Девственная первозданная природа, живая и чистая, благословенная земля! Волшебный край, сокрытый от людского глаза бесконечной стеной плотногонепроглядного тумана, страна сказок и легенд, окутанная сонмом невообразимых загадок и бесконечных чудес. Здесь, среди сотен холмов, окаймленных вековечным лесом, чьи древа и озера, казалось, впитали в себя все тайны мира, нашли свое пристанище духисамой природы, дети земли, неба и воды. Их дом, бескрайний и незыблемый, пребывал вне мира людей, витая словно в другом непознанном измерении, оставаясь все же при этом незримым соседом человека.
Лорелея, дивный цветок выросший на берегу кристального лазурного озера и впитавший его силу, его соки, его мощь, юная и безмятежная дочь этого чудного, божественного края, беззаботно танцевала под стрекот кузнечиков и стрекоз, шепот ветра и трели птиц. Среди россыпи звезд в лунном сиянии легко и изящно, она кружиласьвместе с сестрами, радостно смеясь, и под их ногами раскрывали свои бархатистыелепестки белоснежные цветы. Их легкие, серебристые сверкающие одежды порхали словно крылья бабочек. Повинуясь единому пронзающему все в округе живому, трепещущему потоку, нежная нимфа, как и все ее собратья, жила в созвучии с природой, вдыхая ее энергию, что звеня, струилась по жилам.
Лорелея никогда не встречала людей, что в былые времена с почтением и содроганием шептались о том, как бы не прогневать волшебный народец, дабы не навлечь на себя беды и проклятия. Век человека был короток, юность недолговечна, а духи природы бесконечно прекрасные, неувядающие, словно незнающие бед и горя, вызывали и благоговение, и зависть, и страх. Да и не было в так величаемом людьми «мире под холмами» места человеку. Лишь своей красотой, умениями или мудростью могли заслужить честь приблизиться к непостижимому и дивному бытию сказочного народа.
Певучий серебряный голос обволакивал, унося с собой вслед за повествованием, рисуя красочные картины далекого прошлого, загадочного и невообразимого. Все так же сидя на теплой древесной коре, словно зачарованная, Келли наблюдала, затаив дыхание, за легким изящным танцем гибких прекрасных сказочных существ. Мелодия самой природы, лившаяся отовсюду, прекрасная, невообразимая и такая знакомая и родная, влекла и манила присоединиться к чарующим грациозным па.
Серебристые волосы Лорелеи переливались блеском в лунном свете, то взлетая, то опадая на плечи легким облаком. Изо дня в день беззаботным мотыльком маленькая озерная дева порхала среди шелковистых трав и нежных цветов, отдыхала под сенью раскидистых изумрудных крон, пока однажды, ведомая любопытством, не вышла к границам своего мира, привлеченная странной какофонией необычных звуков. Пребывая внутри стены тумана, сокрытая от посторонних глаз, Лорелея с удивлением обнаружилана горизонте далекое серое людское поселение, а перед ним выжженное мертвое поле, что, казалось, взывало к духу природы, моля о помощи, о крупице жизни.
— Прости! – прошептала юная фея – Моих сил не достаточно для того, чтобыпомочь тебе! Подожди немного, придет время, и ты вновь расцветешь пышным изумрудным ковром с яркими вкрапленьями цветов.
Лорелея с нежностью, любовью и сожалением глядела на больную, измотанную землю, искренне желая ей вновь наполниться жизнью. Сверкающие словно звезды в ночном небе глаза цвета топаза наполнились слезами, готовыми сорваться с густых ресниц. Юная дева смахнула соленую влагу нежной узкой рукой, и одна из прозрачных капель упала на черную пустую землю, наполнив живительной силой горстку пепла и невольно подарив жизнь робкому зеленому ростку, что с упорством пробивался к свету.
Природа полна чудес, что порой незримы и незаметны людям, погруженным в суету своих несущихся галопом дней. И хрупкая, нежная жизнь, непреклонно тянущаяся ввысь, завораживала. Келли, затаив дыхание и боясь шелохнуться, дабы не спугнуть видение, глядела широко распахнутыми изумрудами глаз на творящееся волшебное таинство.
