Хайд постучал.
— Да, прелесть? — отозвалась изнутри шлюха.
Хайд толкнул дверь и вошел.
— О! — изумилась Розалин. — Инспектор!
Хайд улыбнулся так, что краска на окнах принялась облезать быстрее обычного.
— Не двигаться! — сказали за спиной, и Хайд тут же поступил иначе — обернулся.
Уэллер с сурово нахмуренными бровями наставила на него пистолет.
— Детка, ты от недосыпа умом тронулась? — ласково спросил Хайд. — Перестань целиться в своего инспектора.
Уэллер упрямо мотнула головой:
— Не знаю, кто вы, но точно не Лестрейд. Весь вечер вы вели себя странно: не помнили о предыдущих событиях, хамили начальству… а инспектор Лестрейд — очень добрый и вежливый!
Лестрейд — вежливый и добрый?!
— Мы точно говорим об одном и том же Лестрейде? — сухо просил Хайд.
— Это еще не все! — возразила Уэллер, слегка покраснев. — Настоящий инспектор пришел бы в ярость, услышав, что его поставили на дело только из-за знакомства с Шерлоком Холмсом. А вы… ты даже глазом не моргнули!
Уэллер взвела курок, и пальцы ее побелели от напряжения.
— Кто ты и что сделал с инспектором?!
Хайд тяжело вздохнул, его плечи поникли.
— Всю ночь… — пожаловался он. — Всю эту чертову ночь я вел себя как примерный подданный Ее величества. Нашел пропавшего человека. Даже двух.
— Двух? — нахмурилась Уэллер.
— Я, можно сказать, раскрыл преступление, — плаксивым голосом продолжал Хайд. — Неужели в итоге мне нельзя немного, — он развел руки, — поразвлечься?
Из рукава скользнул взятый со стола нож. Уж что-что, а прятать холодное оружие Хайд умел. Почти так же хорошо, как и метать.
Уэллер среагировала слишком поздно. Сталь ударила плашмя по ее ладони, и выпавший из руки револьвер повредил лак на паркете.
— Начну с тебя! — гаркнул Хайд и сшиб девушку с ног.
Однако Уэллер не запаниковала. Лихо извернувшись, она отбросила руки Хайда от своей шеи, а сама рванулась к пистолету.
Хайд двинул ее кулачищем в живот и, схватив за рубашку, оттащил назад.
— Зачем тебе пистолет? — просипел он. — Нам и так будет весело.
Девушка вцепилась ему в ногу, поддела другой рукой ботинок, и они оба грохнулись на пол.
— Я помогу! — заревела писклявой коровой шлюха. — Я сейчас! — и залепетала:
Моя ладонь… В ней твой трепещет взгляд.
И лев смирен, и не прожорлив кречет…
Здесь вырос дом, а вскоре хлынет сад,
И ветер нежно в кронах защебечет.
Тут уже заревел и Хайд, сообразив, что это стихотворение он услышал перед тем, как проснуться. И сомнений в том, что именно оно усыпило хорька-инспектора, тоже не возникло. Спать Хайду не хотелось совершенно. Ему хотелось убивать и одновременно не хотелось. Но сейчас нужно было себя заставить, а в этом Хайд был мастером. Заставлять!
Ты долго брел и обретешь приют.
Останься, странник, преклони колени,
И обратится мир грехов и смут
В далекий шепот, шорохи и тени.
Голос Розалин наполнился силой, завибрировал, зазвучал многоголосием, будто откуда-то из шкафа ей принялись вторить железнощёкие карлики. Хайд почувствовал, как крупицы былой мощи стали испаряться с быстротой разлитого спирта. Удерживать руки Уэллер становилось все труднее.
Останься, странник. Что же ты стоишь?
Песок истому наградит прохладой,
И век твоих прикрытых тьма и тишь
Душе смятенной явятся усладой.
Уэллер навалилась на него, прижалась, будто доведенная до исступления любовница, оплела его ноги своими. Вот только на лице — напряжение и ярость. И кровь, брызнувшая из хрупкого носика, когда Хайд врезался в ее лицо своим лбом. А затем еще разок, для порядка. Девушка ойкнула, и хватка ее мигом ослабла.
Был сердца стук… Умри-усни-забудь.
Мгновение понадобилось Хайду, чтобы сбросить ее с себя. Пистолет валялся чуть поодаль, да и хрен с ним. Успеть бы шлюху прирезать, прежде чем она закончит.
Молчит теперь уставшее, чуть бьется…
Даже ножа не нужно. Один удар по горлу, и никаких клятых стихов. Хайд кинулся к Розалин.
Настанет время, и забрезжит путь.
Он видел, как шевелятся ее губы, как отхлынула от лица кровь, он чувствовал ее страх. Схватил ее за плечо, другая рука змеей бросилась к гортани.
Там все вернется… Или как придется.
И мистер Эдвард Хайд Младший уснул.
Дьяволенок не унимался. Его замысловатые движения становились все развязней. Ускоряясь, он подергивал задом с куцым хвостом, словно невзначай обжег их о раскаленную кочергу. Строя всевозможные рожицы — от трагической маски отчаянья до истерично хохочущего звериного оскала — он хватал себя за жидкую бороденку, желая, по-видимому, еще более проредить ее, а то и вырвать с корнем. Удары копыт взлетали вверх и, многократно усиливаясь, заполняли собой щедро предоставленное пространство.
Но внезапно все изменилось: дьяволенок сгорбился и втянул плешивую голову в плечи. Кривенькие ручки и ножки его некоторое время порывались продолжить пляску отдельно от тела. Однако и они замерли, подобно обрубкам лиан-душителей или же сытым, и поэтому безвольно вялым змеям.
Дьяволенок недолго прятал взгляд под опущенным лбом. Шея его стала медленно распрямляться и потащила за собой рогатую голову. Вместе с тем танцор принялся покудахтывать, словно петух, разгребающий кучу поросячьего дерьма на заднем дворе.
Наконец он угрожающе протянул руки с синевато-серыми пальцами. Каждый из них венчал маленький коготь… А сам начал быстро приближаться … Вот уже видны стали в его рту желтые изогнутые внутрь и наружу клыки…
В несуществующем теле родился крик и, не встретив сопротивления, захватил его целиком. Страх и боль слились и прорвали истончившуюся оболочку небытия.
Дьяволенок укусил его за щеку, которой не было! И боль от укуса сделала ее реальной, насильно выпихнув в сущее.
Инспектор Лестрейд проснулся как всегда — суровым. Вернее, он не проснулся, он словно вышел из-за занавески, где его держали весь вечер. Все видно, все слышно, но ничего не поделаешь.
Уэллер с Розалин не сводили с него глаз, и Лестрейд не смог припомнить, когда еще на него с таким вниманием таращились бы миловидные дамы.
— Констебль, вы в порядке? — спросил инспектор, вставая и протягивая руку Уэллер. Та с недоверием посмотрела на его пятерню и встала сама.
— Это точно вы? — спросила она.
— Он, — обрадовано заявила Розалин. — Я не могла ошибиться.
Лестрейд скривился, будто у него заболело полчелюсти разом.
— Розалин, в прошлый раз вы усыпили меня таким же способом?
— Конечно же, глупенький. И сны наслала, и покой. Вокруг меня все джентльмены становятся кротки как овечки, если я захочу. О, это у меня выходит лучше всего, — она закатила глаза и несколько раз заливисто хохотнула.
— Кротки как овечки?.. — повторил за ней инспектор.
— Но вы не уснули почему-то, — перебила Розалин, пожав хорошеньким плечиком. — То есть, будто уснули, а потом…
— Да-да, я понял, — раздраженно сказал Лестрейд, не желая развивать эту тему. — А зачем вы это сделали?
— Вы были такой грустный. Сказали, что хотите спать…
— И вы решили мне помочь?
— Да, — подтвердила Розалин. — Я ведь фея.
Лестрейд закатил глаза. «Убереги меня господь, — подумал он, — от добродетельных шлюх».
— Вы кто? — переспросила Уэллер.
— Фея, — гордо ответила девушка и слегка подбоченилась. — Я выполняю желания мужчин. Сегодня, например, выполнила целых два.
— Надо думать первым был мистер Стокс? — хмыкнул Лестрейд. — Он попросил вас его отсюда… выкинуть?
— Выкинуть? — с возмущением переспросила Розалин. — Я вам что же — вышибала? Я никого не выкидываю!
— Стокс сам просил его … переместить?
Розалин сделала серьезное лицо и отвернулась.
— Я обещала ничего не рассказывать, — сказала она, но любой бы увидел, что рассказать ей хочется.
— И не надо рассказывать, — сказал Лестрейд. — Я и так знаю, что тут произошло. Мистер Стокс забрел сюда по ошибке, но мадам побоялась выставить его. Он, наверное, был выпимши, жаловался на жизнь, а потом сказал что-то вроде «как мне все это надоело, сил нет, убраться бы к чертовой матери». И вы его… переместили, так?
— Он был такой милый, — надула губки Розалин, — так лепетал пьяненько.
— Отвечайте на вопрос, — вмешалась Уэллер, которая, похоже, не очень понимала, что происходит.
— Я и отвечаю! Он такой грустный был. Даже расплакался чуть-чуть. Говорил, что ему все обрыдло.
— И вы дали ему возможность сбежать? — хмыкнул Лестрейд.
— Да, — вздернула носик девушка. — Случайно. Расчувствовалась. А когда я в слезах, могу и глупость сделать… вот и… переместила.
Ресницы ее затрепетали.
— В музей?
— Не знаю. Я не в себе была, мне его так жалко стало. И вино это…
— Хорошо, а что с кальмаром?
— С марсианином? Его тоже жалко, — огорчилась девушка. — Я его случайно прихватила… с той стороны. Ну… просто расчувствовалась, говорю же. Он… он такой большой был! Слишком большой…
— Так я и думал, — выдохнул Лестрейд.
— Инспектор, о чем вы? — спросила Уэллер.
— Позже, — ответил тот. — Уэллер, уведи, пожалуйста, ее отсюда и запри. Она важный свидетель, и нельзя, чтобы мы потеряли и ее.
— Свидетель? — удивилась Уэллер. — Но ведь дело закрыто! Вы же сами рассказали, где искать Стокса.
— Черта с два, — отозвался Лестрейд. — В шкафу клозета сидит труп хозяйки заведения.
— Труп маман?! — ужаснулась Розалин.
— Именно, — подтвердил Лестрейд. — И преступник все еще в здании. Если мы поторопимся, успеем схватить этого бледнорожего фри…
Инспектор еще не успел договорить фразу, а понял, что опоздал. Пистолет Уэллер уже не валялся на полу. Его подобрал тот самый «бледнорожий фриц». Бабкок держал в руках револьвер. Ладони, само собой, были упакованы в перчатки.
— Признаюсь, инспектор, — сказал он, — вы почти обманули меня этим цирком. Я даже поверил, что вы хотите убить Розалинду, поэтому и не вмешался раньше. Однако, — он скривился, — хоть убейте, не могу понять смысла этого спектакля.
— Убейте, я тоже, — отозвалась неприязненно Уэллер.
— Убью, — согласился доходяга, — но позже. Мне интересно, как этот клоун, ваш начальник, так быстро меня вычислил?
— Если скажу, отпустишь нас? — попытался Лестрейд.
— Даже Розалинда не может быть так наивна, — улыбнулся Бабкок. — Конечно, я вас убью. Но перед смертью вам будет приятно блеснуть интеллектом, а я узнаю, на чем прокололся.
— Будто в финале дешевой книжонки, — сказал Лестрейд.
— Не тяните время, инспектор, — поморщился заморыш. — Уверяю вас, есть разница, как умереть: мучаясь от пули в животе или быстро брызнуть мозгами на стену. Я бы предпочел второй вариант.
— Я тоже, — признал Лестерйд.
— И я, — сказала Уэллер.
— И я, — всхлипнула Розалин.
— Договорились, — сказал Бабкок и добавил зло: — Признавайтесь, инспектор, или клянусь фюрером, я всажу вашей напарнице пулю в кишки, и фрау до самой смерти будет очень больно!
И Лестрейд заговорил.
— В синей крови на полу лежал пипидастр с инициалами «Бэ Эм» — Британский музей. Кальмар, которого так нехорошо размазало по комнате мисс Розалин, очевидно, работал там, когда какая-то сила выдернула его сюда. Если эта сила могла на расстоянии в милю забрать кальмара и перенести, то верно и обратное. Стокса выдернули отсюда и отправили в музей за доли секунды.
— Что? — поразилась Уэллер. — Но это невозможно!
— Пока неинтересно, — не впечатлился Бабкок и бросил взгляд на часы.
