! Подождут, никуда не денутся!
И действительно, когда Катя останавливалась, новые огоньки переставали загораться.
В очередной раз Катя остановилась просто так, без причин, и с удовольствием пронаблюдала, как трекинговая дорожка тоже замерла. Катя улыбнулась – это была ещё одна её маленькая победа в этом чужом мире.
Катя шла по коридору, стены которого были украшены картинами, и видела, что здание давно не ремонтировалось: то там, то там были подтёки, трещины… Местами облицовка вздулась.
– Столько гонору, а обыкновенный ремонт сделать не в состоянии, – проворчала она.
Шла она недолго – трекинговая дорожка свернула в проход, и Катя оказалась перед дверью в приёмную.
Дверь открылась. За столом сидела пышногрудая секретарша. Она повернулась, и по лицу промелькнула полоса помех.
– О, господи! – проворчала Катя. – И тут обман!
Настроение её окончательно испортилось, она отчаянно захотела домой. Туда, где всё понятно, всё просто. Где люди – это люди. Где есть магазины, а пища похожа на пищу. Где люди сами решают, что делать, где учиться или работать, а в нормальных школах преподают нормальные учителя.
Секретарша улыбнулась и бархатным голосом предложила Кате кофе или чай на выбор.
В животе забурчало, и Катя ответила:
– Давайте чай.
Ей даже было интересно посмотреть, как эта электронная кукла будет управляться с чайником.
Секретарша встала и отошла к столику – стук каблучков был идеальным, Катя скривилась, как от оскомины.
Секретарша подняла чайник и чашечку и налила в неё жидкость. По приёмной разнёсся запах синтетических витамин.
Потом секретарша взяла чашечку, поднесла её Кате и поставила перед ней на столик. Поверхность напитка даже не качнулась.
Когда секретарша ставила чашечку, Катя ощутила запах духов. И удивилась: зачем андроиду духи? Может, всё-таки настоящая?..
И Катя как бы случайно прикоснулась к руке секретарши.
…И провалилась под «кожу», почувствовав холод металла.
Чай пить расхотелось.
Катя из вежливости помешала ложечкой и поспешила вскочить, когда секретарша проворковала:
– Екатерина Денисовна, вас ждут.
Кабинет начальника ей показался большим и пустынным. И очень неуютным. Через весь пол шла довольно широкая ветвистая трещина. Краска на стенах облупилась, обивка на единственном стуле для посетителей выцвела от времени.
Во главе большого стола с потрескавшейся полировкой и бурыми пятнами сидел мужчина, которого Катя видела на мониторе. Но если раньше он внушал некоторый трепет, то здесь, в этом огромном кабинете со следами запустения, невысокий, подвижный хозяин воспринимался как нечто несуразное. Его лицо было рельефным, чуть рябым и тоже несколько смазанным. Кате пришло сравнение: «Славно облупившуюся штукатурку наспех замазали».
– Проходите, Екатерина Денисовна, – мягко сказал хозяин кабинета. – Присаживайтесь.
Его голос настолько не соответствовал внешнему виду кабинета, что Катя поморщилась. Она не обладала исключительным музыкальным слухом, однако решила, что в этих стенах этот голос звучит фальшиво. Вспомнила Пашкин рассказ про теорию струн и поняла, что эта мелодия ей явно не нравится.
Не спеша Катя села на единственный стул и подумала: «Собраний и совещаний тут точно не проводится…»
Хозяин кабинета не торопился, давая Кате время освоиться. Когда она перестала осматривать помещение и уставилась на него, спросил:
– У вас, наверное, есть ко мне вопросы?
Катя подумала немного и спросила в ответ:
– Как мне вас называть?
– Моё имя длинное, повторить вы его не сможете. Называйте меня Геннадий Константинович.
Катя отметила для себя ещё одну маленькую победу. ГК, а она не сомневалась, что это он, выбрал человеческое имя, а не заставил Катю обращаться к нему непроизносимым сочетанием букв и цифр.
– Геннадий Константинович, – уже более уверенно спросила Катя, – где Пашка?
