Этого хватило. Закат рванулся, почти слыша треск лопающихся нитей, встал так, что Левша оказался между ним и Светом. Почувствовал, как его зажимает в тиски, поддался, споткнувшись на ровном месте, упал почти с облегчением. Улыбнулся, когда из спины Левши, оказавшегося на пути собственного приказа, высунулся алый кончик клинка… И даже не вскрикнул, когда злым последним чудом меч дотянулся до него, вонзился поперек клейма.
Закричал Пай, освобождённый от роли марионетки. Упала на колени Ро, выронив меч, который тут же кто-то подхватил.
Левша, пронзенный насквозь, хохотал в лицо опешившему Свету. Провёл пальцем по горлу…
— Да легко!
Сверкнул серебряный росчерк, всё ещё ухмыляющаяся голова скатилась по ступеням. Светозар бросил меч, перехватил руки бывшего магистра, заставил вытянуть клинок. Сбросил обезглавленное тело с умирающего.
— Закат!
Тот приподнялся, чувствуя, как по подбородку течет густая кровь. Попытался глотнуть воздуха, рассмеялся, задыхаясь. Нашел глазами Пая, пробравшегося ближе сквозь стекающуюся к ним толпу. Шепнул, улыбаясь искренне и счастливо:
— Ненавижу умирать от таких ран.
***
Сгущаются сумерки. Золотоволосый, наскоро перевязанный мужчина показывает дорогу, две женщины и два юноши несут на плечах носилки с телом. Капает на землю ещё горячая кровь, но заострившееся лицо и смертельная рана в груди не позволяют усомниться — человек на них мёртв.
Его опускают на светлый мрамор алтаря, на котором раньше воскресал его враг, снимают окровавленную одежду. Проводник складывает руки на груди мертвеца, отворачивается, не в силах смотреть на следы от кандалов, клеймо и шрамы. Спрашивает тихо:
— Думаешь, он воскреснет?
— Не знаю, — одновременно пожимают плечами двое, воскресавшие иначе.
Добавляет юноша:
— Если захочет.
Хрипло смеется женщина.
— Я не хотела, но что это изменило? Он хотел вместо меня.
Вторая только поднимает взгляд на далекие, едва различимые в дымке горы. Щурится, когда последние лучи солнца отражаются от чего-то на середине склона, вспыхивают обжигающей искрой.
Когда в мире исчезает сказочное, идеальное добро и зло, кто остаётся?
Эпилог
Человек входит в неохраняемые ворота Цитадели. Пересекает двор, сплетения коридоров, добирается до тронного зала.
Здесь собрались почти все члены Ордена — галдят, обсуждая, как жить дальше. Но оборачиваясь к вошедшему, замолкают, пока в зале не повисает тишина, нарушаемая только его шагами. Рыцари смотрят недоверчиво, будто спрашивая — как ты посмел вернуться? Ты, столько лет ведший нас, как оказалось — во тьму?
Человек, которого все они знали как сильного, жёсткого, несгибаемого правителя, опускается на колени посреди зала.
— Я виноват перед вами. И перед всеми, кто из-за нас пострадал.
В этих словах звучит приглашение, и некоторые хотели бы его принять. Шагает вперед один, другой, готовые ударить, обвинить — да, это только твоя вина!
— А вы что, бессловесные животные? Мечи в чужих руках? — Сердитая женщина пересекает зал, вздергивает на ноги сына, который готов повторить судьбу отца. Обводит взглядом людей. — То, что вы делали, по чьему угодно приказу, это ваши ошибки. И ваша общая забота — как эту вину искупить. Вы все видели, даже тот, кто был Тёмным Властелином, может сойти с пути зла.
Тот, чью жертву не приняли, смотрит на женщину усталыми, больными глазами. Но люди вокруг кивают, переглядываясь.
Они услышали. Они начинают понимать.
***
У раскиданных по поляне костров почти все спят, только у одного, последнего, рассказывает свою историю медноволосая девушка.
— …и он прыгнул со мной на соседнюю крышу! — в тонком голосе звучит восхищение. Рядом с огнём дремлет старик, сидящая напротив гадалка молча кивает, прося продолжать, но девушка вдруг вскидывается испуганным зверьком. Из темноты за освещенным кругом выступает юноша. Любой бы сразу увидел, что он безоружен и едва держится на ногах от усталости, но девушка бледнеет, как полотно.
Гадалка, однако, зовет:
— Присаживайся к огню, незнакомец.
Он садится, почти падает. Медленно подтягивает ноги к груди, обвивает худыми руками. Гадалка подает ему кружку горячего отвара, улыбается:
— Карты сказали мне, что ты добрый малый.
— Я? — он обхватывает кружку ладонями, не замечая, как она жжется. — Нет. Я слуга тьмы. Мы все.
И вдруг начинает плакать, не меняясь в лице, только слёзы срываются с ресниц одна за другой, как по весне капель с крыш. Вздыхает гадалка, привлекает бывшего рыцаря к широкой груди, манит девушку. Когда та нерешительно придвигается ближе, так же сгребает ее в охапку.
— Глупые вы все. Светлые, темные… Отвар вот лучше выпей. И оставайся. Вам обоим так полегче будет — потом, когда привыкнете.
Умолкает.
Рано еще говорить “когда простите”.
***
— Сестричка!
Женщина с плотно уложенной вокруг головы косой упускает ведро в реку. Ловить его некому — хозяйка замерла, как громом пораженная, а наезднице лезть в воду в полном доспехе не с руки.
— Фу ты ну ты! Прямо при параде, — обходит крестьянка спешившуюся сестру. Протягивает руку, отводит старательно зачесанные на лицо волосы. — И из-за этой паршивой царапины ты столько лет домой не показывалась? Ой дура…
Та только смеётся, встряхивает головой на лошадиный манер, высвобождая длинную челку.
— Дура, кто ж спорит. У вас тут как, всё в порядке?
— Конечно, что нам в лесу-то сделается. Только новости добираются через пень-колоду: Светозар ведь с Дичкой сразу вернулись, сами почти ничего не знали. А с ярмарки теперь такие удивительные сплетни доходят, что аж не верится. Или у вас правда магистр в паломничество ушел, а вместо него орденом руководит какая-то светлая матушка Заря?
— Правда, правда. И не какая-то, а здешняя, Залесинская. Ты её, кажется, даже видела однажды, когда эти липовые погорельцы к вам пришли.
— А, помню! Рыженькая такая, маленькая, всё одно бельчонок. Только имя забыла…
— Вот и не вспоминай, — фыркает сестра. — Она за него, особенно за полное, может и в зубы дать. Потому и нареклась Зарей. Последняя из всех имя сменила и запретила впредь так над людьми издеваться. Так и сказала, представляешь? Мол, все ваши Солнцы и Светы в голове путаются!
— Но ты-то все одно Светана.
— Я-то да, хотя в Ордене иначе звали…
Сёстры болтают, одна боясь спрашивать о самом главном, другая так же суеверно помалкивая. Уходят от реки, держась за руки, следом бредёт лошадь. Покачивается в прибрежных камышах ведро.
В Зорьки пришли новости. В Залесье они придут через пару дней.
***
Молодо выглядящий мужчина сидит на берегу ручья, опоясывающего светлую рощу. Улыбается запыхавшимся прихожанам:
— Здравствуйте, добрые люди.
Встаёт, отряхивая штаны. Привычно начинает говорить, напевно и плавно. О свете, который, как очаг, дает тепло. О тьме, которая является его отражением. О добрых делах, на которые способен каждый.
Замечает, как жадно косится на другой берег ручья совсем маленькая девчушка, вздыхает про себя. Опять завтра ловить эту мелюзгу по всей роще. Глупость всё-таки получилась со светлым местом. Тогда, конечно, хотелось каждый шаг господина увековечить, а теперь иногда почти стыдно. Правда ведь как собачка бегал. Так было надо и так было правильно, но только сейчас начинаешь понимать, как это выглядело со стороны. Повзрослел, видимо, на шестом десятке лет. Или седьмом?.. А, неважно.
— Помните — в каждом из нас живет свет, и в каждом из нас живет тьма. Не отвергайте их, смело заглядывайте внутрь себя, признавайте свои ошибки. Он смог это сделать. Значит, сможете и вы.
Люди кланяются, старик со слезящимися глазами вглядывается в сплетение ветвей. Вскрикивает какая-то восторженная девушка:
— Я вижу Его, вижу!
Проповедник только качает головой. С некоторых пор он перестал оборачиваться на такие вопли.
А ведь вначале каждый раз вздрагивал.
***
— Матушка, а правда, что вы раньше были принцессой?
Немолодая, но всё ещё красивая женщина только укоризненно качает головой. Будущие светлые рыцари, пока безусые юнцы, переглядываются, пряча хитрые улыбки. Знают, безобразники, что она, как бы ни хотела забыть свои прежние жизни, не откажет в рассказе.
— Правда. Сказку про спящую деву вы знаете, нет смысла её пересказывать. И про рождение Света знаете, у нас это всё записано…
— А вы расскажите про то, как вы воевали! — встревает рыженькая, как лисичка, девушка. Матушка вздыхает.
— И это тоже есть в орденских хрониках. Не в сказках, а в былях, до которых у вас вечно руки не доходят. Ну ладно. Засыпала я пять раз, а на шестой до отмеренного мне срока началась война с Тёмным Властелином. Он захватил наши земли, убил моего отца в одном из сражений — они оба любили с передовой командовать. Я тогда уже знала, что должна уколоться о шип розы и заснуть, но мне было совсем не до мрачных предсказаний. Война шла и с Тёмным, и во дворце, где каждый пытался загрести власть, не замечая, что загребать скоро будет нечего.
Морщится, поджимает губы. Думает — тут будет не лучше, когда я умру, но тут же одергивает себя. Не зря же она этих малявок учит, справятся. Матушка заранее всех предупреждает — следующую меня не ищите, дайте пожить спокойно. Угрожает даже — мол, вспомню вас, надоед, и развалю орден к дурному року!
Надоеды тем временем возятся, не понимая, отчего она замолчала. Приходится продолжать.
— Меня спасло как раз предсказание — его знали все, и не ставили меня ни во что, ведь жить мне оставалось недолго. Так что, пока они грызлись, я управляла страной. Понимала, что мы в любом случае проиграем, но надо было продать свою свободу подороже, и при этом чтобы погибло как можно меньше мирных людей. Так себе задача для принцессы. Но я справилась. Хоть и не смогла умереть, как хотела, но ребенка ему не отдала. Письмо, жаль, не дописала, вышло непонятно, но все-таки отомстила. Ведь в первый раз Тёмного Властелина убила я!
Юные послушники замирают, как мыши под метлой, во все глаза глядя, как разглаживаются морщины на бледном лице, как вспыхивают несгибаемым пламенем глаза. И когда матушка, такая привычная, такая добрая, хоть и строгая матушка зло смеется, вздрагивают все, как один. Она даже не замечает. Медлит, говорит с чувством:
— Вот за то, что я все это вспомнила, десятикратно его ненавижу! — и только тогда улыбается, снова становясь родной и уютной. Опускает глаза к шитью. — Хотя он искупил всё, как мог. А вы, дети, не будите зверя. Устала я от него.
***
— Тятя, а ещё сказку?
Он сидит на крыльце, как обычно занятый работой. Внук висит на шее, болтая ногами и считая седые пряди в отливающих медью волосах. Младшая внучка опять кувыркнулась в корзину, но пока не решила, расплакаться или повременить. Дед мельком улыбается ей, и девочка, сунув палец в рот, зачарованно следит, как мелькают ловкие морщинистые руки, переплетая последние лозы.
— Нам бы старосту, — доносится из-за забора. Дочь, вышедшая к колодцу, щебечет, открывая калитку. Смотрит, смущенно улыбаясь: «Я знаю, ты не любишь, но не гнать же».
Паломники. Босые, грязные, в крестьянских рубахах и штанах, хотя лица тонкие, городские.
— Мы прошли весь путь от Светлой цитадели, — начинает один, худой и заросший щетиной. — Король отдал нас Ордену с тем, чтобы матушка решила, заслуживаем ли мы милости. Мы бдели у светлой рощи без отдыха, слушали наставления, говорили с проповедником. На третий день он сказал, что свет встреченных людей и тяготы пути способны разогнать любую тьму, и отпустил нас. Велел найти Светлую деревню, пройдя Его дорогой. Вот… Мы здесь.
Второй молчит, только сглатывает слюну, косясь на плещущую в ведре воду. Дочь, ойкнув, бежит в дом, приносит кружки. Наливает каждому полную. Умиленно смотрит, как люди жадно пьют, сбивчиво благодаря хозяев.
Староста откладывает корзину, встает, с усилием выпрямляя хрустнувшую спину, сразу оказавшись на голову выше гостей.
— Ладно, заходите в дом. Расскажете, что вы такого натворили, что Пай вас ко мне послал.
Магистр, недовольный молчанием, отвернулся, красиво взмахнув мантией.
— Не будет пощады и тебе. К трону его!
Заката повлекли вперёд, к двери и по коридору. Он пытался идти, чтобы не весь вес приходился на плечи, но колени подгибались от слабости. Слова, которые он не произнёс, курились в голове дымом.
Конечно, он помнил. Как ловил Героя, как пытал его, как приковывал у трона.
Вот только Закат помнил ещё, как раз за разом вроде бы уже сломленный Герой побеждал. Бывший Тёмный Властелин знал секрет, который позволял ему держаться, не отпускать ускользающий рассудок, не искать смерти.
Добро побеждает.
Добро всегда побеждает.
Сейчас Закат верил, что магистр — зло, кем бы он ни был прежде. И очень хотел увидеть, как новый Тёмный Властелин падёт. Не важно, от чьей руки.
***
Его привязали у трона, как и в прошлый раз. Ласк снял с пояса флягу, под десятками взглядов дал Закату напиться. Тёплая вода показалась сладкой, перед глазами перестали плавать темные пятна. Закат благодарно улыбнулся рыцарю, но тот только поджал губы, не перестав хмуриться. Отошел в общий ряд.
Соседи косились на нарушителя, но молчали, магистр, будто ничего не заметив, сидел на троне, барабанил пальцами по широкому подлокотнику. Светлая гвардия заняла свои места, потянулись в распахнутые двери люди, начались первые просьбы и жалобы. Кто-то вдруг передумал, отодвинулся за спины соседей, протиснулся назад, против потока. Закат видел, как бродили взгляды, поднимались на него. Испуганно соскальзывали, едва коснувшись клейма. Магистр и рыцари не обращали на это внимания и Закат вдруг понял — страх людей, пришедших просить милости света, больше не считается чем-то необычным или неправильным.
Как они смотрели, когда пленник у трона умирал? Кто толкнул его? Кто поддержал?
Вспомнился голос Светаны, Закат поспешно обвёл взглядом зал. Облегченно выдохнул, найдя девушку совсем близко, во втором ряду охраны. Она словно почувствовала его взгляд, чуть качнула головой, по губам скользнула странная улыбка. Светана высматривала кого-то среди просителей. Закат обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, чего ждала рыцарь.
Толпа заволновалась, колыхнулась, раскололась коридором. Умолк, оглянувшись, проситель, отскочил с дороги идущего. Выпрямился магистр, спросил надменно:
— Кто ты?
— Я твой бывший оруженосец, — отозвался Пай, обнажая слишком тяжелый для него рыцарский меч. — Я больше тридцати лет служу тому, кого ты приковал у трона. И я пришел, чтобы закончить дело господина.