— Сейчас будет, — пообещал Лестрейд. — В комнате была только кровь кальмара, и значит, Стокс улетел без проволочек. А почему? Из-за разницы в весе или объеме. Иными словами пользоваться этой силой может человек низкого роста или же ужасной худобы. Стокс был… то есть, он почти карлик. С другой стороны — вы, Бабкок, вполне могли бы весить столько же, сколько упитанный, но низкорослый Стокс.
— Та-ак, — протянул Бабкок.
— Когда я обнаружил труп хозяйки борделя, стало ясно: ее убили, чтобы она о чем-то не проболталась. О чем она могла проболтаться? Возможно, ей настойчиво посоветовали взять на работу Розалин. Ту самую, которая, допустим, обладает уникальной силой перемещать людей — и не только — на большие расстояния. Насколько большие? Может ли она отправить человека, скажем, — Лестрейд усмехнулся, — в Берлин?
Бабкок усмехнулся тоже. Лестрейд заметил, что Уэллер усмехаться было некогда, она медленно тянулась за ножом, который выронил во время борьбы Хайд.
— Кстати, о борделях, — продолжал рассуждать инспектор. — Я все думал, почему именно бордель? Почему не поселить Розалин на окраине? И понял: все дело в… — Лестрейд замялся.
— В? — с интересом спросил Бабкок.
— В? — повторила Розалин, а Уэллер ничего не сказала.
— В … совокуплении! — преодолев смущение, сказал Лестрейд. — Чтобы переместиться, с Розалин нужно …
— Совокупляться? — хмыкнул нацист.
— Трахаться! — твердо сказал Лестрейд. — В этом все дело. А чтобы переместить с собой что-то еще, нужно держать это в руках. Например, саквояж.
— Что за бред! — не выдержала откровений Уэллер.
— Не бред, — качнул головой Лестрейд. — Вспомни платье Розалин. Оно было грязным только снизу. А по идее она должна была изгваздаться вся. Значит, ошметки кальмара появились прямо из…
— Фу! — сказали одновременно все.
Инспектор пожал плечами:
— «Фу» или «не фу», а разветвленная шпионская писько-сеть с налаженной доставкой информации— это серьезно.
Нацист непроизвольно улыбнулся.
— То, что вы, Бабкок, и есть убийца, — продолжил инспектор, стараясь завладеть вниманием заморыша единолично, — стало ясно, когда вы сказали о девушке, к которой все время ходите. Если у нее выходной, что вас задержало? Да еще и ваш саквояж, который то ли был с вами, то ли не был.
— Саквояж, — кивнул Бабкок.
— Да, саквояж. Я тут подумал, если Розалин обладает такой могущественной силой: перемещать карликов и дистрофиков в пространстве, то, скорее всего, ее сила должна иметь какой-то предел. Иначе мир бы давно ходил к шлюхам, чтобы быстро путешествовать. Скажем, она может этим заниматься раз в день. Именно поэтому вы и ждали. Хозяйка сказала вам, что у нее посетитель, это вас разозлило, вы хотели уехать из Лондона как можно быстрее. По крикам и суете вы поняли, что ничего не выйдет, и сделали две вещи: убили хозяйку и спрятали саквояж. Осталось разобраться: что было в этом саквояже.
— Что? — выдохнули одновременно Уэллер и Бабкок.
Раз Уэллер решила принять участие в беседе, значит, нож подобрала или уже близка к этому, решил Лестрейд и сказал:
— По законам жанра, в вашем саквояже просто обязаны лежать чертежи, украденные из Тауэра.
***
Слова появлялись на свет зря. Весомые и убедительные, они сотрясали воздух и разлетались по комнате хлопьями пепла. Что могли изменить слова? Что они вообще в состоянии переиначить? Ведь главное — их злопыхатель вооружен, и значит, всем им уготована незавидная участь: получить по пуле — кому в голову, кому в грудь или куда притащит свинец шальная судьба. Некоторым достанется по две, вот и вся разница. А затем, барахтаясь в лужах крови и корчась от боли, они будут ждать визита неразборчивой безносой дамы в белом саване. Или же, если рясоносцы в Вестминстере лгали о вечной жизни, просто наступления тьмы и забвения.
— Что ж, — сказал Бабкок. — Вы почти все угадали. Розалин — наш проект по старым разработкам еще времен первого вторжения. Срабатывает в момент оргазма. Для серийного производства не годится, слишком низкий КПД. Но для экстренных случаев подходит.
— Надо же, — без энтузиазма протянул инспектор.
— И насчет писько-сети вы попали в точку.
— Угу.
— А теперь пора умирать, — сказал Бабкок и мило улыбнулся.
Смерть Лестрейда совсем не пугала. Так или иначе, они уже терлись друг о друга задами, а то и засыпали в обнимку. Но вот валяться бесполезным куском мяса и размазывать по груди отвратительно хлюпающие и пахнущие карминовые лужицы… противно, глупо и… и приятно? Приятно?! Откуда это взялось вообще?..
«Конечно приятно, — просочилось из тайников души прямо в мозг. — Особенно, когда кровища чужая».
Инспектор вздрогнул, и Бабкок это заметил. Его бесцветный тускловатый взгляд забегал от одной потенциальной жертвы к другой. Мерзавец не зря беспокоился, его чутье безошибочно определило — к их компании только что присоединился некто. И этот гость…
«Вязкая, тягучая! Разводишь пальцы, а между ними натягиваются тоненькие провисающие нити. Паутина жизни, и плетешь ее ты!»
Лестрейд чуть было не взвыл от отчаянья. Нет, снова это проклятье!
«Куда ты без меня, дурашка? Слаб и беззащитен. Уступи».
Нет же, на этот раз ему не вырваться! Только чудо не дало сегодня свершиться непоправимому. А чудо — капризная вещь, где там повторить.
«Скорей… — взрыкнуло под сердцем обеспокоенно. — Скорей, или будет поздно».
Враг не дремал. Причем сейчас их стало вдвое больше: один держал всех на прицеле. А второй бился о прутья клетки, и те прогибались под его напором. Еще удар еще… Не сдержать…
Нужно было что-то делать, не откладывая ни на миг. Что-то неожиданное, сбивающее с толку. То, что позволит выиграть время. На все остальное Бабкок, наверняка, отреагирует предсказуемо — нажмет на курок. Или же ничего не делать, закрыть глаза и молиться, чтобы вершители пронесли чашу мимо.
«Молиться? — издевательски хохотнул зверь. — Не сметь! Или уж лучше молись, чтоб я не выбрался…»
Но было поздно: инспектор смиренно сложил руки перед грудью и медленно опустился на колени.
Фашист удивленно вскинул одну бровь, палец его на спусковом крючке напрягся. Но стрелять он не стал. Вместо этого презрительно выплюнул:
— Феррюкте, ты думаешь, я куплюсь?
Лестрейд не ответил. Держа руки на виду, он плавно опустил их на пол и покорно склонил голову.
— Шайзе! — выругался их несостоявшийся палач. — Нихт бевеген!
Он окончательно перешел на немецкий. А значит, Лестрейд добился, чего хотел — Бабкок смутился не на шутку.
— Не убивай, не нужно, — прочувственно залепетал инспектор.
И, преодолевая тошноту вперемешку с отвращением к самому себе, он сделал короткий шаг в сторону явно растерявшегося нациста. Мелькнула шальная мысль — чтоб вот так переступить через себя, нужно не меньше геройства, чем под пулю нырнуть.
Каждый миг он ожидал услышать звук выстрела, представляя, как свинцовая капля войдет в затылок и размозжит череп…
Еще шаг. Снова тишина.
…доберется до мягкого мозга.
Еще один…
…разбросает его ошметки по стене…
Шаг…
И нацист не выдержал — мгновенно сократил расстояние и взмахнул ногой. Удар пришелся ровно туда, где должна была вгрызться пущенная им пуля. На мгновение Лестрейд лишился сознания, выворачиваемый наизнанку нестерпимой болью. Но только на мгновение. Ударом его отбросило к дальней стене и впечатало в диван…
С изогнутыми подлокотниками.
Из прошлой жизни.
Связующее звено!
Жизненно необходимое!!!
Рука нырнула под диван, и пальцы нащупали холодный вытянутый предмет. Металлическую сардельку или нечто подобное… Он сжал ее покрепче и потянул на себя. Ме-е-е-дленно, чтоб не заметил нацист. Хорошо бы, чтоб этот доходяга попробовал перевернуть его. Конечно, не руками, до этого не додумается и полный идиот. Хотя бы снова сапогом приложил. В противном случае просто не успеть. А значит, купание в собственной крови все еще было одним из самых вероятных вариантов развязки.
«Дай мне! Я смогу! — заревело внутри. — Если нас прикончат, я тебе этого так не спущу!»
Лестрейд не слушал. Он был занят подсчетом ударов собственного сердца. В голове гремело — Уэллер, она же тоже все понимает. Когда нацист поднял пистолет, все остальные оказались у него на виду — стреляй не хочу. А теперь инспектор той самой грудой бесполезного мяса валялся в стороне. И нацисту придется выбирать — кого отправить на тот свет мгновенно, а к кому вернуться позже. Конечно, если только им с Уэллер не начать действовать одновременно. А как это сделать, лежа спиной к происходящему?
Сдаться и позволить зверю доделать начатое? Уж он-то непременно выкрутится! И попутно выкрутит ноги нескольким десяткам попавшихся под руку. А еще инспектору было ясно — нацист долго раздумывать не станет. Одним выстрелом выключит его из игры. Во всяком случае, он бы, Лестрейд, сделал именно так.
Но Уэллер решила за них обоих. Инспектор продолжал лихорадочно перебирать варианты, когда за его спиной раздалось:
— Но-о-ож!
А затем пронзительное звяканье металла по металлу. Не попала. Но все равно, девочка все сделала правильно. Пускай и раскрыла перед нацистом все карты. Зато Лестрейд теперь знал, что она задумала. И не стал терять драгоценные мгновения — резко повернулся и покатился по полу. Нацист выстрелил, но то ли пуля прошла мимо, то ли предназначалась Уэллер.
Еще один оглушительный хлопок. Звон в ушах и боль в бедре. Повтор оказался более точным. Третий закончит его мучения, к гадалке не ходи!
Но Лестрейд уже смотрел нацисту в лицо. Дело за холодной стальной сарделькой!
В прошлый раз, теряя контроль над собственным телом, он в отчаянии швырнул револьвер под диван — чтоб не достался Хайду. И теперь его потерянное и вновь обретенное оружие глядело нацисту между глаз. Глухо клацнул курок, и со шпионом стало все плохо: пуля зарылась тому в лицо, превращая его в кровавое месиво. Для негодяя этот беспокойный вечер закончился, как, впрочем, и жизнь.
Но не это сейчас было главное: одного взгляда инспектору хватило, чтоб понять — с Уэллер тоже все неважно. Она ползла к нему, подтягиваясь на руках, незрячими глазами зыркая по сторонам. Наверное, первый выстрел нашел цель. На ее боку расплылось темное пятно… Точно, нашел…
Все честно, каждый получил по пуле. Теперь осталось выяснить, для кого из них этот презент окажется последним.
Уэллер упала ему на грудь и хрипло выдохнула. Давай, дуреха, дыши!!! Еще, нужно еще!
Не терять сознания, не терять, не терять. Пес с ним, с чемоданом, дьявол — танцующий дьяволенок на табакерке — с секретами! Их и без него найдут, главное самому выжить и девочку спасти. Дышать, дышать.
— Давай, Уэллер, не вздумай умирать!.. — Хрип. — Должна ж ты научиться… швырять ножи!
Уэллер не ответила, но, похоже, умирать бросила.
Лестрейд, проваливаясь в темноту, слышал грохот сапог по гулким половицам. Наверное, констебли услышали с улицы пальбу и прибежали. Может, и врача сейчас позовут. Перед тем как мир исчез, инспектор успел подумать, что все просто обязано закончиться хорошо.
И оказался прав.
Однако то, что обычно отозвалось бы пожаром, дало вялую искру. Полнейшая импотенция гнева. Все в комнате надвинулось на него, нависло, источая угрозу. Невидимый хвост скорпиона вот-вот пронзит черное несчастное сердце. На мгновение Хайд зажмурился и запаниковал, но только на мгновение.
— Сэр?
Хайд открыл глаза. Ему нужно было уединиться. Срочно.
— Милая… — начал было псевдоинспектор, но натолкнулся на жесткий взгляд помощницы. Что характерно, взгляд сопровождался румянцем. Не нравится, когда называют «милой»?
— Уэллер, — поправился Хайд. — Где уборная?