Резкий противный звук завывающей флейты прервал упоение, заставив вздрогнутьодновременно и Лорелею, и невольную маленькую наблюдательницу событий давно ушедших времен. Неказистый молодой парень в грубой серой робе, примостившись на небольшом валуне, старательно и упрямо извлекал визгливые звуки, терзаямногострадальный деревянный инструмент. Рядом , прыгая и весело хохоча, кружиласьмолодая светловолосая красавица, лукаво поблёскивая светлыми, холодными, как пасмурное зимнее небо, глазами.
Лорелея, охваченная испугом и восторгом одновременно, стояла на границе двух миров невидимым призраком, и два драгоценных топаза в обрамлении густых ресниц неотрывно следили за чудными незнакомцами. Юная беспечная нимфа, впервые повстречавшая диковинных существ, напрочь забыла заветы своего народа, наставления старших и предостережения сестер, слишком пугливых для того, чтобы приблизиться к стене тумана.
Люди… Почему же духи природы избегают или опасаются их? Ведь ранее все было наоборот, когда все поменялось? Что произошло? Эта смеющаяся пара совсем не выглядела угрожающей. В чем-то схожие с собратьями Лорелеи, но все же такиеразличные… Люди… Они казались крупнее, грубее и массивнее детей волшебных земель. Поток бесконечной энергии, пронзающей все живое, дарующий силу и гармонию с окружающим миром, ощущался в этих двоих слабо. Он кружился вокруг юноши и девушки, стелился, омывал, но они словно не чувствовали и не принимали это течение силы и жизни.
Молодой мужчина с круглым одутловатым невыразительным лицом, курносый и неказистый, смешно и натужно надувал щеки, стараясь поразить свою подругу игрой на флейте. Он не отличался особой привлекательностью, но его светящиеся любовью глаза, неотрывно наблюдающие за предметом своего обожания, были невероятно выразительными и притягательными. Девушка же, наверное, слыла первой красавицей в своем поселении. Стройная, пышногрудая, крутобедрая, с длинными сильными ногами, юная кокетка, хитро улыбаясь, напевала незатейливую песенку. Экзотическая красота человеческой девушки показалась Лорелее необычной и загадочной, а заразительный смех невольно наполнял весельем, вызывая улыбку на устах.
— Мэриен, нам не стоит здесь находиться! – отложив, наконец, флейту, мягко произнес незадачливый кавалер – Старый епископ разозлится, если узнает! Да и твой отец…
— Прикажет выпороть тебя? Ха-ха-ха! – красотка вновь заливисто рассмеялась во весь голос.
— Места здесь нехорошие. Ты же знаешь?
— И кто так сказал? Церковники?
— Мэриен! Отец Грегори рассказывал, что здесь в тумане обитают демоны.
— Хм, но ты же защитишь меня от них? – красотка повела округлым плечом, обводя взглядом находящуюся поодаль стену густого молочного тумана, скрывавшего, по словам обывателей, волшебную страну таинственного незримого народа, обладающего небывалыми магическими силами.
— Ну, святой отец научил меня кое-чему… — парень, горделиво расправив плечи, приосанился.
— Тогда мне нечего боятся! – воскликнула кокетка и, сорвавшись с места, бросилась к клубящемуся белесому мареву.
— Мэриен!!! – ее спутник кинулся за подругой.
Светловолосая красавица остановилась у молодого только что проросшего ростка, что таил в своих маленьких нежных листьях крохотный белый бутон. Наклонившись, девушка провела по травинке мягкой рукой и резко вырвала юную поросль с корнем.
— Смотри, какая красота! — она протянула цветок подоспевшему запыхавшемуся юноше.
А Лорелея замерла, сокрытая молочной пеленой тумана. Люди, пребывавшие на другой стороне, не могли ни увидеть ее, ни ощутить, но они находились так близко, что стоило протянуть руку и… И в этот момент та, что носила имя Мэриен, подняла взор. И стальные холодные глаза, казалось, встретились с яркими топазовыми. Озерная фея, испуганно вздохнув, вмиг очутилась подле своего родного озера, села на корягу у берега, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. Водная гладь все так же неподвижно сверкала кристальным блеском.
Белоснежная пелена покрывалом стелилась по всей округе, сверкающая, искрящаяся, переливающаяся чистым блеском. Серый, унылый мрак исчез, испарился, словно испугавшись зимнего, ярко светящегося в солнечных лучах снега, несущего с собой очищение… очищение от былого гнета, страха и безысходности. Странно, самое морозное и темное время года принесло обитателям этих дремучих мест свободу и надежду на лучшее.
