Через неделю после свадьбы Ригальдо попытался бежать. Все эти дни он проходил такой тихий и понурый, что Исли всерьез опасался, как бы не стать до срока вдовцом. По замку ползли слухи: мальчишка сломался с одного раза, некрепким оказался королевский щенок. Воины Исли тишком шутили между собой: командир и государь заездил «химеру» до смерти. Как бы драгоценная кровь Норфлара не выхлебала чернил от тоски.
Прилюдно шутить опасались: Исли травлю запретил. Надо быть совсем говном, чтобы так обращаться с человеком, с которым тебя поженили. Но за закрытыми дверьми и в галереях все равно шуршало, как эхо в колодце. Ригальдо, который взял манеру приходить в какую-нибудь галерею и неподвижно сидеть там, конечно, слышал эти шепотки.
Исли его в эти дни не трогал – честно говоря, он плохо представлял, как теперь должна складываться их жизнь. Ему и не до того было – Вестфлар, его новое королевство, вел себя как любой младенец: вспучивался нерешенными проблемами, гремел угрозами и не давал родителю спать. Исли каждый день навещал своего «высокого пленника», но Ригальдо в его присутствии смотрел под ноги и отвечал только «да» и «нет», и Исли тоже не знал, о чем с ним теперь говорить.
Всю эту кротость как рукой сняло, когда солдаты, сторожившие подземелье, изловили Ригальдо в пещере, как крысу – он пытался уйти знакомой дорогой, по руслу горной реки. Было ясно, что это не спонтанный порыв: принц оказался собран в дорогу и вооружен. Когда его окружили, на тюремщиков обрушился бурный поток ненависти. Рассказывали: Ригальдо дрался, как лев, а когда его все-таки скрутили – принялся орать, поливая конвоиров грязью.
Когда его приволокли к Исли, тому тоже пришлось выслушать о себе много нелестного. Они находились в ставших весьма просторными покоях прежнего короля: Исли велел порубить и вынести отсюда громоздкую кровать с балдахином. Оглядываясь по сторонам, Ригальдо честил его грабителем и вором. Его глаза бешено сверкали, и помирать он явно не собирался.
– А что так скромно, ваше величество? – спросил он, презрительно кривя губы. – Или вестфьордским королям более привычно спать в стойле, укрывшись попоной?..
Исли, дождавшись, пока за стражей закроются двери, скрестил руки на груди.
– Нет, просто брезгую ложиться в постель после вашего батюшки, – честно ответил он. – Мало ли, чем он тут занимался, когда не расчленял подданных.
Ригальдо сердито посмотрел на него, но, видимо, ему было нечего возразить. Поэтому он тряхнул волосами и с вызовом выпалил:
– Я все равно убегу!
– Попытайтесь, – Исли пожал плечами. – Кузнецы в городе уже получили заказ на крепкую решетку. Ее вмуруют в расщелину в скале, перегородив подземную реку. Теперь никто не войдет и не выйдет из замка этой дорогой.
Ригальдо смотрел на него с перекошенным лицом. Это было даже приятно – видеть живое выражение после той постной рожи, которой он «радовал» Исли целую неделю.
Мальчишка, очевидно, тяжело переживал свою неудачу, и ему требовалось выплеснуть обиду. Увидев в углу стойку с оружием, он просиял и бросился к ней.
Исли не стал звать стражу. Он даже позволил Ригальдо вытащить первый попавшийся клинок, а сам отошел к постели и взял с нее свой меч в ножнах. В таком полувоенном положении, в котором находилось его новое королевство, Исли не ложился спать без оружия под рукой.
– Ригальдо, вы сильно себя переоцениваете, – сказал он с сожалением, плавно обходя мальчика. – Вы пока не настолько хороши, чтобы меня победить.
– Если вы так говорите, значит, вы плохо учили меня, – тот вскинул подбородок и попятился, следя за движениями Исли. – Я сам виноват. Стоило попросить отца пригласить известного фехтовальщика, а не доверяться первому встречному бродяге с болот.
– Стоило, – кивнул Исли и отразил внезапную атаку. Мальчишка приложил изрядно сил, чтобы его заболтать. Все, чего он добился – того, что в Исли начали понемногу тлеть искры прежнего недоброго интереса. Уж больно раскрасневшийся Ригальдо был красив.
Стража, конечно, ворвалась на лязг железа. Исли рыкнул, и солдаты неохотно убрались.
Ригальдо еще несколько раз яростно налетал на Исли и разбивался о его оборону, как волна о камни, а потом Исли спровоцировал его обманной стойкой «ключ» и «закрутил». Ригальдо споткнулся о сбившийся ковер, Исли сделал ему подножку и, когда тот рухнул на пол, быстро разоружил.
– Я предлагаю отправиться ужинать, – серьезно сказал он, протягивая Ригальдо руку, чтобы помочь ему подняться с пола. – Вместе, как и подобает обвенчанным супругам. Хватит уже таиться по углам и замышлять всякие глупости. Вам никуда не деться из Черного замка, так покажите, черт побери, его обитателям, что значит «королевское самообладание».
Вместо ответа Ригальдо в него плюнул. Слюна попала Исли на щеку.
Он медленно вытер ее:
– Я смотрю, норфларским королям идут змеиные повадки: плеваться ядом и заползать в подземные норы при опасности.
– Я не избегаю опасности, – хрипло сказал Ригальдо.
– Хорошо, – кивнул Исли. – Значит, когда я, отужинав, поднимусь к вам в башню, вы встретите меня с твердым сердцем… как следует вымытый и смазанный маслом.
Ригальдо отчаянно вспыхнул, потом побледнел, но Исли уже не слушал его протестов: он позвал стражу и приказал отвести принца в спальню, а сам отправился ужинать. Ел молча, не отвечая на шутки побратимов, и щедро прикладывался к вину. За столом сидели в теплых одеждах, едва ли не в шубах. Холод стоял неимоверный. Как здесь вообще выживают в такие морозы?..
К Ригальдо он в эту ночь так и не поднялся, и наградой ему стал исполненный пронзительно-чистой ненависти взгляд принца, когда они в следующий раз встретились.
А еще через три дня Ригальдо предпринял вторую попытку, забравшись в телегу приехавшего в замок мясника, и когда его со смехом выволокли наружу – гляньте-ка, какая тут лисичка притворилась мертвой, – Исли засучил рукава и честно собрался отходить своего королевича ремнем.
Но, едва представив, как зажимает между колен Ригальдо и задирает тунику над его белой спиной, он испытал такое, что из глаз чуть не посыпались искры. Исли сказал:
– Идите к себе, ваше высочество.
Ригальдо, помятый и изрядно замызганный от встречи с мясниковым товаром, дернул плечом и посмотрел недоверчиво.
– Идите-идите, – подбодрил его Исли.
Ночью он без предупреждения ввалился к Ригальдо. Тот читал у камина при тусклом свете углей – ему опять не оставили ни одной свечи. При виде Исли он вскочил на ноги, а на его лице отразились понимание и паника. Ригальдо явно хотел что-то сказать, пытался отойти в дальний угол, но Исли опередил его и мягко толкнул на постель.
В брачную ночь среди звезд развернулись зеленые ленты северного сияния, а это значило, что настала пора умилостивить старых богов.
День церемонии был светлый и вьюжный, по болоту гуляла снежная заверть. Исли ждал на каменном мосту, чувствуя, как его сдувает к краю, и гнал от себя сравнения с дурным бродячим актером, которого вот-вот закидают навозными катяхами. На скалах, на почтительном расстоянии от моста, как морские гагары, торчали его подданные. Их было не меньше, чем собиралось поглазеть на королевский суд или на казнь. Сперва Исли не мог понять причины такого любопытства: позови его кто-то смотреть на однообразный ритуал, повторяющийся месяцами, годами и столетиями, да еще в такой собачий холод, он бы остался дома. Но хватило совсем немного времени, чтобы понять: центром всеобщего интереса была не «кровавая рана» в земле. Мишенью для чужих взглядов, конечно, служил Ригальдо.
Он стоял в окружении стражи, запахнувшись в плащ, и смотрел строго перед собой, а на него пялились, перешептываясь и качая головами, потому что все, абсолютно все в королевстве знали: этот юноша провел ночь с новым королем. Ригальдо некуда было деться от шепота и взглядов, которые жалили не хуже, чем мороз. К чести его, он выглядел спокойным и равнодушным – насколько можно было понять по избитому лицу.
Для совершения ритуала они с Исли приехали из замка бок о бок, не обменявшись ни единым словом, поскольку на негромкое приветствие мальчишка промолчал. От Исли не укрылась некоторая скованность, с которой он двигался, и то, как осторожно и неловко Ригальдо взбирался на лошадь, на которую прежде взлетал птицей. Но в седле он сидел с абсолютно прямой спиной.
Что до его коронованного супруга, то Исли чувствовал себя отвратительно. Похмелье сжимало голову железными обручами, гуляло в теле гадкой липкой слабостью и тошнотворно ворочалось в желудке, и Исли знал, что виной этому не только перепой – его давило сожалением.
Монахи и жрецы бубнили свои молитвы и клали поклоны, Исли ждал. Наконец, все святоши опустились в снег на колени. Повисла томительная тишина. Исли достал свой кинжал и сделал разрез на ладони. Когда им рассказывали про обряд, Хебер встал на дыбы, услышав, что руки режут ножом, откованным из местной руды, взвыл: «Отравят лезвие! Не позволю!» – и Исли пришлось согласиться с побратимами.
В захваченной тобой стране смотри в оба, чтобы не подослали убийц.
Кровь плохо шла, наверное, из-за похмелья. Исли сжимал и разжимал кулак, держа руку над пропастью. Вопреки пересудам, он хотел проверить чертову трясину на сговорчивость.
Капли неохотно сорвались с ладони и канули в красный провал внизу. Все ждали. Ничего не происходило. По курящейся паром поверхности красной ямы бежала рябь от поземки, раскачивались жухлые ягоды по краям. Исли вздохнул. Эта земля не любила его. Ну что ж, не судьба.
Послышались торопливые голоса. Он обернулся – монахи пытались сдержать рвущуюся на мост стражу, которой вменили караулить высокородного пленника.
Потому что Ригальдо уже шел по мосту.
Сейчас он двигался удивительно легко – как в первый день их с Исли знакомства, когда тот смотрел, как невесомо Ригальдо ходит по болоту. Он поднимался по высокому изгибу моста точно так же, его одежду трепало ветром, но он ни разу не качнулся. Встав рядом с Исли, молча протянул руку. Левую, для пореза, как будто понимал, что кинжал в правую ему никто не вложит.
Исли сам осторожно провел по его ладони черту. И услышал:
– Режьте глубже.
Покрасневшие глаза Ригальдо смотрели устало. Мальчик сухо поторопил его:
– Давайте, на таком ветру кровь стынет. Отец всегда резал сильно. Я знаю, видел.
