В полдень неимоверно пекло. Казалось, даже камни раскалились, и жаркий полупрозрачный воздух над ними дрожал, а контуры крепостных стен плыли, как мираж.
— Ужас, — сказал Ригальдо, обмахиваясь журналом. — Как на сковороде. Или как в Даунтауне в июле, только несет не горячим асфальтом, а сеном. Ты как, живой? Может, стоит пересидеть в номере?
— Еще чего, — Исли сдвинул на нос темные очки. — И пропустить турнир? И что на это скажет детка?..
— Скажу, что папка мне важнее, — Бекки наморщила нос, быстро огляделась. — Может, ты хотя бы перейдешь под навес?
Исли махнул на нее, развернулся и энергично попер к ристалищу, чтобы занять хорошие места.
Ригальдо вздохнул и напомнил себе: терпение, бля.
— Папа такой…
— Неуемный, — сквозь зубы сказал Ригальдо. — Железный человек хренов. Как мальчик по жаре носится.
Бекки повернула голову, глянула виновато:
— Ты думаешь, надо было оставить его в Сиэтле?..
Он потрепал ее по голове, вызвав протестующее «Ну па-а-ап». В последнее время на нее вот так часто находило, и тогда милый ребенок вдруг превращался в упрямого гремлина. Но для него она все еще оставалась маленькой девочкой, хотя за последний год неожиданно вытянулась, похудела и стала похожа на длинноногого жеребенка.
— Ты же его знаешь. Попробуй, оставь. Сказал, что хочет свозить тебя на фестиваль, а значит, помешать ему может только вторжение катаров.
— Да нет же, пап, — поправила Бекки. — Катары как раз и жили в Лангедоке, ты что. И в Каркассоне их осадили крестоносцы Симона де Монфора.
— Да, детка. Я перепутал, — соврал Ригальдо, радуясь тому, как у нее загораются глаза. Он научился этому у Исли. Тот говорил — она должна чувствовать себя в чем-то сильнее. Бекки любила историю, бредила европейским средневековьем. В марте ее проект занял первое место в школе, а в мае Ригальдо обнаружил, что она тайком шьет тунику с гербом, и вытянул признание, что ей до смерти хочется встретиться с друзьями из Европы.
Орать на ребенка Ригальдо не мог, поэтому досталось Исли. «Ты понимаешь, что это значит? Какие-то мужики! Французы! За океаном! А вдруг они просили ее прислать им голые фото?!»
Сейчас вспоминать это было немножко стыдно.
Исли тогда беззаботно смеялся, прижимая к себе заплаканную Бекки. «Господи, ну отвези ее сам, — легкомысленно сказал он. — В конце концов, ей двенадцать лет, а из Европы она видела только Шпицберген и Норвегию. Поехали, посмотрим на этот грешный Лангедок». И в августе, взяв общий отпуск, они торжественно повезли ребенка на средневековый фестиваль.
Конечно, Исли не мог удовольствоваться малым, и путешествие началось в Испании, и только через две недели они пересекли границу Франции. Они прицельно таскались от замка к замку и вскоре совершенно умотались. Ригальдо уже ни черта не помнил, в его голове смешались все: шоссе, мини-отели, гостиничные завтраки, дорожные знаки, люди, разговаривающие на разных языках. Еще он начал путать все виденные замки, рвы, бастионы, ворота, галереи, все выщербленные ветрами башни и прокаленные солнцем дворы. Бекки подсовывала ему под нос «Инстаграм», тыкала пальцем: «Смотри, это мы в замке Кока, это Бутрон, ты снова все перепутал», — и он кивал, а стоило закрыть глаза, вспоминалось другое: топот подошв по каменным плитам, туристы, жара и смеющийся Исли, по просьбе Ригальдо вновь отрастивший длинные волосы, перегибающийся через стену между каменными зубцами, чтобы взглянуть с головокружительной высоты на очередной город под горой.
Они сильно загорели, похудели и мало спали — солнце всходило очень рано, а ночью давила духота и не было сил заснуть. Бекки сделалась мечтательной и немного безумной; она теряла волю при виде очередной груды древних камней и лезла везде, куда можно было пробраться, как непослушная кошка. Ригальдо все время ждал, что рано или поздно ее арестуют, поймав на зубцах крепостной стены, и в полной мере узнал, что такое непослушный подросток.
В Сете Ригальдо таскал их по рыбным ресторанам, маниакально заставлял пробовать всех местных моллюсков — дома он поспорил на это с Анри. Бекки плевалась от устриц, а Исли довольно улыбался, пил из раковин лимонно-соленый сок и смотрел так, что его хотелось разложить прямо здесь, на белой скатерти — хотя, может быть, это у Ригальдо срабатывал рефлекс. Рядом с Исли, который выглядел счастливо и безмятежно, как будто его не тревожили никакие дела, он все время ходил взбудораженный и возбужденный.
Здесь, в Каркассоне, Ригальдо исполнилось сорок три.
Ему пришло много поздравлений — от Лаки и Клэр, от сестер, от Клариссы, от съемочной группы и даже от чертова Анри. Ригальдо был удивлен и сконфужен, а когда по скайпу позвонила Люсиэла: «Так, мы тут собрались с небольшим коллективом топ-менеджеров», — он закрылся в ванной и сидел, пока Исли не уговорил его выйти и ответить.
Они праздновали паэльей из моллюсков, чесночным супом и острой говядиной, и местным вином. На десерт были запеченные с миндалем и абрикосами фиги, и когда Бекки ушла познакомиться с подростками на террасе отеля, Исли бесстыдно обнимал Ригальдо за шею, пихал ему в рот эти фиги и целовал в сладкий рот. Утром Ригальдо проснулся в люксе, выпачканный медом и спермой, замотанный в простыню, похмельный и с неопадающим стояком, и обнаружил, что Исли наблюдает за ним со своей половины кровати. И пока он барахтался в простынях, Исли оседлал его и сказал: «Ну привет, рыцарь мрачного образа. Долго ты спал. Я устал тут в одиночку полировать свое копье». Они трахались до изнеможения, пользуясь редким моментом одиночества, пока Бекки не стала стучать: «Пап, пап, я пойду в Верхний город, вы за меня не волнуйтесь!»
Только тогда они неохотно расцепились и поползли в душ, и Ригальдо, придерживая простыню, слал ребенку нервные сообщения: «Без нас никуда!»
И вот они были здесь — в крепости. Пришлось пройти пешком старый каменный мост, потому что на весь июль–август движение машин по кривым узким улицам Верхнего города было перекрыто, и подняться на холм, на котором стоял замок. Даже издалека было видно, какой тот огромный, а вблизи Каркассон и вовсе вознесся, как исполин. После всех причудливых замков, которые они видели, после фестончатых арок, мозаичной кладки, странной архитектуры он мог показаться простым — но не казался. Ригальдо видел, что Бекки притихла и впечатлена. Даже Исли умолк — он стоял перед двойными стенами из старых желтых камней и, задрав голову, разглядывал прямые зубцы и высокие башни.
— Вот этот мне нравится, — сказал он наконец совершенно серьезно. — Я бы в таком жил.
Его грудь высоко вздымалась — жара нарастала. На лопатках Исли, на сине-черной футболке, от пота расплывалось влажное темное пятно. На груди футболка тоже сильно промокла. Ригальдо посмотрел на это пятно и буркнул:
— Посмотрел бы я, как бы ты каждый день на эту гору вползал.
— А я на лошадке. Во главе своего отряда.
Ригальдо не стал напоминать, что Исли уже год как не подходил к тем силовым тренажерам, которые требовали участия грудных мышц, не поднимал тяжести, отказался от дайвинга и гребли на лодке. Он смерил его взглядом:
— Во главе своей свиты, ты хочешь сказать. А впереди отряда на лошадке бы ехал я.
— Нет, — тут же отозвался Исли. — Ты плыл бы в паланкине, как положено любимому супругу.
Ригальдо хлестнул его по заду бейсболкой, забыв про туристов вокруг.
— Папа!.. Ну что вы делаете!
Солнце вошло в зенит. Ригальдо брел, слушая Бекки, которая взахлеб рассказывала про альбигойскую ересь, а сам не мог оторвать взгляд от капель пота над верхней губой Исли. Тот быстро слизывал их, но было ясно, что жара для него — серьезное испытание.
На левой стороне груди, под футболкой, у Исли теперь был горизонтальный рубец. В декабре ему имплантировали водитель ритма, и, как он признался, жить стало одновременно и легче и сложнее. Уже когда все было сделано, Исли пересказал Ригальдо, как перед операцией веселый кардиолог учил, как следует себя вести в период адаптации: сколько ходить пешком, на сколько этажей ежедневно подниматься, не пользуясь лифтом. «А секс?» — прямо спросил Исли. Доктор сверкнул зубами. «Обычно я говорю, что секс с женой приравнивается к подъему на два этажа, с любовницей — на четыре. Однако я видел вашего мужа. Думаю, надо рассчитывать силы, как подъем на три этажа».
С этим периодом была связана и другая история. Исли считал, что Бекки должна знать, зачем он ложится в больницу. Та его выслушала, зажав ладони между коленями, и напряженно спросила: «То есть, у тебя там будет электрический прибор?» «Ну да. Почти как реактор у Тони Старка, — довольно сказал он. — Недаром он мой любимый персонаж». Тут к их с Ригальдо ужасу ее глаза наполнились слезами. «Но Старк же у-умер! — прорыдала Бекки. — О, папа, пожалуйста, не оставляй меня!» Она еще полчаса плакала Исли в колени, а Ригальдо впервые за много лет потребовалось закурить.
В том, как Исли вконец ушатал свое сердце, подточенное полученным шесть лет назад миокардитом, Ригальдо винил политику и Присциллу. С последней все было понятно — она была их вечным крестом; Ригальдо знал, что после резни в Якиме не было ни одного дня, чтобы Исли не думал о ней. Но даже с этим тот бы со временем справился, однако предвыборная гонка доконала его. Он поднимался по карьерной лестнице стремительно, как и предсказывала Ирена, нигде надолго не застревая: два года в нижней палате, четыре — в верхней, и вот наконец осенью он триумфально прошел в Конгресс, с опережением второго кандидата на двадцать семь пунктов. Никто не знал, что за несколько месяцев до этого, перед самым Днем Независимости, он загремел в частную клинику с фибрилляцией, и в реанимации выдал короткую остановку сердца. Ригальдо умолял его снять кандидатуру по состоянию здоровья или остаться на второй срок в совете штата, но Исли не оставил своих честолюбивых надежд. Ригальдо ждал выборов, как казни, но все обошлось. Сразу после своей победы Исли лег на операцию, и к зимней сессии Конгресса был как новенький. Ну, а теперь они были здесь, на юге Франции, и аномально жаркое лето выжимало из них все соки, но Исли на удивление легко переносил его, однако Ригальдо все равно опекал его, как наседка.
–…пап, ты совсем меня не слушаешь, — попеняла ему Бекки. Он встрепенулся: задумался хрен знает о чем, а детка тем временем за руку провела его сквозь толпу туда, где должен был состояться турнир. За деревянными заграждениями уже собрались зрители. Ригальдо задрал голову, посмотрел на пронзительно-синее небо и солнце, такое слепящее, что слезы выступили на глазах, и принялся пробираться к месту, где их ждал Исли.
***
Деревянный наконечник копья красного рыцаря разлетелся о щит рыцаря в синем к чертовой матери; во все стороны брызнула щепа. «Синий» покачнулся, взмахнул руками и вылетел из седла. Лошади тяжелой рысью проскакали вдоль ограды. Рыцарь возился на песке, как жук; к нему уже бежали оруженосцы. Зрители зааплодировали, взвыли трубы. Герольд объявил победителя.
— Шах и мат, — довольно сказал Исли. — Ты теперь мой должник.
— На что вы спорили? — вклинилась между ними Бекки.
Ригальдо смерил Исли уничтожающим взглядом и промолчал. А тот невозмутимо ответил:
— На желание, детка. Возможно, я нас с тобой спас. Папа опять, как вчера, мог повести нас есть мозги и запеченного молочного поросенка.
— Фу, — Бекки поморщилась. — Поросеночка жалко, а мозги я не буду, я же не Ганнибал. А «KFC» здесь нету?..
Исли засмеялся и откинулся на спинку скамьи. Его рука, коснувшаяся лопатки Ригальдо, примирительно обрисовала круг. Ригальдо сузил глаза, пытаясь представить, чем же ему грозит проигрыш.
Все было хорошо, пока каркассонские воины рубили яблоки на скаку, ловили дротиками кольца и подброшенные платочки, рубились на топорах и сходились на бугурт. Зрелищные бои перемежались выступлениями трубадуров, акробатов и факиров. Ригальдо наслаждался тенью под навесом, вполуха слушая герольда и немного завидуя выносливости красномордых мужиков, увлеченно лупцующих друг друга. Не было похоже, что кто-то из них вот-вот свалится от жары. Но когда начали съезжаться конные копейщики, Исли повернул голову и сказал, ткнувшись губами чуть ли не в самое ухо:
— На которого ставишь?
Ригальдо смерил взглядом обоих всадников, вокруг которых суетились оруженосцы, и уточнил:
— На что спорим?
В глазах у Исли прыгали чертенята.
— На желание.
Вот где-то здесь, разумеется, и надо было притормозить, поскольку желанием могло оказаться как «посетить экспозицию, посвященную пыткам и казням», так и «взять за щеку в винном погребе». Но, видно, Ригальдо совсем размяк — от зноя, от запаха Исли, от тягучего счастья последних дней, а может, его завела атмосфера соревнования. К тому же синий рыцарь уже сделал других противников. И он легкомысленно пожал плечами:
— Идет.
— Ставлю на красного, — немедленно отозвался Исли.
Они пожали руки и повернулись к ристалищу. И вот, пожалуйста. Из трех сшибок красный рыцарь победил синего в двух.
— Базиль прислал сообщение, что здешние замковые бои вполовину не так интересны, как то, что будет завтра на фестивале, — попыталась утешить его Бекки, когда праздник закончился и зрители начали пробираться к выходу. — Ведь здесь можно только смотреть, а там даже участвовать!
— Детка, если не хочешь меня довести, не стоит пересказывать все, что пишет твой французский друг, — предупредил Ригальдо. — У меня к этому Базилю и так много вопросов.
— Но мы же пойдем туда, да? — Бекки смотрела несчастными глазами. — И на ночной праздник огней? И к моим ребятам? Мы же не будем уходить от них в отель, правда, папа?..
— Конечно, пойдем, — влез в разговор Исли. — Будем как все и заночуем в палаточном городке. Зря, что ли, папа притащил нашу палатку на себе.
— Это твое желание? — покосился Ригальдо.
— Это желание твоей дочери, — Исли сощурился, глядя с веселым вызовом. — И это завтра. У нас еще целый день.
И они до заката бродили по старым кварталам, пока ноги не стали гудеть от усталости. Несмотря на туристов, в городе все еще ощущалась тайна. Узкие улицы тонули в лаванде и густых ароматах прованской кухни; от реки тянуло тиной и холодом, а под мостом дрались за колбасную шкурку утки.
Они облазили замок от подвалов до крыш, с которых отлично просматривались Пиренеи. Исли отправил Бекки в музей привидений, а самого его Ригальдо потащил в пыточный подвал. Потом они соревновались, кто больше нафотографирует страдающих гарпий, а также каменных монахов, старух, рыб и странных хтонических зверушек, прячущих за своими раззявленными ртами отверстия сточных труб. Их вытаращенные глаза и живые, возмущенные мины как будто говорили: «Я все о тебе знаю, охальник, проваливай, откуда пришел!» «Пап, он похож на тебя!» — хихикнула Бекки, показывая на хмурого безбородого мужика в платке. Ригальдо закатил глаза, и Исли восторженно подхватил: «Да, вот теперь сходство полное! Только это, вообще-то, дама». В отместку Ригальдо заставил его пробовать бараньи внутренности с гвоздикой и овощами, маринованные в белом вине.
Бесконечный вечер с горячим ветром вместил в себя и базилику с витражами, через которые струились потоки солнца, гаснущие в прохладной темноте, и путешествие по тайным ходам из винного погреба, и представление уличных марионеток про Даму Карас, которой крепость была обязана своим именем. А когда солнце начало опускаться, замок запылал. Старый желто-зеленый кирпич стал оранжево-алым, и башни казались врезанными в закат. Где бы они ни находились, Каркассон притягивал, как магнит.
Ригальдо сфотографировал его в последних лучах из окна отеля. Бекки уже спала у себя: так устала, что даже не стала ужинать. После долгой жары попасть в кондиционированную прохладу номера было странно. Ригальдо чувствовал, как на руках от сильного тока воздуха шевелятся волосы, а под кожей будто растекаются крохотные газированные пузырьки напряженного ожидания. Спать не хотелось, хотя он тоже устал.
Исли явился из душа, когда Ригальдо поправлял шторы. Пояс халата держался на честном слове, с плохо отжатых волос текло на голую грудь. Он медленно подошел и прижался всем телом, подпихнул Ригальдо вверх по стене, вклинился между расставленных ног. Под халатом на нем ничего не было. Через шорты Ригальдо чувствовал, как ему в мотню уперся мягкий, влажный, только начавший набухать член.
Он вырубил кондиционер, чтобы их не продуло.
— Это и есть твое желание? — на всякий случай уточнил он. Исли завел его руки вверх и зафиксировал оба запястья, заставил беспомощно вытянуться, а вторую ладонь запустил под резинку шорт. Пальцы погладили через трусы член, и тот тут же шевельнулся, наливаясь теплом. Ригальдо напряг плечи, но Исли держал крепко. Свободной рукой тот продолжал мягко катать яйца в мошонке, а потом его указательный палец проник между ягодиц, обвел припухший после прошлой ночи вход, погрузив самый кончик в растраханное отверстие. Ригальдо сглотнул — мелочь, вроде бы, но сейчас он не был уверен, что без смазки осилит что-то еще. Палец дразнил, тер и гладил края, время от времени ныряя внутрь. Ригальдо запрокинул голову, чувствуя испарину и странное, пограничное с неудобством удовольствие, и шире расставил ноги.
От глаз Исли разбежались веселые морщины, но он помотал головой. Ригальдо ощутил на лице невесомые поцелуи, после чего Исли сказал:
— Нет, это — твое, — и поцеловал в лоб, в губы и в нос, а потом облизал палец и продолжил медленно и сладко пытать Ригальдо.
***
— Спокойно, дорогой, — Исли похлопал его по плечу. — С ней все хорошо. Твоего вмешательства не требуется.
Ригальдо взглянул на него с искренним возмущением.
Был день — и вокруг кипел тот самый фестиваль. Под стенами крепости и по берегам реки Од вырос палаточный городок — и огромные цветные шатры с флагами и современные синтетические палатки. Со стороны Нижнего города все еще подъезжали автобусы, а за мостом уже колыхалась толпа — люди всех возрастов галдели, как на арабском базаре. И в этом столпотворении, полном гомона, смеха, ржания лошадей, криков зазывал и рева труб и пищалок, они потеряли Бекки. Точнее, ее утащили друзья из клуба реконструкторов; как показалось Ригальдо, все парни и девушки были намного старше их детки.
— Это нормально, что ей сейчас интересно с теми, кто взрослей, — серьезно сказал Исли. — Ну что ты корчишься, как вампир на солнце!
— А им нахрена ребенок? О чем с ней говорить?
— Ты обижаешь Бекки. Базиль сказал, что она ветеран их сообщества и уже его модерирует. Это же интернет, Ригальдо. В нем паспортный возраст почти ни на что не влияет.
— О господи, — Ригальдо поднял глаза к безоблачному небу. — Все, пиздец. Во что они там играют? Я надеюсь, не в пытки и не в оргии?
— А вот на это мы с тобой поглядим со стороны, — Исли схватил его под локоть, повлек мимо лотков и лавок, в обход палаток. — Не обижайся, но я не дам тебе портить ей праздник. Она его так ждала.
— Да уж, — Ригальдо одернул тунику — она пузырила над ремнем. — Даже костюмы сделала.
— Вот именно, — Исли провел ладонью по груди, приглаживая узор. — Дай ребенку все это прочувствовать.
На взгляд Ригальдо, сейчас он как никогда выглядел как эльфийский король. Беспечный владыка королевства сияющих пидорасов.
Бекки действительно сшила им по тунике. Ему — зеленую, Исли — синюю, с серебряной вышивкой. Она достала их из рюкзака уже у самого моста и виновато сказала, что за вход на праздник придется заплатить, но если в костюме, то будет дешевле. Ригальдо расскрипелся было, что он не собирался на карнавал, а потом его взгляд упал на рекламный щит. «Пятнадцать евро? — мгновенно встрепенулся он. — А ну-ка давай сюда рубашку!» Исли, беспрекословно задрапировавшийся в хламиду поверх джинсовых шорт, потом шептал у него за спиной: «Папочкина фантомная жадность иногда как нельзя кстати!». Ригальдо делал вид, что не слышит. Сравнивая себя с некоторыми чудаками в толпе, он очень быстро перестал чувствовать себя ряженым. Рядом ходили солдаты в кольчуге, крестоносцы, вельможи, монахи, ремесленники; наряды женщин поражали смешением эпох и стилей. Много было тех, кто, как они, не парился исторической правдоподобностью, а просто обозначил, что тоже участвует в карнавале. «Все это напоминает «Историю рыцаря», — шепнул Исли. — Где крестьяне поют «We will rock you». Вот я себя немного чувствую в том самом кино!»
Ригальдо не чувствовал себя ни как в фильме, ни как на съемках — на него давил Каркассон. Он был настоящим, и жара тоже была настоящей. Огромный замок, который видел турниры рыцарей, истребление катаров, изгнание трубадуров, костры инквизиции и Кевина Костнера в «Робин Гуде», снисходительно смотрел на колышущуюся под его стенами толпу. Исли был прав: Каркассоном хотелось владеть. Ригальдо задирал голову, глядя на узкие бойницы, и думал, что если бы это был его замок, хер бы кто его оттуда вышиб.
Было шумно, весело и тесно. Бекки вцепилась в локоть Исли, когда незнакомая компания попыталась утянуть ее в хоровод. На утоптанной площадке наездники демонстрировали чудеса эквилибристики, рядом под визг пищалок танцевали девушки в сабо; под ивами мужик учил премудростям соколиной охоты: мрачный сокол на пристежке игнорировал хозяина, высматривая, кого бы долбануть в глаз. Торговцы предлагали разную ерунду. По пути от моста Ригальдо успели напоить сидром и вином и угостили жареной колбасой с красным луком, фенхелем и розмарином. Исли тоже задумчиво что-то жевал, часто прикладываясь к кружке с медом и имбирем. Взгляд у него был сонный, веки набрякли, и Ригальдо некстати вспомнил, как ночью они бесконечно долго не могли заснуть и, проворочавшись какое-то время, снова катались по простыням — то Исли закидывал себе на плечи ноги Ригальдо, то Ригальдо распинал его под собой, низко склонялся и вылизывал, заставляя сжимать кулаки и рвано дышать. С утра у него от всей этой гимнастики ныл крестец и слабо тянуло в промежности, а Исли чего-то частенько тер левую половину груди, но потом перестал, и Ригальдо через какое-то время тоже насчет него успокоился. А сейчас, посреди толпы, он вдруг встретился с Исли глазами и чуть не подавился сидром: тот смотрел очень внимательно, темным зовущим взглядом. Ригальдо подумал — и отсалютовал ему кружкой. И они долго бродили между танцорами и музыкантами, перемерили целую коллекцию рыцарских шлемов, пробовали свежий хлеб и «солдатский» суп с чесноком, поглядели пороховое шоу и купили у кожевенника выделанные тонкие перчатки для детки. А потом их наконец отыскал реконструкторский клуб — и, после обязательных расшаркиваний и уверений в том, что Бекки очень похожа на своих отцов, особенно на того, который слева — Ригальдо стоял со сложным лицом, Исли сиял, а Бекки довольно фыркала, — она исчезла, быстрее, чем Ригальдо успел сказать: «Пожалуйста, держись на виду!»
Прошло уже полчаса, но он все еще загонялся по этому поводу.
В ухо ему пронзительно продудели в трубу. Он сморщился, отмахнулся, а когда повернулся, Исли уже тянул его в ремесленный квартал. Здесь можно было посмотреть, как ткачи ткут на станках, попросить гончара повертеть круг. Несколько женщин красили ткани, совсем юные девушки продавали куколок, всякий мелкий стафф. Но Исли нацелился на кузнецов:
— Смотри, как потешно. Здесь можно себе чего-нибудь сковать.
«Вот только молотом тебе нельзя херачить», — занервничал Ригальдо и нырнул за ним под навес.
Кузнецом оказалась женщина старше их обоих.
— Так, мальчики-ковбои, — она бесцеремонно осмотрела их ладони. — У вас глаза двух офисных акул и чистенькие ручки. Вот вам та микронаковальня, вот заготовки. Что хотите выковать? Есть кольцо всевластья, клинки, ножи, браслет из проволоки…
— Браслет для дочки.
И они долго, увлеченно и с матом, сплетали и расклепывали проволоку. Время от времени кузнец поворачивалась к ним и беззлобно рявкала: «Следите за языком, ковбои, вы не в своем Техасе!», но в целом была довольна, и в конце концов продала им браслет и отпустила с миром. Снаружи за это время прибавилось людей: приближался большой парад и триумфальное шествие с королем и королевой. Парад не очень интересовал Ригальдо, его внимание привлек звук гонга и трубный голос герольда. Он протолкался сквозь толпу и увидел Бекки.
Она стояла боком в своем длинном, до пят, красном с золотом платье и, оттянув назад локоть, целилась в мишень.
Из лука, мать его, настоящего лука.
К ней подошел какой-то мужик, поправил стойку, потом попытался встать за спиной, но Бекки что-то сказала через плечо, и он, захохотав, отодвинулся. Ригальдо рванулся было через деревянную изгородь, но Исли облапил его за плечи и зажал рот. Ригальдо покосился на него, пытаясь сказать взглядом: «Видишь?!»
— Вижу, — прошептал Исли, как будто мог читать мысли, и медленно разжал руки. — И ты посмотри. Разве она не супер?
Супер, был вынужден согласиться Ригальдо, рассматривая, как его девочка стоит рядом с другими стрелками — тоненькая и напряженная, будто звенящая. Она стреляла три раза — и дважды попала в мишень, правда, с краю, но тем не менее.
Вот на кого надо было ставить в споре, подумал он. После финального выстрела Бекки отошла к друзьям, очень довольная, и вдруг развернулась на каблуках и помахала им с Исли.
Ригальдо кивнул в ответ.
— Это у нее в меня, — он неожиданно возгордился. — В смысле, стрельба.
Толпа напирала, и он был вынужден оглянуться — и обнаружил, что Исли свалил.
«Семейка Аддамс, — подумал он позже, беспощадно догоняясь бочковым вином и хмуро обгладывая утиную ножку, выловленную для него торговкой из чана с кассуле. — Делают что хотят».
Младшая часть «семейки» по-прежнему зависала с друзьями, иногда вопросительно поглядывая в сторону Ригальдо — папа, можно еще? — и он кивал: можно. Покончив с уткой и вытерев соус с губ, Ригальдо поплелся, куда глаза глядят. Глаза неожиданно привели его на лекцию «Собака в средневековье». К концу лекции Ригальдо преисполнился мысли, что всегда недооценивал собак. Мало того, что преданные, так их еще и в голодный год сожрать можно.
С собак его мысли перекинулись на котов. Он вспомнил, что надо бы позвонить Клэр, узнать, как там Киара. Не съела ли ее Джинни — самая младшая из клана Фёрстов.
Внучка у Исли появилась, когда Заки было пять лет. В этот раз Клэр вышла на работу еще раньше, и они с Лаки перекидывали новорожденную друг другу. Заки воспринял рождение сестры философски, однако, болтая с Исли по скайпу, иногда тяжело вздыхал: «Дед, эту сестру, кажется, купили в магазине «Все за 99 центов», она какая-то бракованная — все время орет и еще тянет все в рот. В мое время дети такими не были!», — и Исли с ним соглашался, а потом покупал подарки — ему и Джинни. «Девка растет настоящим бедствием, — довольно говорил Лаки. — И совсем не похожа на нас с Клэр!»
Ригальдо имел много чего сказать по этому поводу, но молчал. Каждый, кто видел Джинни, которой уже исполнился год, отмечал ее удивительные глаза — строгие, темные и серьезные, затягивающие в себя, как омуты.
Совсем как у Присциллы.
Во всем остальном она была такая же, как другие мелкие дети — раздражающе-шумный червячок, решительно топающий по дому и колотящий игрушкой по всем поверхностям. При виде Исли она впадала в неконтролируемый восторг, наваливаясь ему на колени и пытаясь обслюнявить. Теперь, ко всему прочему, у нее появилась еще одно развлечение — уезжая, Ригальдо оставил Клэр новую кошку, а теперь временами жалел — та была пугливой и побаивалась страстного темперамента Джинни.
Симбы не стало весной. В последнюю зиму кот сделался тихий, ленивый и по-птичьему невесомый; мягкий, как тряпочка. Исли звал его соней, потому что Симба целыми днями спал, свернувшись клубком на кровати у Бекки. Он перестал выбираться в лес и мог заснуть, где стоял, опустив голову, как лошадь в стойле. Однажды Бекки подняла его, держа под животом, и вдруг позвала дрогнувшим голосом: «Папа, у него внутри какие-то шишки». Ее не пустили в кабинет к ветеринару, поэтому она стояла за дверью, прижавшись к стеклу лбом, пока врач объяснял, что опухолей много, кот очень старый и не перенесет операцию. Как только закончился осмотр, она решительно забрала Симбу в коридор, и гладила так, что с него летели клочья шерсти.
Ригальдо отказался усыплять кота в клинике. Договорились, что врач приедет на дом. Ночью кот пришел к ним с Исли в комнату, чего давно уже не делал, но от слабости не смог даже запрыгнуть на одеяло. Исли положил его спать между ними и, засыпая, Симба еле слышно пел, но с утра не проснулся. Ригальдо выкопал в лесу яму, посадил сверху папоротник, Бекки принесла на это место мха и вообще вела себя очень спокойно. А уже потом, в доме, ей попалась на глаза кошачья миска.
Она рыдала так, что глаза стали узкие, как щелочки. Уткнувшись в Ригальдо лицом, она промычала, что не хочет другого кота — вообще, никогда в жизни, никакого. А спустя неделю вице-президент «Нордвуда» обнаружил у себя на столе странное существо, шуршащее листами бумаги. Когда явилась Люсиэла, он хмуро чесал страшного пестрого котенка между огромных ушей, а тот негромко урчал, тыкаясь носом ему в ладонь.
— Ну вот, — без всякой почтительности сказала Люсиэла, уперев руки в бока. — Хоть стал на человека похож. А то ходил тут с видом контуженного Дракулы!
— Моя дочь, — Ригальдо прочистил горло, — утверждает, что больше не хочет котов.
— Ну, без проблем, — пожала плечами Люсиэла. — Это-то кошка. Эймская четверть-лысая.
Ригальдо давно не было так страшно, как в этот день, когда он привез «четверть-лысую» под пальто и молча опустил ее на пол в гостиной, возле ног Бекки. Исли успокаивающе обнял его за плечи, но Ригальдо чувствовал, что тот сам напряжен.
— Ах, папы, — вздохнула их детка. — Вы такие… слов нету.
Так они стали обладателями Киары. Она оказалась милой, но Ригальдо скучал по своему старому подлому коту.
Не захотев слушать лекции дальше, он выбрался из шатра. Уж лучше он в оба глаза постережет Бекки — ветерана и модератора сообщества, надо же. А Исли пусть шляется, где хочет, большой мальчик уже.
Позади что-то громко фыркнуло, влажно коснулось плеча. Под ноги легла тень, перекрывшая его собственную, и он обернулся со смутной тревогой, почему-то уверенный, что за спиной стоит большое животное.
— Привет, — сказал Исли, глядя на него сверху вниз. — Ты что, пропустил парад? Я тебя искал, но так и не увидел.
Солнце светило ему в спину, окружало голову слепящим венцом. Ригальдо прищурился, прикрыл глаза ладонью.
Исли сидел верхом. Под ним осторожно переступал белый конь — огромный, серебрящийся и красивый. С плеч Исли на спину коня крупными складками стекал алый с золотом плащ, а на груди была туника, не та, которую сшила Бекки, а другая, с черным орлом и золотыми узорами.
Кто-то сунулся между ними, залопотал, послышались щелчки камер. Ригальдо ни слова не понимал — ни по-английски, ни по-французски. Исли придержал коня, под копыта которого полез какой-то карапуз, и поднял руку в благословляющем жесте.
На голове у него была корона, а на груди перевязь. Он смотрел безмятежно и одновременно лукаво.
То ли от жары, то ли от выпитого вина, но у Ригальдо помутилось в глазах.
«Ошибка 404», — подумал он, делая шаг назад и присаживаясь на какую-то бочку, чтобы не съехать на землю.
***
— И все-таки ты ужасно меня напугал, — повторил Исли, отпивая вино прямо из горлышка. Он протянул бутылку Ригальдо, но тот покачал головой: сколько можно-то.
Они сидели на пробковой подстилке на земле, в тени палатки, которую Исли расставил не без помощи Базиля. День катился к закату и большинство прибывших на фестиваль временно рассосалось — кто в город, кто по автобусам, кто, как они, отдыхал в палаточном лагере. Ночью планировался «штурм крепости» и огненное шоу, так что требовалось хоть немного отдохнуть и набраться сил. Бекки, удостоверившись, что с отцами все хорошо, снова убежала к друзьям. Ригальдо уже не так переживал за нее, как с утра — весь реконструкторский клуб успел перебывать у них в палатке, чтобы сфотографироваться с Исли. Также к ним приходила королева парада — не очень юная, но безумно красивая женщина. Она расцеловала Исли в обе щеки, сделала несколько селфи, а после внезапно чмокнула Ригальдо в лоб и ушла.
— Я сам не до конца понял, как так получилось-то, — делился Исли, раскладывая по салфетке сэндвичи. — Что-то стряслось с парнем, который планировался на роль короля, то ли понос, то ли грипп. И тут Мишель, их костюмер, разглядела меня в толпе. И, видимо, я оказался достаточно благообразен, чтобы сойти за Карла Великого.
— Красивый ты оказался, — просто сказал Ригальдо. — Красивее всех вокруг.
— Не без того, — согласился Исли. — В общем, было как-то их жаль, и когда подошел переводчик, я уже был упакован в костюм. А потом подвели Альфонсо, и тут уже никто бы не отказался…
— Это тот мужик, который ненавязчиво лапал тебя за бедро?
— Нет, это конюх, — сморщился Исли. — Но, в общем, когда ты что-то сказал ему по-французски, он сразу отстал. А Альфонсо — это тот серебристый красавчик…
Ригальдо внимательно посмотрел на его мечтательное лицо:
— Даже не думай. Лошадь можно купить и в Штатах.
— Да знаю я, — сказал Исли, погрустнев. — Но боюсь, у меня не хватит времени на собственного коня. Тут и кошку-то оставляешь дома — и уже неуютно.
Они помолчали, касаясь друг друга плечами. Здесь, у реки, не так ощущалась жара, даже напротив — тянуло холодом. Ригальдо надеялся, что благодаря этому они смогут спокойно спать. Ему не слишком нравился этот квест с общим лагерем — для Исли лучше было бы ночевать в отеле, но спорить с ним у Ригальдо уже просто не было сил.
— Ты что-то тихий, — Исли озабоченно коснулся его лба. — Все хорошо?
Ригальдо сбросил его руку.
— Да у меня отходняк, — с досадой сказал он. — Когда ты ушел, я высосал полбочонка.
— И пропустил парад, — констатировал Исли. — А я так хотел, чтобы ты меня увидел.
— Мне хватило, — буркнул Ригальдо. — Я думал, что словил тепловой удар. От твоего величия у меня даже ноги подкосились.
Исли внезапно потянул его за плечо. Ригальдо поупирался — вот еще, не хватало, чтобы их так застали, двух старых педиков — но, сдавшись, все же лег головой ему на колени.
Только он прикрыл глаза, как послышался топот ног.
— Мистер, — возбужденно спросил детский голос. — Мы поспорили с папой. Это вас в кино зомби съели?..
Ригальдо прикрыл лицо и застонал.
— Да, дорогой мой, — задумчиво сказал Исли, когда мальчик ушел. — Что такое какой-то местечковый парад, когда вот она — настоящая слава!
***
Спать в закупоренной палатке было невозможно. Ригальдо открыл все клапаны, впустил свежий воздух. Лагерь как будто сразу придвинулся ближе: музыка, чужой смех, гудение автомобилей со стороны Нижнего города.
Какая-то ночная пичуга орала в ивовых кустах, как не в себе.
— Папа, — сонно позвала Бекки, и Ригальдо, пытающийся заснуть, повернулся к ней. С другой стороны от девочки точно так же поднял голову Исли.
Это была невинная хитрость Ригальдо: положить на ночь Бекки между ними. Конечно, в ясном сознании и твердой памяти никто из них не стал бы распускать руки. А вот во сне, ночью, после вина — тут ни в чем нельзя было быть уверенным.
Исли, конечно, легко разгадал его маневр, но только по-лошадиному фыркнул и чинно улегся вдоль правого борта палатки. Ригальдо лежал у левого борта — и чувствовал себя так, словно все демоны альбигойцев жарят его на сковороде. Тело было усталым, непослушным, горячим, язык во рту прилипал к зубам. Каркассон будто выжал и высушил его за день и за ночь, с ее «штурмом замка» и шествием с факелами…
— Что, детка? — шепотом спросил он, так и не дождавшись уточнения, к кому именно из них она обращается.
— Я бы так хотела остаться здесь навсегда, — ее шепот был еле различимым. — Или хотя бы задержаться еще на несколько дней. Здесь так хорошо… и Базиль приглашает нас на праздник винограда в Кото.
— Милая, ты, должно быть, хотела сказать «праздник вина», — раздался с другой стороны голос Исли. — Я хоть и не говорю по-французски, но гуглить умею. Это праздник красных и розовых вин. Дегустация, демонстрация средневекового пресса, ярмарка, вакханалия!
Бекки хихикнула:
— Тогда ясно, почему он так хочет нас туда заманить. Мне кажется, Базилю очень понравился папа.
— Бекки!..
— Что? Это же видно. Он глаз с него не сводил. Сказал, если я вырасту в папу, то стану очень красивой.
— О боже, — сказал Исли, помолчав. — Пожалуй, я зря вас сюда привез. У меня появился конкурент!
Ригальдо зашипел, как змея:
— Сейчас же прекратите, оба! Это гадко!
— Фу, пап, перестань! И ты, пап, прекрати!.. Это же шутка!
— Я вот ему завтра с утра пошучу. Ему подвал инквизиции Ниццей покажется.
— Ты скучный, — Бекки надулась. — И я ему тоже понравилась, даже больше, чем ты. Мы решили, что в сообществе он будет моим верным рыцарем, а я — его Дамой Сердца!
— Пусть только попробует, я ему башку оторву.
— «Дама сердца», дорогой, это понятие куртуазное. А вот тебе стоит быть осторожнее с восхищенными юношами…
— Заткни. Свой. Фонтан.
— Па, не переживай. Я всем сказала, что вы неразлучные, как попугайчики!.. И потом, вы же старые, какой вам уже адюльтер!..
— Ты маленькое чудовище. Личинка гарпии.
— Твоя дочь отгоняет от тебя фривольно настроенных мальчиков, — хмыкнул в темноте Исли. — Продолжай в том же духе, милая!
Ригальдо все же не выдержал — швырнул на голос Исли подушкой. Та прилетела обратно. Бекки радостно взвизгнула. Они еще немного побарахтались — палатка ходила ходуном. Потом Бекки сердито буркнула: «Я больше вам ничего не расскажу!». Тогда они снова чинно легли и попытались уснуть. Прошло где-то полчаса, и Бекки совсем сонно произнесла:
— Так можно будет остаться здесь еще на день? Пап?..
«Можно», — подумал Ригальдо и смежил веки. Голова была тяжелой.
Он не знал, сколько времени уже лежал так, в неприятной поверхностной дреме, когда сзади раздался тихий шорох. «Бекки?» — хотел он спросить, но не успел: Исли уже подлез к нему со спины, обнял и завозился, пытаясь устроиться поудобнее.
— Ты что творишь? — страшным шепотом спросил Ригальдо. — Старый дурак!
— Ну извини, — Исли тепло выдохнул ему в шею. — На моем месте под палаткой какая-то кочка.
— Руки убери!
— …и слишком пусто. Грустно и неуютно. И жесткая земля.
Ригальдо несильно лягнул его.
— …и сердце сбоит, — сокрушенно признался Исли. — Я даже выпил таблетку.
И затаился, как зверь в засаде.
Ригальдо замер. Гнать Исли, когда тому плохо, он не мог. Может быть, он и врал, но как проверишь? А если не врет?
— В лагере есть медик. Хочешь, поищем?
Вместо ответа Исли коснулся губами его затылка, невесомо погладил запястье. Ригальдо еще некоторое время лежал, подозрительно прислушиваясь к каждому движению и звуку, но ничего не происходило, и он понемногу расслабился. Тем более, с пристыковавшимся сзади Исли стало уютно и хорошо. Тот не пытался приставать, просто обнимал, медленно дыша в шею. От этого тепла, ощущения крепких рук его наконец-то потянуло ко сну — сначала мягко, потом все сильнее.
…сквозь камни замка прорастала лоза, превращаясь в чахлые деревья, а между ними расплывалось густое кровяное пятно, отчего-то поблескивающее зеленым и фиолетовым, как бензиновая пленка на поверхности бухты Эллиот. Исли сидел над этой лужей, опираясь на крестовину меча, низко склонив голову — лица не было видно. Цветные лучи проходили сквозь розеточное окно, на котором юноши убивали чудовище, и путались в седых волосах. Ригальдо смотрел на него не дыша — он будто провалился в глубокий каркассонский подвал, в каменный мешок, в котором бродили белые лошади, пенилось вино и слышались звуки, от которых волосы вставали дыбом.
Ригальдо проснулся вспотевший, с колотящимся сердцем и странным паническим желанием орать, которое ничем не мог объяснить. Ему пришлось сделать вдох, чтобы прийти в себя. Он двумя пальцами прикоснулся к губам, провел по подушечкам языком. Во рту остался металлический привкус крови.
Он пошевелился и обнаружил, что дрыхнет один — Исли исчез. Бекки мирно спала, разметавшись на его одеяле. На телефоне было четыре утра — слишком мало, чтобы он успел отдохнуть, и много, чтобы снова попытаться бездумно вырубиться.
«Пошел отлить», — подумал он про Исли, пытаясь загнать сердце в нормальный ритм, и принялся ждать, но время шло, а тот не возвращался. Ригальдо занервничал — может, ему правда плохо, может, он там ищет врача — и решительно выполз наружу.
В лиловых предутренних сумерках земля и река казались одинаково черными, но сквозь темноту уже проступали контуры деревьев. Ветер качал ивовые ветки. Ригальдо сразу высмотрел Исли по белым волосам — тот стоял возле самой воды, опираясь плечом на ствол дерева, и вроде бы не держался за грудь, не выглядел помирающим. Ригальдо дернул плечом — распаренное ото сна тело зябко реагировало на утренний воздух после теплой палатки.
Он вспомнил тот готический хоррор, который ему снился, и снова содрогнулся. Бывает же.
— Опять не спится? Мешают кочки? — поддел он Исли, спускаясь к нему, к воде.
Тот не ответил, и Ригальдо, бдительно осмотревшись, облапил его, притянул к себе.
— Думаю, — невпопад ответил Исли.
— О чем?
Он тайно принюхался. От Исли пахло выветрившимся одеколоном, потом и дымом — вчера они несли факелы и пробирались между костров, участвуя в «штурме крепости». Ригальдо представил, как от него самого несет после целого дня на жаре, и решил: похрен. До возвращения в отель все равно никакого душа не будет.
Мысль о том, что в номере они могли бы принять душ вдвоем, показалась заманчивой.
— О твоем долге, — невозмутимо произнес Исли. — И о моем желании. Помнишь про него?
Все романтическое томление тут же сдуло.
— И что надумал? — нахмурился Ригальдо. — И почему вдруг сейчас?
Он мог бы задать еще много вопросов, но тут Исли зажал ему рот:
— Ну, а когда еще, господи. Другого такого раза не будет.
В душе Ригальдо разом всколыхнулись десятки подозрений, одно хлеще другого.
— Бекки тут… — начал он.
— Мы ненадолго.
И Исли взял его за руку и повел по берегу.
***
— О нет, — сказал Ригальдо, только заглянув одним глазом в пакет. — Даже не думай. Нет, Исли, нет!
— Ты обещал, — таким бархатным голосом, что в него можно было завернуться с ног до головы, отозвался этот негодяй. — Мы спорили, ты продул.
