Они прошли анфиладой залов и переходов. Ожорг впереди, Бранч, как радушный хозяин, чуть сзади.
– Хватит, – сказал, наконец, Ожорг. – Твой новый дом приличен статусу. Ты художник и сумел обставить его должным образом. Я не сомневался.
– Спасибо, совершенный.
– Пустое, равный, – Ожорг ударил хвостом. – Я пришёл не за этим. Ты закончил свою картину? Хочу быть первым ценителем.
– Ты будешь, – ответил Бранч.
Он провёл гостя в студию – пустое помещение, облицованное вулканическим туфом, с кучей горячего песка в центре.
– Располагайся, совершенный, – пригласил Бранч и включил воспроизведение.
Ему было страшно.
Не так, как страшно младшему возле старшего по статусу и не так, как страшно охотнику рядом с раненым хищником, когда кончились заряды. Страх за жизнь или здоровье, страх боли имеют мало общего с беспокойством художника, который ждёт вердикта. И пусть он уверен в своей работе, он боится пренебрежения, или, что хуже, равнодушия.
– Да, – сказал, открывая глаза, Ожорг, – мы не ошиблись. Ты сделал великую вещь. Новые, неожиданные мотивы… Это будет иметь успех. Если нужна помощь, рассчитывай на старого Ожорга, твоего поклонника!
– Спасибо, совершенный.
– И снова пустое, – отмахнулся Ожорг и замолчал, внимательно глядя на Бранча.
– Чем я могу помочь совершенному? – почтительно спросил Бранч. Кажется, его хитрости разгаданы. Не ему, бедному художнику, равняться с Ожоргом. Ожорг интригует дольше, чем Бранч живёт на свете.
– Не тяни, – сказал Ожорг. – Я чувствую, ты что-то скрываешь. Нехорошо, я же твой благодетель.
– Ты прав как всегда, совершенный. Следуй за мной.
…В этом зале было холодно и влажно. От избытка кислорода закружилась голова, и Ожорг усилием воли перенастроил работу лёгких и сосудов, питающих мозг.
У стены, среди незнакомых предметов и тряпок, спало бледное существо.
– Как оно уродливо, – сказал Ожорг.
Существо подняло голову и чирикнуло. Бранч издал в ответ серию звуков, и существо поднялось на ноги. Стоя, оно выглядело ещё хуже: голое, мягкое, похожее на большого слизня без чешуи, покрытое редкой короткой шерстью. На голове и в местах, где конечности крепились к телу, шерсть была немного гуще.
– Это… – Ожорг присмотрелся. – Подожди, я сам… Это самец?
– Да, совершенный.
– Он понимает речь?
– Только своё наречие.
– Какое примитивное устройство тела, – задумчиво сказал Ожорг. – О чём было спорить? Откуда здесь взяться разуму? Выйдем, равный, здесь неприятно пахнет.
Дверь загона захлопнулась.
– Прошу об услуге, совершенный, – сказал Бранч.
– Говори.
– Мне нужен участок земли на полярном побережье.
– Хочешь разводить их? – оживился Ожорг.
– Да, совершенный, – ответил Бранч. – Если самец выживет, я привезу ему самок.
– Считай, земля уже выделена. Подбери, что нужно, там много свободных мест, – сказал Ожорг. – Но помни, первый щенок из помёта – мой!
Всё пошло не так, не по плану! В чём он ошибся, что не предусмотрел? Ивась гнал прочь мысли о крахе, но они нет-нет, да всплывали в сознании. Их не должны были встретить здесь. Ивась рассчитывал на свободный путь до последнего холла, того самого, где они с Алёной встретили пастуха в синей форме и детей, а теперь…
Он оглядел ряды сыскарей. Серые прятались за щитами, выставив хлысты. Они почему-то перестали бросать гранаты и просто ждали. Чего?
– Тихо, – подал знак Ивась.
Партизаны замерли. В опустившейся тишине Ивась услышал, как натужно шумит опускающийся лифт. Что-то очень тяжелое… Люди, подмога или? Что бы сделал он сам?
Ивась вспомнил стычку в тоннеле в последний день практики. Как назывался городок? Почему-то это было важно – вспомнить название… Лямки – вот как. Тогда они залили тоннель пенобетоном. Да!
– В тот коридор!
Из-за спины метнули гранату. Едва не чиркнув потолок, она перелетела через два ряда сыскарей, перекрывших тоннель, который вёл к Алине.
– Ложись! – Ивась первым бросился на пол.
Граната взорвалась, разметала серых! Пока противник не пришёл в себя, Ивась побежал туда, направо и налево колотя хлыстом. Остальные партизаны, подхватив бойца, которого задело поле, кинулись за ним. Боец уже почти очнулся, старался помочь, с усилием переставляя непослушные ноги. Луиджи шёл последним, бил короткими очередями поверх щитов, не позволяя серым высунуться.
Ивасю казалось, что коридор умер. Плиты пола стали обычными серыми безжизненными квадратами, геометрическими тенями на ровной поверхности. То ли выстрелы и взрывы повредили их нежную электронику, то ли Алина демонстрировала своё отношение к происходящему. Странно, ей так безразлична собственная судьба?
Сыскари двигались следом. Они не пытались напасть, просто шли, прикрываясь щитами. Двое или трое держали их над головами. Быстро научились…
В фойе перед главной диспетчерской их ждали. Серые развернули генератор поля, почти перекрыв проход. Остался узкий промежуток между полем и стеной. Если вжаться спиной в шершавый пластик и втянуть живот, то можно пройти до поворота, потом десять метров вдоль дальней стены – и вот он, люк в тамбур, ведущий к Алине! Рядом с ним – тени людей, угадываются сквозь зыбкую плёнку…
– Нейтрализаторы – вперёд! – закричал Луиджи. – Ивась, Жора, прикрываем!
Луиджи с автоматом развернулся налево, Ивась с двумя пистолет-пулемётами направо. Жора, партизан из новых, Ивась его не видел раньше, закрыл тыл. Четверо бойцов с разбегу врезались шарами нейтрализаторов в поле и надавили! Поле окуталось всполохами огня и сеткой молний.
Сыскари перед Ивасем дёрнулись и пошли на него.
– Патронов не жалей! – закричал Ивась, выпуская длинную очередь над щитами. Панель позади серых пошла трещинами, один из сыскарей охнул и упал, выронив щит: его задело срикошетившей пулей. Ивась не успел ничего сделать, новый сыскарь встал на место выбывшего, и серые сомкнули щиты. Ничего, зато не лезут…
Справа стучал пулемёт Жоры, сзади огрызался огнём Луиджи. Свистели, отражаясь от пола и стен, пули, чудом минуя партизан.
Четверо бойцов давили нейтрализаторами в поле, напрягаясь что было сил. Шипастые шары медленно тонули в туманной завесе. Поле вибрировало, выло, но держало. Внезапно вой возвысился до визга и поле схлопнулось…
Их цель, тяжёлая металлическая, утопленная в стену дверь, была перед ними.
– Заряд, быстро! – скомандовал Луиджи.
– Жан, не делай этого! – донёсся голос Алёны из-за спин сыскарей.
Ивась мотнул головой. Женщина, что она о себе думает!
Под защитой пулемётов боец принялся крепить мину направленного действия.
– Жан, она такая же, как ты! – снова закричала Алёна.
Ну, не-ет… Ивась сжал зубы, до скрипа, до боли. Он – не такой.
Взрывать не пришлось. Половинки двери разъехались в стороны. Алина приглашала в гости?
– Извини, начальник, – прошептал Ивась и первым шагнул внутрь. Луиджи и Жора успели пройти за ним, потом двери с шипением сошлись, отсекли внешний мир и его звуки.
Луиджи, опираясь на нейтрализатор – и когда он успел его взять? – огляделся…
– Что это?!
Пять, нет, уже семь ложементов! Переплетение труб и кабелей, неяркий свет, резкий медицинский запах. Худые тела, бледная кожа, спутанные волосы.
– Гауляйтер, – сказал Ивась.
– Вот эти двое, – потрясённо пробормотал Луиджи, – это же дети?
– Это гауляйтер, – повторил Ивась. – Его надо убить.
– Убить, – согласился Луиджи.
– Убить, – Жора поднял пулемёт.
– Убить, – подытожил Ивась, заряжая пистолеты.
Первыми — детей… ту часть гауляйтера, что раньше была детьми. Чтобы сентиментальность не мешала возмездию.
Грохот выстрелов и пороховой дым наполнили зал. Чтобы не видеть крови, Ивась зажмурился, а когда открыл глаза…
– Дерьмовые попечители!..
Голос Луиджи дрожал. Пули зависли в воздухе, не долетев до тел, завязли в невидимой субстанции, и, тускло мерцая, медленно планировали на пол.
Поле…
Ивась схватил нейтрализатор и ударил колючим навершием по свинцовому созвездию!
Руку отбросило, словно перед ним была резиновая колонна. Охнул Жора, зажимая ладонью плечо; между пальцев торчал шип от нейтрализатора, и сочилась кровь.
– Бесполезно, – раздался ненавистный голос. – Вашей колючке не пробить защиту.
Ивась обернулся.
Бранч! Как он попал сюда?!
Морда ящера светилась довольством, Ивась готов был в этом поклясться! Шутка удалась, варвары посрамлены.
– Ненавижу…
Не отрывая взгляда от попечителя, Ивась полез рукой в карман. Где же она? Есть!
Поставив новую обойму, Ивась выпустил её в Бранча, в отвратительную морду, в янтарные глаза, ехидные, любопытные, не злые!
Бранч моргнул; прыгнула вверх-вниз прозрачная перепонка века. Пули отразились от неё, сгинули где-то в стороне.
– Ты мне нравишься, – сказал ящер. – Такой упорный, такой неистовый в безнадёжной борьбе.
– Нет! – закричал Ивась. – Смысл есть! Люди увидят, это будет пример. Они поднимутся, они прогонят тебя! Серых! Синих! Но кто-то должен начать?..
– Меня не надо прогонять, – оскалился попечитель. – Скоро я улечу сам. А люди…
– Почему ты не убиваешь их, совершенный?
Марика! Главный смотритель ферм, синяя с девятью золотыми звёздами. Ивась впервые видел её так близко; виделось в этой женщине что-то неуловимо знакомое, из давнего прошлого… Сейчас она была в бешенстве.
– Как ты попала сюда, самка? – удивился попечитель.
– Не ты один знаешь тайные пути, – выплюнула Марика, – не ты один. Почему ты не караешь их?
– Это не моё дело, – ответил Бранч, – карать. И не твоё. Не забывайся, женщина. Управляй фермами. Метрополия хочет живого желе, отправляй его вовремя.
– Не хо-очешь, – протянула Марика. – Тогда я покараю их сама.
В руках её оказался большой пистолет.
– Подчинённые у меня бездельники, – сказала Марика Ивасю. – Ничего нельзя поручить, приходится самой… Тебя я убью первым.
Щёлкнул предохранитель.
– Я предупреждал, – сказал Бранч и неуловимо быстро клюнул головой.
Обезглавленное тело в синей униформе упало на пол. Кровь фонтаном плеснула на серые плиты; второй толчок, третий. Пальцы Марики конвульсивно сжались в кулак и расслабились; малиновые ногти побледнели.
Попечитель глотнул и продолжил:
– А люди за меня. Они очень разумны, хотя только условно.
– Не верю, – сказал Ивась. Его подташнивало.
Не смотреть под ноги, только на Бранча, только в глаза!
– Зря, – ответил попечитель.
Стены пропали. Не стало многотелой фигуры гауляйтера, растаяли в воздухе машины, которые поддерживали его жизнь. Призрачный Ивась стоял на площади перед Управой. Вокруг кипел бой, впрочем… Бой заканчивался. Кажется, у них кончились патроны, теперь они отбивались саблями и пиками. Кричал что-то Джанкарло, седые волосы до плеч повисли сосульками; метался по площади незнакомый Ивасю боец с нейтрализатором; сидел на асфальте Коля, баюкая замотанную руку.
Без огня, без надежды.
Их обложили и гнали как зверей, гнали обычные горожане. Конечно, без серых не обошлось. Вот Варя наотмашь била хлыстом, вот Ференц, взяв в руки сразу два щита, медленно оттеснял своего противника. Варя, Ференц, – Ивась запомнил эти имена, совсем недавно они познакомились на приёме. Командовал ими давний знакомец, дядя Федя, протеже госпожи директора, один из тех, кто дал Ивасю рекомендацию… Однако, серых было мало, много меньше половины. Ивась заметил официантов и поваров из ближних к Управе ресторанов, увидел спецовки водителей грузовых мобилей, продавщиц и грузчиков окрестных магазинов. Старик-пенсионер, будучи не в силах держать оружие, грозил партизанам палкой. Рядом на лавочке сидела его седая жена, держала вояку-мужа за руку и смотрела… С ненавистью смотрела на партизан и с любовью на своих защитников.
– Хватит, – выдохнул Ивась.