Лицо девушки окаменело, и она ткнула пальцем в сторону лестницы.
— Третий этаж.
Третий так третий. Туалет был просторен и чист, словно в парламенте без лейбористов. Хайд прислонился лбом к стене, стараясь успокоить бешеное сердце, которое так и не пронзил невидимый скорпион.
— Нужно отсюда валить, — сказал Хайд и поразился, как грустно это прозвучало. Неужели он, гроза Уайтчепела, ужас Лондона, бежит, поджав хвост из засраного борделя?! Да, бежит. Потому что здесь с ним творится, не в уборной будет сказано, полное дерьмо!
Безжалостно поправ ногами унитаз, Хайд подтянулся к окошку у потолка. Большое окошко, широкое. Третий этаж — невысоко. Решетки можно выломать. Но хорошо бы он смотрелся: грохот, шум, в уборную вбегают Мьюир и Уэллер… нет, Уэллер бы осталась снаружи. В общем, вбегает Мьюир и орет:
— Хайд! То есть, Лестрейд! Что вы тут затеяли?
— Справляю нужду, сэр.
— Какую, во имя королевы, нужду, Лестрейд?!
— Нужду сломать эти чертовы решетки, сэр.
Да уж…
С печальным вздохом он уже хотел было выйти, но тут его внимание привлек шкаф. Большой прямоугольный шкаф из хорошего дерева. Чего ради его затащили в нужник? Поначалу Хайд и сам не понимал, что такого необычного нашел в нем, пока не учуял тончайший запах смерти.
Дверки не хотели поддаваться, будто кто-то заклинил их. Пощупав, псевдоинспектор обнаружил небольшие клинышки по бокам и один между дверцами.
Осторожно вынув их, Хайд потянул дверцу на себя, и… Внутри шкафа уютно расположилась мертвая женщина. Незабываемое выражение на лице покойной не оставляло сомнений в том, что ее задушили, причем быстро и эффективно — дело рук профессионала. Хотя это бордель, тут не только профессионалы, но и профессионалки.
Одежда не из дешевых, слой пудры на лице — феноменальный. Хватило бы на взвод мимов. Вряд ли клиентка. Скорее, маман. Кто-то убил хозяйку борделя и спрятал ее в шкафу уборной. Хайд прикинул, не позвать ли сюда Уэллер, но, взвесив все «за» и «против», закрыл шкаф и вставил на место клинышки, которые при ближайшем рассмотрении оказались зубцами расчески.
Пускай тетка полежит здесь. Ей уже все равно, а если тело найдут, расследование затянется.
И тут Хайда осенило. Ему вовсе не обязательно искать пропавшего Стокса! Нужно выдать убедительную версию произошедшего. А с трупом хозяйки выходило очень хорошо — на нее можно валить, как на мертвую. А что? Провинилась и сбежала. Клокуорд сказал, что с ней спорил какой-то тип с саквояжем? Надо с ним поговорить, вдруг его можно записать в сообщники?
Хайд повеселел. Наверное, если он прямо сейчас ринется излагать свои бредни, никто не поверит. Значит, надо соблюсти приличия до конца: поговорить с последним свидетелем. А после — финальная часть плана. Рассказать мистеру Мьюиру небылицу, в которую он сможет поверить.
Когда Хайд вернулся в холл, Клокуорд удалился наверх к своему другу Мьюиру, надо думать, допить бутылку шнапса. «Худой господин с саквояжем» пришел в себя, правда, саквояжа при нем не было. Заморыш сидел на краешке дивана и выражал окружающей действительности свое полнейшее неодобрение: старательно хмурился, кривил тонкие губы и слезоточил на яркий свет.
Проигнорировав вопросительный взгляд Уэллер, Хайд кивнул на заморыша:
— Про него что-нибудь известно?
— Да, Элтон Бабкок, мелкий чиновник в адмиралтействе…
Не дослушав, Хайд вальяжно подошел к господину Бабкоку и выпалил:
— А вы зачем сюда пришли?
Тот смутился, проблеяв:
— За тем же, за чем и все.
— Хорошо, — довольно просиял Хайд. — Тогда о чем вы спорили с хозяйкой?
Доходяга смутился еще больше.
— Она… понимаете, я бедный человек. И очень занятой.
— И со здоровьем беда, — поддакнул Хайд.
— И это тоже. В общем, не так уж часто я могу выкроить время и деньги на девушку…
— Почему не снять девку на улице? — перебила его Уэллер, и Хайд поразился ее прагматичности. Молодец, разбирается в вопросе. Сам Хайд тоже не любил борделей.
— Вы не понимаете, — отозвался тощий тип, кусая губы. — Я всегда хожу к одной и той же девушке. Но хозяйка сказала, что сегодня она взяла выходной, хотя я заказывал вечер две недели назад!
— Все с вами ясно, — сказал Хайд.
— Правда? — поразился Бабкок.
— Правда, — кивнул псевдоинспектор. — Вам просто не повезло.
Ему действительно не повезло. Однако в сообщники к хозяйке его не запишешь. Жаль.
— Именно это я и пытался доказать вашим констеблям! — всплеснул руками неудачник. — Но они отказались меня выпускать! Это какой-то кошмар! Музей кошмаров!
Музей кошмаров? Отлично сказано. Если бы Хайд взялся писать свою автобиографию, он бы так ее и назвал. Кстати… Клокуорд тоже упоминал музей, кажется… Хайд задумался. Что там за литеры были на этом… пипидастре? «Бэ Эм»?
— Так, Уэллер, — сказал он. — Я знаю, что здесь произошло. Поднимемся к Мьюиру, пора раскрыть все загадки!
И они поднялись.
Шнапс держался из последних сил, но поражение было неизбежно. Мьюир и Клокуорд с грустью предвкушали скорую победу.
— Думаю, господин Мьюир, — заявил без предисловий Хайд, — вам следует немедленно уехать.
По лицу начальника полиции Хайд понял, что тот мечтает покинуть бордель. И уже давно ждет этих слов. Но долг и здравый рассудок не позволили ему вскочить с места и последовать совету.
— Я вас не понимаю, — промычал он тоскливо.
Хайд оглядел присутствующих и сказал:
— И понимать нечего. Вызывайте экипаж, я знаю, где сейчас ваш драгоценнейший господин Стокс.
Губы Мьюира начали расплываться в блаженной улыбке, но он сдержался, принял серьезный деловой вид и сказал официальным тоном:
— Слушаю.
Ну, поехали.
— Вы, сэр, найдете его в шестом участке, что неподалеку от музея.
Пауза, затем в глазах Мьира блеснула безумная искорка ликования:
— Объяснитесь.
— Как сказал бы один наш знакомый — все элементарно, — Хайд фыркнул. — Это все хозяйка борделя и ее помощники. Не знаю, чего они от него хотели, но не добились.
— Не добились? — изумился Клокуорд.
— Подробнее, — проронил Мьюир. — Доказательства. Где сама хозяйка?
— Испугалась расплаты и сбежала. Сначала набросилась на вашего Стокса, обошла наши патрули и сбежала.
— Надо же, такая обходительная женщина! — поджала губы Уэллер.
Похоже, она не особо поверила своему начальнику. Эх, Лестрейд, Лестрейд, змею пригрел на груди.
— Продолжайте, инспектор, — повысил голос Мьюир.
— Она позвала помощников, среди них был марсианин. Одним словом, шайка.
— Зачем ей это?
— Обыкновенный грабеж, или, может, обиделась. Вы ж знаете, барышни тут все впечатлительные, ранимые. А может, информацию какую выведать хотела.
— Информацию у Стокса? — хмыкнул Клокуорд.
Видя, что ему верят не до конца, Хайд удвоил усилия:
— Одно могу сказать. Стокс ваш — герой. Надо же так спрута по комнате разметать. Просто завидки берут, я б так не смог.
— Но позвольте… Стокс ведь вот такого росточка…
— Да! Вот это молодцы у нас в полиции служат… и это на высших должностях!
Мьиюр принял лесть, не моргнув глазом. Да, такое достигается только высоким рангом и годами тренировок среди лучших льстецов.
— А откуда вы взяли, что его в музей занесло? — спросил он.
— Все совпало. Палочка-то с перышками оттуда. На ней инициалы «Бэ Эм» — Британский музей. Наверное, спрут тоже тамошний. Ваш Стокс понял это и решил разобраться со всем на месте.
— Позвольте, — усомнился Клокуорд, — марсианин взял с собой на дело эту… палочку?
Хайд пожал плечами:
— У них щупалец много, может, просто забыл, что в одном зажат пипидастр.
Никто не переспросил. Вот что значит образованная публика.
— Возможно, вы и правы… — протянул Мьюир неуверенно.
— Да точно, Стокс в участке сидит. Его наши же в музее взяли, ошибочно приняли за грабителя. Все просто.
Мьюира терзали сомнения, это было видно невооруженным глазом. В версии Хайда имелись свои недочеты… да что там, она состояла из одних недочетов. Но… начальнику полиции очень хотелось, чтоб рассказанное было правдой. Это и уничтоженный шнапс решили все.
— Хорошо, — предпринял он последнюю попытку, — а как он туда попал? Без верхней одежды и босой?
— Боюсь, сэр, мы потеряем драгоценное время, сами сказали. Упустим злодеев!
Мьиюр с Клокуордом переглянулись.
— Хорошо, — сказал начальник полиции. — Мы отправляемся сейчас же.
— А я, сэр? — скромно потупил взор Хайд.
— Оставайтесь здесь, Лестрейд, — возбужденно сказал Мьюир. — Ждите хозяйку. Если что, мы вернемся!
Мыслями он уже тряс руку пропавшему дружку, пожинал лавры. Ему наверняка не впервой оставлять за спиной настоящих работяг. Что ж, пусть порадуется. Хайд для себя решил, что в этот раз не станет ограничиваться проститутками. Пора расширить круг интересов. Он с вежливой улыбкой проводил начальника и его приятеля к экипажу, помахал им напоследок рукой.
На улице дышалось легче, рассудительность поежилась, а жажда крови расцвела. Ночь манила Хайда, и он, конечно, поддастся ей, но позже.
Хайд не любил бордели. А вот шлюх — очень даже. Поэтому перед тем как нырнуть в ночь-искуссительницу, следовало навестить их. Передать прощальный привет. А начать с той самой простушки Розалин, она сама приглашала.
Немного постояв, Хайд вернулся в опустевший холл борделя. На столике стоял недопитый кофе, заляпанная газета лежала на полу. Уэллер нигде не было видно, как, впрочем, и Бабкока.
— Уэллер? — позвал Хайд, но никто не откликнулся. Это хорошо. Ушла, видать. Бордель тревожно замер: ни стона, ни скрипа. Что ж, шлюху тоже надо постараться убить тихо. И бескровно. Задушить подушкой, может? Эх, какая трата материала!
Пританцовывая, Хайд зашагал вверх по лестнице. Его будоражила мысль о жертве, которая даже не подозревает, что жить ей осталось всего ничего.
Однако в коридоре их поджидал рассерженный седой господин. Сам он был сух, сутуловат и невыразителен. А вот пиджак его — малахитово-изумрудно-берилловых оттенков — поистине стоил особого упоминания. Ни у Хайда, ни у Лестрейда никогда такого не было, но оба о таком мечтали. «Убью его аккуратно, чтобы одежку не заляпать», — решил Хайд.
— Что вы там так долго, Лестрейд? — спросил тип в пиджаке. — Я допросил эту шлюху, пока вы сюда ехали. Она ничего не знает. Вдобавок глупа как пробка!
— Мистер Мьюир, — начала было Уэллер, но тот перебил:
— Пусть сам скажет. Его сюда позвали не с проститутками лясы точить. Надеюсь, Лестрейд, вы научились чему-то у своего приятеля Холмса?
Мьюир? Уж не шеф ли это лондонской полиции? Тем больше причин у Хайда было удрать отсюда.
— Отличная идея, сэр! — искренне воодушевился Хайд. — Велите послать за ним. Пусть он все и распутывает!
Хайд не любил проныру-сыщика, но ради такого дела был готов потерпеть.
— Его нет в городе, — кисло сказал Мьюир. — Иначе бы уже позвали. Но, слава богу, у нас есть вы.
А вот это уже плохо. Очень плохо. Уходить надо было срочно, ибо все чувства Хайда кричали: сейчас ты увязнешь по самые ноздри!
— Я вам кое-что расскажу о воришке из Тауэра, — буркнул Мьюир. — Надеюсь, это останется между нами. Официальная причина — банальное ограбление. Но один мой знакомый намекнул, что пропали секретные документы. Дело архиважное, на кону судьба страны, вы понимаете?
Отличная возможность смыться!