И добавил так кротко, как только мог:
— Ну, пожалуйста.
Ригальдо раздул ноздри и огляделся.
Они стояли у самой воды, под сомнительным укрытием свисающих до земли ивовых лоз, метущих засохшую грязь и тину.
По темному небу над головами плыли рваные облака, темнота медленно отступала. В городе и под стенами крепости горели фонари; по мере того как светало, тускнела подсветка замка. В реке квакали лягушки — удивительно громко и нагло.
Лагерь еще спал, а в городе уже слышалось фырканье заводящегося мотора. Кто-то проехал по шоссе мимо моста. Притихшие было лягушки разорались с новой силой.
Исли нетерпеливо пялился, держа пакет, и Ригальдо, скептически вскинув брови, двумя пальцами потащил из мешка содержимое.
Он тянул и тянул, а оно не кончалось — да вашу ж мать. Исли загадочно скалился улыбкой Моны Лизы.
— Где ты это взял? — пересохшими губами спросил Ригальдо. — Купил или спер?
— В костюмерной Большого парада. Я позаимствовал.
— Ты ненормальный, — Ригальдо покачал головой. — Это твое желание?
— Да, — Исли больше не улыбался. Он шумно сглотнул и сдул волосы вбок. Его глаза в темноте казались черными, как нефтяные пятна.
Под этим препарирующим взглядом Ригальдо внезапно почувствовал себя, как насекомое под стеклом. И честно сказал:
— Ну слава богу, хоть не полиэтилен. Я бы не удивился, если бы ты заставил меня раздеться на берегу и закатал, как долбанную Лору-мать-ее-Сару-Палмер.
На этот раз Исли на удивление долго молчал, а когда заговорил, его голос звучал хрипло:
— Кто еще здесь с ненормальными желаниями, моя радость.
Ригальдо хмыкнул, встряхнул улов и приложил к груди.
Это было длинное, до пят, платье-блио. Цвет его в темноте было не разобрать — не то пурпурный, не то густо-синий. Узкие рукава от локтей расширялись книзу, юбка расходилась бесконечными складками. Вдоль подола, ворота и по рукавам шла широкая золотая тесьма. Простенько и со вкусом.
Лучше бы он отжал им мечи в ножнах. Любитель ролевых игр.
Ригальдо вздохнул и сложил платье, перекинув его через руку:
— Слушай, я помню мальчишник Клэр, и к чему это все привело… Но трахаться здесь я не буду, ни в каком виде. Выползет из палатки какой-нибудь хер с телефоном, и конец… Это убьет всю твою политическую карьеру.
Исли почти зашипел:
— Господи, ты можешь просто его надеть? Я разве прошу о чем-то другом?
Ригальдо задумался и на всякий случай еще раз сунул руку в пакет.
К блио прилагался узкий плетеный пояс на бедра, и — ебаный стыд — парик. Коса из черного волоса, жесткая и длинная.
«Коса? — хотелось спросить ему, когда он сжимал ее искусственный, толстый хвост. — Коса и платье? Ты себе там ничего на лошадке не отбил, паладин мой, гарцуя на каркассонских булыжниках?..»
Вместо этого Ригальдо аккуратно сунул косу в пакет, отошел на шаг от воды и, не снимая футболки и шорт, со вздохом нырнул головой под тяжелую скользкую материю юбки.
Платье было прохладным и гладким, похожим на шелк, но под пальцами ощущались плотные выпуклые узоры. Ригальдо одернул ткань вниз, разгладил на животе. Развернул плечи, поправляя ворот, радуясь, что еще достаточно темно, чтобы кто-то мог узреть его и наснимать видео во всей невъебенной красе. Мужик, которого съели зомби, возвращается в новом образе. Медведь и прекрасная дева в одном лице. Дурак сорокалетний.
— Ригальдо, — еле слышно позвал его Исли.
У него был странно тихий голос, и Ригальдо не сразу расслышал его за своим агрессивным сопением. Он воевал со шнуровкой на боках.
Когда он попытался напялить парик на макушку, Исли схватил его за запястье:
— Не надо.
Он вырвал руку. Желание есть желание.
Широкие рукава платья соскользнули вниз, оголяя его локти, и Исли вдруг шумно выдохнул через нос. А потом шагнул ближе и попытался его остановить:
— Детка, я пошутил. Не надо, не злись. Сними его нахрен, пойдем досыпать.
Он чуть не наступил на подол и Ригальдо машинально толкнул его в грудь и шагнул назад, подхватив повыше свои длинные юбки.
Исли смотрел на него с тревогой.
— Ладно, я был не прав. Мне просто хотелось тебя поддразнить. Но ты совсем не обязан все делать по-моему. Ты слышишь?.. Ригальдо?..
— Я все слышу, мой сир, — Ригальдо низко присел в реверансе. — И вынужден наконец попросить вас заткнуться.
Исли приоткрыл рот. Потом закрыл. И ничего не сказал.
Ну разве не повод для гордости?
Ригальдо подошел ближе и скрестил руки на груди. Черная коса мешала, и он перекинул ее с одного плеча на другое.
— Знаешь, я сделал из-за тебя столько странных вещей, — задушевно сказал он. — Как по-твоему, почему? Может, я слабохарактерный? Или не умею настаивать на своем?
Глядя ему в глаза, Исли помотал головой. В тусклом сером свете утра на его лице все сильнее проступала усталость.
Ригальдо посмотрел на него — и сжалился.
— Это потому, что с первого дня моей на тебя работы ты по-прежнему мой сюзерен.
Исли моргнул. А потом переспросил:
— Что?..
— Мой босс, — Ригальдо задрал подбородок. — Сюзерен. Считай вот это все в рамках… вассального долга. Вассальная преданность.
— Вассальная верность, — пробормотал Исли, не сводя с него глаз. — Ясно. Спасибо. Ага. И что же ты делаешь… в рамках этой верности?..
— Да все, — признался Ригальдо, стоя с каменным еблом. — Вышел за тебя, например. Перекупил «Вуднет индастриз». Разорил «Версо корпорэйшн». Завел ребенка. На Мальдивы езжу. Ну и вот это…
Он погладил узор на платье.
На лице Исли медленно возвращалось прежнее выражение. Он облизал губы, тронул витой золотой узел на груди у Ригальдо — и задумчиво сказал:
— Я понял, милый. Надо тебя уволить к хуям. Только тогда наши отношения наконец станут… равноправными.
Теперь уже Ригальдо повторил:
— Уволить, да?..
— Да, совершенно точно, — Исли важно кивнул. И тогда Ригальдо подхватил его на руки и закружил, тяжело втаптываясь в береговую грязь.
Прямо как был, в своем охуенном платье. Оно раздулось колоколом, а потом заплелось складками вокруг его ног.
— Ригальдо, ч-черт!..
— Это напоминание, что я тебе не принцесса. И если ты меня уволишь, я тебе башку отстрелю, — довольно сказал он и опустил Исли на землю. Тот пошатнулся и уцепился за его плечи.
— Ты точно не принцесса, — тяжело выдохнул он. — Но я все-таки сделаю, что хотел. Считай это моей… прихотью сюзерена.
— Чего еще? — с подозрением спросил Ригальдо. И замер, потому что Исли тяжело опустился перед ним.
Опустился на одно колено, как в недавнем сне. Ему не хватало только доспехов и крестовины меча под рукой. Ригальдо испытал пронзительное чувство дежавю, а следом — изумление, когда губы Исли коснулись ткани юбки.
— Какого хрена ты там делаешь?
Исли поднял лицо. Он смотрел в точности как раньше — ласково и нагло.
— Знаешь, ты лучший вассал, который мог случиться со мной, — пробормотал он. И снова поцеловал через платье согнутое колено Ригальдо.
Ригальдо затрясло. Он давил в себе смех, чтобы не разбудить никого шумом, но смех пробивался сквозь сжатые зубы, слезы текли из глаз.
— Что ты? — удивленно спросил Исли, выпрямляясь.
Справиться было тяжело, но Ригальдо сумел. Он выдохнул, вытер мокрые глаза.
— Так, просто, — сказал он искренно. — Я вдруг подумал… Когда я устраивался к тебе менеджером, я даже представить не мог, что через четырнадцать лет буду штурмовать по ночам крепости в Лангедоке и одеваться в женское блио… Официально семейный пидор, с ребенком и ресторанами, второй акционер «Нордвуда» и третьеплановая звезда, мать твою, зомби-кино…
Исли сдвинул светлые брови и осторожно спросил:
— Это ты к чему, мон шер? Тебя что-то смущает?
Ригальдо тряхнул длинной черной косой, норовящей сползти на ухо, и сказал:
— Да вот, понимаешь ли, только что перестал чувствовать себя вправе называть покойника Даэ ебнутым.
Исли с минуту смотрел на него расширенными глазами, а потом плечи его затряслись. Он сделал шаг к Ригальдо, сдернул с его головы парик и вжался лицом в шею. И так, в обнимку, они беззвучно ржали друг в друга, но когда Исли наконец отстранился, Ригальдо увидел, что по его лицу обильно текут слезы, а глаза не смеются.
— Ты что? — шепотом спросил он, пугаясь до колик. — Что случилось-то?
Исли сделал шаг в сторону. Ригальдо смотрел, как тот неторопливо усаживается на траву, опускает с берега ноги в темную воду, и чувствовал, как под ложечкой сосет от томительно-острого чувства невыразимой тревоги и любви.
Пока они валяли здесь дурака, пробились первые лучи, и высвеченный Каркассон в нежной утренней дымке казался несуществующим, призрачным. Он будто плыл над долиной, над крышами города, и острые кипарисы у подножья холма казались его часовыми. «Фата-моргана, — подумал Ригальдо, разглядывая дрожащие башни и зубцы на фоне безоблачного неба. — Такой близкий и в то же время такой далекий».
Он перевел взгляд на Исли. Тот смотрел на замок, прищурившись. Его подбородок был вздернут, а грудь медленно поднималась. Вокруг голых стоп в воде вились мальки.
Ригальдо хотел дотронуться до него, но не успел.
— Ты прав, — сказал Исли не оборачиваясь. — Всего-то каких-то четырнадцать лет прошло. И вот мы там, где мы есть, а в палатке спит наша девочка… Она ведь уже совсем большая, Ригальдо, на нее заглядываются мальчишки… Еще пара лет — и будет старшая школа, а дальше — университет, и бог знает, какой штат она выберет, а может, вообще переедет в другую страну… И вот она выпорхнет из гнезда, как птичка, а мы останемся.
Он закусил губу, помолчал и продолжил:
— И мне впервые захотелось остановить время. Чтобы еще какое-то время ничего не менялось. Или наоборот, сделать что-то безумное. Уехать, как Даэ, в Тибет; или бороться за власть и дальше. Или усыновить еще одного ребенка…
Он замолчал, и тогда Ригальдо подошел к нему со спины. Оперся о плечи Исли, потом наклонился и зарылся лицом ему в волосы, вдохнул едкий запах пота и дыма костров. И сказал совершенно искренне:
— Ну ты же понимаешь, что одно не исключает другого? Мне кажется, нет ничего, чего бы мы не смогли.
Присцилла шагала по склону холма, не глядя вниз, целеустремленная, как гончая собака. Когда Ригальдо, привлеченный шорохом осыпавшихся камней, окликнул ее, она не отреагировала, и только когда он предупреждающе повел стволом ружья, остановилась и утомленно глянула вниз.
— Догнал. Какой упрямый. Нет, ты не тетушка, ты преданный рыцарь.
Она стояла на фоне бледнеющего неба, с которого уходили фиолетовые рассветные всполохи, и от ее вида захватывало дух. Поднимающийся ветер, утихший было к рассвету, шевелил обесцвеченные волосы и трепал подол футболки.
Больше, кроме обуви и трусов «Хелло Китти», на Присцилле не было ничего. Среди подернутой инеем травы она выглядела сюрреалистично.
Ригальдо, одетому в куртку, джинсы и свитер, даже смотреть на нее было холодно, но он смотрел, потому что боялся выпустить ее из виду.
— Где телефон?
— Выбросила. Он больше не нужен.
— Сука, — просипел он, целясь в нее. — Бесполезная дура, как ты могла! Еще и машину угробила…
— Я его выбросила, — повторила Присцилла, — потому что я и так знаю, где они держат Исли. Там, в конце дороги, должна быть ферма. И вот там они меня ждут.
— Спускайся, — раздраженно сказал он. — Дальше пойдем вместе, если ты не околеешь по пути. Зачем ты это делаешь? Зачем всегда раздеваешься?
Присцилла похлопала себя по втянувшемуся животу.
— Не знаю. Мне так легче. Я как будто сбрасываю с себя все лишнее, и это дает мне силы.
Она как жрица, внезапно подумал Ригальдо. Жрица охоты.
Ну или просто сумасшедшая, которая до конца себя не осознает.
— У тебя даже нет оружия, — проворчал он. — Не знаю, чего они задумали, но ты прешь прямо к ним в руки! Спускайся на дорогу, живо!
— Ригальдо, — вдруг позвала она. Он молча изумился — прежде Присцилла никогда не называла его по имени. — Отпусти меня. Я должна прийти туда первой.
— Нет. Тебя нельзя оставлять без присмотра.
— Давай заключим соглашение, — звучно сказала Присцилла, и голос у нее стал такой, как когда она его резала — насмешливый и певучий. — Ты отпускаешь меня — когда все закончится, я ухожу к океану. И никогда больше не вернусь.
— К океану, — повторил он, исподлобья глядя на нее. — Не вернешься. Ну… давай.
И он в молчании смотрел, как она срывается с места и мчится по рыжему склону, забирая все выше и выше, и ее белые руки и ноги мелькают, как спицы в колесе. Добежав до вершины, она выпрямилась в солнечных лучах и одним движением сорвала с себя футболку. Ослепила поджарым телом, повернулась спиной и в два длинных прыжка скрылась из виду. Единорог у нее на крестце насмешливо моргнул и исчез.
Ригальдо наблюдал за этим представлением, прищурив глаза. Когда Присцилла пропала, он тряхнул головой, пробормотал: «Чертова девка» — и принялся карабкаться следом. Он тяжело дышал, ружье хлопало его по заду. Иней стремительно таял, из-под ног сыпались камни, какие-то раковины, мелкий звериный помет. Внизу открылся вид на многочисленные ветряки на таких же рыжих холмах, переплетение тропинок и на старую, будто приплюснутую к земле ферму в ложбине — ни лошадей, ни коров, только пустующие загоны, высокий красный амбар и белый дом фермера, несколько подсобных построек. Людей не было видно — Присцилла, если она спустилась, должно быть, пряталась за сараями. Ригальдо как раз рассматривал ферму из-под ладони, когда в ложбине отчетливо прозвучал хлопок выстрела, усиленный эхом. Двух выстрелов.
Твою мать, подумал он, срывая ружье со спины.
И все время, пока он мчался вниз, поскальзываясь и оступаясь, у него в голове билось: «Началось, блядь».
Весь путь Ригальдо морально готовился к самому плохому — даже к тому, от чего его всухую выкручивало: что Исли уже давно может быть мертв. Но он все равно не ждал, что когда ноги пронесут его между сараями, Присцилла, его «ручной дракон», его непобедимая имба, будет лежать посреди двора на промерзшей соломе, раскинув руки и ноги, а в боку у нее будет дыра. Темно-красные, лаково блестящие струйки стекали по голой коже. Присцилла приподняла прижатую к животу ладонь, будто хотела взглянуть, что у нее там, но уронила голову и обмякла.
Ее темные, почти коричневые соски беспомощно смотрели в небо.
Кровавая баня в старшей школе, тупо подумал Ригальдо. Хочешь унизить противницу — обнажи ее груди.
Все эти годы он так сильно ненавидел и боялся Присциллу, считая ее непредсказуемой и опасной, что бездумно позволил ей искать Исли, вытерпел весь этот издевательский трип, даже в полицию не пошел. Она была его козырем — и ее оказалось так легко вывести из игры.
Из дверей красного амбара вышел грузный мужик с пистолетом, нагнулся над Присциллой, ухватил ее за безвольную руку и поволок. Голые ноги стучали пятками по земле, а на соломе остался красный след.
Ригальдо не стал его окликать, тратить патроны на предупреждения. Он был слишком накручен и понял, что целится в человека, уже ощутив приклад щекой. Пуля из «Экспресс Тактикал» зацепила мужику плечо, вырвала кусок куртки. Тот высоко взвизгнул, как подраненный заяц, подпрыгнул и заметался, прежде чем увидел Ригальдо. Пистолет выплюнул две короткие вспышки, но Ригальдо уже отпрянул за сарай, и пули только выбили щепу из того места, где он только что стоял. Сухое эхо от выстрелов заметалось между холмами. Где-то внутри амбара закричала женщина. Ригальдо нащупал на земле какой-то железный хлам и не глядя бросил в ближайший забор, спровоцировав нервную пальбу на звук, и проворно пополз, пригибаясь, вдоль старого забора — он присмотрел хорошую бойницу в досках. Отсюда ему был немного виден двор — какие-то бесколесные тракторные кабины, вросшие в землю, ржавеющие бидоны, две новые машины. Присцилла по-прежнему лежала недвижимо. В морозном воздухе курился пороховой дым, а сердце неприятно трепетало под самым горлом. Ригальдо постарался двигаться как можно тише. Мелькнула и ушла мысль, что сам он прекрасно просматривается со всех окрестных холмов. Он не знал, сколько у «Перезосо» помощников, но этого, толстомордого хера с пушкой, просто обязан был вынести. Мужик застрелил Присциллу, сука, гондон!
Он поискал цель: та была почти скрыта нагромождением железных бочек, но руки со стволом были на виду. Ригальдо раздул ноздри, прицелился. Вот так, детка. Вот так.
Противник заорал, выронил пистолет, затряс окровавленной рукой и скрылся, продолжать вопить. Ригальдо, часто смаргивая пот, скользил по двору прицелом, боясь прозевать нападение. И тут, прямо на его глазах, бессознательная Присцилла проворно сунула правую ладонь в трусы. Когда она извлекла руку, в той вроде бы было что-то зажато. Присцилла извернулась на земле, как кошка, и бросилась к начавшему подниматься мужику. И несколько раз быстро ткнула его в толстое брюхо, обтянутое рубашкой в красную клетку — так, как будто в шутку мутузила.
— А? А-а-а! — мужик с изумлением уставился на свой живот, на котором уже начали проступать небольшие темные пятна. — Что ты сделала, бля-а-а!..
Ригальдо не выдержал — ломанулся из своего укрытия, обогнул забор, и тут же споткнулся, чуть не переломав ноги о кладку кирпичей. Присцилла тоже молниеносно оказалась на ногах. Из ее кулака торчала мини-отвертка; набор таких валялся в бардачке «Ниссана», сообразил шокированный Ригальдо. И тут же подумал, что все это время был преступно беспечен.
Дурак самоуверенный. Столовый нож он у нее отобрал.
Присцилла выпрямилась во весь рост, сверкая глазами. К грязным, исцарапанным голым плечам пристали солома и куриные перья, но это ее беспокоило не больше, чем окровавленный бок, который она зажимала свободной рукой. Пуля прошла навылет, сообразил Ригальдо, скорее всего, не порвав крупных сосудов, и Присцилле с ее феноменальной нечувствительностью к боли как-то удалось избежать шока. Вот же ебаный Терминатор. У него не было слов.
Мужчина, стоя на четвереньках, шарил по земле, — он ищет пистолет, догадался Ригальдо, забери же у него пистолет, дура!.. Однако Присциллу дядька больше не интересовал: она смотрела поверх его головы, в темноту амбара, и ее грудь высоко вздымалась. А потом одновременно случилось несколько вещей: Ригальдо сам высмотрел чужую пушку и дернулся поднять, Присцилла перепрыгнула через упавшего, но двери амбара захлопнулись прямо перед ее носом, так, что она всем телом грянулась о створки. Изнутри донесся звон железной цепи, которую протягивали сквозь железные скобы, и Ригальдо трясущимися руками убрал чужой ствол за пояс: те, внутри, запирались не к добру.
— Откройте! — рявкнул он. — Я вызвал полицию, она уже близко! Исли, ты там?.. Исли, ответь!..
Исли молчал, зато из амбара донесся звук, от которого у Ригальдо волосы встали дыбом.
Сперва короткое «чихание» мотора, потом треск заводящейся пилы. Присцилла всплеснула руками и прянула в сторону. Ее рот был приоткрыт, взгляд остановился.
Ригальдо задохнулся от ужаса.
— Я буду стрелять, если не откроете! — заорал он, вскинув ружье.
На спину будто обрушилась туша медведя. Мужик-мать-его-безымянный-гондон, утробно рыча, насел сзади, схватился за лицо толстыми, как сардельки, пальцами, с силой выкрутил щеку и попытался надавить на глаза. Пальцы были в крови и соскальзывали. Ригальдо взвыл, от неожиданности вхолостую выпалив в небо, а дальше все смешалось — они сцепились, забарахтались во дворе, и было только тяжелое дыхание, удары и пинки. Перед глазами мелькали склоны холмов, перекошенная толстая рожа, волосатые руки, очень высокое небо и сарайные доски. И длинная серая лестница, раскачивающаяся в этом небе, и какой-то далекой частью мозга Ригальдо догадался, что это Присцилла тащит ее, приставляет к амбару, карабкается вверх — ее голые ноги рыбкой мелькнули в окошке под самым потолком и пропали. Дальше он ничего не видел: ему прилетел такой хук, что зубы чуть не выскочили на солому; мужик попытался выдернуть «Ремингтон», но Ригальдо уперся — и тут же ощутил, как чужие руки рвут у него из-за пояса пистолет. Пистолет зацепился за ремень, и Ригальдо порадовался, что успел поставить на предохранитель — а иначе бы точно остался без жопы.
В амбаре раздался не поддающийся идентификации звук. Ригальдо зарычал, вскинул руки, держа ружье за ствол и приклад, и с силой обрушил его на переносицу мордастого мудилы. Что-то противно хрустнуло. Мужик закатил глаза. Ригальдо встал на подгибающихся, дрожащих ногах, вытер кулаком кровавые сопли, подобрал пистолет и ударил плечом в амбарную дверь. Никакого эффекта. Изнутри слышались обрывки криков и жужжание пилы, и он расслышал: «Стой где стоишь, иначе я укорочу Фёрста по колено!», и проорал:
— Исли, я иду!
В отличие от Присциллы, он все равно не смог бы повторит фокус с верхним окошком — оно было слишком узким, он бы просто застрял. Поэтому он высадил всю оставшуюся в пистолете обойму в старое дерево, а потом принялся ломать и крушить доски. В висках горячо и монотонно стучало, а совсем рядом кто-то надсадно сипел, и Ригальдо не сразу понял, что это он сам, это у него свистит в горле — он задыхался, мать его, натурально задыхался от нетерпения, а потом сквозь пробоины он увидел нутро амбара и ахнул. Доски поддались, и он просунул в образовавшуюся брешь руку и начал распутывать удерживавшую створки железную цепь. А когда выдернул ее, рухнул внутрь — и, кажется, внутренне умер. У опорного столба висел человек, избитый до такой степени, что Ригальдо узнал его только по светлым волосам.
Внутри амбара было полутемно и контрастно: очень яркий свет падал наискось из маленьких подпотолочных окон, высвечивая пятнами стены и пол. Воняло маслом и бензином. И кровью, и острым запахом мочи, и рвотой, и… он покрутил головой: Заки не двигаясь лежал у стены на матрасе. Девица с длинными русыми волосами пятясь отступала от Присциллы, подняв работающую бензопилу, а Присцилла, сжав в правой руке длинную гнутую пику ржавой арматуры, шла следом, время от времени тыкая противницу, как копьем. Щека Европы Ваго была в крови и масле, изящное голубое пальто темнело прорехой по правому боку. И несмотря на могучий ярко-оранжевый аргумент в своих руках, Ваго трусила. Ригальдо видел это ясно как божий день. Он узнавал этот страх, который видел в своем охуевшем отражении в больничных зеркалах после Хеллоуина. Она боялась и подбадривала себя криками, повторяя одно и то же: про папу, про несправедливость, про долгожданную казнь. И что-то еще, Ригальдо почти не слушал, потому что уже занимался Исли, ослабляя веревку, идущую через потолочную балку от лебедки. Исли упал в его объятия: тяжелый и неуклюжий, холодный, в заскорузлой от крови одежде. Ригальдо в панике встряхнул его и как последний идиот спросил: ты как?!
— Как обоссанный барсук, — не открывая глаз, ответил Исли, едва шевеля губами, и Ригальдо затрясло об облегчения. Он перехватил Исли левой рукой, а правый сжал «Экспресс тактикал», в которой оставался еще один патрон, и развернулся, чтобы видеть Присциллу и Ваго. Исли ему мешал, наваливаясь на плечо, и пугал своим надсадным дыханием.
— Заки, — просипел Исли. — Зак, Заки…
— Я его вижу, — прошептал Ригальдо, не поворачивая головы. — Сейчас. Сейчас я все сделаю…
А потом все в очередной раз рухнуло, потому что бензопила замолчала, и в наступившей оглушительной тишине Ваго взвизгнула:
— Какая же ты жалкая психопатка! Ты хоть знаешь, что пока ты была в тюрьме, они завели себе девочку?..
Можно было расслышать, как на пол падают капли крови.
Да блядь, подумал Ригальдо.
Блядь.
Лицо Присциллы стремительно теряло человеческое выражение.
— Да, да, — задыхаясь, прокричала Европа. — Про это вещали из всех утюгов! Они завели себе новую доченьку, Ребекку!.. У них новая семья! Ты давно никому не нужна!
Ригальдо сунул бесполезный пистолет за ремень и сжал ружье. У него оставалось еще один патрон, и он был готов защищать Исли.
Присцилла пошатнулась, посмотрела остекленевшими глазами и растерянно пробормотала:
— Это неправда. Неправда.
Она разжала кулак, и арматура упала. Присцилла медленно подняла руки к голове, вцепилась в волосы и простонала:
— Ты врешь! Там был только домик. И конфеты… Орешки…
Исли закашлялся и с трудом сказал Ригальдо в ухо:
— Помнишь, что говорил психиатр?..
Ригальдо вспомнил — и поразился, что совсем выкинул это из головы. Как отрезало. Наверное, потому что он слышал это восемь лет назад.
Среди множества сложных вывертов психики Присциллы был один любопытный факт, выявленный еще в «Санта Розе». Она не замечала маленьких девочек. Судебный психиатр счел это каким-то избирательным блоком восприятия. Возможно, Присцилла хотела всегда оставаться «папиной доченькой» в том невинном возрасте, когда все в ее жизни было хорошо, никто никого не бросал и не убивал, поэтому отрицала существование девочек младше десяти.
Он подумал о том, что в лесу возле дома Присцилла вполне могла видеть рядом с ним Бекки, но не отдала себе отчета в том, что именно она видит. А ведь новый ребенок Исли вполне мог вызвать у нее вспышку яростной ревности.
Европа не унималась. Она снова выдернула стартерный шнур. Бензопила, чихнув, завелась, и теперь Европа наступала на Присциллу, а та медленно пятилась. Наконец стало видно, что ее движения раскоординированы и слабы.
— Исли, скажи! — вдруг пронзительно закричала она. Ригальдо поразился, сколько обреченности было в ее голосе. — Скажи что-нибудь!
Исли оперся на плечо Ригальдо с неожиданной силой.
— Мыльные… пузыри, — выдохнул он, подняв голову. В груди у него что-то тихо и неприятно хрипело. — Ты всегда останешься моей девочкой, которая пускала пузыри в парке Керри. И бежала, бежала по газону… Остальное неважно.
Присцилла моргнула. Ярко-белый луч солнца серебрил ее ресницы и брови, и нечесанные, обесцвеченные краской волосы. Лицо казалось белой маской — видимо, из-за кровопотери. Темный взгляд было не прочитать.
— Спасибо, Исли, — еле слышно сказала Присцилла. И улыбнулась Европе так, что на месте той Ригальдо уже бежал бы через холмы.
— Гонял единорога лев… — она тряхнула головой. — Девочка, ты какая-то жуткая идиотка. Сама меня позвала, почему ты не идешь ко мне?.. Я дам тебе новый ник — huevón. Ленивая хуйня. Неужели за столько лет нельзя было понять: не стоит тянуть лапы к моей семье.
Она пригнулась и двинулась вперед.
— Стой где стоишь, пизда!.. — взвизгнула Европа. — А-а! А-а-а!
Ее цветные колготки потемнели по внутренней стороне бедер. В амбаре резко запахло теплым запахом свежей мочи.
И все смешалось в рычащий, гудящий, орущий ад.
Присцилла каким-то образом проскользнула мимо Европы. И прыгнула той на спину, как тигрица, впилась зубами в мышцу между шеей и плечом. Европа пронзительно взвыла, а Присцилла, обвив ее руками и ногами, быстро наносила хаотичные сильные удары мини-отверткой — Ригальдо был уверен, что она давно ее потеряла, но нет. Отвертка глубоко погружалась в плечо и шею Европы и, видимо, попала в артерию, потому что кровь брызнула под напором, как из пробитой трубы. Пила упала; Европа вскинула руки, пытаясь сбросить Присциллу, и обе свалились на пол. В Айове Ригальдо доводилось бывать на ферме, и он помнил визг забиваемой свиньи, такой высокий, что уши закладывало. И этот самый визг сейчас метался под потолком. А на полу, среди грязной соломы, копошились два липких, залитых кровью существа, и Ригальдо знал, что никогда не забудет этого зрелища.
Бензопила тарахтела вхолостую, прыгая по полу.
Ригальдо смотрел, вытаращив глаза. Исли хрипел ему в ухо: «Господи, господи!»
Европа вскочила на ноги, зажимая шею — расстегнутое пальто осталось в руках Присциллы — и бросилась к дверям, спотыкаясь и налетая на ржавую утварь. Распахнутые глаза на залитом кровью лице казались голубыми пластмассовыми пуговицами. Смысла в них было не больше, только животный страх.
Присцилла поднялась и, подволакивая ногу, упрямо потащилась за Европой, как подраненная волчица. Она догнала ту практически у самого входа и, не слушая Исли, который, задыхаясь, просил ее остановиться, вцепилась своей добыче одной рукой в волосы, а другой в платье на спине, и потащила назад.
Ригальдо вдруг ясно понял, что сейчас произойдет.
Присцилла швырнула Европу на землю — прямо на цепь работающей пилы. И надавила на грудь коленом, удерживая.
— Ригальдо! — вдруг резко сказал Исли. — Я не…
Ригальдо притиснул его голову к своему плечу:
— Не смотри.
А сам смотрел. И видел спазматически сучащие ноги и руки Европы, слышал механический визг, немного изменивший тональность, и еще крики. Они звучали как будто из-под толщи воды, и Ригальдо подумал: не съебнуться бы. И еще — что, наверное, он откажется от дальнейших съемок в хоррор-франшизе.
Он зажмурился, только когда в щеку ударили теплые брызги крови.
Крови было много, и она разлеталась очень широко.
Когда стало тихо, он даже не поверил. Открыл один глаз, убедился, что Исли судорожно дышит. Присцилла стояла в самом центре амбара, безвольно опустив руки. Она была грязна — куда там хваленому гриму Гейбла-среднего.
— Вот и все, — она перешагнула через останки Европы Ваго. — А шуму-то было.
Ригальдо медленно отцепился от Исли и заставил себя встать, опираясь на ружье.
Присцилла вытерла лицо, потом еще раз — и растерянно посмотрела на испачканные ладони.
— Что-то я устала, — вздохнула она и пошаркала к матрасику. — А где же Лаки?.. А, вот он. Как хорошо, что эта сука его не разбудила.
Она подтянула к себе бессознательного мальчика и коснулась губами его лба.
— Очень горячий, — задумчиво сказала Присцилла. — Надо отнести его в дом и дать теплого молока.
Ее лицо неожиданно осветилось нежной улыбкой.
— Я помню, как папа первый раз дал мне его подержать. И сказал: это твой маленький брат, никому не давай его обижать.
Она обвела лицо Закари грязным пальцем и медленно убрала руки от ребенка.
— Ну, вот поэтому я и ухожу к океану, — вздохнула она. — Чтобы его не обидеть. Уговор есть уговор.
— Присцилла, — тихонько позвал Ригальдо.
Она послушно повернула голову. И тогда он с размаху ударил ее прикладом в лицо.
— В пизду, — сказал он, любуясь закатившимися глазами. — Я не рыцарь. И много лет мечтал вот об этом.
Он повторил удар, наслаждаясь тем, как запрокидывается ее голова. Присцилла упала на матрас, раскинув руки, а Ригальдо, дернув ее к себе за ноги, решительно оседлал, придавив своим весом, и принялся скрупулезнейше связывать фермерской веревкой. По лицу текли слезы, он вытирал их плечом, но не прерывал своего дела. Заканчивая паковать Присциллу, он рыдал от облегчения, как дитя.
Потом все было, как в тумане — он вышел во двор, обнаружил, что мордатый за это время попытался уползти, но вырубился, и на всякий случай связал и его тоже, а потом нашел в чужих вещах телефон и вызвал копов. Затем он на руках вынес Исли, потому что в амбаре воняло бойней, усадил в кузов пикапа, накрыл своей курткой и положил ему Заки под бок. Присцилла пришла в себя и вяло шевелилась в своих путах; уступив просьбам Исли — «нам не надо, чтобы она умерла» — Ригальдо, как смог, перевязал ее раны. «Пусть лучше сгниет в тюрьме, — мысленно согласился он. — И никогда не попадет к океану».
Он долго и безуспешно пытался поить Заки водой, но не преуспел, зато Исли пил очень много и жадно, а после сразу же ослабел, у него началась одышка. Ригальдо пугал идущий от его лица жар. Он сказал: «Пойду в их дом, поищу аспирин и одеяла», но Исли схватил его за руку:
— Ригальдо, не уходи. Здесь темно, — и он испугался, потому что солнце давно взошло, на дворе стоял прекрасный, прохладный, ослепительный декабрьский день. Снег на холмах растаял, но воздух пах удивительной свежестью. Им оставалось продержаться совсем немного — но Исли смотрел поплывшим взглядом куда-то сквозь горы, и вокруг рта у него все было синее.
«Это от сердца», — подумал Ригальдо, укрывая его получше, и остался — влез в пикап, сжал холодные пальцы:
— Я не уйду.
Исли кивнул. У него внутри что-то булькало, а Заки, не просыпаясь, тонко хныкал, прижавшись к плечу. В какой-то момент Исли вдруг стал заметно тише дышать, и Ригальдо тряхнул его:
— Эй, что ты, как ты?!
— Как Энни, — произнес Исли после долгой паузы. И, к изумлению Ригальдо, повторил:
— Как Энни в Вигваме… если ты… помнишь… агент Ку-у…
Он затрясся в приступе смеха и тут же раскашлялся, и Ригальдо не выдержал — тоже захохотал, повторяя: «Ах ты, гад!» Ему так много хотелось сказать Исли — что все будет хорошо, что он и Заки поправятся, что совсем скоро они увидят Бекки, а в феврале, после зимней сессии легислатуры, Исли увезет их куда захочет, куда-нибудь далеко, где тепло, пальмы и песок. Но он промолчал, потому что боялся расслабиться, и только поцеловал Исли в грязные волосы надо лбом, а потом осторожно прилег головой ему на грудь. И так и сидел, как верный пес, ловя неровное дыхание, пока в воздухе над холмами не раздался первый звук полицейских сирен.
«Гудвилл» Якимы выглядел убого, в отличие от всех других филиалов, в которых Ригальдо когда-нибудь бывал. Огромный ангар без какой-то отделки, большие синие корзины, забитые всяким хламом: ботинками без пар, дырявыми простынями, изъеденными молью свитерами. Ригальдо ворвался за пять минут до закрытия, и с ним не очень-то хотели разговаривать, когда убедились, что он не собирается ни жертвовать, ни приобретать. Но, видимо, он произвел впечатление крайнего отчаяния, и сотрудница скрепя сердце пустила его на склад. А может быть, это произошло потому, что с ним вместе явилась Присцилла со своими неподражаемыми собачьими глазами и голосом потерянной девочки. Она сосала палец и, кажется, разжалобила бы и камень.
Внимательно осмотрев куртку Исли, сотрудница вынесла вердикт: да, она запомнила эту вещь, главным образом потому что за нее сразу же случилась драка между бездомными. Куртку подбросили два дня назад на крыльцо, она лежала в корзине для пожертвований, выгодно выделяясь своим качеством на фоне всего остального. Нет, с ней не было никаких подходящих по размеру вещей, и детского барахла тоже не было. Нет, никаких предметов в карманах. Никаких записок; о чем вы вообще.
Ригальдо слушал в молчании, прижимая куртку к груди. Он купил ее у бомжа, не торгуясь, вытряся из того информацию, откуда он ее взял. Но когда бомж, сообразивший, что продешевил, потянул на себя край куртки со словами «Э-э, нет, погоди, передумал», Ригальдо обернулся в бешенстве, и бездомный отпрянул. И теперь Ригальдо мял воротник, от которого все еще тянуло туалетной водой Исли, запах которой не смогло перебить амбре бомжа. Ригальдо обнимал куртку и чувствовал себя в геенне огненной.
Он убедился — похититель Исли действительно имел какое-то отношение к Якиме, но не знал, как того отыскать. У него было никакой зацепки. От бессильной злости его потряхивало.
Во шве внутреннего кармана на груди внезапно отыскалась мятая сигарета, любимый сорт Исли, и Ригальдо даже не смог рассердиться, внезапно подумав: ну покуривает тайком будущий сенатор и проповедник здорового образа жизни, ну тебе не насрать ли? Радуйся хотя бы тому, что на куртке нет крови.
Он выкурил эту самую сигарету, стоя в темноте на крыльце закрывшегося до утра «Гудвилла», и ледяной ветер из пустыни сек его руки и лицо и трепал одежду. Голова мгновенно поплыла. Зато на него снизошло какое-то обреченное спокойствие. Он найдет Исли. Если понадобится, всю Якиму вместе с асфальтом перетряхнет.
Присцилла молча маячила рядом, притоптывая от холода. Она тоже замерзла, но терпела, и это было как-то так… трогательно, что ли. Ригальдо докурил, затушил сигарету и кивком пригласил ее: полезай в тачку. Она радостно вскинулась, сделала два шага — и у нее из-под куртки выпал длинный столовый нож и зазвенел по асфальту.
Ригальдо оказался быстрее. Он придавил нож подошвой и выдавил, свистя от злости:
— Значит, так?!
— Взяла в кафе, — сказала Присцилла без тени раскаяния. — На всякий случай.
— Какой, блядь, случай?!
— Ну, так, — ее взгляд затуманился. — Ты так быстро рванул за тем бомжом, а они злые бывают… Я подумала, что, может, надо будет… припугнуть. Но ничего такого, не думай.
Дыша огнем и гневом, Ригальдо запустил ее в машину, а нож пинком загнал под мусорный бак. «Ниссан» медленно пополз вдоль ангаров, и на улице не было ни души. Они находились в промышленном районе. Огни жилых домов, трак-спотов и торговых центров остались в стороне.
— Я тебя предупреждаю, — зло сказал Ригальдо. — Больше никаких фокусов. Держи себя в руках. Я знаю, что ты можешь. Ты хитрее, чем пытаешься изобразить.
— Хорошо, дядюшка. Я буду послушной.
— Я тебе не дядюшка!
— О да, — произнесла Присцилла с тягучей, взрослой насмешкой. — Как я могла забыть, что ты моя тетушка. Дядюшка — это Исли, а ты дядюшкина жена.
Ригальдо повернул голову, полный желания все высказать этой двуличной стерве, и в это время позади тачки истерически взревела сирена и вспыхнули холодные красно-синие огни.
Все его потроха свернулись в узел, пока он парковался у обочины и опускал боковое стекло. Он совершенно не мог представить, что сейчас произойдет и что может выкинуть Присцилла. И есть ли у нее еще что-то под курткой.
«Доигрались», — думал он, глядя, как коп неспешно выбирается из машины. По крайней мере, тот не приказал им выйти, и оставалась маленькая надежда, что это недоразумение.
Присцилла надвинула бейсболку на лоб и сидела, безучастно глядя себе под ноги.
Ригальдо по первому слову зажег в салоне свет и протянул свои документы в окно.
— Сэр, — строго сказал коп, разглядывая права. — Вы ехали с выключенными огнями. Это небезопасно.
Дебил, сообщил себе Ригальдо. Еблан.
— Простите, офицер, — повинился он. — Такая глупость. Этого больше не повторится.
— Сиэтл, да? — коп пристально поглядел на него, потом в права. — По работе здесь?
— В командировке.
Коп промолчал. Ригальдо не смотрел ему в глаза — изучал пуговицу на форме. Тишина затягивалась, и в конце концов Ригальдо не выдержал.
— Какие-то еще проблемы, офицер? — кротко, как монахиня, спросил он и внутренне приготовился к пиздецу.
Полицейский поднял голову. По нему скользили отсветы мигалки, а красное щекастое лицо вдруг показалось Ригальдо немного… сконфуженным.
— Простите, сэр, — определенно, коп выглядел так, словно ему неловко! — Но у нас уже две недели крутят «Дочерей Бездны»… Никак не могу забыть одну сцену оттуда…
Ригальдо ощутил, как тяжеленный кирпич у него в груди с грохотом упал, и вверх рванули разноцветные шарики.
Даже если бы полицейский сорвал с себя одежду и исполнил эротический танец на капоте, это вызвало бы меньший шок.
— А-а, да, — он изо всех сил попытался повторить звездный оскал Гейбла-среднего. — Вы про это. Не думал, что кто-то узнает.
— Так это правда! — полицейский просиял. — А я-то думаю: «Эй, попустись, тебе теперь везде мерещится этот съеденный парень!..»
Ригальдо улыбался, как придурок, улыбался и кивал.
Они с полицейским коротко обсудили «Дочерей»: конечно, бредятина жуткая, но голых мертвых баб невозможно забыть. Ригальдо, понизив голос, приоткрыл страшную тайну: в следующем году выйдет сиквел. Полицейский шлепнул себя по бедру: вот дерьмо! Обязательно придется смотреть!
Когда мужик вернулся в патрульную машину, Ригальдо был вспотевшим до трусов. Руль скользил в ладонях.
— Молодец, дядюшка, — одобрительно сказала Присцилла. — Ты очень талантлив.
— Заткнись, — простонал Ригальдо. — Поехали в какой-нибудь мотель, пока он не решил из интереса пробить обо мне все — и не прочитал про тебя!
***
Он снова собирался всю ночь бодрствовать, нагрузившись по уши дрянным черным кофе, от которого прыгало сердце, а желудок болел, напоминая, что такие нервные типы, как он, сплошь и рядом зарабатывают к сорока годам язву. Но стоило Ригальдо вытянуть ноги в кресле и расслабить спину, как веки налились неподъемной тяжестью, и он сказал себе: когда Присцилла заснет, я приму холодный душ, — и заснул.
Его разбудил истерический вопль, громкий, как сирена, хлещущий комнату вдоль и поперек.
Ригальдо вскочил, выпучив глаза, не понимая, за что хвататься: ему колотили и в дверь, и в стены.
Присцилла билась на кровати, упираясь в матрас пятками и затылком, и ее тело, поднимаясь над покрывалом, принимало почти идеальную дугу. При этом она невидяще шарила ладонями по своей груди, по матрасу и повторяла, захлебываясь от слез: «Папа, папочка, папа, не надо, не уходи, папочка!»
Ригальдо тигром прыгнул на постель и затряс ее. Голова Присциллы с закатившимися глазами мотнулась от плеча к плечу. Он занес руку, чтобы влепить ей пощечину, и тут Присцилла проснулась. Ее цепкий взгляд обжег его. Будто ундина вынырнула из ледяного колодца.
— Я сейчас вызову полицию! — рявкнул кто-то за дверью, и Ригальдо, рывком отодвинув кресло и распахнув дверь, проорал:
— Я сейчас сам вызову! Какого черта ломишься?! Моей подружке приснился кошмар, только и всего!
Он обернулся через плечо: Присцилла, улыбаясь, сидела на постели, и смущенно поправляла сползшую с плеча футболку. Увидев заглядывающих в номер людей, она подняла руку и кокетливо помахала.
— Простите, парни. Мне приснилась змея!
Когда до конца не успокоившаяся публика удалилась, Присцилла хихикнула:
— Не исключаю, что полицию все-таки кто-нибудь вызвал!
Ригальдо вытер лоб, смаргивая противную остаточную пелену сна. И пробормотал:
— Ты это нарочно?