– Зачем он вам? Он ведь хотел вас убить? – безэмоционально поинтересовался Геннадий Константинович.
– Не хотел, – парировала Катя, – а должен был. По вашему распоряжению.
– Да, его вероятностный модуль был самым высоким. Я предпочёл бы машину, не важно, киборгов, андроидов… Машины надёжнее человека. Что, собственно, Павел Леонидович и подтвердил.
– Зачем вам нужно было меня убивать?
– Для сохранения благополучия нашего мира. В наш идеальный мир проник вирус. Если бы он был только в наших компьютерах, мы бы с ним справились. Но он проник в реальность.
– А разве компьютерный вирус может выйти за пределы сети, в реал? – спросила Катя, не догадываясь, что повторяет вопрос Пашки.
– До недавнего времени мы считали, что нет. Но… – хозяин кабинета жестом руки показал на пол, по которому змеилась трещина.
– Вы про трещину? – удивилась Катя. – А не проще ли сделать ремонт? Вы давно ремонтировали помещение?
Хозяин кабинета завис.
А Катя ещё раз глянула на щель и пожала плечами:
– Да у вас и в коридоре подтёки и облицовка вздулась. Наверняка крыша течёт. Краска облупилась, да и мебель… не мешало бы обновить…
Пока Катя перечисляла, какие работы нужно сделать, Геннадий Константинович сидел не шелохнувшись. На его лице не было никаких эмоций. Это была застывшая маска.
Катя оценивающе посмотрела на Геннадия Константиновича и подумала: «Чего его все так боятся?»
Разговаривать с маской было не интересно, и Катя замолчала.
Некоторое время в кабинете было тихо. Потом Геннадий Константинович встрепенулся и продолжил говорить, словно ни в чём не бывало:
– Расчёты подтвердили вашу правоту. Мы не учитывали износ зданий. Теперь новые данные введены. Архивы по строительству и ремонту подняты. Будут созданы нужные роботы и ремонт здания произведён.
Геннадий Константинович говорил монотонно, от этого его слова казались казёнными, но Кате было без разницы. Она хотела домой. А там – поджарить окорочок, отварить картошечки, сделать салатик из огурца с помидоркой… Хотя в феврале огурцы тепличные и очень дорогие, а помидоров ещё нет… Можно достать маринованные. Не для салата, а так… Согреть чаю с травками, купить свежую булочку с корицей. Покушать и завалиться с книжкой на диван. И там уже читать про всякие разные путешествия во времени.
– Екатерина Денисовна, – прервал её фантазии Геннадий Константинович. – Вы заслужили премию. У нас безграничные возможности. Подумайте, чего вы больше всего хотите? Хотите прямо сейчас двухкомнатную квартиру с окном?
Катя не задумываясь ответила:
– Хочу домой.
– Мы исполним ваше желание. Вы больше не представляете угрозы для нашего мира, и мы можем вернуть обратно. Пройдите по трекинговой дорожке в портальный зал. Всего доброго.
Перед Катей загорелась дорожка. Она встала.
Всё произошло так быстро, что Катя растерялась. У дверей она остановилась и оглянулась.
Геннадий Константинович улыбнулся Кате и повторил:
– Ваше желание будет исполнено. Не переживайте!
Кате ничего не оставалось делать, как идти.
Секретарша в приёмной подняла голову и тоже улыбнулась Кате. Её улыбка была так похожа на улыбку Геннадия Константиновича, что Кате стало не по себе, и она прибавила шагу.
Дорожка увела её недалеко. Через два коридора и один переход Катя оказалась в большом зале, увитом проводами. Посредине белела круглая, огороженная перилами площадка, в центре которой был нарисован большой крест.
Катя заробела и встала на пороге. И тут же раздался голос Геннадия Константиновича, так, словно он стоял рядом:
– Не волнуйтесь, Екатерина Денисовна. Установка безопасна. Пройдите на стартовую площадку и ничего не бойтесь. И не шевелитесь. Мы, в отличие от людей, держим своё слово. Скоро вы будете дома.