— Но, сэр, — кашлянул Хайд. — Если дело такое важное, зачем мы теряем время… в борделе?
— Сначала обнесли Тауэр, — нахмурился Мьюир. — И в ту же ночь бесследно исчезает мистер Стокс, мало того что лорд, так еще и один из высших чинов полиции. Исчезает здесь! Вы считаете это совпадением, Лестрейд? — начальник свирепо прищурился. — Найдите мне Стокса! Или хотя бы объясните, что здесь произошло. А до тех пор отсюда никто не выйдет, вы поняли?
Хайд понял. Понял главное — застрял!
— Мне нужно подышать воздухом, — сказал он, поразмыслив. — Я сейчас вернусь.
— Но вы говорили, что чувствуете себя нормально, — вмешалась Уэллер и все окончательно испортила.
Хайд одарил ее полным разочарования взглядом и процедил:
— Поплохело чегой-то.
— Констебль права, — отрезал мистер Мьюир. — Откройте окно и дышите, сколько влезет.
Хайд убивал людей и за меньшее. Раньше он просто кинулся бы на первого попавшегося и растерзал. Но почему-то именно сейчас он был умиротворен, а вместе с умиротворением пришло и размышление. Да, он по-прежнему жаждал крови, визгов и прочих прелестей, но при этом ему не хотелось оказаться на виселице. Значит, необходимо и дальше поддерживать образ доброго Лестрейда. Кхм… Как там обычно добрые люди говорят?
— Милая Уэллер, — попытавшись растянуть рот в кислой улыбке, попросил он, — напомни мне, душа моя, что нам уже известно?
Хороший ход: выскочка выложит все, о чем он в силу обстоятельств знать не может. И тем самым повысит его шансы вывернуться. Однако Уэллер разрушила его чаянья:
— Инспектор, я не врач, но вижу, вы точно ушиблись.
Маленькая хитрая дрянь! Ее он прикончит вслед за обряженным в пиджак мечты чинушей! Но позже… позже… А вот сейчас нужно было что-то предпринять.
— Так! — рявкнул Хайд, не придумав ничего лучше, — ну-ка все к стенам!
— Что вы себе позволяете?! — возмутился начальник полицейского управления.
— Это не я себе позволяю, — осадил его Хайд. — Это вы позволяете мне вести расследование, так ведь? А если нет, то я пошел отсюда!
Это был отличный план номер два. Главный полисмен города наверняка мужик злой, выгонит взашей. А там ночь, улица и длинные ножи.
Но «злой мужик» почему-то потупился и отступил.
— Прошу прощения, инспектор. Сами понимаете, дело деликатное…
Твою же мать! Ладно, зайдем с другой стороны.
— Что вы делали в борделе? — Хайд постарался, чтобы его вопрос прозвучал как можно более нагло.
— Выпивали, — ответил Мьюир. — Я, Стокс и Клокуорд.
— Выпивали? — хмыкнул Хайд. — В борделе?
— Хорошо, инспектор, — вздохнул Мьюир. — Я — выпивал. Мои товарищи… не только.
— Расскажите, что случилось.
И тут что-то пошло не так. Начальник полиции гневно взглянул на Хайда и сказал:
— Я понимаю, вам не нравится это дело. Вы ведете себя непозволительно, но я готов это простить, пока вы делаете свою работу хорошо. Однако допрашивать меня еще раз — уже слишком! Пойдите поговорите с джентльменами внизу.
А Мьюир оказался не таким уж тюфяком. И Хайду ничего не оставалось, как взять Уэллер под руку и позволить ей вести себя на встречу с «джентльменами внизу».
— Нет, Уэллер, такие дела не по мне, — сказал Хайд. — Похищения, исчезновения… С ними справится и тупой вояка или обычный констебль. Моя… то есть, наша стихия — кровь и смерти. Пожестче. Только так мы можем показать все, на что способны.
— Тут крови тоже хватает, — хмыкнула Уэллер. — Вспомните комнату, где Стокс пропал. Грёба… я хотела сказать, этюд в синеватых тонах. Кровь, кишки и дрянь всякая. Куда уж жестче-то?
Минуточку, что?!
Улыбка появилась на лице Хайда мгновенно, как прострел в спине, и была она такой же приятной на вид. Хайд прекрасно знал, как выглядит его оскал, поэтому отвернулся к окну — и с соседней крыши снялась стайка перепуганных голубей.
— Ах, да, — промурлыкал он. — Синяя комната. Не мешало бы осмотреть ее еще раз.
— Как скажете, сэр, — ответила Уэллер.
— Ага, это-то мне и нравится, — не удержался Хайд и посторонился, пропуская констебля вперед. Сам он понятия не имел, где комната.
Дверь оказалась заперта, но Уэллер так посмотрела на Хайда, что тот мгновенно все понял и принялся обшаривать карманы. Ключ нашелся в одном из них. Дверь открылась, и… Хайд почувствовал себя обманутым. Да, комната была покрыта слоем из брызг крови, внутренностей и плохого настроения. Но почему-то потроха были голубоватыми. Вонища! И еще куски щупалец на полу. Определенно, жертвой стал марсианин. Это во-первых. Во-вторых, комнату заляпало так, будто бедолага взорвался. Не читалась рука мастера, отсутствовал почерк. Просто лопнувший спрут. Хайд усмехнулся, представив, каких размеров для этого нужна соломинка, а так же сколь сильными должны быть легкие надувающего.
Нет, определенное очарование имелось, тут Хайд пойти против истины никак не мог. И поэтому он пообещал себе повторить все это, только в красных тонах и без щупалец.
— Лестрейд, долго вы еще?! — окликнул его Мьюир. — Нас ждут!
— Подождут! — рявкнул Хайд.
Что этот старпер себе позволяет?!
— Что вы себе позволяете? — возмутился начальник полиции, заглянул в комнату и быстро скрылся.
И тут нечто, не вписывающееся в картину, привлекло внимание Хайда.
— Странно, — пробормотал он, пытаясь не спугнуть ощущение.
— Да что вы? — хмыкнула Уэллер. — Без дураков? Странно?
Хайд не ответил. Какая-то деталь выбивалась из общего ряда. Где-то закрался изъян, портивший целостность. Хайд присмотрелся к брызгам на стенах. Оно? Нет, тут все хорошо. Замызганное зеркало — прелестная деталь. Треснувшее стекло — дело понятное. Если тут и правда взорвался кальмар, странно, что стекла вообще на месте. Лужи на полу? Ну же! Где ты, маленькая мерзость? На дне сознания зашевелился Лестрейд. Тоже почуял неладное? Хайд, не заботясь о чистоте ботинок, прошелся по комнате, пиная куски щупалец. Ну?! Где?
И оно нашлось. Хайд вытащил из лужи фрагмент странной формы — палочку дюймов двенадцати с пучком перьев на конце. Перья когда-то, похоже, были красными. Голубое на красном… присутствовала в этом какая-то поэзия.
— Уэллер? — позвал он. — Это что за дрянь? Явно не внутренности кальмара, так?
Девушка подошла ближе, сморщилась:
— Это пипидастр.
— Пипи-что-стр?
— Ну, пипидастр. Штучка такая, пыль сметать.
Хайд обтер палочку о плечо Уэллер, прежде чем девушка отшатнулась.
— Что вы делаете?!
— Смотри, — просто сказал он. — На ручке.
— БэЭм, — прочла Уэллер. — И что?
— Не знаю. Может быть, и ничего, — ответил псевдоинспектор и сунул находку ей в руки. — Упакуйте улику. Или что вы… мы там обычно делаем.
Уэллер странно посмотрела на Хайда и вышла из комнаты, держа находку двумя пальцами. А Хайд остался созерцать красоту. Впрочем, надолго его не хватило. Послонявшись немного и дождавшись Уэллер, он решил прекратить оттягивать неизбежное.
— Ладно, — сказал он. — Пойдем потолкуем с этими субчиками. Посмотрим, что они скажут нам о пропавшем мистере Стоксе.
— Думаете, они виноваты? — спросила Уэллер.
— Очень надеюсь, — буркнул Хайд.
Все, кто был в борделе, собрались на первом этаже в зале. Конструкция здания чем-то напоминала колодец с ушами, по стенкам которого вились лестницы, а в ушах прятались коридоры и комнаты со шлюхами.
Пока Хайд медленно спускался, он рассматривал свидетелей, которых предстояло допросить, а они, соответственно, его — невысокого человека с лицом злого хорька.
Крупный мужчина рядом с Мьюром, то и дело теребящий галстук, — видимо, Клокуорд. Рядом со здоровяком на диване развалился бледный джентльмен с тонкими чертами лица. По большому счету, у него все было тонкое, и сам он был чересчур тонким, сказать прямо, даже худосочным. Чтобы повторить великолепие из «синей» комнаты, таких нужно десятка полтора, не меньше. Полулежал он не из-за природной лености, а по причине отсутствующего сознания.
Мьюир упоминал троих. Интересно, кто этот тип? Хозяин борделя? Если да, то с ним нужно поговорить в первую очередь и наедине. Он наверняка знает тайные ходы отсюда. Нет борделя без тайных ходов.
Хайд буркнул:
— С хозяином поговорить бы.
— С хозяйкой, — уточнила Уэллер. — Не выйдет, не смогли найти. Когда мы приехали, я видела ее в холле, а затем… Она сбежала, наверное.
— Повезло ей, — позавидовал вслух Хайд.
— Ничего, — отмахнулась Уэллер. — Поймаем еще.
Хайду понравилась такая непоколебимая вера в силы полиции.
— Ваше имя?
— Артур Клокуорд.
С таким гонором сказал, будто все должны тотчас на колени бухнуться. Ну, держись, аристократишка!
— Цель визита?
Тут-то здоровячок и поник. Нету в лексиконе аристократишек слова «трахаться».
— Потрахаться, — вдруг сказал он, твердо взглянув на Хайда.
Во как. И Клокуорд сразу стал нравиться Хайду чуть больше. «Убью его последним, — решил Хайд, — хотя как получится».
— Расскажите, что произошло.
— Мы сидели и выпивали, — принялся за рассказ Клокуорд. — Затем у нас кончился шнапс, и Генри вызвался сходить за бутылкой к хозяйке.
— Генри?
— Лорд Стокс, — поправился Клокуорд, и лицо его приняло прежнее надменное выражение.
— Ага, продолжайте.
— Его какое-то время не было, и мы с Ричардом пошли его искать.
Тут даже Хайд сообразил, что Ричард — это Мьюир.
— Видели что-то странное?
— Странное? — изогнул бровь Клокуорд.
— Помимо всего остального.
— Хм, — задумался аристократ. — Пожалуй… Когда мы шли по галерее, я увидел, как тот худой человек с саквояжем о чем-то горячо спорит с хозяйкой борделя. Пожалуй, это все.
— А потом?
— Потом я услышал странный звук. Будто по костям продрало. Будто лейбористам в реформах отказали. Ну, вы понимаете.
Хайд сделал вид, что понял.
— Так вот. Звук. А потом крик. Вопль. Такой, будто…
— Лейбористы? — подсказал Хайд.
— Да, — обрадовался Клокуорд. — Будто лейбористов из парламента выгнали!
— Так тихо? — фальшиво изумилась Уэллер, и у Хайда не осталось никаких сомнений в ее политических убеждениях.
— Нет! Громко! Будто лей…
— Мы поняли, продолжайте.
— Ну, значит, мы вбегаем, а там! Все залито… ну, то есть, все! Как будто лейбористов…
— Заметили что-то необычное? — по привычке перебила Уэллер, а потом, поняв, что вопрос прозвучал до ужаса глупо, добавила: — Помимо… всего этого.
— Да там все необычно выглядело! — с жаром отозвался Клокуорд. — Это потом уже мне констебли сказали, что кровь — марсианская, а тогда… Даже не знаю. Этого бедолагу будто через наперсток выдавили! А девушка! Вы про странное спрашивали? Так вот она — точно странная!
— Вы о Розалин говорите?
— Да-да. Мы зашли, там все синее, ужас, а она сидит удивленная такая. Другая бы визжала, как… ну, вы поняли. А эта — спокойная!
Чего там орать, подумал Хайд и спросил:
— А что почувствовали при этом вы?
— Я? А что я мог почувствовать? Вся комната в синей жиже, на полу разбросаны куски мяса… В-в-воняет нестерпимо. Не хочу вспоминать. И, да, вот еще, — припомнил, несмотря на нежелание Клокуорд, — платье у нее… точнее, тряпочка, которая вместо платья… оно чистое! Наполовину! Снизу, то есть, грязное, а вверху…
Хайд представил себе картину: спокойная шлюха в наполовину чистом платье. Или в наполовину грязном, это уже от человека зависит.