— Нет, — она грустно посмотрела на него и улеглась, уложив голову на скрещенные руки. — У меня это бывает. В тюрьме так и не привыкли. Но там они боялись будить меня во время приступов…
Ригальдо не нашелся, что сказать. Ему совсем не хотелось знать, чем отличилась Присцилла, чтобы так всех запугать. Вместо этого он уселся в кресло поудобнее, вытянул ноги и спросил:
— Как ты сбежала?
Присцилла издала тихий смешок.
— Как всегда.
— А куда шла?
Она завозилась и сказала почти застенчиво:
— Конечно же, к океану. Знаешь, в тюрьме я очень устала от людей. И я решила, что ничего не случится, если я дойду пешком до самого края полуострова Олимпик и буду стоять на большом пляже с бревнами, пока как следует не насмотрюсь. А когда вода начнет лизать мне ноги, я побегу — и рядом не будет никого, только чайки, волны и скалы, и я буду бежать, пока вода не поднимется слишком высоко…
Она внезапно замолчала, и Ригальдо ощутил, как по спине пробежал холодок. Почему-то ему вспомнилось, как они с Исли возили на пляж Риальто маленькую Бекки, и как та, счастливая, мчалась навстречу приливу, и с головой нырнула в серо-зеленую волну. Он очень ярко представил на ее месте Присциллу — как она входит в ледяную воду и идет по дну, погружаясь все глубже и глубже, и чайки кричат у нее над головой. И как вспышка, пришло воспоминание: однажды они с Исли уже искали ее, и Лаки нашел ее именно на пляже.
Кто знает, на что она решалась на пляже Алкай и что планировала закончить на пляже Риальто, в первобытном одиночестве.
У него чуть не вырвалось «Зачем?!», но он крепко сжал зубы. И правильно сделал, потому что Присцилла мечтательно продолжила:
— Когда мы здесь закончим, я пойду прямо туда, — она приподняла голову и нехорошо глянула на него. — И никто меня не остановит.
Он молчал, и она, заметно расслабившись, договорила:
— Надо только убедиться, что с Исли все хорошо. И для этих сук, — она помедлила, — Для этих сук будет лучше, если мы найдем его ц е л ы м. Потому что иначе…
Она отвернулась от него, поджала ноги и ровно задышала, а Ригальдо сидел не шевелясь. А когда заснул, ему снилась работа — много-много работы, что-то такое понятное, неприятное, про огромную партию брака, втихую ушедшую в продажу, и во сне он сердито шуршал бумагами, а где-то сбоку ходил Исли — красивый, подтянутый и длинноногий, по-прежнему с волосами до жопы, и Ригальдо сердился, что тот занимается ерундой. А потом Исли подошел к нему сзади, положил руки на плечи, наклонился — и Ригальдо не увидел на нем лица.
–…подъем, эй, подъем, — шепотом звала Присцилла. Она сидела на корточках перед Ригальдо, озабоченно вглядываясь в него. — Он прислал сообщение.
— Кто?! — выдохнул Ригальдо, потягиваясь: все тело болело, а во рту будто кошки насрали. Присцилла оперлась для равновесия о его колено, и он столкнул ее руку. Отодвинулся: близость с ней нервировала.
— «Перизосо». Тебе пришло уведомление с «Фейсбука».
Ригальдо встрепенулся и вцепился в телефон.
Послание было коротким.
«Иди в холмы гремучей змеи по старой дороге».
— Это холмы на севере долины, — Присцилла прямо лучилась. — Я уверена, они прячут Исли на одной из старых ферм. Поедем, как только рассветет, правда?
Ригальдо посмотрел на часы: семь утра. В это время года светало поздно, до рассвета оставалось еще часа полтора.
— Да, — невпопад сказал он, потирая лицо. — Поедем.
— Только мне надо перевязать бок, — деловито уточнила Присцилла. — Иначе я буду нас тормозить.
Она задрала футболку, и Ригальдо вытаращился. Выглядело отвратительно. Вчерашний грубый шов на боку был разодран, края раны, прихваченные нитками, висели лоскутами. Кожа вокруг покраснела и воспалилась.
— Ты что, чесала его, пока он не разошелся?!
— Может быть, во сне, — Присцилла пошевелила пальцами. — Ты зашьешь?..
— Зашью, — Ригальдо поморщился. — Но надо обработать. Где виски, который ты купила?
— На полочке в душевой.
— Сейчас, — пробормотал он, прошел под внимательным взглядом Присциллы через весь номер и осторожно прикрыл за собой дверь душевой. И вместо того, чтобы искать виски и «швейный набор», привалился боком к стене.
Наверное, где-то здесь в его приключениях проходил водораздел, за которым было необходимо вызвать помощь.
Ригальдо не считал себя героем. Заменить группу захвата он не мог, а «ручной дракон» только прибавил бы проблем в освобождении Исли. У него наконец-то появился расплывчатый, но все-таки настоящий ориентир, и о нем следовало сообщить копам.
Только сперва нужно было отвлечь Присциллу.
По ногам сильно потянуло свежим воздухом. Занятый своими нервными мыслями, он зябко переступил, замер, а потом ломанулся обратно.
Номер оказался пуст, дверь была распахнутой настежь. За балконом мотеля клубилась жирная темнота. Ригальдо рванул к выходу, шаря по комнате взглядом: телефона тоже не было видно. Внизу, на стоянке, взревел двигатель. Кровь бросилась Ригальдо в лицо: он прошляпил, прошляпил все на свете!..
— Присцилла! — рявкнул он, кубарем скатываясь по лестнице, даже не озаботившись запереть номер. Серый «Ниссан» дернулся, двинулся вперед, примял колючие кусты перед парковкой и зацепил фарой мусорный бак. Ригальдо бросился к нему, но Присцилла, сдав назад, уже разворачивалась. «Ниссан» толкнул подскочившего Ригальдо корпусом и выкатился с парковки, уверенно набирая скорость.
Ригальдо бежал за ним до самого шоссе, надеясь: вдруг передумает. И только когда машина выбралась на широкую дорогу и ее задние огни прощально мигнули, он осознал: все, привет. Присцилла уехала без него по хайвею, освещенному ночными огнями, наводить добро и справедливость, а он остался, тяжело дыша, согнувшись от колотьбы в боку. Далекие холмы многозначительно и мрачно чернели, над ними сияли звезды. По трассе между полями тяжело грохотали фуры, идущие из Портленда в Сиэтл, а Ригальдо бездумно брел по обочине, обдуваемый ночным ветром — бесславный сын Деборы Эстелы, как и она, нашедший свое шоссе.
Ладно. Он проверил карманы и убедился, что бумажник Присцилла ему оставила. Как хорошо, что он спал в номере в куртке, не раздеваясь, как бомж. Значит, в мотель можно было не возвращаться. Ригальдо пригляделся — показалось, или среди рефрижераторов и лесовозов замелькали легковые машины?
Он одернул куртку и принялся голосовать.
***
«Холмы гремучей змеи» оказались низким хребтом по северному краю долины.
Белый «Убер», который Ригальдо посчастливилось поймать после нескольких неудачных попыток, полз по складкам предгорья, как жук. Фары дальнего света шарили по придорожным кустам и, кажется, вспугнули койота. Машину иногда встряхивало, и Ригальдо лишь сильнее сжимал дверную ручку. Темнота медленно отступала, и вокруг постепенно проступала местность — мягкие светлые склоны, заросшие высокой колючей травой, похожие на формы лежащей женщины. На одном Ригальдо видел водонапорную башню, на другом — деревянный, построенный еще, кажется, в годы фронтира, пожарный наблюдательный пункт.
На шоссе таксист, удивительно покладистый сонный парень, только пожал плечами, когда Ригальдо попросил его ехать по старой дороге.
— Мне надо поставить точку на навигаторе, — сообщил он. — Без ориентира нельзя, мало ли что. Выбирайте сами — виноградники «Гремучей змеи», или ранчо, или брошенный индейский поселок там, выше. Так написано на карте.
Ригальдо сглотнул. Он понятия не имел, получала ли Присцилла еще какие-нибудь указания от похитителя, и куда ее могло занести, но решил, что огромная винодельня или преуспевающее ранчо вряд ли станут нужным объектом. И рискнул: «Давай в поселок». И только здесь, на высоте, он понял, как ему повезло. Удивительно, но на холмах и на проселочной дороге между ними тонко серебрился иней — ночью здесь было намного холоднее, чем в долине. И на нем хорошо просматривались следы недавно проехавшей машины.
— Вы ж не сектанты какие-нибудь? — равнодушно спросил таксист. — Не съедите меня, когда доедем до места?
Ригальдо покачал головой:
— Нет, я… геолог. Изучаю местную природу. С командой.
— Ага, — кивнул таксист. — Конечно. Учти, наркоту не перевожу.
Снаружи просветлело так, что «Убер» погасил фары. Небо было волшебное — над землей протянулись длинные фестончатые облака, пурпурные, фиолетовые, оранжевые, а за ними нежно голубело раннее утреннее небо. На дорогу впереди выскочил заяц и долго несся перед капотом, низко прижав уши и резко перебирая лапами.
А потом Ригальдо понял, что чье-то везение закончилось: вскарабкавшись на очередной холм, они увидели те самые индейские хижины — девять грубых домов с высокими трубами, сложенные из камня, равнодушно взирающие черными провалами окон на брошенный «Ниссан» посреди относительно ровной площадки. Не слушая окриков таксиста, Ригальдо обежал дома — разумеется, пустые и засранные. На стенах внутри красовались убогие граффити и надписи: «Джо педик», «Элис трахается».
Машина стояла с распахнутыми дверями. Ключ зажигания торчал в замке. Ригальдо повернул его, но тачка не подала признаков жизни. Он еще раз попытался повернуть ключ. Ничего. Машина была нема.
— Похоже, отъебнула электроника, — со знанием дела сказал таксист. Он вышел из своей машины и закурил. — Это бюджетный «Ниссан». Отъебнуть может все что угодно. Будем проверять клеммы или я поехал?..
Ригальдо из-под руки оглядел бугрящуюся местность. Холмы, холмы, каньоны, куда не кинешь взгляд. Следы Присциллы, уходящие вниз, пока еще были заметны — но солнце поднималось все выше, и ярко блестящий иней вот-вот должен был начать таять.
— Подожди, — решил он. — Я заплачу по двойному тарифу, если довезешь до конца этой старой дороги.
Он обыскал салон, но телефона не нашел — Присцилла забрала его с собой. Ни на что особо не надеясь, он заглянул под заднее сидение.
«Ремингтон» в чехле лежал там, куда Ригальдо его положил. По-видимому, Присцилла о нем забыла, а может, она просто не любила огнестрел. То ли дело тупой столовый нож из шоферской закусочной. Ригальдо, урча от счастья, вытащил ружье, нетерпеливо разорвал коробку с патронами и вытряхнул их в карман куртки. Их уверенная тяжесть приятно согрела ему сердце.
Позади взревел мотор. Он обернулся. Таксист, швырнув на землю сигарету, задом пятился с площадки, на которой они остановились.
— Эй! — крикнул Ригальдо и сделал к нему шаг. — Эй, ты не понял!
— Иди нахуй! — проорал таксист, разворачиваясь, показал ему средний палец и дал по газам. — Я в разборках не участвую!
— Педрила ебаный, — Ригальдо сплюнул на землю. — Козел!
Зато теперь он имел полное право расчехлить и зарядить «Ремингтон», что он и сделал, и, помочившись на дорожку прямо на колесо сдохшего автомобиля, он застегнул штаны и торопливо пустился в путь. Солнце уже показалось, но было чертовски холодно. В душе Ригальдо жалел, что не догадался загнать таксиста на заправку, чтобы купить кофе — это бы здорово поддержало его силы, а так его гнали вперед только гнев, страх и какое-то нездоровое предвкушение. Щеки горели от мороза, дыхание белым облаком вырывалось изо рта. Странное дело, но с каждым новым шагом он чувствовал, как с него облетает, точно листва лозовых кленов, весь приобретенный за годы рядом с Исли достаток и гламур. Вице-президент «Нордвуда» исчез, растворился в утренней дымке. Остался только мужик из Эймса, угрюмый, невыспавшийся, вонючий и злой, как Дьявол из песни Харви Смита, рыщущий в поисках жертвы среди кукурузных полей.
Иней на склонах сверкал так, что смотреть было неприятно. Именно поэтому Ригальдо чуть было не пропустил мельтешение на вершине холма, и только когда откуда-то сверху посыпались камешки, не рассуждая, вскинул ружье — и застыл.
***
Когда Заки снова впал в беспамятство, Исли отстраненно подумал, что это приключение им не вытянуть.
То, что все очень плохо, он понял раньше, конечно, когда все его попытки играть в конструктивный диалог, лесть, подкуп разбились о невыносимое упрямство похитителей. Он-то был готов на все и сразу завел речь о выкупе, так, как будто это было чем-то само собой разумеющимся, и все время напоминал: я располагаю самыми разными возможностями, если вам нужна помощь, только скажите.
Вместо того чтобы назвать требования, его привезли куда-то в горы — на ферму, втолкнули в продуваемый всеми ветрами амбар, такой старый, что красная краска на нем почти вся облупилась, привязали к стулу с вывернутыми назад руками и так и оставили — без воды и без пищи, без возможности поменять положение, справить нужду, успокоить Заки, в конце концов. Еще они сразу же показали ему свои лица, и это ему не понравилось. А на второй день Европа Ваго подтвердила: «Ты в курсе, что ты не выйдешь отсюда? Поэтому мне плевать, что ты смог бы нас опознать».
Она пришла к нему в амбар с пакетом картошки фри, веселая, пахнущая зимой, притащила себе второй стул и уселась напротив. И когда Исли устало спросил ее: «Чего же ты хочешь», ответила, пережевывая картошку:
— Справедливости.
Со слов Европы, ей было около тридцати, но она выглядела моложе. Исли смотрел на волосы, забранные в два легкомысленных хвоста, на сосредоточенные бледно-голубые глаза под густой светлой челкой и не знал, что сказать. Думая о своих похитителях, он грешил на тех или иных конкурентов, на каких-то ненормальных сталкеров, просто на отморозков, решивших нажиться на нем. Он все время всматривался в лицо Европы и ждал объяснений. А потом она сказала: «Твоя психопатка посадила моего отца», и у него упало сердце. А Европа, загибая пальцы, перечисляла:
— Понимаешь, когда он сел, мы все потеряли. Виллу, яхту, машины, счета, весь его бизнес… все. Он не смог удержать влияние, на нем отыгрались все коррумпированные сволочи, до того лизавшие ему зад. Нам пришлось поменять фамилию и скрываться. Мать сторчалась, тупая пизда. Я работала официанткой в пабе, вот этими самыми руками убирала блевотину за клиентами, а потом вдруг оказалось, что отец вашу семейку не убивал!..
Когда она говорила о Присцилле, ее черты ожесточались. Исли чувствовал за этим давнюю манию, продуманный план. И когда он спросил Европу: «Почему же ты ждала столько лет?!», та честно ответила: «Мне было лень. А потом кое-кто победил на выборах, а сучка сбежала из тюрьмы. Тут и у святого переполнилось бы терпение».
Он все еще не верил, надеялся, что они договорятся, товарно-денежные отношения и охмурение девиц — это ведь как раз то, в чем он был специалист. Европа приходила к нему каждый день, ела у него на глазах сладости, рассказывала: представляешь, все думают, что тебя украла племянница, вот смешно. И только когда он попросил ее: послушай, не могла бы ты хотя бы позаботиться о ребенке, он же маленький, он замерз и хочет есть, а Ваго ответила: мне это не интересно, — Исли понял, что в ее планы не входит, чтобы они протянули подольше.
До этого разговора Исли был образцовым заключенным, вел себя по инструктажу службы безопасности, но теперь в нем появилось лихорадочное желание действовать. Оставаясь один, он, корячась, поднимался со стулом на спине, обходил амбар, изучал весь валяющийся у стен мусор: доски, ржавые ведра, гнутую ость бороны, рассмотрел сквозь щели запущенный фермерский двор. Машин было две: «Киа» Европы и пикап ее помощника. Этого самого типа, крепкого немолодого краснолицего мужика с пистолетом, Исли про себя называл «Том», потому что на морду он был вылитым «Томом». Он был не то другом, не то бывшей шестеркой или телохранителем Диего Ваго, и Европа вертела им как хотела. «Том», однако, казался Исли более продуктивным в плане «договориться»: он начал с того, что спер куртку Исли вместе с бумажником. По обрывкам разговоров Исли понял, что старая ферма принадлежит именно ему, и как только Европа в очередной раз укатила, принялся его искушать. «Том» отмалчивался, но, по крайней мере, начал носить Исли воду и выводить его в туалет. Последнее было унизительно со связанными руками, но Исли терпел, надеясь, что его слова пробьют брешь в жадности тюремщика. Но пока что его попытки форсировать разговор натыкались на молчание. «Том» колебался. Может быть, через какое-то время Исли и смог бы его раскачать, но времени не было — из-за ребенка. В амбаре было холодно, голодный Исли мерз, слабел, у него появился кашель, болело в груди, и сердце выделывало нехорошие закидоны. Но это ни шло ни в какое сравнение с тем, как слабел Заки.
Заки был его болью, его кровоточащей раной; честно говоря, если бы не он, Исли вряд ли позволил бы так покорно себя увести. Но когда улыбчивая девушка на детской площадке, показывавшая им флаеры, нагнулась к Заки и сказала: «У-у, какой милый, красивый, как папа», — Исли распушился от гордости как идиот, втайне порадовавшись еще и тому, что, по ее мнению, у него мог быть такой маленький сын. Девушка легко вскинула Заки на руки: муси-пуси, кто это тут у нас; пойдемте-ка, мне надо внести вас в список гостей нашего представления, — и так, продолжая ворковать, и повела их к машине, и Исли шел, улыбаясь, старый ловелас. Он улыбался, даже когда в машине распахнулась дверь и под лопатку уперся ствол. Не вздумай шуметь, сказала девушка, все еще покачивая Заки, если не хочешь увидеть его мозги на стене. Заведи руки за спину.
И все еще с закаменевшей улыбкой Исли сделал все, что ему приказали. И попал в ад для самодовольных политиков и бизнесменов, наполненный холодом, безнадежностью, страхом и чувством вины. И с ним был его внук, его дорогой мальчик, капризный, упрямый, испуганный и очень уставший, который все время повторял, что хочет домой.
На второй день в амбаре Заки начал играть всяким мусором. Он возился в полосе света в опилках на полу, двигал туда-сюда щепки, фыркая и урча, строил домики, «ходил» гнутыми ржавыми гвоздями так, будто это были человечки. Исли, почти одуревший от боли в спине и плечах, старающийся так и сяк облегчить свое положение, смотрел на него, чувствуя, что в горле стоит ком. Но Заки быстро начал повторять, что хочет есть и пить; он приставал к Исли, дергал его за свитер и говорил: дед, вставай уже, ну хватит, пойдем к маме. Заки еще не исполнилось двух лет, он переставлял слоги в словах и превращал их в абракадабру, и Исли, задыхаясь от жалости, шептал ему: «Мы скоро пойдем, мой милый, но пока нельзя. Нельзя. Это такая игра».
На это Заки заплакал. Он заунывно скулил на своем матрасике, раскачиваясь взад-вперед, и этот тонкий скулеж ввинчивался прямо в мозг, и Исли не выдержал: принялся стучать ногой в стену и орать: «Звери вы, что ли?!» Дверь распахнулась, и вошел мрачный «Том». Он рывком поднял Заки на ноги и, не произнося ни слова, потащил к выходу.
От ужаса Исли чуть не сдох. Что он наделал?..
— Куда ты? — он встал на ноги вместе со своим стулом. — Куда ты ведешь его?!
— Заткнись, — рявкнул Том. — Я его накормлю.
Когда Заки вернулся, повеселевший и довольный, Исли сразу же наклонился к нему.
— Он тебе ничего не сделал, этот дядя?! — хрипло спросил он, а про себя подумал: а если сделал?! Что ты сможешь теперь?!
Заки засмеялся и икнул ему в лицо солодом.
— Ты что, давал ребенку пиво? — взревел Исли. — Урод!
— Давал, — хладнокровно ответил из-за стены Том, запирая замок. — И снова дам, как только захочет. Сейчас он заснет и продрыхнет много часов. Жаль, что я раньше не допетрил, как можно его успокоить.
Так и случилось. Заки вырубился, едва добредя до матраса, и спал до середины следующего дня. Проснувшись, он плакал от головной боли, катался по матрасу и просился домой. Том снова его напоил, как и обещал, а Исли изнемогал от бессильной злобы и думал: если удастся освободиться, я убью тебя, толстая мразь. Но в этот раз фокус с пивом не удался. Заки шатался по амбару, налетая на стены, а потом его вытошнило. Боясь, что он захлебнется рвотой, Исли лупил ногами в стену, звал Тома, но тот не пришел. Наплакавшись каким-то монотонным, высоким плачем, Заки отключился. Исли начал действовать. Он давно присмотрел среди мусора длинный кусок стекла, прислоненный к стене, с острым неровным краем. На то, чтобы перепилить толстую мохнатую веревку, у него ушло несколько часов. Потом он катался по земле, кусая губы, чтобы не орать: снова двигать руками оказалось чертовски больно.
Утром, когда Том вошел в сарай, Исли, стоявший за дверью, ударил его доской, а когда тот пошатнулся, держась за залитое кровью лицо, молча добавил в живот и по почкам. Случилась чудовищная драка. Том был сильнее, но не ожидал нападения. Они вывалились во двор, забитый ржавеющими остовами техники и гнилыми досками, и Исли вдохнул полной грудью горный воздух и решил драться до последнего. Когда он зубами вцепился Тому в ухо, тот заорал от неожиданности.
Они как раз катались по промерзшей земле, грязные, окровавленные, колошматя друг друга, когда раздался голос Европы:
— А ну-ка, хватит. Хватит, я сказала!
Она стояла посреди припорошенного снегом двора, одетая в короткое пальто, и нажимала Заки на кудрявый затылок, прижав его тонкую шейку к цепи лежащей на земле бензопилы. Оранжевая бензопила казалась такой же неуместно-яркой среди потемневших, ветхих строений, как и элегантное пальто Европы. Заки хлюпал носом.
— Достаточно нажать одну кнопку и дернуть стартер, — задушевно сказала она, — и это заработает. Фёрст, хочешь увидеть брызги своего внука?.. Их будет много, настоящий салют!
У нее были голубые-голубые глаза, очень решительные, и безмятежная улыбка. Бензопила глубоко вдавливалась в шею Заки.
Исли разжал руки.
Позже «Том» с остервенением топтал его сапогами, а Исли корчился на снегу, прикрывая голову и поджимая к животу колени, пока Европа не прикрикнула: «Хватит! Хватит, твою мать!» Но это отнюдь не означало конец экзекуции. Она встала над ним, наступила ему на плечо, не давая свернуться в комок, и завела бензопилу.
— Знаешь, зачем мне это? — доносилось до Исли сквозь механический рев. Мотор был новый, громкий, и прекрасно работал. — Я сразу все написала этой вашей Присцилле: тебе очень повезло, сумасшедшая шлюшка, что ты в тюрьме. И чем дольше я об этом думала, тем сильнее понимала, что это нечестно. Ведь все нажились на той резне у вас дома, кроме меня. Когда Присцилла придет, — Европа направила мельтешащую цепь вниз, держа ее на расстоянии нескольких дюймов ото лба Исли, так, что он вжал голову в плечи и зажмурился, вздрагивая. В лицо ему летело масло. — Так вот, когда она наконец явится, я усажу ее на стул, и скажу: ты, кажется, выдумала хорошую историю? Сегодня она осуществится! Человек из семьи Ваго убьет членов твоей семьи. Эй, ты, смотри на меня, смотри, говорю!..
Исли не мог. Рев бензопилы лишал его сил; он слышал над собой ее рычание, чувствовал движение воздуха, брызги машинного масла и вонь топлива, и думал только об одном: если прямо сейчас у Европы не хватит сил удержать пилу… Он представил звук, с которым лезвия вскроют ему череп, и сжал челюсти так, что захрустел обломанный в драке зуб.
— Я заставлю Присциллу страдать, — серьезно сказала Европа. — А потом убью. А может быть, сначала мы выкрадем и расчленим ее братика. Чтобы она потеряла всех, кто ей дорог. Известно же, что сука не выносит, когда кто-то покушается на ваш клан. Она вас так любит, что прямо убить готова.
Когда пила замолчала, он так и не смог заставить себя открыть глаза. Лежал на земле, вздрагивая, чувствуя, как лицо стягивает коркой крови. Заки молчал, и у Исли не было сил посмотреть, что с ним.
«Том» втащил его за ноги в амбар, не смог усадить на стул, потому что Исли падал, и привязал полулежащего к опорной балке.
— Ссать теперь будешь под себя, — мстительно сказал он и хлопнул дверью.
Когда снаружи загремела цепь, маленькие пальчики попытались открыть Исли заплывшие глаза.
— Дед, ты спишь? Проснись! Когда мы пойдем к маме?
Исли потерся отросшей бородой о его макушку. От Заки пахло маленьким грязным ребенком, но Исли отчаянно жалел, что не может прижать его к себе.
— Ты плачешь? — удивленно спросил Заки. — Не плакай! Мусины не плачут!
— Я не плачу, — шепотом ответил Исли. — Это у меня в носу чешется.
В носу, забитом кровяными корками, и в самом деле стало нечем дышать, и он запрокинул голову, позволяя теплым соленым дорожкам из-под век бежать за уши.
Клэр он набрал уже из машины. Она ответила после третьего гудка — хрипло и сонно: он ее разбудил.
— Что, их нашли?..
В ее голосе звучала такая надежда, что Ригальдо мгновенно стало безумно стыдно за все, что он делает, но… по-другому он просто не мог.
— Нет, — тяжело сказал он, и Клэр сразу умолкла. — Я хотел тебе сказать… Мне надо уехать, на какое-то время. Присмотри за моей девочкой.
Вот теперь сон с нее как рукой сняло: голос у Клэр стал серьезный и настороженный:
— Что-то еще случилось? Ты сейчас… где?
Он очень четко представил, как она садится на диване, со щекой, примятой со сна, как подтягивает к себе внутренний телефон, убеждается, что связь с КПП работает, втаптывает ноги в ботинки, морщится, обнаружив вдавленный в ладонь ключ…
— Ничего, — соврал он. Посмотрел в зеркало заднего вида: забор, ворота и крыша дома неуклонно удалялись, почти невидимые в темноте, и только фонари на территории еще мелькали за деревьями, далекие и теплые, как голос Клэр. «Мустанг» медленно катился по лесной дороге, фары двумя желтыми конусами скользили по стволам сосен.
— Это как-то связано с Присциллой?
И тут он снова соврал, особенно не заботясь о достоверности:
— Нет. Мне нужно уехать… по работе.
— Так, — было слышно, как Клэр толкает дверь дома и выходит на улицу. Ее ботинки простучали по крыльцу. — Ты уверен? Ригальдо? Тебе нужна помощь?..
И в третий раз он соврал, отрезая себя от возможности сделать все «правильно».
— Нет. Я только прошу… присмотри за Бекки. Пожалуйста.
— Пиздец, — помолчав, сказала Клэр. — И… сколько времени могут занять твои дела «по работе»?
— Двое суток, — заторопился он. — Потом… Потом я должен вернуться. Или можешь звонить в полицию.
— Хорошо, — пробормотала она. И почти взмолилась:
— Но ты сам понимаешь, что делаешь?
— Да, — помедлив, ответил он, и выключил телефон.
С ненавистью поправил зеркало, чтобы лучше видеть заднее сидение.
Отсыревший плед из «дома на дереве» пополз вниз, и Присцилла, вынырнув из-под него, почесала лохматую голову.
— Вы все такие миленькие, — сказала она, зевая. — Но бесполезные. Как котята. Только и можете, что огнетушителями махать.
Она качнулась вперед. Ригальдо рефлекторно вдавил тормоз в пол, и машина встала.
— Выброси телефон, — посоветовала она. — Твоя подружка не выдержит и позовет копов. И с телефоном они найдут тебя раньше, чем Исли, — она задумалась. — И тогда он умрет. Мы никак не сможем его спасти.
Ригальдо раздул ноздри и пролаял:
— Не указывай мне!
Но он уже знал, что играть придется по чужим правилам.
Он понял это, еще когда целился в Присциллу, неподвижно стоящую под деревом, и противный липкий снег сыпался им на головы, а лицо Присциллы мокро блестело.
***
О, как она шипела на него, застыв на расстоянии в несколько шагов!
— Как ты мог это допустить, — было первым, что он услышал. — Ты остался с ними, значит, ты должен был их беречь!
На ней была мешковатая куртка «Сиэтл сихокс» и синие джинсы на пару размеров больше, чем нужно. Ригальдо смотрел на гладкий, белый, без единой морщины, лоб Присциллы, на темные провалы глаз и думал, что в отличие от них с Исли, она за эти восемь лет совсем не изменилась.
Тюрьма ее сохранила, как бабочку в янтаре.
— Где Исли? — прорычал он в ответ, глядя в прицел на этот ровный белый лоб. Вот так. Он был бы совсем не против отстрелить ей башку, если она дернется. Но сперва нужно было узнать, куда она дела Исли.
С дерева сорвалась какая-то птица, уронив вниз толстую лепешку мокрого снега. По земле стучал омерзительный дождь. Ригальдо не думал о Майкле, который где-то там шляется в глубине леса, обходя камеры вдоль забора, не думал о том, что их разговор может привлечь внимание кого-то еще.
Только о том, что Присцилла стоит здесь во плоти, живая, осязаемая, наглая, а значит, он не зря ждал ее все эти годы.
Что вовсе не отменяло того, что насчет Исли она была права.
Ригальдо должен был беречь своих близких, и он не справился.
Кровь стучала в висках.
Присцилла скривила губы:
— Глупый гомик. Чем вы там занимались с полицией семьдесят два часа?! Искали меня, когда надо было искать Исли! Только поэтому я и вернулась…
Ригальдо покрепче перехватил ствол, потому что руки вдруг ослабели. Цевье заскользило в мокрой от пота ладони.
— Не пизди, — хрипло сказал он. — Ты убежала, чтобы причинить нам зло, сумасшедшая дрянь. Это из-за тебя он исчез. Он хотя бы жив? А Заки?..
Присцилла издала губами презрительный звук, похожий на хлопок пузыря жвачки, и у Ригальдо что-то взорвалось в груди.
Он двинулся к ней, полный желания сгрести ее за шиворот, а потом резко опомнился и сделал шаг назад, не опуская ствола.
— Я не верю тебе, — выдохнул он. — Ты опять врешь. Ты украла его, украла вместе с ребенком, а теперь вернулась…
Присцилла раздраженно зашипела на него.
— Да раскрой глаза! — она шагнула к нему, потом отступила. Он обратил внимание, что она движется немного боком, как краб. — Если бы я увезла их, меня бы уже здесь не было! Мы бы сейчас жили, как раньше, только я, Исли и Лаки, в каком-нибудь тихом месте в горах, смотрели бы каждый день на снег, на туманы и как облетают красные лозовые клены, мы снова были бы семьей! А теперь их нет, нет, их украли у меня, снова украли, как папу, и я не прощу этому… этим… Не прощу…
И она заметалась по поляне, как рысь, потерявшая детенышей, забыв про ружье в руках Ригальдо, как будто оно было пластмассовым. Ригальдо хотел прикрикнуть на нее, но звуки застряли у него в горле.
Присцилла выглядела слишком… раздавленной. Как будто ее в самом деле обокрали. И даже ярость, с которой она упрекала его, сейчас казалась обреченно-бессильной.
— Хочешь сказать, это не ты? — наконец, с трудом выговорил он.
Она обернулась так резко, что из-под ее ног брызнул растаявший снег.
— Конечно, нет! — она пригнулась, напряглась. Ее черные глаза без блеска, глубокие, как дула огнестрела, смотрели на Ригальдо снизу вверх, и он подумал: нет, она совсем не слаба. — Это сделали другие. И когда я их найду, они пожалеют, что на свет родились.
«Ты пожалеешь, что вообще подошел к нашей семье».
Это его отрезвило, он снова прицелился ей в грудь.
— Стой, где стоишь.
— Не будь дураком, — презрительно сказала она. — Без меня полиции их не найти. Ну-ка, скажи, что они там нарыли? Есть ли у них другая версия… кроме меня?
Ригальдо недоверчиво молчал.
— А у тебя самого?..
«Она блефует, — орал внутренний голос Ригальдо. — Все врет, запутывает, дурит тебе голову. Зови охрану, звони в полицию, а лучше стреляй, стреляй, хотя бы в ногу, ты же так этого хотел…»
— Ты врешь. Если бы ты что-то знала, зачем явилась сюда?! Зачем пряталась?!
Внезапно Присцилла улыбнулась. Контраст получился ужасный — нежная, чуть мечтательная улыбка и неподвижные глаза.
— У вас хороший домик, — держась за бок, она прошла по снегу к веревочной лестнице и ласково коснулась перекладин. — Такой уютный. У меня тоже в детстве такой был. Это домик для Лаки? Он тоже играет здесь?
«Это дом моей дочери», — хотел он ответить, но в последний момент передумал. На всякий случай — ни слова о Бекки.
Тут он представил, что его девочка могла прибежать в домик и столкнуться нос к носу с этим чудовищем, и втянул воздух сквозь зубы. Как они разминулись? И разминулись ли?
Господи, он так ненавидел и боялся Присциллу, даже теперь, когда она стояла перед ним с голыми руками.
Вместо этого он сказал:
— Лаки уже взрослый. Пропал его сын — Закари.
— А, да, — Присцилла тряхнула головой. — Я видела в новостях фото. Маленький мальчик… — она вздохнула. — Они так похожи. Я все время их путаю.
«Да нет, милая. Ты просто припизданутая на голову», — подумал Ригальдо и снова с нажимом повторил:
— Так ты не ответила. Зачем ты сюда явилась?
Она посмотрела на него с удивлением.
— Конечно же, за тобой. Мне понадобится помощник, — она привалилась к сосновому стволу, почти спрятавшись в широкой тени. Ее голос звучал деловито и пугающе воодушевленно. — Я думаю, будет сложно. А ты не согласен?..
Ригальдо сжал зубы так, что, кажется, треснула эмаль. И с ненавистью прохрипел:
— Согласен.
— Вот и хорошо, — Присцилла была безмятежна. — Тогда пригони свою тачку поближе, чтобы я могла в нее спрятаться. И опусти уже ствол. Ты все равно не застрелишь меня.
Они с Майклом встретились уже во дворе, когда он выводил машину. Тот удивился и заметно встревожился от того, что босс уезжает среди ночи. Ригальдо его успокоил парой слов, выслушал отчет о поломанных камерах. Да, действительно, во всем был виноват мокрый снег, он забил «зрачок» у одной, а вторая камера просто рухнула на землю вместе с отяжелевшей веткой.
Какое удобное объяснение.
«Утром заменим», — пообещал Майкл и открыл ворота. Ригальдо вытер лоб и сел в машину, надеясь, что мужик не заметит, что пока он бродил, исчезли записи с камер внутреннего круга, в том числе с той, где они так занимательно пообщались с Присциллой.
Когда-то Тони научил его, как это можно сделать. Ригальдо казалось: это было в какой-то другой жизни. В той, где у него были счастливые молодые друзья, где можно было упахиваться вусмерть, зарабатывая все больше денег, а на уикендах целоваться с Исли в снегу, топить печку, ссориться, мириться и до изнеможения трахаться. Сниматься в киноговне, слушать планы Исли по покорению Конгресса и каждый вечер возвращаться домой, к коту и самой лучшей в мире девочке.
Ничего этого не осталось: он ехал в мокрую темноту, почти наугад, а на заднем сидении свернулась калачиком сумасшедшая убийца. Капли холодного дождя усеивали ветровое стекло, собираясь в ледяную кашу. Ригальдо отрегулировал дворники, но дождь пошел сильнее. Наверное, где-то рыдал его ангел-хранитель, вертя пальцем у виска.
***
— Мне понадобится краска для волос, — деловито сказала Присцилла, разворачивая бургер. — И тампоны. Но это подождет до утра. Тебе надо поспать, а то ты будешь за рулем клевать носом.
Запретив себе реагировать на провокации, он молча опустил жалюзи на окнах мотеля, проверил замок и подвинул к двери кресло, и так же молча уселся в него. Он твердо решил не спускать с нее глаз, и с этого места его могли вынести или с этим креслом, или вперед ногами. Присцилла, сидящая на кровати и жующая котлету с салатом с механической тщательностью, проглотила то, что было у нее во рту, облизнула губы и сказала с почти пугающим равнодушием:
— Если ты думаешь, что это кресло остановило бы меня — то нет, — она сунула палец в соус. — Но я не собираюсь уходить отсюда до завтра. Я шла пешком пятнадцать часов, а потом еще столько же, а потом увидела в магазине новости про Исли — и пошла назад. Так что остаток ночи я буду спать, чтобы восстановиться.
Ригальдо почувствовал, как у него внутри закипает ярость. Проспать ночь! В то время как где-то там Исли… И Заки… Эта сука над ним издевается!..
— И еще утром надо будет купить иголку, нитки и бинты. И виски.
Она махнула рукой вдоль правого бока, и до него вдруг дошло, почему она все время сидит так скособочась. Он подался вперед:
— Что там у тебя?
— Царапина, — она аккуратно вытерла пальцы салфеткой. — Но кожа в том месте выворачивается наружу. А если я дерну футболку, опять потечет.
Она отодвинула в сторону полу куртки. Весь правый бок серой футболки, присохшей к коже, был бурым.
— Кто тебя ранил?
Присцилла метнула в него короткий взгляд из-под ресниц и уверенно произнесла:
— Ты не хочешь этого знать. Я очень долго шла. Мне встречались разные люди.
И все. Он мог орать на нее, мог угрожать, мог требовать ответа — если она не хотела отвечать, она молчала.
Присцилла смотрела на него с кровати без интереса. А потом, поджав ноги, задушевно спросила:
— Как ты думаешь, кто мог желать ему зла?
Он утомленно взглянул на нее. Конечно же, детективы расспрашивали его об этом. Ригальдо им честно на это ответил: да кто угодно. От бизнесменов, которым Исли перебежал дорожку, до конкурентов в предвыборной гонке. Те, кого могла зацепить поднимаемая им волна реформ. Нельзя было также забывать и про войну с Блэкмэнами. Римуто все еще сидел за покушение на Исли, но мало ли.
Он так и ответил Присцилле, пытаясь сдержать свое раздражение. И услышал в ответ:
— Очень хорошо. Значит, мы убьем их всех.
Он дернулся в кресле. Тупая усталая сонливость, одолевавшая его, мгновенно лопнула, как порванный гондон.
— Шутка, — Присцилла улыбнулась краем рта, но ее глаза не смеялись. А в следующую минуту она добавила:
— Я так и думала. Ничего-то вы на самом деле не знаете.
Ригальдо разозлился.
— Я знаю только одно: к нему подходила девушка. Единственная, кого могут подозревать, сидит передо мной. Или выкладывай, или заткнись! Или я вызову полицию.
Она посмотрела на него совсем не хорошо. Потом ее лицо смягчилось, стало задумчивым. Кончик языка пробежал по нижней губе.
Присцилла поерзала и заговорила:
— После того, как я оказалась в женской тюрьме, мне на «Фейсбук» начали приходить сообщения.
Ригальдо удивился:
— У тебя есть «Фейсбук»?
— У всех есть «Фейсбук».
— И как ты узнала об этом в тюрьме? У тебя был интернет, телефон?
— У меня было все, что я пожелаю, — оборвала его Присцилла. — Ты еще не выбросил телефон? Дай, я покажу. Я не веду его, но когда-то зарегистрировалась, с закрытым аккаунтом. Так просил Исли.
Конечно, он не дал телефон ей в руки, но она послушно назвала пароль.
Ригальдо раскрыл сообщения.
Там было что почитать. Кто-то писал Присцилле в течение нескольких лет. Писал отвратительные грязные штуки, угрозы, рассказывал, что сделает с ней, когда она попадет ему в руки. Ригальдо подсчитал — слово «казнь» было использовано восемнадцать раз. Во всех остальных словах и методах казни автор не повторялся. Последнее сообщение пришло уже после побега Присциллы, как раз накануне исчезновения Заки и Исли.
«Теперь ты поймешь, что значит все потерять. Я сделаю с ними все, на что у тебя не хватило твоей жалкой фантазии. Поспеши, может быть, ты успеешь на казнь».
Он оцепенел. Кровь прилила к голове, а рукам почему-то стало так холодно, что он почти не чувствовал пальцев, особенно с левой стороны. «Не хватало еще получить инфаркт», — подумал он и уставился на Присциллу:
— Ты понимаешь, что это настоящая зацепка?! Вот с этим как раз стоило бы идти в полицию! Они могли бы что-то узнать, найти сервер-хуервер…
— О да, — она презрительно скривилась. — Они бы нашли. Они и найдут — трупы в мешках.
Присцилла качнулась вперед и прошептала в лицо Ригальдо почти интимно:
— Ты разве не понял? Он хочет, чтобы я успела застать их живыми. Он знает, что если они умрут раньше, это испортит задумку. Он собирается убивать их у меня на глазах, чтобы меня наказать, — она сделала торжественную паузу. — Чтобы все было точно, как я тогда рассказала. А если полиция меня арестует, он точно расправится с ними.
— Кто — он? — рявкнул Ригальдо. Он смотрел на аккаунт: какой-то «Перезосо». Пол — мужской, возраст — шестьдесят пять лет. Что еще за хуй?
— Perezoso — по-испански…
— Ленивый. Я в курсе.
— Да, — сказала Присцилла, сверля его своими огромными темными глазами. — А еще это holgazán, haragán, gandul, echado…
— Vago. А еще иногда huevón — ленивый хуй, — перебил Ригальдо. Он каждую неделю слышал всю богатую палитру испанского на кухне «Звезды Севера». — И что?
— Диего Ваго, — произнесла Присцилла одними губами. — Так звали мужика, которого я посадила. Он хорошо так присел по моим показаниям восемнадцать лет назад.
— Тот, который…
— Да, да. Наркотики и оружие. И его красивая жена, permosa puta, из-за которой папочка хотел бросить мамочку. Он так жестоко поступил с ними на глазах у подростка, что присяжные были неумолимы. Когда я давала показания, плакал даже детектор.
Ригальдо медленно поднялся из кресла. Выпрямился, сжимая телефон, пытаясь собраться с мыслями: почему, черт возьми, то, что Присцилле, возможно, пишет оклеветанный криминальный авторитет, должно пугать его больше, чем эта самая Присцилла. Как он так глубоко вляпался?
— И что, — прохрипел он. — Что с ним теперь?!
— А это ты и узнаешь, — зевнула Присцилла. — Звони кому хочешь. Я знаю, что у тебя есть знакомые среди журналистов, а еще есть старый-добрый Галк, который может что-то узнать по своим каналам… Но если ты позвонишь в полицию — не увидишь больше ни меня, ни Исли. Так что спокойной ночи… дядюшка.
Она повернулась спиной к нему и принялась раздеваться. Скинула куртку, спустила джинсы, оперлась коленом на постель, оставшись в трусах.
На крестце у нее была татуировка — единорог с ярко-голубыми глазами.
Из пасти у него кольцами свисала мертвая змея.
***
Утром Ригальдо почувствовал на свое шкуре, как это — не быть Исли.
Ему не хватало той уверенной легкости, с которой тот, очаровательно улыбаясь, вил из людей веревки, побуждая их делать невозможное, нарушать должностные инструкции и выпрыгивать из трусов. Он не мог просто так задушевно подкатить: «А скажи-ка мне, Патрик…» В итоге Ригальдо звонил самым странным людям, чего-то неловко плел, мучительно изворачиваясь, как угорь на разделочной доске.
В итоге по-настоящему ему помог именно Галк. Не задавая вопросов, пропал на час, а потом перезвонил и вздохнул в трубку: «Вот, если вам надо, мистер Си». И даже не спросил, где он, что с Исли и кто сейчас стоит у руля «Нордвуда». Золотой мужик. Если бы Ригальдо был девой в беде, он бы, пожалуй, влюбился. Может быть, даже рискнул бы попросить помощи. Но он был мудаком в беде, поселившимся в номере с ходячей часовой бомбой. Часы тикали, поэтому следовало молчать.
Ночью он сочинил для «Перезосо» ответ от лица Присциллы, написал тому в личку максимально прямо и с вызовом: хочешь мне отомстить? Поговорим об этом лицом к лицу. И после этого не спал — ждал сообщения, боялся, нервничал, караулил Присциллу, вздрагивая от каждого звука и борясь с желанием уронить голову на грудь. А утром внезапно проснулся — затекший от неудобного положения в кресле, небритый и с головной болью. И обнаружил, что пока он спал, Присцилла выбиралась из номера. Она вылезла в окно, купила все, что ей было нужно, и вернулась, и теперь расхаживала в трусах и футболке, с замотанной в полотенце головой. Когда она смыла краску с волос, то оказалась желтой, как цыпленок.