Мрачный пансион, теперь уже не казавшийся таким призрачным и жутким, преобразился, наполнившись уютом и теплом, превратившись в сказочный замок для безродных сирот, чья жизнь входила в новое русло независимости и раздолья. Зимнее яркое солнце будто развеяло серые тучи, вечное мертвое безмолвие сменилось радостным детским смехом, тусклое безотрадное существование наполнилось яркими безудержными красками.
Дети, предоставленные сами себе, на удивление быстро приспособились кнеожиданной вольной жизни, распределив обязанности соразмерно навыкам и способностям. Каждый занимался своим делом: готовка, уборка, стирка, рубка дров и прочее, прочее, — работы хватало. Теперь любой труд перестал слыть отягощающей повинностью, принося удовлетворение, давая ощущение какой-то собственной важности, нужности, уникальности. А в свободное время вся орава играла в снежки, прятки, салочки, оглашая округу счастливыми выкриками и беззаботным заразительным смехом. Это было волшебное время, время чудес, сказок и веселья для всех. Для всех, кроме Келли.
Зима обернулась для девочки лишь передышкой, приправленной пушистым и сверкающим на солнце белым незапятнанным снегом и свежей морозной стужей. Дар времени для подготовки к тому, что придет тот, кто уничтожит эти высокие туманные стены, защищающие уютный и тихий мир беззаботного детства. Келли знала, чувствовала это в молчании ее безымянного спутника, что парой слов обмолвился об испытании. Все чаще ее сотканный из тени друг уводил ее через стену беспроглядного клубящегося тумана к древу, что невообразимым гигантом высилось на месте того самого, жуткого круглого помещения, где творили свои кровавые обряды наводящие ужас серые ведьмы.
Огромный исполин выплывал из белесого марева, стремясь ввысь, и своей раскидистой необъятной вечно-зеленой кроной закрывал половину небосвода. Выросшеесловно по мановению руки, из неоткуда, небывалого размера дерево не вызывало недоумения и вопросов у воспитанников призрачного пансиона. Каждый свято верил, что оно стояло здесь испокон веков, незыблемое и вечное, как время.
Древесный массивный ствол и толстенные выплывающие из земли узловатыекорни дышали теплом вопреки зимним морозам, создавая словно другой нереальный мир вокруг, где царило нескончаемое ласковое лето. Даже воздух здесь был совершенно другим – сладким и чистым, наполняющим лёгкие свежестью и ароматом юной весенней листвы, а легкий ветерок изредка доносил переливы до боли знакомой мелодии.
Келли подолгу безмолвно сидела на мощных выступающих древесных корнях, вглядываясь в беспросветную белесую мглу, завораживающую своими плавными движениями. Позади девочки неизменно и совершенно беззвучно мрачной недвижимой тенью стоял ее извечный спутник. Это все казалось сном наяву, видение из другого сказочного мира, частичка которого странным образом возникла здесь, посреди туманного марева.
В голове проносились воспоминания, яркие и красочные, живые, но не ее, не Келли, и в то же время девочка ощущала, что все эти события, вплывающие в памяти происходили с ней когда-то очень давно, словно в другой, волшебной и нереальной жизни. Видения были обрывочными и никак не желали выстраиваться в общую картину, но из них Келли черпала знания и умения, давно забытые и утраченные, и в то же время такие невообразимые, нереальные и фантастические.
Так в один из дней во время молчаливого созерцания к девочке, словно отделившись от гигантского древесного ствола, плавно подлетел сгусток золотистого света, и застыв в метре от нее, материализовался в … богиню? Невероятной красоты молодая женщина парила над землей. Даже мать Келли, которую сравнивали с небесным ангелом, показалась бы лишь посредственной простушкой по сравнению с этим неземнымсовершенством.
Прекрасная незнакомка, словно одаривающая взглядом полным любви и нежностивсе в округе, казалось, протягивала к девочке руки, желая обнять. Келли ощущаланеимоверное желание бросится в эти теплые и родные объятия и, забыв обо всем на свете, растаять в них. И в это время ласковый, бархатный, мелодичный голос с грустью и тоской начал свое повествование.
— Дитя мое! Прекрасное дитя! Я расскажу тебе историю, что поросла мхом, став лишь преданием. О нашем народе, что люди со страхом и содроганием прозвали волшебным! О коварстве и предательстве! О древних кровавых обрядах, что творил человек на заре времен.