Он пошел вперёд, магистр наклонился на троне, сверля взглядом дерзкого юнца, посмевшего угрожать ему. Закат будто окаменел, слиплись губы, не позволяя встрять, остановить, не допустить повторения сцены, случившейся много жизней назад.
Но Пай не оступился. Крепче сжал ладони на рукояти, поднялся на первую ступень трона, на вторую. Вдруг шагнул в сторону, рубанул вместо замершего магистра верёвки Заката.
Недоверчивое оцепенение слетело вмиг. Магистр вскочил, выхватил меч из ножен ближайшего гвардейца. Люди у дверей подались назад, рыцари замялись, оглядываясь друг на друга, не в силах решить, что делать.
Меч магистра взлетел над головой Заката, готовый в один миг закончить поединок, но Пай подставил свой клинок. Не удержал, но отвёл удар, и магистр с искаженным яростью лицом рубанул уже его. Пай снова вместо уворота попытался парировать, сталь вскрикнула, клинок треснул, сломался. Пай спрыгнул со ступенек, надеясь увести магистра за собой…
— Эй, лови!
Закат обернулся, неловко поймал меч всё ещё скованными руками. Улыбался безоружный Яросвет, одобрительно хлопнула его по плечу Светана. Рыцари рядом с ними раздались в стороны, решив — пусть магистр и пленный разбираются сами.
Силы возвращались толчками вместе с ударами сердца, голова чуть кружилась, но не от слабости, а от пришедшей вместе с оружием легкости. Перестали болеть плечи и ноги, будто потеряла чувствительность стёртая кандалами кожа. Это было неправильно. Это было странно. Закат уворачивался от ударов, отбивал их, раздваиваясь — одновременно спокойно, недоверчиво, осознавая — он не может сейчас так драться, не может так двигаться! И в то же время кипя от праведной ярости. Глядя на магистра сквозь алую пелену, считая шаги — вот, вот сейчас он оступится, упадет, и тогда!
Магистр покачнулся на краю ступеньки, Заката словно в спину толкнули — давай, бей! Кончик меча коснулся груди магистра, догоняя, белые одежды разошлись, обагрились кровью…
Взвизгнула сталь, Заката крутануло от силы удара. Аврора, выдернувшая магистра из-под смертельного выпада, стояла перед ним, сжимала чужой меч с такой яростью на лице, что Закат невольно попятился. Магистр, воодушевленный поддержкой, сунулся было напасть, но девушка стремительно обернулась, отбивая уже его удар. Рявкнула:
— Свет — это имя твоё, дурак!
Мечи зазвенели, столкнувшись. Магистр выплюнул, как застрявшую в горле кость:
— Чушь! В письме, что лежало в корзине…
— Я это письмо написала!
Она шагнула назад, разрывая клин. Закат за её спиной недоверчиво вглядывался в знакомое до последней черты лицо, изумлённый настолько, что почти равнодушный, веря и не в силах поверить. Сколько лет он его видел? И, привыкнув считать, что Герой красив, а сам он — нет, никогда не замечал сходства.
— Меня зовут Аврора, — выдохнула бывшая королева. — Я умирала и рождалась так много раз, но меня всегда зовут Аврора, и у меня всегда появляется этот проклятый шрам на щеке, — оглянулась, через силу улыбнулась Закату. — Его оставил мне твой отец. Тёмный Властелин.
— Ты лжешь! — магистр бросился вперед, Закат заслонил свою королеву, связал противника боем, нападая. Зло фыркнула Аврора, вклиниваясь в схватку, защищая их друг от друга. Три меча столкнулись разом, застонала сталь, сыпя искрами.
Зал кружился вокруг них, мелькало за огненно-рыжими прядями молодое лицо женщины со старыми глазами, которая вспомнила больше, чем хотела.
— Что рождается от зари утренней и живет до зари вечерней? Это не какой-то глупый символ, как ты подумал. Это просто твоё имя. Мы все — круговорот, я родила тебя, умерла, а потом ты стал отцом новой меня, — стянулись в линию губы, задрожали. — Хотя да. Я хотела, чтобы ты убил Тёмного Властелина. Но убил, а не стал таким же!
— Ну хватит. Ты тут лишняя, спящая принцесса.
Замер, не закончив атаку, магистр, осеклась на полуслове Ро. Закат, единственный, не скованный чужой магией, оглянулся.
С трона встал Левша. Спросил:
— Что ты до сих пор в кандалах ходишь?
Закат выразительно дёрнул цепь, такую толстую, что не порвал бы ни один силач. Левша поморщился:
— Ладно, сойдёт, — щелкнул пальцами.
Лопнувшие звенья раскатились по залу просыпанным горохом. Магистр, тоже освобожденный этим щелчком, качнулся, завершая нацеленный уже в пустоту удар.
— Кто ты?!
Левша захихикал.
— Я — твоя судьба. Алхимик жизней, смешал две сказки и получился Герой. Ты был прекрасной игрушкой — сам придумал себе роль, сам сыграл, сам завязал в узел. Сам нашел алтарь, даже сам воскрес! Ай молодец. Хороший мальчик.
“Хороший мальчик” замахнулся мечом, Левша хлопнул в ладоши, останавливая лезвие. Погрозил пальцем, пока Свет пытался выдернуть клинок, завязший в воздухе, как в живой плоти.
— Но-но. Никто не смеет противиться судьбе! Однако твоя матушка права. Тебе удалось. Ты сошел на чужую тропу.
Левша ухмыльнулся, шагнул на сидение трона, как на ступеньку, уселся на резной спинке. Обвёл руками зал, полный неподвижных зрителей. Казалось, даже пылинки замерли в солнечных лучах, ожидая вынесения приговора.
— Итак! — голос разнесся в тишине, точно горн. — У нас есть двое. Один из них определенно добро, и должен победить. Осталось только решить, кто?
— То есть? — искренне возмутился Свет. — Я магистр Светлого ордена!
Левша расхохотался, хлопая себя по коленям. Отсмеявшись, уточнил:
— Ну, я, вообще-то, о другом. Вот скажи, скольких ты убил? И твои рыцари? А невиновных? Вот! — назидательно поднял палец. Наклонился вдруг, подмигнул заговорщицки, — Тебе ведь понравилось пытать пленника, правда? Не отнекивайся, я видел, как ты смотрел на него, прижимая клеймо к груди! Месть так сладка, невозможно остановиться. Ты зарабатывал себе на чудо пять лет, он страдал бы в твоих подвалах куда дольше.
— Зарабатывал?! — голос Света сорвался, на его лице впервые за долгие годы появился действительно праведный гнев. — Так это ты выводил тёмных на меня? Из-за тебя умирали те, кто мне помогал?! Из-за тебя я столько лет!..
Левша развел руками с видом честного торговца, которого обвиняют в обмане:
— Считай это чудом по предоплате. Ты потом ещё долго побеждал, скажешь, нет? Даже когда от добра в тебе одно имя осталось, и то ты забыть умудрился.
Свет задохнулся от ярости, шагнул вперед, намереваясь уничтожить торговца, но налетел на невидимую стену. Отчаянно врезал по ней кулаком и тут же, охнув, отлетел к ногам Заката. Левша укоризненно покачал головой. Продолжил, будто его и не прерывали:
— С другой стороны наш Тёмный Властелин. Вот уж кто был послушной игрушкой! Старался, на дракона заработал! Потом, правда, потерял, но что ж с того. Зато вот в кошки-мышки вы поиграли славно, порадовали меня. Пришлось, конечно, тебя убить — зло ведь, зло должно пасть. Да вот только зло из тебя уже давно паршивое! — Палец обвиняюще указал на грудь Заката, точно в центр клейма. — Это что такое? Я тебе зачем возможность давал? Хоть попробовал бы толкнуть его в жаровню — и всё полилось бы, как надо!
Закат удобней перехватил меч. Рядом встал Свет, ярость всё ещё искажала красивые черты, но на врага он больше не бросался. Левша болтал, взвешивая их на весах и находя слишком лёгким то одного, то другого. Люди вокруг помочь не могли — они даже не моргали, замерев статуями. Видеть Пая, отчаянно скачущего взглядом с одного на другого, было больно. Закат снова прищурился на Левшу.
Они возрождались, хотя были людьми. Они умели творить чудеса, оплачивая их действиями в своей колее.
Левша, спрыгнувший с трона и кружащий вокруг них, как волк вокруг оленей, тоже был человеком.
Закат незаметно коснулся ладони Света. Поймал взгляд, указал глазами, надеясь, что тот поймёт.
В конце концов, они в самом деле были похожи.
Шагнул вперед.
— Перестань, — оборвал очередную тираду, начинающую отдавать безумием. — Ты всё равно можешь назначить злом любого из нас. Пусть это буду я.
Левша хлопнул в ладоши, люди, подчиненные силе воплощенной судьбы, повернулись. Закат оказался в кольце указующих перстов. Он видел, как отчаянно сопротивляются Аврора, Светана, Пай… Но не могут совладать с чужой волей.
Одним общим движением люди, ставшие куклами в руках Левши, чиркнули ладонями по горлам, вынося приговор.
И такими же куклами стали бойцы.
Колеи держали их, чавкали, засасывая. Свет бросился вперед, занося меч — медленно, изо всех сил сражаясь с самим собой. Закат чувствовал, как тело стремится под удар, но благодаря заминке сумел одним судорожным рывком увернуться, едва ли на волос разминувшись со смертью. Левша смеялся, его руки сновали в воздухе, будто плели нить. Ещё один удар, ещё один мучительно неловкий уворот. Судьба подходила ближе, дергала резче, затягивая петли так плотно, что Свет уже не мог вырваться…
Левша отвлекся лишь на миг, слишком увлекшись борьбой с нареченным добром.
Наконец, в коридоре забренчали ключами. Вошел магистр, едва скользнул взглядом по пленнику. Приказал кому-то в коридоре:
— Заносите.
Виденный во дворе юноша показался в проёме, пятясь по-рачьи. Споткнулся о кувшин, который магистр переступил, не заметив, ойкнул, уронив что-то. Оглянулся, налетел на испепеляющий взгляд. Сбивчиво извиняясь, помчался за укатившимся в угол кувшином, подобрал хлеб. Замер, не зная, куда их девать. Закат кивнул на тюфяк рядом с собой, юноша, испуганно косясь поровну на пленника и магистра, пристроил всё в уголок, поспешил к двери. Вместе с другом, державшим с той стороны, втащил в камеру огромную решётку. Снова выскочили в коридор, едва не столкнувшись в дверях, приволокли жаровню. Закат поджал ноги, чтобы на них не наступили, и получил ещё порцию беспокойных переглядываний.
Оставалось только надеяться, что пытать его будут не эти дети.
Магистр щурился, явно в бешенстве. Едва всё было сделано, махнул рукой:
— Благодарю. Свободны.
Оруженосцы вымелись из камеры быстрее ветра. Магистр сердито выдохнул, покачал было головой, но одного взгляда на пленника ему хватило, чтобы повеселеть.
— Знаешь, я понял, почему ты всегда пытал меня лично, — он тронул рукоять, торчащую из жаровни, улыбнулся Закату. — Люди, даже самые лучшие, слабы. Они пострадали от сил тьмы, но не могут быть тверды, свершая справедливую месть.
Магистр поманил Заката пальцем, а когда тот не двинулся с места, подошел сам, вздернул за воротник. Прижал спиной к решётке, распустил пояс, стащил рубашку.
Закат отстраненно думал, что может попробовать оттолкнуть его. Вот так — и магистр споткнётся, ударится виском о край жаровни, упадёт. Сверху посыплются угли… Чуть шевельнулся, преодолевая боль, но понял, не успев попытаться — не выйдет. Он думал так, будто всё ещё полон сил, а на самом деле даже стоял только благодаря тому, что его держали.
— Я мечтал поквитаться с тобой долгие годы, — горло Заката перехватил ремень, не позволяя сползти на пол. Магистр быстро и удивительно ловко привязал пленника, накрепко, не пошевелиться. — Ради своих рыцарей я готов был разделить с ними сладость победы, но они не справились со своей светлой миссией. Один ходит и молится, двое сбежали. Даже Огнеслава, с её стальным стержнем, усомнилась!
Магистр отошел, любуясь своей работой. Закат молчал. Явь слишком плотно смешивалась с недавним сном, чтобы можно было поверить, что всё это происходит на самом деле.
— Глупо ставить на тебя метку света, — магистр снова в притворной задумчивости коснулся рукояти разогревающегося клейма. — Даже наш огонь не очистит источник зла. Пусть лучше каждый видит, кто ты.
Закат смотрел, как из углей поднимается добела раскаленная зубчатая корона, как приближается к его коже так близко, что обжигает, даже не касаясь. Сморгнул. Перевёл взгляд на магистра — слишком удивлённый, чтобы на самом деле испугаться.
— Ты хочешь клеймить меня… Так же? Таким же клеймом? Ты не видел моей короны сотню лет, как ты смог повторить её так точно?..
Улыбка магистра дрогнула, меняясь, перетекая в кривую ухмылку.
Мир вспыхнул, занявшись в груди, вмиг сожжённый дотла, до мерцающей искрами тьмы перед глазами. Закат услышал пронзительный крик и только потом понял, что кричит он сам.
Больно уже не было. Клеймо оторвалось от кожи, замершее сердце трепыхнулось в клетке рёбер, зашлось частыми тяжёлыми ударами, подступая к горлу. Закат вдохнул, треснула чёрная корка ожога, пролилась кровью, будто слезами.
Невольно шевельнулась рука… Упала бессильно. Хотелось дотянуться, отодвинуть полу золотой и белой одежды, обнажить грудь. Взглянуть, проверить — спустя почти две сотни лет и много жизней ожог, конечно, сошел, но всё равно… Как человек, когда-то носивший клеймо, мог поставить его на чужую кожу?
Магистр ухмылялся пугающе удовлетворенно.
— Теперь ты никого не обманешь, Тёмный. Ты зло, и злом остаёшься!
Закат неловко склонил голову к плечу, насколько позволил ремень. Зрение подводило, тело начала колотить дрожь. Фигура магистра размывалась, становилась сквозной дырой в тёмных стенах подземелья. Сухое горло не позволяло протолкнуть сквозь него приходящие слова.
«В самом деле? Ты действительно так считаешь? Ты, палач, принуждающий других мучить пленника, а теперь мучающий его сам?
Кто же тогда ты?»
***
— Он собирает людей, называет их светлыми рыцарями, — докладывает запыхавшийся гонец. Втягивает голову в плечи, боясь, что ярость господина падет на дурного вестника, но Тёмный Властелин, стоящий у окна, только кивает. Жестом отсылает ошалевшего от такой удачи гонца, смотрит задумчиво за горизонт, туда, где стоит Светокамень и, судя по всему, алтарь врага.
Найти его Тёмный Властелин не может — уже пробовал, но судьба защищает избранника.
Герой побеждает раз за разом. Восстанавливать свою власть на землях легко, воскрешение требует всего нескольких дней, а его Светлый враг, победив, покидает Черный замок… Чтобы вернуться снова.
Иногда Герой умирает.
Теперь — лишь иногда.
Тёмный Властелин думает, что может вновь сжать хватку на горле людей. Тогда Светлый будет умирать чаще — даже не от рук гвардии или его самого, но просто от голода, когда перед ним не откроется ни одна дверь. Всего-то несколько показательных казней, десяток суровых допросов…
Он может.
Хочет ли?
***
— Я вызываю тебя на бой!
