3 сентября 427 года от н.э.с. (Продолжение)
Вотан умел не только улыбаться, но и правильно смотреть в глаза – так, что не оставалось сомнений в его честности. И кажущаяся нелогичность его утверждения тонула в этой честности.
– Да, ещё… – Вотан изобразил снисходительную усмешку – не унизительную, а приятельскую, доверительную. – Ты всё же довел мальчишку Горена до удара… Зачем? Врана Пущен и без его воспоминаний раскрыл тайны Югры Горена, а теперь ты знаешь о планах Афрана доподлинно, без домыслов и разгадывания шарад.
Вот как… Вотан всё же знал о Горене и попытках Инды восстановить его воспоминание.
– Я не был уверен, что пройду посвящение. И сомневался в выводах Пущена, – ответил Инда.
Нет, переиграть Вотана на его территории он не надеялся, но решил придержать некоторые домыслы при себе. К тому же Инда тоже умел улыбаться и смотреть в глаза.
– Послушай, открой мне тайну… Она не даёт мне покоя… Что было в том письме? Ведь ты читал его.
– Да, я его прочитал и сжёг. И конечно, заставил младшего Горена забыть его содержание. Тогда я не был членом децемвирата, только консультантом. Но всё, что Югра Горен написал Приору Славленской Тайничной башни, тебе уже известно: он писал о планах спасения Афрана ценой разрушения Славлены. С подробным описанием того, что зашифровал в своих дневниках. Так что напрасно ты едва не убил мальчишку.
– Давай не будет спорить, кто из нас едва не убил мальчишку. Пожалуй, меня интересует ещё одна загадка… Югра Горен тоже знал о девочке, которая обрушит свод? Откуда? Вряд ли учёных в Ковчене ставили в известность о появлении в Исподнем мире колдуньи небывалой силы, а также о Государе, который неожиданно решил позаботиться о государстве.
– Нет, Югра Горен о девочке, конечно, не знал. Но, видишь ли, прикладные мистики очень далеки от теоретического и ортодоксального мистицизма и не верят в тонкие материи… Сначала я тоже думал, что это свойства эгрегора Внерубежья или эгрегора Исподнего мира, а Югра Горен был на четверть чудотвором, потому мог обладать некоторыми способностями считывать подобную информацию… Но потом я узнал, что в Ковчене анализировали варианты сокращения притока энергии из Исподнего мира. Один из вариантов – выпадение Хстова из энергетической системы, фатальный вариант, – видимо, потряс неустойчивую психику Горена. Почему он решил, что это будет юная девушка, я не знаю.
– Младший Горен нарисовал портрет дочери Охранителя с несомненным сходством… – усмехнулся Инда.
– Вот как? Я этого не знал. – Вотан изобразил на лице искреннее удивление. – Значит, это всё же влияние эгрегора. Как прикладной мистик ты можешь это отрицать, но второе Откровение Танграуса тем не менее было написано с поразительной точностью. Отчего бы и Горенам, увлеченным экстатическими практиками, не увидеть вероятного будущего? Но это тонкие материи, в них толком не разбираются и доктора ортодоксального мистицизма. Мы, чудотворы, в большинстве прагматики… Неизведанное влечёт нас, только если может вылиться в конкретный результат.
5 сентября 427 года от н.э.с. Исподний мир.
Государь поднялся в башню за час до рассвета – Спаска ощутила его лёгкие быстрые шаги на лестнице: он шёл через ступеньку. Не спешил, нет – просто был возбуждён, взволнован. Радостно взволнован. Он не постучал, распахнул двери сразу.
Спаска догадалась, зачем он пришёл. Дубравуш Белый Олень? А он был красивым. Тонким, как Славуш, и как Славуш непримиримым. Скрип двери разбудил Волче.
– Доброй ночи. – Государь слегка наклонил голову – то ли кивнул, то ли поклонился.
Волче уже не пытался подняться, но на лице его снова отразилось благоговение и детский восторг. Спаска тоже кивнула Государю – страх, тоска, волнение забились под рёбрами… Не может быть, чтобы так рано… Не может быть. И он сказал – просто, без пафоса.
– Пора. Если твой добрый дух тебя не подведёт, мы сделаем это сегодня.
Всё оборвалось внутри. Одно дело догадаться, и другое – услышать. Если это случится, доктор Назван больше не придет. И со стороны кажется, что он уже не нужен, что от него ничего не зависит, но… Если Волче станет хуже, никто в этом мире не сможет ему помочь…
– Так рано? – обронила Спаска и опустила глаза.
Она не давала согласия. Она ничего не обещала. А даже если бы и обещала – можно отказаться, потребовать отсрочки! Можно просто солгать, что не уверена в силах доброго духа.
– Мне дорого стоило сделать так, чтобы это стало неожиданностью, – ответил Дубравуш с улыбкой.
Он не требовал, но он не был готов к отказу. И от этого ещё сильней хотелось ему отказать.
– Незамеченными провести два легиона в Хстов во второй раз мне не удастся.
– Я… не давала вам согласия… – еле слышно выдавила Спаска.
Волче дернулся от этих её слов, хотел что-то сказать, но не успел – и не стал перебивать Государя.
– Я подожду за дверью, пока ты будешь собираться. – Дубравуш улыбнулся.
Будто всё давно было решено! Будто не от Спаски это зависело, а от двух легионов… Спаска думала, что Волче снова будет сердиться, требовать почтительности к Государю. Но едва дверь за Дубравушем закрылась, он посмотрел на неё задумчиво, с тоской. И Спаска попробовала оправдаться:
– Ещё рано. Вы ещё не поправились. Вам нужен доктор Назван…
– Мне не нужен доктор Назван. Я поправлюсь не скоро. Может быть, никогда.
– Не смейте… Даже думать так не смейте!..
Волче оборвал её:
– Послушай. Если ты не сделаешь этого – всё напрасно. Всё, что случилось со мной, – напрасно. Всё, что делал твой отец, – напрасно. Напрасно Славуш стал калекой, напрасно умирали те, кто тебя защищал.
– Вы… – Спаска сглотнула, осознавая, что она только что услышала. – Вы не ради меня это сделали? А ради Государя, да? Вам важно, что я могу бросать невидимые камни, а не я сама, так вы сейчас сказали? И когда я разрушу храм, я вам буду не нужна? Вы только за это меня любите – за то, что я беру силу у Йоки Йелена?
На глаза навернулись слёзы, застыли между век, словно боялись пролиться. Ощущение было незнакомым, лицо Волче за слезами расплылось, исказилось… И не больно было глазам, как обычно.
– Вам всем – всем! – ничего больше не надо, кроме спасения этого мира! И вам, и татке, и Славушу! Вам и я не нужна – вам нужно только то, что я могу! Нести солнце, кидать невидимые камни, видеть границу миров! А я хочу, как Верушка! Дом хочу, корову, детишек! И мне ничего не надо в этом мире, кроме вас! Ничего, слышите!
Слёзы покатились из глаз, неприятно щекоча щеки. Заложило нос, отчего голос стал смешным, гнусавым.
– Глупая девчонка… – Волче улыбнулся. – Для Государя я бы такого сделать не смог. Это жребий, понимаешь? Это… Предвечный создал тебя такой, чтобы все мы тебя любили, чтобы все мы готовы были жизнь за тебя отдать… Мы умираем, чтобы ты жила, чтобы ты разрушила храм. У меня свой жребий, у тебя свой. И это не от меня зависит – это Предвечный так задумал. Моя жизнь для него ничего не стоит. Для мира – ничего, как ты не понимаешь… И то, что ты меня любишь, – миру это тоже всё равно, я мелкая сошка, а у тебя высокая судьба.
– Я не хочу высокой судьбы… – всхлипнула Спаска.
– Домик и корову хочешь вместо этого? – Волче снова улыбнулся. – Ты когда-нибудь доила корову?
Спаска покачала головой:
– Только козу…
– Твой отец хотел, чтобы ты была царевной. И… я раньше думал… Я бы смог… раньше… Чтобы ты всегда жила как царевна. Чтобы ты тяжёлой работы не знала, чтобы могла жить не хуже, чем с отцом. А теперь я, наверное, не смогу…
Спаска хотела сказать, что ей всё равно, но он продолжил:
– Я прошу тебя… Сделай это. Разрушь их храмы. Я всегда хотел, чтобы их храмы рухнули. Если бы я мог сделать это сам, я бы это сделал любой ценой…
Славуш тоже говорил, что если бы мог, то прорвал бы границу миров ценой своей жизни. Они одержимые. Все. Они не понимают жизни…
– Если хочешь, после этого в нашем доме всё будет по-твоему, – добавил Волче и покосился на Спаску.
– Нет. Не хочу, – проворчала Спаска.
– Я хочу, чтобы у нас был этот дом. В котором всё будет по-вашему. Я хочу, чтобы вы жили и дожили до того времени, когда у нас будет дом. И мне ничего больше не надо!
– Я обещаю тебе, что выживу. Если ты разрушишь храм, я выживу. И доктор Назван для этого не нужен.
Волче не лгал, он верил в то, что говорил. Только от него это не зависело. Ну, почти не зависело… Дверь распахнулась, и в проёме показалась голова Дубравуша.
– О Предвечный… – вздохнул он нарочито. – Я пожалую вам дом на Дворцовой площади. И корову тоже, если без неё никак нельзя. Скоро рассвет.
Он захлопнул дверь. Спаска поднялась, распрямила плечи. Всхлипнула.
– Я… сделаю это ради вас. Потому что вы так хотите. Потому что для вас это важней, чем жизнь.
Слёзы снова покатились из глаз – оказывается, сдержать их было ничуть не легче, чем заставить литься.
– Но так и знайте… – Слова застревали в горле, плечи трясло, и от этого не получалось говорить внятно. – Так и знайте… Если вы умрете, я тоже умру. Пусть будет жребий, пусть. Но когда я разрушу храмы, миру будет всё равно, живу я или нет. И тогда наконец я буду вольна делать, как мне нравится, а не как нужно миру.
Волче кивнул. Довольный, как медный гран! И Спаска хотела рассердиться – она ведь серьёзно, она о жизни и смерти, а он… он всего лишь уговаривал глупую девчонку! – но вдруг фыркнула от смеха сквозь слезы.
– В нашем доме… на Дворцовой площади… всё будет по-вашему. Но не смейте мне указывать, как вести хозяйство и готовить еду.
– Ты разве умеешь вести хозяйство? – Он не смеялся. На лице у него счастье было, он жить хотел, он поверил, что так и будет.
– Да. Я вела хозяйство почти две недели. У татки, в доме Айды Очена. – Спаска кашлянула: ведь ей тогда хотелось, чтобы кто-нибудь рассказал, как на самом деле ведут хозяйство. – Но… иногда… в самом начале – можно немножко указывать.
С этими словами Спаска вышла в свою спальню, чтобы переодеться в колдовскую рубаху, – она не сомневалась, что должна появиться на площади Чудотвора-Спасителя именно в колдовской рубахе. И только когда вместо множества юбок, вместо тугого плотного лифа с прокладками ощутила на теле тонкую льняную ткань – только тогда подумала, что на площади перед храмом её наверняка попытаются убить. И сделать это будет нетрудно – у храмовников хватит времени прицелиться из арбалета со стены.
Но вместо того чтобы испугаться, она опять едва не расплакалась – Волче не мог не догадаться об этом. Он знал, что она будет рисковать. Знал, и всё равно просил. И ещё она поняла, что если её убьют, он себя убивать не станет.
Потому что у него есть мир – целый мир! А у неё – только он, Волче. Она не могла не остановиться возле его постели перед тем, как пойти за Дубравушем. И обиды не осталось вдруг – только страх, что она видит его в последний раз.
Да, он тоже думал об этом, потому что кашлянул вдруг, будто у него першило в горле, – на самом же деле от смущения.
– Я не говорил тебе… – начал он и снова кашлянул. – Я должен сказать. Иначе потом жалеть буду… что не сказал…
Волче кашлянул опять. Он знал, что Спаску могут убить, знал…
– Вы хотите сказать, что любите меня? – Спаска присела на корточки и погладила его по лицу. – Вам не надо это говорить. Зачем? Это татка всем говорит, что любит. Он не врёт, нет, но без этого ему не поверят. А вам не надо. Вы лучше поцелуйте меня, хорошо?
Он кивнул. У него были сухие губы. На них остались выпуклые рубцы, а нижнюю губу он прокусил насквозь: Спаска снова ощутила его боль, ужас того, что он пережил.
Это было страшнее смерти. Волче имел право её просить – даже умереть мог просить. Потому что она не дала ему маковых слёз тогда, в карете Красена. Он тогда ещё раз её спас, она должна ему уже две жизни…
Как же упоительно горек был этот поцелуй… Может быть, последний. И если в первый раз, в трактире, Спаска взлетела на седьмое небо, ничего, кроме счастья, тогда не замечая, то теперь тёмная страсть зашевелилась внизу живота, и она прочувствовала, что люди женятся не только для того, чтобы целоваться.
Нет, она знала об этом – но не про себя и Волче. Татка сказал тогда: «Я расскажу, чем это обычно кончается». Она неожиданно для себя поняла, что он имел в виду.
И прервать этот – может быть, последний – поцелуй казалось немыслимым. Волче не мог её обнять, прижать к себе, и Спаска ощущала, как ему это тяжело. И как мучительно то, что он не властен ни над нею, ни над поцелуем. Она старалась не пропустить ту секунду, когда он захочет остановиться, – а он не хотел останавливаться. Или не мог.
Конец поцелую положил скрип двери – снова заглянул Дубравуш. И Волче отшатнулся бы, если бы мог (а если бы мог ещё больше, то вскочил бы на ноги и вытянулся в струнку). Впрочем, Государь быстро прикрыл дверь. Поцелуй горел на губах, пылали щеки…
Надо было идти, и дело состояло не в Дубравуше, скучавшем под дверью, – Йока Йелен мог позвать Спаску в любую секунду.
– Я… пойду… – смущенно выговорила Спаска.
Волче кивнул. А потом всё же сказал – уже не кашляя и не запинаясь:
– Ты не думай. Без тебя мне в этой жизни ничего не надо. Правда.
Он верил в то, что говорил. Ничего – кроме разрушенного храма.
3 сентября 427 года от н.э.с.
О начале эвакуации не объявили во всеуслышание, дабы не поднимать панику, просто раздали первую партию посадочных талонов на поезда в соответствии с давно составленными списками. Отмену некоторых пригородных поездов объяснили профилактическим ремонтом железных дорог.
Однако шила в мешке не утаишь, и Славлена полнилась слухами о грядущей катастрофе.
Инда успел заехать в клинику доктора Грачена – справиться о здоровье Горена и в надежде отправить его обратно в Надельное до того, как о нём узнает Вотан. Горен был жив, в сознании, но не мог толком ни двигаться, ни говорить.
Инде случалось видеть последствия апоплексических ударов, иногда заканчивавшихся полным параличом, но мозговеды успокоили его – Горену это не грозило. Всё же удар случился с ним на глазах у врачей, ему сразу же оказали необходимую помощь, да и молодой возраст сыграл свою роль.
Инду заверили, однако, что ни в одной частной клинике ему не обеспечат круглосуточного наблюдения специалистов, и предложили перевод в Центральную Славленскую больницу – в отдельную палату и в сопровождении психиатра-чудотвора. Инда нашел это предложение приемлемым: вряд ли Вотан вообще станет искать Горена, а Центральная больница – не его вотчина (ха-ха!).
Всю дорогу из Афрана до Славлены, а потом и до Брезена, Инда посвятил если не расчётам, то приблизительным прикидкам: как сделать обрушение свода оптимальным на самом деле, а не по планам децемвирата. И как он ни крутился, но Афран попадал в зону сильных разрушений почти при любом раскладе – недаром лучшие умы Обитаемого мира думали над этой задачкой много лет.
По сути, оптимальным (без учёта сохранения Афрана) был любой вариант, при котором граница миров прорывалась после того, как Внерубежье растрачивало часть своей силы на малонаселенные земли (например, Беспросветный лес или пустыни Исида).
И чем шире была первоначальная брешь, тем слабее первый удар по густонаселённым.
Однако прорыв границы миров невозможно было осуществить сразу в нескольких местах, чем и ограничивалась ширина первоначальной бреши. Вряд ли за несколько дней один человек, пусть и доктор прикладного мистицизма, мог провести полный расчёт, а потому Инда, пользуясь данной ему властью, запросил материалы в Ковчене, где, конечно же, рассматривали разные варианты обрушения свода.