Исли чиркнул сильнее. Порез мгновенно набух тяжелыми каплями, кровь весело побежала, прожигая глубокие точки в снегу. Исли ожидал, что Ригальдо вытянет руку над пропастью, но мальчик внезапно шагнул к нему ближе, тесно прижался и схватил за одежду. Второй рукой он намертво стиснул ладонь Исли, сцепил в замок пальцы, соединил саднящие порезы и наконец посмотрел в глаза. И, глядя на него такого, собранного и решительного, Исли со всей ясностью понял, что сейчас произойдет.
«Он столкнет меня. А может, и сам прыгнет, зачем ему отдаваться страже на пытки и казнь. Он все это спланировал».
И он бы не смог ничего сделать: они с Ригальдо стояли слишком близко, и ветер был сильным, а мост под ногами – скользким. Поэтому Исли был вынужден стоять, не шевелясь. Его вторая рука сжимала рукоять кинжала, но он понимал: даже заколотый, Ригальдо сможет утянуть его за собой.
По их опущенным рукам текла кровь, много крови. Она бежала между сомкнутых пальцев и падала в провал. И впервые Исли услышал «голос трясины» – над болотом прокатился глухой раскатистый стон, похожий на то, как урчит голодная утроба. Эхо было такое жуткое, что все волосы на теле поднялись дыбом. Зрители ахнули.
Провал внизу закрылся с мягко чмокнувшим звуком, словно облизнулась довольная гигантская пасть. Только что была красная снежная каша – и вот ничего не стало, только вполне невинное поле присыпанного снегом мха. Исли с трудом заставил себя отвести взгляд от этого места и посмотреть на Ригальдо, который по-прежнему держал его свободной рукой за грудки. Глаза у мальчишки были холодные и невыразительные. Он несколько долгих мгновений молчал, а потом отпустил Исли. Разлепил их склеенные, липкие руки, повернулся спиной и пошел по мосту.
Его шатало, то ли от кровопотери, то ли с недосыпу. Исли догнал его и придержал за плечо, чтобы не сорвался. Ригальдо дернулся, сбрасывая его руку. Он даже не подумал зажать свою рану, и из пореза по-прежнему шла кровь, отмечая шаги на снегу. Исли махнул, чтобы жрецы поспешили с повязками.
Кроме тех слов, оброненных мальчиком на мосту, он ничего больше не услышал от него в этот день.
Проклятый монах продолжал твердить свои молитвы.
Ригальдо, которого, похоже, слишком сильно приложило, или же он просто был вусмерть пьяным, моргал, будто в прострации, но, когда Исли, не раздеваясь, полез к нему на одеяла, встрепенулся и вяло сказал:
– Господи, как я вас ненавижу. Вы, наверное, боитесь меня, раз хотите унизить… Трусливый мерзавец…
– Нет, – перебил Исли, переворачивая его кверху задом. И подумал: «Я желаю тебя, глупый мальчик. Я хочу тебя с тех пор, как впервые увидел». А вслух произнес: – Я тебя спасаю. Если мы не сделаем этого, они заберут тебя и убьют.
Ригальдо дернулся, но Исли навалился на него и плотно прижал ладони к одеялам. Теплые и мягкие, из лучшей зимней пушнины, они струились под руками, сбивались на постели мягкими волнами. Под такими одеялами было бы славно спать вдвоем.
Исли отогнал эту мысль, не додумав. Они с Ригальдо здесь не затем, чтобы вместе спать. Он чувствовал под собой голый зад, покрывшийся мурашками, и не думал уже ни о чем: ни о монахе за стеной, ни о своих воинах за дверью, ни о долге перед королевством, а только о том, что его член тверд, как рукоять меча.
Под руку попался флакон. Негнущимися пальцами Исли распустил шнуровку на штанах. Масло текло в руку, пачкая одежду и одеяла. Когда скользкая набухшая головка самым краем коснулась ягодицы Ригальдо, тот вздрогнул, сжался и прошептал:
– О господи! – и принялся крутиться так, что пришлось заломить ему руки за спину. С коротким вскриком Ригальдо воткнулся лицом в одеяла. Мех тут же набился ему в рот, заглушая все звуки. Исли вздернул мальчишку за бедра, распихал ноги в стороны, глубоко вдохнул и попытался пристроиться. Вышло не с первого раза.
В своих греховных приключениях он уже делал так с некоторыми женщинами, но с мальчиком все оказалось сложнее. Он был сильный, жесткий, не готовый к вторжению, и Исли овладевал им, стиснув зубы. Было горячо и больно, и оттого так хорошо, что темнело в глазах. Ригальдо бешено дергался и вдруг, почувствовав Исли в себе, ахнул, судорожно выдохнул: «Господи!» – и умолк, перестав шевелиться, как замирает пойманный зверь с мешком на голове. Все его мышцы будто закаменели. Приноровившись, Исли размашисто толкался в него, засаживая глубоко и сильно, чувствуя, как поджимаются яйца, а по телу до самых пальцев ног волнами растекается дрожь. Он с трудом дышал, сердце яростно колотилось. Кровать скрипела, монах за стеной перестал бубнить; по спальне отчетливо разносились шлепки от соприкосновения двух тел и хриплое частое дыхание. Сам Ригальдо, которого Исли возил взад-вперед по постели, молчал, не поднимая головы. Рубашка у него на спине задралась, оголив узкую поясницу и оттопыренный белый зад. Исли на свой страх и риск отпустил его выкрученные руки и обхватил за талию, короткими рывками насаживая на себя. Запрокинул голову и выгнулся всем телом, плотно вжавшись пахом между ягодиц. И кончил так бурно и обильно, как не бывало даже в ранней юности, и, пока он изливался толчками, перед зажмуренными глазами будто плясала алая морозная луна.
Освободившись, он рухнул на Ригальдо, бессильно распластался, почти уткнувшись носом в чернявый затылок. Ему не хотелось выпрямляться, смотреть, что он сделал с мальчиком, но он знал, что должен проверить, есть кровь или нет. И привести себя в порядок: Исли чувствовал, что здорово замарался, причем мог сказать это не только о своем теле, выпачканном в масле, семени и дерьме.
В тишине негромко хлопнула дверь: это убрался монах, чтобы сообщить, что дело сделано. Через мгновение слитный рев множества глоток сотряс воздух.
Исли встал, испытывая странную слабость. Его знобило, как после боя, когда отпускает ярость и остается только пустота. Хотелось оказаться как можно дальше отсюда, от этой темной холодной спальни, тошнотворно пахнущей розовой водой, сладкая вонь которой наложилась на острые запахи мужского совокупления. Он разорвал одну из простыней и кое-как вытерся, чувствуя, что ему этого мало – хотелось вываляться в снегу, вымыться полностью, пемзой и мыльным корнем отскрести с себя Ригальдо, который, кажется, въелся ему под кожу. Исли завязал штаны, заправил рубаху и все-таки заставил себя посмотреть на постель.
Ригальдо лежал на животе, нелепо разведя ноги, вытянувшийся и неподвижный, как мертвый. Исли наклонился к нему, но не успел дотронуться: тот, словно почуяв чужое присутствие, зашевелился, приподнялся и перекатился на спину. Его лицо мокро блестело в лунном свете, он двигался очень осторожно, будто одеревенев, а поменяв положение, шумно выдохнул. Лежа на спине, он согнул ноги, плотно сомкнув колени и подтянув к себе подушку, прижал ее к животу, и так в этой странной позе и замер. Исли видел его перекрещенные лодыжки, бледные ягодицы, и испачканные нечистотами ляжки, и зажатый между ногами вялый, сморщенный член. Крови вроде бы не было. Исли дернул к себе одеяла, но их было не вытащить из-под Ригальдо, и, подобрав с пола плащ, набросил мальчику на ноги.
За дверью снова дружно расхохотались. Ригальдо отвернулся, прикрыл глаза.
– Я все-таки позову лекаря с его снадобьями, – сказал Исли. На этот раз Ригальдо не стал протестовать. И, уже обогнув кровать, Исли услышал, как он два раза резко втянул в себя воздух и на одном дыхании произнес:
– Я так хотел показать вам хижину на болотах. Я думал, может, там у меня хватит смелости вас поцеловать.
Исли почувствовал, как теперь уже его щеки заливает жгучая краска.
Он тоже этого хотел, проклятье. Если бы не хотел, ничего бы сейчас не было – Ригальдо уже давно бы перерезали горло. Исли вдруг со всей отчетливостью понял, на что похоже то, что он чувствует: на муки алчного человека, который сам себя обокрал.
Он поискал взглядом кубок, но вспомнил, что в драке они все разнесли. «Мне надо напиться», – подумал Исли и решил, что именно этим и завершит свое брачное торжество.
В дверь, безостановочно кланяясь, проник лекарь, присел на коленях возле постели и взял Ригальдо за руку, считая пульс, поцокал языком и покачал головой.
А тот немного распрямил под плащом ноги и припечатал:
– Наемником вы мне нравились больше, чем королем.
Исли сжал зубы.
– Тем хуже для вас, – сухо сказал он. – Потому что обвенчаны вы именно с королем.
В комнату их провожало человек тридцать рыцарей. Все, как один, молчаливые, здоровенные, в кожаных доспехах, разогревшиеся на пиру; от них разило потом, возбуждением и вином. Вначале, пока память о происшествии внизу была еще сильна, они угрюмо вышагивали спереди и сзади, выполняя наказ Исли не приближаться к принцу, но на лестнице снова тесно окружили новобрачных, так скученно, будто опасались, что по пути в опочивальню те могут исчезнуть. Эти опасения не были лишними: Ригальдо поднимался, крепко сжав губы, то и дело стреляя глазами по сторонам, как затравленный псами волчонок, который скалит зубы, не давая к себе подступиться, потому что знает, что стоит покачнуться – и стая навалится скопом, чтобы кусать и рвать. Была бы возможность – умчался бы прочь; но возможности не было. На одной из ступеней он запнулся, и десяток рук тут же поддержал его в спину. Исли обернулся, смерил напирающую толпу взглядом. Оказалось, что одни смотрят жадно, с непристойным любопытством, другие – с сочувствием, третьи – с отвращением. С такими лицами обычно ведут на виселицу, а не на брачное ложе. Но Исли думал: пусть так. Пусть себе негодуют, злятся, удивляются, завидуют. Больше никакого слепого обожания в этом замке.
Молодой супруг, во всяком случае, его точно не обожал.
Их привели не в восточную башню, где Ригальдо коротал дни в заточении, а в северную, в его личную комнату. Если он и удивился, то виду не подал. Возле двери уже ждали слуги.
Вперед, не поднимая глаз, вышла девушка. Она должна была что-то сказать, но вдруг зарделась и молча бросила горсть зерна и монет под ноги Исли. Другие так же молча последовали ее примеру.
– Вон пошли, дуры, – прошипел Ригальдо. Он отмахнулся от бьющегося о дублет пшена. Перед дверью лежало широкое белое полотнище, символизирующее добрачную чистоту супругов. Ригальдо демонстративно наступил на него сапогом. За спиной Исли послышались неловкие смешки. Он снова оглянулся, приморозил весельчаков взглядом, протянул подскочившему оруженосцу меч и кинжал и, крепко взяв Ригальдо за локоть, ввел его в комнату. Дверь захлопнулась перед чужими носами.