— Однажды юная прекрасная дева забрела в земли, что когда-то были нашимродным домом. В то время людское племя жило тяжело, любая хворь, любой каприз природы страшил их, грозя погибелью. Но находились смелые, что забредали в наши лесав надежде получить знания и помощь. Не каждый был достоин, но те, кому повезло быть избранным, слыли очень уважаемыми и почитаемыми знахарями и целителями среди жителей своих поселений.
Келли слушала затаив дыхание, слова, произнесенные волшебным, нежным мелодичным голосом, слова, что сплетались в картинки, рисуя события давно минувших дней. Рассказ оживал, даруя возможность будто присутствовать и наблюдать за происходящим.
— Одна из моих дочерей, юная и слишком доверчивая, поразилась красоте забредшей в наши края человеческой девы, ибо красотой той ничем не уступала красотедетей нашего народа. Но людской век недолог, молодость и красота мимолётны, лишь алчность в душах некоторых бездонна! Моя наивная девочка, добрая и сострадательная ко всему живому, сдружилась с чужачкой, столь обаятельной и прекрасной, не заметив за блестящей оболочкой гнилое нутро! Так началась история падения нашего и без тогонемногочисленного племени и рождения чудовища, питающегося чистыми, светлымидушами!
И свет и тьма смешались в одночасье.
Никто не знал, где грань добра и зла.
Там, где одни узрели ангельскую святость,
Другим лишь виделась дьявольская тьма.
Беспросветный мрак… Абсолютная темень… Теплая и обволакивающая, словно пуховое одеяло, она совсем не пугала, а, наоборот, словно защищала, даруя покой и умиротворение. Дивная ангельская песнь все также звучала сотнями чистых детских голосов, лилась отовсюду, из всех уголков мягкой, сказочной темноты. Ни боли , ни страха, ни забот, ни желаний – все растаяло в бесконечном черном тумане.
Келли ощущала безумную легкость, неимоверную воздушность и, казалось, безграничную свободу. Ее бренное тело словно растворилось в волшебной небесной мелодии, вторя чарующему хору. Девочка пела бесподобную песнь, и в то же время, словно сама превратилась в звучание, в переливчатый и всепроникающий звук льющейся музыки, божественной и бесподобной, трогающей до самых глубин души.
Музыка – это магия! Волшебство, излучаемое вселенной и даруемое всем ее обитателям. И в этот момент Келли тоже стала частью этого волшебства, сроднившись с абсолютным бескрайним миром.
Небольшой сияющий шар, тот самый, что растворился в ее груди, появился словно из ниоткуда, переливаясь голубоватыми искорками в холодном белом свечении. Он не рассеивал окутавшую все вокруг тьму, удерживая свет лишь внутри себя.
— Келли! Келли! – звонкий и чистый детский смешливый голосок донесся из искрящейся сферы. – Просыпайся! Пора! Надо идти! Спускайся вниз!
С трудом, через силу, Келли разлепила тяжелые, словно налитые свинцом, веки. Она и прочие воспитанники злополучного пансиона, взъерошенными птенцами прижавшись друг к другу, сидели на выступающих корнях исполинского дерева. Необъятный ствол этого сказочного гиганта возвышался скалой над детьми, уходя ввысь за облака, целиком скрывающие крону. Вокруг непроглядной стеной стоял плотный клубящийся туман.
Ошеломленные сонмом произошедших с ними будоражащих, странных событий, воспитанники, казалось, уже исчерпали свои силы, ничему не дивясь, не задавая вопросов. Они так и сидели, почти не двигаясь, лишь неспешно озираясь по сторонам. Но везде, куда бы не падал их взгляд, густой туман живой завесой дрожал, перекатываясь и клубясь.
Он появился бесшумно и неожиданно. Только что вокруг все было абсолютно белым, и вмиг из ниоткуда возникла черная фигура в рогатой костяной маске. Высокий темный силуэт стоял перед детьми, протягивая руку, невидимый для всех, кроме одной. Келли неспешно поднялась и, балансируя на утопающих в тумане корнях массивного древа, подошла к своему давнему другу. Детская белая узенькая ладошка плавно легла в широкую черную ладонь, в доверчивых девичьих изумрудах глаз светились радость и надежда.
— Ты пришел?! – улыбаясь, воскликнула воодушевленная воспитанница.