— Зачем это тебе? — спросил он, с отвращением глядя на ее голову. — Ты думаешь, что это сможет кого-то обмануть?
Она пожала плечами.
— Просто так. Захотелось побыть на стороне света. Я же теперь на этой стороне, да?
Его перекосило, и она светло улыбнулась. Беззастенчиво задрала футболку до лопаток:
— Помоги.
Ригальдо посмотрел на ее голую спину. Над ребрами ярко краснел длинный порез. Кожа вокруг слегка воспалилась и розовела, из раны выпирала желтоватая клетчатка. Присциллу это, казалось, не слишком смущало. Ригальдо уже знал о ее феноменальной невосприимчивости к боли и холоду.
— Не буду, — холодно сказал он. — Сама справишься.
Он был расстроен тем, как легко она обошла его с вылазкой в окно.
Присцилла еле слышно засмеялась, дезинфицируя нитку с иголкой.
— Шов будет некрасивый. Спорим, тебя-то зашили хорошо?..
В руках Ригальдо лопнул пакет с сухим соусом, и сырный порошок разлетелся по всему номеру. Он представил шею Присциллы в своих пальцах. Вдохнул-выдохнул, выдохнул-вдохнул.
Напомнил себе, что делает это ради Исли и его внука.
На месте Диего Ваго он бы мечтал закатать Присциллу в бетон. Но вместо того чтобы схватить ее и бить головой об стену, пока та не покроется трещинами, Ригальдо уступил еще кое в чем — сменил машину на скучный серый «Ниссан».
Глупо было пускаться в преследование на красном маслкаре.
— Ну вот, — безмятежно сообщила Присцилла, когда он конвоировал ее к новой тачке. — Теперь никто не поверит, что ты мне не сообщник. Признавайся, ты хотел сделать вид, будто я похитила тебя?
На это он мог ответить только одно:
— Иди к черту.
На улице Присцилла налетела на ребенка. Маленькая девочка ростом пониже Бекки шлепнулась на задницу и громко заревела.
Мать, возившаяся с пакетами на парковке, подняла голову и обругала их.
— Ты это нарочно, что ли? — зашипел Ригальдо, примирительно поднимая руки и извиняясь перед девочкой и ее матерью.
Присцилла выглядела сбитой с толку.
— Откуда она взялась, ее же там не было, — растерянно пробормотала она, почесывая ключицу. И пошла по тротуару, как сомнамбула. Ригальдо пришлось дернуть ее за руку и почти втолкнуть на заднее сидение «Ниссана».
— Как ты вообще смогла сбежать из тюрьмы? — рявкнул он, когда они выезжали. — Если ты даже под ноги смотреть не умеешь!
В зеркало ему было видно, как Присцилла прижимается виском к боковому стеклу.
— Не знаю, — ответила она спустя некоторое время со странной тоской. — Так было и в «Санта Розе». Иногда меня словно что-то зовет — и тогда я иду, и меня невозможно остановить.
***
Семь лет назад, когда журналисты раструбили подробности суда над Присциллой, адвокат Диего Ваго настоял на амнистии. Прошение было удовлетворено, и той же зимой Ваго освободился.
Ригальдо еще раз сверился с адресом, который добыл ему Галк, и медленно покатил по чистенькой дорожке между газонов.
Пару часов назад они с Присциллой въехали в Центральный Вашингтон, в угрюмом молчании наблюдая, как быстро меняется природа по эту сторону Каскадов. В какой-то момент исчезли тяжелые тучи, маскирующие вершины гор, просохла морось на лобовом стекле, и темный еловый лес на высоких склонах тоже пропал, как не было. Будто кто-то переключил канал телевизора, и окна «Ниссана» вдруг стали транслировать мягкие выгоревшие холмы с ветряками под широким небом, низкий пыльный кустарник и проложенные ледниками каньоны. Один за другим сменялись маленькие одноэтажные городки, манящие полосатыми закусочными, и одинокие фермы. Чем дальше, тем сильнее Ригальдо овладевало отчаяние. Ему казалось, что они ошиблись, он ошибся, и чем дальше, тем слабее шансы кого-то найти.
— Когда поедем обратно, вези нас через «гусиные поля», — пробормотала Присцилла, забравшаяся с ногами на заднее сидение. — Я там была несколько раз, еще с папой. Знаешь, что это такое? Тысячи птиц собираются в декабре возле Маунт-Вернон. Когда они все взлетают, в воздухе стоит такой шум! И небо все в птичьих крыльях. Очень хочется плакать.
Ригальдо смерил ее взглядом, но смолчал. Он искренне не понимал, как можно куда-то стремиться и чего-то хотеть, если Исли пропал.
Чувство вины и потери разъедало его почти все время, как кислота.
Частный дом «Мидоуз Плейс» в Элленсбурге выглядел так, что его нельзя было ни с чем перепутать. Острая треугольная крыша, белые окна и белые колонны. Две маленькие елки перед входом уже украсили к Рождеству.
Присцилла недоверчиво разглядывала массивную табличку рядом с живой изгородью.
— Это же…
— Да, — Ригальдо сжал зубы. — Именно это. Будем надеяться, что наш «Перезосо» действительно окажется здесь.
То, что информация, которую он получил от Галка, была верной, стало ясно уже через несколько минут. Приветливая женщина вела их с Присциллой через анфиладу комнат — бильярд, музыкальный зал, столовую, библиотеку, гостиную с камином. Навстречу им попадались сплошь чистенькие, аккуратные пожилые люди с ходунками и в инвалидных креслах. Воздух пах вафлями, какао и мышиным запахом старости.
— Сюда, — сказала женщина, пропуская их на маленькую веранду. — В это время дня, если нет дождя, он обычно сидит здесь. Papá Diego! Проснитесь, сегодня у вас гости! Так, подождите минутку. Почему вы не вытираете рот, видите, у вас есть платок…
В молчании Ригальдо переглянулся с Присциллой.
Вне всякого сомнения, «papá» Диего был тем самым человеком, все выложенные в сети снимки которого Ригальдо пристально изучил в ночи. Но вместо того крепкого хмурого сорокасемилетнего мужчины, который ворвался в особняк Фёрстов, ударил горничную и жестоко избил зятя Исли, обзывая его «козлом» и «шлюхиным сыном», а потом якобы убил, в глубоком кресле сидел укрытый по шею пледом старик с пустыми глазами и свисающей из приоткрытого рта ниточкой слюны.
Однако жизнь учила не доверять внешнему виду, и когда дверь в дом закрылась за сотрудницей, Ригальдо тряхнул старичка за плечо.
— Эй, Ваго. Посмотри, кто приехал.
Присцилла наклонилась, сунулась деду в лицо:
— Я здесь, старый шалун. Ты звал на казнь? Я пришла.
Какое там. Они пытались расшевелить Ваго еще минут пятнадцать, вполголоса оскорбляя и провоцируя, подсовывая ему под нос фотографии Исли и Заки, но не добились ничего. Под конец старик громко пернул. По веранде расползлось облако вони.
В отчаянии Ригальдо отправился беседовать с той самой приветливой сотрудницей, постаравшись продемонстрировать все крохи своего обаяния и на всякий случай подкрепив их парой купюр.
— Говорят, у него был энцефалит в тюрьме, после ушной инфекции, и вышел он оттуда уже вот такой. Я не знаю, каким он был до того, но сейчас это самый послушный и мирный жилец: где посадишь — там и сидит. Приходится его тормошить, чтобы он совсем не ушел в себя…
— Он может передвигаться?
— Да, но медленно и с поддержкой.
— Компьютер, интернет, телефон?
— Что вы, сэр. Он и мыться-то сам разучился.
— А кто за него платит?
— Это… конфиденциальная информация…
Ригальдо молча прибавил две бумажки.
— Думаю, это его дочь, — сказала женщина, пряча купюры.
Такого ответа Ригальдо не ожидал.
— Разве у него есть дочь?! Не жена?!
— Кажется, он в разводе, и его жену я не видела. Но дочь его навещает.
— Когда она последний раз здесь была? — жадно спросил Ригальдо. И услышал спокойный ответ:
— Четыре дня назад.
Он посмотрел на бейдж на груди и задушевно попросил:
— Миранда! Мне очень нужны ее адрес и телефон. У вас наверняка есть координаты для связи. Я хочу написать книгу о мистере Ваго.
Женщина испугалась.
— Нет, нет, — пробормотала она. — За такое меня могут уволить. Мне нужна эта работа.
Ригальдо так и не смог сломить ее сопротивление. Взволнованный, он бегом спустился к парковке — и чуть не подавился стылым зимним воздухом.
За густой живой изгородью, окружающий «Мидоуз Плейс», Присцилла, заботливо улыбаясь, пыталась утрамбовать Ваго в багажник «Ниссана». Старик уже сидел своим костлявым задом на краю, а Присцилла старательно поднимала его негнущиеся ноги.
— Какого черта тут происходит? — Ригальдо коршуном налетел на нее и оттащил от дедули. — Ты ебанулась?!
А потом вспомнил: ебанулась, и давно.
Присцилла, которую он откинул за шкирку, как кошку, не обиделась.
— Я хочу взять его с собой в тихое место, — сказала она серьезно. — Уверена, мы сумеем его разговорить.
Ригальдо передернуло.
— Оставь его в покое, ты не видишь — он дед в маразме?!
— У этого деда руки в крови, а нос в кокаине, — Присцилла пожала плечами. — Почему ты на его стороне?..
— Да потому, что он бы не смог украсть Исли! — рявкнул Ригальдо, торопливо помогая Ваго отойти от машины. — А на все прочее мне насрать! И еще потому, что нельзя похищать людей среди бела дня — ты что, хочешь, чтобы нас арестовали?..
Присцилла попыталась его обойти, чтобы опять приблизиться к деду, настойчивая, как бультерьер, и он с силой толкнул ее в плечо и завалил в живую изгородь. Присцилла ойкнула — кажется, ветки вонзились в ее раненый бок. Ригальдо очень ярко представил, как легко его руки сойдутся на тонкой шее. Как глаза Присциллы вылезут из орбит, и она захрипит, а потом будет послушной девочкой.
Лицо Присциллы, прижатой его телом к изгороди, не изменилось. Она разлепила губы и с любопытством произнесла:
— Кто такая Бекки? — и он отпрянул.
Присцилла выбралась из немного помятой туи и отряхнулась. И предупредила — мирно, без всякого вызова:
— Еще раз так сделаешь, останешься без яиц.
— Присцилла… — низко, с угрозой в голосе начал Ригальдо.
— Присцилла! — воскликнул старичок, про которого они забыли.
Диего Ваго прямо лучился, и радостно повторял:
— Присцилла! Якима! Присцилла! Якима! Присцилла…
— Это какой-то шифр?
— Это послание, — сказал Ригальдо, отмерев. — От того, кто на самом деле писал тебе с аккаунта «Перезосо». Мне кажется, нам надо ехать в Якиму.
— Хлебные крошки, — кивнула Присцилла. — Как в сказке. Хорошо.
***
На съезде с хайвея висел знак «Добро пожаловать в Якиму, Палм-Спрингс штата Вашингтон».
Ригальдо бывал в Палм-Спрингс во время съемок «Дочерей Бездны» и юмор не оценил. Кроме пустыни вокруг, между городками не было ничего общего. Якима была знаменита невероятными урожаями местных яблок и хмеля, суровым климатом — жарким летом и холодной зимой, и преступностью, особенно в сезон сбора. Коренное население схлестывалось с мигрантами, белое население тоже было расколото. Зимой стоянка для трейлеров пустовала наполовину, зато свободное место оккупировали бомжи. Прямо от города начинались бескрайние, убранные до весны сады и виноградники, а позади пустынных холмов над перламутровыми предзакатными облаками плыл далекий Рейнир.
Все остальное в Якиме было как в любом маленьком городе. Баптистская церковь, протестантская церковь, еще одна церковь никому не известной секты, статуя герою Мексиканской войны, построенные в последние десятилетия торгово-развлекательные моллы по сторонам главной улицы и бесконечно пылящие через центр города грузовики.
В начале декабря смеркалось рано. После машины бесснежный воздух действительно казался очень холодным. Ригальдо прошел через площадь, сунув руки в карманы и пригибаясь от ветра с холмов, заказал кофе в первой же придорожной закусочной и сел у окна, дожидаясь, когда принесут ужин. После общения со стариком Ваго им овладело нервозное воодушевление, и он гнал из Элленсбурга на пределе разрешенных скоростей, но здесь, в Якиме, это чувство стекло с него, как краска со старой скамейки. Он отчетливо начал понимать, какой микроскопической оказалась эта кинутая им «хлебная крошка». Если, конечно, это была она, а не просто циклический бред безмозглого старика.
Конечно же, днем он позвонил Галку еще раз и, почти унижаясь, попросил уточнить по своим каналам информацию насчет родственников Ваго. Новости его не обрадовали. До ареста у Ваго в самом деле были дочь и жена, но после шумного скандала с убийством его делами демонстративно заинтересовались спецслужбы, до этого подозрительно долго нюхавшие ромашки. И после суда с одной стороны и передела влияния с другой семья Ваго исчезла с радаров. Женщина подала на развод и увезла дочку. Возможно, они сменили фамилию и больше ни в какие уголовные дела не ввязывались.
Европа Ваго — вот как звали дочку Диего. Когда Присцилла обвинила ее отца, Европа была как Лаки — одиннадцать лет.
Присцилла тоже зашла в кафе и отправилась в туалет. Как только за ней закрылась дверь, Ригальдо вытащил телефон. Коря себя за слабость, он вглядывался в сумерки за окном и слушал гудки в трубке. Не выйдет из него одинокого рейнджера, лютого волка прерий с железными яйцами и непробиваемой шкурой. Он слишком оброс привязанностями, но что делать, если где-то остались люди, за которых он вроде как нес ответственность, как патриарх, прости господи, их семьи. Вернее, второй патриарх — после Исли.
Клэр была очень встревожена и очень сердита.
— Не знаю, что ты задумал, но мне это не нравится. И извини, но ты немного ведешь себя как дурак.
— Я знаю, — признался он, наслаждаясь ее голосом в трубке. — И не «немного». Но я не могу по-другому. Я сдохну, если не буду его… их… искать.
— Конечно, — она невесело хмыкнула. — А мы пока посидим здесь и подождем автобуса.
— Да, я понимаю, это полный отстой, — он потер лоб. — Но, Клэр, я больше ни на кого не могу рассчитывать, кроме тебя. Спасибо, что прикрываешь. Меня кто-нибудь искал?
— Конечно искали, ты всем сразу понадобился. О тебе спрашивали и ФБР, и журналисты, и люди из штаба Исли, постоянно были звонки с работы, а еще приезжала на «Бентли» Кларисса Фортисью и привезла тебе мясной пирог! Я всем сказала, что ты отсутствуешь в связи с коллапсом на производстве.
— Спасибо, — пробормотал он. — Как… Бекки?
— Уже лучше. С утра грустила, пока Лаки не взял ее на себя. Сейчас они смотрят мультфильмы внизу на диване.
— А ты сама как?
— Ну, — она вздохнула. — Сегодня ездила опознавать мертвого мальчика.
Ригальдо ощутил спазм гортани. Сука, и он их оставил! Бросил с этим со всем!
— Но это не Заки, — поторопилась уточнить Клэр, и он ожил. И прохрипел:
— Господи, Клэр, когда все закончится, мы будем неделю пить не просыхая.
— Я тоже люблю тебя, — сказала она. — Пожалуйста, будь осторожен.
Она отключилась, и он прижался щекой к трубке.
Он не заслужил своих друзей. Просто не заслужил.
На стол упала тень, и Присцилла беззвучно возникла рядом.
— Что, бургеры еще не принесли? Ты заказал мне без бекона?
— Без, — он поднялся, не в силах находиться с ней рядом. — Пойду отолью. Никуда не уходи.
— Да куда же я денусь, — пропела она, скользнув на его место.
Застегнув ширинку, Ригальдо посмотрел в мутное зеркало. Он выглядел плохо — в мятой одежде, глаза как у кролика, подглазники алкаша. В черной щетине на подбородке, почему-то с одной стороны, отчетливо серебрилась седина. Что там писал «Перезосо» Присцилле, какие придумывал способы казни?..
Если с Исли что-то случится, он даже сдохнуть не сможет. У него же теперь Бекки.
Он ударил по хлипкой раковине так, что она возмущенно крякнула, и вывалился на улицу, судорожно хватая ртом воздух. Было уже почти совсем темно, красный зимний закат догорал над черными холмами. Температура упала еще ниже, как всегда бывает рядом с пустыней, и Ригальдо стоял в темноте и холоде, клацая зубами и вздрагивая от озноба, очень надеясь, что ветер прогонит его истерическое желание рыдать.
На шоссе и над магазинами зажглись вечерние огни. Мимо протопал бомж, очевидно, заинтересованный в помойке трак-спота. Ригальдо проводил его взглядом, не очень понимая, что не так, а потом до него дошло.
На бомже была канадская лыжная куртка Исли.
На снегу сидела лиса. Ригальдо кинул в нее шишкой, и только тогда она неохотно подняла рыжий зад и, поминутно оглядываясь, потрусила к деревьям.
— Наглая тварь.
Он поднял поставленные на снег канистры и потащил их в домик по сугробам, стараясь ставить ноги в свои же следы, чтобы не проваливаться по новой. Под расстегнутой курткой гулял мороз, вокруг лица курилось белое облако пара. Ригальдо в рекордные сроки пересек поляну и, дернув на себя стеклянную дверь, ввалился в теплое помещение.
— Щетка на улице, — немедленно отозвался Исли из своего стратегического укрытия в постели. — Здесь нет домработницы.
Ригальдо фыркнул:
— О, я прямо замечаю, как резко ты стал демократичнее и ближе к народу…
— Щетка, скотина, — ласково повторил Исли. — Я уже два раза вытирал пол.
Подавив желание нарочно натопать, Ригальдо покорно поперся за дверь и принялся обметаться, пока весь снег, который он притащил на себе, не стал водой.
Вокруг стеной стоял настоящий канадский лес, о котором Исли говорил с придыханием — все эти ели Энгельмана, дугласии, сосны, хемлок и бальзамические пихты. Ригальдо оглядел развесистые мохнатые лапы, тяжело прогибающиеся под снегом. Для него все они были просто елками, пока не попадали на склад в виде аккуратно выструганных брусков и досок. Такими аккуратными досками, к примеру, был обшит этот самый снятый ими дом — крошечное шале, принадлежащее канадскому отелю, в получасе ходьбы пешком от места регистрации. Лаки смеялся: ну вы даете, когда мы с Клэр предложили взять вашу девчонку на выходные, я был уверен, что вы рванете куда-нибудь, где тепло. Вы же и так живете в лесу, чего вы там, елок и снега не видели?..
Ригальдо так и не смог подобрать приличных слов, объясняя, почему им захотелось сейчас, на самом пороге декабря, оказаться в лесах, где «еще больше елок», «еще снежнее», «еще севернее», где от холодного воздуха перехватывает дыхание, а лед раскалывается на морозе с резким звуком, похожим на выстрел. Где никаких развлечений, кроме растопки маленькой круглой печки, готовки, спанья и блужданий в лесу, и где вообще никого, ни одного журналиста, а связь с отелем осуществляется по рации, потому что сеть не везде ловит.
«Потому что мы заебались», — в итоге признался он, и Лаки радостно заржал: это было понятно.
6 ноября Исли был избран от округа Скономиш в нижнюю палату, выиграв 68 процентов голосов против 32 процентов от другого кандидата демократической партии. Его предвыборная кампания была яркой, как фейерверк. Ригальдо пересматривал дебаты снова и снова. Когда самые острые моменты из выступлений Исли внезапно появились в интернете в виде мемов с Эльзой из «Холодного сердца», он оскорбился до глубины души — а Исли был безмятежен, только пошутил, что зря обстриг косу. Эльза Фёрст так Эльза Фёрст. И после всего этого безумия, после гонки рейтингов и бесконечных катаний в Олимпию, им просто до трясучки требовалось побыть только вдвоем. И тогда Лаки, «бесценный мальчик», предложил на три дня забрать к ним с Клэр Бекки.
И, к своему изумлению, Ригальдо согласился. И не стал возражать, когда Исли поволок его на север провинции Альберта.
В первый же вечер, когда они тащились по лесной тропе, нагруженные, как верблюды, Исли внезапно отшвырнул сумки и навзничь повалился на снег; он лежал, набрасывая его себе на грудь, и хохотал. Ригальдо наклонился поднять этого дурака, пока тот не отморозил свои многострадальные яйца, но тут Исли дернул его за руку, и он упал. Он валялся поперек живота Исли, утонув голыми руками в обжигающе холодном снегу, и ругался на международном языке своих поваров: chupa mis huevos, pede-maricón-puto, дай мне подняться, и я насую этот снег тебе в culo, — и здесь, среди леса, некому было упрекнуть, что он слишком груб для супруга политика.
Потом они долго ворчливо отряхивали друг друга, потом был момент паники, потому что им показалось, что они потеряли ключи. И когда деревья разошлись, они увидели на поляне миниатюрный скворечник из светлых досок, со скошенной крышей и сквозными окнами от пола до потолка.
— Господи, да он выглядит, как потерянный детеныш нашего дома, — задумчиво сказал Исли, а Ригальдо понял: им будет здесь хорошо. Внутри они поставили сумки на пол и постояли, не двигаясь, втягивая запахи обшитых кедровыми досками стен, остывшей печки, сложенных за перегородкой дров. Ригальдо прошелся по крошечной остекленной веранде, забрался по лестнице на кровать под потолком, а когда обернулся, обнаружил, что Исли лениво раскачивается в комнатном гамаке. Свитер на животе задрался, кожа над ремнем покрылась мурашками. Ригальдо подошел, сумрачно посмотрел сверху вниз и вместо вопроса, кто будет топить, а кто готовить, наклонился и засосал этот твердый живот.
И следующие сутки они почти не разговаривали. Они кололи дрова, топили печку, варили кофе, кормили друг друга, а все оставшееся время гуляли, спали и трахались — в навесной кровати, на мини-кухне, в гамаке и среди снегов в дымящемся чане с горячей водой. Ригальдо вякал, что это антисанитария, что неизвестно, кто и чем занимался в этом чане до них, что перепады температур опасны для сердца — а сам уже тянул под воду руки или позволял Исли мять его зад. А когда они, сонные и отъебанные, выбирались из дома, чтобы немного размяться, то обнаруживали, что к ним заглядывали олени, лисы и совы. Лис Ригальдо невзлюбил после того, как они опрокинули мусорный бак и игриво растащили по снегу его содержимое.
Пока Ригальдо отряхивался, красноватый закат и сумерки, в которых он ходил в отель позвонить младшим Фёрстам, вдруг сменились кусачей ледяной темнотой. Над головой засияли белые звезды. Исли ему вчера показывал Орион и Плеяды, а когда Ригальдо скептически спросил: «Откуда ты это знаешь?», засмеялся: «У меня, вообще-то, ребенок в скаутах. Девочки-скауты знают все!»
Отбрасываемый домиком теплый свет вдруг показался приманкой для чего-то голодного и косматого, а сам домик рядом с черной стеной леса — незащищенным и крошечным. Ригальдо расправил плечи, сказал себе, что он не неврастеник, демонстративно не спеша переступил порог и с облегчением задвинул засов.
И сразу же услышал мерзкие скрежещущие, чавкающие звуки и шумные вдохи, которые ни с чем бы не перепутал.
— Выключи эту херню, — буркнул он, стягивая куртку. — Поверить не могу, что ты опять ее смотришь.
— Я посмотрел ее раз пятьдесят, — в голосе Исли не чувствовалось ни малейшего раскаяния. — И посмотрю еще столько же. Почему мне нельзя отдать должное твоему актерскому таланту?
— На хер пошел.
— С удовольствием, но по очереди. Ох… и почему на этом месте всегда так колотится сердце? Это же как сожжение полицейской в «Сайлент Хилле». Отвратительно, но глаз не оторвать.
Ригальдо встал на нижнюю ступень деревянной лестницы, ведущей на «ложе страсти», подтянулся, и когда его голова поравнялась с краем кровати, сказал, глядя Исли в глаза:
— Или ты выключаешь, или я ложусь в гамаке. Когда я это слышу, у меня начинаются вьетнамские флэшбэки о съемках.
— Ладно, — Исли убрал планшет, аккуратно смотал провод и сунул под подушку. Он лежал под грудой одеял, такой довольный, что Ригальдо на самом деле ужасно к нему захотелось. — Какой же ты зануда! Ты не заслуживаешь своего прекрасного фанклуба.
Ригальдо обреченно вздохнул. Исли бил точно в цель.
***
Осенью состоялась премьера «Дочерей Бездны». Ригальдо принял этот факт без ожидаемой рефлексии, довольно поверхностно: ему было не до того, он переживал за выборы. Дома он слегка хорохорился и повторял, что хочет, чтобы «Дочери» скорее ушли в небытие. При этом какая-то его часть раздувалась от ужаса и гордости, а еще одна часть, самая маленькая, понимала, что съемки, пусть даже в говнохорроре — наркотик, и он уже сам втер его себе в десны.
Он в самом деле это сделал. Наступил на горло своему прагматизму и снялся в абсурдистском кино в крошечной роли потрепанного жизнью мужика, который два раза появлялся в кадре, чтобы наехать на главных героев, а на третий раз его графично сжирала копошащаяся лавина голых женщин с зашитыми глазами. Исли почему-то как одержимый пересматривал и пересматривал эти кадры, а Ригальдо не мог, потому что ревниво отмечал: вот тут маловато экспрессии для человека, у которого жуют яйца, а вот тут его погружающаяся в живую массу рука неосознанно плагиатит «Властелина колец».
Нормальный человек — к которым он больше не мог себя причислять — плюнул бы и забыл: господи, да всем насрать, кто вообще помнит, кого из неписей сожрали лавалантулы. Но в случае Ригальдо все было непросто.
У его персонажа внезапно появился фанклуб, и Ригальдо смотрел за его раскручивающейся активностью с томительным ужасом.
Фанклуб возглавляла Джессика Смит. Его младшая сводная сестра.
«Как это ты «смотрела десять раз в пиратской записи»? — взвыл Ригальдо, когда она сама позвонила ему, чтобы излить свои восторги. — Тебе сколько лет, ты вообще не должна была увидеть этот фильм!»
«Ты рассказал о нем Саре, а мистер Фёрст — маме, — хихикнула Джессика. — И новый мамин мужик его для нас записал. И что за эйджизм, мне что, по-твоему, восемь лет, что ли? И, кстати, я его активно пиарю всем знакомым. Так жалко этого Рикардо…»
«Кого?!» — проскрипел Ригальдо.
«Ну, это мы так с друзьями его называем. Твой герой. Мы решили, что он будет Рикардо!»
Ригальдо с трудом это переварил. После восхитительной атмосферы съемок у Гейбла-среднего он называл своего персонажа не иначе как «тот мудила, которого сожрала куча баб».
За несколько недель у Рикардо появилась кучка фанартов, десяток фанфиков и первый холивар. Ригальдо с изумлением узнал от Джессики, что некоторые люди в интернете считают его персонажа трансгендером.
«Но почему?» — изумился он. Джессика горячо его поддержала: «Я тоже не понимаю! Я против этого фанона, и еще я… шипперю гет».
Исли валялся от смеха на ковре, когда узнал. Какое-то время от Джессики не было новостей. Ригальдо почти успокоился: девочки наигрались.
Глаза ему внезапно раскрыла Сара, которая тайно коварно следила за «фанклубом».
«Ты в курсе, что эти идиотки пишут про тебя РПС?»
Ригальдо не был в курсе, но аббревиатура ему не понравилась.
Чутье не обмануло его. РПС оказался проклятьем сатаны. Оно настигло его в виде рассказов о сценическом тройничке с исполнителями двух главных ролей, а также с Гейблом-средним и Санни Норманом. Он глубоко задумался, кого бы засудить за клевету.
«А еще существует РПС-ау про средневековье и стимпанк…» — с жалостью рассказывала ему Сара.
На этом Ригальдо решил, что все, хватит, больше ящик Пандоры приоткрывать нельзя. Он взял с Сары обещание, что никогда, ни за что на свете она не будет ему рассказывать о том, что еще происходит с Рикардо в интернете.
Впрочем, у него тоже был от сводных сестер секрет.
— Мой замечательный фанклуб не должен знать, что Гейбл планирует для «Дочерей» сиквел, — признался он Исли. — Это пока запрещено к разглашению. А главная тайна — что я тоже буду сниматься. Гейблу так понравилось, как моего мудилу сожрали, что он хочет это повторить.
— Но как, моя радость?! Если он уже помер?!
— Не знаю. Может быть, его клонируют.
Исли ужасно веселился, предрекая ему франшизу. Ригальдо думал о своем слабоволии и страдал. «Слава богу, Маргарет уже этого не увидит», — повторял он, пока Исли это не надоело. «Очнись, твоя тетя была безответно влюблена в рок-звезду кукурузных полей. Она бы тебя поняла».
***
— Ах ты пиздабол, — обреченно вздохнул Ригальдо и начал слезать.
— Стой, стой, ты куда? Ты же обещал!
— Я весь день в ботинках, у меня ноги воняют.
— Да мне плевать, — Исли свесился вниз. — Иди ко мне, я тебя уже целый час жду.
Ригальдо капитулировал, оставил ботинки внизу и полез под потолок.
Сегодня, когда он ходил в отель болтать с Бекки по телефону, поднявший трубку Лаки бесхитростно спросил: «Ну как там горы, красивые?», а Ригальдо что-то такое промямлил и поспешил завершить разговор, потому что за прошедшие дни чаще всего видел член Исли — несомненно, очень красивый! — а окрестные горы как-то даже толком не оценил.
Когда он вскарабкался, Исли погасил свет. И сразу же оказался везде, шаря по всему телу Ригальдо, пока тот стягивал джинсы и свитер — лежа делать это было не слишком удобно. Исли был уже полностью раздет. Он повернулся на бок, щекотно пробежавшись пальцами по коже живота; Ригальдо почувствовал легкое бархатное прикосновение его члена к своему голому бедру и моментально завелся. Как будто они с Исли не делали этого пару часов назад.
Все было, как в первый день отпуска.
Через секунду они с Исли целовались — мокро и глубоко, хватали друг друга за что попало, и их руки в беспорядке скользили под одеялом. Ригальдо чувствовал, как пальцы Исли с силой впиваются ему в плечи, а колено раздвигает ноги. Он задыхался, придавленный к постели, щупая ребра, влажную крепкую спину, глубокую ложбинку на позвоночнике и зад. Маленькие круглые ягодицы Исли едва заметно дрожали и напрягались у него под ладонями. Ригальдо жадно сжал их, нетерпеливо заваливая Исли на себя. Ему не хотелось никаких долгих прелюдий. Здесь, в навесной кровати под потолком, они были словно в норе, в темном укромном логове. Снаружи, кстати, темнота отступила — из-за туч вышла растущая ноябрьская луна и залила сугробы и лес бледным серебристым светом.
Одеяло сползло, скомкалось в ногах. Исли нетерпеливо отпихнул его и попросил:
— Повернись.
Ригальдо с готовностью перевернулся, расставил колени, нашел под подушкой флакон и щедро выдавил гель на ладонь, пока Исли искал презервативы. Просунул руку между ног и от души смазался. Гель охлаждал и успокаивал, гладить себя было приятно, и он, не удержавшись, несколько раз провел ладонью по члену. От прикосновения прохладной ладони к напряженной горячей коже сладко передернуло. Исли сзади шуршал фольгой. Внезапно раздался глухой стук и досадливый возглас.
Ригальдо укусил себя за палец, чтобы не ржать. Модная кровать под потолком имела и существенный минус.
— Что, — не удержавшись, спросил он, — опять головой?..
Исли зарычал. Он дернул Ригальдо к себе за бедра, развел пальцами ягодицы и немного приподнял, притираясь. В задний проход знакомо уперлось округлое, скользкое и теплое, с нажимом проскользнуло внутрь, в растянутое дневным сексом отверстие. Слизистую защипало, заставив Ригальдо поморщиться; Исли почувствовал, как он сжался, что-то прошептал и обнял поперек живота, наклонился ниже, укладываясь голой грудью на спину. Ригальдо показалось, что соприкосновение их обнаженных тел обожгло. Жесткие пальцы обхватили его колом стоящий член, задвигались, отвлекая, смывая все мимолетные неприятные ощущения. Он чаще задышал и сильнее поднял зад, повернул голову, прижался щекой к подушке. Теперь Исли нависал над ним на выпрямленных руках, громко дыша и медленно двигаясь, и его член входил в кишку плотно, как поршень, а бедра с все нарастающей силой ударяли по ягодицам, вызывая тягучие спазмы. На спину упала тяжелая капля пота. Ригальдо молча сжимал кулаки, чувствуя, как в груди, за ребрами, что-то ширится и растет, какое-то огромное чувство, от которого трудно дышать и остро и сладко перехватывает горло. Это все Исли, вдруг совершенно ясно подумал он, это все из-за него, от того, какой он. Тот как будто услышал — толкнул вперед, выпрямил спину, чудом не ударившись макушкой, и принялся сильно и быстро вбиваться, входя глубоко, заставляя Ригальдо сотрясаться от каждого резкого шлепка бедер о ягодицы, и наконец сдавшись, он просунул руку между ног и начал быстро дрочить. В какой-то момент Исли замер, Ригальдо прислушался к нему, к пульсирующим ощущениям в промежности и подумал: кончает. Тот хрипло дышал и вдруг, наклонившись, поцеловал за ухом и легонько прихватил мочку зубами. Ригальдо закричал. Оргазм был, как шаровая молния, до судорожного подергивания рук и ног, а после Ригальдо как будто расплющило в труху. Когда вернулась способность соображать и он смог сделать вдох, он понял, что Исли лежит на нем, тяжелый, горячий и бессильный, вместо того, чтобы слезть, нежно прижимается к загривку щекой.
— После такого, — сказал Исли ему в волосы, — я обязан жениться на тебе.
Ригальдо чихнул в подушку, промокшую насквозь от того, что он напускал на нее счастливых слюней, а может, от слез, а может, от пота, повернул голову и выговорил с трудом:
— Я, может, и даю безвестному лесорубу, но замуж выйду только за конгрессмена.
И они еще целые сутки вели растительное существование — спали, готовили, смотрели скачанный сериал, занимались любовью, подкармливали в лесу оленей. К вечеру следующего дня к ним на квадроцикле приехал менеджер — принимать дом.
— Как вам понравилось? — вежливо спросил он. И Исли широко улыбнулся и выдал: «Очень!», а Ригальдо промолчал. Ему казалось, что домик насквозь пропитался ядерным духом их ебли.
Когда они добрались до парковки отеля и загружались в «Брабус», телефон поймал сеть. Исли мгновенно пришли уведомления о звонках.
— Это Лаки, — сказал он, листая журнал. — И это, и это Лаки, это Клэр, а это не знаю кто.
Ригальдо смотрел на его длинную тень на снегу, наморщив лоб, а потом быстро выхватил телефон из рук Исли.
Лаки ответил сразу. На заднем фоне слышалась музыка, и Ригальдо немного расслабился — никто не смотрит мультфильмы, если с детьми что-то стряслось.
— Как Бекки? — спросил он вместо приветствия. Исли покачал головой. Ригальдо закатил глаза: да, знаю, что невежливо. — Ты звонил столько раз…
— Привет, мужик, — Лаки хмыкнул. — С Бекки все хорошо. Мы же с тобой вчера разговаривали. С ней, честное слово, все в порядке. Да, это Ригальдо Сегундо, — сказал он в сторону, и Ригальдо снова насторожился. К кому это он обращается? Позади вроде бы что-то произнесла Клэр, ей ответил мужчина. — Как отдохнули?
— Отдохнули хорошо, — Ригальдо потер лоб. — Очень хорошо. Лаки, а кто там басит? Что у вас происходит?
— Ригальдо, — Лаки вздохнул. Из его голоса наконец-то пропала фальшивая легкость, которая резала слух. — У нас тут ФБР. Присцилла сбежала.
Телефон выскочил из замерзших пальцев Ригальдо и вертикально воткнулся в сугроб, все еще продолжая работать. И сразу стало понятно, что этот сказочный уикенд был последним подарком уходящего года.
Больше так хорошо и спокойно им не будет никогда.
***
Кажется, это был первый раз за много лет, когда они чуть не поссорились с младшими Фёрстами.
Исли считал, что тем следует немедленно переехать на «фазенду».
— Там безопаснее, — терпеливо повторял он, загибая пальцы. — Ворота, периметр, непрерывное наблюдение, служба безопасности, сигнализация. Ригальдо обо всем позаботился. Что ты так смотришь, Лаки?
— Ты тоже считаешь, как эти мужики из ФБР? — щеки Лаки ярко горели. — Что она непременно будет мстить?
Исли вздохнул.
— Твоя жена ее посадила, — напомнил он. — Ты настоял на пересмотре дела о смерти родителей. Она опасна, Лаки. Я не хочу, чтобы с кем-то что-то случилось.
— Я знаю, — стоя посреди комнаты, Лаки смотрел в окно на лодки, мерно покачивающиеся у причалов, и плавающий на поверхности воды мокрый снег. — Но прошло восемь лет. Мало ли что у нее в голове. Может быть, она уже на полпути в Мексику…
— Ага, — не сдержавшись, вмешался Ригальдо. — А может, в Диснейленд.
— Я к тому, что неизвестно, когда и где она снова появится… Там, у вас или у нас — или на улице, по пути на работу или в парке, в магазине… Ты же не можешь приставить охрану к каждому члену семьи, так что не вижу смысла переезжать…
— Я — не могу? — прищурился Исли. Он сидел на диване, раскинув руки по спинке, так и не сняв лыжную куртку, а Заки копошился у него в ногах, с урчанием катая грузовик по коленям. — Я могу — и я сделаю.
— И сколько мы будем жить у тебя под крылом?
— Пока ее не поймают. Ты слышал, что сказал агент? Они считают, что психическое состояние Присциллы нестабильно, и что на воле она будет дезориентирована и станет совершать ошибки.
— А если это случится через месяц? Через полгода, через год?.. — Лаки обернулся к Ригальдо. — А ты как считаешь?
Очень любезно, подумал Ригальдо, что ты об этом спросил. И сказал не кривя душой:
— Была бы моя воля, я перевез нас подальше. К примеру, на Шпицберген.
Лаки отмахнулся, Исли тоже издал досадливый вздох, и только молчавшая Клэр пристально посмотрела через всю комнату. Ригальдо ответил ей хмурым взглядом.
Он ни одной секунды не шутил. Последние десять часов он испытывал такой адреналиновый шторм, что его дважды в туалете вырвало желчью.
Они сидели вчетвером в маленьком домике Клэр и Лаки на берегу озера Вашингтон — незадолго перед рождением ребенка те наконец сломались и переехали из съемной квартиры в собственное жилье. Из окон гостиной открывался вид на гидросамолеты, катера и яхты, по крошечному причалу без спросу расхаживали дикие гуси. На узком клочке земли вокруг фундамента торчала присыпанная снегом рыжая трава, а на двери темнели индейские рисунки. От крыльца к прибрежной дороге, где были разбросаны магазины, таунхаусы, детские площадки и рыбачьи эллинги, вел деревянный мост, переброшенный через инженерную канаву.
Лаки шутил, что его сердце стремится к лодкам даже когда он дома.
Ригальдо смотрел на темную размытую тучу над дальним концом озера — небо под ней было будто заштриховано, это сыпался снег; скоро туча была должна дойти и досюда, — и чувствовал, как у него немеют руки.
Они с Исли примчались так быстро, как только смогли, и уже по горло наобщались с полицией и агентами. Присцилла пропала из тюрьмы два дня назад во время стихийно вспыхнувшей массовой драки — таких чудовищных беспорядков в этом заведении не было почти десять лет. Пока охранники разнимали дерущихся и укрощали зачинщиц, Присцилла исчезла. Все выглядело так, будто она просто ушла и растворилась в пустыне, причем голышом. На земле нашли ее робу и белье. Полицейская собака, взявшая след, сорвалась с поводка — и была найдена в холмах истекающей кровью, с воткнутой в горло и язык острой куриной костью. Не удалось выяснить, были ли у Присциллы соучастники, но когда о ее исчезновении стало известно другим заключенным, то одна из зачинщиц драки с облегчением плюнула на пол. «Слава богу, мы ее больше не увидим. Слава богу».
Ригальдо не верил в такие совпадения, как и в череду небольших несчастных случаев в тюрьме, которые происходили именно с теми, кто пытался оказывать на Присциллу давление.
С его точки зрения, чертова сука всегда замечательно себя контролировала. Просто с теми, кто ей не нравился, приключался коллапс.
Заки ползал по ковру и бубнил, музыкальная машинка в его руках заливалась трелями, не переставая. В соседней комнате брошенная Бекки громко смотрела мультфильмы. Ригальдо со всей этой хуйней даже не успел подержать ее на руках, не спросил, как она тут жила три дня. Вошел и сразу упал в этот котел.
— А что говорят копы? Они сами что-нибудь делают?
— Да, все то, что обычно принято делать, но у них пока нет зацепок. Ни информации по машине, ни кредиток, ни телефона; неизвестно, есть ли у нее наличка и сколько. Никто не заявлял о мелких правонарушениях и преступнице с такими приметами. Все, что у них есть — это мы.
Заки докатился до стола и зацепил скатерть, которая поползла вниз. Лаки поймал стопку медицинских журналов, уже готовых свалиться его сыну на голову.
Исли со вздохом поднялся, прогнулся в пояснице.
— Решайте, дорогие. Я устал переживать, у меня уже сердце болит. Мы будем на качелях, мне надоело смотреть, как тупят наши дети.
И он действительно упаковал Заки в теплый комбинезон и вывел на улицу вместе с Бекки, от нетерпения едва натянувшей шапку на уши. Ригальдо смотрел, как он спокойно и уверенно шагает по мосту, светя красиво подстриженной серебристой макушкой, и уныло завидовал его умению «держать лицо». Через минуту с улицы уже вовсю слышался скрип железных качелей.
А Лаки купился, как маленький, на слова о сердце. Он затоптался на месте упрямым бычком и исподлобья взглянул на Клэр.
Клэр подняла с пола музыкальную машину, катнула ее по ладони.
— Что ты так смотришь, — вздохнула она. — У тебя сын. Если мистер Фёрст считает, что без бронированного бункера никак, будем его гостями, пока Присциллу не поймают. Постараюсь взять в этом месяце больше дежурств, чтобы не вставать в четыре утра каждый день…
— Спасибо, — пробормотал Ригальдо. — Спасибо и от него, и от меня. Клэр, мы не будем вас заебывать. Просто считайте, что мы на полувоенном положении. Немного в осаде.
— Значит, сидим и не ноем, — Клэр поднялась. — Начну собираться. Лаки, грузи пикап. Ригальдо, вы с Исли можете ехать вперед, на самом деле; по-моему, он очень устал. Мы еще не забыли, где вы живете.
Бекки вбежала с улицы, с размаху впечаталась в Ригальдо и сунула цветной флаер ему под нос:
— Папа, смотри, какое представление, давай туда пойдем!
— Дорогая, — он поднял ее на руки и уставился в яркий лист. Ничего интересного, студенческий волонтерский спектакль — сбор помощи приюту для животных. Двуногие плюшевые драконы, рыцарь и принцесса. — Нам сейчас не до того!
— А папа взял флаер и сказал: «Может быть!» И Заки тоже взял флаеры, сразу пачку!
Ригальдо закатил глаза.
— Твой папа неисправим! А я вот впустую обещания не раздаю!
— А ты ходил без меня на представления, когда ездил на «взрослый уикенд»?
— Конечно же, нет, — Ригальдо постарался не думать о том, как именно они с Исли развлекались три дня. — Без тебя мне неинтересно, принцесса.
Вокруг них молча и удивительно слаженно собирались Лаки и Клэр, и, чтобы не мешать, он отошел в сторону. Бекки обеими руками обнимала его за шею, давила на предплечье своей теплой детской тяжестью, и у Ригальдо внутри что-то заныло: как ее уберечь. Она узнает, обязательно узнает из их взрослых разговоров про Присциллу.
Качели больше не скрипели. Он выглянул в окно. Исли и Заки уже ушли с площадки. Наверное, потащились к машине. В бардачке «Брабуса» у Исли теперь все время лежали какие-нибудь сладости.
Клэр сунула им с Лаки по сумке, велев отнести в машину. Ригальдо послушно спустил Бекки с рук и вышел на улицу, с каким-то даже удовольствием сделав глоток сырого холодного воздух. Снег уже падал, крупными редкими хлопьями летел по ветру. Ригальдо поежился и закрутил головой. Исли нигде не было видно. На качелях качался чужой толстый мальчик.