Несмотря на первую ступень посвящения, он сомневался, что ему отдадут результаты исследований в части стратегии максимального сброса энергии. Но на встречу со сказочником Инда поехал перед тем, как эти материалы до него дошли.
В деревянном домике в Беспросветном лесу Инду ждали. Он честно выполнил поручение Вотана – изложил сказочнику и Важану, что от них требуется. А вот что те не были с планами чудотворов согласны – то Инда засчитал себе в минус, но не более.
– С ума сошли? – Сказочник постучал кулаком себе по лбу. – Ты представляешь, что такое прорыв границы миров в Кине? Это тебе не смерчи над болотами, это песчаные бури, – те, кого не убьёт ветер, задохнутся, их засыплет песком вместе с орошёнными полями, колодцами, рекой… Там вообще никого не останется в живых! И бежать из Къира некуда! Там нет широких трактов, по которым могут скакать лошади, – там ходят караваны, очень медленно ходят. Замечу, это не сравнить с железными дорогами и магнитовозами, которые вывезут людей из Исида.
– Какое тебе дело до Къира? – пожал плечами Инда.
– Я бог Исподнего мира, а не только Млчаны, – усмехнулся сказочник. – На Выморочных землях живет очень мало людей, все они успеют добраться до Хстова даже пешком.
– Хстов не устоит. У нас делали расчеты, его стены не выдержат.
– Ты нагло лжешь, – фыркнул сказочник. – Я тоже делал кой-какие расчеты. У Хстова немало шансов.
– Тебя убьют, если ты помешаешь этому плану, – добавил Инда ещё один аргумент безо всякой надежды на то, что это сработает.
– Я долго жил на свете. Наверное, именно для того, чтобы помешать вашим планам. И пока я жив, Йока Йелен ни в какой Исид не поедет. Мы с профессором тут тоже кое-что набросали, и всё пойдёт по нашему плану, а не по вашему.
– Вот как? Ты умеешь отключать аккумуляторные подстанции? – улыбнулся Инда.
– Да, я знаю один верный способ их отключения.
– Не забывайте, доктор Хладан, – вступил в разговор профессор, – Йока Йелен сейчас не нуждается в Охранителе. От чудотворов по крайней мере. Его удар убьёт любого, кто встанет у него на пути. И, уверяю вас, он не задумается об этике, он сейчас вообще мало задумывается. Он одержим.
На предложение появиться над Славленой в своем истинном обличье оборотень тоже лишь фыркнул:
– Я, по-твоему, балаганный шут? Чудотворы однажды уже предлагали мне принять участие в подобном представлении.
– А как же Откровение? По твоему собственному предсказанию, свод обрушит именно чудовище.
– Чудовище обрушит свод, для этого не нужны показательные выступления перед публикой. В Славлене со дня на день и так начнётся паника и давка. Или чудотворы хотят как можно больше народу передавить ещё здесь и освободить места в поездах?
– Пока чудовище не появится над Славленой, мы не сможем начать эвакуацию.
– Ты думаешь шантажировать меня жизнями людей твоего мира, Инда? Я плевать на них хотел. Можешь вообще не начинать эвакуацию, это дело твоей совести, а не моей. Профессор и так сделал вам одолжение, приняв на себя ответственность за прорыв границы миров.
Что хотел получить Инда в ответ на блеф? Только встречный блеф, такое уже случалось однажды. И если в первый раз это было трагедией, то теперь более походило на фарс.
– Может быть, Охранитель будет столь любезен, что ознакомит меня со своими планами? – на всякий случай спросил Инда, не надеясь на положительный ответ.
– Не вижу никакого смысла их скрывать, – неожиданно ответил сказочник, и Важан ему кивнул. – Это каскадное отключение подстанций по широкой дуге от границы с Исидом до северного побережья и прорыв границы миров точно на том месте, где Йока Йелен появился на свет. В ту минуту, когда Внерубежье подойдёт к этому месту. Замечу, это спасает Славлену от полного разрушения. Собственно, дыра в границе миров станет щитом для Славлены. Но твой Афран, конечно, смоет волнами, тут уж ничего не попишешь… Надеюсь, у чудотворов хватит ума вывезти людей и оттуда.
– А если начать каскадное отключение подстанций с самой северной точки свода? Ты не думал над этим вариантом?
– Там нет места, где настолько истончается граница миров. И пока Внерубежье докатится до такого места, Стания будет разрушена полностью.
– А если Йока не прорвет границу миров?
– Тогда чудотворы поставят свод на пути Внерубежья. И всё это будет лишь новым и существенным сжатием свода. Я, правда, не знаю, что вы будете делать после этого и сколько лет продержитесь.
Инде этот план нравился больше, чем прорыв границы миров в Исиде. Но Вотану он об этом сообщать не собирался.
В Брезене Инду встретил Вотан и расспросил о поездке. И нисколько не удивился отрицательным её результатам, будто и не убеждал Инду в том, что оборотень ненавидит Къир и не подставит Хстов под удар.
Пока Инда навещал Йоку Йелена (которого так и не увидел), в Тайничную башню заявился Йера Йелен (Вотан рассказал это с лёгкой снисходительной улыбкой).
Судья был взволнован, сильно возбуждён и от имени думской комиссии требовал немедленно начать эвакуацию. Над ним посмеялись и даже хотели отправить к доктору Грачену – всего лишь снять нервическое возбуждение, – но Приор не позволил.
Обстоятельно доложил Йелену о том, что эвакуация уже идёт, но, во избежание паники и беспорядков, о ней не объявляют официально.
– Пойдем пообедаем, – предложил мозговед. – Я знаю прекрасную летнюю кофейню на набережной. Последние тёплые деньки – этим надо воспользоваться.
– Я бы сказал короче: «последние деньки», – хмыкнул Инда. – Последние деньки этого мира…
– К чему эта обреченность, Хладан? Ты не веришь, что обрушение свода пройдёт успешно?
– Предположим, у Брезена вообще нет ни одного шанса, он стоит у самого свода. Чтобы его сохранить, нужно отдать Внерубежью больше половины Обитаемого мира… – Инда пожал плечами.
– Не думай, что я не знают о твоих планах. – Вотан посмотрел ему в глаза слишком пристально, но Инду его взгляд не напугал.
Кофейня, о которой говорил Вотан, была закрыта: её хозяева спешно паковали вещи, – видимо, до них дошли слухи о начале эвакуации. Однако отказать двум чудотворам здесь не посмели и выставили на столик холодные закуски.
Набережная в Брезене была не так хороша, как в Славлене, её строили недавно, на другой стороне Лудоны поднимались корпуса заводов, однако местечко всё равно было уютным – маленький садик, кусты шиповника, барбариса и клумбы с бархатцами. Инда не любил бархатцы – как вообще не любил осенние цветы.
– Здесь нас никто не услышит, – сказал Вотан, когда дочь хозяев удалилась, накрыв столик, и пригубил вино. – Я слышал, ты запросил материалы ковченских исследований?
– Разумеется. Не вижу в этом ничего удивительного. Прежде, чем обрушить свод, я должен ознакомиться с расчетами специалистов, а не судить о планах со слов нейрофизиолога.
– Хладан, давай говорить откровенно. Ты родился на севере. Так же как и я. Ты ведь никогда не смиришься с решением децемвирата, тебя вполне устроил ответ Охранителя. В рамках стратегии локального обрушения – да, устроил.
Лицо Вотана было бесстрастным, он смотрел на Инду чуть прищуренными глазами, будто старался прочесть его мысли.
– А тебя? – спросил Инда – Вотан рассчитывал именно на этот вопрос.
– Ты, наверное, не совсем понял, что произошло во время твоего посвящения… Децемвирату нужны прикладные мистики, особенно в критической ситуации. Но вместо проверки на лояльность Афрану в ритуале давно используются психофизиологические методы, обеспечивающие эту лояльность. Я бы даже сказал «преданность». Иначе децемвират не смог бы функционировать – для этого нужно если не единомыслие, то единодушие. Избавив тебя от этой «преданности», я рисковал.
Инда не показал удивления, да и не был так уж сильно удивлён. Но, глядя в холодные глаза Вотана, не верил в его любовь к Славлене.
– Ни ты, ни я не хотим отдать весь север, чтобы спасти юг. – Вотан снова посмотрел на Инду слишком пристально, будто не верил Инде. – Без тебя я не смог бы противостоять децемвирату. И, надеюсь, не ошибся.
А может, это проверка? Проверка на лояльность Афрану? Разгадать планы Инды, чтобы не дать их осуществить? Но Вотан однозначно дал понять, что планы Инды ему известны. Блеф? Предположение, которое необходимо подтвердить? Тогда надо с негодованием опровергнуть это предположение и написать докладную в Афран… Инда не любил такие игры.
– Ты не боишься, что я сейчас встану из-за стола и побегу телеграфировать гроссмейстеру о твоем предательстве?
– Нет, не боюсь. В этом случае я скажу, что проверял тебя. Но после этого Славлену ничто не спасёт, и ты это понимаешь. У тебя есть выбор: довериться мне и получить шанс спасти Славлену или не доверять мне, и тогда спасти Славлену у тебя точно не получится. Рискни, поверь мне.
Вотан был прав. Если это проверка, у Инды всё равно ничего не получится.
– Хорошо. Предположим, я не хочу разрушения Славлены. – Инда пожал плечами.
– Замечу, что выбранный вариант прорыва границы миров предполагает гораздо больше разрушений и жертв, нежели тот, который предлагает Охранитель. Так что совесть твоя может быть спокойна: ты спасаешь не только Славлену, а как минимум еще треть Обитаемого мира. Что же до памятников прошлого и богатой истории, то колыбель мира, Тайва, уходит в небытие при любом раскладе.
– Что ты предлагаешь?
– Воспользоваться планом Охранителя. Как ты верно заметил, Йока Йелен, его Охранитель и профессор Важан сейчас имеют возможность диктовать миру условия. И пусть наш план перевода Йелена в Исид с треском провалится из-за какой-нибудь нелепой случайности – мы за это ответим, не правда ли? – Вотан улыбнулся. Он умел улыбаться.
– Для этого тебе не нужен я.
– Отчего же? Я не самоуверенный дурак, мне нужны гарантии того, что план Охранителя не уничтожит весь Обитаемый мир. Мне нужен человек, который знает, как правильно отключить аккумуляторные подстанции, но главное – как их включить в случае, если Йелен не прорвет границу миров.
– Да, это непростая задача, – кивнул Инда. – К тому же Приор Тайничной башни, Славленской разумеется, предпринял кое-какие шаги, не санкционированные Афраном. Если ты помнишь, мы оба присутствовали на заседании капитула, где об этом говорилось. Тогда я не знал, что в Афран об этом не доложили. Северские аккумуляторные подстанции соединены не по дугам, а радиально, это немного меняет ковченские расчеты и дает Славлене больше шансов. Но быстрое включение при этом затрудняется.
– Хладан, эту задачу надо решить в ближайшие дни. – Вотан слегка побледнел. – Крушение храма Чудотвора-Спасителя назначено на двадцать первое сентября, больше недели после этого свод мы не удержим. По плану эвакуация закончится пятнадцатого. Конечно, такие планы не всегда исполняются с точностью, но до двадцать первого мы должны управиться. Я думаю, Охранитель не будет ждать неделю, он спровоцирует крушение свода раньше.
– А не хочешь ли ты поставить в известность о наших планах Приора Тайничной башни? – усмехнулся Инда. – Чтобы он не чинил нам препятствий на пути спасения Славлены?
– Он не дурак. Он всё поймёт без нашего сообщения.
27–31 августа 427 года от н.э.с.. Продолжение
С глаз наконец сняли повязку, и Инда зажмурился, ожидая яркого света, но сделал это напрасно: в огромном зале горели лишь свечи, по одной в руках присутствующих и три – перед зеркалом, которое предстояло разбить. Присутствующих было немного – не больше двадцати человек. Весь децемвират и еще десяток посвященных консультантов.
Инда не понял, был ли Вотан членом децемвирата или только посвященным. Они, одетые в опереточные мантии, стояли двумя шеренгами друг напротив друга, образуя освещённую дорожку, ведущую к зеркалу, которое блестело в самом дальнем конце, огромное, не менее шести локтей в высоту, и отражало освещенную дорожку.
Чудотворы привыкли сбрасывать энергию на аккумуляторные подстанции, это не требовало усилий, делалось автоматически, Инда давно перестал задумываться о том, как это происходит. Конечно, ему приходилось (очень редко) и применять удар чудотвора, и создавать локальное поле (обычно ради шутки или чтобы произвести впечатление), но это было несерьёзно, не требовало ни навыков, ни усилий.
И Инда вдруг испугался, что не сможет разбить зеркало и создать поле, способное осветить этот огромный зал…
Он учился этому будучи школьником… Мелькнула в голове мысль, что набранной им энергии хватит сейчас на то, чтобы убить всех присутствующих разом, но Инда не испытывал ненависти, скорей раздражение и в некоторой степени брезгливость. А может, это было результатом воздействия на него мозговедов?
Он довёл ритуал до конца, ни на шаг не отступив от сценария. Зеркало осыпалось на полированный гранит, и в мелких его осколках отражались свечи – это было красиво и богато.
И вспыхнувшие солнечные камни осветили огромный зал в одно мгновенье (Инда не разучился тому, что в последний раз пробовал делать в ранней юности).
Зал мог вместить многотысячную толпу, и двадцать человек в одном его конце выглядели очень маленькими по сравнению с огромным пространством. Да, зал собраний децемвирата явно превосходил потребности децемвирата…
Впрочем, Вотан говорил, что размер зала символизирует Обитаемый мир, чтобы, принимая решения, члены децемвирата не забывали о собственной малости по сравнению с огромным миром.
Инде подумалось, что не о малости децемвирата напоминают размеры и роскошное убранство зала, а об его избранности, неограниченных возможностях и богатстве. Гроссмейстер возвел Инду на символическую ступень, произнёс несколько банальных слов из сценария фарса (о том, что ещё одному чудотвору открыт путь к истине), прозвучали не менее банальные поздравления, сказанные со снисходительными улыбками, после чего Вотану было доверено ознакомить Инду с материалами, необходимыми ему в дальнейшей работе, и поручениями, которые возлагались на него в ближайшее время.
В восемь вечера предполагался банкет, и, к сожалению, проигнорировать это утомительное мероприятие Инда не мог.
Стук колёс успокаивал, отрезвлял, приводил мысли в порядок. Магнитовоз с единственным вагоном мчался на север без остановок.
– Гипотеза первого удара была подтверждена ещё восемь лет назад, не только в Ковчене, но и в Годендроппе, и в Тайве. – Лицо Вотана было сосредоточенным, он говорил коротко и ёмко. – Любые материалы, которые тебе понадобятся по этим разработкам, ты можешь запросить у архивариуса децемвирата.
«Первый удар» – эти слова Югра Горен не менее сорока раз написал в своём дневнике… Инда догадывался, что они означают. Не предположить, что первый удар Внерубежья способен уничтожить Обитаемый мир, мог только человек, полностью лишенный мозгов.
Но рассчитать критическую точку, до которой прорыв границы миров ещё спасёт некоторую часть Обитаемого мира, – это не так просто, недаром над этим работали три исследовательские лаборатории, собравшие лучших из лучших.
– В ответ на гипотезу первого удара была разработана стратегия локального обрушения свода. Если не ошибаюсь, ты с ней уже ознакомился, – продолжал Вотан. – Из множества вариантов был выбран оптимальный.
– Оптимальный по какому критерию?
– Минимум разрушений, разумеется. Предполагается, что горы Натании, север Стерции, юг Стании не пострадают при любой стратегии. Собственно, критическая точка и определялась по границам центральных районов Обитаемого мира. Стратегия локального обрушения предполагает сдвиг зоны полных разрушений в области низкой плотности населения, минимума крупных городов и плодородных земель. А это, как ты понимаешь, север, восток и юго-восток. Северские земли и Исид, зоны рискованного земледелия.
Инда пытался найти в себе изменения, исчезновение «шор», которые мешали ему управлять миром, но пока не находил. И стратегия локального обрушения свода пока не казалась ему оптимальной. Потому, что не соответствовала выбранному критерию оптимальности.
У этого плана была иная цель: полностью сберечь только один город – Афран. А близость его к границе свода предполагала существенные жертвы со стороны других городов, лежащих гораздо дальше от Внерубежья.
– И насколько мы близки к критической точке по расчетам? – осведомился Инда.
– По самому оптимистичному прогнозу, мы перешагнем её в январе. Полная остановка всех производств сегодня даст отсрочку в две недели, не более.
– А последняя точка? Полное уничтожение Обитаемого мира первым ударом?
– Около десяти лет. Если энергия будет расходоваться только на поддержание свода.