Гвардейцы окружают прорвавшуюся в замок группу в светлых одеждах, всего одно слово — и наглецы будут убиты, но Тёмный Властелин поднимает руку, останавливая своих слуг. Усмехаясь, снимает плащ, помедлив, накидывает на спинку трона, как на вешалку. Обнажает меч.
— Один на один, Светлый. Как всегда.
Как всегда.
Они оба понимают, кто победит, но в глазах Героя ни проблеска того удивления, с которым смотрит гвардия.
Тёмный Властелин отбивает первый выпад, нападает сам. Он почти уверен, что снова умрёт, он знает — ему не переиграть судьбу. Конечно, он не сдаётся без боя, но…
Разве он не сдался в тот миг, когда принял вызов?
Сталкивается сталь, в ее звоне и шорохе одежд чудится вопрос: «Зачем тебе умирать, Тёмный?»
Не успевая отразить смертельный удар, он только усмехается, не чувствуя даже досады.
А зачем ему жить?
***
Закат не помнил, кто срезал верёвки. Разум словно сгорел вместе с кожей на груди, припорошился пеплом. Прошлое сплеталось с настоящим, лишь изредка вспышками возвращались ощущения, звуки, картины: кто-то поил его, придерживая голову, кто-то, кажется, трогал клеймо. Куда-то вели, и резал глаза яркий свет, отражающийся от белого мраморного пола. Кто-то, смеясь, толкнул в грудь, кто-то подхватил сзади, не дав упасть. Зло кричал магистр, огрызалась Светана. Первым четким образом после клейма стал оникс, качающийся перед лицом. Впервые за долгое время отчетливо прозвучали слова:
— Через два дня он снова будет прикован у трона. Сделайте так, чтобы он при этом не сдох.
На незнакомых лицах даже сквозь туманящую зрение пелену читалось неодобрение пополам со страхом. Закат слабо улыбнулся — Тёмный Властелин тоже не раз давал своим лекарям невыполнимые задачи. Рука магистра коснулась щеки, соскользнула на горло.
— Не надейся сбежать от меня, Тёмный. Я еще не расплатился с тобой по всем счетам.
Закат едва заметно качнул головой, зная — даже если магистр не увидит движения, то почувствует его ладонью. Выдохнул чуть слышно:
— Я пришел не для того, чтобы бежать.
И улыбнулся шире, когда рука, уже надавившая так сильно, что едва не ломала гортань, отдернулась, словно обжегшись.
Он знал, что прав. И знал, что магистр, пусть и не верит пока, знает это тоже.
***
В следующий раз Закат очнулся ночью, на тюфяке в своей камере. Что-то заслонило свет, по полу застучали мелкие камушки. Луна посеребрила лысую макушку человека, легшего на землю перед окном темницы.
— Привет, Тёмный. А я говорил, зря ты сходишь с тропы.
Закат медленно, неведомо как находя в себе силы, поднялся на четвереньки. Подполз к стене, встал, держась за неё, просунул руки сквозь решетку. Вцепился в ворот улыбающегося Левши.
— Ты…
— Ну я, — откровенно издевался тот. — И что? Что ты мне сделаешь? Тебя ведь уже не Тёмным, тебя Светлым впору называть.
Легонько щелкнул по дрожащим пальцам, заставляя Заката разжать хватку. Тот уткнулся лбом в камни, потративший на рывок к окну всё, что подарили ему лекари. Левша пошевелился, голову Заката вдруг обхватили сильные руки.
— Посмотри мне в глаза, — жестко потребовал торговец судьбами. Закат равнодушно посмотрел. Глаза у того, вопреки ожиданию, оказались совсем обычные. Черные, как у него самого.
— У тебя они теперь карие, — сообщил, будто выругался, Левша. — Ладно, мальчик. Я согласен на ваш обмен. Иначе это станет слишком скучной игрой.
Закат сполз на пол, едва его отпустили. Ноги не держали, голова отчаянно кружилась, слова Левши были непонятны, но важным казалось не это. Он вдруг подумал, что это может быть последняя возможность спросить. Завозился, поднимая лицо к посветлевшему окну. Торговец, снова продавший неизвестно что и неизвестно за какую цену, уже собирался уходить.
— Постой… Как меня звали? — вопрос вышел не громче шепота, Закат был почти уверен, что его не услышат. Но его захотели услышать. Засмеялся Левша.
— Закатом и звали. А ты думаешь, случайное имя позволило бы тебе сбежать от подаренной мной судьбы? Повезло тебе, Светлый. Ещё как повезло.
Левша исчез, растворился в темном дворе, а Закат сидел, не в силах оторвать взгляд от окна. Мелькали вспышками образы, старые, которые не мог помнить даже оникс — потому что тогда ещё не висел на его груди. Мать, протягивающая руки, странно большой дом. Мастерски вырезанные из дерева игрушки. Улыбка на худом, усталом лице, палец, указывающий на солнце, опускающееся за лес.
— Смотри, маленький, это закат. Красиво, правда? Прямо как ты.
Он закрыл глаза, уткнувшись лицом в ладони. Его трясло, но уже не от лихорадки. Одно случайное совпадение. Все это из-за одного случайного совпадения. Стоя у алтаря посреди леса он мог назваться камнем, листом, корнем или ручьем. Но назвался Закатом, просто так, не зная, почему.
Всего этого могло не быть…
Или же сказки Левши — еще не вся судьба?
***
Предутреннюю темноту разорвал свет факелов, его вздёрнули на ноги. Рыцарь слева так стиснул плечо, что перехватило дыхание, Закат повис на нем, цепляясь за пляшущий перед глазами свет, стараясь не соскользнуть в забытье.
Второй был намного осторожней. Резко сказал что-то товарищу, тот, хмыкнув, ослабил хватку.
Заката развернули к уже стоящему в дверях магистру. Правый рыцарь наклонился к нему, тихо сказал что-то. Встретив яростный взгляд, опустил глаза, но явно остался при своем мнении. Закат с трудом обернулся, вглядывась в темноту, вздрогнул, узнав Ласка. За прошедшие дни безусое лицо рыцаря осунулось, посерьёзнело, добавив мальчишке лет пять возраста.
Почему он не ушел? Зачем испытывает судьбу, пытаясь заступиться за пленника?
Закат уронил голову. Стоять на ногах было невыносимо трудно.
— Помнишь, ты никогда не давал мне пощады? — Чужой голос ожег пощечиной. Ответ взвился в голове облаком пепла… Осел. Не было сил отвечать. Не было смысла.
Утро Закат встретил в камере, сидя у стены. Рассматривал вышивку на подоле рубахи, скользил пальцами по линии стежков, угадывая, как пролегал их путь.
Вот здесь проезжали город, телегу трясло и Пай, прикусив губу, раз за разом пытался попасть в намеченную линию. Здесь кончились нитки, новый моток купили в ближайшем селе, поэтому цвет немного другой. Закат представлял, как Светозар, Дичка и Пай останавливались в деревнях, предлагали помощь, делили на троих сараи и сеновалы. Спали в обнимку, чтобы не замёрзнуть, потом добыли одеяло… Или просто не забыли взять его в Залесье? Может, телега с самого начала ломилась от припасов, и вовсе не нужно было останавливаться каждый день. Они ехали упрямо и упорно, колеса мерили дорогу. Наверняка заблудились пару раз, иначе нагнали бы его намного раньше. Заплутав в трёх соснах, долго не могли выбраться; сердилась Дичка, удивлялся Светозар, молча хмурился Пай.
Он ведь знал о колее. Неужели не догадался, что мешает им догнать ушедшего?
Закат сполз ниже на тюфяк, поднял лицо к серому окошку.
Почему должен был догадаться Пай, если он сам, три столетия живший в колее, не понял?
И до сих пор не понимал. Тогда, в подземельях, злая тропка раскатилась перед ним от края до края, так, что поверил сразу. Сейчас снова сомневался, не почудилось ли? Ну как плен может быть частью судьбы Тёмного Властелина?
Заскрежетала по полу дверь, Закат поднялся навстречу рыцарям.
Не то чтобы он совсем не боялся будущих мук. Просто колея, незнакомая и непонятная, но определенная от начала до конца, пугала намного сильнее.
***
Похоже, раньше в Светлой цитадели не было пыточной. Во всяком случае, комната, в которую привели Заката, больше напоминала заброшенную караулку. Для магистра здесь поставили высокое резное кресло, для пленника приготовили мотки веревки и что-то в лежащем на полу мешке. Палачом должна была стать женщина, та самая, которая два дня назад тренировала юнцов во дворе, а позже отвязывала Заката от столба. Её красивое, молодое совсем лицо пересекал длинный шрам, в толстой косе русые пряди чередовались с седыми.
Закат отвернулся. Женщина смотрела с обжигающей ненавистью.
— Я хочу познакомить тебя с Огнеславой, — магистр кивком отослал сопровождающих рыцарей, женщина стащила с Заката рубашку, заставила перевести за спину скованные руки. Туго, до боли стянула локти верёвкой, связала ноги.
— Ведомая светом, — продолжал магистр, — эта прекрасная дева отправилась в путь в одном далеком селе, чтобы присоединиться к нашему ордену.
Закат следил, как Огнеслава привязывала тянущийся от щиколоток конец к мешку на полу. Понимал — может, у магистра и нет приспособлений для пыток, но он прекрасно обходится без них. Например, это сочетание пары верёвок, груза и балки над головой заменит дыбу. Знал, что после такой пытки руки его станут бесполезны, и, когда Огнеслава потянула за спускающуюся с потолка верёвку, не смог сдержать страх, наклонился, пытаясь хоть немного отсрочить неизбежное.
Вряд ли магистр окажет своему врагу милость и велит вправить вырванные суставы. Ему даже воспалённые раны не собирались обрабатывать.
— Но прекрасной деве опасно путешествовать в одиночку, — с наигранной скорбью говорил магистр. — Ведь тьму ещё только предстоит одолеть, и дороги полнятся твоими слугами.
— У меня уже много лет нет слуг, — возразил Закат. Конечно, магистру было плевать, а вот Огнеславе…
Сильный рывок поднял его в воздух, заставил подавиться словами.
— Пока ты не побеждён, многие служат тьме, — отрезал магистр. Продолжил, словно его не прерывали: — И когда Огнеслава проезжала через город, люди, склонившиеся ко злу, напали на неё.
Боль ещё можно было терпеть, сил хватало, чтобы сопротивляться, удерживая свой вес, но Закат понимал, что это ненадолго. Раскрасневшаяся Огнеслава хмурилась, налегая на верёвку. Вряд ли она хотела, чтобы о ней говорили вот так.
— Воистину только тёмные твари могли надругаться над светлой невинностью! И даже этого им показалось мало. Они захотели оставить красавицу себе.
Закат скрипнул зубами, когда от пола оторвался тяжёлый мешок, привязанный к ногам. Боль вгрызалась в плечи, даже дышать стало тяжело. Огнеслава закрепила верёвку, подошла к грузу, положила на него широкую ладонь. Магистр, подавшись вперёд и жадно пожирая глазами пленника, рассказывал её историю:
— Однако наша прекрасная рыцарь сумела сохранить веру в свет. Спустя шесть лун плена, подкараулив своих врагов, Огнеслава одолела их. Она убила всех, хотя один из них и тяжело ранил её, навсегда лишив былой красоты.
Сквозь тянущую боль Закат смотрел на русую макушку девушки. Вспомнилась вдруг другая, тоже из дальней деревни, с такой же толстой косой и упрямым лицом. Он видел Стояну лишь раз, зато её мать встречал каждый день и мог представить старостиху Залесья моложе на тридцать лет. Эта девушка, названная орденом Огнеславой, отличалась от неё не больше, чем яблоко, сорванное с соседней ветки, и было отчаянно жаль, что шрам изменил не столько её лицо, сколько сердце. Что он для неё так много значит.
— Ты всё ещё очень красива, — тихо сказал Закат, не зная, как ещё объяснить, что чувствует. Она опешила на миг, вскинула голову, проступило на лице давно похороненное в глубине страдание.
Ему показалось, тело вот-вот разорвётся надвое, как перетянутая струна. Вывернулись над головой руки, от боли перехватило дыхание. Это не было похоже на размеренные удары плети, здесь мука становилась страшней с каждым мгновением, и даже когда Огнеслава отпустила мешок, чтобы перехватить поудобней, стало только хуже. Закат едва успел глотнуть воздуха, понял, что всё-таки закричит, и не смог заставить себя стиснуть зубы.
Он очнулся, когда его опускали на пол. Довольно щурился магистр, наконец-то вырвавший у пленника крик, тяжело дышала палач. Закат не устоял на ногах, но от него этого и не ждали, Огнеслава медленно отпускала верёвку, пока он не сел на пол, придержала, развязала руки. Те повисли плетьми. Закату почудились слёзы в глазах девушки, он попытался сказать — ты ни в чем не виновата… Но из горла вырвался только хрип. Поэтому вместо слов, сквозь боль, сквозь собственный заволокший зрение туман, он улыбнулся ей.
Магистр поджал губы, вышел, коротко распорядившись:
— В камеру его.
Огнеслава вместо выполнения приказа наклонилась над Закатом, взяла за запястья. Уперлась коленом в грудь и с силой дернула.
Ему показалось, он снова на миг потерял сознание от боли, но всё равно был благодарен: ведь хотя боль простреливала от плеч до кончиков пальцев, Закат чувствовал, что снова может шевелить руками.
— Спасибо, — беззвучно прошептал он. Огнеслава молча накинула ему через голову рубашку, перевязала поясом. Схватив за воротник, поволокла, не пытаясь заставить встать.
Она дотащила его до камеры и ушла, даже не заперев. Вернулась быстро, подняла ему голову, грубо прижала к губам тёплый край кружки. Напоила, однако, аккуратно, не позволяя захлебываться. Саднящее горло немного отпустило. Огнеслава накормила Заката жидкой, потрясающе вкусной подслащенной кашей. Он догадался, что она принесла еду с рыцарской кухни, улыбнулся благодарно. Она резко отвернулась. Впервые заговорила:
— Ты унижался ради спасения Залесья, а я отплатила тебе этим. Прекрати улыбаться.
— Светана, — еле слышно позвал Закат, не в силах согнать радость с лица. Хотелось сказать, что дома всё в порядке, что Горляна за неё волнуется и ждёт письма. Что шрам её совсем не портит, и она могла бы съездить к родителям.
На это уже не было сил. Он закрыл глаза, не то погружаясь в беспамятство, не то засыпая. Почувствовал ещё, как Светана коснулась его лба губами, донеслись слова Залесинской клятвы-извинения:
— Прости. Мне не расплатиться.
Закат беспокойно дёрнулся — не надо, ты и без того сделала слишком много, тебя за одну эту кашу могут изгнать! Но провалился в сон.
***
Шестой день шестой луны, последний ритуал. Поединок с куда более сильным противником, идеальное завершение оборота, начинающегося с простой смерти от ритуального ножа. Люди во всех землях сейчас тянут жребий, облизывают пересохшие губы. Продолжают отчаянно надеяться, даже сжимая в потных ладонях оружие — вдруг повезёт?
Здесь, в Черном замке, жребий не нужен. Жертва давно известна.
На мраморные плиты тронного зала падает меч — такой ржавый и грязный, будто пять лет пролежал без дела.
— Ну же! Поднимай. Меч под стать воину!