…Луиджи и Жору уже увели, в зале остались Ивась, Бранч и молчаливый гауляйтер, паук, распятый в центре собственной паутины.
Ноги не держали, Ивась сел на окровавленный пол и обхватил голову руками. Всё было напрасно. Деревянный мальчик из сказки оставил врагов с носом, раздобыл золотой ключик, спустился под землю и нашёл заветный театр. Он вышел на сцену и кого же увидел в зрительном зале? Вместо добрых и весёлых горожан с детьми в креслах развалились карабасы-барабасы вперемешку с дуремарами. Они сыто срыгивают, поигрывают плётками и ждут представления. Танцуй, кукла… Покажи, что умеешь, развесели нас, а когда кончится спектакль, мы тебя съедим, потому что на большее ты не годишься. За кого же он бился? Кого мечтал освободить?
– Ненавижу! – простонал Ивась. – Стадо, а не люди. Свиньи в загоне, мечтающие только жрать и совокупляться! Поменять бы вас на других, но как?..
– Ты неправ, человек Ивась, – сказал попечитель.
Ивась обернулся: он забыл про ящера. Он больше не хотел его убить, осталось только равнодушие. В конце концов, что такое попечитель? Просто большой зверь, хищник, который не может не есть баранов.
– Почему?
– Не так далеко отсюда, – произнёс Бранч, – есть звёздная система. Жёлтая звезда, похожая на вашу, и четыре планеты, которые крутятся вокруг неё. Раньше их было пять, человек, – попечитель пристально посмотрел на Ивася. – Сейчас на месте пятой планеты облако пыли.
– Почему? – снова спросил Ивась, предчувствуя ответ.
– Там обитали очень гордые и очень развитые существа, – сказал ящер. – Они не смирились, не захотели пожертвовать малым. Зрелые самцы их расы обладали большими и вкусными тестикулами. Они оставались живы, понимаешь, человек? Могли жить в своё удовольствие, ведь мы готовы были платить. Но они отказались и развязали войну. Очень умные, очень могучие существа… Сейчас о них помнят только архивы, а теперь знаешь и ты. Не суди свой народ, человек. Вы смогли полюбить хозяйскую руку; она не только бьёт, но и кормит. Ты понял?
Дверь с шорохом открылась, Бранч вышел. Ивась остался один. Он закрыл глаза и стал ждать, когда за ним придут, чтобы препроводить в загон.
Входы в Управу из подвалов, на которые надеялся Джанкарло, оказались перекрыты. Там, где вошёл Луиджи, и в том месте, о котором Луиджи не знал, висела над головой перламутровая плёнка силового поля. Один боец из новых, не воевавших всерьёз, сунулся в люк — и кубарем полетел назад, шипя от боли!
– Ещё раз!.. Без моего приказа!.. – зарычал на него Джанкарло. – Лично расстреляю!
На миг ему стало стыдно: парень ни в чём не виноват, он не встречался с полем, ему не объяснили… Джанкарло приказал себе заткнуться. Цель близка, не время миндальничать. Потом, после победы, он угостит мальчишку самогоном и поговорит по душам, сейчас это всего лишь солдат, сунувший свой нос туда, куда не следует. Одна надежда, что серые, занятые войной с Ивасем и Луиджи, не заметят новый сигнал, не до этого им, но, всё равно, здесь делать нечего!
– Возвращаемся! – приказал он и первым зашагал прочь.
Все ближние лазы и проходы, указанные на древней схеме, были или завалены, или заварены, или залиты бетоном. Джанкарло не подавал виду, шёл, твёрдо сжав губы, но внутри у него всё кипело! Куда смотрели разведчики? Чем занимался Луиджи? Что, в конце концов, делал Ивась в своей Управе и на немалом посту?!
Наверх поднялись лишь в десятке кварталов от Управы, по вентиляционной шахте.
Вокруг лежал старый парк. Древние липы, перекрученные пальцы-сучья яблонь, живая изгородь из шиповника, за которыми слышались детские голоса.
Ветви шиповника зашевелились, раздвинулись, оттуда вылез молодой парень в сером комбинезоне с одинокой звёздочкой на шевроне. В руках он тащил ящик с инструментами, на плече — моток кабеля. Монтёр поднял взгляд, брови его поползли вверх:
– Вы что здесь делаете? Здесь не положено…
Коротко зашипело, во лбу у парня расцвел красный цветок, оттуда плеснула кровь. Парень без звука упал на траву.
– Убрать! Коммуникатор уничтожить, – приказал Джанкарло. – И торопитесь, пока его не хватились!..
Двигались без происшествий и встреч, Ивась надеялся, что так будет и впредь. Несколько раз останавливались, снимали со стен панели, врезались в линии связи. Ивась посылал в сеть успокоительные сигналы: всё хорошо, работа движется, нет поводов для беспокойства.
Коридоры были пусты, нечего здесь делать посторонним, только однажды им попался серый, с озабоченным видом тащивший какой-то контейнер. Ивась обменялся с ним парой фраз, серый пожал плечами и свернул в один из узких боковых проходов.
– Что он хотел? – спросил Луиджи. – Что ты сказал ему?
– Ничего не хотел, – удивился Ивась. – Он здесь просто работает. И я ему ничего не сказал, нет у него права что-то у меня спрашивать.
– Да, – пробормотал Луиджи, – я и забыл, какая ты большая шишка.
Вышли в лифтовый зал.
– Мы почти на месте, – объявил Ивась. – Идти осторожно, строго по моим следам.
Здесь их планы покатились ко всем попечителям! Свет в коридоре погас, в лифтовой шахте загудело.
– К бою! – закричал Луиджи. Он первым понял, что к чему: везение кончилось, дальше придётся прорываться!
Секунды побежали вскачь! Кабины лифтов шумели, подтормаживая; бойцы потрошили баулы. За считанные мгновения они собрали два металлических шара на подставках, утыканные острыми и длинными как спицы шипами.
– Сработает? – бросил Ивась.
– Проверим, – так же коротко ответил Луиджи.
Нейтрализаторы поля, – так называл их Джанкарло, – не успели опробовать в деле. Надежды на них было мало, Ивась добыл только крохи информации об устройстве полевых гранат, но это было больше, чем ничего.
Двери лифтов разошлись. Группы серых под прикрытием силовых щитов рванули наружу, невзирая на плотный огонь, который открыли партизаны. Завизжали пули, отражаясь от щитов, стен, пола, потолка, застонали первые раненые. Один из серых, извернувшись, швырнул в сторону партизан гранату — и сразу упал, поймав сразу две пули с разных сторон. Граната разорвалась, вспух мутный силовой пузырь и тут же лопнул, наткнувшись на шипастый защитный шар. Единое поле разрушилось, разлетелось роем жгучих ос-клочьев. Один из партизан, в которого попал призрачный клочок, с криком сложился пополам и упал; на губах пузырилась розовая пена… Свет в зале мигнул, по потолку пробежали тревожные огни.
…В воздухе висело напряжение; Варя забыла про душ, забыла про праздник, да и сам виновник, попечитель Бранч, пропал куда-то. Люди в зале сбились в группы, нервно переговаривались, не обращая внимания на музыку и угощения. Пилот Ференц покусывал губы, словно пытался, но не мог принять важное решение.
За окнами зашумело. Створки крыши над террасой, что полукругом охватывала зал приёмов, раздвинулись. Из темнеющего неба упали два винтокрыла, втиснулись на бетонный козырёк.
По залу пронеслось движение и шепоток: прошла молодая женщина с восемью звёздами на шевроне, рядом с ней — сыскарь шестого ранга с простоватым лицом и седой головой.
– Кто это? – спросила Варя.
– Алёна, новый директор, – сказал Ференц. – Умница, говорят.
И красавица, оценила Варя, ощутив укол ревности. Молодая и красивая, разгневанные попечители! Вот что значит городская…
Директор со спутником встали в центре зала, вокруг них сразу образовалось пустое пространство.
– Господа управленцы!
Голос директора в наступившей тишине показался Варе необычайно резким, почти визгливым.
– Друзья!.. – уже тише сказала Алёна. – Нужна ваша помощь. Понимаю, вы прибыли на праздник…
– Короче! – крикнули из зала. – Всё мы понимаем, что делать-то?
– Спасибо, – сказала директор. – Господин управленец шестого ранга объяснит, а меня простите, побегу. Командуй, дядя Федя…
– Значит, полезли к нам из-под земли разные личности, – начал дядя Федя. – Недобитки всякие. Под стенами Управы бой, людей не хватает. Кто готов помочь, прошу к винтокрылам, – движением головы он показал на террасу. – Хлысты, гранаты, сало, эээ… силовые щиты, то есть, всё там…
В полумраке резиденции Бранч слушал Управу. Здание дышало, его полнили звуки, токи и напряжения полей, о которых условно-разумные даже не подозревали. Маленькая интрига, которой он позволил развиваться, приближалась к кульминации, и Бранч не хотел её пропустить.
С улицы слышались выстрелы и хлопки разрывов. Там уже воевали, но это было не важно, это было простым дополнением к событиям, которые вот-вот случатся здесь, в здании, в его сердце, на минус третьем.
Исчезающе-малая вибрация пронзила Управу, коснулась нервных окончаний совершенного. Началось!
– Слезай, Ники, – сказал Бранч.
– Да, совершенный.
Его грелка завозилась, размыкая руки, ёрзая по телу. Медленно, чудовищно медленно! Реакция условно-разумных никуда не годится, как он мог забыть?
– Сейчас же! – прорычал Бранч, уходя в инфразвук. – Иначе расстанешься с гениталиями!
Ники сдуло. Бранч удивился: он разнежился здесь, среди забавных зверьков, он повторяет два раза, он даже грозит. И кому, грелке? Пора, пора возвращаться на родину, но сначала…
Окно не успело распахнуться, зазвенело, вниз посыпались осколки стекла. Бранч падал за ними, догонял, разворачиваясь к стене; свистел в ушах воздух. Скорость лифтов учитывала хрупкость человеческих тел, он так и не нашёл времени настроить хотя бы один лифт под себя. Впрочем, так интереснее.
Бранч выстрелил передними лапами, вбил когти в стену. Связки болезненно напряглись, внутри тела произошла мгновенная перестройка, мышцы и жир создали эластичную люльку, защищая внутренности от перегрузки. Закричал раздираемый бетон, на высоте роста или двух от земли Бранч остановился. Рядом было окно, он вошёл внутрь здания, ломая усиленные переплёты. Лопнула за его спиной плёнка поля, ударила по нервам. Поле не камень и не стекло, он забыл, что объявлена тревога. Ладно…
Люди в комнате шарахнулись в стороны, один не успел убраться, заверещал, отброшенный к стене.
Бранч выскочил в коридор, широкими скачками добежал до лифта, разжал створки и прыгнул вниз, в темноту.
На минус третьем пахло кровью и дымом, яростью и страхом. Бранч облизал глаза и тайными коридорами побежал в диспетчерскую, обходя бой стороной. Смешной Жан-Ивась обязательно прорвётся туда, а если не сможет… значит, картина приобретёт иной вид.
Джон-Витольд ошибся. Среди гекатомб старой мебели и ковров обнаружился люк на минус четвёртый этаж, по совести, просто подвал с голыми стенами и рядами толстых, жирно поблёскивающих опор. Пол покрывала застарелая пыль, в ней вились цепочки следов.
– Спасибо за план, – сказал Луиджи.
Ивась пожал плечами.
– Когда-нибудь потом, – продолжил Луиджи, – мы натаскаем сюда взрывчатки и взорвём бандуру ко всем драным попечителям!
– Эти столбы не взорвать, – сказал Ивась.
– Я знаю, – вздохнул Луиджи, – я не всегда был охотником.
Они шли впереди, налегке. Ивась внимательно смотрел по сторонам, останавливался, что-то изучал на коммуникаторе.
– Здесь, – наконец сказал он.
Из баулов достали серую форму с молниями на шевронах. Партизаны молча переоделись.
– Вы теперь связисты, – сказал Ивась. – Говорить, если кто встретится, буду я. Молчите, улыбайтесь. Но я надеюсь, наверху пусто.
Через скрытый люк в потолке они выбрались в другой технологический коридор, короткий и узкий аппендикс между двумя закрытыми дверями.
Привычно сняли стенную панель. По стене, сверху и снизу силового кабеля тянулись разноцветные пучки проводов. Ивась не глядя протянул руку, Луиджи вложил в неё плоскую коробочку.
– Пусть всё будет как надо, – пробормотал Ивась и вставил коробочку между проводами.
Коммуникатор издал мелодичную трель.
Ивась оскалился:
– Когда я запущу программу, возврата не будет, – сказал он партизанам. – Все готовы? Хорошо…
На пульте Вениамина-тринадцать-семьсот замигал огонёк. Аварийный пакет. Извергнутые попечители, одно к одному! Дежурный с опаской вызвал директорский кабинет. Кто такой Дитмар-Эдуарл, он знал, но сейчас в директорском кресле сидела совершенная Алёна, и как она поведёт себя в такой обстановке…
– Помехи связи на минус третьем, – доложил он. – Видимо, из-за прорыва…
– Вы не знаете, как поступать, растущий? – удивилась женщина на экране.