Катя оглянулась. Коридор был пустой, и в самом зале тоже никого не было.
Трекинговая дорожка вела к небольшой ступенечке перед площадкой. В этом месте перила откидывались, открывая вход.
Катя прошла до площадки, поднялась на ступеньку, шагнула на гладкую поверхность и закрыла перила за собой.
– Встаньте в центр, – снова раздался голос Геннадия Константиновича.
Катя встала на крест. В её голове с бешенной скоростью пролетали мысли, сначала хаотично, а потом всё более и более упорядочиваясь.
А потом она вспомнила Пашку и его слова: «Быть человеком, это значит любить, делать для любимого что-то, что идёт вразрез с собственными планами и выгодой. Понимаешь?»
Пашка!
Катя рванулась прочь с площадки, но вихрь уже подхватил её, сжал, скрутил, вывернул и выплюнул в Нагорном парке в Барнауле. Перед Катей выглядывали из-за склона верхушки семиметровых букв «БАРНАУЛ», и сквозь них сияло восходящее солнце.
Катя бессильно опустилась на снег.
«Господи, что я наделала? Что я наделала?» – снова и снова повторяла она.
Сидеть одной Кате пришлось недолго. В комнату вбежал ещё более лохматый, чем раньше, Павлик Морозов. Увидев, что Катя жива, он облегчённо вздохнул. Прошёл к столу, выдвинул стул и плюхнулся, виновато опустив голову.
Катя сидела на диване, обняв голые колени, и молчала. Она не плакала – а смысл? Слезами горю не поможешь. Но и не действовала, не придумывала планов по спасению Пашки. Она не знала, что делать. Она вообще потерялась.
А ещё в ней боролись противоречивые чувства: с одной стороны – обида, что Пашка даже не оглянулся, когда уходил с киборгами. Уходил так, как будто это его самое важное дело, а Кати не существует в природе. С другой стороны – Катя понимала, что Пашка пытался защитить её, сделать так, чтобы киборги её не увидели. И они не увидели. И вот теперь она тут, а что дальше?
Коротко глянув на Павлика Морозова, Катя снова погрузилась в свои переживания. Но утонуть в них не успела – дверь открылась, и в комнату вошли рыжий Боря Гребенщиков – зло посверкивая очками, и Иван Ползунов – виновато улыбаясь и отводя глаза в сторону. Несколько минут спустя появились остальные члены сопротивления.
По знаку Захара Прилепина все сели за стол. Садились молча, стараясь не производить лишнего шума. От этого звуки отодвигаемых стульев казались особенно громкими и заставляли нашумевшего непроизвольно съёживаться.
Сидели молча. Ждали.
Наконец дверь открылась, вкатился запыхавшийся Петя Иванов и с порога затараторил:
– Проследил визуально. Как мы и предполагали, его повели в главный офис Time IT Incorporated.
– Я же говорил! – подскочил Боря Гребенщиков и в сердцах рубанул воздух. – Нужно было сразу действовать, а не тянуть резину!
Захар Прилепин коротко глянул на Борю Гребенщикова, тот стих и сел.
– Екатерина Денисовна, мы не могли ничем помочь, – сказал Захар Прилепин, обращаясь к Кате.
– Я понимаю, – прошептала она.
– Но это не значит, что мы не будем пытаться.
Катя кивнула и всхлипнула. У неё перед глазами стояли киборги и… Пашкина широкая спина.
– Мы связались с Центром и получили добро на проведение операции. По новому плану…
– Только ГК опередил нас! – снова не сдержался Боря Гребенщиков.
Захар Прилепин пригвоздил взглядом товарища к стулу и продолжил:
– По новому плану мы должны использовать для заражения ГК Пашкин чип. Вот только загрузить вирус в Пашкин чип можно лишь при физическом контакте.
– А физический контакт теперь для нас невозможен, – вздохнул Слава Тихонов.