Едва перешагнув порог, Ригальдо вырвал руку и отошел. Они замерли друг напротив друга. Исли огляделся. В покоях принца все было как прежде, разве что стойку с оружием унесли. Здесь было видно, что никто по-настоящему не заботился о Ригальдо: им не оставили ни еды, ни теплой воды, ни чистых полотенец – одуревшие вконец слуги даже не разожгли камин. Холодно было, как в леднике. Горела одна-единственная свеча. Комната за аркой освещалась только холодным звездным светом.
Исли покрутил головой и убедился, что они не одни. С кушетки навстречу им, кланяясь, поднялся маленький смуглый человек.
– Кто это? – нахмурился Ригальдо.
– Лекарь из города, – Исли выдержал его взгляд.
Глаза Ригальдо заметались.
– Зачем?..
Исли подтолкнул его в спину в сторону алькова:
– Иди, он тебе все расскажет.
– Разве он говорит на нашем языке?..
– Покажет на пальцах все, что надо. Иди, ради бога!
Настороженно оглядываясь, Ригальдо скрылся за аркой. Исли потер лоб, расстегнул плащ. Опустился на кушетку, на которой когда-то спал, и прикрыл глаза. Его потряхивало, и холод не имел к этому никакого отношения. В нем будто поднималось темное чувство, замешанное на всех волнениях этой ночи, росло, как закваска в кадке: злость, жалость, гнев, стыд, сочувствие… и возбуждение, и недоброе любопытство. Проклятое платье до сих пор стояло перед глазами, будто околдовало его, да и поганые шутки здорово распалили.
Исли сделалось так жарко, что он огляделся и подумал: если и в соседней комнате для молодых не найдется вина, кто-то за это ответит. Вино было необходимо: Исли не сомневался, что самая трудная часть этой ночи еще впереди. Ригальдо, похоже, смутно представлял, что их ожидает, шутки внизу больше напугали, чем просветили его. Еще до венчания Исли думал, чем сможет ему помочь, и не придумал ничего лучше, чем распорядиться тайно привезти из города лекаря-южанина. К счастью, тот оказался достаточно умен, чтобы молча кивнуть, когда Исли сказал ему на ломаном наречии: «Сможешь подготовить моего жениха к браку?» Про них, про южан, говорили, что в жарких странах случается и не такое.
Похоже, что до Ригальдо наконец что-то дошло, потому что уважаемый лекарь вылетел из покоев пинком, а вслед – принесенные им склянки и трубки.
Две склянки разбились, но самый большой флакон уцелел, завертелся по полу.
Исли подобрал его и, зажав в кулаке, шагнул в соседнюю комнату.
Ригальдо сидел на краю кровати, пунцовый от злости. Свой плащ он сбросил и остался в сапогах и дублете, подобравшийся, напряженный, как видно, готовый продать жизнь подороже. Исли молча бросил флакон на одеяла. Ригальдо взглянул на стекло, как на гадюку, внезапно заползшую к нему на постель.
– Я не стану, – решительно заявил он. – Это гадко, я никогда ничего такого делать не буду. Этот человек… он какой-то ужасный.
– Вы разбили флакон с обезболивающим, глупое вы дитя, – тихо сказал Исли.
– Оно не понадобится, – нахмурился Ригальдо. – Это всего лишь обычай. Давайте просто пересидим здесь эту ночь? Никто же не ждет, что мы будем показывать простыни?..
Исли с печалью посмотрел на него и помотал головой. Ригальдо нахохлился, упрямо сжав губы. Он снова был тем самым капризным и гордым мальчиком, который шатался в одиночестве в окрестностях замка, но не знал настоящего горя, пока Исли его ему не причинил.
И прямо сейчас собирался причинить еще больше.
Дверь приоткрылась, и Ригальдо тут же вскочил с постели.
За стеной смирно кашлянули, и голос брата Константина произнес:
– Ваше величество, я здесь. Можно начинать.
Ригальдо побледнел.
– Зачем здесь серый монах? – спросил он.
Исли не успел ответить. Монах сделал это за него, прошелестев из соседней комнаты:
– Ваше высочество, брак короля должен быть заключен по всем правилам. На совете, на котором решалась ваша судьба, его величество поклялся, что сделает вас супругом. Только тогда трон Нолфара признает его… а вы будете в безопасности. Магистр считает это возможным.
– Но мы обвенчаны перед всеми богами, и новыми, и старыми, – упрямился Ригальдо, наклоняя голову, как молодой бычок. – Какого рожна вам еще надо?
– Брак должен быть консуммирован, – отозвался монах. – Не беспокойтесь, мое присутствие вас не потревожит. Я буду в соседней комнате и по завершению засвидетельствую перед людьми, что все состоялось.
Ригальдо выглядел так, будто его душат.
– У нас нет выбора, – вздохнул Исли. – Иначе они вас разорвут.
Взгляд мальчика метался по стенам спальни.
– Давайте все сделаем быстро, – устало сказал Исли, скидывая плащ.
Ригальдо проследил его падение на пол и сделал шаг назад.
– Тогда почему здесь только монах? – спросил он, отступая за стол. – Почему бы не позвать сюда всю вашу свору? Чтобы они тоже проверили, хорошо ли вспахана нива! Они, по-моему, хотят, вы же их слышали!..
От его слов у Исли закололо в кончиках пальцев. Казалось бы, что ему до поддевок несчастного, униженного мальчишки, слова – все, что тому осталось, чтобы сохранить гордость. Но Исли сегодня уже лишил человека жизни за шутку о том же самом, и, видят боги, все его силы, и душевные, и физические, были на исходе.
Он показал глазами на флакон с маслом:
– Возьми это.
Ригальдо отчаянно замотал головой.
Ладно же. Исли шагнул к столу, на котором стоял высокий кувшин, и доверху наполнил глубокие кубки, расплескав вино – руки дрожали. Потом он так же молча обошел стол. Ригальдо отступал от него, но вскоре стало некуда – его спина уперлась в высокий столбик кровати.
Исли сгреб его за волосы на затылке, приставил кубок к губам и скомандовал:
– Пей!
Ригальдо был вынужден сделал глоток. Он пил неаккуратно, фыркая и захлебываясь. Красное вино текло у него по подбородку, пачкая воротник. Когда кубок опорожнился, Исли приставил к его губам второй. Ригальдо осилил только половину. Глаза у него быстро осоловели, и Исли вспомнил: он же ничего не ел на пиру. Тем лучше. Он отставил кубок и принялся расстегивать пуговицы на дублете мальчика. Внезапно Ригальдо накрыл его руку своей.
– Только я буду сопротивляться, – он сосредоточенно сдвинул брови.
Исли хмыкнул: совсем пьяный.
– Сопротивляйтесь, если это позволит вам сохранить гордость, – серьезно сказал он, справившись с последней пуговицей. Ригальдо дышал на него винными парами. У него был мокрый, перемазанный подбородок, и Исли не выдержал – наклонился к лицу Ригальдо и поцеловал его.
Это было совсем не похоже на поцелуй с женщиной. Твердый, узкий, соленый рот, пушок над верхней губой, острый запах мужчины. Исли сглотнул, обхватил Ригальдо за талию и прижался бедрами, давая ему почувствовать свое возбуждение. Прямой, как палка, член болезненно уперся в завязки штанов.
И тут дорогой супруг от души шарахнул его кувшином. Исли успел поднять руку, и удар пришелся по плечу, а мальчик, вывернувшись из его объятий, пятился к окну, швыряя в Исли все подряд: какие-то безделицы со стола, книги, кубки. Он бросил и табуретку – промазал, и она врезалась в стену. А следом мальчик попытался перевернуть на Исли стол.
Молитвы о смирении в соседней комнате стали громче, поплыл удушающе-сладкий запах драгоценного мира и розовой воды. Исли озлился на святошу. Они с Ригальдо кружили, пригнувшись, как звери. И, дождавшись, пока мальчик потеряет равновесие, Исли перепрыгнул стол и обрушился на Ригальдо.
Тот сопротивлялся, как и обещал. Он лупил Исли по голове и плечам, пинался и лягался; когда Исли прижал его к полу, он вцепился ему зубами в щеку. Она мгновенно онемела, а потом налилась дергающей болью, Исли почувствовал, как на ней надувается гигантский желвак, и несколько раз ударил Ригальдо по голове. Он бил расчетливо, чтобы не сломать нос. С последним ударом Ригальдо ахнул и обмяк, его глаза закатились. Исли встал на ноги, вздернул мальчишку за пояс и бросил на кровать.
Он раздевал его сам, вклинившись между колен: снял пояс, дублет, сапоги, не справившись с завязками бриджей, просто разорвал их. Когда он потащил штаны с бедер, Ригальдо зашевелился и принялся отползать назад, не понимая, что этим все упрощает. Кинув штаны на пол, Исли оперся коленом на деревянный край кровати. Ригальдо лежал перед ним в одной нижней рубашке, и его согнутые ноги казались белее, чем льняная ткань. Подол рубашки непристойно задрался, приоткрыв жесткую черную поросль в паху, переходящую на бедра и мошонку, ровный юношеский член. Для Исли все это было ново и дико: длинные ноги, покрытые темными волосками, худые голени, твердые колени. Но его собственный, опавший во время драки член радостно дернулся, приветствуя все это, и Исли решил: будь что будет.
Исли хотел ответить, но его прервал дьявольский шум. В залу запустили кота с привязанной к хвосту длинной тряпкой, которую подожгли. Кот в ужасе метался между столами, потом запрыгнул на одного из гостей, раздирая ему спину когтями, и теперь уже оба орали. Ригальдо снова вспыхнул:
– Эта веревка… Это как хвост у химеры. Они насмехаются над моим гербом!
Исли нахмурился. Он велел вернуть в зал штандарты с химерами – на одну стену, а на другой повесить его флаги как символ будущего объединенного королевства, чтобы показать лордам Норфлара, что уважает их происхождение. Теперь эти пьяные скоты все испортили. И хрупкий разговор с Ригальдо – тоже. Мальчишка надулся и снова сидел, как индюк.
Исли махнул слугам – убрать кота, живо. И поймал взгляд Финиана. Тот улыбался спокойно и довольно. Вот он склонился к уху Хебера, и тот, конечно, сразу заревел:
– Тихо! Слушайте! Колокол! Колокол!
– Полночный колокол!
– Молодым пора идти в опочивальню!
Глаза Ригальдо заметались, он сжал ложку, как будто это был кинжал. Исли едва не притопнул от досады. Он собирался обставить отход наверх тише – может быть, когда все перепьются. И уж совсем некстати это было сейчас, когда роду мальчишки нанесли очередное оскорбление. Ригальдо смотрел на Исли из своего кресла, сжавшись, и тот мотнул головой:
– Идем. Договорим по пути.
Тут с двух боков к ним наклонились пьяные рожи:
– В Норфларе принято нести молодых на руках… Это последний шанс друзей жениха немного полапать невесту…
– Мы дойдем сами, – твердо сказал Исли, поднимаясь. Он предложил руку Ригальдо, но тот ее не принял. Впрочем, разгулявшихся дворян остановить было не просто. Разгоряченные, потные, они напирали так, что стража, стоявшая за спиной Исли, принялась их распихивать. Исли повел Ригальдо через толпу «дружков жениха». Снова посыпались непристойные шутки, Исли с изумлением расслышал плохо скрываемое возбуждение в пьяных голосах:
– Жаль, я бы пощупал этого петушка, может, он все же курочка-несушка…
– Ага, яйца несет, только оба висят между ног!..