Инда покивал и спросил, больше для проформы:
– А что, лучшие умы Обитаемого мира не нашли решения в стратегии максимального сброса энергии?
– На это направление тратится больше средств, чем на разработку стратегии локального обрушения. Но, Инда, ты же понимаешь сам – выхода нет. Даже если решение будет найдено в ближайшие дни, времени на его осуществление не хватит. Если мир породил гомункула, способного прорвать границу миров, этот шанс надо использовать.
– И чем децемвират поясняет столь недальновидное и рискованное решение: сначала локально обрушить свод и только потом прорвать границу миров? – Инда постарался воздержаться от усмешки.
– В случае если граница миров не будет прорвана, брешь можно будет закрыть. Это первое.
– Второе, я так полагаю, это именно оптимальное распределение зоны разрушений? – Удерживаться от усмешки становилось все трудней.
– Совершенно верно.
– Правильно ли я понял: двадцать первого сентября в Исподнем мире будут разрушены хстовские храмы, что приведёт к резкому сокращению притока энергии на подстанции Северских земель? Это и станет поводом для претворения в жизнь стратегии локального обрушения.
– Совершенно верно, – с каким-то особенным удовлетворением повторил Вотан.
– И для чего же децемвирату в таком случае понадобился я?
– Во-первых, ты куратор службы управления погодой в этом регионе и можешь спланировать локальное обрушение. Но это не главное. Главное, ты должен доставить Йоку Йелена в Тайву не позднее чем через пять дней после разрушения хстовских храмов. И руководить… ну или контролировать время и место прорыва границы миров. В соответствии со стратегическим планом. Разумеется, в твоём распоряжении любые средства.
– А кроме меня в Обитаемом мире не нашлось чудотвора, способного это осуществить? Располагая любыми средствами? Или я самый благородный герой Обитаемого мира? Готовый отдать жизнь за процветание Афрана? – Инда все же не удержался от сарказма.
– Я буду тебя сопровождать. Этого достаточно, чтобы ты не счел себя козлом отпущения? Из всех членов децемвирата я самый молодой и сильный физически, потому выбор пал на меня.
Ага, значит, таки член децемвирата…
– И всё же: почему именно я?
– Потому что ты доктор прикладного мистицизма, а не я. Я разбираюсь в мозгах, но не в энергетике. Вместе мы составим сильный тандем. – Вотан прищурил глаза и посмотрел на Инду чуть пристальней, чуть дольше, чем требовалось.
Инда не понял, что это означает: то ли продолжение проверки на лояльность, то ли намёк на контроль со стороны. Но запомнил эту задержку.
– Мне интересно знать, как к этому отнесётся Охранитель Йоки Йелена. В мозгах разбираешься ты, а не я.
– Он согласится. Прорыв границы миров в Исиде – это разрушение Къира, а не Волгорода. Он ненавидит Къир.
– Нас он ненавидит гораздо сильней. К тому же в Къире живет почти полмиллиона людей, в Волгороде – в десять раз меньше. Сказочник умеет считать. Людям из Къира некуда спрятаться, до ближайшего препятствия на пути ветров – три недели пути по пустыне. А у волгородцев есть возможность укрыться за стенами Хстова.
– Стены Хстова не устоят. Вот это – основная мысль, которую ты должен донести до Охранителя. Если же он будет возражать против перемещения Йоки Йелена в Исид, его следует уничтожить. Любой ценой.
– Мы пробовали сделать это трижды.
– На четвёртый раз должно получиться. – Вотан был совершенно серьёзен.
И слова его прозвучали двусмысленно, будто за ними тоже прятался намек, которого Инда не понял.
– Правильно ли я понимаю, что Приора Славленской Тайничной башни необязательно ставить в известность о том, к чему приведёт стратегия локального обрушения?
– Совершенно правильно. Я думаю, он догадывается. Потому и отказался от посвящения – не хотел принимать в этом участия. К сожалению, капитул Тайничной башни нельзя эвакуировать в первую очередь – некому будет руководить эвакуацией. Да, ещё… Было бы неплохо, чтобы до окончания эвакуации люди увидели Охранителя. В обличии чудовища, разумеется.
– Я догадывался, что мы более озабочены сохранением власти, нежели спасением людей, – усмехнулся Инда.
– Одно другому не мешает. Виной всему Исподний мир и мрачуны. Важан уже сделал такое нужное нам заявление, осталось показать толпе чудовище, чтобы ни у кого не осталось сомнений. Всегда надежней показать, а не рассказать.
– Ты хочешь, чтобы я попросил чудовище появиться над Славленой?
– Почему бы нет? Впрочем, это я могу сделать и сам, но вряд ли он меня послушает.
– Если тебя послушал Югра Горен, почему бы и чудовищу не подчиниться твоей воле?
– Я видел этого человека. Издали. Он наблюдал за Йокой Йеленом, когда я возил того за свод. Сила, которая стоит над Охранителем в межмирье, не позволит ему мне подчиниться. Он может противостоять этой силе, а я не могу.
«Потому что в тебе, Вотан, нет ни капли человечности», – подумал Инда, внутренне усмехнувшись. И непритворно возмутился:
– Ты видел оборотня, когда все считали его мёртвым? И ничего не сказал? Я, как деревенский дурачок, твердил, что оборотень жив, а мне никто не верил!
– Йока Йелен должен был вернуться к Важану. Тогда я не был уверен, что он захочет прорвать границу миров, и немного его подтолкнул. С колонией всё прошло отлично. Я хотел посвятить тебя в стратегию локального обрушения, но ты никак не желал отказываться от стратегии максимального сброса. Тебе ведь и в голову не пришло, что обрушить свод проще и быстрей, чем сотни лет возиться со сбросом энергии.
– Да, мне не пришло это в голову. Наверное, виной тому шоры, что мешали мне управлять миром, – сказал Инда со всем возможным сарказмом. – А девочка? Зачем ты так ратовал за спасение девочки? Неужели предполагал, что она разрушит хстовские храмы?
– Я предположил это ещё в четыреста двадцать втором году, когда получил отчёт о появлении столь сильной колдуньи. Это случилось сразу после моего знакомства с Йокой Йеленом. Я не знал тогда, что это плод экспериментов Важана, только предполагал.
– Я так думаю, профессор Важан был не единственным человеком в Обитаемом мире, который проводил опыты в этом направлении?
– Разумеется. Но Важан первым получил результат. Кстати, его метод сильно отличался от прочих, он воздействовал не на мозг гомункула, как делали и мы, и другие специалисты… в области герметичных наук. Он воздействовал на генетику его родителей. И чудовищность его опытов состояла в том, что мутация не позволяла родителям прожить и месяца. Я слышал, ему приходилось подгадывать время с точностью до суток: не более одного дня до начала формирования новой яйцеклетки, но именно до.
– И что же? Узнав об этом, мы не кинулись создавать гомункулов?
– Кинулись. Но ни один из них не достигнет четырнадцати лет не только к январю, но и до наступления последней критической точки. Самому старшему сейчас три года. Так вот, о девочке. Зная о политических взглядах нового Государя, нетрудно было предположить, что он рано или поздно воспользуется её силой. Я не догадывался только о том, чья она дочь. Чудовище никак не учитывалось в стратегических планах чудотворов.
– Идею с пневматическим ударом вместо вихря предложил ты?
– Сребрян и сам бы об этом догадался, его нужно было лишь немного подтолкнуть. Но не считай меня столь дальновидным и проницательным – все это плод коллективного мыслетворчества. Ты недооцениваешь децемвират.
27–31 августа 427 года от н.э.с.. Продолжение
– Доктора Вотана нет сейчас в клинике, он в отъезде. Но если вы говорите правду, это действительно очень важно. – Врач смешался, потупился. – Хорошо, что вы сказали об этом, судья. И хорошо, что вы пришли.
– Разумеется, я говорю правду! Я никогда не говорю неправды! И даже если вы в этом сомневаетесь, я всё равно требую, чтобы Збрану Горена не подпускали к Граде и близко!
– Конечно, судья. Не надо так волноваться.
– О Предвечный! Я не волнуюсь! Я боюсь, что появление дядюшки убьёт Граду! Вы сами только что сказали что-то о повышении давления! И я не вижу в моём беспокойстве никаких признаков душевного нездоровья!
Чудотвор кашлянул и, Йере показалось, спрятал усмешку. Происходящее напоминало разыгранный спектакль.
– Я должен хотя бы взглянуть на него, – проворчал он.
– Хорошо, но только через щелку в двери, – без колебаний согласился чудотвор. – Чтобы Града вас не увидел. Пойдёмте, его палата на втором этаже.
Йера поднялся решительно, а врач взглянул на него странно, вопросительно…
– Судья, не надо считать всех чудотворов чудовищами. Мы здесь искренне желаем Граде полного выздоровления, поверьте. И сообщение о его опекуне напугало меня не меньше, чем вас. Честное слово. – Чудотвор взглянул Йере в лицо и обезоруживающе улыбнулся.
– Кто же вы, если не чудовища… – пробормотал Йера себе под нос. – Разве не ваши действия довели Горена до апоплексического удара?
– Наверное, поэтому мы так стараемся исправить сделанное… – невозмутимо пожал плечами чудотвор.
От вида Грады Горена Йера пришёл в отчаяние – и отпрянул от двери, закрыв лицо руками. Инда негодяй! Все они негодяи, чудовища!
Кто будет считаться с жизнью и здоровьем какого-то Горена, если чудотворы без зазрения совести пятьсот лет обирают Исподний мир? И если обыватели просто не задумываются, откуда берётся свет солнечных камней, то каждый чудотвор знаком с энергетической моделью двух миров. Они знают, что свод не сегодня завтра рухнет, но не предпринимают ничего для спасения людей!
– Ну, ну, судья… – Чудотвор похлопал его по плечу. – Он поправится. Я вам обещаю. Граде ведь не суждено умереть на больничной койке.
– Вы изволите шутить? – вспыхнул Йера.
– Ни в коем случае. Приезжайте через пять дней и убедитесь, что я вас не обманываю.
Йера вышел из флигеля, сжимая и разжимая кулаки. Украденное у Исподнего мира солнце на миг ослепило глаза, когда он вышел из-за угла главного корпуса клиники, и, наверное, поэтому столкновение с доктором Чаяном стало столь неожиданным.
– Рад вас видеть, судья! Вам снова нужна консультация?
– Я тоже рад вас видеть, доктор, – вежливо ответил Йера. – Нет, на этот раз я по другому делу и вовсе не к вам.
– Жаль. Мне хотелось расспросить вас о вашем последнем малоутешительном докладе. Скажите, всё это действительно так серьёзно?
Выражение лица у доктора при этом было как у доброго дедушки, приготовившегося выслушать фантазии малолетнего внука.
– Я думаю, это более чем серьёзно. – Йера почувствовал раздражение и непременное желание доказать, что к фантазиям это отношения не имеет. – Вы можете не верить в существование Исподнего мира, но существование профессора Важана, надеюсь, у вас сомнений не вызывает?
– И вы лично встречались с профессором, выращенным им Врагом и его… хм… Охранителем?
Йера усмехнулся.
– Я думаю, теперь нет никакого смысла что-то скрывать. Так случилось, что Врага растил вовсе не профессор Важан. Враг – это мой приёмный сын, Йока. Вы, может, помните шумиху в газетах в начале лета? Мой сын – самый сильный мрачун Обитаемого мира, гомункул с неограниченной ёмкостью, способный прорвать границу миров, когда чудотворы обрушат свод. Я ездил проведать его, когда профессор Важан сделал своё заявление.
Лицо доктора стало серьезным, но Йера обольщался, думая, что ему поверили: серьёзность доктора Чаяна была вызвана профессиональным любопытством.
– Вот как… – Он кашлянул. – Это чрезвычайно интересно.
– В этом нет ничего интересного, доктор. Происходящее страшно и очень скоро закончится катастрофой.
– А «очень скоро» – это когда?
– Я думаю, через несколько дней. Кстати, мне очень хотелось предъявить вам энциклопедию Исподнего мира, теперь я имею все тринадцать её томов.
Разговор выходил нехорошим, вывел Йеру из себя.
– Да, я читал ваши статьи об Исподнем мире, – кивнул доктор. – Вы ведь не сами их писали?
– Отчасти сам, но только отчасти.
– Получилось весьма убедительно.
– Видимо, не для вас. – Йера сжал губы. – И все же, Чаян, из самых добрых побуждений я советую вам отнестись к моему докладу со всей серьёзностью. Уезжайте, пока не поздно, и увозите из Славлены семью.
– Вы утверждаете, что колдунья из Исподнего мира сломает какой-то храм, отчего у нас рухнет свод? Вы всерьёз считаете, что человек в здравом уме может в это поверить? – Доктор с умилением нагнул голову набок, будто говорил с малолетним внуком.
– Только если захочет, доктор. Только если ему достанет совести признать и свою вину в том, что происходит за сводом.
– Что ж, это ваше утверждение не лишено смысла, – кивнул Чаян. – Теоретического смысла. Заметьте, пока совести хватило очень немногим людям, и среди этих людей гораздо больше моих пациентов, чем среди не поверивших вам.
27–31 августа 427 года от н.э.с.. Продолжение
* * *
После яркого солнца тьма освещенного факелами коридора показалась непроглядной – ритуалы всегда проходили в помещениях под башней, вырубленных в скале, где царил могильный холод.
Слова Вотана, не пропущенные через сознание вечером, теперь всплывали в памяти: длинный коридор-лабиринт – символ долгого и извилистого пути к истине, пройти который надо босиком и вслепую, с повязкой на глазах.
Ритуальные одежды на Инде соответствовали обстановке – грубое шерстяное полотнище, перекинутое через плечо, опускалось до щиколоток и немного защищало от холода. По окончании ритуала предполагалось сменить его на атласную мантию.
Каждое действие в ритуале имеет значение – Вотан повторил это несколько раз. И, как теперь понимал Инда, вовсе не символическое. Особенно оказавшись босым на холодном каменном полу с завязанными глазами.
В отличие от предыдущих тридцати восьми ритуалов, никто Инду за руку не вёл – на высшую ступень человек должен карабкаться сам, это тоже символическая часть ритуала, – однако Вотан шёл в двух шагах впереди, и Инда мог ориентироваться на звон подковок его сапог, тоже ритуальных.
Сначала ступни загорелись от холода, потом заныли, но постепенно теряли чувствительность и перестали досаждать, однако в голове немедленно появилась мысль, что это нехорошо, неправильно – каждое действие в ритуале имеет значение.
Шаркать босыми ногами по шершавому полу не очень хотелось, но это могло если не согреть ноги, то обеспечить приток к ним крови. И Инда шаркал голыми пятками по полу, противясь ритуалу. Он шел медленно, придерживаясь рукой за стену, потому «извилистый путь к истине» отнял много времени.
После этого не меньше полутора часов отводилось на «созерцание идей», путешествия по межмирью и забор максимума энергии, насколько позволяет ёмкость. Этой энергией в момент посвящения предстояло разбить зеркало, символизирующее любовь к себе, чужие мысли, отраженные сознанием, и миры-фантомы, порожденные воображением.
Инда был сильным чудотвором и обладал высокой ёмкостью – иначе его лик не выставляли бы в храмах Исподнего мира, – и теперь, оказавшись в межмирье, сразу ощутил струйки энергии, отданной лично ему (лично – от слова «лик»).
Межмирье не знает расстояний, но Афран, как и Славлена, находится в зоне, благоприятной для забора энергии (как Храст, кромка Беспросветного леса, а в Элании гряда островов в лиге от берега – зоны, благоприятные для сброса). Именно эту сущность Инда и выбрал для «созерцания».
В теории каждый ритуал, каждый переход на новую ступеньку должен был сопровождаться пусть маленьким, но открытием. И, размышляя о движении энергий в межмирье, Инда неожиданно сравнил его с течением рек, воды под воздействием силы тяжести. Он мог бы нарисовать карту «рельефа» межмирья, если бы понятие расстояния имело здесь какой-то смысл.
«Громовые махины» Югры Горена… Показалось, что в этом и кроется отгадка, что если бы у Инды было ещё несколько месяцев на развитие этой идеи, он нашел бы способ переброса энергии в Исподний мир – менее радикальный, чем прорыв границы миров, но такой же эффективный.
Полтора часа пролетели как одно мгновенье – Инда не успел додумать мысль до конца, но она осталась в голове ощущением близости к истине, предположением о собственной правоте. И поколебало принятое решение отказаться от ритуала – чтобы влиять на децемвират, чтобы получить доступ к ковченским документам, необходимо подняться на эту последнюю ступень.