Герой и правда выглядит не лучше клинка — измождённый, в синяках и ссадинах, с мешаниной шрамов и свежих ран на спине и груди. Но меч берет, сверкают непреклонно голубые глаза, огонь в которых не погас за все годы плена. Становится в боевую стойку. Картину портит лишь неловкое покачивание кончика клинка, выдающее, как тяжело истерзанному пленнику держаться на ногах.
Тёмный Властелин смеется, медленно сходит с трона. Красиво расстегивает фибулу плаща, позволяя тяжёлой ткани растечься по полу чернильной кляксой. Обнажает свой клинок — сияющий, острый как бритва.
Он играет с пленником, как кот с мышью. Обходит, стремится измотать обманными выпадами и финтами. То и дело достает кончиком клинка — не опасно, но унизительно. Герой не парирует, зная, что не сможет удержать вражеский клинок. Уворачивается скупо, не тратя лишних сил. Позволяет себя ранить, когда знает, что удар не нанесет большого урона.
Он не может выиграть бой. Он должен сделать это, несмотря ни на что.
И чудо случается: Тёмный Властелин, кружа вокруг жертвы, наступает на собственный плащ, поскальзывается, теряет равновесие всего на миг…
Этого достаточно.
Герой врезается в него пущенной стрелой — даже если сломается от удара, убить успеет.
Меч входит меж пластин доспеха, в щель не толще волоса.
Герой медленно поднимается с колен, на которые бросил его рывок. Не до конца веря в успех, вытягивает клинок из тела поверженного врага. Воздевает над головой, чувствуя толчками возвращающиеся силы, приходящие в такт хлопкам, звучащим на грани между тишиной и биением крови в ушах.
На лице умершего зла маска изумления. Герой покидает замок, и никто из тёмной свиты не пытается его остановить.
Сказка разыграна.
Сказка готовится начаться заново — во второй из будущего множества раз.
***
Просыпаться было тяжело. Всё тело ныло, каждая жилка кричала, умоляя о покое. Хотелось свернуться клубком, словно избитый пес, и просто спать. Вечно, до конца времен.
Закат всё-таки заставил себя разлепить веки. Кто-то ходил по коридору за дверью камеры, видимо, снова за ним. Неужели он спал весь день и новая пытка будет уже сейчас?..
Попытался опереться на руки и едва не взвыл: плечи напомнили о вчерашней дыбе. Лежал, думая, как хотя бы сесть, чтобы рыцари не тащили его волоком. Рывком подтянул к груди ноги, скрипнул зубами, когда живот вдруг решил напомнить о полученных синяках. Перекатился за счет веса, благодарно вспомнив мазь и Солнцеяра — спина почти не болела. С трудом развернулся, оперся о стену, глядя на дверь камеры и безучастно ожидая, когда она распахнется. На пороге стоял кувшин, накрытый краюхой хлеба. Мутило от одного их вида.
— Закат? Эй, Закат!
Он попытался встряхнуться, но не смог. Стены тоннеля закачались, он сполз на камни.
Слишком долгий путь. Слишком слабое тело.
Колея изогнулась горбом, сбрасывая едва не ускользнувшего от неё человека обратно на дно.
Чужая колея.
— Где она? — Тёмный Властелин распахивает двери башни, обгоняя лекаря. Его не было в замке больше четверти луны, во время которой королева разрешилась от бремени и, как ни странно, выжила. — Я хочу увидеть…
Он умолкает, осекшись. На полу возле узкого башенного окна сидит королева, коса отрезана у самой шеи, пряди растрепанных рыжих волос скрывают лицо, прячут оставленный им тонкий шрам. Осколки перевёрнутой чернильницы блестят в тёмной луже, покрывают листы дорогой бумаги. Королева смеется безумно, почти как когда очнулась на его алтаре. Выталкивает между всхлипами и взрывами хохота:
— Не выйдет, Тёмный. Не выйдет.
Он кидается к окну, отталкивая её, хватает свитый из длинных волос, простыней и одежды канат, тащит обратно. Но внизу лишь пара пустых свободных петель. Тёмный Властелин воет обезумевшим зверем, впервые узнавая, какого это — сожалеть и лишаться чего-то. Он бежит вниз, к мосту над рекой, по которой сейчас уплывает колыбель с его ребёнком.
Теперь он знал, что пытался вернуть, для чего боролся с течением. И обессилевшая, недавно родившая королева сумела спуститься со своей башни, добраться до него, неведомо где и как раздобыв меч. Сумела убить того, кто обещал превратить в нескончаемую муку не только её жизнь, но и жизнь младенца.
— Эй-эй, вот сейчас совсем не время помирать! Просыпайся давай!
Его похлопали по щекам, усадили. Закат открыл глаза. Посмотрел в нависшее над ним узкое лицо, на сбегающие огненными ручейками волосы. Протянул руку, отодвинул вечно скрывающие черты пряди, коснулся тонкого шрама на щеке Ро. Та недовольно мотнула головой, отодвигаясь.
— Раз проснулся, вставай давай! Как будто у нас много времени.
Закат молчал. Он не мог поверить в то, что видел, и не мог понять, как не замечал раньше.
— Аврора?..
Девушка нахмурилась.
— Я Ро, а не это длинное непотребство. Откуда ты вообще узнал?.. А, да и какая разница!
Разница была, но Закат промолчал. Она, наверное, его не помнила, а он боялся ей говорить. Боялся, что, узнав правду, Ро покинет его.
Это было неправильно, он понимал, но решил, что признается позже.
Что она была его королевой. Что сказки о спящей принцессе — сказки о ней самой.
Что она, должно быть, его дочь. Вернее, далёкий-далёкий потомок его дочери, рождавшейся раз за разом. Так же, как рождался светлый оруженосец Пай, которого Герой, очевидно, тоже не просто подобрал, а воскресил на своем алтаре.
Закату почудился хриплый смех, он оглянулся, почти уверенный, что сейчас увидит Левшу, но вместо этого с потолка посыпались мелкие камни, над головой загрохотало. Его дёрнули за руки, пытаясь протащить сквозь осыпающийся свод, но усталое тело подвело. Он споткнулся, полетел на пол, едва успев оттолкнуть Ро, откатился от падающих балок…
Грохот стих, только шуршала в темноте земля. Страх обрушился тяжестью большей, чем камни, Закат бросился вперед, налетел на завал, сплошной, от пола до потолка. Вцепился в какой-то камень, отбросил его назад, начал отгребать землю, с замирающим сердцем понимая — он вряд ли сможет им помочь. Колея не отпускает его, страшная незнакомая колея, требующая остаться в подземельях. Бывший Тёмный Властелин снова просто игрушка в чужих руках, и судьба никому не позволит сломать игру.
Он вдруг понял, что видит свои дрожащие руки. Непроглядная тьма подземелья рассеялась, откуда-то сверху струился неверный факельный свет. Боясь на что-то надеяться, Закат пополз вверх по осыпи, нашел окошко под самым потолком, у опасно накренившейся балки. Услышал испуганный голос Пая:
— Господин? Где вы, господин?
Едва не рассмеялся от счастья, мысленно благодаря свою проклятую судьбу. Отозвался:
— Здесь, — протянул руку к свету. Её тут же схватили, кто-то потянул, рявкнула Ро:
— Куда?! Сквозь эту дырку разве что крыса протиснется! Ну-ка убери лапу.
Закат послушался, заглянул в отдушину. С той стороны коридора бывший потолок стал полом, столпились у лаза Светозар, Ро и Пай. Все, к счастью, невредимые.
— Мы сейчас разберём завал, — в словах Светозара сквозила неуверенность, да и сам Закат понимал — копать здесь долго. Ему вдруг почудились голоса за спиной, он обернулся, прислушался.
Похоже, не только Светозар гулял по подвалам Цитадели.
— Уходите. Пожалуйста. Здесь скоро будет погоня.
Они всё равно попытались отгрести несколько камней, Закат перехватил руки Пая.
— Вы не успеете — ни разобрать завал, ни обойти его. Если вас поймают, нас в темнице станет четверо, а я хочу умереть один. Пожалуйста.
Скривилось словно в гримасе боли лицо Светозара, донесся глухой звук удара — кто-то ударил в стену кулаком. Закат помедлил. Позвал:
— Аврора…
Девушка подвинулась ближе, приникла к окошку. Протянула руку, коснулась его лица. Прошептала горячо:
— Я вернусь. Я тебя спасу, потому что ты никакого права не имеешь…
— Ты была спящей принцессой, — не слушая, перебил Закат. Ладонь, гладившая его по щеке, замерла. Он сжал её в горсти. — И это я прервал твою сказку. Я заставил тебя стать моей женой. Ты ненавидела меня, ты очень страдала тогда. Пожалуйста, позволь мне искупить свою вину.
По стенам побежали отсветы факелов, Закат отстранился от неподвижной Авроры, сполз с осыпи. Пошел назад, навстречу погоне. Отчаянно болело в груди, будто он сорвал корку с почти зажившей раны.
Зато теперь она никогда не вернётся за ним. Будет жить. Слава проклятой его судьбе.
Отправленный в погоню отряд рыцарей на миг опешил, увидев, как спокойно идет к ним сбежавший пленник. Быстро очнулись, выставили мечи, окружили.
— Сдавайся!
Закат поднял руки, останавливаясь. К нему опасливо приблизились, схватили за цепь, скрутили запястья веревкой — криво и поспешно, но надёжно. Придержали за плечи, когда старший в отряде, отводя душу, ткнул пленника кулаком под рёбра.
— Обыскать здесь всё! Его с конвоем назад. Никто не сбежит от праведного суда!
Закат хмыкнул, заработав ещё один пинок. Вряд ли рыцари сумеют быстро разобрать завал — даже ради праведного суда.
Конвоирам выдали факелы, Заката толкнули вперёд.
— Иди!
Он пошел. Возможно, он мог бы сбежать даже сейчас. Возможно, он мог нарочно сбиться с пути — рыцари ни разу не приказывали ему, куда свернуть. Впрочем, он и не ошибался. Зачем?
Справа что-то зашуршало, Заката схватили за плечо, останавливая.
— Твои дружки? — насмешливо спросил смутно знакомый рыцарь, поднимая забрало. Прошел чуть в сторону по коридору, светя факелом. Велел напарнику: — Веди его дальше, а я тут осмотрюсь.
Второй кивнул, указал факелом — двигай, мол. Закат пошел дальше. Он знал, что здесь Светозар и остальные оказаться не могли, так что не беспокоился. А вот оставшийся конвоир вёл себя странно — слышно было, как он то и дело сбивался с шага, словно вздрагивая от каждого движения пленника. Когда Закат не заметил нужный поворот, рыцарь прошел за ним ещё с десяток шагов, прежде чем хлопнул по плечу — не рукой, а мечом плашмя. Закат оглянулся. Спросил напрямик:
— Ты меня боишься?
Рыцарь только ткнул в сторону нужной развилки. Закат снова пошел первым, прислушиваясь. Вроде бы среди рыцарей не было трусов — во всяком случае, не таких, которые боялись бы безоружного пленника. Тогда…
— Я тебя знаю?
Спину кольнуло острие меча, Закат склонил голову, чуть ускорив шаг. Идти им всё равно было ещё далеко.
Не так уж много рыцарей видели его до Цитадели, и, тем более, могли узнать. Этот под доспехом был худ и невысок, так что…
— Ты — Яросвет. Поэтому ты боишься.
Сзади споткнулись, Закат обернулся. Потянулся связанными руками к шлему рыцаря, отщелкнул крючок. Тот даже не попытался помешать, только отшатнулся к стене, будто забыв о мече в руке. Забрало качнулось, открывая юное лицо, сейчас отнюдь не такое гордое, как пару лун или пару дней назад.
Закат смотрел на него, пытаясь понять, почему не чувствует злости. Это ведь тот человек, из-за которого его узнали. Гонец и соглядатай света. Пробрался в избу лекарки, чтобы найти колдовские травы. Один из рыцарей, поджегших дом Светозара.
Мальчишка, испуганный настолько, что даже не пытается защититься.
Закат отвернулся.
— Мне некуда бежать. Мы уже слишком близко к Цитадели. Так что идём.
Яросвет шумно вздохнул, почти всхлипнул. Звякнуло забрало, спины невесомо коснулась рука, не толкая, только обозначая — я готов, иди.
Однако вскоре уже рыцарь нарушил тишину:
— Я очень глупо подставился. Почему ты меня не убил?
— Не хочу, — пожал плечами Закат. — Ты не лучше и не хуже других. Делаешь то, чему тебя научили. Стараешься… Даже если я тебя убью — ничего не изменится.
— Ты хочешь убить магистра? Как медведя?..
У него был странный тон, настороженный и восхищенный одновременно. Если бы Закат не видел, как только что был испуган рыцарь, не поверил бы своим ушам. Решил бы, что это ловушка. А так только признался:
— Я об этом не думал. Я просто пришел обменять себя на Аврору.
— Не может быть! — фыркнули сзади. — Ты же не дурак. Ты что, решил, что тебя пощадят?
— Нет, — он покачал головой. — У магистра не было причин меня отпускать. Я помню, что делал с ним, когда он был Героем, а я — Тёмным Властелином. И я ещё помню, что такое месть.
Подумалось — зато Герою в голову бы не пришло подобное. Тогда он мести не понимал.
Что ж, всё меняется.
— Бред какой-то, — вздохнул за спиной Яросвет. Умолк, прислушиваясь.
До камер оставалось полтора десятка шагов, а магистра уже было слышно.
— Как вы могли его упустить?!
Что-то разбилось, Яросвет невольно замедлил шаг.
— Вы охраняли единственного пленника! Вдвоём! И вы! Его! Упустили!
Закат вошел в камеру. На нём скрестилось три взгляда, магистр медленно поставил на стол кружку. Осколки её товарки покрывали лавку и головы охранников, видимо, разбившись о стену над ними. Из-за Заката неуверенно выступил Яросвет, не зная, получит он награду или попадёт под горячую руку.
— Мы его поймали, — сообщил очевидное. — В тоннелях, как вы и говорили.
Магистр взмахом руки отпустил провинившихся, прошёлся вдоль стены, медленно успокаиваясь.
— Он был один?
— Да, светлый магистр, — почтительно отозвался Яросвет.
— Вздор! — снова вспылил тот. — Он не мог сбежать в одиночку!
— Но сбежал, — улыбнулся Закат. — Вы никого не найдёте в подземельях.
— И как же ты открыл замки?! Усыпил охрану? Новую рубашку достал?
— Магией, — огрызнулся Закат. К счастью, ему, в отличии от Героя, враньё не казалось чем-то неправильным.
— Ты считаешь меня дураком? — магистр схватил пленника за грудки, притянул к себе. — Даже я знаю, что магии нет больше ста лет!
— Но ты же утверждаешь, что я, безвылазно сидя в своём разрушающемся замке больше ста лет, распространяю в мире тьму, — возразил Закат. — В том числе на твоих светлых землях.
Магистр отшвырнул его с такой силой, что Закат споткнулся о лавку, на которой недавно сидела охрана, успел чуть повернуться, чтобы влететь в стену плечом, а не затылком. Магистр подскочил, замахнулся уже ударить… Опустил руку, разминая зудящий напряжением кулак. Махнул старающемуся стать понезаметней Яросвету:
— Увести. Всё равно от него не будет толка, — не выдержал, схватил встающего за воротник. — Ты ещё пожалеешь об этой попытке побега. Если ты думал, что плеть — это худшее, что я могу с тобой сделать, уверяю, ты заблуждался!