– Что-то у королевы зад худоват… На таком заду только набьешь себе шишки…
– Ничего, наш король разберется, как ниву вспахать…
– Ток придется перемазаться в черной земельке…
– Требую объединения королевств! – заорал очередной нажравшийся дурак в пышных одеждах. Он стоял, покачиваясь, за спиной у Ригальдо. – Требую немедленного слияния! Готов поддержать нового короля словом и делом!
И, ухватив Ригальдо за талию, прижал к себе и два раза недвусмысленно ткнулся бедрами ему в зад.
Ригальдо с безумными глазами развернулся на каблуках и сунул ему локтем в зубы.
– Ах ты, змееныш, сука паучья!..
Дворянин замахнулся, да так и осел. Его рука опустилась, пальцы мазнули по лезвию меча, до середины загнанного ему в грудь. Сидя на полу, парень бешено захрипел, завертел глазами. Из его рта пошла розовая пена. Исли немного потянул клинок на себя, а потом протолкнул его глубже. Раздался хруст. Глаза у шутника закатились, и он рухнул на пол, разметав руки и ноги. Исли уперся ему в грудь и вытащил меч.
И в тишине, кругами расходящейся от неподвижного тела, громко и зло сказал:
– Никто не смеет безнаказанно касаться сына короля – и королевского супруга.
Ригальдо рядом с ним рвано дышал.
Исли вытер меч о плащ мертвеца. Вложив его в ножны, он повторил:
– Никто – без моего приказа.
Люди зашевелились. Придворные медленно отступали назад, а вперед выходили воины Исли, прошедшие с ним огонь и воду. Антейн обогнул тело, едва мазнув по нему взглядом, и отвесил поклон:
– Ваше величество и… ваше высочество, настало время пройти в брачный чертог.
У пройдохи-магистра из Серого ордена глаза, в отличие от старого жреца, были на месте. И эти глаза заметались, когда, едва войдя в часовню, Ригальдо ринулся к нему:
– Ваше преосвященство, я прошу убежища у святой церкви.
И бухнулся в ноги, подлец.
На нем был черный дублет и бриджи, заправленные в высокие сапоги, потому что сразу же по приезду в замок Исли отпустил его переодеться.
Набившийся в часовню народ, все сплошь мужчины: вестфьордские воины, побратимы, лорды Норфлара, стража – вытянул шеи, недобро запереглядывался. Стояла ужасная духота. Горели сотни свечей, истекая воском, было жарко, между лопатками тек пот.
Магистр посмотрел поверх склоненной спины Ригальдо в глаза Исли и, промокнув лоб, сказал:
– Встаньте, дитя мое. Сейчас мы не в церкви, а в часовне Черного замка. И мне пришлось заново освятить ее после всех бесчинств, которые творились здесь при вашем отце.
Ригальдо вздрогнул и безмолвно уставился на священника. А Исли почти физически ощутил, как худеет его казна. Он обещал святой церкви много, очень много, – и деньги, и некоторые поправки в законах, и земли под строительство нового аббатства. Но все это стоило руки Ригальдо.
И снова был ритуал. Горели свечи, тихо пел хор, а они с Ригальдо стояли друг перед другом. На волосах принца лежал узкий легкий венец, и Исли завидовал, чувствуя, как тяжеленная корона норовит переломить его шейный хребет. Магистр выкинул из речи и «кто отдает эту женщину за этого мужчину», «знаете ли вы, почему эти двое не могут быть вместе». Но когда он мудро произнес «Теперь я объявляю вас вступившими в брак» и запнулся, не в силах разрешить супругам поцеловаться, Исли крепко сжал пальцы Ригальдо и заставил его развернуться к гостям. А потом поднял руки и снял с себя корону, с облегчением тряхнув головой.
– Возлюбленные мои подданные, – твердо сказал он, – в этот день я, Исли из Вестфьорда, беру за себя Ригальдо, урожденного Норфлар, кровь от крови этой земли. Но я не хочу носить корону прежнего короля, красные рубины которой жгут мне руки, а корона моего рода спит на дне великого моря. И поэтому я нарекаю свое королевство новым именем – Вестфлар, и у него будет новый герб и новая корона. Только так мы все наконец будем жить в мире. Преклоните колени.
Ригальдо, чью руку он сжимал, обернулся, глядя на него в изумлении.
«Да, вот так, – сказал ему взглядом Исли. – Новое королевство и новая жизнь, и мы вступим в нее чистые, как женихи в брачных одеждах. Так соседи скорее признают мое право на этот трон, а нам наконец удастся избавиться от теней прошлого».
Треск мороза за окном потонул в шорохе – это дружно опускались на пол вассалы будущего Вестфлара.
*
– За короля Вестфлара!
– За короля!
– И за молодую королеву!..
Ригальдо вздрогнул и метнул гневный взгляд на крикуна. Его рука напрасно зашарила по столешнице – ножа, чтобы резать мясо, принцу-консорту не положили.
Исли потянулся накрыть его кисть своей, но Ригальдо отдернул ладонь, будто обжегшись, и он вздохнул и откинулся на спинку трона. От громких выкриков, хохота, звона посуды и визга флейт болела голова. Чадили факелы, а лучшее вино на вкус казалось кислым, как яблочное пойло.
Он искоса посмотрел на Ригальдо: тот сидел, демонстративно отодвинув от себя блюда, которые не мог есть без ножа, и мрачно вертел в пальцах ложку. Весь в черном, как ворона или чума на пиру. Исли загляделся на его профиль. Ригальдо вдруг повернул голову, поймал взгляд на себе. Его лицо напряглось, он торопливо осушил свой кубок и подставил его слуге: налей еще.
Исли тоже поднял свою чашу, но, в отличие от Ригальдо, едва смочил губы.
Пир длился три часа, а его воины уже обезумели так, словно надирались с рассвета. Слуги, замотавшись бегать в погреб с кувшинами, в конце концов прикатили бочонки в залы. Исли понимал, почему так: после часовни всех охватило долгожданное облегчение, как будто люди не верили, что с этой безумной свадьбой все получится. Антейн, склонившись к уху Исли, доверительно признался, что опасался небесного огня, который испепелит их всех, как закоренелых грешников, включая и магистра. Исли подумал, что Антейн рано радуется: они еще не допили до дна всю чашу грехов, которую сулил сегодняшний вечер.
От этой мысли ему все-таки пришлось опрокинуть в себя полный кубок. Поставив его, Исли услышал крики: «Счастья, любви молодым! И деток побольше, пусть их брак, ха-ха, будет плодовитым!» Кто-то, покачиваясь, поднялся и заявил: «Выбирай корову по рогу, а королевича – по роду!» Тут же посыпались переделанные застольные шутки.
Гуляли в той самой зале, где он прирезал прежнего короля, и кое-кто из присутствующих уже не постеснялся разыграть эту сцену. Два молодых парня боролись на полу, потом один оседлал другого и так лихо стал давить ему на шею объеденной бедренной костью, что Исли подумал: он-таки придушит врага. Но верхний выпрямился, махнул – и по полу под общий смех покатился кочан капусты. На нем был железный обруч, и парень, выпрямившись, гордо этот обруч продемонстрировал. И вдруг, хитро усмехнувшись, сунул в него длинную кость и поводил взад-вперед.
Зала покатилась со смеху.
Ригальдо вспыхнул и отвернулся, но здесь, во главе стола, ему было некуда спрятаться от грубых шуток. Исли знал, что куда бы тот ни посмотрел, увидит одно и тоже: раззявленные рты, непристойные жесты и злые глаза. И если часть пирующих всего лишь пьяно потешалась над принцем, то другая ненавидела вполне трезво и искренне.
Исли не мог позволить себе сейчас жалеть его. На кону было слишком много всего: власть, поддержка его войска, новое королевство. Поэтому он просто сам нарезал мясо и поставил перед Ригальдо тарелку. И сказал:
– Ешьте, вам понадобятся силы. День еще не закончился.
Ригальдо посмотрел на розовые дымящиеся ломти окорока с толстой корочкой, пересыпанные ягодами и перцем, и тихо спросил:
– Вам все это нравится? Вы действительно получаете от всего этого удовольствие?
Он никогда не говорил ему ни «сир», ни «ваше величество», словно до сих пор не смирился с титулом Исли.
«Нет, – мысленно ответил тот, – у меня болит голова, я хочу перевешать музыкантов, я устал следить, чтобы вы не выпрыгнули в окно, и не знаю, куда деваться от накатывающего возбуждения».
– Да, – сказал он, поворачиваясь к Ригальдо. – Вообразите, вы только что свершили месть и получили то, чего так жаждала ваша душа…
– Королевство, – шепотом сказал Ригальдо.
Исли кивнул:
– Именно. Разве вы не чувствовали бы торжества на моем месте?..
– Мне было неплохо и на своем, – задиристо ответил Ригальдо и отпил вина.
Исли покачал головой:
– Да нет же, Ригальдо. Вам было плохо.
Тот опустил глаза и сжал губы.
– Как будто мне сейчас хорошо. Пока вы не пришли, я был наследником. Теперь у меня нет ничего: ни трона, чести, ни свободы…
– Зато у вас есть жизнь, – серьезно сказал Исли. Он вдруг почувствовал странное волнение от того, что они разговаривают – как прежде, как весь тот ни на что не похожий месяц, который он прожил в замке под видом наемника. Шум пира словно отодвинулся, они были вдвоем. Исли даже повернулся боком, чтобы перетянуть на себя все внимание Ригальдо, успев заметить, как нахмурился наблюдающий издалека Финиан.
Может быть, Исли напился и в нем проснулась сентиментальность.
Так или иначе, он обмакнул куриную ножку в подливку и провел черту по тарелке:
– То, что вы сейчас чувствуете – неизбежно. Как говорил один умный человек, «у победы тысяча отцов, но поражение всегда сирота». Однако победа переменчива, я сто раз вам это говорил…
Уголки рта Ригальдо изумленно дрогнули:
– Вы сейчас подбиваете меня к бунту?..
В замке снова готовились к пиру – в первый раз после памятной охоты. Антейн предлагал не устраивать шума, по-тихому разослать соседям вести о переменах, но тут уперся Хебер: что такое, у нас тут в замке не чума, а королевская свадьба, женим государя, как должно, люди должны видеть, что мы знаем, что творим! Исли в кои-то веки был с ним согласен: снявши голову, по волосам не плачут. Пусть закатят такой пир, что и чертям станет жарко, чтобы нищие в городе потом обожрались объедками с королевского стола.
И к воротам опять потянулись телеги и сани: везли свиные туши, жесткие, мороженые, лежащие, как дрова, везли молочных поросят, жирных гусей, индюшек, блестящую серебром рыбу; охотники несли на кухню связки рябчиков, которых повара нафаршируют рябиной и можжевельником для горькой сладости.