Следующим шагом на «извилистом пути» был подъём по лестнице – к дверям в зал собраний, куда Инда тоже входил с завязанными глазами и босиком. В ответ на стук в дверь он услышал глухой вопрос Гроссмейстера:
– Кто здесь?
– Ищущий истины, – ответил Инда, и, пожалуй, не покривил душой.
Дверь скрипнула, и по эху от этого резкого звука стало понятно, какое огромное пространство за ней открывалось.
Ритуал инициации, который Инда проходил в четырнадцать лет в Славлене, был не богатым, но не менее торжественным. Инда помнил его во всех подробностях, гораздо лучше, чем предыдущее, тридцать восьмое посвящение.
И тот, самый первый, ритуал, в отличие сегодняшнего, не был фарсом – разве что имел некоторые элементы фарса. Происходящее показалось вдруг невообразимой глупостью, игрой, будто люди, управляющие миром, впали в детство. Шерстяная тряпка на плечах, босые ноги, завязанные глаза – все это фарс.
Вся жизнь чудотвора – фарс, разыгрываемый на публику, так зачем же притворяться ещё и в кругу себе подобных?
Ритуал вызвал отвращение, желание немедленно уйти (и покрутить при этом пальцем у виска), даже не добравшись до положенного ритуального отказа.
Тем временем фарс продолжался, и в голове сами собой всплывали ответы, продиктованные Вотаном. Инда не расслаблялся в ожидании самого главного вопроса, на который собирался ответить отказом. И он прозвучал.
Не как один из вопросов, нет, – Гроссмейстер выделил его, придал голосу особую значимость и торжественность.
– Согласен ли ты пройти ритуал посвящения, чтобы обрести истину?
Инда сглотнул, прежде чем ответить, но почувствовал вдруг волну тепла (ощущение кота, которому чешут за ушком) и против собственной воли выговорил:
– Да, согласен.
Волна блаженного тепла схлынула не сразу, Инда успел ответить ещё на несколько вопросов (о созерцании идеи и значении ритуала), прежде чем в голову стукнуло: это Вотан! Это его проделки, он никогда не гнушался выкидывать такие штуки! Он заставил Югру Горена шагнуть в огненную реку, что говорить о каком-то согласии на ритуал?
Паника заметалась внутри, но Инда не мог ни сдвинуться с места (уйти, прекратить фарс, покрутив пальцем у виска), ни даже по своей воле шевельнуть губами.
– Я вижу, ты готов обрести истину, – с театральным пафосом произнес Гроссмейстер. – Кто привел сюда этого человека?
– Этого человека привёл я, – ответил Вотан, стоявший по правую руку Инды.
– Тогда поднеси ему чашу забвенья.
Подковки на сапогах Вотана звякали по полированному граниту пола – он дошел до Гроссмейстера и через секунду повернул обратно.
Инда хотел и не мог бежать прочь: от ритуала, от «чаши забвенья» (наверняка с отравой для сворачивания мозгов набекрень), от Гроссмейстера, от Вотана и прочих мозговедов, что собирались избавить его от шор, мешающих управлять миром…
Предупреждение Вотана тоже было фарсом, ещё более фарсом, нежели эта зловещая костюмированная комедия. Вотан взял Инду за руку и вложил в неё холодное серебро кубка.
– Пей, – из уст Вотана слово прозвучало приказом, которого нельзя ослушаться, но он повторил его ещё раз: – Пей.
Желание швырнуть тяжёлый кубок в лицо мозговеду ничего не изменило. Инда против воли пригубил «напиток забвенья», по вкусу более всего напоминавший чистую воду – чуть горьковатую жёсткую воду из водопроводов Афрана. И он испил чашу до дна (в ней было не больше стакана).
Фарс продолжался по сценарию, изложенному Вотаном: Инда, удивляясь самому себе, вспомнил клятву от первого до последнего слова и повторил её, уже не сопротивляясь происходящему. А в голове навязчиво крутилась мелодия, услышанная как-то в ресторации, – помнится, она понравилась Красену: «Такая простая история любви».
И чем решительней Инда пытался выбросить её из головы, тем настырней она всплывала в памяти. Он так увлёкся, что пропустил мимо ушей значительную часть вопросов, на которые отвечал механически.
27–31 августа 427 года от н.э.с. (Продолжение)
Солнце быстро упало за горы – раз, и нет его… Сияющая Тайничная башня на Тигровом мысе послужила яхте маяком, когда стемнело. В доме над морем Инду ждал Вотан. Даже тут, в духоте эланской ночи, его куртка была застегнута наглухо. Не то чтобы Инда удивился, но точно не обрадовался.
– У тебя ко мне какое-то дело? – холодно осведомился он, считая, что один вечер в кругу семьи – его законное право.
– Завтра утром начнется ритуал. Так вышло, что я стал тем человеком, который приведёт тебя в тригинтумвират и поднимет на первую ступень посвящения. Я твой официальный рекомендатель. И уполномочен заранее подготовить тебя к ритуалу.
Инда давно предполагал, что третья ступень посвящения Вотана – легенда для Приора Славленской Тайничной башни.
– Я больше сорока часов трясся в поезде, не зная, чем себя занять. Уверен, ты ехал в соседнем вагоне… – проворчал Инда.
– Я не знал, что меня назначат твоим рекомендателем. Кроме того, есть кое-что, о чем ты имеешь право узнать только накануне ритуала. Некоторая информация, недоступная второй ступени.
– Хорошо, поднимемся на верхнюю террасу – там нас точно никто не сможет подслушать, – криво усмехнулся Инда. – Ты ужинал?
– Да, спасибо.
– А я нет. Можешь ко мне присоединиться, а можешь беспардонно смотреть мне в рот.
Верхнюю террасу освещал ажурный полог из мелких солнечных камней – этот полог Инда считал произведением искусства и в некотором роде гордился тем, что тот хорошо виден с моря.
– Я давно любовался этой подсветкой, но не знал, что это твой дом, – заметил Вотан, выходя на террасу. – Изнутри не менее впечатляет, чем издалека.
– Спасибо, – кивнул Инда. – Присаживайся. Ты продолжаешь настаивать, что бархатный сезон в Афране не стоит менять на уютную деревеньку в горах?
– Я буду откровенен, тем более что завтра ты всё узнаешь сам. Надо быть самоуверенным болваном, чтобы не эвакуировать людей из Афрана. Можно надеяться, что всё пойдет по плану, но рассчитывать на это было бы глупостью. На разработку этого плана ушло более десятка лет и затрачены огромные деньги, он совершенен, но… Как ты говорил? Три сигмы? Кажется, это называется поправкой на дурака.
– Это называется запасом прочности. Но мне совершенно всё равно, как это называть. Так что же за информацию я должен получить непременно сегодня?
– Тебе не терпится? – улыбнулся Вотан – казалось бы, у него была хорошая улыбка, открывающая ровные белые зубы, и не фальшивая вовсе, но Инде она не нравилась.
Может быть, потому, что при этом из глаз Вотана на Инду продолжал смотреть разъярённый зверь Внерубежья.
– Я ещё надеюсь пожелать сыновьям доброй ночи, я не делал этого больше двух месяцев.
– Ради этого священнодействия мы можем и прерваться на несколько минут. Я никуда не спешу. Но, раз ты настаиваешь, начну. И начну немного издалека. Ты, я знаю, не знаток ортодоксального мистицизма…
– С меня вполне достаточно прикладного, – проворчал Инда.
– Ты, может быть, слышал, что одним из направлений ортодоксального мистицизма является изучение символов и в том числе ритуалов. И я как нейрофизиолог неплохо знаком с влиянием ритуала на человеческий мозг.
– Я думаю, ритуал может сильно повлиять на мозг восторженного юноши, но мне, Вотан, за пятьдесят. И я являюсь официальным советником тригинтумвирата потому, что обладаю редким в Обитаемом мире умом.
– Я не умаляю исключительности твоего ума. Твой ум отличается свободой, у него нет обычных для логика шор. Ты способен предположить невозможное.
Вотан будто читал мысли Инды, он даже произносил те же слова, какими Инда говорил сам с собой. И как шарлатан Изветен немедленно раскусил способы Инды втираться в доверие, так и Инда догадался, что слова и жесты Вотана – это «подстройка».
– И тем не менее, ты мыслишь слишком материально, – продолжал Вотан. – Это не недостаток, это особенность, присущая прикладным мистикам. Я же как раз хочу поговорить о нематериальном. Я знаю, прикладные мистики не считают ортодоксальный мистицизм полноценной наукой, но некоторым критериям научности он всё же соответствует. Так вот, прошу тебя просто поверить мне как специалисту в своей области: ритуал влияет на человеческий мозг. Ты прошёл тридцать восемь посвящений, и каждое из них в той или иной степени тебя изменяло. Считается, что в сторону расширения сознания, его освобождения. Завтра тебе предстоит последний, тридцать девятый ритуал. Полное освобождение. Ты не боишься полного освобождения сознания?
– Смотря от чего, – пожал плечами Инда.
Вотан что-то хотел этим сказать. Передать какую-то информацию, очень важную, а вовсе не напугать ритуалом. В его словах крылся подтекст, подсмысл, которого Инда пока не понимал.
– От шор, Инда. От шор, которые мешают управлять миром. Собственно, я и должен предложить тебе выбор: ты имеешь право отказаться от посвящения. Ритуал изменит тебя, ты перестанешь быть таким, какой ты есть сегодня. Ты получишь полное освобождение. Полное.
– Ты говоришь так, будто мне предстоит лоботомия.
– Это недалеко от истины.
– Но ты сам выбрал полное освобождение, не так ли? – Инда пристально посмотрел Вотану в глаза, в которых на этот раз был ледяной холод.
И Инда отчасти понял, на что намекает мозговед: ритуал влияет на человека не в силу своих волшебных свойств – в нём принимают участие такие специалисты, как Вотан. Он заставил Югру Горена шагнуть в ковш с расплавленным металлом, что уж говорить о каких-то «шорах», мешающих управлять миром.
– Да, но это был осознанный выбор.
– А были такие, кто отказался?
– Да. Были и такие. Например, Приор Славленской Тайничной башни. – Вотан посмотрел на Инду более пристально, чем того требовал ответ.
Намекал. Снова на что-то намекал.
– Я не знал, что ему предлагали первую ступень…
– Об этом не принято распространяться.
И тут Инда вспомнил: «А ты мог бы убить ребёнка? Тогда ты действительно готов управлять миром».
– Скажи, ты сейчас объясняешь мне это по обязанности рекомендателя?
– Разумеется, каждому кандидату перед ритуалом предлагают выбор. Отсутствие «шор» – входной билет в мир богов, стоящих над богами…
Именно отсутствие шор позволило децемвирату принять решение о разрушении Славлены. А вовсе не любовь к Афрану, его древним храмам и истории… А Вотан ведь ушёл от прямого ответа… Не сказал ни да, ни нет.
– К сожалению, я, как твой рекомендатель, буду принимать участие в проведении ритуала в несколько иной роли, нежели обычно…
О, а вот это уже понятный намек! Даже слишком.
Не Вотан проведёт «лоботомию», а какой-то другой мозговед. Инде показалось, что Вотан расписывается в своей невозможности что-то изменить. И теперь его разглагольствования выглядели как предупреждение об опасности.
Ещё два месяца назад Инда желал этого посвящения, но жажда с каждым днём становилась всё слабее. А предупреждение мозговеда и вовсе свело её на нет.
И Инда уже подумывал о том, что завтра сможет посадить семью на поезд и с чистой совестью вернуться в Славлену.
– У тебя есть ночь, чтобы принять решение, – продолжил Вотан слишком поспешно – будто не хотел дать Инде возможности отказаться немедленно. – А сейчас я расскажу тебе о том, как будет проходить ритуал.
Его голос баюкал и будто бы гладил по голове: волны необыкновенно приятного тепла лились по телу, а слова ложились в память сами собой, без осознания, анализа. Как заклинание. Инда чувствовал себя котом, которому чешут за ушком…
Инда проснулся среди ночи, от духоты, к которой так и не привык за десять лет жизни в Афране. Чарна, прекрасная, как богиня древней Элании, лежала на боку – в отсветах ажурного полога, пробившихся в окно; блестел шелк сползшей с её тела простыни, будто нарочно сдрапированный так, чтобы с него можно было писать классическое полотно.
«Чего тебе не хватает, Хладан? – спросил Инда самого себя. – Прекрасный дом над морем, красавица-жена, хорошие дети. Завтра ты поднимешься на головокружительную высоту – власти, знания, богатства. Что еще тебе нужно?»
Мысль о том, что Приор Северской Тайничной башни отказался от первой ступени посвящения, не дала уснуть. Как он тогда спросил? Можешь ли ты убить ребёнка?
Нет, в его голосе не было сарказма, когда он сказал: «Тогда ты действительно готов управлять миром».
Нет, не сарказм – он будто завидовал Инде, будто признавал за ним первенство. Инда не хотел избавляться от шор, мешающих управлять миром. Он не рвался к власти – только к знанию.
Но даже ради этого знания не готов был стать другим, он хотел остаться самим собой, иначе знание, к которому он стремится любой ценой, ему просто не понадобится.
В дневниках мальчишки-философа, которому лишь предстояло стать сказочником, Инда нашел много сентиментальных глупостей, мешающих управлять миром. Не эти ли глупости сделали его богом? Айда Очен был уверен, что «человеческий ум, логика, способность мыслить абстрактно побеждают бездумный инстинкт примитивного животного».
И в эту минуту Инда со всей очевидностью понял, что не напрасно сомневался в этом утверждении: не ум, не логика, не умение мыслить абстрактно, а человеческая мораль, способность к эмпатии – вот что возвращает человеку человеческий облик. Ненависть превращает человека в змея, а человечность способна превратить змея в человека.
И не только: она позволяет держать ненависть в узде, ту страшную нечеловеческую ненависть, которую Инда не раз видел в глазах сказочника. Он уснул, лишь когда принял окончательное решение отказаться от посвящения.
27–31 августа 427 года от н.э.с.. Продолжение
* * *
Граду Горена не вернули в Надельное ни на следующий день, ни через два дня, ни через три.
Йера подозревал самое худшее, но в присутствии Звонки говорить об этом с магнетизёром опасался. Та не плакала, но была растеряна, будто не знала, что предпринять. Йера пробовал обратиться в клинику доктора Грачена от имени думской комиссии, но телеграфом ему не ответили, и он отправился туда лично.
В справочном бюро сказали, что пациента по фамилии Горен в клинике нет, но Йера вспомнил, что в прошлый раз, по словам Грады, он лежал во флигеле.
Отдельно стоящих зданий на территории клиники было несколько, Йера долго бродил между ними, обнаруживая вместо нужного отделения то кухню, то прачечную, то котельную. Но в итоге нашел-таки небольшой корпус с красивой башенкой, на дверях которого не было ни табличек, ни надписей, ни звонка.
На стук дверь открыли нескоро: Йера уже собирался развернуться и уйти, когда на пороге появился зевающий врач с недовольным лицом. Однако он узнал Йеру, и недовольство его сменилось нарочито вежливой гримасой.
– Здравствуйте, судья Йелен. Не стойте на пороге, проходите сюда.
Йера удивился и вошел вслед за врачом в помещение приемного покоя. Во флигеле было удивительно бело, но вовсе не надоедливой больничной белизной: лепнина на потолке, вычурные профили оконных рам и филенчатые двери, ниши в стенах и пилястры создавали мягкие тени, отчего белизна не слепила глаза.
Чудотворы богаты, даже в психиатрической клинике им принадлежит лучший корпус…
– Присаживайтесь, – кивнул врач. – Что привело вас к нам, судья?
Йера подумал вдруг, что чудотворы давно его тут поджидали, чтобы задержать под предлогом опасной для общества душевной болезни, а он по глупости сам пришел к ним в руки. И теперь его ни за что не выпустят отсюда…
– Я точно знаю, что в клинику три дня назад привезли некоего Граду Горена, в судьбе которого я принимаю участие. Я хотел справиться о его здоровье, – оглядываясь, ответил Йера.
И почти не сомневался, что врач станет отрицать факт того, что Горен в клинике.
– В таком случае у меня не очень хорошие новости, судья. – Врач вздохнул.
Йера сначала удивился ответу: если чудотворы не скрывают присутствие здесь Горена, то зачем спрашивать о целях визита Йеры? И только потом испугался.
– Нет-нет, Града Горен жив, – поспешил продолжить чудотвор. – Он перенёс апоплексический удар, и жизнь его всё ещё в опасности. Но за ним наблюдают лучшие врачи Славлены, а потому надежда на выздоровление есть, и немалая.