Он набрал Исли и приложил телефон к уху. Ну еб твою мать. На его звонок Исли поставил саундтрек из «Дочерей Бездны». Ну какая зараза!
Телефон звонил и звонил. Саундтрек немного фальшивил. Ригальдо оглянулся через плечо. Да где же, где?..
Чужой мальчик соскользнул с качелей и деловито потрусил к дороге, ища источник звука.
— Пошел вон оттуда! — взревел Ригальдо, еще до конца не веря, но уже понимая. — Нахуй пошел!
У него за спиной странно, по-девчоночьи ахнул Лаки.
Мальчик покраснел, отпрянул в сторону и заревел.
Телефон Исли звонил, звонил и звонил из мусорной урны.
***
— Пьянствовать будем?
— Нет, — вяло сказал Ригальдо.
— Ладно, — Патрик ловко воткнул бутылку виски между подлокотником и сидением дивана. — Но пусть на всякий случай побудет неподалеку.
— Убери, — прохрипел Ригальдо. Голос звучал, как скрип ржавой фермерской тачки. Ригальдо то ли сорвал его, то ли простыл. Горло болело. Вчера он много бродил по лесу раздетый. — Может прийти социальная служба, а может, ваши придут. Исли не нужны статьи «Муж нового члена законодательного собрания — тайный алкоголик».
— Хорошо, — Патрик убрал бутылку. — Рад, что ты внятно соображаешь.
— На самом деле нет, — Ригальдо прикрыл глаза. — Это инерция.
Тот покрутил головой:
— А дочка где?
Ригальдо вздрогнул, будто проснувшись. Прислушался и рванул наверх. В горле что-то противно трепетало, будто там схлопывались жабры. Почему не слышно Бекки?! Сколько времени он уже не видит ее?! Почему он такой тупой, как он мог, господи…
Он судорожно заглянул в детскую, потом рванул дверь гостевой спальни.
Поперек застеленной кровати лежала Клэр и читала Бекки про Лотту с Горластой улицы.
При появлении Ригальдо она не пошевелилась, только подняла глаза — сухие, страшные.
— Извините, мэм, — промямлил у него за спиной Патрик и ловко вывел Ригальдо за плечо в коридор. — А… Это она? В смысле, мать из новостей?
— Да, — пробормотал Ригальдо, поднося руку ко лбу. — Это наша Клэр. Они теперь у нас с Лаки ночуют по очереди.
— Понятно, — Патрик выпрямился и ужасно официально сказал: — Мистер Сегундо, я хочу посмотреть, в каком состоянии оружие, хранимое в доме.
Ригальдо пожал плечами и показал ему сейф. Осмотрев ружья, Патрик расслабился.
— Извини. Мне просто надо было убедиться, что у тебя по дому не валяются заряженные стволы.
— Я что, похож на идиота? — ощерился Ригальдо, а потом опомнился: конечно, похож.
И первые два дня он действительно просидел на диване, зажав ружье между колен и раскачиваясь взад-вперед, пока в какой-то момент не вскочил и не разбил прикладом зеркало при входе.
…но это было намного позже, а сперва он стоял над урной и хватал ртом воздух, и куда-то рвался, и дергал ручки припаркованных машин, а потом замер посреди улицы и взвыл, как осиротевший волк.
Потом начался ад — копы, ФБР, показания, и он тихо и зло повторял: нет, мой муж не имеет привычки раскидывать телефоны и исчезать; нет, блядь, не тогда, когда на свободе разгуливает агрессивная психопатка.
Бекки все время рассказывала одно и то же: папа качал Заки, пришел толстый мальчик, подошла тетя с флаерами. «Какая тетя?» «В красной бейсболке с козырьком и в красной пушистой куртке, как «Курочки Смит», в огромных желтых очках, вся красная». Когда ее стали расспрашивать повторно в участке, она расплакалась и обмочилась, потому что ее забыли отвести в туалет. Эти три дня Бекки не ходила в школу — Ригальдо боялся столкнуться там с журналистами, да к тому же стерег остатки своей семьи, как дракон.
Репортеры караулили их возле дома Клэр, и возле полицейского участка, и возле «фазенды». Ригальдо чувствовал, что скоро сорвется, но пока еще сдерживался. Про Присциллу теперь только ленивый не писал. На свет опять вытащили подробности резни в доме родителей Исли, побеги из «Санта Розы» и, вишенкой на торте, Хэллоуин. «Кровавая убийца снова на свободе», «Похищен депутат законодательного собрания штата Вашингтон», «Безумный единорог». Ригальдо блевал от заголовков дальше чем видел.
Телефон разрывался от звонков, и на каждый неизвестный номер он отвечал с содроганием, ожидая и боясь услышать «тот самый» звонок. Кроме репортеров звонили знакомые: волновались, ужасались и соболезновали. Их тоже хотелось обложить хуями, но Ригальдо терпел. Он не сдержался только однажды — когда ему позвонила калифорнийская бабушка Лаки и закатила истерику, что Исли погубил ее правнука. Вот тогда Ригальдо прорвало, и он орал на бабку, стуча кулаком по подоконнику, пока не разбил руку в кровь. Но это было даже хорошо — минутка здоровой ярости. Все остальное время он испытывал какое-то душевное оцепенение. Внутри болело так, что он дышать не мог. Он смотрел на портреты Присциллы, и мир рассыпался как разбитое стекло, и в эту дыру между острых осколков сквозило холодом.
Дни были темные, постоянно шел мокрый снег. Он падал на землю и таял через пару часов, так что земля вокруг дома превратилась в грязные хляби. Ночью Ригальдо выходил на улицу, чтобы вдохнуть — его грызла бессонница, и когда опускалась темнота, он не мог даже просто находиться в большом полупустом доме, его просто выжимало волнами страха за Исли. На второй вечер он обнаружил, что в ванной комнате его ребенка моет Клэр. Было уже совсем поздно, ближе к полуночи.
— Что ты здесь делаешь? — тупо спросил он.
— А на что это похоже?
Ригальдо тогда потоптался на месте, а когда Клэр вышла с полотенцем в руках, неуклюже попытался обнять ее в коридоре.
Клэр посмотрела на него таким взглядом, что он почувствовал себя идиотом. Они оба замерли, сбитые с толку. Клэр немного постояла, задумавшись, а потом произнесла невпопад:
— У тебя есть топор?
В полночь первого декабря Ригальдо стоял на веранде под фонарем, и наблюдал, как Клэр колет дрова у него во дворе. На ней был широкий и длинный свитер Лаки, она тяжело дышала и не произносила ни слова. Когда лезвие врезалось в белую древесину, Ригальдо представлял, что это пробор Присциллы. Дерево раскалывалось со звуком, похожим на выстрел.
На следующий день Клэр сказала, что больше не может, позвонила куратору и вышла к своим больным. Ригальдо ее понимал. Он-то в эти дни поддался на уговоры и делегировал все вопросы «Нордвуда» директорам, поставив над ними Галатею, но от безделья только почувствовал себя хуже. Честное слово, лучше бы он тоже работал. Клэр сменил Лаки — хмурый, собранный, молчаливый. В его сумке со сменным бельем лежала музыкальная машинка. Ригальдо, случайно заметив это, ногой задвинул сумку поглубже под стол.
Когда прошло семьдесят два часа, а требований о выкупе так и не поступило, приехал Патрик Келли — без приглашения, но с бутылкой, — и безыскусно предложил напиться.
Ригальдо понимал почему.
В итоге он сварил черный кофе, и с Патриком они сидели вдвоем на крыльце, чувствуя, как отсыревает одежда от влаги, стоящей в воздухе. Снова пошел мокрый снег, тяжелый, как птичий помет. Разговаривать не хотелось.
Скрипнула дверь. Бекки в непромокаемой куртке вышла, как мышка, обняла его со спины, тепло подышала в темя.
— Мистер Келли, а почему вы без Сандры?..
— Сандра сейчас живет у своей матери, детка. Она приедет к тебе в гости, но потом.
Бекки притихла, а потом сказала под нос:
— Но Сандра говорила, что поедет к маме только после Нового года…
Патрик пошевелился, неловко хмыкнул и закурил. Он ей соврал, понял Ригальдо. Он просто сейчас не хочет привозить сюда дочь. Не когда вокруг копы, журналисты и Присцилла.
Но Бекки не отставала. Она немного повозилась за спиной у Ригальдо, а потом тонко произнесла, раз в сотый за сегодня:
— А папа скоро вернется?.. А когда? А он же не пропустит Рождество?
Это оказалось выше его сил. Ригальдо развернулся и рявкнул:
— Господи, да отстань ты!.. Иди домой! Почему ты еще не в постели!
Бекки всплеснула руками и шарахнулась от него. Ее глаза заблестели, нос мгновенно покраснел; она издала горлом высокий звук и, поднырнув под перила веранды, бегом скрылась за углом дома.
Ригальдо зарычал и с силой провел ладонями по лицу. Злобный козел. Она ни в чем не виновата, ну что ты, в самом деле.
— Поздравляю, — спокойно сказал Патрик, не двигаясь. — Вы прошли левел «ощути себя мудаком». Неявное чувство вины и должно сопровождать вас постоянно все время вашего отцовства. Это и отличает настоящего мужика и отца от какой-нибудь гламурной пипетки из инстаграма, у которой все хорошо.
Ригальдо криво усмехнулся, не обидевшись на «пипетку». Парадоксальным образом ему стало легче. Патрик был прав. Нельзя срываться на своих. Хочешь выплеснуть пар — дрова поколи, что ли.
— Пойду, верну ее, — сказал он, поднимаясь на ноги. — Холодно.
Патрик тоже встал.
— Иди. Все-таки там лес, темно. А я поеду, раз мы все равно не будем сегодня пьянствовать.
Он неторопливо направился к машине. Ригальдо посмотрел, как прощально мигнули красные огни, когда «корвет» Патрика миновал ворота, и торопливо зашагал в обход дома.
— Бекки! — громко позвал он. — Где ты, девочка?
Лес молча шевелил мохнатыми лапами, темный и густой. Молодые елки, которые Ригальдо задел, пробираясь по мху, закачались и упруго выпрямились, обрызгав его мокрым снегом.
Ноги глубоко утопали в разросшемся ягеле. Ригальдо закрутил головой. Нет, искать так не выход. Бекки была мастерицей прятаться и знала кучу разных местечек в лесу. Он будет бродить в темноте до второго пришествия.
Он сложил руки рупором и закричал:
— Бекки, иди ко мне. Пожалуйста, — он помолчал и сказал: — Я очень тебя люблю.
Деревья молчали, и ему снова сделалось страшно. Ригальдо набрал полную грудь воздуха, чтобы опять заорать, и тут Бекки появилась перед ним из подлеска, будто отпочковавшись от зарослей. Он так и не понял, где она пряталась — то ли стояла неподвижно за папоротником, то ли сидела в корнях. Ее капюшон и шапка были присыпаны снегом, а лицо оказалось бледным и мокрым от слез. Она без слов вцепилась в одежду Ригальдо, приникла всем телом, вздрагивая. Он содрогнулся от того, какая она холодная, рывком вскинул на руки и понес.
Когда он уже поднимался на крыльцо, позвонил Майкл, охранник.
— Босс, — виновато доложил он. — У нас сдохли две камеры. Вы там как?
Ригальдо замер с занесенной ногой. Внутренний параноик встрепенулся.
— Две рядом?..
— Нет, через одну. Самые дальние, за стрельбищем. Я их проверю. Закройтесь в доме на всякий случай.
— Ладно, — он опустил ботинок на ступеньку. — Отзвонишься.
Дом пропитался запахом кофе. Под ноги бросился кот. Клэр спала на диване в гостиной, набросив на плечи куртку и свесив одну руку до пола. Ригальдо захотелось укрыть ее пледом, но сперва он был должен извиниться перед своей девочкой, которую совсем забросил в эти проклятые дни. И он отнес ее в детскую, умыл, переодел и переплел ей волосы, и даже принес зефир — баловство из заначек Исли. Бекки обрадовалась, но ее глаза все равно оставались встревоженными, и Ригальдо это нервировало. В голову лезли мысли о камерах, и чтобы отвлечься, он погладил Бекки по голове, накрыл одеялом:
— Ну, чего ты, чего придумала?..
— А меня отдадут обратно в приют? — еле слышно спросила она. — Раз папы теперь нет? Меня всегда отдавали, когда что-то случалось.
У Ригальдо запылало лицо. Ну разумеется; вот чего она так боится.
— Нет, — с трудом выговорил он. — Ты не вернешься в приют. Ты же моя девочка, моя навсегда. Бекки Сегундо.
Бекки взяла его за пальцы, крепко стиснула их в кулаке. И спросила, глядя в сторону:
— Папа умер?
— Нет, — отрезал Ригальдо, сказав себе, что не трус и не лжет. Пока еще — нет.
Она прерывисто вздохнула и повернулась на бок. Закрыла глаза и натянула одеяло до ушей. И уже совсем полусонно пожаловалась:
— Кто-то лазал в мой домик.
Ригальдо моргнул.
— Кто-то поколол орехи и съел все конфеты, — пробормотала Бекки. — Это были наши с Сандрой запасики на зиму, как у белки и бобра. Может, это полицейские?..
Он молчал. Бекки повозилась и сонно задышала, приоткрыв рот.
Ригальдо сидел над ней, не шевелясь, а потом выскользнул в коридор и набрал Майкла:
— Ну, что там?
— Я еще иду, босс, — было слышно, как охранник шумно дышит. — Такая же херня вчера была с другими камерами. Их залепил мокрый снег.
— Конечно, — сказал Ригальдо. — Конечно, снег. Только будь осторожнее.
Он запер детскую снаружи, а ключ вложил в руку спящей Клэр. Очень спокойно зарядил «Ремингтон». Постоял с телефоном в руке в мучительных сомнениях, звонить Майклу или нет, потом приглушил звук и вышел в сырую ветреную темноту, в которой ярко светился их дом и два фонаря перед ним.
В груди разливалось знакомое злое спокойствие.
Он не уступил бы эту свою вендетту никому.
В этот раз он не торопился, и поляна для барбекю, которую в прошлый раз он пересек бегом, открыла ему, какой он слепошарый дурак. Как и вся лесная земля, она была покрыта мокрым, неприятно чавкающим снегом, и на этом снежном ковре чернели отпечатки следов, ведущих к «дому на дереве». Маленькие следы — это Бекки; вот тут она бежала в свое убежище, несчастная и обиженная, не нашла припасов, расстроилась и перепряталась. Но были еще и другие отпечатки. Более старые; их уже занесло снегом, они оплыли и едва проступали на земле. И была совсем свежая стежка узких черных следов — Ригальдо отчетливо видел их даже в ночном сумраке. Тот, кто их оставил, носил узкие ботинки с удобным устойчивым каблуком. Совсем небольшие ботинки.
Он вскинул ружье, упер приклад в плечо и позвал:
— Выходи. Я знаю, что ты здесь.
И подумал, что если его попробуют обдурить, он просто изрешетит чертов домик. Выпустит в него из «Экспресс Тактикал» все семь патронов.
А через мгновение он в самом деле чуть было не пальнул, потому что это стало бы испытанием для любых нервов — когда изнутри деревянного дома для детей вынырнули две цепкие руки, и Присцилла по-паучьи вылезла на помост, а потом, минуя веревочные лестницы, мягко спрыгнула вниз.
Примолкший темный лес тонул в дымке, ветви деревьев казались черными на фоне тусклого серо-лилового неба, а над водой стелился туман — он медленно плыл над поверхностью, а потом поднимался выше, укутывал берег, клочьями повисал на прибрежных кустах.
Озеро было теплым, как ведьмин суп. Исли вошел в него по пояс, на мгновение задержав дыхание, когда вода коснулась его обнаженного живота, набрал полные ладони и умыл лицо, полил на грудь, поскоблил кожу в паху, пытаясь отскрести присохшую зелень. Поймал себя на желании затянуть волосы в узел, чтобы не липли потом к мокрой шее, и улыбнулся. Фантомное ощущение длинных волос. Надо же, как глубоко въелись некоторые телесные привычки. Вместо этого он быстро присел, окунаясь, и, вынырнув, помотал головой, отфыркиваясь. Посмотрел на небо — над серединой озера висел светлый месяц, примерно четверть от будущей луны, но отражения на поверхности не было видно — его будто пожрал курящийся туман.
Вода манила, и Исли, оттолкнувшись, поплыл вперед, сильными, ровными гребками. Потом спохватился, что сзади тихо, и обернулся.
Ригальдо еще находился на середине расстояния между ним и берегом, и его длинное голое тело будто светилось в полутьме, и только грудь и пах чернели короткой порослью. Он опустил голову и расслабленно касался пальцами воды; та без единого плеска расходилась в стороны волнами, и выглядела густой и вязкой. Длинная черная челка завесила лицо, спрятала глаза, и он казался не человеком — какой-то лесной нежитью, вышедшей на охоту. Исли, откинувшись на спину, засмотрелся на то, как плавно движутся его руки, как медленно поднимается вода по животу. И на его глазах Ригальдо сделал очередной шаг и беззвучно канул в воду, и та сомкнулась над ним. Исли непроизвольно вдохнул и начал считать. Лес вокруг замер молчаливой черной стеной, только где-то насмешливо ухнула сова и снова затихла. По воде прошла едва заметная рябь, качнула зеленые круглые листья лилий у берега. Ноздри щекотал запах тины и сырости. Исли так и висел на глубине, не касаясь ногами дна озера, и медленно двигал руками. Ригальдо не было видно. Сердце против воли принялось колотиться сильнее и чаще. Он сглотнул ставшей вязкой слюну. Вдруг показалось, что теплая, как молоко, торфяная вода стала холодной.
Конечно, он запретил себе пугаться по-настоящему — сам сто раз проделывал такой фокус, дожидаясь, пока Ригальдо занервничает. И все равно, когда темная вода перед его грудью вдруг всколыхнулось, и из глубины поднялось бледное, кажущееся почти зеленым лицо, вокруг которого короной вились черные пряди волос, Исли испытал несравнимое чувство облегчения. Ригальдо вынырнул, обдав его брызгами, мотнул головой, тяжело дыша. Исли поймал его, ухватил за шею и прижался лбом к мокрому лбу.
— Все хорошо?
— Ага, — Ригальдо уперся ему в грудь, лег на спину, широко развел руки и ноги, как морская звезда. Исли немного понырял и поплавал вокруг него, а потом вдруг оказалось, что они с Ригальдо медленно плывут в сгустившемся светлом тумане бок и бок, беззвучно рассекая перед собой воду, как два ленивых каймана.
— Исли, — вдруг позвал Ригальдо, не прекращая грести.
Исли взглянул с любопытством: его муж хмурил брови.
— Да, детка?..
— Я, кажется, пережил свой намечавшийся кризис. А ты?
Исли фыркнул в воду, вызвав фонтанчики.
— Мне кажется, он из меня сегодня… многократно выплеснулся.
— У тебя еще есть какие-то сомнения в своих силах?
— У меня есть сомнения, не стерся ли я в процессе, — честно сказал Исли. — А все остальное, ну… несущественно.
— Это хорошо, — Ригальдо перевернулся на спину, поплыл, медленно поднимая руки. — Но если ты еще раз позволишь себе скрыть, что заболел…
Он без предупреждений двинул рукой по воде, посылая в лицо Исли волну брызг, потом еще один раз — довольно агрессивно. Исли попытался отвесить ему оплеуху, и тогда Ригальдо, обхватив за талию, оплетя руками и ногами, увлек его вниз, в зеленую воду. Исли не успел задержать дыхание, и она оказалась везде — во рту и в носу.
Когда они пробкой вылетели на поверхность, то задыхались оба.
— Я понял, — сказал Исли, откашлявшись. — Ты меня утопишь. Был не прав, раскаиваюсь. В следующий раз, если у меня отвалится жопа, обязательно напишу служебную записку.
Ригальдо довольно хмыкнул, смахнул волосы с глаз и махнул в сторону берега:
— Раз все понял, плыви к берегу. Вроде бы холодает, не хватает еще тут задубеть.
— А ты?..
— Я скоро буду, — и он беззвучными плывками скрылся в тумане.
Исли показал ему в спину средний палец и погреб к берегу. Во всем теле медленно разливалась усталость. Когда он предложил Ригальдо купаться, то совсем не планировал такой долгий заплыв. Интересно, сколько их уже нет, встревожился ли охранник Джек и не подглядывает ли за берегом озера?..
Он вышел на берег, отлил у кустов и тяжело опустился на корень сосны, чувствуя голым задом все его неровности. Очень скоро от воды раздался плеск шагов, и Ригальдо вышел из тумана, прижимая к груди что-то темное.
— Ой-ей, — сказал Исли, разглядывая его ношу. — Это что?..
Ригальдо скривил губы — и опустил ему на голову грубый венок из тяжелых и мокрых ломких стеблей водяных лилий, на которых покачивались сомкнутые бутоны. Судя по виду стеблей, дергали их так яростно, что кое-где болтались луковицы и корни.
— Это тебе. Давно хотел это сделать. И еще… спасибо за уикенд.
Исли потрогал толстые глянцевые листья. С длинных стеблей текло холодным на шею и на грудь, но он не мог стащить подарок Ригальдо, пока тот смотрел на него… так.
— Но ты же понимаешь, что я не просто так кис? — очень тихо спросил он, всматриваясь в Ригальдо. — Пройдет пять или десять лет… или раньше, если «мотор» не выдержит… и я все равно превращусь в развалину.
Ноздри Ригальдо раздулись.
— Ну так и я уже не мальчик, — сердито сказал он. — Исли, проснись, я давно уже выдираю у себя седые волосы. Но ты ведь сам знаешь — некоторым вещам время идет только на пользу.
— Например?..
— Древесине, — Ригальдо коснулся его щеки, потер большим пальцем кожу. — И вашингтонским королям лесорубов.
Этого Исли уже не мог просто так вынести. Он вскочил на ноги, чуть не свалив с головы пахнущий тиной венок, подхватил на руки своего уже-не-мальчика — сто восемьдесят фунтов живого и орущего веса — и, не слушая брань, потащил к дому, чувствуя во всех мышцах необыкновенную силу и легкость.
***
Его хватило только до веранды, а там уже потребовалось спустить Ригальдо с рук.
Освободившись, тот унесся в дом, хлопнув дверью. Исли стащил с головы тяжеленный венок и медленно опустился на верхнюю ступеньку. Он сидел абсолютно голый, ежась от ночного ветерка, и размышлял, не развалится ли теперь нахуй его с таким трудом отремонтированная спина.
Позади приоткрылась дверь, простучали шаги, и Ригальдо опустил ему на плечи огромный теплый плед. Исли укутался и благодарно подпихнул край пледа под зад; Ригальдо пристроился к нему с правого бока, тоже плотно завернулся. Они прижались друг к другу, как две подмоченные дождем вороны. Из-под пледа торчали их голые ноги, облепленные озерным песком.
— Не хочешь пойти в дом?
Исли покачал головой. Он начал согреваться, как только Ригальдо сел рядом: от его бока шло ровное сильное тепло. Исли даже задумался, а какого черта он такой разгоряченный. Но все же, пожалуй, не лишним было бы погреться и изнутри. Может быть, даже чем-то покрепче «Якимской долины».
Ригальдо кивнул, когда он в этом признался:
— Сделаем.
В этот раз его не было довольно долго, а потом он наконец появился с початой бутылкой «Хевен Хилл».
— Ночное пьянство — еще одна благословленная часть уикенда? — пробормотал Исли, с интересом принюхиваясь к слабому запаху меда и дубовых листьев. В желудке с первого же глотка потеплело; во рту долго чувствовался крепкий сладкий вкус.
Вместо ответа Ригальдо забрал у него бутылку и сделал долгий глоток, потом залихватски повторил. Вытер рот тыльной стороной кисти и резко подышал в сторону.
— Завтра мы будет работать, — строго сказал он. — Весь день. Хотя нет, во второй половине дня. Утро мы посвятим уборке.
— Да, разумеется, — согласился Исли, думая о том, что завтра весь день будет спать — и поднять его из кровати сможет разве что бульдозер.
— Нельзя опускаться, — добавил Ригальдо. И Исли опять же с ним согласился: нельзя, а потом отхлебнул бурбона и подумал, что с удовольствием бы продолжал пить, хулиганить и развратничать, пока ребенок не вернется — но прямо сейчас его главным желанием было упасть, пристроив голову на колени Ригальдо.
И тут Ригальдо недвусмысленно сунул руку ему между ног и деловито потискал то, что, как считал Исли, до утра уже точно должно было оставаться в спящем режиме.
Он скосил глаза и убедился, что Ригальдо явно что-то замыслил. Тот очень медленно провел кончиком языка по губам. Его дыхание пахло крепким бурбоном. Пальцы помяли мошонку, обхватили член и занялись им осторожно и в то же время нетерпеливо.
Исли так удивился, что даже перехотел спать.
— Да ладно? — спросил он, почесав голую ключицу. — А кто недавно обзывал меня похотливым лосем?..
Вопрос был риторический, Исли понял это, когда его завалили спину. При этом Ригальдо так выразительно зыркнул, убирая бутылку в сторону, что Исли не рискнул продолжать трепаться — мало ли какие фантазии придут тому в голову. Но, кажется, Ригальдо фантазировал немного в другом ключе.
Такого у них давно уже не было.
«Да ты шутишь, — думал Исли, пока Ригальдо целовал его, опрокинув на доски веранды, с весьма условной подстилкой в виде пледа. Под спиной сочно хрустели смятые лилии. — И что, даже не будешь орать, что мы здесь ногами ходим, и про бактерии, и про зомби-бобров…»
— Не буду, — хрипло сказал Ригальдо, когда Исли повторил это вслух. — Я слишком люблю это все. И тебя тоже, лосина.
О, Исли это почувствовал голым бедром, в которое уперся окрепший член, и искренне восхитился своим мужем. Как будто у них в самом деле отпускной порномарафон, только вместо тропической ночи — ветер, пахнущий озерной водой и хвойным лесом, резкие крики сов и темные стволы сосен вокруг дома.
Правда, в себе он совсем не был уверен.
— Детка, — позвал он, посмотрев вниз. Ригальдо целовал его голую грудь, так увлеченно, будто делал это впервые в жизни. — Не думаю, что что-то получится. Просто я…
Ригальдо на мгновение прервался, сверкнул глазищами, уперся руками в доски веранды и наклонился еще ниже. Исли загляделся на оттопыренный зад и гибко изогнутую поясницу, а потом уже мог смотреть только на потолок над крыльцом, потому что Ригальдо решительно потерся лицом о волосы на лобке, лизнул мягкий член, пройдясь от корня до скрытой под крайней плотью головки. Его язык гулял по вверх-вниз по стволу, теплое влажное дыхание согревало кожу, и Исли думал: да все равно ничего не получится, у нас даже смазки нет, я лучше просто ему отдрочу — и вдруг оказалось, что его распрямившийся член уже упирается Ригальдо в горло. Тот выпустил его с мокрым чмоканьем, облизнулся, как довольный зверь, и Исли не выдержал — завалил его на себя. Целоваться, лежа голыми на крыльце, и хватать Ригальдо за ягодицы было до странности естественно и в то же время бесстыдно. Мир сузился до размеров пледа, запаха леса, ощущения твердых досок под спиной и обжигающе-горячих прикосновений. Исли больше не думал ни о выключенных камерах, ни о том, что с ними будет завтра после таких приключений — только о том, как приятно ощущать вес Ригальдо, сидящего на его бедрах. Он даже не понял, в какой момент тот его оседлал, просто посреди поцелуя вдруг оказалось, что Ригальдо полулежит сверху, и они трутся стояками — а потом его муж выпрямился. Он приподнялся, глядя Исли в глаза, стиснул его член — и резко опустился на него. Тот не успел ни подставить руки, ни «сдать назад» — стало так хорошо, что потемнело в глазах.
Он рефлекторно схватился за зад Ригальдо и дернул на себя. И уже после этого с облегчением засмеялся: его член двигался без натуги, а руки были в масле. Ригальдо успел смазаться, пока ходил за вином. Вот коварный.
Он вскинул бедра, примеряясь, но тут Ригальдо уперся ладонью ему в грудь: нет, лежи. Хочет вести сам, понял Исли, и облизнул пересохшие губы. Ригальдо сидел на нем, плотно сжав ногами, и глядел сверху вниз, не шевелясь. Бледный лоб светился сквозь спутанные волосы, а глаза казались двумя черными провалами. У Исли внутри заворочалось что-то тугое, горячее и пугающее, ему даже вдруг показалось, что Ригальдо ненастоящий, как весь этот долгий, изнурительный вечер, полный дождя, темноты и секса. И любви, подумал он, с силой сжимая пальцы. Белое твердое бедро дрогнуло под его ладонью; Ригальдо выпрямился еще больше, выгнулся в пояснице и задвигался, сперва очень медленно, а потом все быстрее. Его запрокинутое лицо выглядело удивительно непривычно: расслабленная линия рта и сосредоточенно-жесткая складка над бровями. Движения становились все слаженнее и быстрее, он приколачивал Исли к полу, поднимаясь и опускаясь с ловкостью объездчика диких жеребцов. Исли метался под ним, вскидывал бедра, пытаясь его сбросить, чтобы перекатиться и подмять под себя, но Ригальдо раскачивался — и снова обретал равновесие. В нем столько сил, думал Исли, прикрывая глаза и высоко вскидывая руки, касаясь кончиками пальцев мокрой груди, твердых сосков; как это, черт возьми, здорово, что он еще такой молодой. Пусть как можно дольше себя таким чувствует.
Ригальдо резко уперся коленями в доски, поднялся, позволяя Исли выскользнуть из него. Опустился обратно, придавив ноги скользкой, выпачканной в масле промежностью, прижался к влажному члену Исли своим и с оттяжкой додрочил им обоим.
Кончая, Исли распластался на крыльце, распадаясь от удовольствия на молекулы, и чувствуя, что в нем после этой скачки не осталось ни одного целого куска.
Ригальдо просто не оставил ему ни единого шанса.
***
Что-то надрывно курлыкало и вибрировало.
Исли приоткрыл глаз. Почему-то это потребовало от него таких усилий, как будто он вчера лично разгрузил фуру с брусом.
Он тут же зажмурился: солнце было везде. Горячий свет из окна заливал спальню, дрожал на противоположной стене, играл в шерстинках спящего на одеяле кота и золотил голые разметавшиеся ноги Ригальдо. Исли всмотрелся из-под полуопущенных ресниц и расплылся в улыбке: он вспомнил. Вчера они кое-как поднялись на второй этаж, держась друг за друга, как пьяные, и, не принимая душ, упали в постель и вырубились, судорожно обнявшись. К утру Исли стало жарко, и он укатился в сторону, а Ригальдо, наоборот, навертел на себя толстый кокон из одеяла. Вот только ниже пояса на нем ничего не было, и солнце бесстыдно золотило его бледный зад и голые, местами грязные ноги. Исли хотелось бы размотать его, прижаться губами к шее, к нагревшейся под одеялом коже. Но он совсем не был уверен, что сможет пошевелиться. Нет, вовсе нет.
Где-то внизу опять закурлыкало, и наконец его осенило, что это: входящий вызов с планшета, который вибрирует на полу.
«Бекки!..» — сообразил он и свесился с края кровати.
Крестец знакомо прострелило, и Исли закусил щеку. Черт, как больно!
Ладно, с этим они с Ригальдо разберутся потом.
Он целомудренно подтянул одеяло до шеи, наскоро расчесался пятерней — с короткими волосами это даже стало возможно, — и подключился к скайпу.
Бекки уже прыгала от нетерпения.
— Ну наконец-то! — завопила она, как только Исли сказал «привет». — Пап, где ты ходишь, у нас скоро отберут телефоны! Пап, мы доехали, здесь бревенчатые дома…
Она продолжала важно перечислять: здесь река и горы, мы сейчас будем распаковывать свои вещи, а один мальчик уже сел попой в колючки, а мы видели ястреба и дикую козу…
Исли кивал, едва находя возможность вставить полслова в этот поток. Оказывается, пока он спал, Бекки отправила им с Ригальдо вагон снимков, сделанных из окна автобуса. Ну что за девочка. Разве не молодец?..
— Папа, ты что, до сих пор в кровати? — вдруг гораздо тише спросила Бекки. — Ты не заболел?
Она хмурила темные брови и смотрела точь-в-точь как Ригальдо. У нее за спиной виднелось синее небо и горы с белыми шапками, и Исли вдруг снова ощутил невыразимую нежность.
— Нет, дорогая, просто я вчера немного устал, — пробормотал он, ерзая на подушках и следя, чтобы с его голого торса не съехало одеяло, и в то же время пытаясь расположиться так, чтобы солнечные лучи не слепили глаза.
— А папа где? Я думала, он сто раз за утро позвонит!..
Исли усмехнулся и осторожно развернул планшет, демонстрируя прилично укрытую часть Ригальдо, а потом навел камеру на лицо.
— И папа спит? — ахнула Бекки. — Ну ничего себе!
Кот влез под руку, принялся бодать угол экрана. Гора из одеял зашевелилась: Ригальдо проснулся и попытался стратегически перегруппироваться, полностью спрятаться. Исли усмехнулся уголком рта: поздно, твою сонную небритую рожу все уже видели, мир запомнит тебя таким.
Кот наступил ему на живот; Исли поморщился и попытался спихнуть рыжего гада и, видимо, как-то не очень удачно пошевелился.
Больно было так, будто ему в гузку воткнули шипы акации.
Похоже, он вчера перестарался.
Доктор Кристенсон убьет его за это.
— Папа?! — подозрительно спросила Бекки, отмахиваясь от Сандры, которая теребила ее за локоть. — Ты чего там?..
Ригальдо тут же выставил из-под одеяла встревоженную морду. Даже кот сунулся посмотреть, чего это он тут ерзает и шипит.
— Все хорошо, дорогая, — ласково сказал Исли, вытирая навернувшиеся на глаза слезы. — Просто немного болит спина. Я вчера… много отжимался и поднимал тяжелое полено!
Ригальдо сделал страшные глаза. У него на лице читалось «Больше никакого дикого секса!»
— Я так и знала! — огорченно воскликнула его дочь. — Стоило вас оставить, и вы поломались!..
И Исли заржал, откинувшись на солнечные подушки, чувствуя, как медленно отступает боль.
***
История со спиной получила неожиданное продолжение. Потом Ригальдо все время думал: «Господи, ну как же так?..» — и пришел к выводу, что с ним случилось кармическое воздаяние за грехи в прошлых жизнях. Возможно, он был тираном и угнетал женщин и сирот. А может, он был львом и сожрал пару праведников где-то на пустошах.
А может быть, это была последняя загробная шутка Даэ. Ригальдо подозревал, что на него в «день икс» повлиял чей-то паранормальный флер.
Так или иначе, но месяц спустя Исли торжественно привез его в Лос-Анджелес — якобы на бизнес-конференцию, но на самом деле ради очередного «уикенда без детей». Ригальдо таскался за ним следом по жаре, мечтая о прохладе отеля, и ему даром не были нужны ни знойное небо, ни пляж, ни пальмы, ни Аллея Звезд, но он терпел. Какое-то время назад они с Исли серьезно поговорили о том, что да, ритм жизни пошел какой-то однообразный: работа, еще работа, рестораны, предвыборная компания, ребенок, барбекю с «младшими Фёрстами», в лучшем случае хайкинг по выходным — и что хорошо бы иногда устраивать маленькие приключения, чтобы они, «старые пидорасы», могли снова чувствовать себя в бою. Когда на второй день Исли посадил его в машину, велел не задавать вопросов и свернул к холмам, он только пожал плечами. Исли еще и пытался завязать ему глаза платком, но Ригальдо велел не дурить. Чего он в этой колыбели иллюзий не видел.
И в результате большую часть пути он яростно переписывался с управляющим «Звезды Запада», обсуждая поставки рыбы и морепродуктов. Даже когда Исли оставил машину на парковке и торжественно, как на свадьбе, повел их между павильонов, Ригальдо все еще больше занимали устрицы и дорада. Поэтому он совершенно пропустил, как их занесло туда, где они в конце концов оказались. Только удивился, когда Исли вдруг извлек из кармана пропуск и показал его нервному человеку, загородившему проход.
Когда Ригальдо спохватился, было уже поздно.
— Исли, что мы здесь делаем? — спросил он, переступая пучки кабелей, змеившиеся по асфальту, как щупальца. Он огляделся и надвинул на нос темные очки: грузовики, фургоны, погрузчики, съемочное оборудование, деловито снующие люди. Пришлось сделать шаг назад: мимо пронесли старинную вывеску, затем огромную, в человеческий рост, опунцию, колючую, как сатана. Ригальдо посторонился — и оказался перед бутафорским крыльцом. «Салун», — догадался он и ухмыльнулся краешком рта.
Исли уже ушел далеко вперед. Ригальдо посмотрел, как изящно тот перепрыгивает провода, бодрый и свежий в своем легком светло-сером костюме, и покачал головой. Даже без длинной гривы Исли все равно выглядел королем эльфов. Черт знает, как это ему удавалось. Какой-то врожденный талант.
Тем временем Исли подвалил к группе мужчин, яростно жестикулирующих посреди улицы, — «И тут ты отъезжаешь назад, очень медленно, потом захватываешь ту деталь и резко вверх, а следующий план…» — и приятельски хлопнул одного по плечу. Мужик обернулся и молча уставился на Ригальдо.
Ригальдо это совсем не понравилось, к тому же возникло странное ощущение, что он уже где-то видел этого кудрявого носатого типа. Он сделал шаг в тень.
— Эй, вы, посторонитесь!
Мимо на вороной лошади проехала девица в халате, из-под задранных пол которого торчали высокие сапоги. Подковы громко цокали по асфальту. За ней бежали два ассистента, а третий собирал в пакет конские яблоки.
— Объявляется перерыв пять минут! — заорал дядька, который до этого общался с Исли, и кивнул в сторону белого фургона. — Через пять минут снимаем 14-С!
Исли уже был тут как тут, возле правого плеча Ригальдо. Глаза его светились юношеским задором.
— Пойдем, у нас всего пять минут. И то чудо, что у него нашлось время, тут все панически боятся отставания от графика, гонка похуже, чем на кухне твоего ресторана в обеденные часы… Как будто если они начнут на пару минут позже, случится конец света…
— Да?! — фыркнул носатый, материализуясь у левого плеча Ригальдо. В это плечо он и вцепился, и на всех парах поспешил к фургону. Ригальдо слегка обомлел. — А кто будет платить актерам за переработку, если мы не закончим ровно в 21:45?!
— Джи-Ди, — покачал головой Исли. — Не дави. Я тебе не бездонная копилка.
— Все, понял-понял, отвалил.
У Ригальдо закружилась голова от их болтовни. Он сделал попытку взвиться на дыбы:
— Я никуда не пойду без объяснений!
Исли со вздохом обнял его за талию:
— Зря ты не захотел повязать на глаза платок. Запорол весь сюрприз.
Больше Ригальдо ничего не успел: маленький человек загнал их вверх по ступенькам.
Внутри фургон был, как изрядно замусоренный дворец. Ригальдо оглядел диваны в подозрительных пятнах, внушительную батарею бутылок, россыпь таблеток, вряд ли купленных по рецепту, и белый порошок на столе, и на всякий случай убрал руки за спину, чтобы ни до чего не дотрагиваться. Исли, напротив, небрежно опустился на диван. Напротив него восседал тучный мрачный мужчина и мешал какой-то адский коктейль.
Ригальдо из чувства противоречия остался стоять.
— Это Санни, наш главный продюсер, — носатый повёл своим выдающимся носом, посмотрел на таблетки и сглотнул. — Это мистер Фёрст, наш независимый, м-м, спонсор. А это его, м-м, мальчик.
— Да какой он мальчик, — тучный Санни захрюкал. — Ему сороковник. Ты на него без очков посмотри.
Ригальдо не сразу понял, про кого это они. До него дошло, только когда носатый хищно обернулся. «Если он снова сунется ко мне, дам ему в рыло», — набычившись, подумал он. И тут Исли, приподнявшись с дивана, аккуратно снял с него тёмные очки.
Лица у новых знакомых стали задумчивыми.
— Ничего, — наконец вынес Санни свой вердикт. — Такой себе Роланд из Гилеада, если вы понимаете ход моих мыслей. Только чего же он такой деревянный; деревяннее, чем эбеновый дилдо моей бабушки. У него выражение лица вообще не меняется. Ты уверен, Джи-Ди?
— Уверен, — носатый шмыгнул носом, алчно глядя на рассыпанный по столу кокаин. — Так, а чего бы ему не постоять с этим деревянным лицом те три сцены, там общий траффик на восемь минут. Вы, мистер…
— Сегундо, — подсказал Исли.
-… ружье в руках держали когда-нибудь?
— У меня «Ремингтон», — проскрипел Ригальдо. — Приз клуба за стрельбу.
— Вот! У него приз, — оживился носатый. — Давайте-ка, повернитесь… А ничего, ничего. Потом надо проверить, как смотрится, но вообще камера таких любит…
— У него мать была королевой красоты штата, — подал голос Исли. — А прадед выступал укротителем львов. Сценических данных — навалом!
Где-то в этом месте Ригальдо почувствовал, что его мозг закипает. А сердце, наоборот, сделало странный кульбит и как-то тревожно затрепыхалось. Слегка отвлекшись на предательское поведение своих внутренних органов, он чуть не прослушал, как Санни вынес снисходительный вердикт:
— Ладно, делайте, что хотите. Гейбл, это на твоей совести. Возможно, это самое странное, что ты когда-либо протаскивал на площадку. Но уговор есть уговор… — он посмотрел на Исли.
Тот улыбался спокойно и со значением. А потом выдал:
— Я уважаю независимое кино.
И вот тогда паззл в голове у Ригальдо сложился окончательно, и на нем было выложено алое слово «Тревога». Ригальдо покосился на стол, на толстого продюсера и на второго мужика, и засипел:
— И-Исли!
— Так, мои пять минут закончились, — хлопнул в ладоши Джи-Ди Вашингтон Гейбл-средний. Режиссер. — Я пришлю помощницу, она отведет его к директору по актёрам. Надеюсь, он морально готов? Он выглядит не особо дозревшим…
— Дозреет, — пообещал Исли, опуская ресницы. Ригальдо захотелось разбить о его голову один из элитных коньяков, украшавших фургон.
Санни М. Норман, человек, спродюсировавший десятка три фильмов, которые Ригальдо смотрел в разном возрасте, закинулся своим коктейлем и ревниво прикрыл порошок на столе:
— Иди, Джи-Ди, тебя ждет площадка. Если просрешь график, тебя даже ударное вложение мистера Фёрста не спасет!
Всё это было уже слишком для Ригальдо. Он вылетел из фургона, вдохнув раскаленный воздух киностудии, как спасительный масочный кислород. В двух шагах обнаружился незанятый стул под зонтом, на который Ригальдо рухнул, с облегчением вытянув ноги и обмахивая горячее лицо. Исли мгновенно оказался рядом, сунул под нос минералку:
— На, попей.
Ригальдо отмахнулся:
— Я не уверен, что вы с новыми охуенными друзьями ничего туда не подмешали! — но, увидев на лице Исли обиду, взял себя в руки и начал пить.
Сделав четыре больших глотка, он наклонился и вылил воду себе на голову.
Исли терпеливо ждал, опираясь на спинку стула.
— Исли, — отдышавшись, сказал Ригальдо. — Это был Гейбл-средний.
Его муж сдержанно кивнул.
— Гейбл-средний, — собираясь с мыслями, повторил он. — Тот, который снял «Рассветных зомби», и «Незабудки на кладбище», и «Беги, если успеешь», и «Тропой большеберцовых костей».
— И ещё «Цыпочки на вертеле», — напомнил Исли.
— Точно, — кивнул Ригальдо и содрогнулся. Сцена из «Цыпочек», в которой человека запекали заживо внутри гигантского хлеба, когда-то оказала на него неизгладимое впечатление, а ведь с тех пор он видел много всякой херни.
— Знаешь, я все его фильмы до дыр засмотрел, когда мне было лет двадцать.
— Знаю, — согласился Исли. — Тем более что с того времени он ничего известного не снимал.
— Писали, что он похоронил себя в сериалах. А теперь, выходит, вернулся?
— Выходит, — Исли развёл руками. — Со своей лебединой песней.
Ригальдо окинул уличные декорации новым взглядом.
— И что это будет?
— Постапок-паропанк-вестерн-панк-зомби-муви.
— О, — Ригальдо задумался. — Но… Что тут можно снять нового? Это было уже сто раз.
— Там ещё будут женщины-мутанты. Но на самом деле все это сон ксеноморфной самки вампира-священника.
— Я понял, — Ригальдо сморщился. — Это будет эталонное кино-говно. И теперь мы подходим к самому важному. Что это там сейчас происходило, в фургоне? Вы, блядь, разговаривали, как будто меня там вообще не было. Мне на минуту показалось, что ты проиграл меня в покер. Или что я, не знаю, мальчик-раб.