— Мне пришло очень интересное донесение. По словам моей разведки, ты провёл ночь на постоялом дворе «Очаг» в городе Лесовысь.
Растянутый между двумя столбами человек вздрагивает, скрипят натянутые цепи. Во время экзекуции он только жмурился, кусая губы, и Тёмный Властелин усмехается, видя в этом вечно твердом взгляде отчаяние. Тянет довольно:
— Что ж, разбираться с укрывателями моя стража умеет… Или, быть может, ты обманом проник в их дом?
Глаза пленника блестят, лицо кривится в муке. Тёмный Властелин любуется этой пыткой — лучшей из всех. Для Героя, справедливого, светлого, невыносимо как лгать, так и знать, что из-за него погибнут невинные люди. Два железных прута лежат в жаровне, пленнику остаётся только решить, который из них он сам, добровольно возьмёт в руки. Какое из двух страданий будет жечь его изнутри верней, чем приложенное к коже клеймо.
Для его мучителя нет никакой разницы. Если Тёмный Властелин захочет — он в любом случае сможет притащить сюда этих людей и хоть кожу с них содрать на глазах у дерзкого, посмевшего восстать против него.
Они оба это знают.
Было тошно. Заката качало, и он позволил себе просто перестать держать равновесие, упасть на колени перед магистром. Замер, всё ещё глядя в глаза, полыхнувшие торжеством. Медленно, через силу опустил голову, склонился к красному плетению ковровой дорожки. Выдавил слова, как яд из раны:
— Пощадите Залесье. Эти селяне ни в чем не виноваты.
Он кожей чувствовал чужие взгляды, удивлённые, презрительные. Услышал, как встал магистр, прошелестела мантия по ступеням. Прозвучал прямо над головой голос:
— Все в чем-нибудь виноваты, тебе ли не знать.
Высокий и чистый, но почему-то не такой красивый, как раньше.
Закат закрыл глаза. Он не должен был спорить, это бесполезно. Нужно было просто…
— Пожалуйста, пощадите Залесье. Умоляю.
Магистр насмехался. Закат не слушал, повторяя раз за разом, распластавшись у его ног — пощадите. Умоляю, пощадите. Что угодно, только пощадите. Делайте со мной что хотите, пожалуйста, но пощадите Залесье. Пощадите.
Его пнули, свалив на бок, и Закат замолчал, тяжело дыша. Перед глазами плавало алое марево, придававшее сил, такое густое, такое яркое, что казалось — он может убить здесь всех голыми руками. Но это было ложью. Он не мог. А любой его рывок, любой знак того, что он не сдался, вызвал бы продолжение этой страшной игры, которую он больше не мог выносить.
Он заставил ярость погаснуть, хоть это и лишило его последних сил. Лежал на полу, почти не слушая слова магистра, только сжался плотней, когда его снова походя пнули тяжелым сапогом.
— Ладно! Мне противно прикасаться к тому, что было осквернено тьмой. И я уважаю мольбу, даже исходящую от врага. Мы ведь должны быть милосердны, не правда ли?.. Ты благодарен мне, Тёмный?
Он промолчал, не в силах снова заставить себя унижаться. Было странно, тоскливо жаль человека, который стоял над ним и требовал благодарности за то, что когда-то считал священной обязанностью света.
Милосердие. Сострадание. Вера в то, что люди невиновны — все, включая слуг Тёмного Властелина и его личную стражу.
Когда-то Герой даже не пытался убить их.
Закат не мог поверить, что за какую-то сотню лет человек может превратиться в свою полную противоположность. В конце концов, сам он менялся гораздо медленней, и всё ещё считал себя просто обычным человеком, серым, а не белым или черным.
Магистр вернулся на трон, пленника снова привязали рядом. Просители сливались в одно лицо, магистр улыбался им, позевывали рыцари. Закат молча смотрел, часто встречая растерянные взгляды горожан. Те тут же отводили глаза.
Наконец, поток иссяк, и некому стало показывать побеждённое зло. Его освободили те же рыцари, которые привязывали утром, отвели в темницу. Поставили у двери кувшин воды, накрыли куском хлеба. Ушли, тщательно заперев замок.
Закат осторожно сел на тюфяк, взял еду. Внутри было пусто и больно.
Что, рок их всех побери, осталось в этом мире светлого, если добро кичится измученным пленником, прикованным в тронном зале?
***
Его разбудил странный шорох, скрежет двери по каменному полу.
— Приподними её! Ну как там, охрана спит?
— Ага. По-моему, твои травки уже работают.
В камеру проскользнули трое: двое в тёмной одежде, с повязками, закрывающими лица, третий в легком доспехе и шлеме с опущенным забралом. Закат приподнялся на локте, надеясь, что всё-таки впервые видит обычный сон. Один из взломщиков подбежал к нему, упал на колени рядом.
— Господин! Вы в порядке? Светозар сказал…
Закат застонал, спрятав лицо в ладонях. Догнали всё-таки. В подземельях Светлой цитадели догнали. Самоубийцы.
— Пожалуйста, уходите.
— Угу, сейчас, — девушка, в которой по голосу легко узнавалась Ро, подошла, закинула его руку себе на плечо, подняла рывком. Со второй стороны придержал Пай. — Вот теперь уходим.
Светозар, в шлеме не имея возможности толком кивнуть, просто пошел первым, указывая путь. Закат старался не задерживать своих спасителей, шел, догадываясь, что, если он попробует спорить, рассвет все четверо так и встретят в камере.
Направлялись они, однако, не к выходу, а наоборот, в глубину подземелий. Вскоре факелы впереди кончились, Светозар достал последний из скобы на стене. Отщелкнул наконец забрало, повернулся к Закату. Посмотрел долго, выругался, но устало, без злости:
— Судьбой забытый дурак.
Обнимать не стал, хотя явно хотел.
— Идёмте уже, — сердито фыркнула Ро. Поддернула Заката повыше, неудачно скользнув рукавом по исполосованной спине. — Я ему тоже много чего сказать хочу, но сначала нужно отсюда выбраться.
***
Шли так быстро, как могли, Закат старался не повисать на плечах Ро и Пая. Они молчали, глядя только под ноги, на каменном полу плясала тень идущего впереди Светозара. Тот начал рассказывать, не дожидаясь вопросов:
— Нас на самом деле четверо, ещё Дичка приехала. Вход в подземелья в гроте на берегу, она там сторожит. Если вдруг кто-нибудь найдет лаз, она пойдет к нам навстречу, предупредит. А я эти ходы ещё ребенком излазил, как свои пять пальцев знаю. Вообще за факелы ходить запрещено, но мне об этом сказали как всем, в одиннадцать, после первых обетов, а в Цитадель подкинули совсем крохой. Я, понятно, времени не терял — тут для ребёнка не так уж много развлечений, а целое подземелье — это страсть как интересно!
Он рассказывал про детство в Светлой обители и Закат был благодарен за каждое слово. Невмоготу было бы идти в тишине, наедине со своими мыслями, а вот так, улыбаясь старым байкам, можно почти поверить, что они снова в Залесье. В безопасности.
— Тут, правда, кое-что обрушилось, — сетовал Светозар, перелезая через упавшую с потолка балку, — никто ведь не чинит. Но всё-таки получилось найти дорогу.
Глянув на едва держащегося на ногах Заката, наконец дал себе волю:
— Дурак ты! Если бы вместе пошли, могли бы просто пробраться и Ро вывести. Её же не мучил никто.
— Могли бы вообще спокойно сидеть в Залесье, — резко отозвалась Ро. — За три луны даже последняя дура сбежать сможет, не так, так эдак.
Помолчали, протискиваясь мимо обвалившейся части свода. Закат споткнулся, его поддержали с двух сторон.
— Понимаешь, я тоже хочу отвечать за себя сама, — уже спокойней и будто бы смущенно объяснила Ро. — Это, конечно, очень красивый жест, сунуться в ловушку вместо другого, но очень глупый. Никто не хочет, чтобы за него умирали. Я не исключение.
— Извини. Я не мог иначе.
Ро только головой мотнула, перехватывая его поудобней.
— Я поняла уже. Ну, считай, мы тоже не могли.
Пай молчал, не обвиняя и не браня. От этого было едва ли не хуже — вспоминалось, как тот просил не уходить без него. Как Закат обещал.
Было бы куда проще, если бы рыцари сразу казнили пойманное зло. Жизнь в обмен на жизнь, и всё.
Теперь же по тоннелям Цитадели брело слишком много людей, каждый из которых предпочел бы умереть вместо других.
Вскоре пришлось сделать привал — устали и спасатели, на одном дыхании прошедшие весь путь к камере и часть назад, и спасённый.
— Ух, отвык я от этих железок совсем, упарился…
Светозар стянул наконец шлем, вытер взмокшие волосы. Пай помог снять остальной доспех, уложить в сумку. Сели у стены, Закату передали флягу. Посмотрели, как он пьёт, медленно перекатывая воду во рту. Пай вдруг отвернулся, полез в котомку. Развернул рубашку, сам аккуратно распорол боковые швы, чтобы можно было надеть и подпоясать, не снимая оковы. Протянул Закату, не дав даже извиниться за ту, прошлую.
— Просто возьмите, ладно? И не попадайтесь рыцарям, хоть в ней, хоть без.
Закат взял, но сразу одеться ему не дали.
— Раз у нас привал, дайте факел. Хоть посмотрю толком, как тебя отделали.
Ро осмотрела его спину, ощупала плечи, хмурясь и сожалея об отсутствии бинтов. Услышав о мази, присвистнула:
— Надо же! Я эту Мирославу помню, она мне еду носила. Светлая на всю голову, но в травках разбиралась — я её разговорила в конце концов. А Солнцеяр ублюдок тот ещё…
Кашлянул Светозар, улыбнулся Закат.
— Может, теперь нет.
— Может. Но Лужу я им всё равно не прощу.
Повисшую тишину снова нарушил Светозар, взялся рассказывать, как они догоняли Заката — выбирали, кто пойдёт, с телегой добрались до ярмарочного села, купили там лошадь. В Лесовыси послушали сплетни о прислужнице тьмы, сбежавшей с костра, и об оборванце, назвавшемся силой зла во плоти. Узнав по описанию Заката и здорово испугавшись, обыскали весь город, увидели плащ Медведя на одном из стражников. Подкараулили и разговорили в тёмной подворотне, напугав тем, что одну «силу зла» пинать легко, а вот четверых посложней.
— Узнали у него, как ты девушку спас и вроде бы выжил. Потом ещё на воротах расспросили… Не знаю, как мы удержались и ни с кем там не подрались. А потом уже, в ближайшем селе, узнали, что проходили бродяги, воду для больного в колодце набирали. Мы от вас тогда здорово отстали, радовались только, что ты вроде живой.
С Ро спасатели встретились у самой Цитадели, которую девушка безуспешно осаждала с тех пор, как её оттуда выкинули.
— Я сразу сказала, что добром тебя не отдадут, но Светозар так рьяно всех убеждал и жаждал попробовать, что я сдалась. Зато потом никаких вопросов не осталось.
Ключи от камеры спасители просто сняли с крючка рядом с дремлющими стражниками, для верности раскурив сонных травок за углом коридора. Пай смешно показывал, как они махали на дым, чтобы он шел в нужную сторону, и как Светозара чуть не сморило за компанию с охраной. Платки были нужны как раз для того, чтобы не уснуть самим, а вот шлем оказался менее надежной защитой.
Попытались снять кандалы или хотя бы разорвать цепь, найдя слабину в звеньях. Не справился даже Светозар — для Тёмного Властелина оковы подобрали такие, что и медведю не порвать.
— Ничего, когда выйдем — найдём, как эти браслеты снять. В крайнем случае, так до Залесья доедешь, а там уж Гвоздь с любой железкой справится!
Закат слабо улыбнулся в ответ. Тени от факела плясали на стене, искривлялись, превращаясь в знакомые текучие образы.
Он пришел в себя на каменном полу подземелья. Медленно заполз на тюфяк, свернулся клубком. Казалось, под рубцами на спине что-то шевелилось, Закат с трудом вывернул назад руку, пальцы нащупали влажные, воспалённые раны, отозвавшиеся резкой болью. Закат только крепче стиснул зубы, давя рвущийся из груди всхлип.
Тёмный Властелин тоже жаждал выбить из Героя крик боли, и, в конце концов добившись своего, продолжил мучить ещё изощрённей, наслаждаясь этими стонами, как музыкой.
Закат не хотел доставлять магистру такой радости. Не хотел унижаться — во всяком случае, не в надежде прекратить пытку.
Поэтому он лежал на тонком, пахнущем прелой соломой матрасе и пытался победить боль памятью. Старательно представлял Залесье: как пашут там сейчас землю или, быть может, уже сеют зерно; вспоминал Ро, хмурую разбойницу и одновременно заботливую лекарку; воскрешал в памяти шумные стоянки бродяг, острозубый оскал Пепла, хитрые глаза Искры…
Не получалось. Тщательно нарисованные перед внутренним взором картины раз за разом заслонял собой Герой.
Тёмный Властелин никогда не задумывался, как его враг держался тогда, в самый первый и самый страшный раз, когда ещё не знал, что победит, несмотря ни на что. Как он мог терпеть, когда со спины сходила кожа под кнутом, когда темнело в глазах от недостатка воздуха, когда суставы взрывались болью на дыбе?
Закат думал об этом теперь и чувствовал странную ноющую тоску, какая бывает, когда узнаешь о смерти незнакомого, но хорошего человека.
Герой мог бы быть прекрасным другом. Тот Герой, каким он был много жизней назад.
Одна беда — тому Тёмному Властелину друзья были не нужны.
***
Под утро его снова начало лихорадить. По телу растекался горячечный жар и в то же время от холода стучали зубы, слабость сковывала верней кандалов. Перед глазами вместо снов плавали смутные образы, чудились израненный Герой и подземелья Чёрного замка, где когда-то держали пленников, а потом — яблоки.
Когда его перевернули на живот, Закат даже не сразу понял, что происходит. По спине потекло что-то холодное, чужая ладонь скользнула вдоль рубцов — осторожно, но все равно заставив невольно выгнуться, вжимаясь в тюфяк. Боль, на миг вспыхнув сильней, начала угасать, резкий мятный аромат перебил запахи крови и пота, очищая голову. Закат приподнялся на локтях, оглянулся.
Рядом с ним стоял на коленях Солнцеяр, аккуратно выкладывая на исполосованную спину мазь из плошки. Взгляд он прятал, и Закат, ничего не понимая, спросил:
— Зачем?..
Подавился словами, когда рыцарь вместо ответа резко нажал на рану. Лежал дальше молча, напряжённый, не знающий, чего ждать.
Жар под кожей медленно таял, как растворяется кровь в воде — сначала кажется, что её стало даже больше, чем прежде, а потом не остаётся и следа.
— Почему ты пришел? — снова тихо спросил Закат. В голове толклось слишком много предположений: обманка? Новая пытка? Желание магистра проверить верность рыцаря?
— Потому что не хочу быть чьим-то инструментом, — отрезал Солнцеяр. Пересел ближе, зачерпнул остатки мази, начал втирать в плечи, безжалостно разминая измученные суставы. Закончив и подождав, пока Закат отдышится, добавил уже спокойней: — Если магистр считает нужным отомстить тебе за всю существующую в мире тьму, пусть делает это сам. Не знаю, кто ты и кем был раньше, но для меня ты не похож на зло. Ты нас даже не проклинаешь.
— А я должен? Вы всего лишь делаете то, чему вас учили.