Йера зажмурился, будто от боли. Инда – негодяй, негодяй! Он знал, что его «опыты» могут плохо закончиться! И не остановил их! Он любой ценой – даже ценой жизни Горена! – хотел узнать, что было в том проклятом письме…
Йера тоже хотел бы это узнать, но не так! Не убивая Граду и не доводя его до удара!
– Я мог бы его навестить? – глухо спросил он, стараясь не выдать отчаяния и ненависти к Инде.
И снова получил неожиданный ответ:
– Не сегодня. Горену нельзя волноваться, мы опасаемся повторного кровотечения, а его сейчас может вызвать даже небольшое повышение давления. Но уверяю: он в надежных руках.
– Когда я могу к нему приехать?
– Я думаю, не раньше, чем через пять дней. Доктор Вотан включил вас в список близких Горену людей, встреча с которыми скажется на нем благотворно.
– А кто ещё включен в этот список, вы могли бы мне сообщить?
– Некто Ждана Изветен, Звонка Деенка, Збрана Горен и Славна Горенка.
– Збрана Горен? – Йера не удержался от удивленного восклицания.
– Это опекун Грады, если я ничего не путаю.
– Збрана Горен пытался убить его отца и, по сути, убил! Появление этого человека, я думаю, приведёт Граду в гораздо большее волнение, чем мое или Изветена! Немедленно сообщите об этом вашему доктору Вотану!
22–28 августа 427 года от н.э.с. Исподний мир (Продолжение)
– Спаска, не подходи к нему, слышишь? – Волче закашлялся снова, и она зажмурилась – ему было больно.
Ему было страшно. Он не мог двигаться, не мог её защитить.
– Доктор, не мучьте его. Скажите ему…
Чудотвор подумал ещё немного и вернулся к постели, но сел не сразу – посмотрел на Волче сверху вниз и сказал:
– Перестань. Я врач, я не могу передать ребёнка в руки Особого легиона. Даже очень сильного и опасного ребёнка.
– Я не верю, – процедил Волче в ответ.
– А что, убил бы меня, если бы мог? – Чудотвор сел на стул.
– Конечно.
– Я спас тебе жизнь.
– Я для неё… Всё это – для неё. Жизнь ничего не стоит по сравнению с ней. Она разрушит ваши храмы, и вы ничего с этим не сделаете. Слышите?
– Разрушит, разрушит, – проворчал чудотвор с улыбкой. – Обязательно несколько раз в день делай так же, как сейчас. Чуть напрягайся, как будто хочешь встать. Но только чуть – чтобы не было больно. Сейчас больно?
– Уходите… – Волче скрипнул зубами. – Я… охрану позову.
– Не позовешь. Да и чего их звать – вон они толпятся. И если меня отсюда выведут со скандалом – это как раз то, на что я надеялся. Надёжно, правда? С чистой совестью доложить, что меня сюда больше не пустят.
– Я вам не верю. Вы – злые духи. Вы приходите и говорите с нами сверху вниз. Вы Государя на «ты» зовёте, как мальчика в трактире… Вы смеётесь над нами, жить нас учите, учебники диктуете… Как кости собакам со стола… Жизнь мне спасли? Думали, я вечно благодарен буду?
Он тяжело дышал, и на лбу у него выступил пот.
– Да я не возражаю, – пожал плечами чудотвор. – Но я же сказал: чуть напрягайся, не сильно. И пока не так долго.
– Вы на татку моего похожи, – сказала Спаска. – Не обижайте его. Он же не может вас ударить, а вы пользуетесь.
– Пусть выговорится. Слышал? Продолжай, продолжай! Мы пятьсот лет сосали кровь вашего мира, можем пять минут послушать, что о нас думают. И, понятно, литром крови Крапы Красена нам от вас не откупиться, – доктор говорил спокойно, медленно, с лёгкой улыбкой.
– Шутите? – Волче уронил голову на подушку.
– Нам не до шуток. Мы вас боимся. Вашей ненависти. – Доктор обернулся к Спаске. – А багульника ему сегодня больше не давай. Он возбуждает.
– Это не из-за багульника. – Спаска покачала головой.
– Да я не сомневаюсь в твоих способностях. Я говорю, что на сегодня возбуждения достаточно.
И тут Спаска догадалась – и на сердце снова стало легко и спокойно. Всё объяснилось вдруг с поразительной простотой.
– Доктор, вам приказали… это сделать?
– Да, – ответил доктор как бы между прочим. – У нас правда тебя испугались. Я надеялся, что больше сюда не приду.
– Но вы ведь… придете? – спросила Спаска. – Правда?
– Мне нравится твой парень. – Он посмотрел на Волче. – И Крапа к нему привязался. Слушай, Волче, а ты и про Красена так же думаешь? Что он злой дух… Что с барского плеча учебники жалует?
Волче резко отвернулся:
– Нет.
– А почему?
Волче не ответил, продолжая смотреть на стену.
– Доктор, он так вообще не думает, – ответила за него Спаска. – Он и про вас так не думает.
– Не надо за меня говорить. – Волче повернул к ней голову – сердился. – Красен – он честный. Он как Славуш. Он всё отдаст, что у него есть.
– Он же Государя на «ты» зовет, как мальчика в трактире? – усмехнулся чудотвор.
Волче снова отвернулся к стене, и Спаска поспешила переменить тему:
– Скажите, а зачем нужно двигаться? Я думала, надо лежать…
– Завтра утром проснёшься – попробуй полчаса пролежать неподвижно. Это во-первых. А во-вторых…
Доктор забросал Спаску множеством умных слов Верхнего мира: гемодинамика, атрофия, гипоксия, контрактура… Но, как ни странно, ей всё было понятно.
Только когда чудотвор ушёл, она подумала: почему он не сразу решил нарушить приказ? Зачем хотел, чтобы его выгнали со скандалом? И догадалась: ему чем-то угрожали. Чем-то очень важным, ведь угрожают только важным.
Она так и не уснула до появления Вечного Бродяги – а он теперь появлялся всё ближе и ближе к утру, словно догадывался, что ритуал, придуманный Государем, гораздо красивей выглядит на рассвете.
Волче проснулся, когда она вернулась, и очень строго велел ей идти в постель, а не сидеть на полу.
– Вы как баба Пава… – улыбнулась Спаска, но вдруг вспомнила непристойно задранную рубаху, свесившуюся с кровати голову и невидящий взгляд няньки.
А потом и нож в глазу у Верушки. Ей снова приснился человек с соколом на краге, читавший список гвардейцев. И проснулась она от собственного вскрика, в темноте отдельной спальни, – ставень был прикрыт и свечи не горели.
Она хотела вскочить с постели – убедиться, что это был сон, что Волче жив и рядом с ней. Но Спаска вспомнила, что собиралась не двигаться полчаса…
Страх из кошмара сменился страхом перед одиночеством, она никогда не любила оставаться одна в комнате – ей гораздо лучше спалось под шум пирушек отца. Не выдержав и пяти минут неподвижности, Спаска поднялась и прямо в рубахе, босиком пошлепала к Волче.
Сиделка кивнула ей и поспешила к выходу.
– Пол каменный, холодный, – сказал он. – Змай не разрешал тебе ходить босиком.
– Он считал, что от этого на ногах будут цыпки, а это ерунда. – Спаска присела в мягкие перины, постеленные у изголовья. – Я хочу скорее с вами пожениться. Чтобы мы спали вместе.
Волче уставился на неё изумленно, будто она сказала какую-то скабрезность, которой он от неё не ожидал.
– Я боюсь спать одна в комнате. Верней, не спать, а просыпаться.
* * *
Заявление Важана и смутило Крапу, и заставило сомневаться, но, когда Хладан спросил о Йелене, Крапа догадался: заявление Важана – ответ на сообщение о разрушении храмов. Скорей всего, Хладану доподлинно известно о встрече профессора с судьей.
Но как невозможно Хладан проницателен! Сверхъестественно догадлив. Разумеется, Явлен немедленно донёс храмовникам о возможном крушении храма Чудотвора-Спасителя. И если до этого они колебались, рассчитывая получить Спаску в своё распоряжение, то теперь у них не осталось сомнений: девочку необходимо уничтожить. Любой ценой.
Впрочем, у них была для этого и более веская причина, чем домыслы Хладана: они ждали появления Спаски на стенах замка Сизого Нетопыря и боялись второго удара по складам с боеприпасами.
А Государь как будто ничем не выдал своих планов, сосредоточив войска на подступах к замку – не менее пяти армейских легионов, собранных в основном из наёмников, – Храм противопоставил ему три гвардейских легиона (в том числе рухский и лиццкий), наёмный легион и бездымный порох.
И тем не менее дата крушения храма Чудотвора-Спасителя была назначена: двадцать первое сентября. Об этом неожиданно узнал Явлен – скорей всего, обменялся информацией с Особым легионом.
Семнадцатого числа армейским войскам предписывалось покинуть земли Чернокнижника, прибыть в Хстов они должны были вечером двадцатого.
Уводя войска с земель Чернокнижника, Государь оставлял замок уязвимым – по сути, жертвовал замком в пользу Хстова. Но и первый легат гвардейцев не был дураком, чтобы отдать Хстов за столь сомнительный трофей.
В Хстове Храм терял преимущество, которое давал бездымный порох – в уличных боях пушки бесполезны, – а потому начать военные действия храмовники должны были в ближайшие дни, чтобы не выпустить армейские легионы с Выморочных земель.
27–31 августа 427 года от н.э.с.
Прошло два дня после «блестящего» выступления Инды в Думе, и Афран наконец-то прислал решение: с первого сентября Инда официально становился консультантом децемвирата и вступал в «совет тридцати» полноправным членом.
К тридцать первому августа ему предписывалось явиться в Афранскую Тайничную башню для принятия посвящения.
Несмотря на публичное заверение общественности в отсутствии угрозы, децемвират прислал Приору категоричное распоряжение: второго сентября начать полную эвакуацию населения в горные районы Натании и завершить её к пятнадцатому сентября. Была в приказе и ещё одна деталь: не чинить никаких препятствий (и тем более вреда) приемнику мрачуна Йоки Йелена – официально и за подписью Гроссмейстера.
Впрочем, Назван всё равно ничего не смог сделать, и вряд ли обстоятельства были против него. А Явлен сообщил дату крушения храмов Хстова – после завершения эвакуации оставалось довольно времени и на устранение нештатных ситуаций, и на вывоз ценностей.
Вот только Триумфальную арку с площади Айды Очена (Чудотвора-Спасителя, ха!) не вывезти в горы Натании. И колоннаду царского дворца, и берега Лудоны, деревья и пруды из парка Светлой Рощи…
Не вывезти свежесть северной весны и печаль северной осени, блёклых полутонов здешней природы, туманных рассветов и солнца, уходящего в Беспросветный лес.
Да, когда-нибудь (если Йока Йелен, конечно, прорвёт границу миров) здесь снова поднимутся леса и рощи, будут выстроены дома, вокзалы, триумфальные арки, заводы и школы, разбиты парки, выкопаны карьеры и пруды. Но Инда до этого времени не доживёт. И вряд ли когда-нибудь снова будет ждать Ясну Йеленку в увитой плющом беседке посреди сада.
И вряд ли следующий апрель будет похож на предыдущий – солнечных дней в Обитаемом мире заметно убавится. Это осень. В начале осени всегда кажется, что кончается жизнь.
Инде не хотелось уезжать даже на пять дней, ему казалось, что некуда будет вернуться. Но он собирался выехать в Афран в ночь на двадцать девятое, чтобы тридцатого к вечеру быть на месте. Кроме посвящения, следовало ещё позаботиться о безопасности собственной семьи…
Обещанные мозговедами шесть дней, необходимые младшему Горену на восстановление сил, истекли очень кстати – Инда надеялся узнать что-нибудь сто́ящее перед тем, как доберется до Афрана, это (как всегда почему-то) казалось ему важным.
Развязывало руки?
В клинике Инда пережил много неприятных минут, у Горена в самом деле случился удар. Нет, Инда не испытывал угрызений совести (только ненависть к Вотану), он боялся одного: Горен умрёт, но так и не вспомнит, что за письмо бесследно исчезло из кабинета его отца. Настолько важное письмо, о котором Горена-младшего заставили забыть.
Впрочем, если Горен и вспомнил о чём-то, то всё равно не мог об этом сказать, и врачи не гарантировали Инде, что он вообще когда-нибудь заговорит, даже если выживет. Речи о возвращении Горена в Надельное не шло, врачи забросали Инду умными словами: «аневризма», «гипертензия», «ликвор». Понял он, пожалуй, только «повторное кровотечение».
Из Центральной славленской больницы вызвали трёх лучших специалистов, включая нейрохирурга, и требовать у врачей спасения жизни Горена было бессмысленно – они и так делали всё возможное.
Успокаивало лишь то, что Вотан тоже должен был уехать в Афран.
Зной обрушился на Инду при выходе из вагона, хотя время двигалось к закату.
Будто от печки, от белой мостовой волнами поднимался жар, белые постройки (традиционные здесь) слепили глаза, сухие жёлтые травы стелились по железнодорожной насыпи, ветви фруктовых деревьев гнулись под тяжестью перезрелых плодов и едва не дотягивались до земли из-за глухих беленых оград.
Здесь ничто не говорило о приближении осени. Загорелые до черноты сыновья с выбеленными солнцем волосами, молодая (гораздо моложе Ясны), красивая и умная (намного умней Ясны) Чарна Хладанка, скромный (белого цвета) дом над морем, мраморная лестница с террасами, спускающаяся к набережной (его, Инды, личной набережной), яхта под поднятым парусом у причала…
Сыновья ждали приезда отца… Он не стал обманывать их чаяний и согласился выйти в море на яхте. Наверное, в последний раз в жизни.
В кармане у Инды лежало три билета до Натана, на завтрашний дневной поезд. Белые дворцы и храмы прошлого, культурное наследие Элании, так хорошо видимые с воды, всколыхнули в его сердце сожаление, но не боль.
Да, история Славлены не столь богата и глубока, но у Славлены тоже есть история. И её небогатую историю принесут в жертву эланским дворцам и храмам.
22–28 августа 427 года от н.э.с. Исподний мир
Государь забрал Спаску у господина Красена среди бела дня, когда чудотвор был в Верхнем мире.
Видимо, это стало неожиданностью для гвардейцев, потому что их попытка оказать сопротивление четырём армейским бригадам была жалкой и безрезультатной.
Спаску и Волче поселили в роскошных покоях Тихорецкой башни, устроенных именно для них, окружили множеством слуг, лекарей и сиделок, армейцы не только охраняли подступы к башне, но и постоянно крутились возле покоев. Только окна в богатых комнатах были узкими, даже днём там царил полумрак, и приходилось жечь множество свечей, от чего духота чувствовалась ещё сильнее.
Красен не обманул, и доктор Назван появился в Тихорецкой башне следующей же ночью и потом снова приезжал по ночам – не каждый день, конечно. И не в карете Красена, как раньше, – Красен опасался, что за ним присматривают люди из Особого легиона.
Говорил доктор мало, но Спаска ловила каждое его слово, следила за его лицом, и он иногда удивлялся её вопросам, полагая, что она умеет читать мысли. А она благоговела перед ним, считая, что его появление – уже чудо и пока доктор приезжает, с Волче ничего не случится.
Понимала, что от доктора теперь ничего не зависит, но верила: если он не хмурит брови, не смотрит отрешенно в стенку, не замолкает на полуслове – значит, всё хорошо. Он знал гораздо больше Милуша – как все лекари Верхнего мира, – и Спаска жалела, что отец вместо учебников по естествознанию не приносил ей книг чудотворов по врачеванию.
Как-то раз она спросила доктора об учебниках, и в следующий раз тот привёз ей огромный и удивительно красивый анатомический атлас. Она колдовала почти каждую ночь, и Государь в самом деле превратил это в величественный ритуал – вихри над башней освещались огнями фейерверков и собирали толпы любопытных.
Волче начал хорошо и с удовольствием есть, приставленный к ним повар исполнял любые их прихоти, а тем более требования доктора Названа. Спаска старалась пореже давать Волче маковые слёзы, и сам он просил их только однажды – после тяжёлой дороги в Тихорецкую башню, – но теперь его выматывали неподвижность и беспомощность, подтачивая волю.
Он сам как-то сказал ей:
– Ты правильно говорила: я хочу их не потому, что больше не могу терпеть, а наоборот – не могу терпеть, потому что хочу выпить глоток… Мне… слишком хорошо делается от них, сладко…
Из этих грёз тоже не было выхода… Верней, выход совсем не хотелось искать. И если раньше Волче сразу засыпал, едва боль успокаивалась, то теперь, бывало, говорил со Спаской – о том, о чём никогда не стал бы говорить без маковых слёз.