Сэр Артур перевел дух.
— Понимаете, я видывал всякое, — горячо зашептал он. — В музей разные странности привозили. Квадратные люди, завязанные узлом слоны… Но это… не описать. Вы спрашивали, что я почувствовал? Отвращение, сэр, отвращение.
Вот тут почувствовал отвращение уже сам Хайд. Что этот напыщенный дурак понимает в искусстве?! Кулаки сжались, глаза сузились. Сейчас придет злость, а вместе с ней и обычная сила! Сейчас!
NC-17
Текст содержит сцена сексуального и насильственного характера и может нанести психологическую травму морально неподготовленному читателю.
На крышке громадной золотой табакерки танцевал дьяволенок. Глумливая рожица его выражала абсолютный восторг. Полы зеленого с серебряной искоркой пиджачка подпрыгивали и хлестали танцора по поджарым бедрам. Дьяволенок отплясывал, накалывая сгустившийся воздух на короткие позолоченные рожки. Они тускло поблескивали, их след сливался в замкнутую линию. Чудные кольца табачного дыма на фоне…
Мысль затрепыхалась в сети. Попалась на уловку неловкого ловчего…
…на фоне массивного с изогнутыми подлокотниками дивана? Непонятный диван вынырнул из прошлого. Важное связующее звено или же… Нет, точно важное, жизненно необходимое…
Но музыка набросилась, завертела и утащила. Притаилось в ней еще что-то и открывалось не сразу. Чтобы разобрать присутствие инородного, наносного, нужно было позволить ей течь сквозь несуществующее собственное тело. Как карамельно-янтарный чай через ситечко. Чаинки застревали внутри, и становилось понятно: в мелодии, будто форель в горной реке, резвились слова. Поначалу их сумбур нагонял тоску. Но вскоре им надоело чураться друг друга, и они выстроились в осмысленные ряды.
Ты долго брел и заслужил приют.
Останься, странник, преклони колени…
Переходя в зловещий шепоток, срываясь на пронзительный крик, захлебываясь и обращаясь в многократное эхо.
И обратится мир грехов и смут
В далекий шепот, шорохи и тени.
Дьяволенок продолжал выделывать коленца, пристукивая по золоту серовато-пепельными копытцами.
Мистер Эдвард Хайд Младший проснулся как всегда внезапно. И тут же пожалел об этом: мир явно не обрадовался встрече. Не успел Хайд разлепить веки, как получил чувствительный пинок под зад. Что само по себе точно не являлось свидетельством дружелюбного расположения.
Когда же глаза раскрылись, стало понятно — навредил ему безобидный на вид пол, застланный ковровой дорожкой. Все свидетельствовало в пользу этой гипотезы: Хайд сидел, прислонясь к стене, и потирал крестец. А вокруг — ни души. И значит, бить его было некому — сам упал и приложился о половицы, никто не поспособствовал.
На их счастье! Иначе он бы … а что он-то? Разорвал бы на мелкие клочья? Странно, подобные мысли не распаляли, как прежде. Что-то с ним было явно не так! Никчемный инспектор, с которым он вынужден был делить тело, плохо позаботился об их общем достоянии. И теперь что-то в этом теле — то ли на радость, то ли на беду — неуловимо разладилось.
Возможно, со временем ярость возвратится. Вот тогда уже и кровь, и кишки, и стенания. Ему надо подождать, и непременно шмяк, тыдыщ, хрусь и…
Х-р-р-р-р-ясь! Дверь распахнулась, смачно впечатавшись в стену. В комнату с решительным выражением на личике ворвалась красотка в форме констебля. Ее грудь была накрест перетянута потертыми кожаными ремнями. А по обе стороны от этой литеры «икс» набухли два внушительных бугорка. Ух, аппетитная! И где только скромняга Лестрейд прятал от него такую мамзель? Хотя… кажется, он ее уже видел разок. Констебль… Уэллер, что ли?
— Инспектор?! — выдохнула она возмущенно.
Голос ее соответствовал всему остальному: не высок, не низок, а в самый раз, чтобы услаждать требовательный мужской слух. Не дождавшись ответа, да и не задав толком вопроса, она поинтересовалась:
— Как вы себя чувствуете?!
Хайд оглядел себя. Нормально он чувствовал. Покой и умиротворение паслись в голове, еще и лень страшная, будто набил брюхо сырым мясом. Нет, ему хотелось потрошить, но можно и не сию минуту. И не эту самоуверенную прелестницу. В конце концов, всегда успеется.
— Я в порядке, — буркнул он и не узнал своего голоса по причине его непривычной слабости.
— А почему на полу?!
— Следственные мероприятия, — Хайд попытался скорчить суровую мину а-ля инспектор, но не вышло, губы разъехались в хищную ухмылку.
— Вы уверены, что все хорошо?
На мгновение к нему вернулась былая ярость, но моментально схлынула, оставив лишь толику злости.
— Уверен. Еще раз повторить?!
Уэллер пожала плечами и отошла. Хайд нарочито медленно поднялся, пытаясь как можно быстрее разобраться в происходящем. Инспектор Лестрейд имел в душе изъян, доставшийся от отца. Имя ему — безумец Хайд, так и не пойманный Джек. В отличие от папаши, Лестрейд редко давал выход своему зверю, поэтому тот большую часть времени дремал. И теперь, пробудившись, Хайд не представлял, где очутился и что от него хотят.
— А вы интересный мужчина, — прозвучал томный голосок.
В комнате помимо Уэллер находилась еще одна особа весьма женского пола. Волнистые волосы, многообещающий взгляд, декольте, стремящееся в бесконечность — Хайд сразу узнал типаж. Конечно же, шлюха. Или, как выразился бы правильный Лестрейд, жрица люб… нет, даже он окрестил бы ее шлюхой.
Заметив пристальный взгляд Хайда, девица потупила взор и покраснела.
«Сколько я таких зарезал, сколько перерезал, — с тоской подумал Хайд. — Не женщины, а разменная монета».
Он еще раз оглядел комнату и двинулся к выходу.
— Заходите еще, — проворковала шлюха.
Хайд обернулся, взглянул на девушку и диван. Диван понравился. Шлюха — нет. Уэллер смерила ее слегка презрительным взглядом офицера при исполнении.
— Никуда не уходите, Розалин, — приказала она.
Розалин, значит? Мда, похабная баба. А вот Уэллер — милашка. Накинуться бы, придушить, посмотреть, как будет корчиться. Хайда вдруг пробрала дрожь, и чтобы скрыть ее, он потянулся.
— Хорошо выспался, — сказал он. И правда, не потягиваться же молча.
— Шутник вы, шеф, — отмахнулась Уэллер. — Мы же всю ночь вместе по Лондону бегали за этим ворюгой.
— За каким ворюгой? — осторожно спросил Хайд и понял, что кубок идиота-чемпиона сегодня достается ему.
Но к счастью Уэллер не придала значения его забывчивости:
— Ну да, понятное дело, за двумя, — поправилась она. — Я имею в виду того, который из Тауэра что-то стянул. А про второго, что в музей вломился, просто доложить не успела. Его сцапали уже, в шестом участке держат.
— Угу, сцапали и держат, — хмуро поддакнул Хайд.
Казалось, стены сдавили его, подобно граням сколоченного не по размерам гроба. Душили затянутой до предела петлей, мешали выбраться наружу из-под гнета. Ведь такая оказия! Лестрейд уступил тело, нужно пользоваться ситуацией. Хайда манил Уайтчепел. Давненько же он не бывал там! И теперь все, что нужно сделать — выйти за дверь… да хоть в окно… сквозь стену! Но как можно скорей!
Все закончилось.
Итог вечера: два трупа — адвокат и Санта (паро-зомби не считается); пятеро раненых легко, и один — довольно сильно; один побитый, но, во многом к сожаленью, живой, предатель; один напуганный до одури представитель бесчисленного семейства Харконенов. Одна испуганная девушка, один злой инспектор и один раздражающий частный сыщик-консультант. Неплохо для сочельника.
Бутылка шерри быстро ушла на обработку душевных ран. Уэллер приняла напиток с благодарностью, Холмс отказался. Было время собраться с мыслями, и бумагу, которую искал коротышка, инспектор нашел сразу. Перед смертью Феррет успел спрятать его туда, куда не стали бы заглядывать бандиты. Инспектор подобрал с пола газету, до сих пор свернутую на манер дубинки. И завещание баронессы, конечно, оказалось там.
Сунув бумагу в карман, Лестрейд с грустью оглядел разгромленный участок и сказал:
— Уэллер, как закончишь связывать этих сволочей, обработай им раны. Именно в таком порядке, поняла?
Бледная девушка кивнула, даже после алкоголя ее все равно слегка потряхивало. Ничего, переживет.
— А я, — добавил Лестрейд, — посмотрю, можно ли починить дверь.
Дверь, конечно, починке не подлежала. Но инспектору требовалось подышать свежим воздухом и подумать о том, как опасно он сегодня приблизился к краю.
— Стойте, Лестрейд, — словно из ниоткуда возник Холмс. Как этот тип ухитрялся передвигаться настолько бесшумно?
— Кажется, — сказал Холмс после короткой паузы, — мы сегодня кое-что друг о друге узнали.
Лестрейд промолчал. А что тут еще скажешь?
— Удивительно, — продолжил сыщик, — но я только сейчас обратил внимание, как мало мне о вас известно. Вам не встречалась монография некоего доктора Джекилла? Вы на него похожи внешне, вам не говорили?
— Нет, — резко ответил Лестрейд.
— А еще я почему-то подумал о тех случаях в Уайтчепел…
— Холмс! — прервал его инспектор. — Я не хочу это обсуждать. Не лучшее время, и…
«Ничего не докажете». Непроизнесенная фраза повисла в морозном воздухе облачком пара.
— Что ж, — качнул головой сыщик, — воля ваша. Но мы еще вернемся к этому разговору.
«Бэ-э-э-н!» — проплыло над городом… Девять, десять, одиннадцать.
— Холмс, — вдруг сказал инспектор. — Когда вы поняли, что им нужен кальмар? И что он связан с баронессой?
Сыщик улыбнулся:
— Вы тоже догадались? Я в вас почти не сомневался.
— Довольно лести. Ответьте на вопрос.
— Извольте. Когда увидел баночку с чернилами в сумке. Вы правильно заметили: адвокат был запасливым, у него имелось множество заправленных ручек. Зачем еще и чернила? Очевидно, для спектрографии — подтвердить личность наследника.
— Хорошо, а что насчет баронессы?
— Это еще проще. Я уже говорил, что адвокат был стряпчим у какой-то семьи. Однако адвокатская контора обычно обслуживает сразу дюжину семей. А что же мистер Феррет? Он не походил на лентяя, следовательно, его клиент достаточно богатый и проблемный, чтобы все время юриста принадлежало только ему. Более подходящей кандидатуры, чем Баронесса Харконен я придумать не смог. Это было бы в ее духе: оставить все богатство марсианину.
— Но почему не сказали все это сразу?!
— Понимаете, Лестрейд, я боялся ошибиться. Вам я доверял безоговорочно, но ваши констебли…
— То есть вы с самого начала подозревали моих подчиненных?
— Мне пришлось. Я должен был помочь вам выпутаться из ситуации. Дать бандитам схватить нас — было самым разумным. Неизвестно, чем мог закончиться штурм.
— Минуточку… А откуда вы знали, что Ленд не убьет Уэллер? Что не убьет меня?
Холмс вздохнул.
— Я и не знал. Вас бы я не дал ему убить. А насчет Уэллер… Моро был волком. И самцом. Окажись он волчицей — я бы еще мог за нее беспокоиться., а волк и самец… Нет, Уэллер не грозило ничего серьезного. К тому же. Лестрейд, я выбирал между вами и вашими подчиненными. На мой взгляд — вы куда ценнее их обоих.
— Значит, там в подвале…
— Да, я просто тянул время, давал вашим констеблям возможность нас предать.
— А если бы Ленд не сдал нас?
— Тогда это сделал бы я. Сценарий, сулящий минимальные потери, исключающий максимум переменных.
— Переменных, — инспектор не удержался и повторил услышанное ранее: — Вашу мать к кобылам в стойло!
Он со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы. Рождество подарило Лестрейду еще один повод не любить Холмса. Похоже, великий сыщик не был человеком ни в одном из смыслов этого слова.
— Вы хотите, чтобы я извинился? — с иронией спросил Холмс.
— Я хочу, — устало ответил инспектор, — чтобы об этой истории никто не узнал.
— Не выйдет, — отозвался сыщик. — Журналисты все равно пронюхают. А что не пронюхают — придумают. Так что я бы предпочел версию доктора Ватсона.