– Особая зона, совершенная, – выдавил Вениамин. – Прежде чем вызвать ремонтников, я обязан доложить директору… напрямую.
ВрИО несколько секунд молчала, потом жесткая складка на её лбу разгладилась, она устало улыбнулась.
– Простите, дежурный, я не привыкла к полной процедуре. Работайте, как положено, – Алёна разорвала связь.
Вениамин перевёл дух и скинул информпакет связистам.
Коммуникатор Ивася на минус третьем уровне пискнул, по экрану поплыли ряды цифр.
– Получилось, – сказал Ивась, – дежурный вызвал связистов. Принимаю вызов! – он коснулся кнопки. – Всё, работаем, господа ремонтники!
Дежурный отключился, и Алёна сразу забыла о разговоре. Личный пароль, который шепнул ей Дитмар-Эдуард, открыл доступ к секретной директории в базе Департамента. Алёна заглянула в директорию, скользнула взглядом по списку файлов — и тотчас свернула окно. Технологии, человеческие до Встречи, попечительские, в том числе закрытые!
Это был сюрприз, это была бомба. Но почему Дитмар-Эдуард сообщил ей только сейчас? Не надеется вернуться, поняла Алёна. Это его завещание. Чего он ждёт, чего хочет от неё?
– Госпожа управленец восьмого ранга!
Голос дежурного прервал её мысли. Как тихо он вошёл!.. Почему не вызвал по связи?
– Что случилось?
– Директор Департамента управленец девятого ранга Дитмар-Эдуард, – заговорил дежурный. – Нет! – она уже поняла… – Умер семнадцать минут назад, – дежурный внезапно всхлипнул и закончил попросту: – Вы, госпожа Алёна, теперь директор. Совершенный попечитель Бранч назначение утвердил. Поздравляю!
Вениамин-тринадцать-семьсот подал Алёне красный конверт.
– Спасибо, Вениамин, – тихо сказала Алёна. – Идите… пожалуйста.
Значит, Бранч предполагал исход и заготовил приказ о назначении заранее. Осталось утвердить его на Директорате в Женеве, но это формальность. Попечитель главнее Директората.
– Когда-то давно, до Встречи, – пыхтя, рассказывал Дед, – развлекаловка такая была: борьба в грязи… Мужики просто в болоте под дождём, а женщины… специальная площадка с водой и глиной, ай! …прибитые попечители, порезался! …и они там мутузили друг друга… пока одежду не сдерут. Которая первая голая осталась, та и проиграла…
– Варварство какое, – удивлялся Серёжа Малой, – женщин грязью мазать? Не понимаю…
Он подпирал Деда справа, слева его держал Джон-Витольд, а сам Дед елозил по взорванной трубе связанными за спиной руками. Спутали их на совесть, монтажными хомутами. Такие ни в жизнь не распутать, только разрезать. Не глядя, в темноте, наощупь… Дед изрезал пальцы и запястья, изругался, – Джон-Витольд и слов-то таких раньше не слышал! – но вздохнул наконец и довольно сообщил:
– Всё, готово!
Серёжа Малой и бригадир, как по команде, отскочили в стороны: в куче вонь особенно донимала, поодиночке казалось легче.
Дед развернулся, пошарил в стене.
Аварийное освещение, со стыдом вспомнил Джон-Витольд.
В нише, над трубами загорелся тусклый огонёк. Бригадир оглядел на ребят: ну и вид… Мокрые, скрюченные, не специалисты, а бродяги какие-то!
– Подгребай по одному, – сказал Дед и вынул из сапога узкий нож.
Едва освободившись, Серёжа Малой бросился искать коммуникаторы. Скоро раздался его горестный вздох:
– Гады… Всё раздавили, гады!..
– Жаль, – сказал Дед. – Было бы проще…
От множества событий голова шла кругом. Празднество совершенного Бранча, аварии на минус третьем, смерть директора и назначение госпожи Алёны. Наконец судьба смилостивилась над Вениамином, даровав ему паузу. В какой-то момент он обнаружил, что ничего не происходит. То есть, не происходит ничего нового: аварии устраняются, приглашённые празднуют, госпожа директор изучает дела, адъютант господина старого директора оплакивает своего патрона, а сам господин старый директор ожидает торжественной кремации в холодильнике.
Всё шло своим чередом, не требовалась мгновенная реакция, значит, можно чуть-чуть передохнуть — не отходя от рабочего места.
Дежурный решил сварить кофе. Попечители не запретили его, значит, кофе им угоден! Вениамин приготовил большую кружку, а когда вернулся к пульту, чуть не пролил горячий напиток на штаны…
Если верить приборам, в городе бушевало землетрясения невиданной силы!
Вениамин, забыв по кофе, смотрел на экран сейсмики: удары следовали один за другим. Три слабых, балла на два-три, следом три мощных семибалльных толчка, потом опять три слабых. После шла пауза, за которой всё начиналось сначала.
Дежурный передёрнул плечами. Управа стояла прочно и не думала трястись. Не было никакого землетрясения, но что тогда с приборами? Вернее, с одним единственным датчиком на минус третьем уровне…
Опять минус третий! Что там могло произойти? Сантехники случайно вывели из строя датчик, вот он и барахлит? Или связисты? Послать туда ещё и сейсмотехника? Вениамин-тринадцать-семьсот набрал код вызова — и замер, не закончив движения. Три точки, три тире, три точки… Древний сигнал, смутно знакомый по детским книгам. Что он значит? S.O.S! Мольба о помощи! Кто-то подключился напрямую к линии и требует подмоги.
Дежурный дёрнулся, опрокинув кружку на пол; жалобно кракнуло небьющееся стекло:
– Проблемы на минус третьем, госпожа директор, – доложил Вениамин. – Отправляю людей.
Дежурный разорвал контакт, не дожидаясь ответа, и сразу переключился на другую линию:
– Группу сыскарей на минус третий! – распорядился он. – Двойную, нет, тройную усиленную группу с оружием! Возможно вторжение!
Не время для бюрократии, Алёна баба умная, поймёт. На минус третьем творилось нечто, не объяснимое цепью случайных аварий. Да и не верил он в такие совпадения.
До Встречи, после которой город отстраивали заново, здесь был сточный канал. Крупный, для приёма вод целого микрорайона.
После его забросили. Часть входных коллекторов обрушилась, другие забили ядовитый ил и глина. В городе обустроили новую канализацию, она не везде совпала со старой, а её конструкция уже не требовала такой разветвлённой приёмной сети.
Теперь в тоннель попадала только дождевая вода, которую не успели собрать и отправить в теплицы, в остальное время канал был сух.
В дальнем конце тоннеля скрипнуло железо, простучали по дну комья земли. Сверху, из колодца, спустился по железной лесенке Николай с планшетом в руке. Бойцы, сидевшие вдоль стен на снарядных ящиках, подняли головы. Коля пожал плечами, сел рядом с Джанкарло.
– Ну? – повернулся к нему предводитель.
– Пока тихо, – ответил Николай. – Я не рискнул искать активно, запустил на приём…
– И что?
– Они сменили кодировку. Программа ищет ключ.
– Ну, подождём, – сказал Джанкарло.
– Да собственно, – сказал Николай, – уже.
– Как вы все любите нервы трепать, – скривился Джанкарло. – Зачем все эти лишние слова? Смерти моей хочешь?
– Читаю, – Коля пробежал взглядом по экрану: – Ерунда, мелочи, отчеты районных Управ… Вот! Празднование третьего кужля попечителя Бранча, на который… так, это пустое всё… вот… неприятное происшествие… прорыв канализации… Бранч обратился к гостям с извинениями… это всё ладно… Нашёл! Умер директор Департамента Дитмар-Эдуард!
– Это хорошо… – пробормотал Джанкарло. – Зажился старичок на белом свете… Нам это мало поможет, однако… Ещё что есть?
– Есть, командир! – улыбнулся Коля. – Вот оно: Отряды сыскарей стягиваются на минусовые этажи Управы для отражения возможного вторжения подрывных элементов. Директор Департамента…
– Быстро они выбрали!.. – ругнулся Джанкарло.
– …координирует действия защитников. Прилагаются все усилия…
– Ладно! – сказал Джанкарло, вставая. – Дальше неинтересно, – он оглядел бойцов. – Выдвигаемся. Пришло наше время. Поддадим им жару, парни!
После лазарета Варвара осталась в городе. Возвращаться в дорожную службу, где всё напоминало о Семёне, не было сил. Она устроилась на маленькую должность в маленькое отделение почты, одного из сотен в городе.
Возвращаться в отчий дом Варя не стала. Их дом ещё помнил Сёму, его смех, его руку на спинке кресла, его голос. Помнил он и ту ночь, когда они зачали сына, их будущего первенца, которого так и не смогли спасти медики. Возможно, когда-нибудь потом, когда беда перегорит и… не забудется, такое невозможно забыть или простить, но отдалится, подёрнется дымкой лет. Один визит в месяц — и того ей казалось много. Родители были мудрые люди, они не стали настаивать.
Варе хотелось быть одной. Незаметной, маленькой серой мышкой спрятаться от людей, забыться в простой и такой же серой работе.
Однажды Варвара получила письмо. Настоящее бумажное письмо, красный конверт из плотной бумаги с янтарной окантовкой по краям. Никогда раньше Варя не видела таких конвертов, да и вообще, какой смысл переводить бумагу, если у каждого на руке коммуникатор? Письма на бумаге — по старой традиции, да и то не всегда — рассылали две конторы: Управа — в серых конвертах с серебряным обрезом и синие — в голубых конвертах с золотыми звездами.
Заинтригованная, Варвара распечатала конверт.
«Попечитель Бранч, – гласил текст на прозрачной плёнке, – встречает третий кужль жизни и имеет честь пригласить Варвару индекс такой-то на торжественный приём, который состоится…»
Её вспомнили.
Её вспомнил не кто-нибудь, а сам всесильный попечитель Бранч!
К письму прилагался одноразовый денежный чип. Варя приложила его к плечу — чип рассыпался серебристой пылью, увеличив её счёт на двести жетонов. «Подготовиться к празднику», – гласила приписка к посланию.
Идти не хотелось, она отвыкла от скоплений народа, но Бранч… попечитель Бранч, но попечительство не главное. Он её спас, и она обязана явиться.
Зал приёмов Управы гудел от народа. Варя то и дело ловила на себе заинтересованные и откровенные взгляды. Это смущало, но не сильно. Она молода, а двухсот жетонов хватило на хорошего дизайнера.
У стойки с угощением Варвара чуть не столкнулась с пилотом в парадной форме.
– Ой, извините, я такая неловкая, – смутилась Варя.
– Вы шикарная, – ответил пилот. – Это я растопырился, что не пройти. Только из рейса, не успел перекусить. Вот, возмещаю. Меня Ференц зовут, а вас?
С Ференцем оказалось легко. Уже через пару минут они болтали, как старые знакомые. Ференц очень хорошо слушал. Варя не заметила, как рассказала ему — в сущности, постороннему человеку! – историю своего счастья с Семёном и то, что это счастье разрушило.
– Во-от как ты познакомилась с Бранчем! – протянул Ференц. – Да, не позавидуешь… А со мной всё было просто. Я первый человек, которого Бранч встретил на Земле… на орбитальной станции, на самом деле, но это не важно! Ты бы знала, какие там чудеса! Когда подлетаешь со стороны Земли…
Зал гудел, наполняясь.
Внезапно всё стихло, в дверях появился попечитель Бранч. Варя думала, он обратится к ним с речью, но попечитель молчал, потом к нему подбежала замдиректора Департамента Управления. Бранч наклонил к ней голову, а Алёна и принялась что-то говорить, бросая по сторонам быстрые взгляды.
– Что там? – спросила Варя. – Почему не начинают?
– Нет кого-то, – сказал Ференц. – Сейчас, подожди… Дитмара-Эдуарда! Директора.
Сегодня по Управе дежурил Вениамин-тринадцать-семьсот двадцатый. Опытный сыскарь, шестой ранг, как-никак, он заметил, когда что-то на пульте изменилось, но не сразу понял, что именно. Всё было как всегда, но чего-то явно не хватало. Чего-то настолько обычного и постоянного, что глаз привык не видеть и не замечать!
Чего-то незыблемого.
Потом Вениамин увидел — и поначалу не поверил глазам… Дитмар-Эдуард жил при Управе, спал и столовался тут, короче, постоянно был на месте, кроме редких выездов в город. Зелёный огонь постоянно горел в центре схемы. Сейчас метка директора пожелтела и тревожно мигала.
Непослушными пальцами Вениамин набрал номер Алёны.
Замдиректора слушала молча, потом спросила:
– Медики?
– Должны быть там. У них собственный мониторинг…
– К нему, быстро!