С утра стоял такой холод, что колючим воздухом было трудно дышать. В полдень солнце в небе выглядело как тусклая монетка; очертания башен замка будто заволокла морозная дымка.
Исли тянуло туда, на холод – окунуться в пронзительную чистоту, смыть с себя липкие взгляды и перешептывания, – но он сидел в зале совета, подписывая указы, и ему нельзя было демонстрировать слабость. И поэтому он милостиво улыбался. Всем: приехавшему магистру Серого ордена, главам дворянских норфларских семей, сенешалю, который, бледный как смерть, вопросил, где королю будет угодно провести брачную ночь. «В темнице!» – ляпнул кто-то, но тут же замолчал, очевидно, получив локтем под дых.
Никто из этих людей не понимал его планов, за исключением, пожалуй, того самого серого монаха. Брат Константин, вот как его звали. Он был свидетелем того, как Исли не позволил сжечь флаги с химерой, и улыбнулся – удивленно и довольно. «Правильно, ваше величество, – прошелестел он. – Ваша политика мудра. Когда вы им скажете?..»
«Позже, – подумал Исли. – После проклятой женитьбы».
Он совсем не был уверен, что все из ее участников доживут до утра.
В Вестфьорде свадьбы играли летом, на зеленых холмах. Жених и его друзья подъезжали к дому невесты, требуя выдать им девушку, и завязывалась потасовка на кулаках. Невеста же, вскочив на лошадь, неслась прочь, и жениху приходилось изрядно погоняться за ней, пока не выдыхались и лошади, и люди. Только тогда начиналось венчание, а следом – веселый и долгий пир, после которого молодые проводили ночь прямо под небом.
В двадцать лет Исли представлял свою свадьбу именно так. В тридцать один год, застегивая пряжку ремня поверх кожаного панциря, проверив, как ходят в ножнах и меч, и кинжал, он накинул тяжелый меховой плащ и вышел в зиму. Ему предстоял совсем другой обряд.
По местным обычаям перед венчанием в часовне следовало отдать дань старым богам. Исли не удержался от вопроса: что, и здесь кровавое подношение, да сколько же можно?! Но все оказалось не так.
Его привели в зимний лес, на поляну. Среди глубоких снегов на склоне горы, под толстой наледью, журчал родник, не замерзая даже в такие морозы. Вода собиралась в чашу, брызгала через край и снова убегала под землю. Перед ним высилась невысокая рукотворная арка.
И никаких священников или жрецов. Исли вздохнул.
Ждали в молчании. За спиной толпились рыцари из ближнего круга, за ними теснились слуги. Исли разглядывал лица: жадное любопытство, смятение, стыд.
Горели факелы, обрисовывая светом полукруг на снегу. Поодаль, скрытые темнотой, фыркали лошади, звякала сбруя. На дороге к замку тоже стояли факельщики, и Исли чувствовал странное тревожное волнение, поглядывая из-за деревьев на эту тропинку из огней. Небо над головой казалось мохнатым и черным, и в нем колючим лучистым светом горели звезды. Как и другие, Исли дышал через рукавицу. Так было проще скрыть лицо.
Вдруг кто-то закричал: «Едут, едут!», – и все зашевелились, выпрямили спины. Исли остался неподвижным. По договоренности, Ригальдо должен был привести к нему Хебер – на своей лошади, чтобы не убежал.
Кавалькада ехала неспешно, чтобы не переломать ноги коням на скользкой дороге. Вот они, наконец, остановились, спешились, послышались громкие голоса. И вдруг – смех, прямо-таки раскаты. Люди там, в темноте, собрались ну очень веселые.
Исли нахмурился. Он никак не мог понять, что послужило причиной веселья.
Факелы приближались. Уже можно было рассмотреть тех, кто шел через лес. И, вглядевшись, Исли чуть не ахнул.
Ригальдо привезли к нему в платье.
В темном бархатном платье под горло, с меховой опушкой по подолу и рукавам. Оно было ему длинно, подол сбивался и волочился по снегу, а подобрать его Ригальдо не догадался. Сзади тянулся теплый плащ, тоже женский. Капюшон упал на спину. Изо рта Ригальдо клубами вырывался пар. По пути он зацепил куст, и тот просыпался снегом ему на плечи.
И во всем этом великолепии он яростно перебирался через сугробы, путаясь в длинной юбке, а сзади шли конвоиры и подгоняли его, как загонщики – дикого зверя.
Дойдя до Исли, он поднял сверкающие глаза – на лице синел след от вчерашнего удара – и сказал звенящим от злости голосом:
– Этого я от вас не ожидал.
Плащ съехал на бок, Ригальдо стоял, скособочившись, разведя в стороны руки, готовый к прыжку. И, оглядев смеющихся людей, Исли негромко спросил:
– Кто посмел?
Смех как отрезало. Вперед вышел Хебер.
– Ваше величество, так… если он невеста!
– Все, кто участвовал в этом, будут наказаны, – сказал Исли. – Устроили тут… балаган.
Он искоса посмотрел на Ригальдо: тот так и стоял, тяжело дыша, а на щеках у него горели красные пятна. Еще замерзнет… в этом, помрет наутро.
На «это» Исли даже смотреть избегал.
– У тебя есть другая одежда? – спросил он Ригальдо. Тот мотнул головой, и Исли захотелось выматериться.
– Дети мои, оставьте раздоры… – раздался тихий голос.
А вот и жрец. Седой дед выполз из-под свисающих еловых веток и, тыкая клюкой в снег, пошел вперед. Его придерживали две молодые девчонки. Они старательно отводили глаза, чтобы не пялиться на Ригальдо, но было видно, что это дается им с трудом. Старик дошел до Исли, зачем-то похлопал его по груди и довольно сказал:
– Так, молодец пускай встанет здесь, а девица напротив… – и Исли понял, что этот старый гриб слеп как крот.
Ригальдо, который тоже это понял, вдруг фыркнул, тряхнул головой и встал, где ему показали. Задрал подбородок и уставился в темноту.
Старец нащупал их руки, соединил и положил на арку. И, надавив на плечи, заставил опуститься на колени. Голос у него сделался глубокий и густой:
– Мы просим древних богов в своем долгом сне благословить эту пару, дабы плодились и размножались, приумножая болотный род, и сохрани их железо, и огонь, и вода, и святая брусника…
Ригальдо презрительно улыбнулся, но Исли, держащий свою руку поверх его на арке, чувствовал, как тот дрожит, то ли от холода, то ли от переживаний, потому что все это было непривычно: и толстые венки из остролиста и снежноягодника, которые надели им на головы, и кубок, из которого их поочередно поили сладким вином, горькой брусникой и ледяной водой из источника, и лента, пропущенная между запястий. И Исли чувствовал себя так торжественно-странно и грустно, потому что он не был влюбленным женихом, а Ригальдо не был его кроткой невестой, и все эти древние слова, падающие в снежную тишину, были не про них.
– Встаньте, дети, – позвал жрец, и Исли удивился тому, что все уже кончилось. Солдаты собирали факелы, свидетели расходились к своим лошадям. Ригальдо угрюмо оглядывался, и Исли подал руку, чтобы перевести его через сугробы, но мальчик отвернулся и, высоко подобрав подол, бодро пошел через снег.
Назад они ехали вместе на коне Исли. Тот посадил мальчишку перед собой, чтобы не соскользнул, и теперь прилагал изрядные усилия, чтобы не прижиматься к его заднице. У него перед носом маячила непокрытая черноволосая макушка, и в конце концов Исли сам натянул на нее капюшон. Он злился на многое, – на Ригальдо, на Хебера, на это бархатное платье, но пуще всего на то, что ему было чертовски неудобно ехать верхом. Потому что каждый раз, как он вспоминал про платье, у него вставало колом, и он надеялся, что Ригальдо не особо задумывается, что это там за примерзший сзади железный лом.
Между двумя черными скалами был выстроен каменный мост – он поднимался над болотом высокой дугой без опор. Камни, из которых его сложили, позеленели от старости. Мох между ними был не примят – сюда поднимались редко, как понял Исли.
Внизу, под ногами, посреди серебристо-белой низины словно распахнула свою жадную пасть топь.
Болотная вода здесь была ржавой – ее красила какая-то особая руда. Ровно под мостом находился заполненный этой грязищей провал, не замерзающий даже в сильные морозы. По его краям выросли неизвестные Исли белые ягоды размером с небольшое яблоко – никто их не собирал, они так и замерзли, скукожились от холодов, и сверху, с моста, красная дыра в обрамлении ягод смотрелась как широко распахнутый зев в окружении зубов.
– И все?.. – сказал Исли разочарованно. Здешнее капище представлялось ему более зловещим. – Да это просто лужа в земле.
С неба шел снег, оседая на ягодах, медленно таял, касаясь поверхности воды. Она едва заметно курилась туманом.
Монах, дрожащий рядом с Исли в своем сером плаще, посмотрел на него укоризненно.
– Ваше величество, вам ли не знать, как ревнивы и мстительны могут быть боги и как легко все живое может быть поглощено неживым.
Исли так резко обернулся к нему, что едва удержался на обледенелом мосту:
– Ты смеешь напоминать мне о том, что случилось с моей родиной?!
Монах смиренно потупился:
– Ваше величество, я всего лишь голос страны, которая теперь принадлежит вам. Но если, как в старые времена, целые дома и деревни начнут уходить в болото, эти голоса будут раздаваться повсюду, и они будут кричать: это потому, что королевская кровь Норфлара больше не падает в жертвенное жерло болота, люди снова прогневили древних богов.
Исли внимательно посмотрел на него, улыбнулся самым краем рта.
– Я не думаю, что кровь одного человека как-то отличается от крови другого, раз она такая же красная. Я могу сам «кормить трясину» каждые три месяца, как это делал король «химер». Я могу даже скармливать ей непокорных. А что, казнь не хуже прочих. Достаточно медленная.
Его собеседник склонил голову.
– Слово короля – закон. Как вы решите, так и будет, ваше величество. Хотите – попробуйте сейчас, и посмотрим, закроется ли «провал».
Поднялся ветер, погнал над болотом поземку. Монаха почти сдувало с моста, серые тряпки трепетали на ветру. Стража, ждущая на скалах, мялась и притоптывала от холода.
– Это какая-то уловка, – задумчиво сказал Исли. – Лужа затягивается и открывается в определенные дни? У нас в Вестфьорде отец тоже «кормил» собой море в дни особых приливов. Никто особенно не скрывал, что эти дни зависят от луны.
Он подошел к краю, наклонился, вглядываясь в красную мешанину далеко внизу.
– А что, при королях Норфлара дома совсем перестали уходить в топи?..
– Может, они иногда уходят, – потупившись, сказал монах. – Обычно на этих местах загодя пропадает брусника и начинают плясать синие огни. Хороший «болотник» знает, что, раз огни заплясали, пора переносить дом со всем скарбом в другое место.
Исли засмеялся. Вот хитрец. Воистину, вместе с короной ему досталось странная земля и коварные подданные…
И королевич, на чьей крови якобы держались безопасность и благосостояние страны.