Ну… тоже верно. Лестрейд понимал: просить о том, чтобы из истории убрали его имя бессмысленно. Холмс наверняка откажется.
— Тогда окажите любезность, — попросил инспектор. — Пусть рассказ называется как-нибудь просто и незатейливо. А то иногда доктора кидает в крайности…
— Думаю, это будет нетрудно устроить, — улыбнулся Холмс. — Хотя не обещаю, что он не вставит чего-нибудь эдакого…
Лестрейд вздохнул и подумал, что после такого Рождества сможет еще долго наслаждаться тихой жизнью. Но, в который раз за вечер, оказался не прав.
Инспектор не любил такие моменты. Оно и понятно: кому бы понравилось, если бы в его теле проснулся вдруг некто с очень склочным характером? Да еще норовил проломить кому-нибудь череп или просто без изысков свернуть шею.
Но выхода не было, и Лестрейд позвал мысленно: «Эй?! Пора!»
Его услышали: в темных пещерах мозга зашевелилась безликая тварь. Почуяв возможность высвобождения, она с довольным урчанием встрепенулась и…
Взгляд Лестрейда застлала кровавая пелена: он и чудище слились в одно целое. Непримиримое, напрягшееся и грозное. «Дай… мне всех этих людишек… прошу! Тебе понравится! Как тогда…» — алчно зашептала вторая сущность.
И Лестрейд уступил…
Тело его, еще секунду назад развалившееся на стуле, рванулось вперед и вверх. Ленд получил свое первым — локтем в лицо. Его вскрик наполнил слух сладкой музыкой. А инспектор уже стоял рядом с моро.
«Ур-р-р-р!» — взрыкнула зверюга в голове инспектора и отобрала нож. Лестрейд едва заметил движение собственных рук. А они в этом и не нуждались — действовали сами по себе.
Наверное, полуволк тоже не понял, что произошло. Лишь обезумевшим взглядом наблюдал, как его оружие вонзилось ему в предплечье, выйдя на несколько дюймов наружу.
Все и вся в кабинете замерло. Проколотый налетчик голосил от боли, схватившись за рукоять ножа и пытаясь вытащить. А инспектор, воспользовавшись вышедшим наружу окровавленным лезвием, как ни в чем не бывало, принялся перепиливать веревку на руках.
Кровь жертвы стекала по его запястьям, но он, словно не замечая этого, продолжал пилить. Несколько секунд растянулись на века. Наконец Лестрейд сбросил путы и хищно втянул воздух ноздрями.
— Я вас на бургеры разделаю! — оскалился он. — Кишков не соберете…
Эти слова пробудили его от наваждения. Что же он творит?! Если зверю позволить единолично распоряжаться, никому не уйти! И не только в участке. Ведь за стеной веселящийся Лондон. Уж там-то точно найдется, кого искалечить, вывернув ноздри вместе со щеками наизнанку. Дьявольская сила разлилась по телу. Она только и ждет, когда он покорится ей.
Нет же, этого не будет! Он не сдастся!
«Давай, что тебе стоит! Не меш-ш-шай, я сделаю все за тебя».
Ведь он инспектор полиции…
«Мясо! Мясо и кости!»
Нет!
«Рвутся жилы, враги вопят от ужаса! Все враги, все…»
Исчезни! Это зло, первозданное, чистое.
«Я лучшее, что есть в тебе! Мне быть!!! Ты слаб!»
Проклятье, его проклятье…
Душа задрожала, разрываясь на части от перенапряжения. Но чудище, стеная и бессильно рыча, отступилось. Чуть ослабило хватку, и он понял, что может победить… что побеждает… победил…
— Кишков не соберете… если не сдадитесь, — буркнул Лестрейд уже не так зловеще и добавил совсем тихо, почти просительно: — Я бы на вашем месте сдался…
— Эй, босс, что тут у вас? — прогромыхал низкий резонирующий голос снаружи. — Кажись, кто орал, не?
Зомби, чертов паровой зомби!!! Вот ведь сочельник в этом году удался! Сначала смертоносная заводная обезьяна, теперь пышущая паром полудохлая горилла!
Инспектор представил, как тяжелые кулачищи крушат его позвоночник в труху. Почти услыхал хруст костей под лапами гиганта. Как вдруг…
Обезьяна? Горилла и… Обезьяна же!
Пистолет Лестрейда валялся на столе, заветный патрон — во внутреннем кармане жилетки. Только для себя, на случай, если зверь вырвется. Инспектор упал на колено и сгреб оружие, откинул барабан, загнал патрон. Медленные громовые шаги приближались. Мушка револьвера легко поймала обломки игрушечной обезьяны у ног паро-зомби. Была не была!
Стены участка содрогнулись, рвануло так, что зазвенело в ушах. Здоровяка швырнуло прямо в дверь участка, тонкое дерево разлетелось в щепы. Инспектор повалился на пол, прикрыв голову руками, но это не слишком помогло — показалось, что по его спине пробежало целое стадо гиппопотамов. Причем некоторые, не церемонясь, приложились лапами по темечку.
«Глупо все, — пронеслось в голове сквозь мутную круговерть. — Глупо, больно, без шансов на продолжение…» Не то чтобы это сильно расстроило его. Нет, он просто отметил собственное поражение как вполне свершившийся факт. Ведь встать на ноги он не сможет. Ни драться, ни убежать. Оставшиеся в живых бандиты просто прикончат его вместе с остальными. Что ж, у кого Рождество, а ему — обратный процесс…
В пыли и дыму рядом с ним мелькнул странный силуэт. Смазанное серое пятно с очертаниями человека и в то же время совершенно непохожее на него. Нечто скрюченное, с движущимися независимо друг от друга отростками-конечностями. Не иначе кальмар сбежал из-под ареста…
Но пятно вдруг застыло, и Лестрейд с ужасом узнал в нем Холмса. Лицо его светилось матовым внутренним светом, глаза горели, словно раздуваемые горном угли. Руки он держал на уровне груди, а пальцы, хищно выставленные вперед, по-змеиному шевелились.
Холмс исчез, и несколько секунд спустя из-за стены раздался отчаянный визг. Голос вопившего почти перестал быть похожим на человеческий. Звучал он так, словно все демоны ада схватили несчастного и тащили из него душу клещами.
В этот момент Лестрейд понял, что в честь праздника он может позволить себе роскошь побыть валяющимся на полу подкопченным куском мяса. Без малейшей искры сознания.
Подвал, когда-то бывший винным погребом, встретил Лестрейда и Холмса храпом. Храпел пьянчуга, да так, что сотрясались стены. Кальмар из соседней камеры тянулся щупальцами сквозь решетку в попытке то ли придушить, то ли просто перевернуть храпуна. Увидев вошедших, марсианин отдернул щупальца и запищал, наверное, призывая к содействию. Пол вокруг был черен — выстрелы явно не оставили кальмара равнодушным.
— Ну-ка, убрался от него! — рявкнул инспектор, и кальмар, испуганно съежившись, отполз.
— Уродца досматривать будете? — кивком головы Лестрейд указал на забившегося в угол марсианина.
Лицо Холмса приняло рассеянное выражение. И в то же время полузакрытые мутные глаза и вздувшиеся вены на висках выдавали бурную мыслительную деятельность.
— Не знаю, … вряд ли мы… — бессвязно пробормотал сыщик и добавил: — Давайте-ка лучше взглянем на этого несчастного.
И направился к камере с похрапывающим типом.
«Несчастный… ну конечно! — подумал инспектор с возмущением. — С каких это пор бандитов записывают в несчастные? Надо было передать мерзавца его дружкам, да и перестрелять всех скопом».
Но покорился и отпер камеру.
Холмс перевернул безвольное тело на бок. Карманы «несчастного» выпотрошили при приеме, сыщик явно понимал это — не стал перепроверять их за старательными констеблями. Вместо этого он зачем-то распахнул ворот грязной рубахи, провел пальцами от плеч к ладоням. А затем вышел из камеры и склонился над сгруженным тут же телом Санты.
— Ого! — присвистнул он восторженно. — Взгляните-ка.
Грудь хозяина обезьянки, за исключением пулевых отверстий, покрывали блеклые татуировки.
— Можете быть покойны, друг мой, — криво усмехнувшись, заключил Холмс. — Этот Санта послал на тот свет не одну дюжину человек. Ничего нет зазорного в том, что вы помогли им снова встретиться.
Лестрейд пренебрежительно фыркнул:
— Одним душегубом больше, одним меньше, — а потом холодно уточнил: — Мы закончили?
Холмс не удостоил его ответом, молча и настороженно обернулся, словно что-то услышав, а потом буквально взлетел вверх по лестнице.
Наверху было тихо, неестественно, до одури и паники тихо. Бандиты напали? Вряд ли, в подвале было бы слышно. Газовый фонарь над дверью не горел — вся прихожая погрузилась в полумрак.
Люди панически боятся темноты, ведь там их подкарауливает неизвестность. Мало ли что копошится во мраке! А вдруг оно голодное и злое? Лестрейд никогда не ловил себя на подобных мыслях. Но в этот раз и он почувствовал, как по спине пробежал противный холодок.
На него смотрело дуло револьвера, а в глубине прятался осколок тьмы. Причем инспектору было хорошо известно, что скрывается в ней. Но легче от этого не становилось.
— Х-х-хлоп!!!
Оружие дернулось и выплюнуло смерть. На миг Лестрейду показалось, что пристрелили время — бедное замерло, превратившись в густую вязкую жижу, принялось сочиться по капле. Но когда оно, опомнившись, вновь рванулось вперед, Лестрейд понял — пуля предназначалась не ему.
Краем глаза он заметил, как Холмс сполз по стене да так и остался лежать вниз лицом. Очень плохой знак — пол в участке, казалось состоял из грязи, спасибо погоде. И лежать лицом в этой грязи может лишь человек, которому уже абсолютно все безразлично…
Хуже того, через мгновение инспектор сам присоединился к Холмсу. Мир взорвался, а затем померк, оставив Лестрейда валяться среди грязи и мусора.
Инспектор по праву гордился крепостью своего черепа. Он очнулся и увидел лицо некогда великого сыщика. Широко открыв глаза, Холмс лежал на полу и совершенно очевидно был мертв.
— Так, — раздалось неподалеку. — Вот этого-у жмура выкиньте из комнаты.
Тело Холмса с шуршанием исчезло из поля зрения.
— Молодец, парняга, — сказал тот же голос. — Сразу видать, не дурак.
— Ну да, — а вот этот голос Лестрейд узнал, это был Ленд.
— Все правильно сделал. Ты не думай, награда будет во-у!
Это ж «эльф»-моро!
Инспектор с трудом смог приподнять невероятно тяжелую голову. Со стены на него с укором взглянула королева Мария. Связанная Уэллер сидела с противоположной стороны комнаты на полу. У входной двери маячил кто-то огромный и забавно пофыркивал. Паровой зомби-боец, древний, как мир. Не его ли тогда пытались запустить?
У стола обретались трое подонков. А, нет, четверо, Ленд рядом с ними.
— Терь самое главно-уе, — провыл моро. — Где наш парень-то-у?
Для убедительности он поигрывал здоровенным ножом.
— В подвале, — отозвался Ленд. — Пойдем, покажу.
— Не, — сказал бандит, — пусть за ним ребята сходят. В какой он камере?
— Во второй, — сказал Ленд и добавил: — не ошибетесь.
— Вот и хорошо-у, — улыбнулся бандит. — А мы тут с тобой посидим, босса подождем. За дружками твоими приглядим.
Головорезы утопали в подвал.
— Хорошо-у дело обернулось, — довольно сказал моро, усевшись на подоконник. — Ты, парняга, молодец. Вылитый я, тока помоло-уже.
Ленд покраснел, словно нецелованная монахиня. Инспектор не выдержал и сплюнул. Получилось не очень, плевок повис на костюме.
— Шеф! — обрадовался Ленд. — Вы живой!
Лестрейд мрачно взглянул на него:
— Ленд, почему?
— Почему вы живой? — хмыкнул Ленд. — Так я ударил слабо.
— Не придуривайся. Зачем тебе это?
Моро оскалился, а предатель, казалось, растерялся от такого вопроса.
— Вы считаете, деньги недостаточный повод? Я в полиции десять лет! И что? Занюханный участок в самом вшивом районе города! И сволочь-начальник, который сам Рождество не празднует и другим не дает!
— Инспектор, — подала голос Уэллер. — Кончайте вы со швалью разговаривать.
Моро у окна взглянул на девушку, но тут же отвернулся. Видать, ему легче игнорировать Уэллер, волк есть волк, хоть и ущербный. Не любит, когда самок обижают.