– Ты не думай, я не жалею. Я нисколько не жалею. Но я не знаю, хватило бы мне силы во второй раз… так же… Во второй раз я бы не побоялся голову об угол разбить. Я ведь побоялся. Надеялся на что-то… Если бы я знал…
– …Ты только сейчас не бросай меня… Потом, ладно? Не сейчас, сейчас я не смогу. Когда полегче станет, ладно? Помнишь, тогда, в замке, ты просила меня остаться? А я… не остался. А теперь вот сам прошу… Я тогда думал, надо каждую минуту беречь, пока ты меня любишь.
– …Мне сейчас так жить хочется… Потому что ты со мной. Я ведь поверил, что у нас с тобой дети будут, дом… Это я потом понял, что я теперь калека. И, знаешь, я как выпью маковых слёз, мне кажется, что это ничего. Ведь ничего, правда?
– …Я устал очень. Глупо, да? Лежу всё время – и устал. А так иногда потянуться хочется. И ноги хочется согнуть. Или на бок повернуться.
Сначала Спаска ревновала его к сиделкам (их было семь или восемь, и все – немолодые, приветливые и добрые женщины), не хотела, чтобы кто-то кроме неё ухаживал за Волче, но очень скоро поняла: Волче слишком застенчив, чтобы позволить ей выполнять грязную и иногда тяжёлую работу сиделок.
Их он тоже скоро начал называть «мамоньки». Раны и ожоги заживали на нём плохо, медленно, иногда гноились – совсем не так, как у отца. Многочисленных лекарей Волче беззлобно звал извергами, хотя они слушались доктора Названа и Спаску, а уж она-то ревностно следила, чтобы они не причиняли Волче лишних страданий.
Думать о Государе, о разрушении храмов, о том, что происходит за стенами башни, Спаске было некогда, да и неинтересно. Ничто её не волновало, кроме Волче.
В тот вечер – кажется, это был вечер пятницы, Спаска потеряла счет дням, – Волче стало хуже. И Спаска знала почему: днём на площади раздался вдруг крик сокола. Волче вздрогнул и покосился на окно – его ужас толкнул Спаску будто невидимый камень: осязаемый, судорожный и холодный.
Она вспомнила человека с соколом на краге, в полутьме камеры с крысами, – и его монотонный голос, читавший список гвардейцев. Спаска часто дремала днём – Волче, в отличие от неё, привык просыпаться с рассветом, и она старалась в этот миг быть рядом с ним, а потому не высыпалась.
Она видела его сны, которые неизменно из маковых грёз переходили в кошмары. В грёзах он смотрел на мир обоими глазами и, развернув плечи, ходил по улицам Хстова, легко взбегал вверх по лестницам и носил Спаску на руках. Она знала, что этого не будет никогда.
В кошмарах он видел лицо человека с соколом на краге… И лучше бы Спаске никогда не слышать слов, которые говорил этот человек.
В тот день ей приснился собственный кошмар: монотонный голос, читавший список гвардейцев. Она с ужасом ждала, когда же он дойдёт до имени Волче, и вскрикнула, когда его имя прозвучало. Вскрикнула и поняла, что выдала его своим криком!
– Что ты, маленькая? – спросил Волче, когда она распахнула глаза, – огонь свечей показался ей сперва светом забытого в камере факела.
Спаска не сразу смогла ответить – сердце стучало быстро-быстро, дыхание сбилось. Будто это случилось наяву, а не во сне.
– Нет-нет, мне просто сон приснился.
– Надо на кровати спать, а не сидя на полу, – улыбнулся он.
– Я не хочу на кровати. Я с вами хочу. Я на кровати все равно не усну – буду всё время про вас думать. Вы сейчас пить хотите, я вижу. А если бы я на кровати спала, как бы я это узнала?
– Я бы подождал, пока ты проснёшься.
Спаска ничего не сказала – только покачала головой. Крик сокола всё ещё звучал у Волче в ушах, хоть он и казался спокойным. А к вечеру ему стало хуже, он молчал и дышал… осторожно.
Спаска нашла у него на шее бьющуюся жилку – сердце трепыхалось часто и беспомощно. Но горячки не было, Спаска очень боялась горячки…
– Вам больно дышать? – спросила она.
– Нет. Кашлять больно.
Доктор Назван приехал поздно, после полуночи, и Спаска, конечно, уже давно заварила тра́вы от кашля – лекари ничего в этом не понимали, не видели разницы между кашлем сухим и влажным, верхним и нижним. Но в этот раз доктор подолгу отрешённо смотрел в стенку и замолкал на полуслове…
– Это что-то ужасное, да? – решилась спросить Спаска после того, как чудотвор долго и внимательно прослушал грудь Волче трубкой c раструбом.
Тот молча покачал головой.
– Это бронхит. Это нормально. Нужно делать дыхательные упражнения и растирания, иначе он никогда не пройдёт. И вообще – пора начинать понемногу двигаться.
– Как? Как это – двигаться? – Спаска была уверена, что главное для любого больного – покой.
– Если всё время лежать неподвижно, останешься без рук и без ног. – Доктор снова уставился в стену.
– Нет, правда, это нестрашно? – снова спросила она.
Чудотвор медленно покачал головой.
– Если не перейдёт в воспаление легких. В грудную горячку в смысле.
Он не лгал, но…
– А если перейдёт? – еле-еле выговорила Спаска.
Доктор вздохнул и сказал, пряча глаза:
– Я готов вместе с вами перебраться куда-нибудь подальше от Хстова… Здесь я долго оставаться не могу, но в каком-нибудь тихом месте…
Неужели все так серьёзно? От испуга Спаска хватала воздух ртом и не могла выговорить ни слова. Куда угодно, на край света – если Волче что-то угрожает, она готова бежать за тридевять земель, лишь бы доктор-волшебник не оставлял его.
Волче смотрел на чудотвора как-то странно, с испугом смотрел, с горечью… А потом позвал:
– Спаска…
Обычно он Спаской её не называл. Говорил «девочка» или «маленькая».
– Что?
– Принеси мне… ещё той настойки от кашля.
– Вот же она, что вы… – удивилась Спаска.
– Нет, не этой. Другой. – Волче посмотрел на неё в упор.
И Спаска догадалась: он хочет, чтобы она вышла. Оставила их с доктором вдвоем. Как будто они оба собирались что-то от неё скрыть. Она уже собиралась отказаться и даже мотнула головой, но взгляд Волче стал умоляющим.
Он не мог двигаться, а потому было как-то нечестно не выполнить его просьбу.
– Хорошо. – Спаска пожала плечами. – Я сейчас.
Она не собиралась далеко идти – прикрыла дверь, оставив в ней щелку, и прислушалась.
– Уходите, господин Назван, – сказал Волче, немного подождав. – И никогда больше не возвращайтесь. Пожалуйста.
«Пожалуйста» он добавил будто бы нехотя.
– Как скажешь, – ответил доктор и поднялся, с шумом отодвинув стул.
Он сделал это с облегчением: Спаска ощутила, как осязаемая тяжесть свалилась у него с плеч. Но…
Это потому, что Волче не хочет уезжать из Хстова, не хочет, чтобы Спаска ехала с ним, – тогда она не сможет разрушить храм Чудотвора-Спасителя! Ему ничего, ничего больше не надо кроме разрушенного храма!
Она распахнула дверь и хотела крикнуть, что не станет рушить храм, но Волче повернулся к ней и сказал, очень громко:
– Не входи! Закрой двери.
Звуки в стенах башни то на удивление быстро гасли, утопая в гобеленах, то, наоборот, гулко разносились по её закоулкам. Этим словам ответило долгое дребезжащее эхо, и тут же к Спаске подскочил молодой заспанный армеец.
– Всё в порядке? – спросил он, озираясь.
– Да. Закройте двери, – ответил Волче так же громко и твердо.
Армеец потянул ручку на себя, и Спаска услышала голос доктора:
– Ты хорошо подумал?
– Да, – ответил Волче холодно, но за этой холодностью Спаска почувствовала ненависть. И добавил:
– За всем, что делают чудотворы, стоит их интерес. Выгода. Не так ли?
– Нет, не так, – проворчал доктор и направился к двери.
Он будто этого и добивался. Но почему? Зачем? И слов его Спаска не поняла. Она распахнула дверь и шагнула навстречу чудотвору – он приостановился, и лицо у него стало задумчивым.
– Спаска… – Волче глотнул воздуха и закашлялся. И с трудом, хрипло продолжал:
– Я никуда не поеду. Ты слышишь? Он обманул тебя. Подумай сама, я просто умру по дороге… в тихое местечко. Он это знает. Он лжёт тебе. И я понимаю зачем.
Спаска на миг представила Волче в тряской карете, подскакивающей на ухабах, вспомнила, с каким трудом его везли в Тихорецкую башню – по ровной мостовой – и как ему было плохо после этого, как долго он приходил в себя и просил маковых слёз… И поняла, что Волче прав: он может не пережить дороги. Не сейчас.
А это значит, доктор думал вовсе не о нём? Ком подкатил к горлу: волшебник, который умеет творить чудеса? Который спас Волче? Неужели он сделал это только для того, чтобы украсть её сердце?
Ком в горле становился всё тверже, слёз не было, но глаза резало так, будто в них насыпали перец.
– Позовите охрану, – тихо сказала Спаска армейцу. И тут же испугалась этого шага.
И вообще испугалась – как тогда, на тракте, встретив заграждение из валунов. Ведь если чудотвор захочет, она сделает всё, о чем он попросит. И поедет туда, куда он скажет.
Потому, что вся армия Государя не может сохранить Волче жизнь… И доктор будет беречь жизнь Волче, чтобы Спаска его слушалась…
– Останьтесь, – сказала Спаска, глотая твёрдый болезненный ком. – Не уходите. Можете не обманывать меня – я поеду, куда вы скажете. Моя жизнь – она всё равно ваша, доктор. Понимаете? Я поеду, только вы… сделайте, чтобы Волче выздоровел. Не надо его никуда везти. Хотите – пусть меня Особый легион отвезёт туда, куда вам надо, а вы с ним здесь будьте.
Глазам стало ужасно больно, и ком в глотке перевернулся, перебил дыхание.
– Мои камни… невидимые камни – они сильней ваших, – она всхлипнула без слёз. – Во много раз. Но я бы никогда – слышите? – я бы никогда не причинила вам вреда. Останьтесь. Вы обещали показать дыхательные упражнения…
– Что ты говоришь? – Волче судорожно вздохнул. – Какие упражнения? Он хотел выманить тебя из башни. Как Свитко! Он меня готов был ради этого убить!
– Доктор, скажите ему, что это неправда. Пожалуйста, скажите. Вы ведь не хотели, правда? Его убить…
– Нет, не хотел, – усмехнулся доктор. Он не лгал. – Но твой парень – он догадливый. Слишком.
24–25 августа 427 года от н.э.с. Продолжение
Инда кивнул. Как в Откровении. Но совсем не так, как в головах обывателей: сначала прорыв границы миров, который приведёт к падению свода.
Приор наконец вынул из кармана сложенный вчетверо листок с «опровержением». Инда взял его нетерпеливо, развернул, едва не порвав… Повторять с высокой думской трибуны эту чушь не очень хотелось: чудотворы уверяли общественность, что обрушить свод никому не под силу, а гомункула, способного прорвать границу миров, создать невозможно.
Но… обещали повесить мрачуна Важана и уничтожить Врага. А то, что прочесть эту чушь поручили именно Инде, больше напоминало последнюю проверку на лояльность…
– Не проще ли сказать, что заявление Важана – подделка? – кисло спросил Инда.
– Афран против. Я спрашивал об этом. У меня на примете даже был человек, которого можно загримировать под Важана. И обычно мы сами писали тексты выступлений наших людей в Думе. Инда, скоро ты поднимешься на первую ступень посвящения и поймёшь, что это значит. А я… могу только догадываться. – Приор грустно улыбнулся и окинул взглядом зимний сад.
Догадываться, в сущности, не о чем: так мило со стороны профессора принять ответственность на себя – как и положено абсолютному злу. Так замечательно укладывается в далеко идущие планы чудотворов!
– Послушай, может, Важан и не блефует, но я догадываюсь, на чем он строит свои планы.
Инда не стал рассказывать о пророчествах Югры Горена, но показал отчёты из Исподнего мира: одно только предположение о том, что девочка, получающая силу Йоки Йелена, может разрушить Хстов, напугало Приора. Нет, не падения свода он испугался – он испугался того, что произойдет это слишком близко к Славлене…
– И что ты предлагаешь? Убрать из Хстова девочку-призрака? – усмехнулся Приор.
– Да. Вотан уже доложил?
– Нет, не Вотан – сам Назван. Я подтвердил приказ, конечно: не выставлять же тебя в дурном свете. Но мне кажется, ты поторопился.
– В Хстове её убьют храмовники, а это расходится с официальной стратегией максимального сброса энергии. И, возможно, приведёт к смерти Йелена.
– Ты же сам ещё месяц назад настаивал на том, чтобы её доставили в Хстов!
– Месяц назад она раскручивала вихри, а это не такое сильное оружие, как направленный удар. И храмовники нас слушать не станут. Им нет дела до стратегии максимального сброса и жизни Йоки Йелена.
– В любом случае пугать Названа не стоило – это неэтично.
– Наплевать. Мне надоели эти высокодуховные сопли. Красен, Сребрян, теперь ещё и Назван… Шутник… Все хотят на ёлку влезть и зад не ободрать. Будь что будет – никто и пальцем не шевельнёт, чтобы не отяготить свою драгоценную совесть. Ведь не убить прошу – обмануть!
– Инда, а ты мог бы убить ребёнка? – отстранённо и даже мечтательно спросил Приор.
– Да, – жёстко ответил Инда.
– В самом деле? Не ради красного словца?
– В самом деле.
– Тогда ты действительно готов управлять миром. – Приор покачал головой. – Когда-нибудь ты войдёшь и в децемвират.
– Если будет чем управлять… – проворчал Инда.
Ради денег и власти убивать не стоит. Ни женщин, ни детей. Он подумал вдруг, что Важан опирался вовсе не на тщеславие… Профессор не только готов – он уже управляет миром.
Снова ехать в Храст, да ещё и среди ночи, – это было бы слишком… Инда отбил телеграмму о немедленном вызове и Явлена, и Красена в Славленскую Тайничную башню и отправился домой – отдохнуть хотя бы часа три.
Сон не шел. Догадки догадками – у Инды не было доказательств того, что девочка разрушит Хстов. Заявление Важана мог спровоцировать любой другой факт. Красен, даже если что-то знает, никогда об этом не скажет, но вдруг? Ведь это и его мир тоже!
Явлен глупей, вряд ли задумывается о судьбах двух миров, но зато выложит всё, что ему известно. И будет рыть землю, исполняя приказы Приора. Жаль, жаль, что в этой игре на стороне Инды оказался именно он…
Как только на смену размышлениям приходила блаженная дрёма, так сладкое головокружение сменялось ощущением падения, провала. В ушах грохотало Внерубежье, пожирающее Беспросветный лес; словно соломинки, летели по сторонам стволы вековых деревьев, сталкивались с глухим страшным стуком и неслись прямо в лицо – Инда вздрагивал, пытаясь вскинуть руки, и просыпался.
Он не боялся бессонницы, даже любил состояние возбуждения, которое не даёт уснуть, – он не думал, что это возбуждение может быть изматывающим кошмаром. И в этом изматывающем кошмаре появилась вдруг картина, нарисованная младшим Гореном: девочка с постриженными волосами перед храмом Чудотвора-Спасителя.
Не Хстов – весь Хстов рушить необязательно. Достаточно разрушить храмы.
Как и следовало ожидать, едва Инда заснул нормальным здоровым сном, его тут же разбудил дворецкий: Красен и Явлен прибыли в Тайничную башню.
Они пели в один голос, словно сговорились заранее: девочка нужна Государю как оружие на стенах замка Сизого Нетопыря. Явлен проявлял даже большее рвение, нежели Красен, доказывая это: Особый легион – разведка и контрразведка храмовников – докладывал чудотворам обо всех передвижениях армейских легионов, обо всех письменных и устных распоряжениях Государя, и казалось, что во дворце нет ни одного преданного ему человека – одни шпионы, – настолько хорошо Явлен был осведомлён.
Колдовство на стенах Хстова – лишь противовес проповедям Надзирающих, без этого армия Государя могла и развалиться. Три легиона наёмников трудно удержать одним только золотом, если они напуганы отлучением от Храма и вечными муками в Кромешной.