*
На срочно собранном совете стоял грохот и рев. В круглой комнате пахло копченым кабаньим жиром и пролитым вином. Люди разгорячились и орали друг на друга в голос, стуча по столу костями – так, как когда-то орали их предки у вестфьордского костра. Исли сидел у самого камина и думал, что за годы лишений его хлебнувшие горя сородичи порядочно одичали и рядом с лордами Норфлара смотрелись дикими варварами. В чем-то Ригальдо был прав. Если их не осаживать, они и правда вели себя по-скотски.
Думать об этом было не слишком приятно, и мысли перепрыгнули на мальчика. Морозы стояли кошмарные. Исли велел держать принца в тепле. Ему передали одеяла, хорошую одежду и дрова.
– Но, государь мой, – Антейн поднялся, чтобы перекричать спорщиков, – не хочет же этот крысиный монах сказать, что молодой змееныш должен жить ради того, чтобы его кровь каждые три месяца капала в дырку?!
– Он хочет сказать именно это, – кивнул Исли, – поскольку верования болотной земли построены на ее неустойчивости и коварстве, а еще – на богатстве. «Скальная» часть королевства ничуть не лучше. Теперь каждая выработанная жила в шахтах, пустая порода, истощившееся месторождение будет восприниматься как пощечина нашей власти. А если не дай бог мастерские уйдут под землю или подмытая рекой скала обрушится на город…
Он вспомнил про зуботычину, которую ему отвесил Ригальдо. У принца была крепкая рука.
Большинство его людей угрюмо молчало. Им не надо было объяснять, что такое гнев богов земли.
– К тому же из других королевств уже приходят письма, – задумчиво сказал Исли. – Соседу, среди бела дня отобравшему чужой трон, нет веры. Если пленник по-тихому скончается в заточении, никто больше не захочет заключать с нами ни торговых, ни военных союзов. И никто не рискнет породнится с моей кровью. Так уже бывало с королями далекого Истхейма. Семь поколений они были вынуждены жениться на своих крестьянках, потому что никто не хотел вручать им своих дочерей.
– Но на каком положении его можно оставить? Он же не должен торчать при новом дворе нашего короля как бельмо на глазу…
– Он даже не может считаться заложником, поскольку все его родственники умерли…
– Зато он может служить целью разных мятежников и проходимцев, живым штандартом, ради которого будет подниматься смута…
– Может, держать его пленником в казематах, у которого раз в три месяца берут кровь? Так тоже нехорошо. Случись что, и скажут: это потому, что королевская кровь Норфлара страдает…
– Может, одурманить его? – среди общего гвалта пробормотал Хебер. – Есть же зелья, от которых становятся дураками. Кормить его мухоморами, пусть ходит по замку, роняя слюни.
– Казнить его, и будь что будет. Скинуть его заживо в ту трясину. Пускай нажрется королевской крови на годы…
– У меня есть идея, как все сделать лучше, – спокойно сказал Исли. – Посланец Серого ордена напомнил, как получить трон по закону, чтобы сберечь честь, совесть и уважение перед людьми, богами и перед собой.
В оглушительной тишине было слышно, как стреляют поленья в камине.
– И что это? – гулко спросил Финиан.
– Брачный союз. Если бы я породнился с кровью Норфлара, ни у кого не осталось бы вопросов, что трон мой по законному праву.
– Но у короля не было дочерей! – выкрикнул кто-то. – А мальчишка еще слишком молод и вряд ли успел завести собственное потомство…
Исли кивнул:
– Поэтому следует поступить по зову судьбы. Если король Норфлара так хотел породниться с Вестфьордом, что преследовал мою тетку Ингрид, не принимая отказов, мне следует жениться перед алтарем на его сыне. Я думаю, после этого ни один лорд-мятежник не захочет отвоевать юношу, чтобы поставить над собой.
Ветер за окнами швырял в узорное стекло твердый, колючий снег.
Воины Исли смотрели на своего короля в изумлении.
И в тишине, нарушаемой свистом ветра, Финиан хлопнул себя по ляжке и начал оглушительно ржать.
– Я думаю, он прыгнет с крыши, бедняжка, когда узнает, – сказал он, обращаясь ко всем, и вытер слезы. – А если нет – тем хуже для него. Хочу увидеть, как норфларская химера повернется к вестфьордскому жеребцу задом, и он насует ей под ее змеиный хвост!
Поднялся оглушительный рев – возмущенный, протестующий, одобрительный, просто пьяный.
Исли перевел дух и вытер вспотевшие руки о штаны.
Правую сильно жгло в том месте, где Ригальдо когда-то прижимался щекой к его ладони.
*
– Я не буду, – решительно сказал Ригальдо.
Он стоял у окна, которое снаружи наполовину занесло снегом, и его лицо казалось совершенно обескровленным.
Исли молча ждал.
– Я знаю, вы хотите унизить меня, – тяжело уронил Ригальдо, глядя в сторону. – Придумали это… эту… – последнее слово он выплюнул так, словно к его губам прилипла ядовитая жаба. – А что дальше? Потом вам захочется называть меня собакой, чтобы я ел с вашей руки и ходил на четвереньках? А когда вам надоест, посадите в железную клетку, как ворону? Есть много разных способов унизить человека…
– Это ваш батюшка так развлекался? – сохраняя внешнее спокойствие, спросил Исли. Внутри него уже начинала тлеть ярость, хотя он отчаянно старался сохранить терпение.
Когда он шел сюда, то думал, что Ригальдо ему не поверит. Ждал, что тот будет браниться, кричать, топать ногами.
Мальчик поверил сразу. Он побледнел и ушел в непробиваемую оборону. «Нет», «ни за что», «я не стану», «лучше смерть». Все хитрые, продуманные слова Исли разбивались об эту стену. Ригальдо стоял, зацепившись за решетку пальцами правой руки, и выглядел как человек, которого можно будет отодрать от окна только вместе с этой решеткой. Исли никак не мог перехватить его взгляд – тот ускользал, как будто Ригальдо стремился закрыться в себе наглухо.
Кажется, что за дни в заточении мальчик стремительно повзрослел.
После последней фразы Исли он наконец посмотрел на него с холодным недоумением.
– Отец? – сказал он, кривя губы. – Причем тут мой отец? Ведь это вы меня так ненавидите. Я только никак не могу понять, чем я это заслужил…
У него наконец проскользнуло в голосе что-то от прежнего обиженного принца, и Исли сразу попытался расширить эту брешь.
– Я вас не ненавижу, Ригальдо, – терпеливо повторил он, становясь рядом с мальчиком и тоже берясь рукой за прутья. От него не укрылось, что Ригальдо сразу же отодвинулся, чтобы не соприкасаться даже с краем его плаща. – Но сейчас это единственный способ вас спасти…
– Спасти меня? – эхом отозвался Ригальдо. В его глазах сверкнуло что-то похожее на гнев. – Но вы ведь уже однажды так же «спасли» меня. Эти разбойники на болотах, когда мы встретились… Вы их послали?
Исли потупился. Надо же, вспомнил.
– И вы так спокойно положили собственных людей?!
– Что вы, – поморщился Исли. – Это была просто шайка местных душегубов. Их нанял один из моих воинов, они даже не знали меня…
Ригальдо фыркнул. Глаза у него ярко горели:
– Вот видите. И как мне после этого вам доверять?!
Он сравнял счет. Исли бы восхитился его выдержкой, если бы этот упрямец не портил все.
– А вот я спас вас тогда по правде, – вдруг произнес Ригальдо. Его заострившееся лицо как-то смягчилось, он будто всматривался во что-то далекое. – Там, на болотах, когда вы упали с тропы с этим разбойником. Если бы я вас не направлял, вы бы увязли в трясине…
Он с изумлением поднял глаза на Исли и шепотом повторил:
– Выходит, я и правда вас спас.
Он попал в яблочко, и у Исли заломило виски. Живя в Черном замке, он благополучно выкинул то происшествие из головы, утешая себя, что все получилось случайно, а теперь вот его тыкали носом, и поделом. Ему вспомнилась поговорка «разве нужно тащить из воды ствол, за который уцепился неблагодарный человек», и Исли вздохнул. Сделал шаг вперед и схватил Ригальдо за шиворот. Преодолевая его сопротивление, развернул мальчика к окну и почти воткнул носом в стекло.
– Смотрите, вот она, ваша обожаемая трясина, – сказал он Ригальдо в ухо. – В которой ваш отец топил кости ободранных им людей. Совет настаивает, чтобы я сделал то же самое с вами.
Ригальдо отчаянно пыхтел и упирался в стену, пытаясь вырваться.
– Плевать! – выкрикнул он. – Смерти я не боюсь!
– А пыток? – прошептал Исли, снова встряхивая его. – А пыток, Ригальдо? Прилюдной казни, когда вас выведут на помост голого, без клочка одежды, и поступят так, как ваш отец поступал с людьми: отрежут язык, чтобы вам нечем было просить о смерти, отрубят пальцы, снимут с ног и рук кожу, оскопят, прижгут места кровотечений, затем раздробят суставы, а после посадят на кол, на котором, возможно, вы проведете несколько очень долгих часов или даже дней, прежде чем наконец вас вышвырнут в болото. Вы к этому готовы, Ригальдо?.. И ради чего? Этого просит не только совет, но и все ваши подданные, за всех, кого ваш отец замучил, запытал. У вас нет друзей в Черном замке. Кроме меня. Я правда хочу вас от этого уберечь.
Он говорил, не повышая голоса, по-прежнему удерживая Ригальдо за шею, вжимая его в холодное стекло. Мальчика трясло, его лицо было мокрым, губы вздрагивали. Когда Исли умолк, чтобы перевести дух, он разлепил губы и пробормотал:
– Господи, как я вас ненавижу… Вы не друг, вы хуже их всех… Я убью вас…
Исли тяжело вздохнул и отпустил его. Отошел на пару шагов и вытащил из ножен кинжал. Бросил его на каменный пол:
– Ну, давайте.
Ригальдо утер кулаком мокрые глаза и недоверчиво посмотрел на кинжал:
– Да?! Чтобы, когда я его поднял, ворвалась стража? Чтобы уж точно засудить за нападение на короля?!
Исли лишь восхищенно покачал головой. Мальчик быстро учился. Пока он любовался им, Ригальдо прянул к оружию змеей. Но Исли был быстрее и наступил на растопыренные пальцы.
Ригальдо заорал и второй рукой сильно ударил его по бедру. Исли усилил нажим, а сам сгреб его за волосы, побуждая задрать голову. И сказал:
– Ригальдо, поймите, что с вами никто не шутит. Вас либо казнят, либо отдадут толпе. Либо мы заключим союз, который сделает вас неприкосновенным.
Он нарочно избегал слова «брак». Но Ригальдо все понимал. Его рот приоткрылся:
– Но это же будет нарочно… позорная… женитьба… Все же подумают… Мы же оба мужчины…
– Да, – спокойно сказал Исли. – Все именно это и подумают.
Он отпустил мальчика и кивнул на кинжал:
– Ну что, попробуем еще раз? Сколько раз надо повторить, чтобы стало понятно: вы не в тех обстоятельствах, чтобы чего-то стесняться. Умный человек сделает все, лишь бы выжить.