— Так я для тебя шваль, значит?! — ощетинился Ленд, резко повернувшись к девушке.
Та нервно хихикнула:
— Инспектор, вы ничего не слышали? А то мне говорящее дерьмо мерещится.
— Ах, ты ж паскуда! — рыкнул Ленд, но взял себя в руки. — Разозлить меня хочешь?
Лестрейд поморщился. Крики пронзали его череп и рвались наружу сквозь глаза.
— Эй, инспектор, не нравится, что вас провел обычный бобби?
Похоже, Ленд упивался содеянным.
— Идиот, — презрительно выплюнул Лестрейд. — Ты же полицейский…
— А? — окрысился тот, — мистер Шишка будет читать морали? Долг, честь, все такое?
— Нет, — качнул головой Лестрейд, и перед глазами заплясали искры. — Ты полицейский. И знаешь, что будет, если мы умрем. Вас повесят или пересадят мозги в бутылки — как суд решит.
Улыбка сползла с лица мерзавца, на скулах заходили желваки.
— Пытаешься запугать такого-у славного парнягу, хорек? — вмешался моро. — К утру-у, он будет далеко-у от Лондона с кучей деньжищ. А ваши тела никто-у не найдет.
Услыхав это, Ленд засиял.
— Сами виноваты, — продолжал развлекать себя разговорами моро. — Вы ить по-унимаете это, да?
И тут Лестрейда как молнией ударило.
«Вы ведь понимаете, о ком я говорю, инспектор?» — сказал адвокат. Почему он так сказал? Набивал себе цену? Льстил? Или у него был повод так думать?
Мозг Лестрейда лихорадочно работал.
«Руки взяли со стола газету и…»
Газета? Что было в газете? Что у нас там произошло из важного?
— Уэллер, ты глупее, чем я думал, — звучал над ухом инспектора сердитый бас Ленда. — Не ту профессию выбрала! Поедем со мной! С нами!
— Пошел к черту! Лучше сдохнуть старой девой!
Конечно же, вот оно!
Жгучее желание удариться головой о стену переполнило инспектора. Как же он раньше не догадался?! Баронесса умерла! Старой девой! По крайней мере, стало понятно, что здесь вообще происходит.
Дверь на улицу хлопнула так громко, что задребезжали мутные стекла в кабинете.
Несколько гулких шагов, и на пороге кабинета показался невысокий человек в теплом пальто, закутанный в длинный красный шарф поверх такого же красного от мороза лица. За его спиной возвышались два мордоворота. При виде их струхнул даже Ленд. Ухмыляющийся моро тут же убрал нож и вытянулся в струнку.
Довольный эффектом, коротышка посмотрел поверх очков на Ленда и спросил:
— Ты, значит, и есть продажный бобби?
— Да. Так точно, сэр.
— Очень хорошо. Вот видите, мальчики, — обратился он к телохранителям. — Хороший подкуп всегда эффективнее насилия. Когда я услышал, что мои мальчики собираются штурмовать полицейский участочек, у меня чуть сердечко не остановилось.
Он повернулся к полуволку:
— Адвокатика обыскали? Его нашли?
— Нет, — ответил моро. — Парни перерыли все бумаги, пусто.
— Жаль, — огорчился коротышка. — А где этот чертов «наследничек»?
— За ним ребята пошли.
— Славненько, — голос коротышки потеплел. — Давно?
— Минут десять, — пожал плечами моро.
Ленд ухмыльнулся и добавил:
— Наверное, в чувство приводят. Он же пьян, как труп.
— Пьян?!
Брови коротышки слегка приподнялись в удивлении, а затем рухнули вниз, гневно морща переносицу.
— Пьян?!
В этот самый момент Лестрейд уже знал, что сейчас прозвучит.
— Как «пьян»?! Вы напоили долбаного спрута?!
Ленд от удивления распахнул рот и слегка отшатнулся. Лицо Уэллер вдруг помолодело лет на десять, — вот волшебная сила шока! Моро у окна застыл изваянием, даже амбалы, казалось, удивлены. И никто не смотрит на него, Лестрейда.
Действовать сейчас же!
Констебли покорно козырнули. Но Холмс запротестовал:
— Я бы предпочел остаться. И позвольте воспользоваться телеграфом. Разумеется, после того, как вы доложите в Скотланд-Ярд о случившемся. Нападение на участок — дело неслыханное!
Не став препираться, инспектор вздохнул и направился к аппарату. Тот тускло поблескивал латунными боками в свете газовой лампы.
Но прежде чем Лестрейд коснулся тумблера, аппарат застучал сам.
Такое бывало и прежде: начальник полиции мистер Мьюир под Рождество обстукивал участки и поздравлял сотрудников, полагая, что это их утешит.
— Инспектор Лестрейд у аппарата.
— О! Инспектор? Доброго вам Рождества! Мы уже виделись сегодня… Жаль, что наш добрый Санта погиб. Но черт с ним. Мы забудем эту неприятность, он все равно был порядочной сволочью.
«Сколько моро не корми, все равно нормально говорить не выучится. Даже руками», — подумал Лестрейд.
— Но, — выбил аппарат, — при одном условии. Выдайте нашего друга. А потом вы про нас забываете, мы про вас забываем. И всем хорошо.
— Это все? — сухо поинтересовался Лестрейд.
— Нет, не все. Санта помер, но подарки при нас. Скажем, по сто гиней на человечка, а?
Лестрейд задохнулся от такой наглости.
— А может, он и не у нас вовсе!
— У вас! — «Эльф» умудрялся лаять даже по телеграфу. — Я чую! Ну, вы там подумайте, мы попозжа стукнем. Скажем, через часок, да?
Инспектор с силой сжал выползающую из телетайпа ленту, еще чуть-чуть и порвется — либо лента, либо сухожилие.
«Не время давать волю эмоциям», — сказал он себе.
Но успокоиться не получалось.
Холмс, заметив, как изменилось лицо Лестрейда, прислушался к дробному перестуку.
— Да, вот еще, инспектор, — сказал моро. — Вы из участка не выходите, лады?
— Или?
— У меня парни нервные. Могут не понять. Посидите в тепле, ага?
Некоторое время стук был бессмысленным, словно выбивавший просто дергал рукой. Потом смысл проступил, словно Пекельная ограда из кровавого тумана:
— В общем… инспектор, не скучайте.
И аппарат замолчал.
Едва преодолев желание шарахнуть им об стену, Лестрейд взглянул на Холмса:
— Вы все слышали?
— В общих чертах, — серьезно ответил сыщик.
— И что думаете?
— У нас, похоже, проблема.
«Пуф-ф-ф» — донесся с улицы скороспелый одинокий хлопок будущего фейерверка.
— Итак, телеграф умер, — принялся перечислять Холмс, расхаживая из угла в угол. — Сигнальный огонь накануне фейерверка никто не примет всерьез; бегство в окно — вариант плохой, во многом из-за марсианина и пьяницы; поджечь участок и дождаться пожарной команды — забавно, но заведомый суицид. Ничего не упустил?
— Нет, — сердито сказала Уэллер, автор идеи с поджогом.
— Сейчас наша задача, — подытожил Лестрейд, — понять, что вообще происходит.
Все промолчали, а значит, согласились.
— Тогда, — сказал сыщик, — предлагаю осмотреть трупы. С кого начнем?
— Может, с адвоката? — спросила Уэллер.
— Давайте, — разрешил Холмс, что вызвало у Лестрейда новый приступ негодования.
Какого черта этот любитель командует?!
— Начнем с адвоката, — сказал инспектор с нажимом, — а констебли постараются укрепить дверь.
Удрученные констебли поплелись исполнять приказ, а Холмс развил кипучую деятельность. Сперва он, не спросив разрешения, вломился в кабинет Лестрейда. Обошел труп несколько раз и сказал:
— Ну, дорогой Лестрейд, что вы можете сказать об этом человеке?
— Я не Ватсон, — отозвался инспектор. — Оставьте эти фокусы для него.
— Вы правы, извините. Костюм не из дешевых, саквояж из крокодильей кожи. Этот человек неплохо зарабатывал. Но его имя, — Холмс взглянул на удостоверение, выуженное из кармана пиджака покойного, — мне незнакомо, значит, скорее всего, он служил стряпчим при состоятельной семье.
Лестрейд с выводами согласился и осторожно вытряхнул содержимое саквояжа. Зазвенели, рассыпаясь по столу, дорогие перьевые ручки, грустно звякнула бутылочка с чернилами.
— Запасливый, — буркнул Лестрейд. — И ручки, и чернильница…
Холмс в ответ кивнул, продолжая извлекать из карманов усопшего различную дребедень: портсигар, зажигалку… Лестрейд же копался в бумагах Феррета. Протоколы переговоров, всевозможные акты, рекламации и прочий мусор. По существу — ничего.
— Нашли что-нибудь? — спросил Холмс.
Лестрейд покачал головой.
— Что ж, может, тогда спустимся в подвал? — предложил сыщик. — Осмотрим вашу жертву.
— Мы закончили, сэр! — отрапортовала Уэллер, зайдя в кабинет. — Дверь забаррикадирована!
И вытянулась в струнку. Девчонке явно хотелось принять участие в расследовании, и Лестрейд смилостивился:
— Констебль, проводите нас с мистером Холмсом в подвал.
— Есть, сэр! — заулыбалась Уэллер, но неожиданно вмешался Холмс.
— Инспектор, думаю, разумнее будет оставить обоих констеблей наверху.
Вот ведь никак этот дилетант не уймется!
— Почему?
— Судя по обезьянке, мы имеем дело с серьезной угрозой, — пояснил Холмс. — Штурм может начаться в любую минуту, как только бандиты сообразят, что мы не намерены им подчиняться. Поэтому, два человека — оптимальный вариант. Пока один будет держать оборону, второй сможет предупредить нас с инспектором.
Звучало разумно. Однако в душе Лестрейда помимо раздражения появилось еще и смутное подозрение. Что за игру затеял этот шарлатан с Бейкер-Стрит? Ладно, сыграем!
— Вы правы, Холмс. Ленд, держи револьвер. Уэллер, оставайся и помоги Ленду. Если что — бегом за мной.
Оба констебля были разочарованы: Ленд — количеством патронов в барабане, Уэллер — решением. Но что поделать?
Скрипнула дверь, и Лестрейду явилась диспозиция грядущих неприятностей: у окна на измерительной скамье сидел бледный тощий тип с поникшей головой; кальмара нигде не было видно. Видимо, оформили и уволокли в камеру. Еще спины констеблей. А на их фоне три гостя: один — головорез типичный, другой моро — получеловек-полуволк в зеленом свитере, третий тоже головорез — конечно же! — в костюме Санты.
— А вот и старшой пожаловал, — прищурился Санта. — Щас все утрясем.
Худенький мешок из его рук перекочевал на пол.
— У вас тут наш, как бы так, брат зазря томится, — весело рыкнул моро, ни дать ни взять уродский эльф в пару к Санте. — Мы его заберем, а?
Третий промолчал, ему, видать, досталась роль оленя — благо нос был подходяще красный.
«Всех троих бы в камеру», — подумал инспектор.
— Зря к нам не попадают, — спокойно сказал он, подходя ближе. — Сейчас разберемся.
— Да чего разбираться?! — удивился Санта. — Сочельник, сэр! Проявите христианскую доброту.
Он подмигнул Лестрейду и распахнул мешок:
— У нас и подарочек найдется!
И Санта вытащил из мешка игрушечную обезьянку.
— Вот она, красавица, — прогудел он добродушно. — Примите от чистого сердца.
Но Лестрейд сразу усомнился в «чистоте» этого самого сердца. Мало того, ему захотелось, чтоб Санта засунул зверушку обратно. Пусть даже не туда, откуда извлек, а просто … куда ему будет угодно.
Сама обезьянка не отличалась от тысяч своих подружек. Тот же ярко-красный мундир с пестротой желтых полос. Пара блестящих тарелок в цепких лапках. Короткий куцый хвост. Идиотская улыбка — улыбнись зверюга шире, и верхняя часть головы отвалилась бы. Но глаза… Что-то злое спряталось в этих нарисованных кругляшах. Словно изголодавшийся пес смотрел сквозь них на мир. И не просто глядел, а выбирал — в чью податливую мякоть запустить клыки. От этого взгляда обезьянья рожица смотрелась совсем не празднично.
Наркоман на измерительной скамье вдруг ожил и что-то промычал.
— Не нравится? — запричитал Санта. — Не нравится моя проказница?!
Он провел ладонью по глумливой обезьяньей морде и приказал:
— Джуди, служи.