— Следуйте за мной! – глубокий, всепроникающий голос обволакивал, проникая в самые глубины разума и души.
Волосы девочки, некогда покрытые серым чепцом, ныне утерянным в череде событий, растрепались, вороньими перьями торча во все стороны. В обрамлении этого черного взъерошенного безобразия узкое детское личико поражало фарфоровой бледностью. Келли свободной рукой махнула своим товарищам, призывая следовать за ней. Так, взявшись за руки, воспитанники кошмарного пансиона вереницей двинулись друг за другом через вязкий непроницаемый туман.
Путешествие сквозь облачное марево оказалось недолгим, и вскоре под ногами захрустел ноябрьский снежок, а тяжелые серые стены мрачного альма—матер нависли над головами огромной тенью в предрассветных сумерках. И все же это место уже не казалось таким уж жутким и неприглядным, что-то изменилось, как будто стало легче дышать, словно в эти призрачные безмолвные места вливалась жизнь.
— Что нам теперь делать? – нарушил тишину тоненький мальчишечий голосок.
Келли, развернувшись к своему загадочному другу, вгляделась в темные провалы глазниц костяной маски. Безмолвный спутник, все также придерживая свою подопечнуюза тоненькую детскую ручку, не издал ни звука, но все же слова, произносимые все тем же пронзительным голосом, возникали в сознании девочки.
Зима уже вступала в свои права, и их маленькой стае предстояло ее пережить самостоятельно. За толстыми стенами мрачного пансиона находилось все необходимое для этого. Сами же воспитанники, как никто другой знали как позаботиться о себе и выжить.
— Мы теперь сами себе хозяева! – воскликнула Келли, обращаясь к своим сотоварищам. – Нам, главное, продержаться до весны! А когда растает снег, мы выберемся из этого леса!
Таково было мысленное послание – «дождаться, когда растают снега, и первая зелень пробьет себе путь!». Некогда враждебный и жуткий пансион стал теперь их убежищем на время холодов, крепостью, окруженной плотным туманом, словно высокойглухой стеной. Дом для потерянных сирот, обретших свободу, но все еще не понимающих, что же их ждет впереди.
Полусонные и измождённые чередой необъяснимых событий, воспитанники, еле передвигая ноги, направились ко входу в серое, покрытое мхом, мрачное зданиенамереваясь умыться, переодеться и выспаться. Келли, глядя на медленно удаляющихся детей, что по очереди скрывались за массивными деревянными дверьми, так и не тронулась с места. Рука об руку они стояли в предрассветной мгле – тоненькая, хрупкая девочка и огромное пугающее темное существо.
— Ты останешься? – детский голосок был полон надежды.
— Нет. – все тот же всепроникающий гулкий голос, звучащий отовсюду.
— Но ты вернешься?
— Да. Я буду присматривать за тобой.
— А весной? Весной я смогу вернуться домой? – детский доверчивый взгляд зеленых глаз коснулся костяной маски.
— Весна – время возрождения! Испытание ждет! – с этими словами мрачный темный спутник обнял девочку, окутав своим мраком.
А когда клубящаяся тьма рассеялась, Келли обнаружила себя в ее комнате, где на узенькой кровати лежала раскрытая, недочитанная ею книга. Усталость и сонливость мгновенно нахлынули гигантской волной, будто сбивая с ног. Пообещав себе подумать обо всем завтра, девочка, сняв верхнюю одежду, очутилась в объятьях морфея, лишь только ее голова коснулась подушки.
Снаружи вдоль ограды окружающей территорию пансиона все также стояла плотная завеса клубящегося белого тумана. Мягкий пушистый снег, словно являющийся продолжением этого марева, искрился в лучах восходящего солнца. Начинался новый день.
Неужели этот вопль рвется из моих легких? – мгновенно промелькнула мысль и сразу погасла среди сотен других. Что происходит? Неужто все взаправду? Как это возможно? Сны и реальность – все смешалось здесь и утопало леденящем вое множества детских душ, устремивших свои взоры ввысь. Там, наверху, окутанная тьмой Келли, судорожно вцепившись в край неровной дыры в полу, кричала, застыв от ужаса, словно каменная статуя.