Вениамин никогда не видел столько медиков, как сегодня в директорской приёмной. Они ходили, стояли у окна, сидели в креслах и за столом секретаря, на котором теснились страшноватого вида приборы. То и дело открывалась дверь в кабинет Дитмара-Эдуарда, пропускала очередного эскулапа наружу или внутрь.
– Что… – начал Венимамин.
– Тихо! Потом, – вполголоса, но властно остановил его старший медик. Восемь белых змеек на шевроне, крупная шишка. Плохи у директора дела, ой, плохи!..
В приёмную ворвалась Алёна, следом за ней — Бранч. Один из медиков пытался перекрыть им дорогу в кабинет, но тщетно. Кажется, его даже не заметили. Попечитель — наверняка.
Внутри они были не долго. Дверь снова распахнулась. Два ражих медика с величайшей осторожностью вывели в приёмную платформу-реаниматор. Вениамин мельком увидел бледное лицо Дитмара-Эдуарда, скрюченную руку на груди, потом к директору склонилась его заместитель. Вениамин успел заметить, как зашевелились белые губы…
– Госпожа управленец!.. – зашипел главный медик. – Немедленно освободите проход! Вы его убьёте!..
Замдиректора уступила напору, и даже попечитель посторонился; платформу с директором вывезли из приёмной. Кидая на Алёну гневные взгляды, вышел главный медик, следом потянулись и остальные. Скоро в приёмной остались лишь четверо: Вениамин, адъютант директора на банкетке в углу, а также Алёна с попечителем.
– Принимай дела, растущая, – сказал Бранч.
– Временно, совершенный, – сказала Алёна. – Он вернётся.
– Надейся, – ответил попечитель и вышел.
Разгневанные попечители, что он имел в виду?!
– Равному Дитмару-Эдуарду нездоровится, – объявил Бранч. – Он старше даже меня, пусть отдохнёт. А теперь — радуйтесь и веселитесь!
Занятая беседой с Ференцем, Варя даже не заметила, как попечитель уходил и возвращался. Зато всё разъяснилось. Жаль, директор не примет участия в торжестве, значит, они познакомятся в следующий раз!
Давно она не чувствовала себя живой и желанной, и сегодня ей захотелось праздника. Спасибо Бранчу, что вспомнил о ней, что пригласил! Она танцевала, смеялась шуткам Ференца, ела фрукты и запивала их вином. С непривычки голова пошла кругом.
– Здесь душно, – пожаловалась она Ференцу. – Надо умыться. Не уходи, жди меня!..
Пилот улыбнулся и отсалютовал бокалом. Он хотел её, Варя видела по глазам, да и сама была не против. Но сначала — прийти в себя.
Из открытого окна дамкой комнаты лился вкуснейший воздух высоты. В голове шумело. Ох, и напилась ты, мать… В душ, скорее в душ!.. Зачем обижать Ференца?
В душевой Варя сбросила платье, придирчиво оглядела себя в зеркале. Хорошенькая, хоть и чуточку пьяненькая… Скоро она будет свежа и благоуханна!
Кабинка зашумела, форсунки выплюнули первые струи — и отключились.
– Неполадки в магистрали, – сказала кабинка. – Приносим извинения за причинённые неудобства!
Такое на памяти Джона-Витольда произошло впервые. Трубам десяти лет нет ещё, меняли недавно! И вот такое… Прорыв на минус третьем уровне. Система, понятно, перекрыла не только канализацию, но и воду вообще.
Бригада собралась быстро; люди все лёгкие на подъём. И Дед, их бывший бригадир, и Витя трижды два дважды три, и братья Чак и Норрис, и даже Серёжа Малой, вернее, особенно Серёжа Малой, кому как не ему? Ответственный от Департамента тоже не задержался. Молодой, да ранний. Джон-Витольд видел его пару раз. Парень не выглядел гордецом, но всё равно шевельнулось в душе стыдное, мелочное злорадство: не всё тебе, милый, в кабинетиках сидеть, с кулерами и кондиционерами. Руками ему, конечно, работать никто не доверит, ни опыта, ни квалификации. Постоит в сторонке, понюхает. Управа — такое дело, без ответственного правилами не положено в коммуникации лезть.
– Жан, – коротко представился ответственный, входя в их бытовку. – Поехали, что ли?
– Вставай, ребята! – скомандовал Джон-Витольд. – Айда за пятым рангом!
В грузовом лифте поместились все, стояли, разглядывали затылок ответственного. Особое у них, у начальников, воспитание: хоть бы плечами передёрнул или глаз назад скосил. Так и не шелохнулся, пока лифт летел вниз, словно у ребят не глаза, а пуговицы. Пять пар пустых пуговиц и шестая бригадирская.
На минус третьем уже пованивало. Ответственный Жан вскрыл технологический коридор, отошёл в сторону, пропуская бригаду.
– План коммуникаций есть, господин управленец второго ранга?
– Всё есть, совершенный, – ответил Джон-Витольд. – Специалисты мы.
– Это хорошо. Некогда мне было делать копии, – непонятно сказал ответственный.
Джон-Витольд прошёл вперёд. Под ногами хлюпала вода, пахло мылом и сортиром. В одном месте левая стена вспучилась, потемнела.
– Ну-ка, ребята, – сказал бригадир, – давайте-ка стеночку откроем!
Облицовка коридора была собрана на тайных винтах: кто не знает, тому в жизни не догадаться, что это не каменный монолит. Какое там!.. Пластик, крепкий, негнущийся, под бетон.
– Опа! – только и сказал бригадир, когда ребята сняли испорченную панель.
Труба не потекла и не треснула, её разорвало изнутри, вывернуло наружу диковинным цветком. С лепестков лилась на пол вонючая струйка. Остаточки… Можно представить, как тут хлестало тогда, когда рвануло!
– Как думаете, совершенный, что её так? – спросил Джон-Витольд. – Это же какое давление! Откуда?
– Я не думаю, я знаю, – ответил ответственный. – Органическая взрывчатка в трубе.
– Что?! – обернулся бригадир.
В руках ответственного дрожал включённый хлыст.
– Пустое, – сказал ответственный. – Не дёргайтесь, не сопротивляйтесь и останетесь живы.
Панели по правую сторону разошлись, оттуда полезли люди в странной пятнистой одежде. Они точно знали про тайные винты.
Через миг Джон-Витольд лежал со связанными руками и старательно дышал ртом. Настроение пятнистых не располагало к шуткам.
– Хочешь оставить их в живых? – спросил один из пятнистых. Бригадир сжался: равнодушный тон пятнистого не вязался со смыслом слов, но было ясно — он может.
– Зачем тебе их смерть, Луиджи? – спросил ответственный.
– Ну-ну, – пятнистый пожал плечами. – Ты изменился, Ивась.
– Ты хочешь остаться вообще один? Кем командовать потом будешь? – усмехнулся ответственный. – Они будут лежать тихо-тихо, пока всё не кончится. Правда, ребята?
Ребята были согласны.
Зачем здесь эти люди, кто им нужен? Бригадир похолодел: на лифте можно подняться в зал приёмов, а там праздник, лучшие люди Управы! Бандиты, однако, отправились в другую сторону, дальше по коридору. Насколько знал Джон-Витольд, там не было ничего интересного. Склады со всякой рухлядью, которой пользоваться стыдно, а выкинуть не доходят руки. Но пятнистые шли уверенно и целеустремлённо, они определённо что-то знали.
Хлопнула дверь, бригада осталась в темноте.
Всё запомнили слова пятнистого Луиджи, все видели его глаза убийцы, поэтому, пока не стихло эхо шагов, ребята молчали. Серёжа Малой не выдержал первым:
– Видел кто, куда эти гады дели наши коммуникаторы?
– В угол кинули, – ответил Дед.
– В какой? – оживился Серёжа Малой. – Надо найти, связаться.
– Зачем тебе коммуникатор? – спросил Джон-Витольд. – Грязный, водой порченый?
– Ты что, бригадир? – изумился Серёжа Малой. – Не понимаешь? Напали на нас… на Управу напали! Надо помощь вызвать!
Завозился Витя, сел, опираясь спиной о стену. Прошепелявил:
– Фы не знаеф просто… Тфу!.. Фубы выфили, гафы!..
– На минусе коммуникаторы глушат, – сказал Чак.
– Безопасность, попечителя ей под хвост! Не связаться отсюда, – объяснил Норрис.
– Пакость какая! – выругался Серёжа Малой и замолчал.
Закрытая дверь, нет связи… Их поймали как мальчишек! Бригадир глухо застонал: куда смотрели его глаза? Но кто мог подумать, что ответственный, пятый ранг как-никак, окажется предателем? Час, а то и два о них никто не вспомнит. Работают люди…
– Связь я обеспечу, – неожиданно заявил Дед.
Полдня Алёна ругала себя за обещание и уговаривала, что Жан слишком занят, что он забудет, не придёт.
Ровно в четырнадцать Жан стоял возле её офиса.
– Нам к лифту, – сказала Алёна вместо объяснений.
Жан почему-то думал, что им на крышу, что его ждёт особенно красивый городской вид, но кабина полетела вниз. Они вышли на последнем, минус третьем уровне. Впереди был длинный и широкий пустой коридор, мощенный серыми квадратными плитами.
Алёна сделала шаг вперёд. Плита под её ногами засветилась неяркой зеленью.
– Иди точно за мной, по зелёным огням, – приказала Алёна. – Ни шагу в сторону! Система пропустит меня и ещё одного человека. Не отставай, только по зелёным огням.
– Что будет, если я ошибусь?
– Сначала — удар хлыста. Потом — не знаю, обычно хватает первого раза. Готов?
Она шагнула на другой квадрат, чуть в сторону. Освободившаяся плита медленно гасла.
– Ну же! – Алёна обернулась. – Поторопись!
Она шла странным зигзагом. Сначала Жан пытался понять систему, но скоро бросил это занятие. Хаос, случайность, произвол… С непривычки он занервничал и начал торопиться.
– Можно медленнее? – спросил Жан.
– Нет, – отрезала Алёна. – Терпи, недолго осталось.
Скоро плиты сменил мягкий ковёр. Они стояли в уютном фойе. Кроме коридора, который направил их сюда, внутрь открывались ещё несколько проходов. В одном из них зашумело; сработали невидимые двери. Другой лифт!
Оттуда, спотыкаясь, вышли двое детей в синих интернатских пижамах, мальчик и девочка. Худые, с рыхлыми серыми лицами. Замерли, ухватившись друг за дружку. Мальчик нерешительно смотрел по сторонам. Его взгляд равнодушно, не задержавшись, мазнул по Алёне с Жаном. Девочка глядела на мальчика, не отрываясь и не мигая.
Следом за детьми из прохода вышел пастух.
– Всех попечителей!..
У Жана помутилось в голове. Ненавистный синий — и дети! Жан сжал кулаки и качнулся к синему…
– Стоять!.. – страшным голосом приказала Алёна.
Жан очнулся, выдохнул.
– Извини, – пробормотал он.
– Они нас не видят, не слышат, – сказала Алёна. – Этим детям повезло, хотя они никогда этого не поймут!
– Что это значит?
– Она подбирает помощников.
– Кто она?
– Моя сестра, Алина. Главный диспетчер региона. Когда-то давно ты назвал её гауляйтером.
Тем временем пастух взял детей за плечи и повёл через фойе.
– Раньше здесь был простой зал, – сказала Алёна. – Сестричка меняет этаж под себя, перестраивает, расширяет. Пойдём, я покажу тебе всё. Нам прямо.
Двери отворились, в зале вспыхнул неяркий свет. Жан непроизвольно задержал дыхание: резко пахло лазаретом.
– Лампы из вежливости, – криво усмехнулась Алёна. – Им самим свет не нужен.
Жан увидел голые тела в трех наклонных ложементах. Из пола вырастали кабели и шланги, ветвились, переплетались и прятались в муфтах на головах, руках и между ног лежащих.
Ещё два ложемента оставались пустыми. Очевидно, их установили недавно, конструкции выглядели совсем новыми, а пол и стены рядом с ними явно недавно вскрывали.
Жан подошёл ближе.
Алину он опознал по рыжим космам, выбившимся из-под муфты. Худая, бледная, со впалым животом и плоской грудью. Алина мало отличалась от двоих прочих, хотя один из них точно был мужчиной.
– Ты меня не помнишь, – сказал он. – Но здравствуй, Алина.
Ничего не произошло. Жан и не ожидал ответа.
Гауляйтер! Это несчастное существо он ненавидит и поклялся убить. Создание, проводящее годы в темноте и миазмах, человека, которого кормят через трубочку, которому даже испражняться помогает машина.
Существо, которое управляет отвратительным, несправедливым миром вокруг.
Человек, телом и разумом преданный попечителям.
Женщина, которая наверняка не понимает, что она такое!
Гауляйтер…
Жан огляделся. Здесь точно есть защита, чтобы случайный визитёр не сломал ей шею. Одним движением, ведь это так просто!
– Раньше, когда Алина была одна, в центре зала висел видеокуб. Теперь информация транслируется сразу на сетчатку, – сказала Алёна. Она заметила любопытство Жана, но истолковала его по своему.