Ригальдо стоял перед ним на коленях, бледный, растерзанный, с порванным воротом, и его губы беззвучно шевелились. Он посмотрел на кинжал в своей руке, потом на Исли.
И с отрешенным, просветлившимся лицом направил лезвие на себя.
Исли молниеносно оказался рядом. Выбил кинжал из руки, пинком отшвырнул его в угол. И молча ударил Ригальдо в лицо.
Тот схватился за рот и мешком осел на пол.
– Мы заключим этот брак, даже если слуги приведут вас к алтарю силой, – твердо сказал Исли, забирая кинжал. – Мне нужна кровь Норфлара, его трон и его земли. Лично к вам у меня нет ненависти, Ригальдо. Я король, и я просто делаю то, что должен.
Финиан просто предлагал выпустить принца за ворота, туда, где ждет одуревшая от горя толпа «болотников», годами отдававшая «в услужение» дочерей и сыновей.
– От него не останется ни кусочка, – пожимал он плечами, и все кивали.
С Ригальдо как можно скорее должно было что-нибудь приключиться. Он мог разбить себе лоб о ступеньку, поперхнуться куском хлеба, простыть в камере и умереть от грудной жабы. Он мог устроить побег и «сгинуть в болотах». Ведь так опасно ходить через бескрайние поля присыпанного снегом мха… Это решило бы проблему наследника – «змееныша», «отродья паука»…
«Если вы так хорошо ориентируетесь здесь, зачем вам проводник?» – «Как зачем? Чтобы охранять. Если на дорогу полезут разбойники и утопцы».
– Я хочу его видеть, – твердо сказал Исли. На лицах его побратимов отобразилось одинаковое осуждение.
Они далеко не всегда понимали его. Сильнее всего это проявило себя, когда, наконец-то отыскав в болотах проклятый замок, армия Исли столкнулась с тем, что внутрь им никак не попасть. После изнурительных скитаний по топям в попытках что-то выведать, когда все посланные им шпионы бесславно вернулись, Исли сказал, что сам проникнет в замок и все устроит.
Ору и потрясаний оружием было больше, чем чаячьих криков над Вестфьордом. Где это видано, чтобы король и сын короля шел в самое пекло, как простой лазутчик. Но Исли всегда оставлял последнее слово за собой.
Хебер первым взял себя в руки.
– Будет суд? – деловито спросил он. – Привести пащенка в цепях? Может, засунуть его в колодки?
Исли поморщился и подумал: еще святой водой его окропите и ноги перебейте, чтобы не был так резв.
– Он убил стражника в день, когда его арестовали, – напомнил Антейн. – Ваше величество, мальчишка бывает опасен. Даже загнанный в угол заяц может задними лапами распороть брюхо волку.
Исли подумал: Ригальдо кто угодно, только не заяц. Но и на благородного пленника, смиренно переносящего тяготы, он тоже не тянул. В день переворота случилась неприятное: когда принца уводили из пиршественной залы, он выхватил кинжал из ножен на поясе у одного из конвоиров, с удивительным проворством ткнул его в ухо и попытался убежать. Его догнали, опрокинули сообща и били, скорчившегося, в каком-то остервенении. Солдаты еще были взвинчены после прорыва в замок, мальчишке не надо было их провоцировать. Свару пришлось разнимать. Солдаты вповалку упали в ноги Исли. «Сир, ваше величество, не казните, он нас одурманил, как глянул змеючьим взглядом…»
С тех пор Ригальдо умудрялся только подогревать к себе ненависть среди обитателей замка. Его стерегли как зеницу ока, но Исли побаивался, что он «поперхнется хлебом» даже до того, как новый король отдаст такой приказ.
Подумав о всем этом, Исли вздохнул и сказал:
– Храбрые вестфьордские воины, мне за вас стыдно. Я сам навещу мальчика там, где его держат.
*
– Мальчишка не жрет, – виновато доложил командир стражи.
Исли нахмурился:
– Как давно?
– С первого дня, – стушевавшись, признался тот. – Как попытался разбить кувшин и припрятать осколок, так ему стали носить в деревянной миске… А он не ест, все забирают обратно.
Исли несколько мгновений смотрел на него молча и улыбался. На лбу у мужика выступил пот.
– Простите, сир, – пробормотал он, вытягиваясь. – Сейчас потороплю повариху!
Караульные распахнули дверь перед Исли. У них были простецкие лица, и они ими плохо владели. Судя по их взволнованным рожам, солдаты считали, что внутри Исли ждет кусачее животное.
Ригальдо держали не в камере, не в темнице – в комнате на самом верху восточной башни. Она была очень похожа на собственные покои принца, за двумя исключениями: в ней не было никакой мебели, кроме лежанки, таза для умывания и отхожего ведра, а в окнах были вмурованы крепкие решетки, что исключало случайное падение принца Норфлара на скалы под замком. Исли с болезненным любопытством подумал, кого и зачем мог держать здесь безумный король. Возможно ли, чтобы ее величество королеву? Которую, по словам очумевших и словно пристукнутых слуг, никто не видел с того дня, как повитуха подтвердила, что ее величество ждет ребенка, и с тех пор добрый король Норфлара сам заботился о ней и носил подносы с едой, так как беременность была сложной и королева всю ее провела лежа?..
Когда, пригнувшись, чтобы не стукнуться о притолоку, Исли переступил порог, Ригальдо сразу поднялся ему навстречу. Исли совсем не понравилось, как легко он одет. Пришли по-настоящему жестокие холода, которым, конечно, было далеко до трескучих морозов середины зимы, но уже сейчас обитатели замка не стеснялись носить шерстяные поддевы, а сверху платья – подбитые мехом безрукавки, а люди Исли вообще не вылезали из теплых плащей. В башне был холод собачий, как и везде в замке; вода в тазу покрылась ледком, а принц стоял перед ним в наброшенном на плечи одеяле поверх рубахи, распоясанный, в каких-то обмотках вместо сапог.
Поэтому Исли не удивился тому, как плохо он выглядит – осунувшийся, почерневший, с багровым синяком под глазом и отечной скулой. Исли опустил взгляд на его ноги и подумал: того, кто позарился на его сапоги, я заставлю их сожрать вместе с серебряными пряжками.
Он так и смотрел на обмотанные рваными тряпками ступни, когда Ригальдо, не издав ни звука, сорвался с места и бросился к нему так, словно хотел обнять.
Кулак мальчишки на лету врезался Исли в челюсть. Голова мотнулась, и он покачнулся.
– Это за то, что вы мне врали, – серьезно сказал Ригальдо, тут же отпрянув от него.
Исли коснулся щеки и пересчитал языком зубы. Вроде все были на месте. Он сплюнул под ноги.
Стража на лестнице немедленно загромыхала, но Исли тяжело оперся на дверь, не давая открыть ее: не сметь беспокоить.
– Ну слава богу, – сказал он, глядя в глаза Ригальдо. – Вы все так же думаете только о себе. А я уж решил, что вы мне за отца мстите.
Ригальдо побледнел и снова занес кулак, но Исли перехватил руку и оттолкнул его прочь, как отбрасывают назойливого щенка. И, отлепившись от двери, сам пошел в нападение, невольно переняв правила их обычной игры в поединок.
– Ригальдо, – сказал он, тесня мальчика на середину комнаты, – какую часть тела ваш батюшка предложил бы отсечь за оскорбление короля?
Ригальдо сверкнул глазами.
– Вы мне не король. Вы узурпатор из ниоткуда.
– А также грубый дикарь, не знающий письменности, погрязший во грехе, из тех, которым все равно, с кем спать: с конями или с собственными отродьями…
Осторожно отступающий от него Ригальдо сбился с шага, запнулся и растерялся. Исли подумал: удивительно, почему даже теперь он – замерзший, побитый, усталый – поддавался на провокации Исли, как раньше.
Может быть, потому что тот был единственным человеком, который вот так непринужденно разговаривал с ним – без раболепства, но и без явной ненависти?
…Об этом нельзя было думать.
Исли тоже споткнулся.
Ни Ригальдо, ни Финиан, ни одна живая душа не должны были догадаться, что всю последнюю неделю перед переворотом Исли приходилось то и дело заставлять себя думать про мальчика всякие мерзости, потому что иначе он начинал забывать, что перед ним отпрыск кровавого тирана, лжеца и убийцы, враг и сын врага, у которого он собирается отнять трон. «Враг и сын врага», – повторил он, прищурившись. И, решив, что самое время извлечь из этого странного визита какую-нибудь пользу, произнес почти сокрушенно:
– Ох, мой принц, как же оно так получилось, что вы ничего не знали про отца?..
И Ригальдо, который метался у дальней стены, как зверь по клетке, вдруг встал столбом. Одеяло давно свалилось с его плеч, он вытянул руки вдоль туловища и сказал с мукой в голосе:
– Я не знаю, не знаю!
Он задрожал всем телом, повернулся, и у Исли перехватило дыхание: глаза Ригальдо были безднами отчаяния. Исли вдруг все про него понял: что ему больно, плохо и что, возможно, он все эти дни лежит здесь, не зная, идут его казнить или кормить, и что бравада, с которой он встретил Исли – всего лишь короткая передышка в этой трясине страха.
А Ригальдо уже бормотал, торопливо, как на исповеди:
– …всегда думал, до чего же все это странно, но я не понимал, чем он отличается от других, я только видел, что он один – сердце замка, и думал: наверное, потому, что это король… Говорят, люди не помнят себя совсем маленьких, но я уверен: я тогда только-только научился ходить. Меня поставили на ковер и сказали: идите к его величеству, и я пошел прямо к трону, и он был там, в вышине, и сверлил меня глазами, и вдруг наклонился и улыбнулся, и я-маленький почувствовал, как пахнет у него изо рта, и увидел его длинный красный язык… На кухне прекрасно умеют готовить кровяной суп и колбасы, а я до сих пор не могу есть сгущенную кровь, потому что мне кажется, что она пахнет, как его рот: душным, солено-сладким, тяжелым, железным запахом… Вы знаете, я до десяти лет боялся обмочиться, если отец внезапно наклонится меня поцеловать. Не помню, как это прошло, наверное, когда подмышками начали расти волосы…
– Ригальдо… – позвал его Исли. Мальчик прикрыл глаза:
– Не знаю, зачем я вам это рассказываю… Наверное, потому, что у нас «дружба»… Я чуть не умер, когда вы тогда сказали про «дружбу», со мной никто никогда не дружил…
– Ригальдо, хватит.
Но тот будто не слышал:
– Я так давно обо всем этом не вспоминал, а тут словно река снесла плотины… Я, кажется, болен; со мной что-то странное…
Его потряхивало, глаза снова начали обморочно закатываться, как тогда, в зале.
Исли встряхнул его, как мешок.
Ригальдо зашатался и дико огляделся. Исли придержал его под руку, не давая упасть, украдкой пощупал лоб и шею в вырезе рубашки. Жара вроде бы не было, но кожа казалось холодной и влажной, как камни в колодце.
Не задумываясь, Исли снял плащ и закутал в него Ригальдо, осторожно усадил мальчика на тюфяк.