Рыцарь поморщился, встал. Сказал, глядя в сторону:
— Я больше ничем не могу помочь. Мы уйдём из ордена завтра, я и Мирослава. Это она сделала мазь.
Закат кивнул, тихо пожелав доброй дороги.
Он думал, что готов вытерпеть тысячу пыток, если его палачи будут после них так говорить.
***
В окошко проникли первые солнечные лучи, когда дверь камеры снова открылась. Вошедших рыцарей Закат не знал и знакомиться они не собирались — подхватили под руки, поволокли куда-то. Кажется, удивились, когда поняли, что пленник способен держаться на ногах, даже пошли чуть медленней. Им тоже было удобней вести его, а не тащить за собой.
Оставалось радоваться, что мазь на спине давно впиталась и не могла выдать решивших помочь злу.
Они поднялись по нескольким лестницам, прежде чем оказались в узком коридоре. Рыцарь загромыхал ключами, которые, видимо, узнавал на ощупь — свет проникал сюда только сквозь щели меж камней. Распахнулась невысокая дверь, Заката толкнули в спину и он, едва успев пригнуться, оказался в тронном зале.
Цитадель построили на руинах старого дворца, и магистр желал принимать своих поданных там же, где раньше это делал король. Зал, вероятно, сильно пострадал за годы запустения: во всяком случае, массивное каменное кресло оказалось новым, в резьбе угадывалось солнце и расходящиеся от него лучи. За ним высился такой же новый витраж — светлое воинство во главе с магистром.
Пока Закат рассматривал изображенных на стекле людей — все белокурые и голубоглазые, даже крестьяне на дальнем фоне — дверь в потайной коридор заперли.
— Иди, раз можешь, — ворчливо потребовал рыцарь.
Подошли к трону. Закат опустился на колени у кресла, не дожидаясь приказа, словно во сне. Рыцари, путаясь в длинной верёвке, старательно связали ему руки поверх кандалов, притянули к вбитому в пол массивному кольцу так, что встать стало невозможно. Вокруг ещё виднелась каменная пыль, по гладким плитам змеились трещины.
Успели как раз к приходу магистра. Он, в ещё более дорогих одеждах, чем вчера, хищно улыбнулся. Провозгласил, словно репетируя речь:
— С этого дня любой сможет своими глазами узреть и убедиться — добро победило!
— Собираешься пугать людей пленником, прикованным у трона? — переспросил Закат. Взгляд против воли лип к ониксу, теперь подвешенному на золотую цепь, но такому неуместно-чёрному на белом фоне. — Так же, как делал Тёмный Властелин? Но тогда…
— Заткните ему рот! — перебил его магистр.
Закат только поднял брови, не мешая рыцарям поспешно исполнять приказ. Он был уверен, что его поняли, несмотря на недоговоренность. Во всяком случае, улыбаться магистр перестал. Сел, покрутил оникс на шее. Всё-таки спрятал под одежду. Вдоль зала выстраивались рыцари в желтых, кажущихся позолоченными доспехах — вероятно, личная гвардия.
Наконец, магистр махнул рукой:
— Впускайте просителей.
Широкие двери в дальнем конце зала распахнулись.
Просителей было много. Люди приходили в Светлую цитадель за советом, утешением, разрешением спора. Магистр отвечал всем, отечески улыбаясь, и Заката то и дело передёргивало от странной червоточинки в его словах.
«И да славится свет».
Да славится — после сочувственных слов о людях, убитых разбойниками на дороге. Да славится, когда заплаканная женщина, смущаясь, пытается объяснить, что обидел её как раз один из рыцарей. Да славится, когда трактирщик неловко намекает, что за выпитое вино и побитые кружки даже рыцарям стоило бы платить.
Но когда в двери вошел Светозар…
— Ты пришел, наш блудный сын, — магистр отечески улыбнулся рыцарю, а тот только выше задрал голову, упрямо выдвинул вперед подбородок. Так глупо. Так знакомо. Добро и зло, Герой и Тёмный Властелин. В нынешней борьбе Закат оказался всего лишь заложником.
— Вы ошибаетесь, магистр. Этот человек — не Тёмный Властелин, не то зло, которое мы должны уничтожать.
Закат подался вперед, желая возразить, попросить Светозара не делать глупостей… Но во рту был кляп, и всё что он мог — невнятно мычать.
Магистр только один взгляд бросил на пленника, дёрнув уголком губ. Отвернулся к своему бывшему рыцарю. Пешке, которая восстала против короля. Закат помнил — Тёмный Властелин убивал таких. Быстро. Безжалостно. Не давая надежды на спасение.
Но магистр был добром. Всего какую-то сотню лет назад был!
— Ах, Светозар, — магистр изобразил глубокую печаль, но Закат видел под ней раздражение. — Ты был одним из моих лучших рыцарей! Нет-нет, я уверен, что ты и сейчас остаешься им. Ты так легко можешь доказать это. Просто убей воплощение зла, что очаровало тебя.
Светозар даже не взглянул на Заката. Он изучал лицо магистра с тем выражением брезгливости, с которым рассматривают крынку, в которой вместо сметаны обнаружилась плесень.
— Светлые рыцари не убивают невиновных. Даже по вашему приказу.
— Заблудшая овца, — тихо рассмеялся магистр, пока люди вокруг ахали от ужаса. — Однако даже одна больная овца может заразить всё стадо.
Этой фразы хватило, чтобы светлая гвардия обнажила мечи, наставила острия на Светозара. Закат дёрнулся, но дотянуться даже до ног магистра не смог, пнул вместо этого стоящего рядом рыцаря, лишь бы привлечь внимание. Тот отпрянул и магистр, так и не взглянул в их сторону, вдруг поморщился. Едва заметным жестом отогнал самых ретивых гвардейцев.
— Впрочем, эта овца ещё может исцелиться. Достаточно будет удалить её от стада, — магистр поднялся с трона. Простёр руки к своду Цитадели. — Рыцарь, названный Светозаром! Ты изгоняешься из рядов ордена. Отныне нет тебе убежища ни в одной часовне, ни в одной келье света. Ни один рыцарь не примет тебя. Уходи! И не возвращайся, пока не раскаешься в своих дерзких речах.
Светозар медлил, бросил взгляд на Заката — отчаянный, растерянный. Закат поспешно кивнул, указал головой на дверь — иди, уходи скорее, пока тебе разрешают!
Гвардейцы ждать не собирались.
Изгнанного рыцаря выкинули за порог Цитадели.
Магистр снова опустился на трон, красивым точным жестом расправил полы белой мантии. Просители и рыцари отодвинулись к стенам, скопились в углах, будто пыль. Покачнулся Закат, сел на пятки. Подумал, что даже рад, что стоит на коленях — так проще не упасть. Слишком много сил ушло, слишком испугался, что не сможет помешать. Светозар рисковал ради заведомого смертника. И если пришел он, то…
— Однако у нас осталось ещё одно стадо больных овец, — эхом встревоженный мыслей прозвучал сверху голос магистра. — Деревня, называемая Залесье.
Закат вскинул голову, столкнулся с насмешливым взглядом странных, крапчатых глаз. Знал, что собственные сейчас расширены от страха, как ни пытайся уговорить сердце биться ровно, знал, что прозвучавшие слова — просто ещё одна придуманная магистром пытка. Он мучил его виной и отчаянием, причиняя боль куда большую, чем мог добиться, пытая тело. Оставалось пройти по тонкой грани — дать магистру насладиться игрой, но убедить, что играть долго он не сможет. Или…
Закат вдруг понял, что может сделать. Что проще всего сделать, чего от него на самом деле ждут.
Опустил голову. Дождался, когда изо рта вынут кляп, распутают узлы верёвки, стащат с высоких ступеней на ковровую дорожку для просителей. Рыцари разошлись, на всякий случай держа ладони на оголовьях мечей. Закат покачнулся, понимая, что не сможет долго простоять на ногах.
— У нас нет иных представителей деревни Залесья, — доверительно сообщил магистр. — Придётся тебе, Тёмный, отвечать за людей, которых ты совратил. Как думаешь, могут ли они вернуться к свету?
Конечно, это было ловушкой. Что бы Закат ни сказал, как бы ни пытался объяснить, как бы ни убеждал, что Залесье достойно жизни — магистр всегда сможет ответить, что словам зла нельзя верить. Ему нужны были не спор и не справедливость, а унижение старого врага. Магистр не смог добиться его мольб и стонов обычными пытками и теперь желал получить свое иным способом.
Если не смог сломать пленника — дай ему сломать самого себя.
Наконец получилось найти неустойчивое, но хоть немного более удобное положение, и Закат замер, чувствуя, как медленно возвращается чувствительность к онемевшим ногам. Жаль, так же легко помочь рукам и спине он не мог.
Снова опустился на колени, вытер подбородок о плечо — из-под кляпа во сне текла слюна. Сглотнул. Несмотря на осторожность рыцаря, губы болели, щипало потрескавшиеся уголки рта.
Впрочем, всё это можно было перетерпеть.
Вокруг кипела обыденная жизнь. Сегодня на пленника смотрели меньше, привыкнув за прошедший день: только торговцы да рыцари, вернувшиеся в Светлую цитадель из странствий, останавливались взглядом, но даже они не задерживались надолго. Это ведь всё-таки была не толпа и не площадь, куда люди специально приходят поглазеть на осужденных.
Магистр просчитался, оставив пленника здесь. Если бы Заката приковали к столбу в столице, ему пришлось бы гораздо хуже, а так все сложности составляло собственное тело.
Его мутило, и Закат не мог понять, это уже от голода или пока просто от постоянной боли. Если первое, то можно было надеяться, что скоро, как по пути в Лесовысь, желудок смирится с отсутствием еды, и ему полегчает. Несмотря на доброту Ласка, хотелось пить. Достаточно было моргнуть, чтобы перед глазами вставала вода — колодцы, кувшины, ручьи и реки. Закат, стараясь отвлечься, поймал взглядом тренирующихся новичков — сегодня ими руководил Солнцеяр. Увидел, как косится на него рыцарь, отвернулся, не желая случайно выдать его.
Солнце пекло по-летнему, вытапливало пот из кожи и тот солью ел раны, но Закату всё равно было холодно, настолько, что, если бы не кляп, стучали бы зубы. Он дрожал, камни двора плавали перед глазами. Озарение пришло ленивой походкой пьяницы — у него жар. Рубцы на спине никто не обрабатывал, и теперь они отравляли тело. За перекличкой рыцарей начали чудиться иные голоса, собственный холодный смех, Герой в казематах…
Закат тяжело мотнул головой, стряхивая сон. Слишком всё это напоминало, как он лежал у Ежевички, раненый, и едва не умер из-за таких провалов в прошлое. Сейчас оникса на шее не было, но Закат начал сомневаться, что это в самом деле имеет значение. Видения приходили, несмотря на отсутствие камня, возможно, связанные скорее с нарушением размеренного течения жизни — ведь в Залесье и в караване бродяг ему мало что снилось, только в самом начале, или когда случалось что-то непредвиденное.
Может быть, муки в Цитадели тоже ещё успеют стать обыденностью.
Когда вокруг потемнело, Закат сначала решил, что скоро потеряет сознание, но по беготне людей понял, что ему не мерещится. Поднял голову к небу, ослепительную синеву которого затянули сизые облака. Болезненный жар ослаб, оставив сухость во рту, Закат отвёл взгляд от стремительно сгущающихся туч, поймав себя на том, что мысленно молит их пролиться дождем. Благодаря кляпу он даже случайно не мог ничего сказать вслух, но всё равно не хотел никого ни о чем просить. У него ведь не было сил, чтобы что-то изменить.
На макушку упала первая капля. Сначала редкие, оставляющие в сухой пыли глубокие рытвины, вскоре они зачастили, сливаясь в ливень, торопя людей убраться со двора. Вода текла по волосам Заката, впитывалась в веревочный кляп, а он старался выцедить её, высосать из волокон, запрокинув голову и щурясь от брызг, норовящих попасть в глаза.
Дождь лил сплошным потоком, порывы ветра пробегали по пологу воды, будто волны на морской глади. Молния ударила куда-то за пределы цитадели, над самым ухом громыхнул гром. Закат склонился ниже, натягивая верёвки, подставляя спину потокам воды — те смывали пот и кровь, и, хотя от холода снова начало знобить, струящаяся по воспаленной коже прохлада дарила облегчение.
Гроза постепенно сошла на нет, за её пеленой вновь проступили каменные стены, изрядно промокшие чучела и развезенная в грязь тренировочная площадка. Пахло мокрой землей, опустевшие тучи не торопились уходить, продолжая закрывать небо. Во двор первыми вернулись слуги — работа-то никуда не делась.
Закат закрыл глаза. Засыпать было страшно, но усталая дремота наваливалась безжалостно, требуя своё.
***
Герой хватает ртом воздух, ноги скользят по мокрому полу, связанные за спиной руки выворачиваются, когда он повисает на спускающейся с потолка верёвке, чуть не нырнув в бочку безо всякой помощи.
Тёмный Властелин удерживает его. Позволяет устоять, отдышаться. А затем, крепче перехватив волосы, не спеша, почти нежно опускает голову пленника под воду. Держит, улыбаясь, пока Герой не начинает биться так сильно, как бьются только за свою жизнь. Рывком поднимает его над бочкой, вынуждая запрокинуть голову.
— Как думаешь, сколько ещё ты сможешь продержаться?
Герой кашляет, пуская носом пузыри, но не произносит ни слова. Его снова макают в бочку, и Тёмный Властелин знает — даже если бы измученный человек хотел вдохнуть воду, умереть наконец, тело будет сопротивляться до последнего. Бороться бесполезно и глупо, лишая сил.
— Ну же, неужели ты не хочешь попросить меня о милости?
Красивое лицо снова появляется над поверхностью воды, со слипшихся ресниц капает, набрякшие пряди волос кажутся скорее коричневыми, чем золотыми.
— Не дождешься, Тёмный.
Сон казался рыхлой тканью, сквозь переплетение нитей проступала явь. Закат старался не сидеть неподвижно, поводил плечами — те отзывались болью, но всё-таки меньшей, чем раньше. Спина ныла, заставляя вспоминать такие же отметины на коже Героя. Тёмный Властелин оставил их своей рукой, не воспользовавшись услугами палача. Он вообще предпочитал заниматься пленником лично. Возможно, из недоверия к свите?
Закат шевельнулся снова, неловко задел столб, прикрыл глаза. Постоянная боль выматывала, и в то же время он начинал к ней привыкать — даже очередная вспышка ощущалась слабо, как удар сквозь доспехи. Возможно, у него не осталось сил даже на то, чтобы страдать. У тела не осталось, а полусонный разум, словно отделившись от него, перебирал воспоминания.
Он помнил те давние чувства, и нет, там не было и мысли о возможном побеге Героя. Просто так Тёмный Властелин понимал уважение к своей жертве, к тому, кто был его противоположностью и доставлял больше забот, чем все остальные жители страны, вместе взятые. Он любовался своим пленником. Насмехаясь, одновременно восхищался стойкостью, и, даже желая сломить, предпочитал не унижать.
Тёмный Властелин был злом. Он знал, каким именно злом хочет быть.
Интересно, а магистр…
Из полусна и странных мыслей Заката вырвало журчание воды, заставило вскинуть голову — так хруст ветки под ногой охотника заставляет оленя броситься прочь.