– Очень удобно, – согласился Жан. – Ты нарочно показала мне тех детей?
– Конечно, нет! – удивилась Алёна. – Я не знала о них, тут главная Алина.
– Их положат в эти кроватки и подключат к машине, – задумчиво произнёс Жан. – Секс угоден попечителям, они не останутся без секса. Клистирная трубка станет их любовником. Женой для мальчика, мужем для девочки. Бедные дети.
– Ты сам знаешь, чего они избежали!
– Я не знаю пока, что лучше, – прошептал Жан. – Пойдём отсюда, госпожа замдиректора. Я по горло сыт твоей экскурсией.
Двери за их спиной с шипением раздвинулись. Кажется, Алине тоже надоели гости…
До чего пакостное, душное место! Скорее наружу, на внешнюю галерею Управы, где воздух, солнце и город, злой, но прекрасный!
– Стой!
Жан оглянулся: Алёна со страхом смотрела на него, пальцем показывала вниз, ему под ноги.
Он сошёл уже с ковра и стоял на двух плитах сразу. Обе сияли оранжевым светом. Потом одна плита мигнула и зазеленела. Вторая — следом за ней.
– Что это значит? – спросил Жан.
– Кажется, ты ей понравился, – ответила Алёна. – Моей сестре.
Тучи, весь день осыпавшие город мелким дождём, наконец, иссякли. Прилетел ветер, растащил их на отдельные облака, в промежутки заглянуло красное вечернее солнце.
Оставив отдел на заместителя – авось не завалит работу за час-другой, давно пора получать четвёртый ранг – Жан вышел из Департамента. В мобиле посидел несколько минут, размышляя.
Он настолько сжился с образом и местом, что всерьёз переживал за отдел, беспокоился о карьере заместителя, болел за Департамент! Неприятный психологический выверт, о котором предупреждал его Джанкарло. Стокгольмский синдром, будь он неладен, что бы ни значило первое слово. Жертва начинает сочувствовать террористу, думать его мыслями, искать оправдания его резонам…
Но что поделать, если город красив? Если он так разумно устроен? Если управленцы творят не только зло?
Непогода и рабочее время загнали людей в офисы и конторы, дороги были почти пусты. Жан не торопился. Позади, метрах в трёхстах, так же не спеша полз мобиль охраны. Они не опоздают, он не собирался отрываться и петлять. Ему надоела департаментская столовая, а в городе хорошо кормили…
В кафе Жан выбрал место подальше от подиума, среди плакучих ветвей и широких листьев зимнего сада. Маленький столик на одного. Подозвал официантку, миловидную девушку в форменном мини, чёрненькую, узкоглазую, сделал заказ.
Миловидная принесла салат и закуску, пообещала:
– Жаркое будет через семь минут, вы не против, совершенный?
– Я не против, – улыбнулся Жан, и девушка ушла, играя бёдрами под тонкой тканью. Жан засмотрелся: какие естественные, плавные, красивые движения!
– Ты назначил встречу, – сказал Луиджи. – Зачем?
Он сидел за соседним столиком, скрытый живой изгородью.
– Я знаю, кто, – сказал Жан. – Я знаю, где. Ты принёс, что я просил? Люди готовы?
– Конечно, – ответил Луиджи.
Больше они не разговаривали. Официантка принесла горячее, исходящее паром жаркое. Жан попробовал, показал ей большой палец.
– Сделай мне порцию с собой, – попросил он.
– Конечно, господин управленец!
Жан с удовольствием поел. Всё-таки, поварам Департамента далеко до городских! Их стряпня съедобна, но не больше…
Вернулась официантка, принесла фирменный пакет. Жан подмигнул ей, закатил в предвкушении глаза, сделал комплимент. Когда девушка ушла, он просунул руку в изгородь и достал оттуда такой же пакет, вынул из него маленький свёрток, переложил его к себе. Пустой пакет Жан вернул на место. Он не вызовет подозрений: клиент заказал кушанье на вынос, но не выдержал, съел сразу.
В Департамент Жан возвращался совсем не спеша. И не в красотах или запахе мокрой листвы дело. В свёртке, как фасолины в золотой обёртке, лежали брусочки органической взрывчатки. Луиджи клялся, что по ним можно хоть прыгать, хоть бросать их с крыши Департамента, не сдетонируют, и Жан верил, но всё равно было как-то не по себе. Пусть ими не подорвать Управу или опору моста, но салон мобиля можно запросто разнести в клочья. С ним, Жаном, вместе. Жан не хотел умирать, тем более прямо сейчас. Не всё закончено, не все счёты сведены.
В рамке сканера Жан непроизвольно замедлил шаг, но Луиджи не обманул и тут, брикеты по молекулярному составу соответствовали жареному мясу с гарниром.
Лифт вознёс его на тридцатый этаж. Проходя зимним садом, Жан незаметно рассовал взрывчатку по карманам и уже совсем спокойно, помахивая пакетом, вошёл в отдел.
Заместитель справился, но с радостью уступил место.
– Упарился, шеф, – сказал он. – Трудно.
Жан почувствовал укол ревности, а следом радость от того, что снова взял руководство в свои руки. Это его неприятно поразило. Что с ним творится?!
Дальше работа захватила. Он сидел до вечера, отвлекаясь только на очередной кусочек жаркого из кафе. Отличное мясо! Жаль, пропадёт…
В желудке родился холод, пополз вверх по пищеводу. В животе забурчало, требовательно и громко – подействовала принятая украдкой капсула.
– Говорил же я, шеф, что скиснет, – сказал зам, показывая на пустой пакет. – Слушать надо умных людей!
– Хорошее заведение, – сказал Жан. – Чуть не лучшее в городе. Я часто там ем. Так что не говори еру…
Живот скрутило! Жан выскочил из-за пульта и, согнувшись, провожаемый сочувственными взглядами отдела, бросился вон. Так можно и не донести… Отъявленные попечители, что Джанкарло напихал в ту таблетку?
Успел.
И даже успел запереться!
После, когда отдалилась резь в животе, а туман в глазах рассеялся, Жан вынул первый взрывчатый брикетик. Ковырнул ногтём острый кончик, вытянул тонкую как паутинку нить. Открыл шкафчик под раковиной – да, он не ошибся, строители, как это ни смешно, сэкономили, поставили здесь самую простую сливную фурнитуру, без сифона.
Жан открыл воду, приклеил паутинку за край раковины и бросил «фасолину» в сток. На экране коммуникатора развернулась схема Управы. Синяя искорка мины неторопливо путешествовала по канализационным трубам. Когда мина спустилась на минус третий этаж, Жан остановил её. Искорка на экране замерцала, потом посерела. Это значило, что она нашла подходящее место в трубе – заусенцу, каверну в стенке, другую неровность – и прилипла к ней до поры. Жан открыл тюбик с лекарством для глаз, выдавил каплю на паутинку. Нить на глазах растаяла, исчезла.
Повторив всю процедуру ещё два раза, Жан вышел из туалета и с измученным видом поплёлся в отдел. На полпути он охнул, схватился за живот и побежал обратно. Если в первый раз он выбрал самую дальнюю от входа кабинку, то теперь юркнул в первую, ближнюю. С этого края сточные воды уходили в канализацию другим путём.
Половина дела было сделано, вернулись сомнения. Жан прогнал их прочь. Не для того он провёл почти три года среди серых, чтобы остановиться в шаге от цели. Кто-то должен принять решение, сдвинуть инертную людскую массу с места. Кто, как не он, имеет на это право?
Алёна держалась. Дитмар-Эдуард дал ей хороший совет, она не пускала чувства на волю при посторонних, а при Жане – особенно.
Знал бы директор, чего ей это стоило!
Её пальцы не дрожали на докладе у Дитмара-Эдуарда. Двое неизвестных, хотя всем понятно, что это синие, напали на Жана в центре города, в десяти минутах от Департамента! Но каков Жан! В одиночку обезоружил и связал бандитов!
Но Жан нервничал, Алёна ощущала это во время встреч. Мужчины скрывают страх, это у них в крови. Женщину, которая любит, невозможно обмануть! Что могло его беспокоить? Конечно, он боялся за свою безопасность!
Даже в постели он стал не такой. Холодный? Нет… Он отдавался страсти не весь, слегка отстранился, самую малость, но женщина в такие моменты замечает всё.
– Не переживай, – прошептала она, отдыхая на его груди. – Департамент не даст тебя в обиду, директор ценит тебя и защитит…
– О чём ты?
Алёна подняла голову и посмотрела на Жана. Он не притворялся, он в самом деле не понимал…
– Эти двое, ты же думаешь о них, разве нет? – удивилась Алёна.
Жан приподнялся, опираясь на локти, сказал:
– Аленькая! Конечно же, нет! Это синие, знакомые и понятные, зачем их бояться?
Трезвый кусочек памяти напомнил: Жан и сам диверсант и террорист. Городские синие, не привыкшие к отпору, не понимали, с кем связались. У них изначально не было шансов.
– Тогда в чём дело, признавайся!
Алёна села, сложив ноги по-турецки, выпрямила спину, ладонями упёрлась в колени. Она провоцировала, путала Жана, отвлекала телом. Вдруг собьётся, будет откровеннее?
Жан протянул руку, ласково провёл по щеке, по шее, царапнул ногтем сосок. Ох, самой бы не сбиться…
– Ты просила не говорить о службе, помнишь?
– Спроси! – Алёна мотнула головой, волосы веером рассыпались по плечам.
– Не говори, если это секретно, – произнёс Жан, – не хочу нарушать обещаний.
– Да.
– Я окончил лицей год… нет, примерно полтора года назад, – начал Жан. – У меня уже пятый ранг, Аленькая, понимаешь? Так не бывает, так не должно быть! Те, с кем я учился, самое большое получили второй… Может, он прав? Может, это ты тащишь меня наверх?
– Кто? – взвилась Алёна. – Кто посмел?! Заподозрить меня… Отвечай, кто это?
– Не скажу. Он прав?
– Нет, – сказала Алёна, остывая. Мстить первому рангу или второму за слова? Глупо.
– Тогда почему?
– Всё по закону, – ответила Алёна. – Третий ранг это работа директора, он захотел видеть тебя в центральном аппарате. И он не ошибся, у тебя отлично выходит!
– А дальше?
– Четвёртый… – Алёна пожала плечами. – Тебе доверили группу, подчинённых, все они третьего… Ты же начальник?
– Ладно, пусть так, – сказал Жан. Он откинулся на подушку, притянул Алёну к себе, куснул за нос. – Считай, ты меня почти убедила. Ты тут ни при чём.
– Я тут точно ни при чём… – мурлыкнула Алёна. – Я просто тебя люблю… – она на миг задумалась. – Пятый дал Бранч. Не спрашивай, почему, я не знаю. Бранч очень странное существо.
– Странное… – согласился Жан. – Я его совсем не понимаю. Помнишь, летом размыло дамбу, нас сорвали тогда всем отделом, заниматься на месте?..
Дождь лил шестой день. Не тот дождик, после которого так хорошо выехать в лес, пропитаться хвойным духом и солнцем, нарезать мокрух и ежовиков.
Холодный дождь пополам со шквалистым ветром. Такой можно назвать ливнем, но только летом. Осенью, как известно, дождь не стоит стеной, а медленно и противно сыплет. Должен сыпать…
Седая вздулась и поднялась, до серого низкого неба осталось подать рукой. Седая тащила палую листву, грязь, пену и останки дровяных сараев и заборов, смытых в верховьях.
Седая стояла почти вровень с дамбой, а под дамбой лежали городки, посёлки и охотничий заказник. Почему-то именно заказник Жану было жальче всего остального. Люди могут уйти, людей не за что жалеть, в отличие от кабанов и оленей.
В павильоне было жарко. Его группа уткнулась лицами в экраны и лихорадочно терзала джойстики. Час за часом, с ночи, когда их сорвали на ликвидацию.
К дамбе потоком шли грузовые мобили со сваями, песком, строительной пеной. Бригада за бригадой сменялась на гребне и у подножия дамбы, латая, крепя, замазывая и фиксируя.
Справились к вечеру. У кого не осталось сил, попадали тут же, у мониторов, на пеноматрасах, остальные сначала поели — местные расстарались, нанесли, кто что мог.
Под утро Жана разбудили паломники.
Явилась делегация местных жителей: начальник опорного пункта Матвей с длинным индексом, двое управленцев-охранников, расстроенная пара средних лет, с ними дочка — зарёванная девчонка, молодая совсем, вряд ли семнадцать. Девчонка куталась в шаль и комкала в руках яркую тряпку. Охранники держали рабочего, одного из тех, что чинил дамбу. Он растерянно глядел по сторонам, иногда пожимал в недоумении плечами.
– Напал вот на неё, господин управленец, – сказал начальник опорного пункта. – Любви захотелось. Кричал, что секс угоден попечителям, что он трудился ради нас и что мы ему должны! Платье порвал…
Тряпка в руках девчонки, действительно, оказалась платьем, когда-то нарядным, сейчас измазанным в грязи и потерявшим всякий вид.