– Вы вот-вот замерзнете здесь насмерть, – пробормотал он, растирая ему руки. – Сейчас принесут обед и разожгут камин, а потом слуга вас оденет, иначе, клянусь, я их всех…
– А как меня казнят? – перебил Ригальдо. Его голос звучал тускло, но взгляд был требовательный и трезвый. – И когда?
Исли посмотрел на него с укоризной:
– Вам вовсе не обязательно все портить и играть сейчас в героя, ваше высочество. Учитесь, черт побери, с радостью принимать любую заботу.
– Но ведь я ваш враг, – Ригальдо пожал плечами. – И сын врага. Мой отец убил вашего отца. Я наследник Норфлара, я вам мешаю. Потому я и спрашиваю: какова будет моя судьба?
Он все это шептал растрескавшимися, как в лихорадке, губами. Слуга внес миску с бульоном, холодное мясо и свежий хлеб. На золотой поверхности бульона плавали сытные бляшки.
Ригальдо посмотрел в тарелку и отвернулся.
Исли почесал в затылке. «Может, он боится, что я его отравлю?»
Он по-простому окунул хлеб в бульон и, сев на лежанку, с аппетитом принялся жевать. Как раньше, когда они трапезничали вместе с Ригальдо.
У того дернулся кадык. Ноздри зашевелились, втягивая запах. Он скосил глаза и снова сглотнул.
– Надо издать указ, по которому в замке будут казнить только голодных, – сказал Исли. – Ешьте уже, Ригальдо. Мне надо очень, очень хорошо подумать о вашей судьбе.
Когда он шел через заснеженный двор, ему сообщили, что у ворот смиренно просит аудиенции серый монах.
Исли задумался. Он ждал посланцев и от орденов монахов, и от жрецов местных богов, только не думал, что те нагрянут так скоро. Если серая крыса будет укорять его за захват власти, то отправится прямо в темницу под замком, где ей и место.
Но монах его удивил с первых слов:
– Ваше величество, надеюсь, вы еще не прикончили юную кровь Норфлара, – деловито сказал он, опускаясь перед Исли на колени и разглаживая широкие рукава рясы. – Простите меня за дерзость, но в этом случае нас всех ждут огромные несчастья.
Исли так изумился, что молча предложил монаху излагать. И тот заговорил, и пока Исли слушал, у него появился план, пока очень смутный и странный. Правда, он не был уверен, не подхватил ли лихорадку от Ригальдо, раз такие мысли вообще пришли в его грешную голову.
Там, откуда он был родом, болота встречались редко. Земля, разрезанная заливами, вздымалась вдоль шхер зелеными холмами, плавными, как формы женщины, и круто обрывалась в океан; под высокими обрывами бились пенные волны. Исли долго не мыслил себя без этого ровного гула, без криков чаек, в великом множестве носящихся над Вестфьордом, без протяжного женского пения, летящего от острова к острову, без тепла лошадиной спины, упруго ходящей под ладонями, и без высокого отцовского дома с белыми стенами.
Белый конь на зеленых холмах был у них на королевском гербе. В десять лет, когда отец, ввязавшийся в большую войну, сгинул на враждебной земле материка, Исли унаследовал этот герб вместе с серебряной короной Вестфьорда, но до полнолетия только учился сражаться и управлять под началом отцовских братьев. Он родился в большой и шумной семье: у него были родные и сводные братья и сестры, дяди и тети, внучатые племянники и племянницы – потому что в Вестфьорде считалось, что чем больше в семье детей, тем она крепче, и по островам архипелага ходила шутка: эти земли переполнены настолько, что, когда чихает очередной народившийся младенец, его прадед рискует свалиться в океан с края земли.
Прошло еще десять лет – и шутить стало некому: на южной оконечности архипелага проснулся спящий вулкан. Говорили, когда он извергался, море светилось, а после из туч целый месяц сыпался серый пепел. Поднявшаяся до неба волна просто смыла Вестфьорд в океан. Из двадцати островов шестнадцать в одночасье ушли под воду. Море забрало и мать, и стариков, и младенцев, и воинов, и белых лошадей.
Исли не видел этого, только слышал рассказы – должно быть, поэтому сохранил и часть войска, и рассудок. Боги решили так, что он тогда был в походе. Ушел с кораблями закреплять морские границы – проучить узкоглазых пиратов, нападавших на восточный Вестфьорд.
Вернувшись, его воины не нашли своей земли.
Их тоже тогда пошвыряло по волнам: Великое извержение бурным эхом отдалось по всем морям. А дома их ждала жалкая кучка выживших, укрывающихся в хижинах из всплывших обломков.
На четырех островах жить стало горько и чертовски тяжело. Что-то сместилось в мире – после Великого извержения снег иногда шел даже летом. Косяки рыб обходили отравленную пеплом воду, волны в океане стали выше, а ветра холоднее.
Это был самый черный год за всю жизнь Исли, и он резонно полагал, что хуже не будет никогда. Люди проклинали богов, проклинали море, проклинали Исли, требовали кровавого жертвоприношения или безумного подвига. Известно: благополучие рода во многом зависит от королей. Как они чтут заветы предков, честно ли правят, достойно ли отражают врагов и служат богам. Король, при котором боги допускают такое – моржовый хрен, а не король.
Исли, помогавший уцелевшим пережить зиму, не чураясь никакой работы, как простой вождь древних времен – строил вместе со всеми, рыбачил, охотился, смолил корабли и солил рыбу, – слушал не утихающий стон и роптания и думал, что людям нужна надежда.
И еще земля под ногами, которая не уйдет под воду.
Или кровавая месть.
Или все это вместе.
Тогда пришло время вспомнить о предавшем его отца короле.
*
О короле из болотного края, делавшем предложение принцессе Вестфьорда, Исли слышал с самого детства. В белом замке об этом сватовстве было принято слагать насмешливые и непристойные песни. Пожалуй, единственным человеком, который всегда слушал их без улыбки, был отец.
Однажды, когда они вдвоем бродили по обрыву, куда отец водил его фехтовать среди камней, птичьих гнезд и колючек чертополоха, Исли спросил про болотного короля: как там было по правде? Отец сел на нагретый солнцем камень и похлопал рядом с собой. «Понимаешь, жеребчик, – так он называл Исли, когда они были одни. – Есть такие люди, от которых лучше держаться подальше. Черт их знает, чем они обладают – колдовством, дурной волей или сладким языком – но они подчиняют себе других людей, и это жутко. Говорят, в болотных землях есть черный камень, который притягивает железо. Маленький камень – мелкую ерунду, вроде иголок или гвоздей. А большой, да еще и выточенный в форме подковы, может приморозить к себе меч или топор. Так вот, молодой король Норфлара – как тот камень, но для людей». – «Почему же к нему не притянулась моя тетка Ингрид?» – с замиранием сердца спросил маленький Исли. – «Потому, жеребенок, что мы сделаны из другого теста, – усмехаясь, сказал отец. – Из белого мелового камня Вестфьорда, из лошадиных шкур и дельфиньих костей. И на нас его темная воля не действует».
…жаль, что через полгода отец ушел в затяжной военный поход, да и сгинул там, обманутый королем Черного замка. Исли потом ходил за дядьями как привязанный, дергал за рукава, требовал войны и мести, обижался, что никто не слушает его, десятилетнего короля-сопляка. Дядьки отмахивались: всем известно, что в северном болотном краю бесполезно вести войну. Черный замок в сердце королевства недосягаем. И король с паучьим взглядом просидел на своем престоле безнаказанно еще целых двадцать лет.
В тридцать один год, устав перебиваться морским разбоем, слушать проклятия и мольбы, зваться «королем без королевства», Исли решил, что, пожалуй, настало время протянуть руку за холодными землями Норфлара и их короной. За двадцать лет долг короля-паука перед ним только возрос.
Он долго вел своих озлобленных воинов сквозь болотные земли. Спал на черных скалах, пил разогретый в котелке снег. Выведывал, строил планы, искал дороги, ждал подходящего случая.
Теперь его зеленое знамя плескалось над замком вместо флага с химерой, а в самой высокой башне сидел взаперти кровный наследник поверженного короля – и Исли никак не мог решить, как с ним поступить, по уму или по совести.
*
В тронном зале тихо шуршали полотнища – здесь тоже снимали со стен «химер».
Исли сидел на троне, задумчиво покачивая ногой, и читал доставленные прошения. Прошло уже три дня после того, как он объявил себя властелином Норфлара и хозяином Черного замка. На эти три дня замок и город погрузились в хаос. С людей будто спала пелена многолетнего подчинения владыке, оставив их в страхе и тоске. Слуги бродили, как пьяные, глупо улыбаясь, кто-то на кухне день и ночь выл, оплакивая пропавших детей, а еще внезапно повесился замковый священник, признавшись перед смертью, что виновен в покрывании королевских грехов. В разборках «кто прав, кто виноват» случились несколько драк. Напротив ворот стоял пекарь с забинтованными руками и ныл, что требует королевской милости. Принесли вести о беспорядках на рудниках и пожаре в городской кузнице.
Солдаты Исли нервничали, глядя на обезумевших норфларцев. После резни королевской стражи он запретил убивать кого-либо еще и не разрешил насиловать женщин, а всех, заподозренных в сочувствии прежнему королю, распорядился отправлять в темницу.
Ему, в конце концов, нужно было теперь всеми этими несчастными править.
За Исли в молчании следили Антейн, Финиан и Хебер – воины, соратники и почти побратимы. Все родом с его острова, все «безземельные», потерявшие жен, матерей и сыновей. С проклятого похода в пиратские воды они всегда были рядом. Хмурые, преданные, нелюдимые, всегда готовые подставить плечо, прошедшие с ним пучину, пески и холодные болота Норфлара. Они стояли бок о бок с ним на балконе Черного замка, когда Исли показывал собравшимся под стенами горожанам изуродованные трупы, найденные в подземельях, и громогласно рассказывал, каким чудовищем был прежний король. Крика, плача и ужаса внизу было – не передать.
Теперь они не понимали, что удерживает его от решения.
– Шпионы доносят, что южные лорды собирают своих людей, – озабоченно гудел Финиан. – Хотят отбить замок под видом спасения наследника…
– Плевать им всем на наследника, – сказал Антейн. – Все хотят примерить свои задницы на трон. Теперь, когда короля-кровопийцы нет, каждый болотный говнюк решит, что и он достоин короны…
– А скоро подтянутся и протесты от других королевств, – кивнул Хебер. – Как это так, Вестфьорд захватил Черный замок! Для всех мы еще долго будем пришлыми захватчиками.
– Пока наследник живет и здравствует, так совершенно точно, – Финиан хмурил брови. – Ваше величество… только прикажите.
Исли махнул им, чтобы не мешали думать.
Соратники не ошибались: живой Ригальдо был неудобен. Он мог послужить ядром каких угодно заговоров – как же, наследник, – плевать, что отец был безумным убийцей, давайте-ка возведем истинную кровь на престол. Хебер склонял Исли к тому, чтобы решить вопрос тихо и быстро, Антейн настаивал на публичной казни, особенно если удастся доказать, что сын был замешан в преступлениях отца, ведь у хорошего дознавателя в пыточной доказать можно что угодно.