Исли склонил к плечу голову и задумчиво расправил воротник рубашки Ригальдо.
— Всё не так, моя радость. Тебе даже будет причитаться какой-то гонорар.
Ригальдо с минуту изучал его лицо, а потом выдохнул:
— О нет!..
— Ну почему же! — вскинулся Исли. Ригальдо замотал головой:
— О нет, нет-нет-нет, погоди, ты же не серьёзно! Ты же не мог заманить меня в Эл-Эй, чтобы я снялся у Гейбла-среднего в его космо-зомби-муви… Не мог?!
Исли вздохнул и признался — кротко, как монашка на исповеди:
— Я просто хотел тебя поразить, как раньше. Ты теперь такой самостоятельный взрослый мальчик со своим бизнесом, да к тому же бог секса, попробуй тебя чем-нибудь удиви…
Ригальдо прикрыл глаза и застонал.
— Но Исли, бог мой, я же не могу сниматься в кино, пусть даже таком трешовом…
— Почему?
Он рассердился.
— Да потому, что я не актёр! Я… деревянный, ты же их слышал, я играть не умею! Мне скоро сороковник, и я, блядь, обычный скучный менеджер! Когда на меня наведут камеру, я буду стоять навытяжку, как тотемный столб тлинкитов!
— Тише, тише, — Исли быстро зыркнул по сторонам. — Тебе и не надо особенно играть, моя радость. Ты тот самый чувак, который появляется, чтобы его съели мутантки.
— А… — Ригальдо открыл рот.
Закрыл.
Ему было сложно оформить свою мысль словами, но он смог:
— И что, ради съеденного непися он повел нас знакомить с продюсером?!
Исли подарил ему косой внимательный взгляд, прежде чем сказать:
— Ну ты же понимаешь, детка, тут все дело в том, «как» съели непися. Думаю, что это будет самая б-р-р сцена…
Ригальдо почувствовал холодок.
— Только это секрет. Гейбл, вообще-то, не должен был давать мне сценарий, — добавил Исли. — Просто… Так получилось. В общем, я его прочитал.
Мимо их зонтика быстрым шагом прошла известная когда-то актриса в сопровождении свиты. Из-под кринолина за ней тянулся длинный зелёный хвост.
— Как ты вообще снюхался с Гейблом, — проворчал Ригальдо. — Что ты ему пообещал за эту эскападу?
— О, сущие пустяки, — невозмутимо ответил Исли. — Всего пару раз дал в свою старую жопу в мужском туалете…
Он сделал паузу, но Ригальдо на это не купился, и Исли, широко ухмыльнувшись, раскололся:
— Ладно, ладно, не будем про жопу! Я просто немного спонсирую этот треш.
— То есть, простыми словами, ты протащил на площадку своего мужа?! И все понимают, что этот муж получил роль… через постель?!
Вот тут Исли прямо-таки зашелся. А отсмеявшись, уткнулся носом Ригальдо в темя:
— Господи, да ты же просто создан для этого фильма. Ну пожалуйста, соглашайся!
— А Бекки? — простонал Ригальдо. — А «Нордвуд»? А рестораны?! А вдруг меня узнает кто-то из Эймса? А как это отразится на твоей политической карьере?!
— Ригальдо, — в голосе Исли прорезались твердые нотки. — Это все несущественно. Ты мне самого главного не сказал.
— Хочу ли я сдохнуть от зубов мертвых теток, как непись в претенциозном космическом псевдовестерне категории «B»?..
Ригальдо задумчиво обозрел декорации. К нему осторожными шажками приближалась девушка, прижимающая к груди клипборд, видимо, та самая помощница режиссера. Она неуловимо напомнила ему Фортисью.
— Господи, да я и мечтать о таком не мог. Это самое лучшее, что могло случиться в моей жизни.
Он встал, поправил пиджак и не дрогнув пошел навстречу калифорнийскому зною и своей суровой судьбе.
За десять дней лечения гормональными капельницами и массажем Исли узнал о существовании в своем теле таких болевых точек, о которых и рассказывать было стыдно. К его изумлению, за эти десять сеансов его в самом деле починили. Исли даже начал понемногу заниматься на кардиотренажерах — он совсем это забросил, а ему было нельзя. На прощание он долго и горячо жал руку Кристенсону, а тот велел ему идти и не грешить.
«Грешить» при всем желании было затруднительно. Ригальдо принял историю про приключения Исли очень близко к сердцу и категорично заявил, что тому надо восстановиться как следует, и каждую ночь теперь цинично позволял Бекки залезать к ним в постель и читал ей, пока она не засыпала между ними. Исли был в шоке от такого коварства, но помалкивал, понимая, что Ригальдо мстит ему таким образом за молчание. Лучше бы он в самом деле «насовал хуев» и простил.
С Бекки тоже было не все просто: в их доме продолжался ожесточенный спор. Уже была внесена предоплата за лагерь, оформлены документы, а Ригальдо находил все новые аргументы «против». А если она отравится ягодами? Если упадет со скалы? Если на лагерь нападут реднеки-каннибалы? Бекки после каждого разговора убегала к себе пореветь. Наконец Исли в сердцах сказал, что если Ригальдо хочет вырастить дочь социофобным мизантропом по своему подобию, он не будет мешать, но как Ригальдо простит себе, что не обучил ребенка выживанию в дикой природе, ведь апокалипсис может наступить в любой момент! Переварив это, Ригальдо посмурнел и с тяжелым сердцем объявил Бекки, что отпускает ее обучаться разжигать без спичек костер, но еще целых три дня экзаменовал, как она будет вести себя в лагере и к кому должна бежать за помощью, если что.
День «икс» выдался дождливым, теплым и душным. Представив, каково ползти в такую погоду в автобусе, Исли заранее выдал ребенку драмимин. Ригальдо мужественно не поехал провожать Бекки. «А то передумаю в самый последний момент», — совершенно серьезно пояснил он. Он поцеловал детку в нос, потрепал по голове, в очередной раз достал из ее рюкзака кота, который как чувствовал, что происходит, и упорно зарывался в приготовленные детские вещи — еще один тревожный папаша. Выводя со двора «Брабус», Исли видел в зеркале заднего вида фигуру Ригальдо. Тот стоял на веранде неподвижно, как статуя, а потом исчез — ушел в дом.
Проводы у автобуса затянулись, и на «фазенду» Исли возвращался уже под проливным дождем. Мир накрыло мокрым куполом, небо и шоссе стали одинаково серыми, машины проносились мимо, вздымая волны воды. Случайно замечая себя в зеркале, Исли все еще слегка вздрагивал. «Новый» Исли ему нравился, но было непривычно. Но «новый» Исли, так же как «старый», хотел домой, потому что там его ждал самый угрюмый человек на свете. И все-таки он не отказал себе в удовольствии, поставив машину, сперва ненадолго спуститься к озеру, чтобы в тишине насладиться его пасмурной тишиной. Ему это было просто необходимо — превратившись за эту весну в клубок упорной работы, гложущей боли, политических устремлений и личных страхов, Исли почти забыл, что значит быть собой.
Озеро было матово-белым и безмятежным. Исли стоял на берегу, засунув руки в карманы, и чувствовал, как на него снисходит безбрежное спокойствие. Теперь все в самом деле наконец-то должно было стать хорошо.
Кот выследил его, выбрался из зарослей, гадливо дергая толстой шкурой, и трубно замяукал: «Хозяин, ты что тут делаешь, ты вообще в своем уме?». Исли поднял его, стараясь не испачкаться о грязные лапы, но кот протек из его рук как угорь, отбежал в сторону и замер, будто спрашивая: «Ну ты идешь, или мне позвать того, который отволочет тебя обратно?»
«Иду-иду», — пообещал ему Исли, подобрав шишку, кинул ее в озеро. Как обещание больше не мудеть.
Он шел следом за котом, осторожно раздвигая высокие листья папоротника, нависающие над тропинкой. Омытый дождем лес дышал сыростью, густым запахом молодой травы и мокрых сосен; было пасмурно, от рыхлой земли поднимался пар. Казалось, влага конденсируется на листьях и медленно скатывается вниз, срываясь тяжелыми каплями с ветвей.
Свет в доме не горел, окна гостиной сумрачно темнели, как прикрытые глаза усталого сонного зверя. Кот желтой молнией промелькнул по веранде и юркнул в свой лаз. Исли отер внизу обувь — на туфли налипла глинистая лесная земля — и неторопливо поднялся по ступеням.
Дом встретил его тишиной, пустотой в гостиной и двумя полными чашками кофе. Исли осторожно взял одну и пригубил.
— Присоединяйся, — позвал он, глядя сквозь мокрые стекла на двор. В восемь часов охрана теперь включала два мощных светодиодных фонаря, и в подступающей темноте было отчетливо видно, как вокруг них кружат мохнатые бабочки. — Остынет же.
Сбоку раздался шорох, и Ригальдо отлепился от лестницы. Из-за сгущающегося сумрака и черного обтягивающего джемпера с высоким горлом его лицо казалось неестественно бледным. «Упырь», — хотел поддеть его Исли, но не стал. Тот медленно, будто нехотя, подошел и принял свою чашку, но так и не сделал глоток, просто грел об нее руки.
Исли украдкой осмотрелся. В гостиной царила идеальная, просто стерильная пустота. Нигде ни валяющейся сандалии, ни тетрадок, ни рассыпанных деталей конструктора, ни закатившегося под стол фломастера. Только на диване теснились коробки с одеждой, из которой Бекки уже выросла — собирая ее в лагерь, они обнаружили много таких вещей и планировали позже закинуть их в «Гудвилл».
Во всем остальном комната до странности напоминала времена, когда они только въехали сюда. Исли вдруг вспомнил, как Ригальдо сражался с дизайнером за весь этот прохладный интерьер, отстаивая каждый кубометр пустого пространства.
— Ты что, прибирался тут с того времени, как мы уехали?
— Не я, — не сразу сказал Ригальдо. — Это все Джоанна. Она давно говорила, что никак не может навести порядок без того, чтобы следом тут же не насорили фантиками и орехами. Ну вот и навела. Теперь здесь… идеально. Ни одной лишней вещи, все, как я люблю. Так я, как пришел, час сидел не шевелясь, и в голове не было ни одной мысли.
Исли развернулся к нему всем телом. Ригальдо стоял, привалившись к спинке дивана, и смотрел в остывающую чашку. Уже совсем не тот молодой и упертый тип, которого Исли изводил на должности директора продаж, и в то же время тот самый. Тревожный, недоверчивый, самостоятельный, сильный, гордый, все время взведенный, как курок.
— Ригальдо, Бекки скоро вернется, — попытался успокоить его Исли. — С ней все хорошо.
— Я знаю, — тот посмотрел на остывший кофе в своих руках и осторожно поставил его обратно на столик. — Она молодец, уже прислала несколько фоток из автобуса. Просто… с тех пор, как за вами закрылись ворота, я вдруг резко перестал понимать, что теперь делать. Внутри такое странное чувство…
В его голосе прозвучала тоска. Исли очень внимательно смотрел на него и слушал, не перебивая. Ригальдо прошелся по комнате, скрестив руки на груди.
— Серьезно, я уже час пытаюсь решить, чем заполнить эту дыру. Проверить отчеты? Нагрянуть в ресторан, устроить инспекцию, чтобы не расслаблялись? Приготовить нам ужин? Или забить на ужин, заказать тайской еды и пива и протупить вечер с «Нацией Зет»? Или ты хочешь поехать в бар?..
— В бар? — переспросил Исли и содрогнулся. Ну нет, пока больше никаких баров.
— Ну да. Сегодня пятница, — с сомнением сказал Ригальдо. — Люди… м-м… отдыхают.
Он вдруг круто обернулся и, сдвинув брови, уставился Исли в лицо.
— Это то самое, из-за чего ты загонялся эти недели? Этот, как его, возрастной кризис?
На этом месте Исли бессовестно рассмеялся.
Кризис у него, господи.
— Ригальдо, у тебя не может быть возрастного кризиса, — с ангельской кротостью сказал он. — Потому что ты у меня еще совсем молодое бревно. Хорошее дерево с возрастом становится только крепче и лучше. Я наконец-то об этом вспомнил.
По остановившемуся взгляду Ригальдо было ясно, что тот завис.
— Но… ведь деревья также болеют, сохнут и гниют, — наконец, сформулировал он. — В них появляется… м-м… труха, ты мне сам говорил. И вообще, блядь, при чем тут твои метафоры! Я совершенно серьезно говорю! Ты понимаешь, что я не знаю, чем мне заняться! Последний раз такое было сто лет назад, еще до того, как мы стали жить вместе!
Он так сверкал светлыми глазами и кривил рот, так жестикулировал и так резко отворачивался, что хотелось положить ему пальцы на губы, чтобы умолк. Чтобы хотя бы немного послушать ту оглушающую тишину, которая так его напугала.
Исли подавил вздох и незаметно ослабил галстук.
Ковер под ногами скрадывал звуки.
— А я знаю, — просто сказал он, делая шаг вперед.
Ригальдо сердито обернулся.
Он не успел ничего сказать, потому что Исли решительно поймал его шею в захват и притянул к себе, прижался губами к губам, сильно выдохнул в рот, будто пытаясь передать что-то важное. Ригальдо крепко сжал челюсти, не впуская его язык, и тогда, глядя глаза в глаза, Исли сделал ему подсечку.
Все наконец встало на свои места, как будто он разгадал тайный шифр, загадки Билла Сайфера или подсказки Великана. Все сошлось в одной точке: этот дождливый день, сумрачный вечер, наполненный шорохами леса, пустой дом, выключенный свет и изумленный Ригальдо в его руках — будто покрытое шершавой корой недоверия полено. И вскинутые ладони, которыми тот, падая, безуспешно попытался схватиться за обивку дивана, и дернувшийся кадык, и бледное запрокинутое лицо, и задравшийся джемпер — когда открылась полоска белой кожи на животе, Исли ее лизнул, проворно склонившись, и тут же занялся ремнем.
— Да ладно? — с прохладцей спросил Ригальдо, глядя на него снизу вверх. Исли опрокинул его прямо там, где они стояли, и надавил на бедро коленом, не давая подняться. Ригальдо напрягся всем телом, приподнял голову, глядя, как Исли расстегивает на нем джинсы. — Ты же не всерьез?..
Вместо сотни слов Исли прервался на мгновение, выпрямился, давая себя рассмотреть — всего, включая выразительно оттопыренные в паху брюки. Вряд ли теперь можно было усомниться в его намерениях. У него встал, как у мальчика, как только он посмотрел на заваленного навзничь Ригальдо. Приток крови был таким резким, что низ живота и колом стоящий член даже покалывало от возбуждения. Ригальдо, скосив глаза и оценив внушительно торчащий бугор, внезапно прекратил вырываться. Его глаза заблестели, под джинсами отчетливо обозначилась эрекция. Он только закусил губу и качнул головой, так, что волосы мотнулись по ковру:
— Но почему не на диване, свинья ты этакая?..
«Да потому что он завален коробками, — мысленно сообщил Исли, лапая его ниже пояса. — И потому, что я хочу так. Как раньше, в любом месте, без тормозов, без извинений, без приличий».
Выдержки у него хватило только на то, чтобы вылущить Ригальдо из свитера, как горох, безапелляционно стащить с него джинсы вместе с трусами. Ковер был идеально чистым, Джоанна с душой отдраила его, прежде чем уйти, но это почти не имело никакого значения — сейчас, если бы они были в лесу, он вдул бы Ригальдо прямо на лесной тропе с муравьями.
Когда член Ригальдо влажно шлепнул по животу, аккуратно лег меж задранных ног, тот вдруг заалел ушами и попытался отпихнуть руки Исли:
— Дай пять минут, я не очень готов…
— А мне плевать, — искренне сказал Исли. — Я тебя люблю всяким, и не готовым тоже.
Он набрал полный рот слюны, уронил ее на промежность, растер рукой, размазал, впихивая двумя пальцами в горячее сжавшееся отверстие. Держа себя под коленями, Ригальдо раздувал ноздри, и его взгляд немного плыл, и Исли щупал его согнутыми пальцами. Ему до смерти нравился этот вид: вздымающаяся грудь с темными кругами сосков, втянувшийся живот, разведенные ноги, несбритые черные волоски в промежности и в паху, темная напряженная мошонка и торчащий член. Исли сжал его и несколько раз двинул кистью, и Ригальдо шумно сглотнул, потянулся уронить Исли на себя, но тот отстранился. Он расстегнул ширинку, достал собственный член, и Ригальдо тяжело задышал, глядя на него с вожделением. Макушкой он при этом почти упирался в диван, и Исли сделал попытку стащить его по ковру, но не преуспел, потому что Ригальдо воспринял это как знак и, задрав одну ногу, забросил ее ему на плечо.
Сколько времени они полноценно не трахались? Исли уперся головкой в кое-как смазанный вход, надавил. Толкнулся бедрами, пропихнув до половины, и тут же вышел. Ригальдо судорожно выдохнул сквозь стиснутые зубы. Его кулаки стукнули по ковру:
— Давай уже, не тяни!
Ладно. Исли двинул плечами, сбрасывая внезапно ставший тесным пиджак, дернул галстук, ослабляя его еще больше. Он широко развел колени, упираясь в ковер, подхватил и вторую ногу Ригальдо, закинул на левое плечо, подтянул — так было удобнее. Примерился и с некоторым усилием снова пропихнул член в отверстие, теперь уже до конца, и пошел двигаться, понемногу расходясь все сильнее. Ригальдо сжимался и коротко ритмично стонал. Его голова билась при каждом толчке о диван, он ездил спиной по ковру, но вырваться бы уже не смог, даже если бы попытался. Крепко придерживая его ноги, прыгающие на плечах, Исли завороженно смотрел, как из подрагивающего члена Ригальдо на живот капает прозрачная влага. Не прекращая двигаться, он собрал ее пальцем, слизнул. Ригальдо сдавленно выругался, а Исли был вынужден сделать глубокий вдох и досчитать до пяти — вкус и запах предэякулята завели его так, что яйца зазвенели.
За окнами сгустилась сырая темнота, углы комнаты канули в темноту. Исли уже ни о чем не думал, просто быстро и яростно имел своего мужа, в то время как тот охал, выдыхал его имя и скреб пальцами по ковру. А потом выгнулся, почти встав на лопатки, насаживаясь навстречу, и Исли бурно кончил — слишком рано, на его взгляд; c этой мыслью он застонал, наваливаясь на ноги Ригальдо. Тот закусил губу, поднял руки, погладил подрагивающими пальцами лицо Исли и, ухватив его за руку, пристроил ее на свой член. Исли дрочил ему, дыша в горячечный рот, а сам считал секунды до финала. Тот был подобен взрыву — Ригальдо выгнуло дугой. Исли прижался к нему, уперся лбом в его лоб, и так они и лежали за диваном, содрогаясь от счастья.
— Фу-у, — не сразу произнес Ригальдо, распрямляя ноги. — Ну слава богу. Я думал, всю спину сдеру об ворс.
Исли, тяжело сползший с него на ковер и занятый тем, что лениво расстегивал сбившуюся, смятую рубашку, приподнялся и подпер рукой голову:
— Неплохо, — согласился он, положив вторую ладонь на голый живот Ригальдо. — Но ты же не думаешь, что на этом все, правда?..
«Нет, моя радость, — подумал он, размазывая по коже капли спермы. — Мы заслужили праздник. Это только начало».
***
— Ты что-то слопал, — сиплый шепот Ригальдо расползся по комнате. — Или пьян? Ты на виагре, что ли?
Мокрые черные ресницы торчали, как иглы морского ежа. Когда Ригальдо ими моргал, хотелось собрать соленые капли губами.
Исли необидно хмыкнул, не прерывая своего основного занятия: он сосал. При этом его горло, по-видимому, посылало такие вибрации, что Ригальдо беспомощно ахнул и зажал себе рот. Его напряженные бедра отозвались еле заметной дрожью. «Это ненадолго, — посулил ему Исли, насаживаясь на торчащий член, сочно облизывая ствол и наслаждаясь тем, как его язык ощущает контур вздувшихся вен. — Твой рот тебе тоже очень скоро понадобится».
Ригальдо как будто услышал его — взмахнул рукой и сделал попытку потянуть его за волосы. Пальцы соскользнули с короткого ежика, и он разочарованно зашипел. Исли снова хмыкнул и сосредоточился на заглатывании. Вот так, детка. Вот так, вот так.
Они лежали на втором этаже, в спальне, на нерасстеленной кровати, не заперев дверь, и свет от фонарей за окном расчерчивал всю комнату причудливыми тенями. Голые ноги Исли соскальзывали с края — одежду он сбросил еще внизу, оставив валяться там, где так лихорадочно трахнул Ригальдо. Последний, не прекращая ворчать, как старый пылесос, сделал попытку сбежать от него, твердя, что ему надо наверх, в душ. Здесь, наверху, Исли его и поймал. Загнал на кровать, опрокинул на спину. Они упали поперек матраса; Ригальдо простонал «Дежавю!», но Исли не дал ему сбить себя с толку и сразу раздвинул коленом ноги. Невозбужденный, мягкий член Ригальдо мотнулся от одного бедра к другому, и Исли решил, что не может позволить ему все пропустить. Он распластался по кровати и от души влизался в те места, которые только что безжалостно таранил. Ригальдо обзывал его фетишистом и яростно крутился, пытаясь сбросить со своих ног, но Исли, придавивший его голени, невозмутимо вылизывал бедра и складки под ягодицами, и нежную кожу в паху, пахнущую острым секретом мужских желез, и теплые яички, и натруженную, разъебанную дырку. Он пропустил момент, когда попытки его оттолкнуть сменились поглаживанием по затылку. «Господи, ну ты кобель, — простонал Ригальдо, сжимая задний проход. — Что с тобой сделал твой чудо-доктор?» Вместо ответа Исли вобрал его полувставший член в рот, и не выпускал, пока тот не распрямился, упираясь ему в глотку.
— Я не под виагрой, — наконец произнес он, утирая мокрый рот. Ригальдо снова замычал, теперь уже разочарованно. — Я с тобой.
И с этими словами Исли поменял положение — подполз по постели выше, практически сел Ригальдо на грудь и запустил ему руку в волосы, потянул, заставляя поднять голову. Открылся доступ к бледному лицу, к узким губам, и Исли неслабо завело, когда он разглядел, какие эти губы сейчас искусанные.
— Твоя очередь, — хрипло объявил он, глядя вниз. — И я надолго займу тебя, чтобы ты не скучал.
В глазах Ригальдо что-то недобро полыхнуло, и он упрямо сжал рот, глядя на багровую головку, высовывающуюся из кулака Исли. Между его лицом и членом Исли оставалось меньше дюйма, и Ригальдо высунул кончик языка и дразняще коснулся уретры — так, что Исли протряхнуло. А после этого он откинулся на подушки:
— Нет уж, работай сам, раз ты сам это на-а…
Исли шлепнул его по губам головкой. Ригальдо зашипел, мотнул головой и попытался уронить его, подмять под себя. Они перекатились, украдкой потираясь друг об друга стояками, и Исли повезло оказаться сверху. Он снова влез на Ригальдо, ухватил под подбородком и заставил раскрыть рот.
— Я бы повелся, что ты не хочешь, если бы знал тебя самую малость хуже, — задушевно сказал он. И сунул напряженный член ему за щеку.
К чести Ригальдо, тот не пытался его вытолкнуть, только сверкнул глазами из-под волос, но расслабил щеки и вытянул язык, позволяя горячему стволу легко скользнуть в теплую и упругую глотку. Исли несколько раз толкнулся и сам вытащил член, задержав дыхание: было так хорошо, что не увлечься сейчас было трудно.
— Хочу тебя жутко, — признался он, сползая с Ригальдо и гладя его лицо, заправляя за уши спутанные волосы. — А как хочешь ты? Что мне сделать?..
Раскрасневшееся лицо Ригальдо, все в слюне, неожиданно расцветилось улыбкой. Когда он заговорил, в голосе звучало торжество:
— Да все равно. Ты знаешь, как я хочу: лишь бы быстро.
Исли смотрел на него секунду, не больше, пытаясь справиться с бешеным сердцебиением, а потом молча, одним рывком перевернул на живот. Мокрыми от волнения ладонями отыскал под подушкой флакон и выдавил пол горсти смазки — утонуть можно.
— Этого я не обещаю.
— Мать твою, — только и сказал Ригальдо, упершись коленями в матрас. Исли поставил его на четвереньки и наконец-то щедро смазал, чтобы возместить жесткое прошлое вторжение. Остаток смазки он растер по ягодице, отвесил по ней звонкий шлепок. Ригальдо дернулся и напрягся, словно ожидая повторения. Исли не церемонился больше — пристроился, поводил членом вверх-вниз. Головка несколько раз проехалась по поджавшейся скользкой дырке и наконец вдвинулась внутрь. Проникновение далось легче, чем в прошлый раз, но Ригальдо выдохнул и содрогнулся. Исли подождал, сжалившись, давая ему привыкнуть, но скоро сил держаться совсем не осталось, и он медленно потянул Ригальдо на себя. И через мгновение они уже совершенно по-конски ебались.
В неровном искусственном свете от фонаря на сосне все выглядело контрастным и фантастическим, как снимок на слишком высоком ISO. Белая спина Ригальдо, капли пота на ней, поджарый зад, в который Исли вбивался, как сумасшедший, черные волосы и напряженные руки. Исли гладил и целовал эту спину, лопатки, шею, затылок, а его муж сердито оглядывался через плечо, толкался навстречу и все рычал: сильнее, сильнее — так, что Исли казалось, что он сейчас выплюнет свое сердце, а Ригальдо тут же проглотит его.
У Исли кровь гудела в ушах, но не могла заглушить влажных, сочных звуков, с которыми его яйца шлепали о ягодицы Ригальдо. Он с силой дергал за бедра, засаживая глубже, плотнее, плавясь от честолюбивого желания заставить его вот так кончить. Ригальдо гортанно вскрикивал, и краем сознания Исли думал: господи, благослови скаутский лагерь для девочек, потому что уже стали забывать, что, вообще-то, вот так тоже можно. Не сдерживаясь.
В этот раз вышло дольше, чем в гостиной. По пояснице тек пот, колени терлись о жесткую ткань покрывала. В какой-то момент он подтолкнул Ригальдо вперед, и тот уткнулся лицом вниз, оттопырив зад. Исли заметил, что он просунул одну руку себе между ног, и сжал зубы. Ригальдо дрочил не только себе — его кисть то и дело задевала яйца Исли. В конце концов он просто мягко придавил их ладонью, и судорога оргазма вывернула Исли наизнанку. Колени разъехались, и он рухнул Ригальдо на спину. Тот все еще ерзал под ним, потираясь о постель, но его стоны приобрели довольное, рассеянно звучание.
Исли поцеловал его в макушку, потом в щеку. Ригальдо повернул голову, и Исли удалось мазнуть его краешком рта в губы.
— Тебе придется привести меня в порядок, — Ригальдо искоса глянул на него. Его красное лицо мокро блестело. — Но сначала, будь добр, вытащи свой конский хер. За два захода ты закачал в меня литр спермы, не меньше. Мне кажется, она еще завтра будет из меня течь.
Представив это, Исли чуть снова не возбудился.
Кошмар какой-то. Как молодой.
***
Ригальдо еще немного поизображал из себя королеву, хотя Исли за ним поухаживал, сходив в ванну за полотенцем. Тот лежал на спине, заведя руки за голову, а Исли, побуждаемый легкими уколами совести, медленно обтирал его влажной тканью между бесстыдно расставленных ног. Как только он закончил, Ригальдо решительно отбросил полотенце; было слышно, как оно тяжело шлепнулось у кровати. А потом ухватил Исли за шею и опрокинул на матрас рядом с собой.
Исли демонстративно прикрыл глаза, притворно изображая усталость — он, в конце концов, неплохо поработал, можно было бы перекурить. Они лежали бок о бок, голые, и Ригальдо закинул на него ногу, придавливая к постели, а сам ерошил пальцами выстриженный затылок — запрещенный прием, от которого Исли моментально превращался в желе.
— Как твоя поясница? К нам не вернется тот мрачный доппельгангер, который ходил тут до начала лечения?..
— Не вернется, — со вдохом признался Исли. — Больше никаких кризисов. Будем жить в свое удовольствие, как завещал Даэ. Ты знаешь, что Рубель считает, что он таймлорд, который сымитировал свою смерть, а сам регенерировал в следующее воплощение и прячется в Заполярье, в русском поселке Тикси?
Ригальдо вскинул брови и непочтительно фыркнул.
— Лишь бы он не вернулся во главе армии далеков, — подумав, сказал он, лениво поглаживая лицо Исли, медленно проводя пальцами от лба к вискам. — Тогда все шуточки Рубеля про «мастера» предстанут в новом свете…
Исли беззвучно рассмеялся и осторожно согнул колено, подпирая Ригальдо под зад. Лежать вот так, на боку, было славно. Ригальдо завернул угол покрывала, кое-как натянув его на их ноги. Наверное, стоило бы укрыться нормально, но Исли опасался пригреться и заснуть. Спать он не хотел. У него были планы.
Ригальдо все еще не отцеплялся:
— Мне все-таки интересно, что было у тебя в голове, когда ты пошел топить свои скорби в казино.
И Исли принялся излагать. Ригальдо слушал, не перебивая, продолжая прижимать его к себе, только морщина на лбу становилась все глубже и глубже. Только когда Исли договорил, рука, поглаживающая его по груди, замерла.
— Никак не могу простить, что у тебя неделями что-то болело, а ты ничего не сказал мне, — констатировал Ригальдо и подытожил: — Пиздец.
— Слушай, я…
— Головка от хуя. И после этого ты еще будешь утверждать, что это у меня проблемы с коммуникацией.
— Не буду, — пообещал Исли и повинился: — Ну прости. Решил, что все, немощь, старость. Ты тоже что-то такое сегодня выдал!
— Да потому, что ты меня довел, — огрызнулся Ригальдо, и мнимое спокойствие тут же слетело с него, как шелуха.
— Изображал из себя невесть что! Я в ужасе был: что мне с тобой таким делать, взять тебя в сексуальное рабство где-нибудь на Бали или, может, не трогать и отправить пострелять по мишеням! Еще и детка спрашивала, почему папа грустный, и я должен был как-то выкручиваться!
— Ой-ой, — пробормотал Исли, накрывая ладонью его губы. В груди разливалось горячее тепло. — Бедное мое полено. Знаешь, я думаю, на Бали лететь не надо. Можно обойтись домашним вариантом.
— Это как? — подозрительно глянул Ригальдо.
— Это значит, что у нас с тобой начался уикенд, — тихо и торжественно объявил Исли. Они по-прежнему лежали лицо друг к другу, почти соприкасаясь носами. — Как раньше. Только вдвоем. Можно делать, что вздумается. Ходить голыми, есть мясо руками, смотреть хуйню и не отвечать ни на чьи звонки.
— И валяться на полу, — уточнил Ригальдо.
— И трахаться, когда захочется, а не когда спит ребенок. Как будто тебе опять двадцать семь, а мне тридцать шесть, и мы смотрим «Акулий торнадо»… Только без «Акульего торнадо». Хотя там вроде бы вышла еще одна часть…
Глядя ему в глаза, Ригальдо медленно сказал:
— Вот теперь я узнаю вас, агент Купер. Как хорошо, что вы были отмороженным три недели, а не двадцать пять лет.
Он снова принялся поглаживать спину Исли. Его рука плавно прошлась по пояснице, скользнула вниз, провела подушечками пальцев между ягодиц, нажала на сомкнутый сфинктер. Случайное вроде бы прикосновение повторилось. Исли прислушался к ощущениям:
— Что это ты там делаешь?..
Ригальдо смерил его взглядом:
— Ты про что?
Выражение его лица не изменилось, даже когда палец, круживший вокруг задницы Исли, вдруг бесцеремонно оказался внутри. Исли рефлекторно сморщился, и тогда Ригальдо толкнул его на спину и навалился сверху, не давая вытолкнуть палец, и начал двигать кистью. К согнутому пальцу прибавился еще один.
— Если ты ищешь простату, — не удержался Исли, — то не трудись, после нескольких осмотров и УЗИ она наверняка убежала в ужасе, как только почувствовала, что кто-то опять туда… А-ах!
— Нашел, — невозмутимо сказал его муж. И, склонив голову, поцеловал его в губы. Поцелуй затянулся, при этом Ригальдо не переставал работать рукой.
Когда он потянулся за смазкой, Исли усмехнулся:
— Похоже, я попал?..
— Ты сам сказал: у нас уикенд. Будем делать то, что захочется, — напомнил Ригальдо, и надорвал зубами фольгу презерватива. Заметив, что Исли собирается перекатиться на живот, он оставил его:
— Нет, давай на боку.
На боку — значит, на боку. Исли не имел ничего против. Ему нравилось, как уверенно и бережно Ригальдо с ним управляется. У него встал еще во время массажа простаты, а теперь, стоило почувствовать, как между ягодиц вдвинулась обтянутая латексом головка, как сердце ухнуло куда-то в живот, и он прогнулся в пояснице, подаваясь назад, чтобы теснее прижаться бедрами к бедрам Ригальдо.
Потом они начали двигаться, и это было хорошо.
Ригальдо почти сразу положил ему руку на член, дроча в нужном темпе и с нужной сноровкой, и Исли толкался навстречу его кулаку. У него быстро получилось настроиться — ощущение распирающего дискомфорта в заднице размылось, сменилось легкими потягивающими спазмами и мурашками вдоль спины. Он уперся рукой в постель, чувствуя, как из глаз летят искры, когда член Ригальдо бьет в одну и ту же точку внутри него. Исли терся членом о ладонь, выдаивающую из него всю волю, поджимал пальцы ног и немного жалел, что один пуританин хренов когда-то не дал ему уставить тут все зеркалами — он бы с удовольствием посмотрел, какое у Ригальдо лицо, когда тот трахает его. С этими мыслями он и кончил, забрызгав покрывало, мимолетно удивившись, что так быстро доскакал — все-таки это уже был третий заход. А потом Ригальдо все же перевернул его, уткнув мордой в подушку, взгромоздился сверху и дотрахал. Исли терпеливо лежал под ним, мокрым, содрогающимся, и думал: «Да здравствуют уикенды без детей».
***
Понежится им не дали: в спальню царственно вплыл кот. Он встал посреди комнаты и принялся гнусно вопить, дергая шкурой.
— Похоже, он думает, что мы умерли, и пытается так нас воскресить, — пробормотал Исли. Он обнимал Ригальдо поперек талии, лежа головой у него на груди.
— Жрать он хочет, — пробормотал Ригальдо. — И я его понимаю. Я же так и не решил, как поступить с ужином, а теперь поздно что-то решать.
— Да я уверен, что мы… ох, моя спина!.. найдем внизу что-то…
— Ты так говоришь, потому что сам не готовишь ничего, кроме сэндвичей… Стой, ты что, так и пойдешь?
— А почему нет? — Исли принял горделивую позу. — Кто нас может увидеть?
Ригальдо, завязав презерватив, хмыкнул:
— Скромнее надо быть.
Исли притворно возмутился: с чего бы это?! А потом, улучив момент, когда Ригальдо повернется к нему спиной, вытянул его подобранным с пола полотенцем по бледным ягодицам.
— Ах, ты!..
Исли хлестнул его еще раз, попал по плечу и груди. Ригальдо изловчился и перехватил полотенце за второй конец, уперся в пол и попытался подтянуть Исли к себе, но тот коварно разжал руки, и он потерял равновесие, пошатнулся и был вынужден отступить, чтобы не грохнуться.
Сбегая по полутемной лестнице вниз, Исли смеялся как дитя.
Ригальдо, конечно же, параноил насчет еды: ее было полно. Когда тот появился на кухне, Исли выковыривал со сковороды остатки холодной индейки. Голый, как первобытный человек, разжившийся пропитанием, не озаботившись даже обмотать чем-нибудь бедра.
Ригальдо, впрочем, тоже был не особо одет. Он вошел, помахивая комком смятых вещей, брошенных ими в гостиной:
— На-ка, разберись с этим! И отыщи мои трусы, я не знаю, куда ты их закинул.
— Джоанна разберется.
— Джоанна придет в понедельник. Ты хочешь, чтобы мы за эти дни вообще освинели?
— Ага, — Исли обернулся, демонстративно облизал пальцы. — Индейка с черносливом — это м-м-м…
— Ты в курсе, что она приготовлена два дня назад?
Исли с сомнением посмотрел сперва на сковороду, потом на кота. Тот яростно хрустел в углу своей горой корма, наморщив загривок, и делал вид, что его совсем не угощали тут мясом, пока Ригальдо не видит. И махнул рукой:
— Ничего страшного. Некоторые вещи со временем становятся только лучше. Будем считать, что она как раз настоялась.
Ригальдо фыркнул, повязал на талию черный фартук и двинул Исли бедром, оттесняя от плиты:
— Пусти. Я не собираюсь давиться этим старьем. Что я скажу детке, когда она позвонит, что папочки отравились в первый же день уикенда?..
Кот разобрался с кормом и принялся петь, переступая через голые ноги Исли, выклянчивая еще. Исли изящно оперся о столешницу, копируя античную статую, согнул колено, поставил стопу коту на спину, попирая его, и тот с томным мявканьем прогнулся и выпустил когти.
— Ты бы не разгуливал перед ним без трусов, — буркнул Ригальдо, закрывая холодильник ногой. Он прижимал к груди молоко, сыр и яйца. — А то вспоминаются все эти истории Клэр про номинантов на премию Дарвина, пострадавших от домашних животных.
На Исли он при этом старательно не смотрел, делая вид, что все его внимание поглощает омлет. Он нагрел масло, взбил яйца, аккуратно вылил на сковороду и принялся нарезать помидоры.
В кухне было полутемно: Ригальдо включил только две тусклые лампочки над плитой. Когда он снова полез в холодильник за сыром, свет холодильных ламп показался ослепительно-ярким. Исли, из принципа доедавший индейку, на мгновение перестал жевать, рассматривая крепкие ягодицы. В длинном прямом фартуке на голое тело Ригальдо выглядел… порнографично.
Как, как он там сказал? Скромнее надо быть?
— Я очень признателен, что ты беспокоишься за меня, — он справился со своим куском и плавно шагнул за спину Ригальдо. — Но, о боже, неужели ты думаешь, что этот фартучек убережет тебя от опасности, когда ты вот так наклоняешься…
— Съе-би.
— … выставляешь напоказ эти замечательные французские булки…
— Исли!
–… мало ли, обо что кот решит почесать когти; а вдруг, только представь себе, в дом войдет мимопроходящий лось…
— Р-р-р!..
— Что это там за зеленая масса в миске? — спросил Исли светским тоном, прекращая вжиматься ему в зад.
Он быстро отодвинулся, и выпрямившемуся Ригальдо только и осталось, что грозно сжать деревянную лопатку.
— Выглядит, как нечто внеземного происхождения!
— Это соус для пасты, — проворчал Ригальдо, отступая к плите. Он бдительно посматривал в сторону Исли, но тот делал вид, что холодильник интересует его больше. — Руккола, травы, кедровые орехи, масло, натертый сыр… Эй, что ты делаешь?
— Такой липкий, — Исли облизал палец. — И горький. И цвет прикольный. Мне нравится.
Ригальдо что-то пробубнил себе под нос. Исли переложил развалившегося посреди кухни Симбу в его корзину, чтобы не оттоптать вальяжно откинутый хвост.
Выбрал бутылку вина и поймал косой взгляд Ригальдо:
— С омлетом?..
— Ну да, — он безмятежно выкрутил штопор. — У нас первый уикенд за… страшно вспомнить, за сколько. Это стоит отметить.
— Так тоже завещал Даэ?
— Так завещала Тереза, — сказал Исли, рассматривая этикетку. — Это с ее виноградников.
Ригальдо хмыкнул и грохнул сковороду на подставку посереди стола:
— Давай есть.
С первым же куском оказалось, что они голодны, как волки. Двухдневная индейка явно проигрывала горячему толстому омлету, вино шло хорошо; Исли ел молча, стараясь не очень явно таскать из-под носа Ригальдо грибы и помидоры, но тот все равно заметил и отпихнул его вилку:
— Ты залезаешь на мою половину.
Исли протянул руку и невозмутимо отломил у багета, который Ригальдо сжимал в левой руке, хрустящую верхушку:
— Ты неправильно поделил. Я больше тебя трудился и заслужил две трети.
— Ах ты, животное, — Ригальдо прищурился и увел практически из его рук банку с абрикосовым джемом. — Похотливый лось.
Исли задумчиво прожевал багет, вытер салфеткой губы.
— Нарываешься.
Ригальдо пренебрежительно фыркнул и потянулся к бутылке:
— После трех раз-то? Не смеши.
С точки зрения Исли он точно нарывался. Сидел весь такой, излучая самоуверенность, потягивал вино с вашингтонских виноградников — кормилец семьи и альфа-самец, который только что выдрал Исли наверху. Вот только сидел он по-прежнему с голым задом.
— У меня важный вопрос, — сказал Исли, изучая его. Удивительно — сам до сих пор не замерз, только по спине и рукам табунами ходили мурашки, да волосы на предплечьях и ногах поднялись дыбом.
Ригальдо разлил вино по бокалам.
— Какой вопрос?
— «Горькая луна» или «Девять с половиной недель»?
Ригальдо подавился, закашлялся, выплюнул вино на подбородок. Исли пришлось похлопать его по спине. Когда его рука коснулась голых лопаток, тот дернулся:
— Я понимаю твою аналогию, и она мне не нравится!
— Так первое или второе?..
— Ни то, ни другое, — Ригальдо отдышался, положил руки на стол. — «Не грози Южному Централу».
— Да-а?
— Да! После этого я не могу серьезно воспринимать кухонное порно. Начинаю ржать, как не в себе.
— Это серьезное упущение, — пробормотал Исли, выбираясь из-за стола. — Как ты при таких условиях можешь содержать ресторан! Кажется, я понимаю, почему Анри зовет нас херовыми дилетантами…
— Будете выступать в том же духе, я вам обоим в жопу дайкон засуну, — недобро сказал Ригальдо. — Что? Порно с Белоснежкой и карликами жутко повлияло на меня в семнадцать лет…
Исли вздохнул, рассматривая, как блестит его грудь там, где на нее упали винные капли, когда он поперхнулся.
— Нет, дорогой, — сказал он печально. — У тебя совершенно неправильный культурный код. С этим надо немедленно что-то делать!
Минута возни, сопровождаемой пыхтением и толканием — и вот Ригальдо уже сидел на столешнице между мойкой и плитой, а Исли втискивался между его разведенных ног.
При этом Ригальдо совсем не выглядел готовым сдаться по первому слову. Исли, зажавший его, чтобы не вырвался, полюбовался, как смотрится сбившийся черный фартук. Под плотной тканью Ригальдо был прохладным и напряженным. Его мышцы еще больше закаменели, когда Исли провел ладонями вверх от колен.
— Я, между прочим, готовлю здесь, — прохрипел Ригальдо. — На этом самом столе.
— Я в курсе, — Исли наморщил нос. — Но сейчас я сам буду готовить. Так… что тут у тебя интересного?
Он принялся шарить по полкам, до которых мог дотянуться, нахально двигая банки и коробки:
— Морская соль, перец, другой перец, смесь перцев, чеснок…
— Не смей здесь хозяйничать, ты…
— Я сегодня шеф. Бренди, белое вино, карамелизированные яблоки, мука, уксус, сода, имбирь, чеснок маринованный, перец сушеный… Кунжут, горчичные зерна, розмарин, базилик, коричневый сахар, цедра…
С каждым словом он влезал пальцами в новую банку и кидал в Ригальдо щепоткой трав, как будто посыпал рождественского гуся. Тот крутился и закатывал глаза, но Исли видел, что ему весело и он не злится.
— Я вообще нахуй завяжу с готовкой на этой кухне, — предупредил Ригальдо, болтая ногой. — Буду кормить только Бекки и иногда Клэр. А ты будешь жрать полуфабрикаты, и станешь жирным.
Исли фыркнул:
— Нет, дорогой. Я буду заказывать обед и ужин в твоем ресторане. Анри меня балует, так что я не пропаду… О!
Губы Ригальдо разошлись в острой ухмылке.
— Оливковое масло.
Исли отзеркалил его ухмылку, глядя ему в глаза, и открутил зубами крышку с бутылки.
— Пожалуй, самое полезное, что здесь есть.
Ригальдо не успел ничего сказать — Исли с головой нырнул под черный фартук. Когда он принялся смазывать его между ног, Ригальдо наверху застонал и стукнул его по спине пяткой:
— Прекрати, здесь теперь все будет в масле, надо было брать сма-а…
Он задохнулся, потому что Исли с размаху вогнал два пальца в его скользкий зад. А потом, выпрямившись, отогнул фартук в сторону и дернул Ригальдо за бедра, подтягивая к себе.