– Я тут при чём? – удивился Жан. – Законов не знаете, управленец?
– Ваш человек, – заявил визитёр, – вам и решать.
– Он успел сделать что-то?
– Он успел?.. – повернулся начальник опорного пункта к девчонке.
– Не-ет… – со слезами ответила та. – Платье порвал. Ну, щупал везде…
Платье она жалела больше себя. Тряпку, каких можно из города привезти сотню, одно лучше другого, да и отсюда, наверняка, ничего не стоило заказать… Освежёванные попечители! И что ему делать?
– Могу отвезти его в город, – сказал Жан. – Тогда и ей, – он кивнул на пострадавшую, – тоже ехать, как свидетелю. Сдам синим. Признают виноватым, отправят в загон. Устраивает?
– Ну… – замялся Матвей. – Это правильно, наверное. Это по закону.
Насильник повис на руках у охранников. Дурак.
– Да, – согласился Жан. – А вы бы что сделали? – спросил он у родителей.
– Выдрать его, – сказал отец. – Жестоко, при всех. Чтобы думал. А в загон… В загон его, дочка?
– Не зна-аю!..
– Вы поняли, управленец? – сказал Жан начальнику опорного пункта.
Матвей посмотрел на него с любопытством и уважением.
– Вы ведь тоже молодой совсем, совершенный. Но другой, да… Так и сделаем. Не по закону, конечно…
– А мы не будем докладывать, – сказал Жан.
– Не будем, – улыбнулся Матвей.
Тут же между павильоном и дамбой соорудили помост, насильника связали, разложили на досках. Один из охранников взял хлыст, выставил его на минимум…
– Запрещаю!
Громовый голос заставил вздрогнуть, пригнуться.
С серого неба упала дымчатая тарелка, замерла возле помоста, из неё выпрыгнул голый оливково-зелёный ящер. Бранч!
– Я запрещаю, – повторил Бранч, оглядел замерших местных, пристально посмотрел на Жана, на высыпавших их павильона городских.
– Он ничего не успел, совершенный! – выдавил Жан.
– Секс угоден попечителям, – ответил Бранч, – но только свободный!
– У нас нет загона, совершенный! – заговорил угрюмый Матвей.
Он хорошо держался для человека, увидевшего попечителя впервые в жизни. Жан позавидовал: какое самообладание! Насильник на помосте обмочился от ужаса, да и жертва едва держалась на ногах от страха.
– Будет, человек, – сказал Бранч.
Он обошёл помост, нервно подёргивая кончиком хвоста. Над помостом сгустился туман, превратился в призрачный купол загона…
– Преступник не выйдет отсюда, – объявил попечитель. – Любой свободный вправе освободить его, но пусть сначала хорошо подумает, потому что может поменяться с ним местами. Я буду следить, помните!..
Снова пошёл дождь, нудный, мелкий, противный. Местные, оглядываясь на купол, ушли, управленцы скрылись в павильоне. Возле загона остались Жан и Бранч.
Попечитель стоял неподвижно, вода стекала по его телу, по чешуе и даже по глазам.
– Он ничего не успел, совершенный, – сделал Жан последнюю попытку.
– Свобода священна и неприкосновенна, – ответил Бранч.
– А как же свобода мясных? Свобода тех, кто в загонах? Что с его свободой?
Жан показал на загон.
– Он отказался от своей свободы, когда покусился на чужую, – сказал Бранч. – Кому не нужна свобода, тот просто неразумное мясо.
– А дети попечителей? – не выдержал Жан. – Кто спросил их?
– Ты допрашиваешь меня, человек… Жан? – удивился Бранч.
– Я хочу знать, совершенный, – тихо, но твёрдо сказал Жан.
Попечитель щёлкнул челюстями.
– Правильно воспитанное дитя попечителей не имеет разума, – объяснил он. – Зачем свобода тому, кто не умеет думать?
– Но…
– Без но! – рыкнул Бранч. – Их мозг изменён заранее, их опекуны получают довольно благ, чтобы точно следовать инструкции по откорму и не будить сознание. Остальное делает игра.
– Опекуны?!.. – растерялся Жан. – Игра?
– Хватит, человек, – сказал попечитель. – Дальше думай сам.
Алёна внимательно слушала.
– Ты мне не рассказывал про это.
– Вот, рассказал, – ответил Жан. – Зачем он это сделал? Зачем прилетел, как узнал? Я его не понимаю…
– Его никто не понимает, – сказала Алёна. – Ну, поговорили, отдохнули? Взбодрись-ка, ночь длинная ещё!
Она тряхнула шевелюрой и села на Жана верхом.
– Ох… – крякнул он. – Сломаешь меня, будешь сама виновата.
– Опять боишься? – рассмеялась Алёна. – То, что нужно, не сломаю…
И оказалась права.
Не только не сломала, не нарушила, но сыграла бережно и нежно, и в тоже время уверенно и решительно, как на флейте, сама же стала для Жана скрипкой.
В окнах было темно, позднему рассвету не пришло ещё время, и они лежали без сил, когда из всех чувств не заснула только нежность.
Внезапно Алёне до кружения головы, до зуда в ладонях захотелось рассказать про сестру. Именно потому, что Жан честно не спрашивал, потому, что Бранч сказал странное. Не может человек без разума управлять регионом, как не может вообще управлять людьми! Но разве Жан-Ивась и Алина — не «дети попечителей»? Кто готов сказать, что они не умеют думать?!
– Завтра в обед, – Алёна шевельнула пальцем завиток возле уха Жана, – приходи к моему кабинету…
– Пожалей, замдиректора… – шутливо ужаснулся Жан. – Ты меня укатаешь!
– Нет, – сказала Алёна. – Сексом мы займёмся после, если останется время. Хочу показать тебе кое-что. Не смей отказываться, а то передумаю!
– Да? – удивился Жан. – Загадками говоришь, начальник…
Он лёг на спину закрыл глаза и ровно задышал. Скоро заснула и Алёна.
– Чипы к опознанию, господа управленцы! – раздался сварливый голос.
К месту драки подходил патруль смотрителей. За деревьями, на улице, мигала синими и красными огнями их машина.
– Вы… Вы… Вы…
Синий второго ранга, старший патруля, прошёлся со сканером вдоль ряда серых. Не забыл он и нападавших.
– Что произошло, совершенный? – остановился он возле Жана.
– Нападение, – стараясь говорить спокойно, ответил Жан. – Вот эти напали. Я их связал.
– Ловко, совершенный, – покачал головой синий, – умело. Проверим. Три дня города не покидайте, хорошо?
– А эти? – спросил Сергей-Первый. – Злоумышленники?
– Проверим, – повторил синий. – Умышляли — отправятся в загон. Невиновны — отпустим. Вы свидетель?
– Да.
– Тоже не покидайте, – сказал синий. – Это всех касается! Начальству вашему сообщили уже. Так что отдыхайте, господа управленцы. Отпуск у вас, три дня в городе. Хорошо!..
Подхватив под локти нападавших, патруль удалился. Серые тоже разошлись, сквер опустел.
Попечитель Бранч выдвинулся из частокола побегов бамбука. Он не успел, но игрушка справилась сама… У неё оказались остренькие зубки. Интересно будет их обломать, когда придёт время.
Дитмар-Эдуард выглядел плохо, Алёна даже не узнала его с первого взгляда. Сухая кожа плотно обтянула череп, брови совсем побелели и превратились в прозрачный пушок. Чашка с чаем заметно дрожала в руке. Дитмар-Эдуард заметил её взгляд и осторожно поставил чашку на стол. Слишком осторожно, пожалуй.
– Вам плохо, шеф?
– Глупый вопрос, растущая, – сварливо ответил Дитмар-Эдуард.
– Уфф, – обрадовалась Алёна, – испугали вы меня, шеф! Так я начинаю?
– Начинай уж.
– Люди с таким геномом не поступали ни в один из загонов. Мало того, людей с таким геномом нет ни в одной базе, шеф, – доложила Алёна. – Ни в открытой базе синих, ни среди ушедших в отставку. В закрытой базе они тоже не числятся, – предупредила она вопрос Дитмара-Эдуарда, – как и наших собственных списках!
– Не тяни попечителя за хвост, девочка! – рассердился старик. – Где они есть? Я же вижу, ты нашла их.
– Ну, не я…
Дитмар-Эдуард скорчил страдальческую гримасу…
– Простите ещё раз, шеф, – сказала Алёна. – По документам это Станислав триста двенадцать – двадцать четвёртый и Игорь пять пятёрок два. Оба синие, оба погибли два с половиной года назад, во время первого налёта на транспорт синих!
– Версии?
– Разные, шеф. Вариант, что «пастухи» научились оживлять мёртвых, мы отбросили сразу…
– Редкой силы проницательность, – желчно сказал Дитмар-Эдуард.
Алёна покраснела.
– Также это не андроиды, – сказала она. – Технология под запретом, причин её открывать я за Бранча не вижу.
– Не его это уровень – разрешать технологию… – пробормотал директор.
– Остаётся простое и наиболее вероятное предположение, – закончила Алёна. – Синие тоже умеют играть с генным ответом.
– Да, – произнёс Дитмар-Эдуард. – Продолжай.
– Я прикрепила к Жану двух сыскарей, – сказала Алёна. – Для сопровождения вне Департамента. Так что он вне опасности.
– А внутри?
– Шеф! – удивилась Алёна. – Вы думаете, они посмеют? Устроить нападение прямо здесь?
– Прямо здесь… – задумчиво повторил директор. – Может, и нет. Ты присмотри за своим парнем, на всякий случай.
– Не спущу глаз, шеф! – сказала, поднимаясь из кресла, Алёна. – Так я пойду?
– Сядь.
Дитмар-Эдуард отпил из чашки, покачал головой.
– Водичка, – сокрушённо сказал он. – Запретили мне крепкий чай…
– Медики? – Алёна кивнула. – Вам надо в отпуск, шеф. Вы устали.
– На море? – прищурился директор. – Ерунда… Ты знаешь, ведь я помню жизнь до Встречи.
– Я никогда не думала…
– Помню, – повторил Дитмар-Эдуард. – Я болен старостью, девочка, это не лечится.
– Шеф!
– Всё, хватит! – приказал Дитмар-Эдуард. – Не нужно меня жалеть и уговаривать. Молчи и слушай. Надеюсь, он не следит за нами сейчас. Не может же он следить всегда и за всеми?..
Любой ли секс угоден попечителям? Генрих-Анатолий не знал этого точно. Он любил как умел, и чтобы любовь продолжалась, «кошечки» должны были молчать, а молчание требовало жетонов…
Рудольф дал ему вдоволь жетонов и обещал дать ещё больше, но Генрих-Анатолий всё равно нервничал. Нервничал до бузы в животе, до рези в кишках, настолько, что боялся обделаться не добравшись до проходной.
Всё прошло как нельзя лучше. Сканер на входе безропотно пропустил его в Департамент. Генрих-Анатолий на миг замер посредине холла, будто в неуверенности – специально для случайных свидетелей, синие малого ранга очень редко появлялись в этих стенах! – и выбрал третий слева лифт.
В кабине было пусто, и Генрих-Анатолий уверился в успехе. От площадки лифта до кабинета неизвестного ему Жана оставалось не более полусотни шагов, и не по галерее, где есть риск повстречать любопытного серого, а по летнему саду. Не такой, получается, важный человек этот Жан, чтобы прятаться в лабиринте коридоров. Чем он смог заинтересовать почти всесильного Рудольфа?
Неважно. Генрих-Анатолий тронул нагрудный карман: в нём лежал простой конверт с формальным письмом внутри. Рудольф дал ему прочесть: ничего особенного, то ли извещение, то ли напоминание, адресованное совсем другому человеку. Ошибка, всякое бывает… Надо вручить его Жану и уйти. Возможно, выслушать несколько злых или удивлённых слов, потом извиниться и уйти. Главное — уйти, чтобы получить у Рудольфа заветные жетоны.
В тени монстер кто-то тронул Генриха-Анатолия за плечо. Синий оглянулся и потерял дар речи…
– Ааа… Га… – захотел, но не смог доложиться он. – Ох…
– Не бойся, человек, – ласково сказал попечитель Бранч. – Дай мне то, что у тебя в кармане.
– Д-д-да, – залепетал Генрих-Анатолий, протягивая конверт.
– Пу! – произнёс попечитель и легонько сжал плечо Генриха-Анатолия.
Того как ветром сдуло. Он забыл испросить разрешения удалиться, он забыл про конверт и почти всесильного Рудольфа. Ему не было стыдно. Диарея взялась за него всерьёз, внутренности готовы были взорваться. Бывают в жизни такие моменты…
Бранч открыл конверт, вынул лист бумаги, лизнул его, с любопытством прислушался к ощущениям… Условно-разумные были те ещё затейники: бумагу пропитывал сложный полимер, безвредный для всех живых существ, кроме Жана-Ивася. Ему, чтобы умереть, хватило бы одной молекулы. Умереть не сразу, но обязательно.