Катя сидела на диване и отчуждённо рассматривала этих людей со слишком странными именами, чтобы они были настоящими. Вот взяли псевдонимы, но ведь это совсем не значит, что вместе с именами к ним перешли и качества… Настоящие Юрий Гагарин, Иван Ползунов, Захар Прилепин и остальные – все они были яркими личностями, все что-то сделали, оставили след в истории. Они сделали выбор, рискнули… А тут выбрали звучные ники и играют в революцию. Но ведь здесь и сейчас делают выбор и совершают поступки не Вячеслав Тихонов и не Борис Гребенщиков… А вот эти люди. Что они могут сделать, если даже имя своё прячут? Ну да, чипы и всё такое, но ведь настоящие Павлик Морозов и Юрий Гагарин верили в свои убеждения, разные убеждения, но свои! Верили и шли до конца!
Катя смотрела на них и думала о том, что надежды нет, что вот этот детский сад, эти игры в шпионов никак не помогут ей вернуть Пашку. Что без него она не выживет в этом мире. Да если бы и выжила, зачем ей этот мир без Пашки? Как вернуться домой? Без Пашки это не реально. Но если и получится, там, в Барнауле, без Пашки ей тоже будет одиноко. Как ни крути, но его нужно спасать. И надеяться тут можно теперь только на себя.
Катя встала.
– Я пойду к вашему ГК! – сказала она.
Захар Прилепин внимательно посмотрел на неё и согласно покачал головой.
– Думаю, да. Это единственный выход в сложившейся ситуации.
– Но ведь она погибнет! – возмутился Павлик Морозов. – Она же здесь ничего не знает, у неё нет чипа, наконец!
– ГК обнаружил наше убежище, и у нас небогатый выбор: или уйти в глубокое подполье, заново строить другое убежище и ждать удобного случая. Или рискнуть и попытаться сейчас.
– Кхм… – прервал Захара Прилепина Иван Ползунов. – Мы можем и то, и то… Катерина Денисовна попробует пронести вирус, а мы на всякий случай… – И, обратившись к Кате, добавил: – Понимаете, Катенька, чтобы освободить Пашку, нужно заразить вирусом всю систему. Заразить быстро и из центра, так, чтобы системы защиты сработать не успели. А это значит нужно заразить сам ГК. Мы пройти туда не сможем, а вы сможете.
– Я это поняла уже, – ответила Катя. – Говорите, что нужно делать.
– …и проводить мы вас не сможем… – обречённо добавил Иван Ползунов.
Катя усмехнулась. Она сидела и вспоминала детскую сказку: злодей унёс суженого красной девицы за синие моря, за высокие горы. И теперь она должна отправиться в путь, сносить три пары железных сапог, избить три железных посоха, найти суженого и освободить его.
«А действительно ли Пашка мой суженый? – вдруг подумала Катя. И тут же решила: – Какая разница? Эти клоуны мне ничем помочь не смогут. А Пашка знает, как домой меня отправить. Да и ГК может – он же уже отправлял Пашку! Можно попробовать убедить его, что я ни при чём, и он оставит меня в покое. А не оставит, я его – вирусом!»
– Где вирус? Что мне делать? – нетерпеливо спросила Катя и поднялась с дивана и поморщилась.
– Что случилось? – спросил Павлик Морозов.
– Да так, голова что-то… От голода, наверное…
Захар Прилепин коротко глянул на Петю Иванова, но тот возмутился:
– А что сразу я? У меня своя задача!
– Сейчас, – сказал Павлик Морозов и вышел из комнаты.
Спустя немного времени он вернулся с тарелкой странно выглядевшей фиолетовой еды и стаканом с зелёным напитком.
– Это всё, что нашёл в баре.
Катя с опаской ковырнула вилкой. Ничего общего с тем, чем угощал её Пашка, это еда не имела. Но и совсем без пищи нельзя. Проглотила кусочек и запила его из стакана. В голове зашумело, закрутилось, поплыло… и Катя отодвинула тарелку со стаканом.
Павлик Морозов виновато вздохнул.