Странно устроены люди – они непременно хотят воевать на стороне Добра, постоять за Зло с оружием в руках никто не стремится, даже за деньги им это неприятно.
– И что же мешает Государю разрушить хстовские храмы? – едко поинтересовался Инда.
– Страх, конечно, – невозмутимо ответил Красен. – Нескольких дней солнца над Хстовом маловато, чтобы объявить себя новым Добром.
– Красен, Добром объявит себя победитель – когда победит. И совершенно неважно, что об этом думают люди до начала войны.
– В данном случае важно, – возразил Явлен. – Победит тот, кто перетащит на свою сторону как можно больше людей. Крушение храмов в Хстове не прибавит Государю популярности, а, наоборот, оттолкнёт множество преданных ему простолюдинов. Нет, он не пойдёт на этот шаг. Не теперь. Нужен минимум год – до нового урожая. Нынешний урожай никакое солнце над Хстовом не спасёт.
– Опять же, Хстов – это не весь Исподний мир, – добавил Красен. – Крушение храмов приведёт к затяжной войне против всех. Государь, конечно, заносчивый мальчишка, но его первый легат не такой дурак, как он.
В один голос! Поют в один голос! Словно отрепетировали доклад заранее. Но Явлен-то не страдает излишней сентиментальностью… Значит, и с ним поработал Вотан?
– Красен, послушайте… – Инда посмотрел в потолок, а потом – по сторонам. – Послушайте… Представьте на минуту, что я прав. Просто представьте. И скажите, какие факты – факты, а не домыслы – противоречат этому моему утверждению.
– Вы полагаете, храмовники будут безропотно взирать, как девочка выйдет на середину площади Чудотвора-Спасителя и начнет рушить храм? Когда все видели, что она устроила в башне Правосудия? Нет, они выставят весь хстовский гвардейский легион, чтобы этого не произошло. А это значит, что Государь для защиты девочки должен выставить два армейских легиона. Столько людей у него в Хстове нет – все они возле замка.
– Девочка сметет хстовский гвардейский легион одним ударом, – поморщился Инда.
– Хладан, простите, но вы ничего в этом не смыслите, – усмехнулся Красен. – Чтобы обезопасить себя, девочке нужно будет сровнять с землей все здания в радиусе прицельной дальности тяжелого арбалета. Убить девочку нетрудно, а вот взять её живой практически невозможно. При угрозе храму Чудотвора-Спасителя храмовники её убьют, и, думаю, Государь об этом догадается. Нет, он не станет рисковать жизнью девочки.
– Это снова домыслы, Красен. Домыслы, а не факты.
– Я извиняюсь, но угроза храмам со стороны девочки – тоже домысел, а не факт. – Красен еле заметно улыбнулся – и, как бы он ни стремился скрыть свои переживания, в этой полуулыбке проскользнуло торжество.
– Если мы не примем во внимание этот домысел, нам грозит падение свода, – тихо и зло ответил Инда.
– Нам в любом случае грозит падение свода, – ответил на это Красен. Так же тихо и так же зло.
– С чего вы взяли?
– Вы считаете, что заявление Важана – блеф?
– Откуда вам известно о заявлении Важана, Красен?
– Нам рассказал об этом дежурный возле портала, – невозмутимо пожал плечами тот.
– Скажите, Красен, вы виделись с Йеленом? Со старшим Йеленом, разумеется… – Инда не сразу заметил, что повышает голос.
– Да. И вам известно об этой встрече. Это было… в середине июля, если я ничего не путаю.
– А как вы считаете, где он мог взять экземпляр энциклопедии Исподнего мира? Все тринадцать томов?
– Это был мой подарок, – ответил Красен ничуть не смутившись.
Отсутствие смущения вывело Инду из себя, но он тут же понял, что спокойствие Красена, его умение владеть собой в данном случае повернётся против него, Инды, стоит ему сорваться. А ведь хотелось обратного – заставить Красена волноваться.
– Очень мило. – Инда сжал губы. – Так значит, вы не виделись с Йеленом в ближайшие несколько дней?
– Нет. – Красен нисколько не боялся смотреть Инде в глаза, и взгляд его был бесстрастным, не принимавшим брошенный вызов.
Ничего не добившись, Инда посоветовал Явлену довести столь важный «домысел» до сведения храмовников и попросил узнать, на какой день Государь мог бы назначить это мероприятие.
Выступление Йеры Йелена Дума приняла в гробовом молчании. Пауза затягивалась, Йера как идиот стоял на трибуне и хлопал глазами, пока не послышались придушенные выкрики с мест:
– Это подделка!
– Провокация!
– Йелен ненормальный!
Инда ждал свиста и топота ногами, но его не последовало. Испугались… На этот раз в самом деле испугались.
И сейчас добрые чудотворы, вместо того чтобы рассеять все сомнения обывателей, подтвердят, что это реальная угроза, а не блеф и не подделка. Ни одного выступления в прениях не последовало – все ждали, что скажут чудотворы.
Инда, как мог, смягчил эффект своей речи твёрдостью в голосе – вдруг кто-то поверит в победу чудотворов? В самом деле, что чудотворам стоит изловить Врага и повесить Важана? Здесь, в Думе, никто в победу чудотворов не поверил, но в газетах все это прозвучит иначе…
После Инды слово взял лидер консерваторов, Ветрен. Потребовал экспертизы представленной Йеленом бумаги и высказал сомнения в психическом здоровье судьи… Инда хихикнул про себя: вот же прохвост!
Пока Йера говорил то, что выгодно Ветрену, тот его защищал, как только прозвучало то, что Ветрен не хотел слышать, так сразу речь пошла о психическом здоровье Йелена! Правильно: прижать чудотворов, чтобы законодательно установить тарифы на энергию, готов каждый владелец завода, а терять доходы из-за паники в Славлене не желает никто.
Слово «эвакуация», которое судья робко уронил в заключительной части своего выступления, никто больше так и не произнес. В самом деле сборище горлопанов – они не только не могут организовать эвакуацию, они не способны даже всерьез о ней заговорить. Чем депутаты Думы лучше своих избирателей?
Давка на вокзалах началась сразу после выхода дневных газет, одновременно выстроились очереди в магазины. Инда думал, что в цене будут только консервы, – нет, практичный северский ум выбрал объектом еще и теплую одежду. Дума не догадалась даже заморозить цены…
Впрочем, на случай беспорядков в городе чудотворы имели четкие планы, согласованные с исполнительной властью. Первый приступ паники удалось свести на нет.
Но, проехав по Славлене, Инда пришел в ужас: мир рухнет раньше, чем упадет свод, – его сметет перепуганная толпа… Как бы ни был совершенен план эвакуации, а все равно что-нибудь пойдет наперекосяк.
21–22 августа 427 года от н.э.с.. Продолжение
Йера, чтобы прервать их бессмысленный спор, рассказал о встрече с Важаном.
– Как вы думаете, Изветен, теперь они начнут эвакуацию? Если в понедельник я сообщу о заявлении профессора?
– Думаю, да. Но не надейтесь, судья, что об этом немедленно узнает вся Славлена. Мне кажется, они объявят об эвакуации часа за два до её начала. Иначе толпы сметут вокзал до того, как к платформам подадут поезда. Организовать перевозку миллионов людей – это не так просто…
– А я думаю, чудотворам просто нет никакого дела до этих миллионов! – неожиданно для себя вспылил Йера. – Не сомневаюсь, о себе они позаботятся… Давайте спорить, Изветен, в день, когда рухнет свод, в Северских землях не будет ни одного чудотвора!
– Я согласен с судьёй, – сказал Горен, только что защищавший Инду. – Принимаете пари, Изветен?
– Ну, так уж и ни одного… – Изветен улыбнулся в усы. – Я знаю людей, судья, и не обольщаюсь. Но пари приму.
– Звонка, а ты? Со мной или с Изветеном? – ревниво спросил Града.
– Я согласна со Жданой.
– Ты что, всё ещё веришь в любовь чудотворов к людям, что ли? – презрительно хмыкнул Града.
Их совершенно неуместный, беспечный разговор вывел Йеру из себя. Здесь, в тихом уютном дачном посёлке, с девушкой под боком, под опекой Изветена (и без абсента) Горен совсем успокоился и растерял свои прежние страхи. Сутки пребывания в клинике его спокойствия не поколебали. А ведь теперь речь шла о настоящей угрозе!
Изветен пояснял это тем, что страхи человека, особенно навязчивые, никак не соотносятся с реальной опасностью, но Йера видел другую причину: Града гораздо меньше стремился к медитациям.
Как сказал доктор Чаян, экстатические практики вредны для нечудотворов, и, бросив ими заниматься, Горен немедленно пошел на поправку.
– Но ведь надо, надо что-то делать! – эту фразу Йера выкрикнул в пространство.
– Вы уже сделали то, что могли, судья, – вздохнул Изветен, – и сделали немало.
24–25 августа 427 года от н.э.с.
Ответа из Афрана всё не было; не то чтобы Инда сильно переживал, даже наоборот – повышение связало бы ему руки.
Вотан приложил немало усилий к тому, чтобы дочь оборотня осталась в живых, из чего следовало, что стратегический план чудотворов включает не только планомерное обрушение свода. Стратегия простирается и дальше – на много лет вперёд.
Как всегда.
Не только обрушить свод – а обвинить в этом мрачунов и Исподний мир. И обвинение это будет дорого стоить Обитаемому миру: иссякнет приток энергии, что существенно сократит время полного обрушения свода.
Даже если предположить, что за жалкие несколько дней можно эвакуировать в безопасные районы всех (что Инде представлялось сомнительным), разрушения будут страшней и пройдут глубже. Он поднял все недавние доклады Явлена (больше напоминавшие доносы на Красена) и нашёл интересный факт: доктор Назван – по просьбе Красена он в последние дни регулярно бывал в Исподнем мире.
И конечно, мог пользовать «дедулю» – Стоящего Свыше, но что-то (наверное, доклады Явлена) подсказывало Инде: нет, Назван бывает там с другой целью. В Храст Инда выехал ближе к ужину…
Дом доктора стоял неподалеку от портала, что Инду нисколько не удивило. По меркам чудотворов – скромный дом в натанском стиле середины прошлого века: ухоженный (вылизанный) садик, плющ, непринужденно увивший каменную ограду, решётчатые рамы и обилие кровель, пересекающихся под причудливыми углами.
Дверь открыла кухарка, но вслед за ней тут же появилась жена доктора, вытиравшая руки о передник, – судя по запахам из кухни, Названа ждал непревзойдённый десерт.
Госпожа Названка была приветливой, улыбчивой и говорливой и сама проводила Инду в кабинет мужа. Вокруг стола в гостиной с шумом носились дети – слишком много для одной семьи, – и Инда решил, что их крики помешают разговору, но опасения оказались напрасными.
Видимо, Назван принимал пациентов и на дому, потому что имел просторную приёмную и два кабинета – врачебный и рабочий. Назван прекрасно помнил встречу с Индой в Исподнем мире, представляться не пришлось.
Однако визиту этому доктор вовсе не обрадовался.
– Все эти дети – ваши? – с улыбкой спросил Инда, чтобы завязать разговор.
– Нет, – с вызовом ответил Назван. – Трое наши, а двое – дети кухарки и садовника.
– Но… мне кажется, это несколько нарушает традиции клана…
– Через четыре дня наши дети уедут в школу. – Доктор сжал губы. – А пока не вижу ничего предосудительного в том, что они играют с детьми прислуги.
Нехорошее получилось начало… Нет, Назван не отрицал, что в последние дни бывал в Исподнем мире вовсе не для лечения верхушки Храма.
Но Инда не ожидал, что доктор едва ли не каждый день встречается там с дочерью оборотня!
– Удивительно способная девочка. Волшебница. – Доктор восхищённо покачал головой.
– Колдунья, – мрачно поправил Инда.
– Колдуны мало отличаются от нас, чудотворов, доктор Хладан. Но я не об этом – я о её способности подбирать и дозировать лекарства. Любая наша клиника взяла бы её к себе с радостью.
– Наши клиники, слава Предвечному, руководствуются жёсткими инструкциями, а не полагаются на сомнительную интуицию.
– Иногда стоит положиться и на интуицию. Особенно если нет выбора.
– Вы знаете, что это за девочка? Вы представляете себе, с кем имеете дело? – спросил Инда – разговор не клеился.
– Да, конечно. Но я врач и не лезу в политику.
– Это не политика. По моим сведениям, именно девочка станет причиной обрушения свода. А это угроза тем детям, что так весело играют у вас в гостиной. И вашим, и детям вашей прислуги.
Назван поднял глаза, и Инда увидел в них неприкрытую ненависть.
– Хладан, это правда, что вы отдали приказ перебить девочке колени?
– Да, это правда. – Инда не стал юлить, выдержал тяжёлый взгляд доктора – тот первым опустил глаза.
– Вы чудовище, Хладан… Вы… хотя бы раз видели её?
– Да вы там все с ума посходили? – фыркнул Инда. – Ладно молоденький Сребрян, но вы – взрослый мужчина, отец большого семейства…
– Не надо обвинять меня в непристойностях, девочка всего на два года старше моей дочери. – Назван сузил глаза, и Инда понял, что рискует получить по зубам – несмотря на служебное положение.
– Я вовсе не обвиняю вас в непристойностях, я имею в виду совсем иное. Как-то странно она действует на чудотворов, все готовы защищать эту девочку ценой если не жизни, то карьеры.
– В этом нет ничего удивительного. Когда в детстве я слушал нянины сказки, я именно так представлял себе прекрасную царевну. Это архетип, который не так просто встретить в жизни. Палачи Хстовской башни Правосудия не слушали в детстве сказок, Хладан. И вы, наверное, тоже. Иначе вам бы не пришло в голову совершить… такое…
– Оставьте эту демагогию. Когда девочка выходила из башни Правосудия, погибло одиннадцать человек. Ещё пятнадцать умерли от ран, а трое останутся калеками. И, насколько мне известно, это не первые её жертвы. Но не это главное: девочка станет убийцей ваших детей. Можете и дальше лелеять счастливые воспоминания о детстве, оборотень недаром называет себя сказочником – он и дочь свою сделал сказкой.
– Оборотень – это Живущий в двух мирах? – переспросил Назван.
– Называйте его как хотите.
Разговор не клеился. Инда надеялся на цинизм, присущий врачам, – а нашел сентиментальность почище, чем у Красена. Впрочем, Красен – дипломат, он её просто скрывает, доктор же говорит со свойственной врачам прямотой.
– Вам ли не знать, как важно правильно именовать объект? – усмехнулся доктор. – Есть разница между Врагом и Вечным Бродягой, между чудовищем и Охранителем, мрачуном и добрым духом, чудотвором и злым духом, отнимающим у людей сердца… Так вот вы, Хладан, – злой дух, а я – чудотвор. Волшебник, который творит чудеса.
– Хватит. Я пришел передать вам приказ: вы должны вывезти девочку из Хстова. И, насколько я понимаю, вам это не составит труда.
– Я вам не подчиняюсь. Я подчиняюсь доктору Вотану.
– Это приказ Приора Северской Тайничной башни. – Инда блефовал, но был уверен, что Приор его поддержит.
– Я не стану выполнять этот приказ.
– Станете. Если хотите, чтобы ваши дети остались в живых.
– Меня трудно напугать абстрактным падением свода.
– А я говорю не об абстракциях. Через четыре дня ваши дети уедут в школу. И один Предвечный знает, что с ними может там случиться. Впрочем, здесь, в Храсте, они тоже не будут в безопасности.
Инда снова блефовал. Но Назван был далёк от политических игр клана и, судя по выражению его лица, поверил в блеф.
– Вы чудовище, Хладан… – повторил он тихо и зло.
– А вы – нет? Вы обрекаете всех нас на страшную смерть. Я лишь хочу защитить свой мир и людей этого мира. И если вам не страшно, поезжайте в Брезен, посмотрите, куда теперь течет Лудона, – у вас не останется никаких сомнений в моей правоте.
Раздражение помешало Инде привести более веский аргумент: безопасность самой девочки – в Хстове её могут убить.
Домой Инда вернулся около полуночи, где его ждала телеграмма от Приора. День был слишком тяжёлым (и слишком неудачным), и просьба явиться в Тайничную башню окончательно выбила Инду из колеи.
Но он пошёл, уверенный, что речь пойдёт о повышении, и снова – в который уже раз за последние дни! – ошибся. Никакой радости от пешей прогулки Инда тоже не испытал – осенний холод волнами шёл от земли, лето догорело, и казалось, что не осталось ничего… Ничего хорошего.