Попечитель понюхал воздух. К счастью, полимер оказался нелетуч, и прогулка по саду не грозила Жану гибелью.
Бранч съел письмо вместе с конвертом и скрылся среди тёмно-зелёных кожистых листьев…
– Зачем я ему нужен, равный? – спросил Жан.
Секретарь пожал плечами:
– Не знаю, коллега. Твоего визита не было в расписании. Иди, чай будет тебя ждать.
Жан проскользнул в кабинет.
Мизансцена ничуть не изменилась с прошлого раза, только не было рядом Алёны, чтобы объяснить и поддержать.
– Жан шестнадцать… – начал он.
– Не надо, – сказал Бранч. – Подойди.
Всё повторилось. Шерстяная накидка, голый парень, обнявший ящера. Во взгляде, который он кинул на Бранча перед уходом, не было ничего, кроме восхищения. Жан настолько удивился, что заговорил первым:
– Зачем тебе это, совершенный?
Попечитель вмиг оказался рядом с ним:
– Тебе неприятна нагота самцов собственного вида?
– Нет, но…
– Мне холодно, я так греюсь, глупое существо!
– Разве нет других способов?
Бранч с любопытством разглядывал его одним глазом. Несмотря на жару кабинета, Жана бросило в дрожь: он потерял осторожность… Он допрашивал попечителя, как будто это обычный человек, а не огромная рептилия с зубами в палец длиной!
– Есть другие способы, – ответил Бранч, и это удивило Жана ещё больше. Всесильный попечитель снизошёл до объяснений!
– Можно сделать тепло, как я привык, – продолжал Бранч. – Но для вас это жарко, ты не сможешь отвечать на мои вопросы.
– Я понял, совершенный, – сказал Жан. – Прости, совершенный. Я готов отвечать, совершенный.
Попечитель молчал. Сегодня от него пахло иначе, к аромату минерального масла прибавился чуть заметный химический запах. Что-то резкое, но не противное.
– Ты ответил, – сказал наконец Бранч. – Иди.
– Выскочка невесть что возомнил о себе, совершенный, – сказал Ники, устраиваясь на животе попечителя.
Бранч захрюкал и заперхал.
– Ты тоже заметил это, Ники? – отсмеявшись, произнёс он. – Молчи, грелка, молчи.
Да, условно-разумный дерзил ему, но так интереснее. Сегодня ночью игрушке будет не до сна, её будет мучить жар и головная боль, от которой нет лекарств. Зато отныне она защищена от генетических ядов. Смешно: человечек никогда не узнает, какой опасности избежал. Может, стоило намекнуть? Нет, ни к чему нарушать гармонию полотна…
С тридцатого этажа Департамента открывается замечательный вид на город. Здесь сидит отдел строительства, и неспроста. Сами проектировали, сами строили – сами выбрали лучшее место!
Департамент – не самое высокое в городе здание, но стоит в центре, на холме, среди старого парка, и поэтому царит над окрестностями. Кварталы вокруг парка тоже старые, ни один из домов не поднимается выше двадцати этажей. Чем дальше от центра, тем выше город, но рельеф и растительность маскируют высотки, поэтому из окна город похож на холмистую, заросшую зеленью равнину, которую разрезали реки Радиальных проспектов и ручьи Продольных и Поперечных улиц. По берегам магистралей высятся скалы высоток, сверкают на солнце крыши павильонов, вольготно простираются долины площадей и стадионов.
Коммуникатор тихо пискнул: обеду конец. Жан вернулся к работе.
Расскажи ему кто раньше, что такое повседневная работа управленца в Департаменте, Жан покрутил бы пальцем у виска. И был бы неправ.
Такой же монитор, такие же джойстики и фигуры на экране, но, в отличие от интернатских штудий, Жан точно знал, что делает. К чему приведёт потеря вот этой нити, чем грозит столкновение вот этих шаров… И почему ему не положен приз — сладкая пастилка.
Жан, как и все в отделе, распределял ресурсы, материальные и временные. Сейчас Жан управлял прокладкой водовода в новый городской микрорайон.
Пустить траншеекопатель, он же трубоукладчик.
Пустить бригаду изолировщиков.
Остановить трубоукладчик: дальше древние валуны, может полететь фреза.
Притормозить изолировщиков, принять взрывников, связаться с местной Управой, предупредить о взрывных работах.
Вызвать стражников: местные не справляются с наплывом зевак.
Связаться с соседями, выпросить стражников у них, поскольку городские переброшены на футбольный матч.
Обеспечить возвращение взрывников, у них по графику сегодня ещё три объекта.
Запустить трубоукладчик, организовать экскурсию школьникам в рамках летней практики.
Перебросить по трубе рекультиватор: сверху водовода должен быть сад. Проследить за сохранностью саженцев.
Заказать расходники для изолировщиков: их бригадир семь минут ждёт рандеву; вызвать врача!
Найти и обеспечить транспорт для эвакуации трубоукладчика.
И многое другое. Последовательно, параллельно, циклически и с перекрытием. Одни задачи порождали другие, дела дробились и сливались, ответственность росла. К работе подключались другие управленцы, виртуальные совещания следовали одно за другим…
Экран опустел, выскочил транспарант: «Финиш, – 93 минуты». Жан откинулся в кресле: работа выполнена на полтора часа быстрее. Это головная боль для управленца уровнем выше, надо перевёрстывать планы, но это также экономия важного ресурса — времени. Кому-нибудь да пригодится!
– Браво, управленец Жан, – раздался надтреснутый голос.
Жан обернулся, встал, коротко кивнул:
– Совершенный… Совершенная…
Комната задвигала креслами. Все, кто не работал, вставали, приветствовали:
– Совершенный… Совершенная…
Рядом с директором Департамента стояла женщина лет сорока в синей форме, с девятью золотыми звёздами на шевроне. Марика, глава синих.
– Минус девяносто три минуты, равная, – похвастался Дитмар-Эдуард. – Мальчик всего год после лицея, и вот какие успехи! Твои так умеют?
– Это впечатляет. Но у нас другие задачи, равный, – ответила Марика и подошла к Жану:
– Хороший стиль, растущий. Уверенный, но неторопливый. Преподавателей лицея управления можно поздравить. Скажи мне, – она посмотрела Жану в глаза, – мы встречались раньше? Какое знакомое лицо…
– Не знаю, совершенная, – ответил Жан. – Я уверен, что мы не встречались.
– Ты видела его на доске почёта лицея, – рассмеялся Дитмар-Эдуард. – Отличник! Где ещё, по твоему?
– Возможно, – синяя пожала плечами. – Похоже, ты опять прав, старик.
Начальники пошли к выходу. Жан сел к экрану, и не увидел, с каким лицом смотрела в его сторону, обернувшись, начальница синих.
Недавно Бранч придумал новое развлечение: подглядывать за жизнью Департаментов. Защищённую конференц-связь управленцам дали попечители и, разумеется, получили полный доступ к камерам и микрофонам. Всегда и в любых условиях.
Подключившись к сети, попечитель наугад выбрал кабинет.
Там спаривались. Несколько особей, пять или шесть, Бранч не сразу сосчитал конечности и головы. Шесть… Или пять?! Они сопели, рычали, стонали и вскрикивали. Надо признать, во всём, что касалось копуляции, фантазию условно-разумных мало что ограничивало. Бранч даже задумался: в самом ли деле он удивил серую самку Алёну? Вот эти движения… вот в этой позе… что должна чувствовать объектная особь?!.. Боль? Зачем?
Слегка озадаченный, Бранч переключился. Здесь трудились. Светились экраны, тихо щёлкали джойстики. Дежурная смена, чем им ещё заниматься?
Старый человек, главный над серыми, сидел в кресле и ничего не делал. Думал? Бранч присмотрелся и понял, что Дитмар-Эдуард скоро умрёт. Немощь прогрессировала, силы уходили. Об этом кричал цвет кожи, биение пульса на шее, дрожь пальцев на подлокотниках кресла.
Бранч активировал хеморецепторы: да, от старика пахло близкой смертью, но, как ни странно, почти не пахло страхом. Директор знал, что дни его сочтены, был печален, но не боялся.
Нехорошо следить за живым существом, которое прощается с жизнью. Бранч покинул директорский кабинет. Художник внутри него возмутился и потребовал симметрии. Пусть будет так, нельзя спорить с художником!
Синие разговаривали.
… интересную экскурсию! – зло говорила Марика. – Знаешь, кого я встретила?
– Кого? – спросил человек по имени Рудольф.
– Надеюсь, у тебя есть список сотрудников Департамента?
– Это открытые сведения, – удивился Рудольф.
– Найди мне Жана, – приказала Марика.
– Готово, – сказал Рудольф. – У них всего один Жан, вот фотография… Что?!
– Ты обманул меня, Руди.
Марика присела на спинку кресла, обняла Рудольфа за плечи. Обманчивая ласка…
– Нет, совершенная, – побледнев, пробормотал Рудольф. – Сканеры не могут врать! Два года, Марика! Два года нет его сигнатуры!
– Вот! Он!
– Раздери меня попечитель… – выругался Рудольф. Невидимый Бранч хрюкнул от неожиданности. Какое интересное пожелание!
– Я хочу видеть его голову, милый, – сказала Марика. – Отдельно от тела.
Бранчу стало досадно. Синие решили лишить его забавы — Ивася-Жана! Мальчик из леса с такой яростью лез наверх, так старался… Для чего? Эту историю Бранч хотел досмотреть до конца…
В конце недели лицеист-посыльный принёс пластиковый конверт без обратного адреса.
– Что это? – удивился Жан.
– Не знаю, господин управленец четвёртого ранга! – гаркнул посыльный. – Передать приказано.
– Людей перепугаешь, господин будущий управленец, – сморщился Жан. – Кто приказал?
– Не знаю, совершенный, – уже тише сказал лицеист. – Эээ… Не приказано рассказывать.
– Вот как?
Жан вскрыл посылку. Внутри конверта находилось приглашение. Его поток собирался на годовщину выпуска. Организаторы — Жан с удовольствием обнаружил среди них Маришку — обещали угощение и веселье.
Посыльный не уходил, восторженно глядя на Жана. Примеривал на себя регалии, понял Жан. Если удалось одному, почему не сможет другой?
– Передай, я приду, – догадался Жан.
– Разрешите бежать, совершенный? – радостно вытянулся лицеист.
– Разрешаю.
Посыльный загрохотал каблуками по коридору. Удручённые попечители, как это возможно? Покрытие полов в Департаменте нарочно гасило звуки — чтобы не мешать господам управленцам.
Чтобы не смущать однокашников, Жан оставил мобиль в нескольких кварталах и остаток пути прошёл пешком.
Кафе, где договорились встретиться, лежало в глубине сквера, в похожем на раковину прудовика здании.
– Наш главный управленец! – Маришка встретила его в дверях. – Проходи, давай, только тебя и ждём!
– Главный? – не понял Жан.
– Увидишь.
И Жан увидел. За год мало что изменилось, несколько человек, в том числе и Маринка, выслужили второй ранг, третий не получил никто, и только он сверкал четырьмя серебряными звёздами на шевроне.
Однокашников это не смутило. Его встретили радостным гулом, объятиями, поцелуями и шлепками по плечам.
– Хорош, ох, хорош! – сообщил Сергей-Первый, которому досталось место за тем же столиком. – А это откуда? Впервые вижу.
Рубиновая капелька на серебряной булавке, значок ранения, – вот что привлекло его внимание.
– Долго рассказывать, – махнул рукой Жан. – Сунулся не туда и не вовремя.
– Ну-ну, – не поверил Сергей-Первый, но замолчал.
Встреча удалась.
Шутили, смеялись, делились небогатыми новостями, танцевали. Кто хотел — пил хорошее вино.
Вечер испортил Серёга-Второй. С самого начал он кидал на Жана угрюмые взгляды и криво ухмылялся, а под конец не выдержал:
– Думаете, это он сам? – заявил, ткнув пальцем в Жана. – Алёна его тащит, замдиректора! Он ещё в лицее к ней бегал!.. – Серёга-Второй покачнулся и едва устоял на ногах.
– Меньше пить надо, – сказал Жан.
– Что, неправда? – взвился Серёга-Второй. – Не ходишь к ней?
– Хожу. Только дело не в этом.
– А в чём?!
– Отстань от него, тёзка, – сказал Сергей-Первый.
– Нет, пусть он расскажет! – закричал Серёга-Второй, нависая над столиком Жана.
– Не знаешь ты ничего и не понимаешь, – сказал Жан, поднимаясь. – Всем спасибо! Был рад…
В дверях к нему подошла Маришка.
– Не обижайся на Серого, – просительно сказала она. – Не везёт ему, вот он и нервничает.
– Вы не обижайтесь, – ответил Жан, чмокнул девушку в лоб и вышел наружу.