Картина перед глазами расплылась, померкла. Изо рта вынули кляп, Закат с трудом удержал ускользающее сознание. Перед ним стояли магистр и молодой оруженосец с кувшином. Закат хотел было фыркнуть — они опоздали, его уже напоил дождь, но осекся, сглотнул. Несколько капель не могли утолить жажду на целый день.
Вода, пролитая на землю, искрилась в свете заходящего солнца, разбегаясь ручейками. Закат с трудом удержался, чтобы не облизнуть сухие губы. Откинулся на столб, задержал дыхание, едва не застонав от боли, но зато отвлекся от желания получить хотя бы глоток.
— Что же ты не пьешь? — голос магистра звучал с лживой участливостью. Закат отозвался хрипло:
— Вижу, что не дотянусь. Для этого не обязательно пытаться.
Магистр кивнул юнцу, тот подошел ближе, поднял кувшин. Закат запрокинул голову, ловя воду. Она текла по подбородку и закончилась намного раньше, чем он успел хоть насколько-то напиться, но Закат все-таки улыбнулся:
— Спасибо.
Оруженосец вспыхнул до корней волос, глянул на магистра и, едва дождавшись кивка, убежал. Закат только вздохнул. Кажется, те из здешних, кто не ненавидел его, боялись, и терялись от того, что «зло во плоти» говорит на обычном человеческом языке.
Магистр с любопытством разглядывал пленника. Чуть наклонился над ним, спросил доверительно:
— Тебя кто-то напоил, ведь так?
— Да, — спокойно ответил Закат. — Дождь.
Магистр отстранился, даже не пытаясь скрыть раздражение. Усмехнулся:
— Ты об этом ещё пожалеешь.
Ушел. Закат прикрыл глаза. Неловко завозился, свел колени. К сожалению, он понимал, что имеет в виду магистр.
Вряд ли его милосердно отвяжут от столба и отвернутся, даже если он попросит. Однако всё ещё было не настолько плохо, чтобы не дождаться утра. А магистр обещал, что на рассвете эта пытка закончится.
***
Тёмный Властелин медленно шагает по завивающимся винтом ступеням, спускается всё ниже и ниже. Проходит мимо давно пустующего поста стражи, вдыхает затхлый воздух. Когда-то здесь пахло кровью и грязью, теперь — лишь подвальной сыростью. Двери бывших камер распахнуты, он останавливается возле одной из них, касается ладонью косяка.
Зачем он пришел сюда? С этих камней давно смыты все следы, а тот, кто был здесь заточен, готовится победить его. В который раз.
Оковы рассыпаются ржавчиной под пальцами, Тёмный Властелин невесело усмехается, стряхивая рыжую крошку — даже железо обратилось прахом, а они всё ещё живы. Свет и Тьма, их борьба будет вечной, ведь судьбе наплевать, как давно он устал от своей роли.
К замку скачет очередной светлый отряд, двадцать доблестных мужей, готовых сразить зло. Зло бродит по пустующим подземельям.
Скоро они войдут в распахнутые ворота и тогда он поднимется в тронный зал, чтобы принять очередной последний бой.
Потому что он — Тёмный Властелин. У него нет выбора.
***
Закат не знал, спал ли, или просто был без сознания, когда его окатили водой. Вдохнул сквозь поток, закашлялся, пытаясь проморгаться.
— Так-то лучше, — сердито побормотала склонившаяся над ним женщина со шрамом. Её напарник ухмылялся, покачивая ведром.
Они развязали верёвки, вздернули Заката на ноги. Тот прикусил губу, заставил себя попросить:
— Пожалуйста, мне нужно…
Мужчина фыркнул, толкнул его к стене. Пришлось опереться лбом о камни, чтобы не сползти на землю, онемевшие пальцы плохо слушались, так что он едва смог справиться с узлом на белье.
Стоило завязать обратно тесемки, как его крутанули, подхватив под руки. Что-то сказал магистр, вздрогнул стоявший позади него Солнцеяр.
Отчаянно кружилась голова, Закат едва мог стоять, голоса звучали невнятным гулом. Магистр что-то повторил раздраженно, шагнул ближе, схватил пленника за подбородок, ловя взгляд. Отошел, морщась. Неожиданно четко прозвучало:
— В камеру его.
Двор поблек, выцвел, как старый гобелен. Растаял.
***
Пленник стоит на коленях, надежно прикованный к чугунной решетке. В жаровне только что погас огонь, раскалённые угли светятся болотными гнилушками. Снова вспыхивают, рассыпаются с шелестом, когда Тёмный Властелин опускает в них клеймо. По длинному пруту пробегают язычки пламени, подбираются к самым пальцам, сомкнутым на деревянной рукояти… Опадают бессильно.
— Ты теперь моя собственность. Интересно, останется ли клеймо, если ты снова умрёшь и возродишься? Будешь идти от своего алтаря, с самого побережья, и каждый встречный будет знать, что ждет тебя в конце!
Герой молчит, но не может отвести взгляд от жаровни. Тёмный Властелин поднимает клеймо из углей, неторопливо подносит к груди пленника — так близко, что стоит тому глубоко вдохнуть, и он сам прижмет свою кожу к раскалённому железу.
Тёмные от расширившихся зрачков глаза неотрывно следят за тем, как медленно, по волосу приближается клеймо.
Когда оно последним неуловимо резким движением впечатывается в грудь, Герой кричит и повисает на цепях. Тёмный Властелин отрывает остывающее железо вместе с прикипевшими к нему кусочками плоти.
Напротив сердца у Героя выжжена зубчатая корона.
Закат прекрасно понимал, о чём промолчал магистр. Его ведь привязали к позорному столбу. Это делается не только для всеобщего обозрения, но и для того, чтобы кто угодно мог бросить камень в осужденного. А тут, где нет даже помоста, который отделял бы его от зрителей, они могут сделать с ним что угодно.
Магистр удалился вместе со своими помощниками, остальные рыцари вернулись к своим занятиям. Несколько юношей и девушек тренировались с мечами, их гоняла красивая женщина с длинной русой косой и страшным шрамом, пересекающим лицо. Сновали слуги, кто к колодцу за водой, кто к воротам, забирать у торговцев продукты. Старик неторопливо чинил тренировочный манекен, пришивая латку на прохудившийся бок, из которого торчала солома. Пара оруженосцев, перешучиваясь, надраивали доспехи, их друзья расписывали щиты, обмотав лица тряпками, чтобы не надышаться краской.
Казалось, никому нет дела до пленника.
Только казалось.
Он чувствовал взгляды на коже, ловил то и дело глазами — ненавидящие, холодные. Иногда — испуганные. Совсем редко — жалостливые.
На него старались не смотреть. На него смотрели — все, кто только появлялся во дворе.
Закат повёл неудобно вывернутыми руками, пытаясь одновременно не касаться спиной дерева. Боль в оставленных плетью рубцах блекла на фоне новой: плечи, для которых долгие часы висения в камере не прошли бесследно, ныли, стремительно опухая. Хотелось размять их, приложить что-нибудь холодное.
На землю перед ним легла тень, Закат поднял голову. Яросвет, гонец, приехавший когда-то в Залесье, картинно откусил от пышной лепёшки. Прожевав, откусил ещё. Бросил недоеденный хлеб на землю, вызвав изумленное ойканье кого-то из слуг. Спросил чванливо:
— Интересно, как скоро ты попытаешься её подобрать?
Закат только улыбнулся в ответ. Две луны назад пришедшие мысли оказались пророческими, опыт голодовки ему здесь пригодится. Но Яросвет, видимо, не догадывался, что пить всегда хочется сильнее, чем есть.
Лепёшку, едва рыцарь ушел, подобрал слуга, отряхнул хозяйственно, спрятал за пазуху. Покосившись на пленника, поспешил отойти.
К вечеру стало хуже. Двор опустел, только дети бегали, дрались на палках вместо мечей и спасали друг друга от Тёмного Властелина. От боли кружилась голова, Закат рассеянно покусывал язык — набегавшая слюна смачивала рот. Неподалеку собрались трое оруженосцев, юноша и две девушки прихлебывали что-то из кувшинов, подзуживая друг друга. Проходящий мимо молодой рыцарь фыркнул, подал пример, подобрав с земли камень и швырнув в пленника. Попал в грудь и не сильно, собрался уже отойти…
— Ха, так и я могу! — Похоже, оруженосцы допились уже до полной потери колеи. — А слабо точно попасть?
— Не слабо, — рыцарь смерил пленника взглядом, скорчил презрительную мину. — Боюсь убить, если попаду в висок.
— А ты в щеку, в щеку цель! Спорим на монетку, промахнёшься!
— На пять.
Рыцарь колупнул землю сапогом, наклонился, выбирая. Нашел камень поудобней. Закат следил, как юноша — года на три старше оруженосцев, со смешно вздернутым носом — целится. Прикрыл глаза, чуть повернулся.
Он тоже предпочел бы, чтобы рыцарь попал точно.
Камень ударил по губе, разбив её, неприятно заныли зубы. Рыцарь пожал плечами, отсчитал спорщику монеты. Ушел, пряча глаза. Балагуры, чуть протрезвевшие от вида крови, продолжали тем не менее куражиться. Заспорили, кто решится подбежать к пленнику и коснуться его. Закат усмехнулся через силу, спросил:
— А что в этом опасного?
Они примолкли, переглядываясь. По глазам видно было, как выветривается из них хмель.
— Ну, ты же Тёмный, — неуверенно подал голос юноша, не зная, стоит ли говорить с пленником.
— И что? Я ничего не могу сделать. Я избит и связан, и я всё-таки не волк, чтобы кусаться.
— А я люблю волков, — вдруг выдала одна из девушек. Вздохнула мечтательно: — Таких, как в восточном лесу, где они в людей умеют превращаться.
Её друзья недоверчиво смотрели, как она приближается к пленнику. За пару шагов остановилась, спросила:
— А Чёрный замок, он же на востоке, да? Совсем близко от волчьих земель?
Закат кивнул. Девушка подошла совсем близко, осторожно положила ладонь ему на голову, провела по волосам, перебрала пальцами, будто в самом деле волка гладила.
— Красивые… Вот бы их вымыть, как дома, с травами…
— Мирослава! — она отшатнулась, отдернув руку. К ним шагал сердитый Доброяр. — Трёхдневный суровый пост! Ты соблазнилась речами зла и должна очиститься. И вы тоже!
Оруженосцы покаянно проблеяли что-то, ушли, растеряно оглядываясь. Рыцарь стоял, непримиримо сложив руки на груди, пока молодежь не скрылась в цитадели. Повернулся к пленнику.
— Я попрошу магистра завязать тебе рот, чтобы ты не соблазнял неокрепшие души своими речами.
Закат пожал плечами и тут же пожалел об этом, когда они вспыхнули болью. Сумел все-таки сказать, с трудом выбираясь из сгустившейся перед глазами темноты:
— Несомненно лучше, чтобы неокрепшие души учились кидать камни в того, кто не может им ответить.
Доброяр нахмурился, но в спор вступать не стал, ушел. Видимо, правда пожаловался магистру на разговорчивого пленника — вскоре во дворе появился молодой рыцарь с верёвкой в руках. Закат узнал его с отрешенной горечью — тот самый, гонявшийся за Ясей, едва не упавший с крыши и провожавший Заката до границы леса. Не послушал совета, остался.
Рыцарь, чьего полного имя он до сих пор не знал, нерешительно приблизился. Миг они смотрели друг на друга, Закат прямо в глаза, рыцарь — старательно пряча взгляд. Наконец того осенило: он обошёл столб, зайдя за спину пленника, наклонился и зажал ему нос. Закат только губы разомкнул, дыша сквозь сжатые зубы. Рыцарь отстранился растерянно, завертел головой, пытаясь что-нибудь придумать.
— Мог бы просто попросить, — усмехнулся Закат, следя за ним через плечо. Рыцарь опасливо оглянулся, попросил шепотом:
— Извини. Открой рот, пожалуйста. — Тут же добавил громко, с нарочитой угрозой: — А то если я не смогу засунуть тебе кляп, это сделает кто-нибудь другой!
Закат хмыкнул, но решил не разочаровывать мальчишку. Позволил завести себе верёвку между зубов, затянуть на затылке. Тот даже постарался сделать всё аккуратно, не раздирая уголки рта. Пробормотал:
— Я сейчас, — и убежал.
Закат тяжело осел на колени, сгорбился. Напряженные плечи молили о покое, зато спина, не касаясь дерева, болела чуть меньше. Он одновременно надеялся на возвращение рыцаря и нет. Не понимал — почему тот ещё здесь? Ласк сильно рисковал, оставаясь в Цитадели после того, как прошел рядом с Темным Властелином через город. Может, не придумал, куда пойти?
Рыцарь вскоре вернулся с кувшином, распутал тщательно завязанный кляп. Руки у него дрожали, вода плескалась, брызгала в нос. Закат то и дело захлебывался, кашлял, и рыцарь каждый раз вжимал голову в плечи от страха, что их могут заметить. Наконец кувшин опустел. Закат тихо поблагодарил и торопливо, пока рыцарь не вернул кляп на место, сказал:
— Ты можешь уйти в деревню красильщиков, Черный выгон, это близко. Или… — запнулся на миг, представив, что будет, если тот последует совету, но все же договорил, — или прибиться к бродягам. Караван сейчас идёт на юг вдоль побережья.
Рыцарь кивнул, снова затягивая узел на затылке.
— Спасибо. Мне правда некуда было уходить. К тому же все вещи тут, так что я решил потом… Ты только не говори никому.
Закат фыркнул сквозь протянувшуюся между зубами верёвку. Рыцарь смущенно улыбнулся, подскочил и, воровато прижимая к груди кувшин, убежал.
Спать было неудобно и потому не хотелось. Закат больше беспокоился, что за три дня ему всё-таки потребуется если не посещение выгребной ямы, то хотя бы удовлетворение малой нужды, для которой мужчине достаточно отвернуться от зрителей и распустить пояс. Увы, вряд ли магистр согласится отвязать его от столба — тем более считалось, что всё это время пленник не будет ни есть, ни пить.
Шло время, сменился караул у ворот, в кольца на стене воткнули новые факелы. Закат смотрел на них, вспоминая костры бродяг, пытаясь представить — наверное, там тоже не спят. Может, как раз сейчас присоединяются к пёстрой стоянке Яся и Лис, округляет глаза Искра, слушая про столицу и помогая отмывать недокрашенного коня. Заботливо присматривает за всеми Принц, язвит в своей обычной манере Пепел, вертятся вокруг обожающие его дети…
Закат поймал себя на том, что улыбается. Бывший дракон Тёмного Властелина, оружие, сотворенное Левшой, был счастлив. Он жил своей жизнью, попадал и выпутывался из передряг, у него был друг, который мог защитить его даже от воспоминаний.
Хорошо бы так было со всеми. Может, если магистр наконец убьёт свой «сосуд зла», то успокоится? Свет восторжествовал, можно праздновать?
Вздохнул, поёжился. Он не мог ни подтянуть колени к груди, ни прижаться к столбу в поисках тепла, и дрожал всем телом. Принц обещал, что после травяного отвара можно будет не бояться болезней целый год, вот только распространялось ли это на ночи, проведенные почти голышом во дворе Цитадели?
Закат отвернулся от рыжих факельных бликов, закрывая глаза. Он знал, что магистр не остановится. Даже убедившись, что извечный противник больше не воскресает, он всё равно продолжит искать тьму, если не в Тёмном Властелине, то в обычных людях. Так что наоборот — чем дольше продержится пленник, тем меньше внимания рыцари уделят остальным. В том числе бродягам. В том числе дальним деревням.