– Ну да, это не из столовой. Но туда вас не пустят и еды не дадут. А кому-то из нас с вами идти или выносить из столовой еду – это посигналить ГК: «Аллё, мы здесь!»
Катя грустно кивнула.
– Давайте не будем тратить время, – сказала она, поднимаясь. – Что мне нужно делать?
– Для начала вот схема, как пройти в главный офис Time IT Incorporated, – оживился Слава Тихонов.
Он вынул из кармана гаджет наподобие телефона и начал на дисплее устройства показывать схемы: как Кате нужно идти, где помахать, что говорить…
– А потом, когда вы найдёте Пашку, вам нужно дать ему прочитать вот это, – Иван Ползунов протянул Кате бесформенный кусочек пластика. – Здесь записан код. Пашкин чип прочтёт команды и…
– И вирус загрузится, – закончил за него Боря Гребенщиков.
Катя как во сне встала, подошла к шкафу, надела комбинезон, обулась, надела куртку, сунула во внутренний карман пластинку и направилась к выходу.
В баре Катя постояла немного. Он был пустой, и ничто не напоминало то буйство музыки и света, которое встретило их с Пашкой вчера. Никого не было за барной стойкой, никто не сидел за столиками, никто не танцевал… На полу валялся шутовской колпак – тот самый, который упал с её головы.
Катя вспомнила Пашкин рассказ про бабочку и осмотрела барную стойку. Никакой бабочки на ней не было.
Потому что бабочка валялась на полу.
Обычная капустница, с оббитыми крылышками… И необратимо мёртвая.
Катя подняла бабочку и оглянулась. Потом подняла шутовской колпак и положила бабочку в него.
«Ну вот, у меня уже есть в этом чужом мире что-то своё», – подумала она, сворачивая колпак и засовывая его во внутренний карман куртки, туда, где уже лежал пластик с кодом вируса.
Двери, среагировав на нашивки работника архива, открылись, и Катя оказалась на улице. Когда шли с Пашкой, она просто смотрела по сторонам и не заморачивалась над тем, чтобы запомнить дорогу. Хотя какую дорогу запоминать? Для чего? В Пашкину квартиру она попасть не сможет, даже если найдёт её. Прочитать вывески – тоже. Там всё закодировано. Она вообще ни в какие двери войти не сможет… Во всяком случае, так говорят местные…
Катя посмотрела по сторонам и удивилась тому, что помнит, с какой стороны они пришли. Сориентировавшись, где главный офис Time IT Incorporated, она вошла в пешеходный поток.
Дошла до офиса и остановилась – нужно было перейти улицу. А как переходить, если в машинах нет водителей? Катя интуитивно огляделась в поисках подземного перехода, но ничего подобного не нашла. Может, подземные переходы и были, возможно даже на стенах написано об этом, вот только Катя прочитать штрихкоды не могла.
Машины шли сплошным потоком. Катя стояла, стояла, но просвета в движении автомобилей не наблюдалось. Решив наконец, что, может, хоть мучиться будет недолго, Катя закрыла глаза и шагнула на проезжую часть.
Ничего катастрофического не произошло. Машины, обнаружив по нашивкам на куртке, что человек на дороге, просто остановились. Никто не сигналил, никто не ругался. Просто стояли и ждали, когда человек покинет проезжую часть.
Едва Катя снова ступила на тротуар, машины поехали, и через минуту уже ничего не напоминало о том, что она перешла дорогу.
«А что, неплохо! – подумала Катя. – Мне нравится!»
Она решила, что это её первая личная победа в чуждом для неё мире – в Неосибе, городе будущего.
Расценив это как хороший знак, Катя направилась к центральному входу в главный офис Time IT Incorporated.
Она вспомнила, как Пашка торопился пройти мимо, вспомнила его выражение лица, то, как он держал её за руку, и невольно улыбалась.
– Где же ты, Пашка? – прошептала Катя. – Как мне тебя найти?
И вздохнула, понимая, что ответа на свой вопрос она пока не получит. Ответ придётся искать самой. И где искать – совершенно непонятно.