На душе было кисло, хотя какое ему дело до обид или нападок врагов? Ведь все серые, знакомые и незнакомые — враги? Алёна — тоже враг? Заместитель директора департамента…
Решив срезать угол, Жан свернул с дорожки и двинулся к мобилю напрямик, через яблоневый сад и бамбуковую рощу.
Луиджи учил: «Идёшь по лесу, смотри вокруг и слушай. Сразу поймёшь, если что не так». На полпути Жан понял, что тут он не один. Немного не так лежали тени от фонарей, умолкли цикады, а в темноте угадывались странные тени. Странные тени в темноте, – Жан не успел удивиться, тело среагировало само.
Он схватился за хлыст, одновременно приседая. Тени пришли в движение, бросились к нему сразу в двух сторон, но Жана на этом месте уже не было. Тени сшиблись со стуком и руганью, отпрянули друг от друга — и прямиком попали под хлыст Жана!
Вся схватка кончилась за две секунды.
Жан связал нападавших их же одеждой, теперь они сидели, привалившись к стволу яблони, зыркали исподлобья и дрожали от вечерней прохлады. Или от страха.
– Что здесь? Ты как? – подбежал запыхавшийся Сергей-Первый. За ним бежали ещё люди — Маришка, Серёга-Второй, все, кто праздновал годовщину.
– Я хорошо, – сказал Жан. – Вы-то тут почему?
– Сообщили на коммуникатор, – объяснил Сергей-Первый.
– Кто?
– Ты не поверишь, анонимно! Индекс не пробивается!
– Ладно, – сказал Жан. – Генную пробу умеешь брать?
– Конечно! Всё с собой.
– Вот и займись, – распорядился Жан. – Не в обиде, что я командую?
Сергей-Первый только махнул рукой:
– А с этими что? В загон?
– Нет, – зло посмотрел на него Жан. – Кто угодно, но не ты. Понял?
– Нет так нет, – испугался Сергей-первый. – Жан, ты чего? Нападение же! На управленца!
Первый день в лазарете Жан не запомнил. Пуля раздробила кости предплечья, разворотила сустав. Руку собирали, сращивали из кусочков, и медики — для надёжности – погрузили Жана в сон.
Наутро явился сконфуженный Аркадий-дважды с женой, притащил корзину угощений.
– Прости, парень, – говорил Аркадий-Аркадий. – Я тебе не поверил, а ты меня спас, получается… Спасибо! Что ещё сказать…
Толстушка Валя, испуганная и раскрасневшаяся, подкладывала Жану вкусные кусочки, а Аркадий-Аркадия рассказывал:
– Сам не знаю, чего вдруг туда полез. Обидно стало: прямо под Управой лазают какие-то балбесы!..
– Аркаше только мякоть порвало, – улыбнулась Валя.
– Обмотали меня пластырем, к обеду как новый был, – кивнул Аркадий-дважды.
– Кого-то нашли? – спросил Жан.
– Это Миша расскажет, – сказал Аркадий-Аркадий. – Вот и он, кстати.
В дверях появился начальник практики.
– Расскажи, Миша, – попросил третьеранговый, – что и как, мне-то не до того было.
Он смущенно кашлянул.
– Не нашли никого, – сказал Михаил. – Ушли они.
– И что теперь?..
– Ничего, – ответил начальник. – Пеной тоннель залили, метров двести. Я в город доложил, пускай разбираются.
Они посидели ещё немного, говоря о пустяках. Жан с трудом дождался конца визита. Рука в жёсткой повязке зудела невероятно, а чесаться при гостях не хотелось.
Назавтра Жана выписали, и опять начальник ждал его на мобиле. Жан вышел из ворот лазарета – и чуть сразу не загремел обратно, уже с переломом.
На тротуаре его ждала маленькая толпа: женщины с цветами, мужчины с пакетами, от которых пахло домашними вкусностями. От неожиданности Жан запнулся и полетел недолеченным локтем вперёд, уже представляя, как хрустнут кости о тротуарный камень…
Толпа ахнула, качнулась вперёд, но Михаил успел подхватить Жана под здоровую руку.
– Жан, дорогой! – выступил вперёд горожанин в спецовке. – Мы…
– Прекратите, не держите меня! Как это невежливо?..
Из второго ряда выскочила девушка, бросилась к Жану, повисла у него на шее, расцеловала в щёки, в губы…
Его так обнимали и чествовали, что помяли больной локоть, и на выезде из Лямок Жан был бледен и баюкал руку. В глазах его стояли слёзы, но не от боли, просто душа была не на месте.
– Что они вдруг, господин начальник? – спросил он Михаила.
– Хороший мужик Аркаша-двойной, безотказный, – сказал инспектор. – Любят его в Лямках. А девица – племянница его.
Дальше молчали, только перед самым городом Михаил сказал, тщательно подбирая слова:
– Ловко ты с гранатой… решил. Мы… и понять ничего не успели. Практика большая была? Вот так, запросто, применить оружие по людям? Это сложно.
Опять проверка?
– Я не воевал, господин управленец четвёртого ранга, – сказал Жан.
– Да при чём тут ранг! – возмутился Михаил. – Что ты меня титулуешь всё время? Мы все тебе обязаны жизнью, но я понять хочу!
– Я не воевал, Михаил, – вздохнул Жан. – Но если долго жить среди зверей, сам станешь немножко зверем.
– Проходите, господин управленец первого ранга, – пригласил секретарь, открывая Жану дверь. Сказал бесстрастно, ни голосом, ни лицом не показав своего отношения. Неужели новички Департамента входили в эту дверь каждый день?
– Благодарю, господин управленец четвёртого ранга, – сказал Жан.
Секретарь едва заметно усмехнулся:
– Не заставляй его ждать, парень.
Сумерки кабинета ослепили Жана. Сначала он увидел серый парадный мундир Алёны, почти столь же яркий в багровой тьме, как лампы приёмной. Потом…
– Подойди ближе, новый управленец, – сказал попечитель Бранч.
Жан шагнул вперёд:
– Управленец первого ранга Жан шестнадцать-четыре-девять-пять, совершенный, – хрипло доложил он.
Попечитель тихо зашипел. Шерстяная накидка, в которую он был укутан, сползла на пол. К телу ящера, обнимая зверя за шею, прижимался голый человек. Жан, кажется, даже помнил его лицо. Парень спрыгнул с брюха попечителя, подобрал накидку и быстро ушёл в угол кабинета, в глубокую тень.
Алёна встала рядом с Жаном.
– Управленец третьего ранга Жан, – сказала она.
– Третьего?! – не сдержал изумления Жан.
– В Департаменте нет сотрудников ниже третьего ранга, растущий, – объяснила заместитель директора. – Теперь молчи, слушай совершенного.
Попечитель приблизился одним широким шагом, наклонился вплотную к Жану. Жан непроизвольно сделал шаг назад: мощный, смертельно опасный зверь подавлял. Бранч втянул воздух, как полгода назад, на выпуске в лицее.
– Молодой управленец… Жан, – произнёс он. – Третий ранг, быстрая карьера. Служи хорошо, и будешь расти так же быстро. Теперь иди!
Захлопнув двери, Жан без сил привалился к стене. Сердце бешено колотилось в груди. Он опять был в шаге от попечителя — и опять сплоховал! Жан прислушался к себе: он и не мог ничего сделать. Никто не в силах сопротивляться мощи и напору попечителя.
– Выпей, – секретарь поднёс ему воды. Рядом со стаканом на подносе лежал обтянутый серым бархатом пенал. – Твои звёзды и шевроны, коллега. Поздравляю!
– Его зовут иначе, растущая, – заявил Бранч.
– Но документы, совершенный… – попыталась спорить Алёна. – Архивы, показания сканера! Всё говорит…
– Можно обмануть сканер, – засмеялся попечитель, – но не меня! Я помню его запах. Хочешь, я вспомню его имя?
– Не надо, совершенный, – сдалась Алёна. – Это Ивась, бывший бандит и диверсант. Он раскаялся, он сам сдался. Мы проверили, он не соврал. Директор разрешил сделать ему новую личность.
– Ивась…
Бранч прикрыл глаза, вспоминая:
– Молодой самец, который сбежал из интерната?
– Да, совершенный.
Попечитель обошёл Алёну кругом, пробуя воздух языком.
– Хорошо, – сказал он. – Я не скажу о нём синим.
– Спасибо, совершенный! Я могу идти?
– Нет, – Бранч пристально посмотрел женщине в глаза. – Ты спариваешься с ним. Зачем?
– В нас много от животного, совершенный, – сказала Алёна. – Мне нужно это, иногда. Сексуальная разрядка хорошо снимает усталость, совершенный.
– Врешь! – попечитель снова засмеялся. – Даже сейчас ты пытаешься меня обмануть. Не любой самец, тебе нужен именно этот. Почему? Не отвечай и не двигайся.
Бранч накрыл Алёнину голову лапой.
– Не бойся, – произнёс он, – тебе не будет больно. Наверное…
Пальцы ящера стали горячими, жар проник в череп, расплавил мозг, пролился через позвоночник и взорвался между ног невероятной силы оргазмом! Алёна выгнулась, захрипела. Тело колотила дрожь, хотелось длить и длить немыслимое наслаждение! Пик следовал за пиком, волна за волной. Алёна попыталась вырваться — тщетно. Тело ей не принадлежало и не слушало её. Тело кричало: «Ещё!».
Потом всё кончилось.
Алёна упала бы, не придержи её Бранч. Попечитель выжал её как тряпку, обессилил, высосал. Сможет ли Жан – так? Вернее, смогут ли так они вместе?
Он снова выпустил язык, прошёлся по её лицу, погладил шею, тронул ключицу под отворотом воротника.
– Я так и думал, – сказал совершенный. – Ты сопротивлялась, даже сейчас сопротивлялась. Не только это нужно тебе! Что? Не говори, хочу понять сам.
Наведённый секс выпил силы, попечитель явно запретил говорить, но проснулась гордость.
– Нечего понимать, – сказала Алёна. – Это вы во всём виноваты, вы лишили нас целей, оставили только секс, а я не хочу быть животным!
– Ой… – притворно испугался попечитель. – Что ты говоришь, глупая самка? Теперь я просто обязан откусить тебе голову.
Он ударил хвостом, его роговой кончик вспорол воздух в опасной близости от лица женщины.
Алёна побледнела, в страхе закрыла глаза. В мире остался только масляный запах зверя и клацанье когтей по плитам пола.
– Условно разумные, вы забываете своё место…
Волны ветра от движений Бранча шевелили волосы.
– Вы смеете рассуждать, как будто в силах делать выводы!
– Несправедливо, – заставила себя посмотреть на ящера Алёна. – Мы умеем делать выводы!
– Ты забыла сказать «совершенный»!
– Тебе это так важно, совершенный?
Бранч остановился.
– Я не накажу тебя за наглость. Пока не накажу, – произнёс он. – Это так же бесполезно, как бить домашнего гугура за испорченный ковёр. Уходи прочь, растущая.
Самка ушла.
Бранч лёг у стены, на ворохе кож, как на Родине. Но она далеко, и ничто не заменит воздуха Родины, её ласки, её тепла.
– Ники! – позвал попечитель.
В темноте возникло шевеление, из угла вышел самец, который недавно обнимал попечителя.
– Ты согрелся, Ники?
– Да, совершенный, – сказал Ники. – Я согрелся и поел.
– Я жду тебя.
Ники сбросил накидку и лёг, прижался к Бранчу обнажённым телом. Попечитель прикрыл самца накидкой, закрыл глаза. От Ники шло ровное тепло, особенно от гениталий.
– Ты хотел бы спариться с этой самкой, Ники? – поинтересовался Бранч.
– Да, совершенный, – ответил самец. – Все хотят её, совершенный, но…
Гениталии самца на животе Бранча напряглись и затвердели. Люди легко возбуждались, по самым неожиданным, самым малым поводам. Смешно.
– Но что, Ники?
– Ей на всех плевать! – обиженно сообщил Ники. – Она видит только этого выскочку Жана, совершенный!
– Спасибо, Ники, – сказал Бранч. – А теперь молчи, я буду думать.
Ожорг определённо сделал ему благодеяние, и статус тут ни при чём. По возвращению домой его полотно заиграет яркими, неожиданными красками – на всех чувственных слоях! Страсти условно разумных, их интриги, мир, в котором они живут… Ценители получат новый опыт, почувствуют пряный вкус варварской планеты.
Бранч развеселился: первую копию он преподнесёт Ожоргу, сделает это лично, со всем возможным уважением. Старейший, конечно же, захочет немедленно оценить её, вникнуть в нюансы. Забавно будет наблюдать эти попытки. Сможет ли совершеннейший понять всё? Можно быть уверенным, что нет. Значит он, Бранч, выше совершеннейшего, умнее, искуснее!
Впрочем, в этом Бранч и не сомневался. Художники всегда выше администраторов.
А самка… Высоких целей ей захотелось… Глупый зверёк. Попечителю смешно обижаться на животное, считающее, что умеет думать. Зато её дерзость добавит картине капельку остроты.