— На-ка тебе, — сказал он, вкладывая в его руку недопитую бутылку вина. — Это чтобы ты так много не болтал…
Ригальдо хмыкнул и присосался к горлышку.
Исли смотрел, как он запрокидывает голову, как ходит твердый кадык, и когда Ригальдо снова приложился к бутылке, осторожно отстранил ее и прижался к его губам.
Ригальдо не успел сделать глоток, и его рот был полон вина. В рот Исли лился душистый фруктовый вашингтонский гренаш — с нотами черной и красной малины, белого перца и аниса. Вино было теплым — успело согреться. Исли сглотнул, облизнулся. Часть вина вытекла Ригальдо на подбородок, капли влажно заблестели на груди.
— Юго-восточный Вашингтон, — пробормотал Исли, размазывая эти капли. — «Якимская долина». Вкусно. Тереза делает хорошее вино…
Ригальдо оскалился, будто говоря: попизди мне тут, — и Исли, пригнув голову, легонько укусил его за терпкий подбородок.
Секундой позже они уже целовались, и руки Ригальдо лежали у него на плечах. Мокрый винный язык нетерпеливо толкался в его собственный. Исли вылизал рот Ригальдо, вылизал его щеки, провел языком по груди, прихватил зубами сосок.
Ригальдо качнулся на стойке, обнимая его за голову, сначала вперед, а потом назад. Его колено опустилось, проехало по бедру Исли и задело поднявшийся член.
Исли выдохнул через нос и толкнул Ригальдо в грудь, понуждая его опустится. Тот лег на столешницу на спину и вцепился в край доски. Исли потерся между его ног вставшим членом и принялся наводить ревизию дальше.
— Где тут твои запасы… Так, что это?
— Это нерафинированное подсолнечное масло, и оно пахнет, как ферма в Айове.
— Оставим его на месте. О, я нашел! Большая кухня — это же так удобно, — мечтательно сказал он, продолжая перебирать банки на полках. Ригальдо, разложенный по столешнице, раздувал ноздри, сжимал пальцами край столешницы, а его грудь высоко поднималась. — Столько всего можно под рукой! Арахисовое масло, абрикосовый джем, кленовый сироп, взбитые сливки…
— Фу, пошлость какая, — перебил его Ригальдо. Он смотрел с вызовом, и его глаза ярко блестели. — Я не люблю сладкое.
Исли замер, задумчиво держа в каждой руке по веселенькой банке.
— Да я вообще-то тоже… Стоп. Никуда не уходи.
Он сделал шаг назад и тут же вернулся. Увидев, что у него в руках, Ригальдо вытаращил глаза.
— Стой-стой-стой-стой, ты же не станешь…
— Стану, — наставительно сказал Исли, зачерпывая пальцем густую липкую массу соуса. — Сплошные витамины и никакой тривиальности…
Когда он провел по груди Ригальдо, рисуя на ребрах зеленые линии, как художник, тот захохотал и забился, пытаясь подняться, но Исли тут же перехватил его руки. Они оба моментально вымазались в соусе.
— Ну-ка, назови-ка еще раз все компоненты, — потребовал Исли, обводя соски и вычерчивая широкую липкую полосу по животу. Фартук мешал, и он небрежно сорвал его.
Член Ригальдо вызывающе торчал кверху. Исли занес руку и замер:
— Там точно нет перца?
Ригальдо облизал губы.
— Нет, — ответил он, помотав головой. — Руккола, орегано, орехи, каперсы, сыр, петрушка, порей, кинза-ах… а!..
Он задохнулся, потому что Исли начал его вылизывать, одновременно сжимая испачканной ладонью член.
— Бля, ты… Блядь… Ну и как?..
— Вкусно, — сообщил Исли, подняв голову. — Горько, свежо и немного кислит. Тебе идет больше, чем кленовый сироп. Как будто ты у меня большой такой стейк. Я бы тебя сожрал — и потребовал вторую порцию.
Он не лукавил. Соус Ригальдо удался.
Исли бесцеремонно слизывал его с затвердевшего живота, бедер, потом возвращался к вздрагивающей груди. Ригальдо сжимал столешницу так, что пальцы побелели. Исли держал его ноги поднятыми и вылизывал под коленями, где кожа была очень нежной, где под губами чувствовался пульс. Когда он снова двинулся вверх, прихватывая кожу, Ригальдо ухватил его за волосы и попытался насадить ртом на колом стоящий член. За это Исли укусил его за бок и выпрямился.
Они уже оба были перемазаны по уши. На животе у Ригальдо засыхала зеленая пятерня.
–… ох, господи… Ах! Чтоб тебя! А-а-а!
Ригальдо стонал под непрерывный аккомпанемент звякающей посуды. Исли вогнал ему без жалости и трахал резкими сильными толчками, так, что в шкафах вдоль стены ритмично задевали друг об друга тарелки и чашки. Рядом подпрыгивали приборы в пластиковой миске, а с полок сыпались пакеты со специями, разлеталась мелкая труха. Оливковое масло не подвело — Ригальдо был скользким, и Исли долбился в его зад, прижимая к груди две длинные белые ноги, чувствуя, как пересыхает во рту. Ригальдо не ждал его, он резко дрочил себе, закусив губу; его кулак ходил вверх-вниз по члену, а глаза медленно заволакивало бессмысленной дымкой. Исли хотелось его поцеловать, но он боялся остановиться, чтобы не перебить приближающуюся кульминацию.
Задранные ноги Ригальдо тряслись, рука работала, не останавливаясь. В этот раз им обоим требуется гораздо больше времени, чтобы кончить, думал Исли, закусив изнутри щеку и рывками насаживая Ригальдо на себя. С очередным толчком со стены сорвался какой-то ковш, загрохотал по столу и упал на пол, увлекая рассыпавшиеся листья лавра. Одновременно с этим Ригальдо кончил с громким выдохом облегчения и вытянулся, как мертвый боец, весь перемазанный черти-чем. Исли бездумно проводил взглядом упавший ковш и закрыл глаза, растворяясь в ощущениях. Оргазм получился коротким и почти болезненным; Исли успел вытащить, забрызгав спермой дверцы нижнего шкафчика. Его ноги подкашивались, в голове сделалось пусто, а во рту царил вязкий горько-кислый вкус перемолотых пряных трав.
Ригальдо наконец зашевелился, и Исли помог ему слезть. Его муж оглядел разгромленную кухню мутным взглядом, подобрал фартук и кое-как вытерся.
— Детка? — позвал Исли, всматриваясь в него с некоторой опаской.
Ригальдо добрел до холодильника, рывком распахнул и долго пил молоко прямо из пакета. А потом, отдышавшись, сказал:
— Повар из тебя… аховый.
Исли шагнул к нему и крепко обнял. Они стояли посреди сумрачной кухни, привалившись друг к другу, липкие, потные и бессильные. Положив ему голову на плечо, Ригальдо велел:
— Вымоешь тут все сам, — он зевнул. — Можешь завтра.
— Ладно, — пробормотал Исли ему в волосы. — А теперь что, наверх?
Ригальдо хмыкнул.
— Знаешь, больше всего я бы сейчас хотел, как на островах. Выйти из собственного кокосового домика и упасть в море. Я бы на этот раз даже ни на что не мандел. Просто лежал бы часами в воде, не двигаясь.
Исли смотрел поверх его головы на цветные магниты на холодильнике — Бекки и Сандра собирали коллекцию.
— Ладно, — сказал он, подумав. — Сейчас все будет.
Он осторожно отстранился — Ригальдо отлеплялся от него с явной неохотой — прошел в гостиную и включил внутреннюю связь.
— Джек? — позвал он, вслушиваясь в настороженный голос охранника. Еще бы тот не насторожился — на часах было одиннадцать вечера.
— Нет, не волнуйтесь, у нас все хорошо. Пожалуйста, выключите камеры по всему внутреннему периметру.
Охранник молчал несколько секунд, переваривая, а потом отозвался с невозмутимостью английского дворецкого:
— Да, мистер Фёрст.
Скрипнули половицы — это Ригальдо вошел в темную комнату. Исли приблизился и увидел, что его муж смотрит огромными глазами:
— Господи, Исли, ты представляешь, что он о нас подумает!
— Да плевать, что он подумает, — Исли устало улыбнулся. — Это мои камеры и мой дом. Пошли купаться.
И, по-прежнему абсолютно голые, они вышли на крыльцо, во влажные и теплые июньские сумерки и побрели к озеру. Ночные бабочки разбивались об их тела, и воздух пах мокрой землей и соснами, а рука Ригальдо в ладони Исли была горячей и твердой.
Потом они шли через местный лес к берегу залива, спотыкаясь на замшелых камнях и скользких древесных стволах, и Исли вяло думал, куда же подевалась асфальтированная дорога, по которой его привезли в казино от самой пристани. В лесу было мокро и темно, с ветвей то и дело срывался водопад брызг. Насмешливо ухали совы. Туфли Исли утопали в чавкающем мху. Белые волосы девушек, ушедших вперед, светились во мраке. Шли хаотично, на ходу передавая друг другу бутылку абсента, громко переговаривались. На одном плече Исли висел бормочущий Рубель, на другом — Джи-Ди Вашингтон Гейбл-средний. Исли старался их не потерять. Прямо перед ним Ларс на руках нес Роксану, а следом, обнявшись, брели Кронос и досточтимый монах.
Последний, кстати, сорвал джекпот. Дважды.
Беседа вертелась вокруг вопросов жизни и смерти. В какой-то момент Исли осознал, что его новые-старые друзья настроены крайне оптимистично.
Это било прямо по больному. Он даже заслушался.
–… а я говорю, он воскреснет. Воскреснет!
— А я считаю, уйдет на перерождение!..
— А я вообще не верю, что он умер. Мне кажется, мастер инсценировал свою смерть…
— А мне кажется, это была перезагрузка…
Исли в очередной раз споткнулся.
— Рубель, — пробормотал он, посмотрев влево. Язык плохо слушался, но Исли считал себя обязанным донести свою мысль. — Я тебя знаю всю жизнь, ты прагматик и циник. И Даэ был циник и прагматик. Неужели он никак не позаботился о тебе?.. Вы с ним вместе крутили бизнес, а не только трахались в парилке. Что там с завещанием?..
Голова Рубеля моталась туда-сюда, но тот все же нашел силы выпрямить спину. Посмотрел на Исли, криво усмехнувшись, и, отцепившись, полез в карман джинсов. Щелкнула зажигалка.
По лесу поплыл запах марихуаны.
— Я был с ним не из-за денег, — сказал Рубель в перерыве между затяжками. Исли стоял, терпеливо держа Гейбла-среднего. — Даэ импонировал мне как личность. Ну и хер у него был хороший. Думаю, мой первый и последний хер, — режиссер полез к нему затянуться, и Рубель оттолкнул его раскрытой ладонью. — Вчера огласили завещание. Он почти две трети состояния перевел на благотворительность. Сколько-то получили Офелия и остальные потомки. А остальное он по своему разумению разделил между девочками и мной. Офелия расколотила китайскую реликвию, когда узнала. Наверняка будет с нами судиться. Доказывать, что дед был не в себе, а я его вынудил.
Сбоку довольно присвистнул подкравшийся Кронос.
— Старик был гениален, — прокомментировал он.
Исли поднял лицо к мокрому небу.
Составить вовремя завещание для взрослого человека — это действительно важно, что и говорить.
Впереди раздался крик:
— Господи, ты обоссала мне туфли! Как ты вообще смогла?!
Откуда-то из темноты вынырнула Роксана. Ее кудряшки намокли от висящей в воздухе мороси и липли к лицу. Она выдернула у Рубеля самокрутку и торопливо затянулась.
— Я им сейчас вломлю. Если еще раз кто-то скажет, что он умер, я не буду терпеть!..
— Дорогая, — Кронос обнял ее за талию. — Но какие у тебя есть альтернативные предположения?..
— Он — андроид, — четко сказала Роксана. — Его починят, и он к нам вернется.
Исли едва не выронил режиссера.
— Что?!
Роксана втоптала самокрутку в мох носком туфли. И повторила с сердитым вызовом:
— Господи, да! Что вы так смотрите? Неужели вы думаете, что все, чего он реально добился — это та хлопающая глазами кукла с моим лицом?! Он прокачал себя, — она топнула ногой. — Он вернется. Ведь правда?..
Рубель обнял ее за талию.
— Конечно, — сказал он примирительно. — Но я все же склоняюсь к мысли, что Даэ — таймлорд. Просто пришло время регенерации, а потом он вернется… В другом воплощении…
— Помолчите! — вмешалась издалека Кассандра. — А то разболтаете про его собственный адронный коллайдер в Исландии!..
Рубель закрыл лицо руками и захохотал.
Так, незаметно, они вышли к заливу и там допили спиртное. Берег был каменистый, поросший кривыми тонкими соснами, вгрызшимися кривыми корнями в скудную почву среди валунов. На черной блестящей воде покачивался катер, по-видимому, нанятый отвезти компанию в Сиэтл; от фонаря на его носу по воде тянулась белая светящаяся дорожка. Исли сгрузил режиссера на большой камень и сам тяжело опустился рядом. Кто-то дал ему сигарету, и он закурил, не думая. Это стало ошибкой — он сто лет не курил, голова почти сразу отъехала. Чтобы не упасть, он был вынужден взяться за камень двумя руками. Желудок подступал к горлу. В низу живота уже привычно жгло.
— Рубель, чего мы ждем?.. — крикнул кто-то.
Тот, деловито расхаживающий по берегу и негромко разговаривающий по телефону, обернулся:
— Потерпите немного. Так, отдам последние распоряжения…
У себя на бедре Исли вдруг ощутил чужую руку. Рука осторожно переместилась ему на задницу.
— Зубы выбью, — предупредил Исли, не оборачиваясь. — И нос сверну. Нечем будет кокаин нюхать.
Гейбл-средний перестал притворяться бренным телом.
— Так я же не просто так, — не обиделся он. — Сил нет смотреть на такой роскошный и грустный типаж. Вот как вы, к примеру, смотрите, чтобы вас в моем новом фильме сожрали зомби?..
— Что?..
— Ну что-что. Я вам сделаю кастинг, а вы мне…
— Омлет, — перебил его Исли, снимая с себя его руки. — Я понял, спасибо. Не стоит, я не хочу в кино.
— Глупости, — твердо сказал режиссер. — Все хотят. Нет человека, который бы не мечтал раз в жизни сняться в настоящем кино. Только представьте: мертвые голые синие женщины медленно поедают вас заживо…
— Мне нельзя голых женщин, — с удивившим его самого сожалением сказал Исли. — У меня осенью выборы.
— Ладно, оденем на зомби трусы!.. Все равно надо удержаться внутри рейтинга R… А выборы… Ну и что! Когда это кому мешало! Подумайте о губернаторе Калифорнии! Вы только наберете себе дополнительных очков!
— Готово! — крикнул с берега Рубель. — Всем внимание на небо! Сейчас будет… три… два… один…
Пронзительно-радостно завизжала Хистерия.
Откуда-то с другой стороны бухты в небо вырвался яркий луч, и на низких темных слоистых облаках над Сиэтлом засветился бледный стилизованный ухмыляющийся лик.
Кто-то заорал, заулюлюкал. Монах кланялся образу мастера, молитвенно сложив руки.
— Мать моя, это что, — хрипло спросил режиссер. — Бэт-сигнал? Бэт-Даэ?..
— Мы не должны забывать о мастере ни на один день! — проорал Рубель. — И будем ждать его возвращения! Хола!..
Наверное, Исли слишком сильно запрокинул голову вверх. Его взвертолетило со страшной силой. Берег, залив, светящиеся на той стороне бухты дома, мертвенно-белая рожа Даэ закрутились вокруг, как на карусели. Когда веселящаяся компания попыталась затащить его в катер, он наотрез отказался и смотрел с берега, как Ларс и Кронос заносят на борт девиц.
— Давайте с нами, мистер Фёрст!
— Серьезно, Исли, — махал ему Рубель. — Давай, будет весело!..
— Нет-нет, — он поднял руки. — Я останусь здесь.
— Прямо на камнях? Здесь мокро и холодно! Возьми хотя бы бурбон, иначе яйца себе отморозишь!
— Я тоже останусь с вами, — обрадовался Гейбл-средний. — Присмотрю!
Исли предупреждающе взмахнул полупустой бутылкой:
— Даже не думай.
Нашел телефон, чудом не вывалившийся в этом безумном трипе, и с трудом выговорил:
— Пожалуйста, забери меня. Я очень хочу домой.
***
Позже его рвало желчью — удивительно долго для человека, который давно ничего не ел, не считая нескольких соленых орешков. Перед глазами все вертелось; стоило попытаться принять вертикальное положение, и пустой желудок схлопывался в конвульсиях так, что наворачивались слезы, и Исли раз за разом сгибался пополам. Он плохо соображал, где находится: прямая поверхность под ногами колыхалась, в живот врезалась какая-то палка, через которую он тяжело перевешивался. Внизу плескалась темная вода.
Кто-то держал ему волосы, а когда он слишком перегнулся, чья-то уверенная рука поймала его за пиджак и вернула назад. Потом этот же человек усадил его под какой-то навес, умыл, как ребенка, и вытер ему лицо. Исли благодарно замычал. На плечи опустилось тяжелое одеяло, и Исли поежился — он только сейчас почувствовал, как сильно замерз; июньская ночь совсем не была теплой, а может, его морозило наконец-то начавшимся отходняком.
— Я сделаю кофе с сахаром, — сказал озабоченный голос. — Это как раз то, что тебе нужно.
Исли торопливо ухватился за чужое плечо.
— Лаки, — пробормотал он. Горло болело, обожженное желудочной кислотой. — Откуда ты взялся?
— Привет, — удивился Лаки. Он присел на корточки и, сдвинув брови, всматривался Исли в лицо. — Ты же сам велел мне приезжать.
Исли опустил голову, но смешок, похожий на нервный всхлип, все равно пробился сквозь зубы. Лаки тут же догадался:
— А-а, ты не помнишь!
Исли помотал головой, и тогда Лаки осторожно похлопал его по плечу:
— Да все нормально. Правда, Исли, нормально. С кем не бывает. Помнишь, как я тайком взял виски из твоего мини-бара и заблевал тебе всю квартиру?..
Как ни странно, это он помнил, хотя прошло уже больше пятнадцати лет.
— Посиди здесь, я скоро вернусь. Не подходи к борту. У меня нет никакого желания ловить тебя в заливе.
Он ушел; было слышно, как его шаги затихают на ступеньках, ведущих вниз. Исли кутался в одеяло, чувствуя, как противная дурнота отступает, вытесняемая слабостью и ознобом — холод гулял по телу, зубы выбивали стаккато, зато в голове начало проясняться, и он понял, почему под ногами ровный настил, откуда взялись перила, через которые он перед этим так мучительно перегибался, и что означают странные гулкие звуки — это вода мерно билась в обшивку большого судна.
На палубе горели два фонаря, но весь остальной мир тонул в темноте.
— Где мы? — спросил он у Лаки, когда тот возвратился с огромной кружкой горячего кофе, один запах которого поднял бы и мертвого из могилы. Исли сжал ее между ладоней и замычал от счастья. Как мало, оказывается, требуется человеку, чтобы почувствовать себя живым.
— А, это яхта одного моего клиента, — легкомысленно ответил Лаки. — Я как раз занимался ею, когда ты позвонил. Как хорошо, что она была на ходу!
Исли подумал, что ослышался, и хрипло спросил:
— Клиент разрешает тебе пользоваться его яхтой?..
— Иногда, во время тестирования. Но про этот раз ему лучше не знать.
— То есть, ты… угнал ее?
— Не будь занудой, — Лаки опустился на шезлонг рядом с Исли, заставив того подвинуться. От него шло спокойное, сильное тепло. — Как еще я мог тебе помочь, если ты находился на острове? Гребаном индейском острове, Карл!
Исли прерывисто выдохнул. Мысли путались. Он потер лицо и пробормотал:
— Сколько сейчас времени? Мне нужно позвонить Ригальдо.
— Час ночи, — сочувственно сказал Лаки. — И ты говорил с ним два часа назад.
Этого Исли тоже не помнил. Совсем не помнил.
— И… что он сказал?
— Чтобы я за тобой присмотрел. Он был очень спокоен.
Исли не был в этом уверен. Он прижался виском к теплой кружке и прикрыл глаза. И услышал:
— Исли, что у тебя случилось?
— Ничего.
— Из-за ничего не бывают в говно.
Разлепить глаза оказалось непосильной задачей. Исли немного посидел так, в блаженной темноте, слушая, как плещутся волны, как лязгает железная цепь и откуда-то очень далеко доносятся протяжные звуки порта. И спросил:
— Ты помнишь дедушку?
— Конечно, помню. И его, и отца, и маму. Мне ведь было одиннадцать лет, когда они умерли.
— У него был рак простаты. Он боролся с ним два года. Может, и переборол бы, если бы не…
— Я понял. Если бы не Присс. Продолжай.
Он был большой и сильный, и надежный, как молодой лабрадор, и внезапно Исли все ему рассказал, вывалил, как блевотину на ботинки. Все, что накопилось за эти недели, пока он каждый день прислушивался к себе. Весь пакет разочарований и страхов.
— Был у врача?
— Был. Ни одно УЗИ ничего не показало, но простат-специфический антиген оказался немного повышен. Я пересдал. Осталось дождаться результата и пройти МРТ.
— Ясно, — Лаки поправил на нем одеяло. — Знаешь, это странно. Я читал, рак простаты не болит.
— Лаки, прости, я забыл, ты врач или плотник?
— Не огрызайся. Я иногда гуглю всякие штуки. Должен же я понимать, о чем мне рассказывает жена! Кстати, хочешь, спросим у Клэр…
— Не хочу.
— Ладно. А Ригальдо знает?
Исли молчал.
— Эй!
— Нет, — сказал он с неохотой. — Пока ничего не известно, я боюсь ему говорить. Он поднимет панику, сравнимую с извержением Йелоустонского вулкана. Заебется сам и меня заебет опекой. Будет мне доказывать, как сильно я ему нужен, а я ничего, совсем ничего не могу сейчас ему дать.
— Исли, ты говнюк, — констатировал Лаки. — Был бы ты помладше, я бы тебе насовал хуев за эти пьяные бредни.
— Но я старше, — невнятно пробормотал Исли, закусив костяшку на пальце. — В том-то и дело. Я старею, старею неотвратимо. У меня вылезают все те же болячки, что у отца, я становлюсь раздражительным и мнительным и как никогда четко вижу, как меняется мир. Все уходит, утекает, как вода. Знаешь, раньше я думал, что у меня хватит юмора достойно принять это, но чего-то, когда помер Даэ, я…
— И-и-исли, — протянул Лаки с неожиданной мягкостью. — Ты чего там, уже собрался помирать? Уползти в одиночку и сдохнуть среди бамбуков?
— Почему… бамбуков?
— Потому что «живем вместе — умираем поодиночке».
— Бо-о-же, я сейчас вспомнил, как ты плакал, когда мы с тобой досматривали «Лост».
— Точно, — сказал Лаки со странным выражением. — Мне было так жалко Джека, до слез прямо.
И он отвесил Исли подзатыльник.
— Ай!..
— Старый стал, да? — фыркнул Лаки. — Завещание, небось, написал? Больной, сердце болит, жопа болит? А что за мужика я оторвал от тебя на берегу? А?..
— Какого мужика? — испугался Исли.
— Не знаю, носатого, страшного. Он так и лип к тебе! Никогда не видел, как мужики пристают к мужикам, а теперь вот увидел!
— Лаки, мне не до посторонних мужиков, — печально признался Исли.
— Да конечно!
Он опять от души приложил Исли. Рука у него была тяжелая, а в глазах стояли слезы, но смотрел он весьма свирепо. Исли против воли захохотал и повалился на шезлонг, прикрываясь руками:
— Лаки, Лаки, ну перестань, мальчик, мне и так плохо, я все свои кишки выблевал, что ты хочешь от меня?!
— Я хочу, чтобы ты все рассказал Ригальдо. Пересдал анализы и завтра же сходил на МРТ. И проконсультировался еще у какого-нибудь врача. Мы тебя не оставим в бамбуках, Исли. Без шансов.
— Глупый ты, — пробормотал он, щурясь в слоистое небо. — Ладно, я «осчастливлю» Ригальдо. Больной, старый, слабый муж — это как раз то, о чем он мечтал.
Лаки фыркнул совсем не вежливо.
— Не тупи. Ригальдо взрослый человек. Он наверняка все понимал, когда с тобой связывался. Уверен, он поперебирал мужиков, прежде чем выбрал тебя. Не только же ради ебли вы с ним поженились!
Исли захохотал. Так, что слезы брызнули из глаз.
Поперебирал мужиков!
— Слушай сюда, — он завернулся в одеяло, как в кокон, высунул из этого кокона руку и поманил Лаки к себе. — Я сейчас открою тебе секрет.
И он прошептал «секрет», подтянув к себе Лаки за ворот. К его негодованию, тот заржал.
— Да ладно! — сказал он, отсмеявшись. — Это он тебе напиздел? Я думал, штуки про «ты у меня первая» прокатывают только с девчонками, но ты-то…
— Не веришь? — ревниво спросил Исли, недобро щурясь. — Думаешь, я не разбираюсь в том, о чем говорю? Это, мальчик мой, не сложнее, чем отличить еловую доску от сосновой. В сучках и дуплах я всегда был большой спец. И если я говорю, что Ригальдо Сегундо хранил целибат до двадцати семи лет, значит, так и было.
— Господитыбожемой, — на одном дыхании сказал Лаки. — Исли, я с тебя угораю. Но с чего бы Ригальдо…
Он задумался. Глубоко. Неуверенно спросил:
— Но зачем?..
— Потому что, — значительно сказал Исли, глядя в небо. Его больше не вертолетило; в спину приятно отдавались толчки волн, словно он лежал не в шезлонге на палубе, а в челне. Низкое небо, по которому двигались ночные облака, завораживало. Временами в них появлялись прорехи и оттуда сверкали звезды. Глаза слипались, с каждой минутой он все больше хотел спать. — Для него просто не существовало этой стороны жизни. Это как в средние века. Нетронутый рыцарь-монах.
— Ага, — подытожил его драгоценный племянник, помолчав. Он прилег на соседний шезлонг — и смотрел на Исли, подсунув ладонь под щеку. — Типа, у вас как в средние века. Жил-был рыцарь-монах, а потом тебя встретил. Бедный Ригальдо!.. Да ты же захапал его себе! А я-то думал, если он по парням, у него их штук сто было!..
— Еще чего не хватало!
— Вот я и говорю: бедный Ригальдо! Это надо же, как он попал!
***
Когда Исли проснулся, яхта стояла в доках. Вокруг деловито шумел порт, пахло рыбой, а по нагретым палубным доскам рассыпались солнечные брызги. Сиэтл вздымался над бухтой столбами диаграммы, и внезапно Исли, помятый и небритый, почувствовал себя дома.
Он был уверен, что пробуждение будет ужасным, но кроме слабости и недосыпа не ощущал ничего. Похмелье отчего-то пощадило его. На всякий случай он выпил предложенный «Алка-зельтцер» и долго возился, очищая одежду, и никак не мог перестать ополаскивать лицо холодной водой. Потом на чужой кухне съел пожаренную Лаки яичницу. Выпив сок, Исли почти убедил себя, что полон сил и готов к бою. Когда Лаки принялся мыть посуду, он встал рядом, собираясь ее вытирать.
— Напиши мне, когда сходишь к врачу.
Исли кивнул. С утра мысль об этом не вызывала в нем страха. Скорее, нетерпение. Он хотел уже, черт возьми, знать.
— Слушай, а почему ты оставил нас на ночь на яхте? — спросил он, возя по тарелке салфетками.
Лаки вскинул брови.
— А куда я должен был тебя деть? Везти на такси к вам в лес, будить Бекки или тащить тебя заблеванного к себе? У меня там, знаешь ли, Клэр и Заки, вот бы он удивился такому смешному деду!
— Справедливо, — кивнул Исли. — Знаешь, ты мне очень помог, Лаки. Я не очень понимаю, когда ты стал таким взрослым и умным.
— Да херня, — рассеянно отозвался тот. — Мы многого не знаем друг о друге. Я вот не могу теперь выкинуть из головы мысли про Ригальдо и его целибат!..
Тарелка вывалилась из рук Исли.
Не разбилась.
— Лаки, — медленно сказал он, сделав глубокий вдох. — Ради твоего и моего благополучия. Я прошу тебя. Не говори об этом. Никогда. Если он услышит…
— Тебе наступит пизда, — понятливо кивнул Лаки.
Он отвернулся и принялся насвистывать песенку. А потом, когда Исли почти был готов подняться на палубу, обернулся и с чистым детским любопытством спросил:
— Да, а что нам теперь делать с тем дядькой?..
— С каким дядькой?
Лаки отпер каюту. Исли осторожно приблизился.
На паласе в позе эмбриона спал Джи-Ди Гейбл-средний.
— Ну, а что, — пожал плечами Лаки, правильно истолковав потрясенный взгляд Исли. — Не мог же я бросить пьяного человека одного, ночью, у моря? Это как-то по-свински, тебе не кажется?..
— Лаки, — простонал Исли и бессильно сполз по косяку.
***
— Во-первых, спешу вас обрадовать, — доктор Уэнзби обвел легкомысленным кружком референсный интервал. — Ваша простата — как у двадцатилетнего мальчика, дай вам бог сохранить ее в таком состоянии как можно дольше. Я на это надеялся, поскольку прошлый раз ПСА был повышен не более чем на четыре десятых, что могло произойти, например, из-за недавней эякуляции. Вы соблюдали подготовку?
Исли пожал плечами. В прошлый раз он сдавал все анализы, как во сне, ошеломленный своими страхами. Может, они с Ригальдо действительно накануне ночью занимались любовью, кто знает. Это потом у него стало падать при одной мысли об этом всем.
— А что на МРТ? — терпеливо спросил он. — Что-то же болит. Я ведь это не придумал.
— Да, что-то болит, — доктор Уэнзби развернул к нему монитор. — Знаете, ваша проблема оказалась в совсем другом месте. Такое бывает при «синдроме хронической тазовой боли». Смотрите сюда, — он раскрыл файл на диске. Исли послушно подался вперед, но ничего не разобрал среди черно-серых картинок. — Это ваш позвоночник. Здесь мы видим остеохондроз, после сорока это не редкость. А это секвестрирующая грыжа между крестцом и копчиком. Проще говоря, вы чувствуете боль, потому что у вас там выбухает кусок позвоночного диска. Боль стреляет в пах, задний проход, может отдавать в ноги. Состояние медленно прогрессирует, потому что нарастает сдавление и отек. С вами ничего не случалось этой весной, мистер Фёрст? Травмы, ушибы, удары, падения на ягодицы; долгая сидячая работа, ношение тяжестей, прыжки…
— Как сказать, — медленно произнес Исли.
Он не падал, не ушибался, его никто не бил; месяц назад он был полон сил, спокоен и весел… а еще раньше, в апреле, они водили Бекки в веревочный парк. И там он, немножко рисуясь перед Ригальдо, прошел красную трассу. Карабкался, взбирался, летал, падал на страховочные сетки, приземлялся на батут так, что сердце подпрыгивало в горле, а позвоночник, казалось, осыпался в трусы. Покатался и позабыл. Идиот старый! И потом перенапрягался, бывало. Таскал кресло вместе с Ригальдо…
— Это опасно?
— Ну, в самых запущенных случаях это приводит к нарушению функции тазовых органов и ног, и…
— О боже, — пробормотал Исли, не отводя глаз от кружков на томограмме. — Мои тазовые органы уже поджались от ужаса. Я стану инвалидом? Перестану ходить?..
— Нет, — доктор Уэнзби широко улыбнулся. — Вами займется мой коллега, доктор Кристенсон. Он замечательный невролог и остеопат с золотыми руками. Он уже видел ваш снимок и готов начать чинить вас прямо сейчас.
Невролог с золотыми руками появился через минуту и энергично пожал похолодевшую лапу Исли.
— На вашем месте я бы не лез сразу в гугл, — добродушно сказал он, забирая Исли из кабинета доктора Уэнзби. — Он вам предложит всякие ужасы, типа пластины на позвоночник. У всех этих операций есть проблема — в одном месте ликвидируем грыжу, в другом она появляется. Кроме того, это же позвоночник. Двигательные и чувствительные нервы… Понимаете, к чему я веду?
— Да.
— Мы вас подлечим. Выпишем вам обезболивающие, чтобы вы отдохнули, прокапаем дексаметазон, чтобы снять воспаление и отек. Хорошо помогает иглотерапия. Ну и, конечно, подвигаем ваши кости. Через неделю вы себя не узнаете.
И Исли послушно пошел за доктором, как утенок за матерью-уткой, преисполненный благодарности, что никто не собирается резать его прямо сейчас.
Ему показалось, боль уменьшилась с первой же капельницы.
Когда он освободился и вышел на крыльцо клиники, похмельный, не выспавшийся, уставший, но наконец-то полный надежд, Сиэтл оглушил его нетерпеливыми гудками машин, выстроившихся в обеденную пробку, грохотом отбойных молотков на асфальте, музыкой из ближайшего кафе и руганью ссорящихся бездомных; на уличном экране показывали репортаж о вчерашним явление «бэт-Даэ» — снова узрев эту бледную морду в ночных облаках, Исли от души рассмеялся. Вместо того чтобы вызвать такси, он купил буррито на углу квартала и медленно, с наслаждением съел прямо рядом с тележкой, разглядывая витрины через улицы. Одна из вывесок сильно заинтересовала его. Расправившись с едой, он выкинул салфетки в урну, на мгновение закрыл глаза и поднял лицо, подставляя его горячему солнцу. Внутри медленно ослабевала чудовищная пружина, которую он накрутил за прошедшие недели. Пора было ехать домой и успокоить такого же накрученного Ригальдо, но перед этим Исли хотел сделать еще кое-что. Он вдохнул полной грудью и пошел к нужной вывеске.
***
Въезжая во двор, Исли разминулся в воротах с машиной Патрика и помигал ему фарами. Даже через стекло было видно, как тот вытаращил глаза. Исли усмехнулся и поднял руку, как бы говоря: «Все под контролем». Патрик все-таки не удержался, опустил боковое стекло и крикнул:
— Ну и ну!
Исли из чистого баловства ему посигналил. Патрик тоже посигналил, и они разъехались, довольные собой.
Ригальдо отыскался за домом, на «детской территории». Сидел на качелях, рассеянно отталкиваясь от земли носком кроссовка, а Бекки висла у него на ноге и обреченно ныла:
— Ну папа, пожалуйста, ну позволь мне поехать, все наши девочки-скауты едут, и даже Сандра, ты слышал, что ее папа ей разрешил, и мама разрешила, ну папочка, ну пожалуйста, почему мне нельзя, как всем…
— Нет, — хмуро и монотонно твердил Ригальдо. Лицо у него было отсутствующее, будто он думал совсем о другом. — Нет-нет-нет-нет…
— Ну почему, папочка?..
— Потому что.
Вокруг них бурно зеленел лес.
Исли немного посмотрел на эту картину, чувствуя, как сжимается сердце, и сказал:
— Слушай, давай разрешим ей этот лагерь. Без пикников и походов не было смысла отдавать ее в девочки-скауты…
Бекки проворно соскользнула с ноги Ригальдо, присмотрелась к Исли — и ахнула, прижав ладони к лицу:
— Папа! Ой, папа-папа-папа…
Ригальдо медленно поднял голову. Его глаза сфокусировались на лице Исли, в них мелькнуло изумление, и он порывисто поднялся с качелей:
— Какого черта!.. — и повысил голос: — Что ты с собой сделал!..
Исли пожал плечами, немного виновато.
Он помнил, как впервые увидел себя в зеркале барбершопа, когда мастер закончил жужжать машинкой, прошелся феном по шее и сказал, взволнованный гораздо больше, чем Исли: «Ну вот, пожалуйста. Чувствую себя, как будто подправил молотком античную статую». Исли поднялся из кресла, наступив на валяющиеся на полу патлы. Из зеркала на него внимательно смотрел чужой мужик с серебрящимся ежиком на макушке, и было так странно видеть свое лицо без длинных прядей вокруг.
Теперь Бекки теребила его за штанины, требуя, чтобы Исли взял ее на руки.
Ригальдо уже шел к нему, как загипнотизированный. Исли взглянул ему прямо в глаза.
— Я решил, что быть старым пидором лучше, чем пидором молодящимся — негромко, чтобы не услышала Бекки, сказал он. — Зато не будут сыпаться.
Ригальдо сжал губы. Взглянул на его макушку и прищурился.
— Что, совсем плохо? — со вздохом уточнил Исли.
Его муж вскинул руку и коснулся выстриженного затылка. Мягко провел снизу вверх, ероша короткий ежик, и Исли вдруг ощутил, как от этого места по шее вниз разбегаются колючие мурашки.
Он рефлекторно потерся затылком об руку Ригальдо. Тот вздрогнул и облизал губы. Когда он заговорил, его голос звучал низко:
— Я одного не понимаю. Как тебе удалось стать еще красивее?..
Исли почувствовал, как губы сами собой расплываются в улыбке. Он снова бездумно потерся затылком о ладонь Ригальдо, и это было охуенно до неприличия.
Он посмотрел сверху вниз на Бекки и попросил Ригальдо:
— Возьми ее на руки. Мне пока нельзя ничего поднимать.
Мутное вожделение в глазах Ригальдо тут же вытеснила тревога, и Исли успокаивающе сжал на его плече пальцы:
— Пойдем на веранду. Я должен много всего тебе рассказать.
Монетка крутанулась в пальцах, завертелась и упала на стойку. «Решка».
Исли подобрал ее и сунул в карман.
«Олд фешен» сегодня горчил сильнее, чем обычно, и все равно Исли попросил бармена повторить. Он пил в экзотическом месте — в баре при казино, принадлежавшем резервации суквомишей. Часом раньше у него была встреча с владелицей казино и советом старейшин племени — Исли активно занимался поиском союзников для будущих выборов, делая суквомишам осторожные торговые уступки. Переговоры прошли успешно; ему было, что отмечать.
Вот только сделка не принесла ему ожидаемой радости.
Ну что ж поделать. Он уже начал привыкать.
Исли вертел красно-золотой низкий бокал, в котором мокла апельсиновая цедра, слушал, как звенят, сталкиваясь, кубики льда, и думал о всяких глупостях: о том, что бутылки за спиной бармена стоят как попало, в то время как Ригальдо в своих ресторанах очень занудно требовал, чтобы бар придерживался «старой школы» и напитки выстраивались в строго продуманном зеркальном порядке; о том, что «индейские казино» растут в штате как грибы, но вот конкретно это, благодаря своему уединенному положению на острове посреди Пьюджет-Саунд, даже приобрело некий налет элитарности; о том, что Ригальдо оценил бы, как загадочно смотрятся деревянные тотемные столбы с совами вокруг банкомата на входе; о том, что Бекки которую неделю упрашивает отправить ее в герлскаутский лагерь для «маргариток» и, разумеется, о том, что Ригальдо костьми ляжет, но не пустит свое сокровище туда, где не сможет за ней проследить.
И, конечно, едва он пошевелился на стуле, как пришла мысль о чертовой боли в «нижних этажах».
Эта ебаная боль преследовала его уже несколько недель. Исли не помнил, когда впервые ее почувствовал: она пришла исподволь и осталась, проявляя себя по нарастающей, так, что в какой-то момент он был вынужден перестать ее игнорировать. С этого началось — а теперь он думал о ней постоянно, даже когда, собственно, ничего не болело. Она гнездилась в тазу, между копчиком и лобком — иногда ныла, иногда жглась, иногда плескалась горячей волной, омывающей низ живота, и простреливала то в ногу, то в яйца. Она могла спонтанно напомнить о себе при испражнении, долгом сидении, ходьбе, резких движениях — короче, в любой момент. Исли чувствовал ее, общаясь с партнерами, на беговой дорожке, стоя, лежа, сидя и во сне. И, конечно, во время занятий сексом — хватило всего пары раз, чтобы его прихватило в процессе, и у него стало падать при одной только мысли, что это может повториться.
Исли всегда считал себя человеком действия, поэтому не стал рефлексировать впустую и отнес свою тушку к врачу. И впервые в жизни столкнулся со спорными результатами, которые можно было интерпретировать очень плохо — а можно было перепроверить, но для этого требовалось ждать.
И вот тогда его спокойная готовность терпеть дала трещину.
Исли раскис, как бракованный гофрокартон.
С места, где он сидел — у окна, в самом конце барной стойки, — были видны вылизанная заасфальтированная территория вокруг казино и начало дороги, ведущей к причалу. Верхушки леса, подступившего к самой ограде, острые конусы елей и шапки сосен. Вдали, за деревьями, темнели воды залива, все в белых «барашках». Исли с сожалением подумал о том, что на острове нельзя вызвать «Убер» прямо ко входу. Придется плыть, и это в такую сомнительную погоду.
Небо посмурнело. Там, снаружи, собирался дождь.
— Тяжелый день? — посочувствовал смуглый скуластый бармен. — Может, его скрасит капля удачи?
Исли покачал головой. Играть он не собирался, как и задерживаться в казино — становилось людно, в дальнем конце помещения уже возилась какая-то шумная компания. А парень продолжал его искушать:
— По маленькой?.. Есть покер, видеослоты, рулетка, кости, «кено», блэкджек…
— Благодарю, — Исли поднял руку, давая знать, что разговор окончен. При этом он своротил со стойки блюдце с солеными орешками.
Как неловко.
Не дожидаясь, пока подойдет персонал, он наклонился за блюдцем — и чуть не заорал от прошившей таз острой вспышки боли. Низ живота сделался ватным, подмышки вспотели. Одежда противно прилипла к влажноватой спине.
Господи, как его это заебало.
Он готов был поехать на томограф прямо сейчас.
— Он — наш будущий сенатор, поэтому и не играет! — донесся пронзительно-неприятный голос с противоположного конца стойки, и, не успел Исли выпрямиться, как по длинной лакированной доске прямо к нему проскользил полуторалитровый бокал с толстым дном, на три четверти заполненный бурой жижей.
— Что это?
— Мой индивидуальный коктейль, — сказал, приближаясь расхлябанной походкой, Рубель Блэкмэн. Он был с головы до ног в черном, как грабитель, включая перчатки и очки на пол-лица. — Он называется «Дорогой мастер».
— Прости, Рубель. Я не принес тебе соболезнования.
— Я в них не нуждаюсь. Лучше попробуйте угадать ингредиенты. А еще лучше — присоединяйтесь к нам. Мы как раз отмечаем.
— Отмечаете? — Исли прищурился, пытаясь рассмотреть людей, занявших столик в дальнем конце зала. — Что же?
— Поминки, — объявил Рубель, растянув большой узкогубый рот в ухмылке. — Неделя прошла, как-никак.
***
Рубель был прав — Даэ эффектно отъехал в лучший мир как раз неделю назад, и всю эту неделю Исли периодически о нем думал. Думы были не очень веселые — беспросветные и серые, как рождественский снегодождь.
Он не ожидал, что эта внезапная кончина так сильно его зацепит. В конце концов, в каждой шутке по поводу возраста Даэ была доля правды; по его собственному признанию, он пожил немало, и все-таки то, как мгновенно все произошло, эта прямолинейная неприглядная необратимость смерти неприятно запомнилась Исли и в сочетании с собственными изматывающими болями вызывала смутные депрессивные мысли о конце эпохи и хрупкости бытия.
Наверное, эти мысли тревожили не только его, поскольку за дальним столом собралась самая странная компания, которую Исли мог представить, а с воображением у него не было проблем. Кроме слегка взвинченного траурного Рубеля, торжественного, как скорбящая вдова, присутствовали молодой буддистский монах и индейский шаман, а вокруг сдвинутых бокалов грустили три девицы из личного эскорта Даэ. Девицы эти были примечательны тем, что, в отличие от великого множества своих коллег оставались при Даэ на протяжении доброго десятка лет. Между ними, положив голову на скрещенные руки, спал мужик в канареечно-желтом пиджаке. Сбоку, уткнувшись в телефон, сидел Ларс из отдела продаж. На диване развалился без галстука нахальный Кронос, который тоже когда-то работал на Исли, но возомнил себя творцом и то ли писал книгу, то ли строчил какие-то сомнительные статейки в блог. При виде Исли этот скот расплылся в наглой ухмылке и дерзко приподнялся, протянул руку:
— Бонжур, мистер Фёрст.
Ларс не глядя тоже сунул через стол свою веснушчатую лапу, но получил от Кроноса локтем в бок и глупо заморгал:
— Здрасьте!