Закат надеялся, что останется единственным заключенным в Светлой цитадели.
***
Он входит в тронный зал, высыпает у камина охапку дров с ещё не растаявшими шапками снега. Пай тут же кидается разводить огонь, влажное дерево дымит, в конце концов занимается неохотно, пламя облизывает поленья, как невкусную, но единственно доступную еду.
На полу у камина старое одеяло, и на него, а не на трон, садится Тёмный Властелин. Комнату совершенно выстудило за ночь, впрочем, остальной замок ещё холодней. Тронный зал должен быть жилым — а раз так, проще жить только в нём.
Он смотрит, как единственный слуга дышит на замерзшие пальцы, указывает на место рядом с собой.
— Иди сюда, — и, дождавшись, когда Пай сядет, накрывает его плечи плащом.
Последние зимы в Чёрном замке. Хорошо, что рыцари предпочитали лето. Иначе они могли бы застать Тёмного Властелина, дремлющего у камина, и слугу, свернувшегося у него под боком.
***
Удивительно, но он все же сумел заснуть. Даже выспался, хотя теперь ныла каждая жилка, затекшая от неподвижности: стоило шевельнуться, и тут же пришлось зажмуриться от боли. Опираясь затылком, Закат приподнялся, отрывая от столба присохшие к нему раны, попытался сесть на корточки, но верёвки натянулись, дёрнули плечи, которым за ночь тоже не полегчало.
Хорошо, что магистр не дал ей выбора. Может, это было нечестно, но всё равно лучше так, чем позволять кому-то умирать просто из-за того, что рыцари узнали Тёмного Властелина.
Когда за девушкой скрестила копья стоящая у ворот стража, Заката развернули, пинками заставили спуститься в подземелья. Сопровождавший его смутно знакомый рыцарь с красивыми, медового цвета волосами завёл пленника в одну из камер, подцепил крюком цепь кандалов. Подтянул и закрепил так, чтобы едва можно было коснуться ногами пола. Ушел.
Закат оглядел своё узилище — два шага на три, если лечь, вытянешься от стены до стены. В углу виднелась деревянная крышка, как над выгребной ямой, но пахло только сыростью от стен. Похоже, он был первым обитателем этой темницы за очень долгое время. Свет проникал сквозь зарешеченное окошко под потолком, и по тому, как в камере становилось всё темней, можно было оценить течение времени. Впрочем, ещё верней оно отражалось в поднятых над головой руках.
Закат старался твёрдо держаться на ногах, схватился за тянущиеся вверх цепи, чтобы браслеты меньше врезались в кожу. Но постепенно плечи начали болеть, онемели пальцы. Он закрыл глаза, покачнулся, снова выровнялся. Эффектная пытка, не требующая присутствия палачей. Десяток жизней назад он бы оценил.
Свело судорогой напряжённую голень, Закат зашипел сквозь зубы, пытаясь удержать равновесие и одновременно расслабить ногу, когда распахнулась дверь. Ему хватило одного взгляда на вошедших в камеру, чтобы выпрямиться, отвлекшись от боли.
Порог переступили магистр и двое рыцарей — тот, что приковал его здесь, и памятный по Залесью Доброяр.
— Я рад тебя видеть, Тёмный, — улыбнулся магистр, и Заката невольно передёрнуло. Эти слова определенно не были приветствием.
Будто кольнуло что-то в бок, заставило зло отозваться:
— Не могу ответить тем же.
Юного рыцаря перекосило, он шагнул к пленнику, видимо, желая научить манерам… Его остановили. Магистр, отсмеявшись, кивнул довольно.
— Если бы я сомневался, попал ли в ловушку тот, кто мне нужен, я бы уверовал сейчас. Вы хорошо поработали, братья.
Склонились в поклонах рыцари, Закат прищурился, вглядываясь в молодое лицо, и, наконец, узнал. Солнцеяр, ещё один из тех, кто приезжал в деревню. Злость перехватила горло:
— Для победы все средства хороши? Похищение? Поджог? Угрозы?
Рыцарь встретил его взгляд своим, таким же пламенным, уверенным в своей правоте.
— Да, — ответил твердо. — И пытки тоже.
Обернулся на магистра, дождался благосклонной улыбки, зашел Закату за спину. Тот глянул через плечо, увидел, как рыцарь разворачивает заткнутую за пояс плеть-семихвостку. Отвернулся.
— Вы дозволите мне наблюдать за падением зла? — подобострастно спросил Доброяр. Магистр только рассеяно кивнул, жадно разглядывая пленника. Закат переступил с ноги на ногу, ловя равновесие, готовый к удару… Всё равно едва сдержался, прикусил губу, чтобы не вскрикнуть.
Магистр улыбнулся, неприятно и благостно одновременно.
— Ты знаешь этих рыцарей, Тёмный. Они верно служат Ордену, ибо познали зло на себе.
Ещё один удар, заставивший качнуться вперед, стиснуть зубы. Палач умело управлялся с плетью, теснота камеры ему не мешала.
— И вот так вы сражаетесь со злом? — Закат спрашивал, больше пытаясь отвлечься от боли, чем понять ход мыслей магистра. — Подвесив меня здесь?
Тот уверенно кивнул:
— Да. Ведь ты — само зло на земле, его сосуд, и чем слабей ты, тем меньше в мире тьмы.
Закат только покачал головой, сжал пальцы на цепях. Плеть обжигала спину, оставляя алые полосы, сплетая их, как сплетаются лозы в корзине. Удары сбивали дыхание, он дрожал против воли и от этого вспыхивали, будто от осиных укусов, руки, вынужденные держать вес тела.
— Солнцеяр знает, какую муку ты сейчас испытываешь, — притворно мягкий голос магистра словно доносился откуда-то издалека. — Ведь он тоже пережил её.
Удар смазался, скользнули по спине ременные полосы. Сзади громко сглотнул рыцарь, заговорил сам:
— Я был подмастерьем у кожевника. Нам доверяли черновую работу, иногда разговоры с покупателями. Я был один в лавке…
Магистр кивнул одобрительно, обрушился на спину новый удар, плеснули по боку концы плети. Закат слушал и не понимал, что слышит.
— Нашему доблестному рыцарю было всего пятнадцать, — продолжил историю магистр, — когда его хозяина решили ограбить. Верно?
— Да, — голос рыцаря не дрожал, но словно померк, стал тише. — Грабителей было трое. Они зашли поздно вечером, как обычные покупатели, а затем свалили меня на пол одним ударом. Скрутили. Добыча их разочаровала, они устроили погром и…
Замолчал, тяжело дыша. Закат оглянулся на палача, увидел, как тот смотрит на свои руки с плетью — так, словно впервые их увидел.
— Грабители издевались над Солнцеяром всю ночь, — магистр, жестом отослав второго рыцаря, подошел к палачу. Стал за его спиной, коснулся запястья. — Но не они оставили ему шрамы.
Только сейчас Закат заметил тонкие белые полосы, расчерчивающие кожу рыцаря — на руках, даже на лице. Солнцеяр молчал, не шевелясь, и магистр сам направил замах. Закат едва успел отвернуться, плеть обожгла загривок, обвила шею.
— Юноша потерял сознание той ночью, — продолжал магистр. — А очнулся от пощечин хозяина. Тот поглощен был тёмными чувствами — жадностью и злостью. Не веря, что юный помощник не в сговоре с бандитами, раз остался жив, хозяин решил выпытать у него, где искать похищенные деньги.
Закат не понимал, зачем магистр говорит это? Думает, что рыцарь захочет вспомнить причинённое ему зло, выместить испытанную боль на пойманном Тёмном Властелине?
— Захваченный тьмой человек избил юношу до беспамятства. Мальчик истекал кровью, когда явились другие помощники. В ужасе от случившегося они позвали рыцарей. И Солнцеяр, благодарный за спасение, решил стать частью Светлого ордена.
— Чтобы делать то же самое с другими? — спросил Закат тихо. Рыцаря, пережившего всё это, было жаль.
Ответом стал ещё один удар, неловкий и грубый, явно направленный магистром. Закат только стиснул зубы, сморгнул невольно навернувшиеся на глаза слёзы, оглянулся, желая увидеть обоих.
Солнцеяр, словно проснувшись, вывернулся из чужих рук.
— Нет. Я… — Замолчал, отведя взгляд. — Простите. Позвольте мне удалиться.
— Что ж, если ты оказался слаб душой, — лицо магистра выражало искреннее разочарование, — иди.
Рыцарь вышел, обернувшись на пороге со странным, болезненным выражением. Закат улыбнулся ему. Всё правильно. Если решил, что поступал не так, как надо — хотя бы просто перестань.
— Тогда я продолжу лично.
Закат только закрыл глаза, крепче вцепившись в цепи.
***
— Она носит ребёнка, мой господин, — докладывает сухонький лекарь, вытирая руки поданным слугой полотенцем. Королева лежит на постели, безучастно глядя в потолок, только губы сжимаются в тонкую нить. Она слишком хорошо помнит историю своей семьи.
— Наконец-то! — Тёмный Властелин поглаживает её едва заметно округлившийся живот так, как гладят верную собаку. — Если родится дочь — будет очень, очень смешно. Единственный властитель во всех окрестных землях — я.
Подобострастно хихикает складывающий инструменты лекарь, каменеет лицо королевы, вспыхивают старой, вновь разожженной ненавистью ее глаза. Тёмный Властелин хохочет. Он не верит, что она сможет что-то сделать, и всё же приказывает:
— В башню её, под постоянный надзор, — склоняется над женщиной, обводит контур лица, сжимает прядь волос. — Не надейся, дорогая. Ни ты, ни твои дети от меня не сбегут.
Он всё-таки помнил неверно. У них был ребёнок — или должен был быть. Закат знал, что никогда не брал своё дитя на руки, даже не видел его… Может быть, несчастная женщина не смогла выносить? Или не захотела — зная, каким чудовищем был отец ребёнка.
Спина горела, исполосованная до крови, в запястья всё ещё врезались железные браслеты. Кажется, он всё-таки сумел не закричать, только потерял сознание, когда боль стала невыносимой, и до сих пор висел в оковах. В камере остался магистр, вещавший что-то, прохаживаясь вдоль стены.
— Все истории меняются, ты знаешь? Мы же люди. Мы хотим сделать мир лучше, хотим наконец-то победить навсегда. Если бы судьбе было угодно раз за разом проигрывать одну и ту же пьесу, она бы позаботилась о том, чтобы мы теряли память при возрождении!
— Мы теряем, — отозвался Закат, пытаясь встать. — Немного медленней.
— Да? — Магистр схватил его под подбородок, приблизил своё лицо к лицу пленника. Изо рта у него пахло забродившими фруктами. — И ты уже не помнишь, как пытал и казнил меня?
— Помню.
— И я помню! — Он бросил пленника, резко отвернувшись. — Каких усилий стоили мне победы, о! Но судьбе не было до этого дела! Ей требовалось, чтобы я снова и снова начинал всё заново!
— Как и я, — ноги не держали вовсе, руки тоже будто стали чужими, Закат почти не чувствовал их.
— Ты! Да много ли тебе надо — покорить очередные не сопротивляющиеся деревни и почивать на лаврах!
Закат только покачал головой — магистр правда в это верил. Даже странно, как он сумел создать Орден и не разорить все принадлежащие ему земли.
Резанула шею веревочка оникса, лопнула у самого камня. Магистр, подняв ладонь с амулетом, провозгласил:
— Это будет символом твоего окончательного поражения.
Закат отвел взгляд.
Потерять оникс — это было всё равно что потерять часть себя. Лишиться возможности узнать ещё что-нибудь о своих прошлых жизнях.
Впрочем, зачем мертвецу память. Вряд ли магистр сможет долго сдерживаться и не убивать «сосуд зла», а после Закату станет всё равно. Он ведь теперь умрёт навсегда.
Как, должно быть, разочаруется магистр.
Его наконец оставили в покое, правда, так и не сняв цепь с крюка. Магистр ушел, пряча оникс в бархатный кошель на поясе, закрыл дверь, загремел ключами.
Однако, они ему льстили. Думали, что он сможет сбежать, даже если подвесить его под потолком.
***
Мальчишка, прикрывавший бегство Героя, стоит теперь меж двух гвардейцев, гордо выпрямившись. До того, как ему заткнули рот, пламенно вещал о том, что зло обязательно падёт. «Совсем страх потерял, дурак» — шепталась свита, спорила, каким именно способом казнят наглеца. Потом затихла, придавленная тянущейся паузой.
Тёмный Властелин сидит на троне, играет кинжалом, ни на кого не глядя. Свита, гвардия и пленник вздрагивают, как один, когда острие вонзается в подлокотник.
— Вырвать язык и отпустить, — выносит приговор Тёмный Властелин. Серые глаза мальчишки темнеют от страха, остальные, куда лучше знающие повелителя, прячут удивление.
Отпустить? Даже безъязыкий, светлый щенок может натворить дел. Может быть, господин хочет проследить за ним и найти Героя?..
Сталь воткнутого в дерево кинжала отражает лицо Тёмного Властелина. Усталое лицо.
***
Его разбудил молоденький оруженосец, долго возившийся с замками на двери. Кипя таким же праведным гневом, как другие, разве что молнии глазами не меча, дотянулся до висящего на цепях врага, начал поить водой из кувшина. Закат попытался приподняться, чтобы обоим было удобней, выпил все до капли.
— Спасибо.
Мальчик вздрогнул, будто его укусили. Поднес к губам Заката хлеб, невольно чуть отдергивая руки каждый раз и заставляя все сильнее тянуться к нему. Это не было унижением, Закат чувствовал — мальчик просто боялся его. И ненавидел, потому что его так учили. Но хлеб, черствый ломоть, отдал весь, до крошек, позволив собрать их с ладони.
Закат благодарно улыбнулся, оруженосец, сурово насупившись, вышел, тщательно закрыл темницу, убежал куда-то. Закат снова повис на цепях, затем, собравшись с силами, попытался встать, пошевелил онемевшими пальцами. Побежали по рукам кусачие мурашки, ноги, к его удивлению, удержали.
Было странно, безразлично любопытно, что ещё сделают рыцари. Закат подозревал, что на нём используют всё, что магистр вспомнит из мук, пережитых Героем в подвалах Тёмного Властелина. Может, и что-то новое изобретёт.
Тот, пришедший вместе с ещё тремя рыцарями, не разочаровал.
Цепь наконец сняли с крюка, Заката повели куда-то, не дав отдышаться, так что приходилось кусать язык, чтобы не стонать от боли и не падать. На пути встречались рыцари, слуги, оруженосцы обоих полов. На пленника смотрели по-разному — кто-то зло, кто-то удивленно. Видимо, ещё не все знали, что враг побеждён — или не все могли признать в полуголом пленнике Тёмного Властелина.
Его выволокли из дверей замка к вкопанному посереди двора столбу. Заставили переступить через цепь кандалов, опуститься на колени. Исполосованную спину прижали к дереву, Закат упёрся затылком, пытаясь выгнуться, чтобы уменьшить боль. Кожа мгновенно покрылась мурашками: раннее утро пятой луны — не то время, когда хочется оказаться под открытым небом в одном белье. Запястья и щиколотки стянули за столбом верёвкой, почти лишив пленника возможности двигаться.
— Ты простоишь так до третьего рассвета, — огласил магистр приговор. — Пусть все видят зло, которое мы победили!