И в то же мгновение нутро «проказницы» застучало и зазвенело. Будто кто завел старинные часы, и они, натужно скрипя, принялись толкать стрелки по кругу. Обезьянка покрутила головой, будто разминая затекшие мышцы. Потом шея ее неимоверно вывернулась несколько раз, и…
— Бр-р-язь! — Кривые ручки ударили в тарелки.
У Лестрейда сразу свалился камень с души: механический примат сделал то, для чего предназначен. А все выдумки о зловещем обезьяньем оскале — обычные его, Лестрейда, подозрительность и дурное настроение.
— Что-то не нравитесь вы мне, — с подкупающей прямотой заявил Ленд.
— Дзинь-дзинь! — гремела тарелками обезьянка.
— О-у-ж-е! — сделал новую попытку доходяга на скамье.
— Инспектор, вы позволите? Мое дело не терпит отлагательств! — выглянул из кабинета мистер Феррет, да так и застыл.
А ведь мама говорила, что нечисть появляется в самую неподходящую минуту!
— С Рож-дес-твом! — гаркнул, чеканя слог, Санта. Вопль его совсем не походил на поздравление. Скорее, на угрозу.
Лестрейд и понять толком не успел, что произошло. Но обезьянка… и это заставило зашевелиться остатки волос на затылке … Мохнатая злыдня улыбнулась еще шире, чем могла до этого — и голова ее осталась целехонька! Причем, глаза дико сверкнули! Она сжалась в комок…
Обезьяны не летают, конечно же, они не летают…
Но тварь взвилась в воздух!
— Бере-итесь! — наконец совладал с голосом наркоман, и оцепенение инспектора сгинуло.
Лестрейд мгновенно пригнулся, и тварь приземлилась на груди у Феррета. Тот хотел стряхнуть с себя бестию, но тщетно. В следующий миг перед его лицом тускло блеснуло, и белоснежный воротник фееретовской рубашки быстро стал красным. Адвокат захрипел, взмахнул руками и грохнулся навзничь, а под ним, купаясь в крови, шевелилось все медленнее, словно насыщаясь и впадая в сытую негу, дьявольское отродье.
Только идиот бы не сообразил — помочь адвокату теперь смог разве что святой Петр. Да и то лишь в одном — пустить беднягу Феррета во врата царствия небесного в обход канцелярии.
Лестрейд себя идиотом не считал. И первым делом озаботился хозяином обезьянки — прицелился в него из револьвера и гаркнул:
— А ну стоять всем!
Никто из злополучной троицы не послушался. Двое несостоявшихся — «эльф» с «оленем», — низко пригнувшись и закрыв головы руками, моментально ретировались. А «липовый» Санта…
Рождественская сказка закончилась. Вряд ли кто будет продолжать верить в чудеса, увидав, как Санта-Клаус выхватывает из-за белой курчавой бороды нож. Инспектору оставалось лишь расставить точки над «I» в этой невеселой истории. И он без промедления всадил в Санту пять пуль.
Не успел бородатый балагур затихнуть навсегда, а Лестрейд уже топтал выкарабкавшуюся из-под искромсанного тела обезьянку. Она не сопротивлялась — покорно уставившись в пол, превратилась в груду лоскутов и шестерен.
Краткая пауза между бешеным действием и осознанием обычно заполнена тишиной. Лестрейд первым нарушил ее, выругавшись. Почти весь барабан — в одного человека. Хватило бы и двух пуль! Остался всего один патрон в револьвере… и еще один — в кармане жилетки. Но это уже на самый крайний случай.
Лестрейд раздраженно сунул револьвер в кобуру.
— Ого! — выдохнула Уэллер почти с восторгом.
— Здорово вы его, сэр, — буркнул ошарашенный Ленд.
Единственным, кто, казалось, не растерял самообладания, был тот самый опиумный наркоман. Он сидел на измерительной скамье, совершенно спокойно оглядываясь вокруг.
Инспектор подошел к нему.
— Спасибо, сэр. Вы меня спасли. Откуда вы знали про эту обезьяну?
— Элементарно, дорогой Лестрейд, — отозвался тот, и инспектор застыл.
«Нет. Только не это!»
Лестрейд едва не зарычал от досады.
— Я уже видел подобное, — пустился в объяснения тип. — Опасная игрушка для тех, кто боится ограбления. Посадите ее в сейф, дайте команду атаковать любого, кроме хозяина, и ваше имущество будет в полной сохранности.
Тип стащил с головы парик и улыбнулся инспектору.
— Кстати, дорогой Лестрейд, — добавил он, — вам повезло. Если бы вы топтались по ней чуть усерднее, могли бы погибнуть. Там внутри капсула со сверхсжатым воздухом. Именно она служит источником питания этой машины.
Медленно багровея, Лестрейд повернулся к подчиненным:
— Уэллер, перевяжи Ленда.
Девушка кинулась исполнять приказ, а инспектор повернулся к вечному источнику своих проблем. На измерительной скамье сидел известный на всю Империю сыщик — мистер Шерлок Холмс.
Ну конечно же, Холмс! Если он оказался рядом, жди беды.
— Вот так встреча! — Лестрейд сорвал с лица сыщика накладную бровь, та захватила с собой часть настоящей. Тут же запахло старым сыром — клей был не самого лучшего качества.
— Рад вас видеть, инспектор, — сказал Холмс, будто бы и не заметивший потери.
Сыщик выглядел не лучшим образом: бледность, очевидно, была натуральной, глаза ввалились, а вот мешки под ними, наоборот, набрякли.
— Славная маскировка, — съязвил Лестрейд.
Холмс пожал плечами:
— Предпочитаю предаваться порокам инкогнито.
— Мои подчиненные забрали вас из притона, — кивнул Лестрейд. — Почему сразу не представились?
— Боюсь, когда констебли тащили меня к повозке, — спокойно ответил Холмс, — я был не в состоянии говорить.
— Сомнительное развлечение.
Холмс ухмыльнулся:
— И это говорит человек, застреливший Санта-Клауса!
— Это не… — начал было Лестрейд, но одумался. — Какого черта я должен оправдываться?!
— Не должны, — согласился Холмс и, помедлив, добавил: — Мне кажется, вы сомневаетесь, стоит ли освобождать меня от наручников.
Мгновения для быстрого ответа, способного сгладить ситуацию, истекли, только после этого инспектор вздохнул:
— Может быть, сэр. Может быть, — и полез за ключом.
Последовала неловкая сцена: инспектор представлял подчиненным знаменитого сыщика, те выражали восторг и искреннее раскаяние. Холмс же извинялся за неудобства. Наконец стороны угомонились и Лестрейд повернул разговор на деловые рельсы.
— Отправляйтесь домой, Холмс. Уэллер, проводи мистера Холмса, а ты, Ленд, отволоки труп в подвал.
«Вот бы его в окошко вместе с запахом», — подумал Лестрейд, но тут же укорил себя. Сначала оформить, дождаться кого-нибудь из марсианской диаспоры, а уже после — всех марсиашек в окно!
— Зажимай! — пропыхтела младший констебль Уэллер, и ее коллега Ленд закрутил маховик.
— Вытягивай!
— Вытянул!
Четыре щупальца были зажаты в тиски, остальные безвольно обвисли, Ленд пытался измерить одно из них. Погрешность нетерпеливо потирала лапы — длины рулетки явно не хватало. Да, система Бертильона-Бенчли идентификации личностей марсиан — занятие не для слабаков.
— Думаю, — с сомнением произнес Ленд, — три фута, шесть дюймов.
— Пометила, — кивнула девушка. — Теперь описание внешности и даггер.
— Ну… лицо… спокойное. Глаза выпучены… веки плотно сжаты.
— Дурак, — хохотнула Уэллер, — лицо у него не тут, а внизу.
— Там у него рот!
— А рот, по-твоему, не лицо?!
Для везунчиков, которым пришлось дежурить в сочельник, они неплохо справлялись. Лестрейд кашлянул.
— Ой! — вздрогнула Уэллер. — Инспектор! Мы вас не заметили!
— Ничего. Продолжайте.
— А мы уже закончили, сэр! — ответил Ленд, и они с Уэллер довольно переглянулись.
Что ж, инспектор любил Рождество — его всегда приятно испортить кому-то другому.
— Молодцы, — сказал он. — Но из управления пришел приказ: с нового года данные по Бертильону-Бенчли судом не принимаются. Теперь только спектрограмма кальмарьих чернил. Наш участок — передовой, поэтому приступайте.
Неловкая пауза доставила инспектору море удовольствия.
— А как я чернила добуду? — спросил Ленд с мольбой в голосе.
— По исследованиям Уэсса-Крейвена, — нашлась Уэллер, — они выделяют чернила, если им страшно!
Лестрейд поморщился: вся интрига полетела к чертям. Ох уж эта умница Уэллер. Родилась бы парнем — цены б ей не было: академия, блестящее будущее. Но полиция суфражисток не одобряет.
— А, — посветлел лицом Ленд. — Значит, я его НАПУГАЮ!
И так врезал кулачищем по столу, что на месте кальмара кто угодно чернила бы выделил. Ленд — толковый полисмен. В меру глупый, в меру исполнительный, но вот проштрафился и оказался здесь.
По пути Лестрейд взял с тумбы отчеты о задержаниях: один клиент под опиумом, второй буйный и двое пьяниц… Кальмар, что ли, буйный? Нет, марсиашку вписали отдельно — арестован за бродяжничество. Так, одного из пьяниц и буйного забрали, значит, в подвале трое. Нет, двое, раз кальмар здесь. Могло быть и хуже.
Инспектор хмыкнул и двинулся к кабинету: там в столе была припрятана бутылка шерри.
— А, инспектор, — окликнула его Уэллер. — Вас адвокат дожидается.
— Какой адвокат? — нахмурился Лестрейд.
— Обычный, с саквояжем.
Лестрейд скривился — похоже, шерри откладывалось.
Давным-давно мама рассказывала, что в сочельник нечисть покидает ад и бесится до самой полуночи. Вот и подтверждение! Ну чего адвокату дома не сиделось?!
Зайдя в кабинет, инспектор бросил: теплый плащ на вешалку, холодный взгляд — на гостя. Тот бодро вскочил со стула и протянул руку. Они были чем-то похожи: у обоих маленькие внимательные глазки, темные волосы, хитрое выражение лица. Словно два хорька облачились в одежду и встали на задние лапы. Разве что гроза преступников — пошире в плечах и повыше.
— Инспектор Лестрейд? — уточнил гость. — Как здорово, что вы нашли для меня, так сказать, минутку!
«А у меня был выбор?» — зло подумал инспектор, вслух же произнес:
— Говорите, что нужно и выметайтесь, — однако, вспомнив о духе Рождества, добавил: — Пожалуйста.
— Моя фамилия Феррет, — засуетился адвокат. — Я представлял… представляю одну очень, так сказать, важную особу.
— Угу, — кивнул инспектор, борясь с раздражением. Руки сами собой взяли со стола захваченную из дому газету и скрутили на манер дубинки.
— Вы наверняка понимаете, о ком я, — продолжал адвокат, буквально нырнув в свой саквояж, — очень влиятельный человек.
— Та-ак, — протянул инспектор. Раздражение отвоевывало позиции.
— Где же…– бумаги покидали саквояж, а затем вновь возвращались туда. — Я вам сейчас все покажу…
— Говорите уже! — рявкнул Лестрейд, и адвокат сдался.
— Хорошо. Я узнал, что ваши люди сегодня кое-кого, так сказать, арестовали. Мой клиент очень заинтересован в этом субъекте. И я бы хотел его забрать. Разумеется, если он не совершил ничего ужасного…
— Счастливого Рождества-а! — вдруг прорезал деревянную дверь кабинета хриплый голос. — Хоу-хоу-хоу!
Судя по голосу, этот Санта однажды заглянул в рудники, да и задержался на пару лет.
— Эй! — донесся возмущенный ответ Уэллер. — Вы что себе позволяете, джентльмены?!
Интонация подразумевала, что джентльменами там и не пахло.
— В общем, — продолжил Феррет как ни в чем не бывало, — мне нужно…
— …вертать нашего товарища! — закончил за адвоката хриплый Санта. — Он ни в чем невиновный. Покажите где он, и в это Рождество вас всех дожидает щастице.
— Да ну, — пробасил с сомнением Ленд.
— Ну да! — ответил другой голос, не такой хриплый, но столь же наглый. — Мы его-у берем, и нам всем хорошо-у!
В голосах мастеров изящной словесности с каждым звуком становилось все меньше дружелюбия.
«Пора вмешаться», — решил инспектор и шагнул к двери.
— Позвольте, — забеспокоился адвокат, — но мое дело…
— Подождет.