Исли ответил холодной улыбкой. С пиздаболами-интеллектуалами в свете будущих выборов требовалось вести себя осторожнее. Он подумал, что как-то переоценил элитарность заведения. Как этих чудаков вообще пропустил фейс-контроль?
Из-за стола доносился бубнеж:
— Сансара-нирвана…
— Выдающийся феноменолог…
— У этого решения мало шансов в постгутенберговскую эру…
Рубель развеял его сомнения и немного театральным жестом указал на монаха и индейца:
— Бросьте, мы тут все одна семья. Это досточтимый Баясхалан, это уважаемый Джонни Матхотопа; это Кронос и Ларс, они вместе с Роксаной, пришли, чтобы ее поддержать…
«Вместе» в том самом смысле, похоже», — с легким удивлением понял Исли, глядя, как кудрявая Роксана пристроила затылок на широкое плечо Кроноса, а разутые стопы перекинула через ноги Ларса. Ну и ну. «Тройник с удлинителем»?
— А это Хисси и Касси, а это… все время забываю, кто этот мужик?
— Джи-Ди Вашингтон Гейбл-средний, — хором сказали Хистерия и Кассандра. — Режиссер.
— А зачем мы его принесли сюда?..
Девушки пожали плечами.
— А, да хер с ним, — Рубель подвинул Роксану бедром и указал Исли на кожаное сидение. — Мистер Фёрст, посидите немного с нами. Будьте сострадательны к своим избирателям. У нас тут, понимаете, особенный день. Мы ритуально провожаем душу нашего дорогого наставника. Раз нас даже не допустили на проводы бренного тела…
И Исли все понял.
Он читал о скандале — стоило мультимиллиардеру преставиться, и на его имущество и достижения как вороны налетели наследники, которых, ко всеобщему удивлению, оказалось немало. Как ни странно, но при всех физических дефектах Даэ наплодил по миру с десяток прямых потомков, которые еще до чтения завещания передрались между собой.
Решительнее всех в этом деле оказалась полубезумная внучка-Офелия, которая экспроприировала дедов небоскреб и с наслаждением изгнала оттуда всех его духовных последователей, которых энергично обозвала в интервью «расплодившейся пиздобратией». Похороны прошли в узком кругу. Последней волей Даэ стало упокоить его тело с помощью экологичного компостирования, точнее, «естественного органического восстановления», с тем, чтобы посмертно отдать должное планете, которую он топтал много лет.
Каждый раз, думая об этом, Исли испытывал когнитивный диссонанс, хотя и был вынужден признать, что мечта Даэ взрастить свое «внутреннее древо» была близка к воплощению как никогда.
— Как-то не хорошо это, — вдруг подал голос Ларс. — Что вас выперли. Я так думаю. Вы же были дедуле ближе, чем та семья. А теперь, блин, сидите, как осиротевшие кукушата…
— Ларс, — сквозь зубы сказал Кронос. — Кукушата — это немного не то.
— Разве? — удивился Ларс. — Я читал. Кукушата, разрывающие свою грудь — аллегория жертвенности. Это прямо про Даэ!
— Деточка, не позорь меня. Аллегория жертвенности — это пеликан.
С носа Кассандры скатилась прозрачная слеза и упала в высокий бокал с голубой «Маргаритой».
–…и вот я ей говорю: «Дай мне хотя бы собрать чемоданы», и что бы вы думали — эта хищная сука столкнула меня в бассейн…
–…и говорит: «Ревите-ревите — ничего не может быть отвратительнее печальных шлюх»…
–…и на андроида наложила лапу… на Роксэ-э-эн…
Исли со слабой вспышкой интереса всмотрелся в лица «печальных шлюх». Он не испытывал предубеждения к девушкам — эскорт был бизнесом не хуже прочих; тем более что никто толком не знал, что именно представляет из себя трио блондинок — помощницы, содержанки, массажистки, компаньонки, медсестры, все сразу?.. Однако он был всего в шаге от того, чтобы проститься с «духовной семьей» Даэ, и совершенно точно не собирался даже пробовать темно-красное пойло, которое Рубель упорно подпихивал к нему по столу. Нет, только не после того, как Ригальдо вернулся из прошлогоднего трипа с татуированной жопой. Не в присутствии трепливого Кроноса, и не когда за крестцом постоянно теплится боль.
И тут Рубель снял очки.
Глаза у него оказались запавшие, покрасневшие и трезвые. Тоскливые, как у побитой собаки. Таким Исли видел Блэкмэна-младшего только в период безэфедриновой депрессии, когда на попуске умудрился уломать его кинуть старших братьев. Тогда они ловко провернули несколько общих махинаций. Рубель будто прочитал его мысли и едко улыбнулся:
— Надо же, как символично, что мы тут сегодня столкнулись, в этой индейской юдоли радости и печали. Блэкмэн и Фёрст, как и сто пятьдесят лет назад, когда был основан наш бизнес и построена первая лесопилка…
— На земле нашего племени, — вставил уважаемый Матхотопа. Он извлек откуда-то из-под куртки колотушку и, бормоча, потряс ее над головой Исли.
Тот и глазом не моргнул. Он думал о другом — что, может быть, стоит пойти на небольшую уступку. Так сказать, подвести под их долгим плодотворным сотрудничеством с Даэ черту.
В баре тем временем сделалось совсем сумрачно. За темными окнами херачил плотный дождь, ветер раскачивал деревья. Ригальдо не звонил — устал, должно быть, от не слишком виртуозных уклонений от ответов на свои вопросы.
Исли достал из кармана монетку, пустил по столу. Она тоненько зазвенела и упала «орлом».
Он опустился на кожаный диван рядом с Рубелем и предупредил:
— Всего один глоток. В честь гения Даэ. И, Рубель, извини, никаких экспериментальных коктейлей. Пожалуйста, водки с абсентом.
Бармен невозмутимо поставил перед ним шот.
***
–…знаете, мне здесь не хватает детской железной дороги, — призналась Кассандра. — Я бы тогда легла головой на рельсы, а напитки сами бы заезжали ко мне в рот…
Роксана зашлась коротким недобрым смехом:
— Тебя всегда тянет прилечь после выпивки, дорогая! Помнишь, как ты однажды косила лицом траву?..
Порозовевший Ларс, отложивший телефон, чему-то спонтанно умилился и попытался заключить ее в объятия, но промахнулся и ткнулся подбородком в пиджак Кроноса.
Кронос невозмутимо почесал его за ухом, и Ларс превратился в мурлыкающее желе. Желе покосилось на Исли и сконфуженно прошептало: «Босс, извините».
«Да ничего, продолжайте», — хотелось сказать Исли. Он тяжело отставил последний шот, не в силах вспомнить, какой это по счету, и аккуратно снял со своего колена лапку Хистерии в элегантных серебряных кольцах.
Кто-то теребил его за плечо. Оказалось, монах. Тот улыбался светло и печально и слегка расплывался по краям.
— Простите, у вас нет налички?.. Хочу сходить в автоматы…
Исли засомневался.
— А разве подобают ищущему просветления непальцу азартные игры?
— Да я вообще-то актер, — задушевно признался монах. — И кыргыз.
Исли вздохнул. У него были только кредитки и та самая монетка, которую он и протянул уважаемому Баясхалану.
Монах затеребил спящего мужика в канареечном пиджаке. Тот сонно огрызался, ворчал и наконец кинул на стол ворох банкнот.
«Господи, как же так вышло-то», — подумал Исли.
Он безобразно набрался с этими клоунами и теперь чувствовал себя, как Алиса на чаепитии. Абсолютно уместно. Это было странное, завораживающее ощущение. Исли помахал перед лицом ладонью. Насчитал шесть пальцев и бросил считать.
Сквозь звон бокалов, негромкую музыку и нетрезвый смех до него донесся мечтательный голос. Исли прислушался — и чуть не перевернул стол.
Рубель давал Кроносу интервью. Перед ними лежал диктофон.
–…сложно говорить о первом знакомстве с великим человеком спустя столько лет… В тот период я переживал экзистенциальный кризис и как раз перешел с оксикодона на морфин, а промежутки заполнял субоксоном, но как-то раз, проспавшись после вечеринки, обнаружил, что мои карманы пусты. Представьте, — Рубель поднял длинный худой палец, — просыпаюсь я весь в говне и трясучке в небоскребе одного из самых богатых людей страны, а надо мной нависает его… выразительный лик и говорит: «Приветик, парень, давно долбишься?» И я понимаю: «Рубель Блэкмэн, ты торчок».
Исли сидел, похолодев.
— Так, Рубель, Рубель, — сказал он, встрепенувшись. — Нам нужно выйти, подышать водами залива… В смысле, воздухом…
— О! — Рубель потер ладони. — Кстати, Исли! Исли Фёрст, чтобы вы знали, и был человеком, определившим мою судьбу, поскольку на вопрос мастера: «Будете ли забирать пиздюка, или я его немного подправлю», — радостно ответил: «Делайте с ним, что хотите!» Так что он практически норна. Норвежская.
Исли возвел глаза к потолку.
Бедная Офелия и все остальные наследники.
Что бы Рубель тут сейчас ни рассказал, это вызовет эффект разорвавшейся бомбы. Компостной.
Кажется, Кронос это понимал. Он сиял, как луна над Пьюджет-Саунд. Они с Исли встретились взглядами. «Даже не думай где-то опубликовать это» — «Если хотите, я подкорректирую, но не бесплатно».
— И что же сделал господин Даэ? — бархатным голосом осведомился этот гад.
— Что-что, — Рубель скривился. — Все по науке. Запер меня в своих апартаментах на две недели. Фиксация, изоляция, отвлечение и сублимация. Днем он меня капал, на ночь читал эссе об имманентности опыта познания страданию. Я ему через трое суток, проблевавшись, обоссавшись и проспавшись, говорю: «Дед, это похищение». А он мне: «Прошло семьдесят два часа; старый Рубель уже умер. Найди в себе нового Рубеля!» Я говорю: «Ах ты, пидорас». А он заухал, как филин: «Скажи спасибо, что без домогательств, голубка». А я ему: «Да ты же старый, какие домогательства!»
Он обмахнулся шляпой и задушевно сказал:
— Знаете, за это даже немного стыдно сейчас!..
Тут Джонни Матхотопа закурлыкал, что, видимо, должно было изображать насмешку над наивным тридцатилетним Рубелем. Ларс распахнул голубые глаза:
— А чо, он правда, что ли… Нет, он в натуре был старый…
Хистерия и Кассандра зашипели, как гневные кошки. Роксана убрала с бедра Ларса ногу и шлепнула его:
— Котеночек мой, прекрати. Не заставляй жалеть, что тебя допустили в общество взрослых.
— Ладно, блин, ладно, — пробурчал Ларс. — Но я думал, там с возрастом все атрофируется…
Исли ему вдруг отчаянно позавидовал. Серьезно: такой молодой и такой идиот. Лет в двадцать пять — двадцать восемь Исли тоже чувствовал себя королем мира и бездумно поебывал все, что казалось ему симпатичным. Тогда у него ничего не болело, не сбоило, не подводило. Было же время.
А вот Рубель ни капли не расстроился. На мгновение перестав играть в интервью, он поочередно взглянул на Роксану и Кроноса и хихикнул:
— Что это он у вас такой дремучий, вы бы его просветили насчет, м-м, популярных практик. Я уже не говорю об альтернативных методиках мастера…
— Это какие еще неизвестные практики? — обиделся Ларс. — Это, что ли, соса-а-а…
Кронос, выйдя из образа независимого журналиста, рявкнул:
— Ларс, пойди закажи коктейль. С трубочкой!
— Я не…
— Иди, Ларс. И мне тоже закажи.
Исли прикрыл рот ладонью. Какая прелесть.
Тут спящий мужик в канареечном пиджаке пошевелился и, не поднимая голову, заворчал:
— Давайте дальше! Про фиксацию и сублимацию!
Рубель хихикнул.
— Кто это вообще?..
— Режиссер.
— Надо же!
Он прервал свой рассказ, чтобы сделать глоток. Все немедленно выпили. Хистерия поперхнулась, алкоголь попал ей в нос. Исли тоже выпил, удивляясь тому, что рука действует словно бы отдельно от него. Он даже не понял, что было в бокале.
У него кружилась голова. В этой нездоровой карусели куда-то делись и боль, и чувство времени, осталась только мысль о том, что надо как-то держать себя в руках. Кассандра с сомнением разглядывала себя в маленькое зеркальце, и Исли его ненадолго отобрал. Из зеркала смотрел разогревшийся томный тип с белыми патлами. Исли сжал губы. Молчать, молчать. Ни слова компромата, ни дюйма в жопу, ничего, о чем когда-либо придется жалеть.
Рубель заливался соловьем.
Как понял Исли, его существование в «хрустальной башне», пока Даэ чистил ему организм, было донельзя странным. Днем Рубель шатался по небоскребу, как какой-то приживала, принимал солнечные ванны на крыше, отмокал в бассейне, а три блондинки следовали за ним по пятам, как за украденной принцессой, и строго указывали, куда можно, а куда нельзя. Вечерами приходил Даэ и устраивал для него светские ужины с разговорами про противоборство метафизических начал, культурные парадигмы и априорные столкновения с объектной витальной средой, приводя в примеры любимые моменты из «Звездных Войн» и «Звездного Пути». С огромным удивлением Рубель обнаружил, что может не только огрызаться, но и поддерживать эти странные разговоры. Такое вот у них без оксикодона приключилось духовное единение.
Они много говорили о бизнесе, поддержке стартапов и корпорациях, а так же о самосовершенствовании и алмазной колеснице, а через две недели Даэ так буднично сказал: оклемался — пиздуй.
Рубель не очень хотел пиздовать. У него были деньги на оффшорных счетах, достаточные для отбытия в «земли драконов», но он не торопился. С Даэ ему сделалось интересно — редкость в наши скучные, сытые дни, наполненные культурологической пустотой и информационным статическим шумом.
–…и я попросил его: нет ли у вас для меня какой-то работы, мастер, я готов учиться у вас. А он так засмеялся: что с тебя взять, кроме девичьей чести, — Рубель ощерился. — А я ему говорю: «У вас очень занятный эвристический подход». Ну, он сперва отнекивался, но потом мы как-то вместе курнули, и прогресс вышел из-под контроля… Знаете, вы сейчас слушаете меня напряженнее, чем в «Титанике» люди слушали рассказ Роуз, — хихикнул он. — Мне нужно отлить. Я оставлю вас ненадолго.
Когда он поднялся, Кронос протянул руку и выключил диктофон.
Роксана повернула к нему голову и острыми розовыми ногтями поскребла по щетинистому подбородку.
— Так, мне надо морально подготовиться, — задумчиво сказал Кронос, обнимая ее за плечи. — У них что-то было? Без шуток? То есть, простите, девочки, я знаю, что это было частью вашей работы, деньги не пахнут, я сам человек не гордый, но этот ваш мастер…
— Дорогой, — вздохнула Роксана. — Ларс давно принес твой коктейль. Вот тебе трубочка. Займи ею рот и молчи. И поверь, что мастер обскакал бы любого жеребца. Верно я говорю?..
— Верно, — зевнула Кассандра. Хистерия многозначительно улыбнулась, а Матхотопа изобразил руками средних размеров лосося:
— Богатство человека определяется не деньгами, а зрелость приносит опыт и разнообразие.
— Ясное дело, — вернувшийся Рубель плюхнулся на свое место. — Вам случалось сливаться в экстазе эзотерического ритуала, оседлав «могучего дракона» и раздвинув границы сознания?..
Канареечный дядька вдруг приподнялся, мазнул по лицу Рубеля мутным взглядом и страдальчески сдвинул брови.
— Но он же был страшный, — простонал он. — Этот Даэ. Просто пиздец какой страшный.
Рубель пожал плечами.
— Ну так и я не красавец. Мы делали это в масках. Маска Джексона, маска «чумного доктора», маска из фильма «Крик»… Да чего я вам говорю. Вот мистер Фёрст как-то раз нас увидел.
«Я не буду его убивать, — сказал себе Исли в последнем пароксизме внятной мысли. — Потому что диктофон так и остался выключенным. Но я не скажу им об этом. Лишь бы Кронос не вспомнил».
В тишине раздался пронзительный звук — это Ларс, вытаращив глаза, яростно всасывал через трубочку свой коктейль.
–…ну и на том складе было выявлено преступление — работник пилорамы угнал грузовик досок. Полиция арестовала его в тот же день…
–…это ладно. У нас тут очередной скандальный мудак. Он заявил, что выявил у купленных стройматериалов обман в «геометрии досок» — размеры, мол, плавают, и из-за этого он переплачивает за древесину. Да это нормально, нам постоянно предъявляют какие-то иски, как любой крупной компании, Исли чуть ли не каждый месяц представляет «Нордвуд» в суде. Он просто присутствует там, а за него отдуваются адвокаты…
— Нет, детка, я в другой день отвезу тебя к Сандре. Нет, я не хочу, чтобы ты уезжала из школы с кем-то, кроме меня, папы и няни. Да, дорогая, я знаю, что это Патрик. Нет, это не обсуждается; я сказал, хватит!
— Мне сейчас некогда. Ну закажите антрекоты, ромштексы, сосиски, ребрышки, тулузскую колбасу, бекон, ножки, куски для мяса по-татарски… Нет, стейки были на прошлой неделе, не стоит повторяться… И говорите громче! Не слышно ни черта!..
— Осторожнее, мистер!
Ригальдо, пытавшийся говорить по двум телефонам, совершил прыжок лосося. Рядом проехал, укоризненно гудя, неповоротливый форвардер с клетью, забитой бревнами, и свернул на просеку. Водитель высунулся из кабины, проверил, что с франтом в пиджаке ничего не случилось, и с облегчением гаркнул:
— Смотри, куда прешь!
Ригальдо сцепил зубы, но промолчал, и направился дальше. Сам был виноват — заболтался. Спасибо, что не намотало на здоровенные колеса.
Он не любил бывать на заготовке леса. Здесь вечно воняло выхлопными газами, было адски шумно: ревели моторы, визжали пилы, гулко вздрагивала земля, когда со свистом и треском валился очередной ствол. По краю вырубки медленно ползали огромные, как лавкрафтовские твари, цепкие машины — гордость Исли — и деловито и непреклонно пожирали лес. Это Исли мог целый час упоенно пялиться на то, как работает харвестер: обхватывает ствол огромными ножами, срезает дерево пильными шинами под самый корень, протяжными вальцами очищает ствол от сучков и коры и нарезает на заданную оператором длину. Ригальдо знал, что иногда Исли даже сам забирается в кабины к водителям, чтобы оценить машину в действии, и вылезает довольный, как ребенок. Ригальдо не разделял эту его страсть. Он был экономистом, а не лесорубом. Его волновали цифры, а не запах спиленной древесины, и он в жизни не отличил бы сосновую доску от еловой. А вот Исли — Исли и не такое мог.
Сегодня, правда, тому было не до игрушек. У него тут проходила акция невиданной щедрости. Ригальдо прошел вслед за управляющим к дальнему ангару, показал пропуск и встал за спинами людей, рассматривая гостей лесопилки — большую группу студентов экологического факультета, «личинок экологов», как их назвал паршивец Джерри Стюарт. Юные «личинки», присланные университетом в рамках обучающего полевого исследования, зачарованно внимали Исли, а тот, неотразимый даже в каске и спецовке, наброшенной поверх пиджака, прохаживался между выключенными станками и притягивал к себе взгляды. Сопровождавшая студентов съемочная группа и скромно притаившаяся у стены рекламная команда Исли слушали с неменьшим интересом, а Исли разливался соловьем. «Мы собрались здесь, чтобы обсудить, что же такое учет свойств сложных систем при организации лесопользования», — услышал Ригальдо и поскреб щеку. Оригинально.
— Погодите, — наконец, робко вякнула одна из «личинок». — Но ведь вырубка лесов вредит планете!..
Исли посмотрел на «личинку» взглядом доброго тигра.
— Вы ведь уже изучали «Основы устойчивого лесоуправления»? — спросил он, и «личинка» проблеяла: «Да-а».
— Тогда, пожалуйста, уточните, какую именно вырубку вы считаете вредной: выборочную с сохранением нижнего яруса леса или сплошную, содействующую естественному лесовосстановлению, или, может, вырубку без сохранения подроста, с последующим лесовосстановлением путем посадки культур сосны?..
«Личинка» смутилась.
— Лес — это сложная экосистема, — серьезно сказал Исли, — и «Нордвуд», как может, способствует охране, восстановлению и преумножению лесных богатств. Порой нам приходится отступать под действием обстоятельств. Вы можете себе представить, что происходит, когда при отводе делянок под сплошную рубку работники обнаруживают на сосне двухметровое гнездо крупной хищной птицы? Вызывается инженер лесного хозяйства, который консультируется с орнитологом и принимает решение о размере охранной зоны. В случае подтверждения вида, занесенного в Красную книгу, подаются документы на придание участку статуса «Места обитания редких видов животных». Такие случаи фиксируются на предприятии. «Нордвуд» неукоснительно соблюдает этот алгоритм.
— Еще расскажите таких примеров! Еще!
Это хорошая инициатива, думал Ригальдо, слушая Исли, подружиться с университетом, получить потенциальные голоса молодых избирателей. Ригальдо обещал приехать его поддержать — и выполнил свое обещание, хотя, по собственному мнению, гораздо больше пользы принес бы в офисе. Наконец беседа закончилась. Стайка экологов отправилась смотреть конвейер, съемочная группа бодро переместилась за ней. Мистер Джерри Стюарт, деловитый щенок, зимой подбивавший клинья к Исли, сделал было к тому осторожный шаг, но увидел Ригальдо и в панике слинял.
Оставшись в одиночестве, Исли сразу же тяжело опустился на стул. Улыбка стекла с его лица, как будто в театре после ухода зрителей выключили свет. Он запрокинул голову и долго пил минералку — должно быть, горло пересохло. Ригальдо встал напротив него, покачиваясь с пятки на носок.
— Ты скоро освободишься?
— Не знаю. Я хочу добить их в конце экскурсии.
— Ты обедал?
— Не помню. Ты не знаешь, зачем мне звонил наш ребенок?
— Знаю, я уже разрешил с ней все вопросы. Точнее, не разрешил.
— Какой ты резвый, — Исли оперся локтем на спинку стула. Прикрыл глаза и принялся массировать веки пальцами. Вблизи стало видно, какой утомленный у него вид.
— Плохо выглядишь, — бездумно сказал Ригальдо. Исли сразу же распахнул глаза, напряженно уставился на него. — Как будто не спал всю ночь. Чего такой кислый?
— Ничего, — Исли зевнул и поднялся. — Представляешь, сегодня машины повалили дерево-патриарх у въезда на лесопилку, дугласову пихту в два обхвата, с ней когда-то фотографировались и мой отец, и мой дед. «Личинкам экологов» об этом знать необязательно, это вышло случайно. С виду было вполне еще живое дерево. А оказалось — гниль, все нутро сгнило напрочь, одна белая труха, которая рассыпается в пальцах, и корни больные. Держалось вертикально за счет коры.
— И что?
— И ничего, — Исли потянулся к Ригальдо и стряхнул с его пиджака древесную пыль. — Все не то, чем кажется.
Ригальдо перехватил его руку.
— Вот что, дорогой. На ближайшие выходные никаких социальных мероприятий. Никаких камер, никаких посещений хосписов. Да-да, я серьезно. Ты такую дичь несешь. Ну сгнило и сгнило, значит, туда ему и дорога. Хорошо, что упало сейчас, а не в ураган кому-нибудь на голову.
Исли усмехнулся и похлопал его по плечу. У него зазвонил телефон — видимо, приглашали к экологам.
Ригальдо сверлил взглядом его затылок.
Он гнал волну на избирательную кампанию из любви к искусству. Было видно, что все, что с ней связано, очень нравится Исли. Тот погрузился в это грязное и неблагодарное дело с упоением, и к июню запущенный им маховик работал вовсю, колеса вертелись, и каждый крошечный винтик был на своем месте. Иногда Ригальдо ощущал себя одним из таких винтиков, например, когда Исли, невинно хлопая ресницами, уговаривал его организовать обед для бездомных или тащил на открытие нового помещения для баскетбольного клуба старшей школы. Иногда — но не часто. Исли все-таки держал свое обещание — не превращать жизнь семьи в пиар-шоу. Все его планы варились в штаб-квартире в Олимпии. Ригальдо редко его там навещал. Ему хватало дел, чтобы утонуть в них с головой. Исли же играл в своих солдатиков азартно и энергично, летая между штаб-квартирой, домом и офисом «Нордвуда».
И вдруг споткнулся.
Ригальдо не мог выразиться точнее, просто, пытаясь одновременно решить тысячу проблем с двумя ресторанами, «Нордвудом» и ребенком, в какой-то момент, когда Лаки сказал по телефону «Что-то Исли давно не звонил», он вдруг осознал, что Исли стал хмурым и молчаливым. Как будто кто-то приглушил его брызжущий искрами фонтан.
А еще они уже пару недель полноценно не занимались сексом. По вечерам засыпали оба, уткнувшись каждый в свой планшет. Ригальдо раньше об этом не задумывался, а теперь вот задумался — и удивился.
Может, Исли правда был нужен тайм-аут в делах? Романтика, чтоб ее? Может, ему не хватало внимания?
***
— Так, — решительно сказал Ригальдо, выходя из машины. Пикнула сигнализация. — Вот вам кусок «европейской сказки». Не благодарите.
Бекки восторженно завопила:
— Какие красивые дома! Какой странный город! Он старинный, папа, старинный?!
— Угу, старинный, как же, — буркнул Ригальдо, покосившись на Исли. — Почти такой же старинный, как «Старбакс».
Его в свое время просто очаровала история Ливенворта как пример со всех сторон удачного маркетингового хода. В 1920 году укрытый в горах железнодорожный городок Ливенворт захирел, когда управление перенесло дорогу на новый маршрут, и хирел сорок лет, пока местный совет не принял судьбоносное решение — стилизовать весь город под баварскую деревушку. Между тем вокруг была совершенно потрясающая природа Каскадов плюс целых два горнолыжных курорта. Теперь здесь стало обворожительно: за снежной гребенкой гор прятались пряничные фахверковые дома с башенками, балкончиками и островерхими крышами. Здесь можно было восполнить в организме дефицит баварских сосисок, шницелей, вина и пива, посетить сувенирные магазины, музей щелкунчиков и шоколадную лавку. Теперь от туристов со всех уголков Штатов отбою не было, особенно под Рождество, но даже и сейчас, летом, парковка была забита автобусами.
Исли ответил ему вялой улыбкой. Вид у него был какой-то потухший. Ну разумеется. Его-то секретами штата не удивишь.
А, плевать. Ригальдо дернул плечом и скомандовал:
— Бекки, не отставай. А то зазевавшихся детей утаскивают ведьмы и крутят из них колбасу.
— Фу-фу-фу! — Бекки сморщила нос. — Гадость, колбасу ни за что не буду есть. А мы посмотрим щелкунчиков?
— Посмотрим. Зачем-то же мы приехали сюда.
День был умеренно жарким — солнце затянула завеса облаков, через которую проглядывало ярко-синее небо. Лесистые вершины гор притягивали взгляд сочной зеленью. Со всех балконов свешивались петуньи и герань, с фасадов смотрели нарисованные и выкованные звери. Ригальдо немного пожалел, что привез сюда Бекки не на Рождество, когда улицы тонут в снегу и огнях, и даже не осенью, когда на подъезде к городу горят золотом клены.
Недопланировал.
Он снова взглянул на Исли: тот нацепил темные очки. Ну еще бы. Мы ведь не хуй собачий, а знаменитость-номер-один.
Щелкунчики были страшненькими. Ригальдо разглядывал их с легкой оторопью — надо же, какие уродцы. В случайно затесавшемся между сувенирными лавками австралийском магазине Бекки трогала чучело крокодила и внезапно упросила купить ей кожаную шляпу. Исли молчал, и неожиданно для себя Ригальдо поддался, впервые оказавшись в роли того, кто безбожно балует. Когда воодушевленный продавец намылился впарить им и крокодилью голову, пришлось спасаться бегством. Ригальдо вынес Бекки на руках и перевел дух. Они отпраздновали свое спасение самым вкусным шоколадом со специями, который только можно было себе представить.
На каждом углу пенилось пиво — в высоких стаканах, кружках, бочонках, бочках; Ригальдо бы не удивился, если бы в городе работал пивной фонтан. Мужички в тирольских шляпах со всех сторон зазывали на дегустации. Ригальдо не удержался, попробовал и местный хелльбир, и дункель, и шварцбир, но сломался на «копченом» пиве. Кельнер понимающе ухмыльнулся и сказал, что оценить по достоинству раухбир можно только на третьей кружке. «Ну да, — буркнул Ригальдо, — а кто нас тогда домой повезет?» «Очевидно, второй господин, — подмигнул ему кельнер. — Он мужественно сдерживается». Ригальдо обернулся — и обнаружил, что Исли едва пригубил первый бокал. У него над губой блестел мелкими каплями пот, хотя они сидели в тени, под фестончатым навесом. Ригальдо бездумно потянулся стереть эти капли, но, когда Исли повернул в его сторону голову, увидел свое отражение в темных очках, и едва не дал сам себе по руке — совсем размяк, пьяный пидор. Он протянул Исли салфетку. Тот сжал губы:
— Душно. Пойду в машину.
Кельнер, не замечая, продолжал заливаться: возвращайтесь к нам осенью, господа, вы бы знали, какое у нас пиво варят к Октоберфесту. Подбежала Бекки, с размаху запрыгнула на колени:
— Папа, можно мне на карусель, можно, папа?..
Ригальдо потер лоб. Мысли путались.
— Ты съела столько шоколада, что тебя укачает. Давай лучше пройдемся до рыбных прудов, там можно ловить форель. Вот только я позвоню папе. Что это он нас бросил — совсем обалдел, что ли.
Исли ответил сразу. Ригальдо шагнул за угол дома, в укромный уголок позади батареи из петуний, и зарычал:
— Слушай, папаша, а ты не хочешь хоть на полчаса взять на себя ребенка? Ну и вообще перестать ходить с таким видом, будто у тебя торчит серебряная ложка из задницы. Я тут уже устал трындеть, не затыкаясь, а ты с начала поездки сказал только «угу» и «ага». Это что, мне одному нужно, я не пойму?
Исли молчал. В трубке было слышно его дыхание. А потом раздался его голос — спокойный и какой-то чужой:
— Пройдет. Это у тебя с непривычки.
— Что?..
— Зато теперь ты знаешь, каково мне каждый раз вас развлекать.
И отключился.
Ригальдо взглянул на телефон в руке в глубоком охуении. Это что сейчас было такое?..
Желание позвонить и наорать или хуйнуть телефон в стену несколько нивелировалось сознанием того, что Исли… прав.
Исли всегда и во всем был «ведущей скрипкой в оркестре». Он развлекал — Ригальдо позволял себя развлекать. Ну или не позволял. По обстоятельствам.
Домой ехали в молчании. Машину вел Исли; Ригальдо смотрел, как на перевале по сторонам от дороги проносятся здоровенные горные деревья. Не «Роща Патриархов», конечно, но тоже весьма впечатляюще. Западный красный кипарис и пихты Дугласа.
Усталая Бекки с лицом, вымазанным шоколадом, прижимала к себе щелкуна.
— Раньше здесь неподалеку было ранчо, — вдруг заговорил Исли, нарушив тишину. — Там разводили бизонов, гоняли их пастись на верхних альпийских лугах. Хозяева были веселые, у них можно было снять домик, если отправляешься в горы; правда, когда я впервые приехал туда с мелким Лаки, оказалось, что это половина сарая. А во второй половине, за стенкой, возились бизоны; ночью было слышно, как они вздыхают и ворочаются, наваливаясь на стены. Еще у них была конюшня, и все лошади работали в Ливенворте: возили тележки с детьми и выступали на парадах. Мохнатые ирландские кобы, с хвостами до земли. Очень добрые.
— Была?.. — переспросил Ригальдо, уцепившись за одно слово. Он знал, с какой ненормальной нежностью Исли любит лошадей.
— Ага. Я несколько раз за последние годы собирался здесь побывать, но все забывал, не до того было. А в прошлом году там случился пожар. Ты, может быть, видел в новостях: сгорело все, и ранчо, лошади, и владельцы. Теперь мне кажется, что последний раз я их видел целую жизнь назад.
Голос у Исли был усталый и равнодушный. Ригальдо торопливо обернулся проверить, как Бекки, но оказалось, что она спит в детском кресле, открыв рот. Шляпа съехала ей на глаза.
Дома Ригальдо решил: нахуй, хватит. Можно было и дальше делать вид, что все нормально, и Исли совсем не фалломорфирует, но он больше не собирался закрывать на это глаза. Его утомили мелкие странности, недоговоренность, отсутствие близости — у Ригальдо уже яйца ныли, он, черт возьми, отвык от таких перерывов.
У него было надежное средство для налаживания отношений, и он не собирался отступать от проверенной схемы. Поэтому, уложив Бекки спать и едва дождавшись, пока Исли примет душ и вернется в спальню, Ригальдо без колебаний влез к нему под одеяло — разгоряченный и голый, всерьез намеренный довести дело до конца.
Окно было распахнуто, в лесу перекликались ночные птицы. Холодный воздух щекотал обнаженную кожу. Ригальдо лежал между раскинутых ног Исли и вдумчиво сосал, чувствуя на языке член — невозбужденный и мягкий. Ригальдо сжимал его губами, дразнил уретру, втягивал глубоко в рот. Ничего. Он дрочил Исли, вылизывал яйца, мял в пальцах соски.
Ничего. Никакого отклика.
Ригальдо сосал. Исли лежал, заложив руки за голову.
Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем Исли наконец произнес:
— Хватит, — и, когда он не послушался, не желая вот так отступить, повторил нетерпеливее: — Да хватит уже, Ригальдо.
Ригальдо с усилием отстранился и вытер мокрый рот. Щеки горели так, словно это у него не встал. Он не мог посмотреть Исли в глаза. Собственное возбуждение мешало, злило, и Ригальдо не представлял, как, собственно, теперь себя вести.
Исли натянул футболку и трусы и лег, повернувшись к нему спиной, будто так и надо.
Ригальдо поморгал в темноту, пытаясь понять, что он сделал неправильно. А потом, откашлявшись, на всякий случай спросил, как ему показалось, небрежно:
— Это как-то связано с тем мальчишкой-пиарщиком? Или с кем-то еще?
«Ты хочешь кого-то другого?»
Исли, лежащий на боку, подсунув под щеку подушку, зашевелился, обернулся через плечо, взглянул удивленно — это было заметно даже в темноте — и сказал со странной печальной нежностью:
— Что ты, детка. Это ни с кем не связано. Просто я немного устал.
Ригальдо продолжал неподвижно сидеть, и тогда Исли коснулся его колена.
— Подрочить тебе?
Он покачал головой:
— Не надо, я перехотел.
Исли снова лег на бок. Ригальдо прижался к нему сзади, уткнулся лицом в шею, поцеловал в обтянутое футболкой плечо. От волос Исли пахло лесом. Ригальдо втягивал этот запах и вздыхал про себя. Наверное, им стоит поговорить про такую… такую проблему, но не сейчас.
Он обнял Исли поперек живота, и, засыпая, тот крепко сжал его руку.
И с этой ночи Исли наглухо закрылся от любых попыток его соблазнить.
***
Новостью месяца стало то, что Даэ получил премию Тьюринга «за беспрецедентный новаторский вклад» в проектирование адаптивных машинных систем. Прочитанная им на награждении лекция с презентацией наделала много шума и набрала безумные просмотры. Сид О’Гвардиен едва не закапал стол Ригальдо слюной, рассказывая об этом, когда пришел разбираться, почему вырубается комп.
— Чего там такого, — буркнул Ригальдо, листая свое расписание. — Очередной прокачанный андроид, за которым типа будущее. Когда там у нас запланировано восстание машин, на этот год или на следующий?..
Сид задом вылез из-под стола, вытер пыльные руки.
— Вы ничего не понимаете, — сказал он с укором и нажал кнопку пуска. — Таких раньше не создавали. Она практически живая! Живая!
Монитор вспыхнул, показал, что запускает какое-то обновление, довел до половины и погас.
— А ты убитая железяка, — огорченно прокомментировал Сид и полез обратно.
Ригальдо возвел глаза к потолку.
Им с Исли пришло приглашение на праздничный банкет от самого творца «беспрецедентных и новаторских» кремнийорганических женщин. Ригальдо не хотел идти, но знал, что пойдет. Еще весной Исли пришлось бы его уламывать. Сейчас Ригальдо был готов отправиться с ним куда угодно, чтобы его расшевелить.
Исли пожал плечами: «Да, едем». Бекки осталась с няней.
В сравнении с другими вечеринками, на которых им приходилось присутствовать, банкет в честь самого богатого человека в Сиэтле был торжественно-скромен. Всего на двести персон или около того. Ригальдо скользил глазами по лицам: мэр, главы крупных корпораций, ученые, селебритис, какие-то странные типы в буддистских одеждах… Девушка в белом комбинезоне предложила им с Исли напитки, и он отвлекся. Было очень важно правильно подойти к выбору, чтобы продержаться до конца вечера. После своих прошлогодних приключений и заклейменной задницы он никому здесь не доверял.
Немного зная Даэ, он ожидал блеск, бурлеск, фонтаны шампанского и вазы с марихуаной, но в полутемном зале с накрытыми столами не происходило никаких бесчинств. Даэ, сухой и загорелый дочерна, поднялся на сцену перед своими гостями упругой молодой походкой, немного повоевал с микрофоном, отпустил всего пару «дедовских» шуток. На нем был тюрбан, самый обычный скучный смокинг и красные конверсы. Даже Рубель Блэкмэн, притулившийся за его правым плечом, в женском сари и с кольцом в носу смотрелся экстравагантнее. За левым плечом выстроился молчаливый эскорт из трех ярких блондинок. В углу сцены, покачивая ногой, сидела «любимая внучка» Офелия, озирая зал единственным глазом.
Ригальдо повертел головой, разглядывая гостей. Притаившиеся в зале журналисты затаили дыхание.
— Прежде всего, спасибо, что пришли, — проскрипел Даэ, довольно щурясь в свете направленных на него лучей. — Вы можете мне не верить, но я рад видеть ваши симпатичные лица. С каждым годом становится все меньше тех, кто меня знал, еще когда я был «тем стремным нёрдом, к которому мама носит на починку кофеварки и утюги». За это время я прошел путь до черного властелина и обратно, и, надо сказать, как же славно снова вернуться к утюгам! Кстати, за последний мне дали вот эту супницу, — он небрежно махнул назад, и средняя из блондинок подняла над головой серебряный тьюринговский кубок. В зале захлопали. — Думаю, лет через пятнадцать я как раз перейду на ту садистическую полужидкую диету, которую прописали мне мои доктора, и супница пригодится. Надеюсь, я не увижу злорадства на их лицах. Скажу честно, я планирую вас всех пережить!
Вторая блондинка подсунула ему фантастической красоты коктейль в широком бокале, и Даэ лихо ополовинил его.
— «Драконья кровь», — пояснил он, и зал взорвался аплодисментами.
— Интересно, сколько ему лет, — негромко произнес Исли. Ригальдо украдкой взглянул в его сторону. — Почему-то дату его рождения невозможно нагуглить.
— Мне тоже кажется странным, что он это скрывает. Сдается мне, он чинил утюги, еще когда в них засыпали горячие угли.
— Я как-то читал в желтой прессе, что Даэ родился между двумя мировыми войнами.
— Тогда он, похоже, хранит себя в формалине или клонировался.
— Ты помнишь, что он хромал? А где теперь его трость?..
«И в самом деле», — подумал Ригальдо, недоверчиво щурясь. Что это? Методика стволовых клеток или протез?
Исли сидел на своем стуле, небрежно опираясь на спинку и касаясь локтем локтя Ригальдо, и его собранные в косу волосы в лучах неоновой подсветки казались неестественно белыми, прямо сияющими. Он был безукоризненно выбрит, и черные отвороты смокинга на его груди матово блестели так, что по ним хотелось провести рукой, почувствовать их гладкий шелк — и твердую грудь под ними.
Вместо этого он машинально снял с его плеча белый волос. Исли повернул голову и сузил глаза:
— Что это ты делаешь?..
Ригальдо показал ему волос. Исли потянулся к своему бокалу:
— Прекрати.
И едва заметно отодвинулся. Ригальдо это задело.
— Ну и ходи, как старый облезлый пидор, — шепнул он. — Будешь пожимать мэру руку, натрясешь на него шерсти.
Спина Исли напряглась. Он явно хотел сказать что-то резкое — но вместо этого положил ладонь поверх пальцев Ригальдо.
— Прости. Давай лучше послушаем этого хитрого черта.
Ригальдо не дал обмануть себя этой внезапной кротостью. Конечно же, Исли не хотел, чтобы журналисты засняли момент напряжения между ними.
Политика, чтоб ее.
Ригальдо сделал глоток и поморщился: оказалось приторно-сладко. Он оглядел зал: гости, вспомогательный персонал, журналисты, официанты, девушки из эскорта, охрана. И Даэ, испускающий со сцены лучи удовольствия, страшненький и зубастый, как рыба-удильщик.
— Однако сегодня мы собрались здесь, чтобы приветствовать не меня, а наше новое сокровище. ROXENN-2 линейки CLAYMORE официально признана самым человекоподобным андроидом. Мы еще работаем над динамикой, но в статике она настолько хороша, что вы не сможете вычленить ее взглядом в толпе людей. Это происходит прямо сейчас, ведь она находится прямо здесь, в зале… Это шаг в новый мир…
— Даэ совсем обкурился, — буркнул Ригальдо, вертя в руках бокал со сладким ликером, который достался ему вместо джина. — Какое-то «Назад в будущее-5». Мне прямо неловко, что он все это втирает со сцены. Лучше бы он и дальше инвестировал в фармакологию, может, создал бы лекарство от рака…
Исли насмешливо раздул ноздри:
— Или они с Рубелем культивировали бы новый растительный наркотик. Ты знаешь, что он прикрыл одно из направлений своих исследования, потому что добровольцы начали кататься в «нижний мир»?
— Откуда такие слухи?
— От него самого.
— Охуенно, — пробормотал Ригальдо, вспомнив бак зеленой каши на кухне ресторана. — Кто-то ничего не боится, по-моему.
— Ну, он счастлив, — Исли пожал плечами. — Я ему немного завидую. Стоит тут такой, в зените славы. Со своими девицами, роботами и Рубелем в сари…
— Не желаете напитки? — заученно произнесла очередная девушка в белой униформе.
Ригальдо обернулся, раздраженно тряхнув бокалом:
— Надеюсь, вы-то сами в курсе, что разносите?
— Не желаете напитки?..
Он моргнул. Присмотрелся. И шепотом окликнул Исли.
На сцене рядом с Даэ стояла, хлопая ресницами, его любимая белобрысая кукла — Роксана.
Вторая Роксана терпеливо держала поднос и ждала, пока Ригальдо ответит.
— А, мистер Сегундо, вижу, вы ее обнаружили! — крикнул Даэ, выхватывая микрофон из стойки. — Вот она, наша девочка; совокупная магия жизни и чисел, то, к чему я всю жизнь стремился; широчайшие возмо…
Он осекся. На его изуродованном лице отразилось безбрежное удивление. Микрофон исправно транслировал смешные и громкие звуки — как будто воздух рывками засасывало в узкую воронку. Даэ сделал еще один шаг, держась за грудь, а потом упал навзничь, подвернув ногу. Его голова запрокинулась, свесилась с края сцены. Издалека был виден задранный острый подбородок, черная яма раскрытого рта и широко раскинутые ноги в красных конверсах.
Рядом вскочил Исли, перевернув стул. К Даэ уже бежали люди со всего зала. Над ним в беспорядочной суете отталкивали друг друга Офелия, охранник и Рубель, повторяющий: «Мастер! Мастер!». Щелкали камеры, возбужденно переговаривались люди. Молчали только две блондинки, с профессиональной сосредоточенностью делающие Даэ искусственное дыхание и массаж сердца. Третья вела счет с равномерностью метронома.
Рука занемела, и, посмотрев вниз, Ригальдо обнаружил, что это Исли сжимает его ладонь, как клещами. Он осторожно высвободился, но тот как будто не заметил.
— Он оклемается, — неуверенно произнес чей-то голос.
— Да это такое шоу…
— Не желаете напитки? — вежливо прозвучало над ухом.
Он обернулся: белокурая кукла старательно фокусировала на нем взгляд. А в это время на сцене точно такая же кукла вскочила на ноги и яростно пнула пол. Скривила губы и заплакала громко и некрасиво.
— Все-таки удивил, — негромко сказал Исли. — Я уже начал думать, он вечный.
По его лицу скользили пятна синей и белой подсветки, то ярко высвечивая, то погружая в темноту.