А Приор всё так же сидел в зимнем саду в окружении цветов, фруктов и попугаев… В шелковом халате и с книгой в руках.
– Я надеюсь, что-то действительно важное? – раздраженно спросил Инда.
– Пожалуй, да, – ответил Приор, отрывая глаза от книги. – Завтра Йера Йелен сделает чрезвычайно важное заявление. В думскую комиссию официально обратился профессор Важан. Как мрачун и доктор прикладного оккультизма.
– Вот как?
– Именно так. Он сообщает, что в ближайшее время собирается обрушить свод и прорвать границу миров. И он не блефует, как ты сам понимаешь. Но ещё третьего дня профессор говорил о трёх-четырёх месяцах… И вряд ли, узнав о пророчестве Югры Горена, стал бы трубить на весь мир о том, что скоро обрушит свод… Значит, это не только пророчество. Значит, он имеет достоверную информацию. Значит… Йелен привёз информацию из Исподнего мира. И передать её могли Назван или Красен, никто больше. Но зачем? Зачем Важану это сообщение?
Инда не сомневался, что Важан мечтает своротить чудотворов, для этого он и создал… гомункула… Вечного Бродягу… Нет, понятно, что без прорыва границы миров Обитаемый мир погибнет, но зачем так прямо заявлять о своем злонамеренном плане?
Ведь для всего Обитаемого мира Важан становится монстром номер один! Абсолютное зло в воплощении! И тут Инда вспомнил: жалкое выступление Йеры Йелена в Думе! О новых подстанциях, которые не удержат свод.
Бумага за подписью Важана – более серьёзный аргумент, нежели сказка о подстанциях. Важан хочет, чтобы в падение свода поверили… Тщеславие? В тщеславие профессора Инда верил скорей, чем в его человеколюбие.
Особенно вспомнив Мирну Гнесенку и её предшественниц.
– Ты понимаешь, что будет твориться в Славлене, если мы не опровергнем этого заявления? – Приор вздохнул и обернулся на неожиданный выкрик попугая за спиной.
– А разве мы его не опровергнем? – усмехнулся Инда.
– Я запросил Афран телеграфом. Тебе поручено выступить от имени чудотворов, текст у меня с собой. – Приор полез в широченный карман халата.
– Я не люблю публичных выступлений… – поморщился Инда.
– Инда, я получил достоверную информацию о твоем повышении. Не ломайся.
– Этой достоверной информацией мне пудрят мозги больше месяца.
– Всего? Я ждал назначение Приором больше трёх лет. А это вторая ступень…
– У нас нет трёх лет. Кстати, в какой последовательности Важан говорит о катастрофе? Что вначале – обрушение свода или прорыв границы миров?
– Как в Откровении: сначала рухнет свод.
21–22 августа 427 года от н.э.с.. Продолжение
* * *
Йера с нетерпением ждал отъезда Инды. Он думал, что Йока ведёт себя так странно в присутствии чудотвора. И конечно, с отъездом Инды поведение Йоки немного изменилось – он взял Йеру за руку и сказал:
– Пап, я очень рад, что ты приехал. Правда, рад.
Но взгляд его так и остался затуманенным, отстранённым. Казалось, ему совсем неинтересно то, что происходит за столом (а в столовую теперь вышли все обитатели домика в лесу). Он никак не реагировал ни на рассказ Йеры об убийстве Югры Горена, ни на сообщение о его последнем пророчестве.
А вот Змай радостно хлопнул себя по коленке.
– Ух ты! Моя дочь разрушит храм Чудотвора-Спасителя! Я мечтал об этом всю свою жизнь, и надо же…
Йера посчитал, что шутки в этой ситуации не вполне уместны, и передал ему пухлое письмо от Красена. Змай бежал глазами по строчкам и кое-что зачитывал вслух.
– Вот… Взорвала пороховой склад и укрепления храмовников на подступах к замку… Здорово! …Ага, Нравуш всё же решил жениться… Профессор, а вы не хотите? Жениться никогда не поздно, уверяю вас…
– Избавь меня от этих глупостей, – фыркнул Важан.
Однако вскоре шутить сказочнику расхотелось.
– Йока Йелен, ты помнишь Славуша?
– Учителя? – не поворачивая головы переспросил тот.
– Ну да, учителя. Чудотвора.
– Я не знал, что он тоже чудотвор, – равнодушно сказал Йока.
– Он… спас кроху. И теперь прикован к постели.
– Почему? – с тем же безразличием спросил Йока.
– Стрела перебила ему позвоночник. Черута, а ты не знаешь, с этим можно что-нибудь сделать? Я имею в виду, в хорошей клинике, за хорошие деньги…
– Боюсь, это безнадёжно, – вздохнул дворецкий. – Если в самом деле повреждён спинной мозг.
Змай молча продолжил чтение и через некоторое время выговорил:
– Ох, мать твою ети… Йока Йелен, у меня больше нет своего человека в гвардии…
– Его убили? – На этот раз Йока посмотрел на Змая, но без любопытства.
– Почти, – мрачно ответил Змай. – Ох, кроха… Я знал, что всё это плохо кончится. Как в сказке: не хотела пойти замуж за молодого красивого Йоку Йелена, теперь пойдёт за одноглазого калеку… Увы, в здоровых красавцев калеки превращаются только в сказках. Жаль, Инда уехал. Убить не убил, но попинал бы изрядно…
– Ты же не хотел отдавать её за гвардейца, – проворчал Йока.
– Теперь она меня не спросит. Да и я, по-честному, теперь не могу ему отказать – только на коленях просить, чтобы он пощадил мою дочь и избавил от этого замужества.
Он снова уткнулся в письмо, а через некоторое время довольно улыбнулся.
– Моя дочь познакомилась с Государем! Даже не знаю, может, мне появиться в Хстове, вдруг он сделает ей предложение? Такая партия нравится мне гораздо больше… – Он снова побежал глазами по строчкам. – Ага, всё же разрушит храм… Йера, твой Югра Горен угадал. А я-то считал себя главным пророком в двух мирах.
Он не торопясь сложил письмо и спрятал в карман. Посмотрел на Йеру. По сторонам. Снова на Йеру.
– Йера Йелен, ты, я так думаю, хотел просить Исподний мир о снисхождении? Об этом я тоже мечтал много лет.
Йера кашлянул, понимая неуместность и бессмысленность этого шага.
– У меня есть обращение… От имени Думы… Я взял на себя смелость… – Он полез за пазуху в поисках составленной бумаги.
– О, от имени Думы! – Сказочник растянул губы в улыбке. – Когда-то это снилось мне по ночам. Особенно после падения Цитадели, когда я увидел сотни чумных трупов, наваленных штабелем в логе Змеючьего гребня… Или когда нашел в окрестностях Къира крепость с кинскими мальчиками… Знаешь, Йера, я мечтал, как люди Верхнего мира упадут нам в ноги и будут умолять о снисхождении. Наверное, это минута моего триумфа, как ты думаешь?
Йера вздохнул.
– Храмовники искалечили возлюбленного моей дочери с обыденной для Исподнего мира жестокостью. Когда-то они убили её мать и деда. Эпидемия оспы унесла жизнь её старшего брата и сестры. Её друг и учитель Славуш по их вине никогда не будет ходить. Ей только что исполнилось четырнадцать, и что, кроме страшных смертей, она видела в своей маленькой жизни? Чтобы удержать её на привязи, Инда Хладан отдал приказ перебить ей колени. И если бы не её гвардеец и не Йока Йелен… – Змай поморщился. – Имею ли я право просить её о снисхождении к Верхнему миру, вот о чем я думаю, Йера. Имею ли я право просить об этом её «героя»? Красен не посмел.
Йера потупился – он хотел, чтобы эту отповедь услышал весь Обитаемый мир.
– Я понимаю, – еле слышно выговорил он. – И… Я хотел просить… за Йоку. Хотя бы за Йоку…
– Пап, ты чего? – Йока не улыбнулся, но обозначил улыбку. – Не надо за меня просить. Если я захочу, я просто не дам ей энергии на разрушение храмов, только и всего.
– Йелен, – кашлянул Важан, – ты полагаешь, что готов принимать подобные решения?
– Да нет же, профессор, – усмехнулся Йока. – Я лишь хотел сказать, что Спаска разрушит храм с моего согласия. И просить за меня нет смысла.
Сказочник вдруг обхватил виски руками и застонал.
– Я же говорил – жребий, – выговорил он с перекошенным лицом, обращаясь к Важану. – И здесь жребий… Ни ты, ни я удержать Йоку Йелена не сможем. Он даже не понял, зачем ты распинался перед Индой, – «три месяца, а лучше четыре»…
– Всё я понял, – фыркнул Йока, очевидно подражая Важану. – Профессор надеется, что я научусь впитывать линейные молнии так же, как шаровые. Он думает, этому можно научиться… Зря вы не сказали Инде правду, профессор.
– Я лучше тебя знаю, что говорить, а о чем помалкивать, – проворчал Важан.
– Змай, ты же ждал этого столько лет! И что теперь? – Йока заметно оживился. И… Йеру покоробило сравнение – так пьяница приободряется при виде бутылки…
– Что ты опять разнылся про жребий?
– Разнылся? – Сказочник в упор посмотрел на Йоку. – Значит, разнылся… Я понимаю твоё непременное желание умереть как можно скорее, но что будет, если ты всё же не прорвёшь границу миров с первой попытки? Или ты думаешь, у тебя их будет несколько? Спешка хороша при ловле блох, Йока Йелен. Ты погубишь оба мира, если что-то пойдет не так!
– Помолчи! – резко оборвал его профессор. – Йелен, я не из тех учителей, которые станут внушать ученикам уверенность в себе, – она чаще оборачивается излишней самоуверенностью. Но в данном случае я скажу: это не твоя ответственность. Не ты погубишь оба мира, если ошибёшься. Их погубили давно и без твоего участия. Ты – лишь попытка их спасти. Попытка, не более. Шанс. Мне бы хотелось использовать этот шанс как можно верней. А потому прислушивайся иногда к моим словам. Даже к тем, которые я говорю чудотворам.
– Но если Спаска разрушит храмы, всё равно больше ничего не останется… – криво и победно усмехнулся Йока.
– По всей видимости, да. И сейчас твой Охранитель решает довольно сложный этический вопрос: стоят ли его вековые чаянья твоей жалкой жизни. Одна твоя жизнь – против столь масштабного для его мира начинания. Как ты считаешь, положа руку на сердце, стоит ли ею рискнуть? С точки зрения Охранителя?
– Конечно стоит!
– Тогда почему он колеблется? Как ты думаешь?
– Он боится, что у меня с первого раза не получится прорвать границу миров!
– Чушь, – фыркнул профессор. – Просто он не готов рисковать чужими жизнями. Он жалеет тебя, Йелен. Относись к этому с уважением.
– А не надо меня жалеть! – Йока сузил глаза и прокатил желваки по скулам. – Не надо!
– Хорошо. Я и сам не склонен никого жалеть, – профессор вздохнул. – Охранитель не может принять решения, хоть он и распинался сейчас перед судьёй. Тогда его приму я.
Он помолчал и оглядел присутствующих, задержав взгляд на лице Йеры. Потом развернул плечи и заговорил снова – не торжественно, но… официально.
– Если границу миров не прорвать теперь, то пройдёт совсем немного времени, и прорывать её будет бессмысленно: Внерубежье наберёт столько силы, что и прорыв границы миров не спасёт Обитаемый мир от полного уничтожения. Уже сейчас нам грозят колоссальные разрушения и огромные жертвы. И с каждым днём их потенциальное количество растёт. Каждый день, который увеличивает шансы Йелена выжить, будет стоить нашему миру жизней ни в чем не повинных людей. Пусть девочка рушит храм, когда это удобно Исподнему миру, – я уверен, это не чья-то придурь, а спланированная операция. Йелен, поскольку ты не можешь узнать, на какой день назначена эта операция, ты должен ежедневно сбрасывать девочке столько силы, сколько возможно – и для неё, и для тебя. Никаких экспериментов, которые могут ей помешать. Свод рухнет не в тот же день, пройдёт не меньше недели, прежде чем нехватка энергии станет заметна, – в это время мы и займемся экспериментами. Судья, вы можете донести это решение до Государственной думы, я готов составить официальный документ.
– Погодите… – забормотал Йера, потрясённый сказанным. – Погодите, но…
Он не знал, с чего начать. Йока – прежде всего Йока! Конечно, профессор в чём-то прав, и жизнь Йоки ничем не лучше жизней других людей, того же Грады Горена, например, но… Но разве можно так?
– Погодите… – Йера вытер испарину, выступившую на лбу. – Я хочу спросить… По какому праву? Нет-нет, я не осуждаю, это не риторический вопрос… Но Дума пожелает узнать, отчего вдруг один из лидеров партии консерваторов диктует условия всему миру?
– Отчего вдруг? – Уголки губ профессора чуть приподнялись. – Вероятно, я сейчас скажу невозможно циничную вещь, судья, но вам придется её выслушать и передать Думе. И обращаюсь я к вам сейчас как к председателю думской комиссии, которой положено было выяснить это и донести до общественности. Так вот, я, Ничта Важан, мрачун, доктор прикладного оккультизма, профессор истории Славленского университета, один из видных деятелей консервативной партии, создал гомункула, способного прорвать границу миров. Напротив меня сидит моё детище – простите, судья, именно моё. Рядом со мной смотрит в потолок Охранитель, существо, способное в любую минуту превратиться в восьмиглавое чудовище. Может быть, кто-то осмелится оспорить моё решение? Может, у кого-то достанет силы сразиться с чудовищем? Или принять удар мрачуна от Вечного Бродяги? Сейчас его удар убьёт и чудотвора.
– Правда, профессор? – вклинился в официальный монолог Йока.
– Помолчи, Йелен. Вполне возможно, – отмахнулся Важан и продолжил:
– Имея силу на своей стороне, я беру на себя ответственность не препятствовать обрушению свода и способствовать прорыву границы миров в случае его обрушения.
– Погодите, профессор… – тихо сказала сидевшая за столом женщина с зобом. – Но… Это позволит чудотворам объявить мрачунов абсолютным злом и удержаться у власти…
– Чудотворам не занимать способностей держаться у власти, госпожа Вратанка, – повернулся к ней Важан. – А мрачуны и так объявлены абсолютным злом. В эту формулировку поверят. Если и дальше разглагольствовать о том, что чудотворы не могут удержать свод, люди снова будут надеяться на их чудеса. Угрозы, исходящей от абсолютного добра, никто не испугается. Угроза абсолютного зла вызовет панику, чудотворы будут вынуждены начать эвакуацию.
– Но, профессор… – начала госпожа Вратанка, однако тот не дал ей договорить. – Сейчас не время думать о далёком будущем и не время делить власть. Я беру на себя ответственность за чужие жизни – и хочу обойтись минимумом жертв. Это заявление – мой подарок чудотворам, будь они прокляты…
Из Брезена Йера направился в Надельное, к Горену, – как минимум справиться о его здоровье. Впрочем, ему необходимо было поделиться с кем-то произошедшим в домике возле свода.
И хотя Изветен редко говорил Йере то, что ему хотелось услышать, всё равно разговоры с магнетизёром успокаивали и приводили мысли в порядок. Лицо Горена было серым, он заговаривался и с трудом складывал слова, хотя делал вид, что бодр и здоров.
Изветен ещё внизу сказал Йере, что проведённый над Градой эксперимент больше напоминает опыты на животных.
– Я говорил ему, что этот чудотвор просто подцепил его на удочку, наплёл красивых слов, – пожаловался магнетизёр. – Но он мне не поверил.
– Изветен, вы городите чушь… – выговорил Града.
– Конечно, быть спасителем мира гораздо приятней, чем облапошенным дурачком, – проворчал тот. – Ничего, кроме информации, этого чудотвора не интересует.
– Вы сами рассказали ему о цитате из дневника, – заметил Йера. – Зачем?
– Я, возможно, был неправ. Я думал, что эта цитата, наоборот, прояснит для него что-нибудь и ему не потребуются воспоминания Грады.
– Изветен, как вы не понимаете! – стуча зубами, отчаянно начал Горен. – Нет никакой разницы, хорош Хладан или плох! Он хочет узнать то, что пытался сказать мой отец! И, в отличие от вас, он не распускает сопли. Отец понимал, что может умереть, но его это не остановило. И меня не остановит тоже.
– Ох, Града… Ты же никогда не любил чудотворов. С чего вдруг доктор Хладан тебе так понравился?
– Потому что он действует против других чудотворов! Это же очевидно, Изветен!
– Это вовсе не очевидно.