Черными тенями в свете желтых огней носились жуткие фурии, расталкивая медленно приходящих в себя, словно после глубокого забытья, детей. А после ведьмы-гарпии растворились в воющей призрачной массе, будто исчезли вмиг, не оставив и следа. Дыхание сбилось, и сердце, беспокойной птицей бьющееся в реберной клетке, казалось, вот-вот вырвется из груди. Келли судорожно глотала воздух, сил кричать уже не было, голос будто пропал, лишь изредка, вместе с выходящим из легких выдохом, вырывались тихие хрипы.
Время, до сей поры тянувшееся со скоростью улитки, порой и вовсе замирая, вмиг сжалось до размеров игольного ушка. Все происходило настолько стремительно, что девочка не успевала осмысливать происходящее. Крепкие руки, будто сотканные из обретшей плоть тени, придерживающие маленькую воспитанницу, крепко обхватили ее, приподняв вверх. Келли даже не успела испугаться, как, ухнув вниз вместе со своим загадочным другом, очутилась на том самом чудовищном каменном алтаре, где чуть не свершилось мерзкое действо.
Все взгляды, растерянные, испуганные, обескураженные, были обращены к ней, стоявшей будто на трибуне в сопровождении молчаливой черной фигуры.
— Где… мы? – наконец прозвучал вопрос, что застыл в глазах каждого воспитанника. Голос озирающейся по сторонам, испуганной жертвы прерванного обрядазвучал глухо и с надломом. – Как… как мы здесь… очутились?
Тихое потрескивание освещающих зал огоньков и вой ветра где-то над головой нарушил лишь тихий шелест сотен голосов, знающих ответ, но кроме Келли никто не расслышал этого могильного шепота застывших детских душ.
— Это темница! – загробным шуршанием звучал мертвенный плач.
— Вечный холод! Нескончаемая боль! Бесконечное страдание!
— Заперты здесь! Выпустите нас!
— Пожалуйста! Мы хотим уйти. Хотим покоя!
Пробирающий до мозга костей ледяной шепот доносился, казалось, отовсюду. Призраки стояли неподвижно, широко раскрывая свои прозрачные рты, а горстка живых воспитанников сбилась в кучку, дрожа и прижимаясь друг к другу. Келли хотела было поинтересоваться у полчища душ, знают ли они, как найти выход из этого странного, устрашающего, пропахшего кровью и отчаяньем места, как снова, подхватив ее, словно пушинку, темная фигура в костяной маске поставила девочку рядом с мерзким алтарем, исчерченным кроваво-красными символами.
Багровые знаки, что были так схожи с теми, которые заставляла вырисовывать суровая миссис Макмарен, были вырезаны… о, боже… на костях… То, что издалекавиделось куском камня, на деле оказалось бессчётным количеством костей, плотно слепленных друг с другом и тщательно отполированных. Кто-то придал этой груде форму, какой-то безумный мастер старательно шлифовал поверхности, теперь уже изрядноистершиеся от времени.
Мрачный спутник ошеломленной происходящим девочки, мягко взяв ее за плечи, подвел к изголовью алтаря, где с единственной стороны, не исчерченной символами, костяным узором было выложено древо с широкой раскидистой кроной и расходящимися в стороны корнями. В массивном стволе было высечено круглое отверстие, небольшое, с половинку ноготка.
Темная рука таинственного безмолвного существа взметнулась, схватив Келли за правое запястье и развернув ладонью к себе. Его пальцы… всегда ли были увенчаны когтями, острыми, словно бритва? Не успев осмыслить и даже испугаться, девочка почувствовала как один из этих клиновидных, будто заточенных как лезвие, ногтей впивается в ее плоть. Но боли не возникло, ощущения будто притупились. Может это действительно затянувшееся безумное сновидение?
Келли во все глаза смотрела, как на ее ладони кроваво красным отчетливо проступает вырезанный ровный круг с крестом внутри. Зачем? Что это? Почему он это сделал? Множество вопросов крутилось в маленькой детской голове, но ни один из них не успел выпорхнуть наружу. Сотканный из тьмы человек прислонил только что нарисованный им символ к отверстию в стволе костяного древа, крепко сжав детскую кисть.
Поначалу ничего не происходило. Все звуки будто увязли во внезапно воцарившейся звенящей тишине, время снова замерло, обездвижив все вокруг. Дажеигривые пламенные искорки свечей, казалось, утратили свою яркость. Сколько длилосьэто застывшие безмолвие? Вечность? Миг?
Келли почувствовала под рукой слабую вибрацию, исходящую от рельефной костяной поверхности. Алтарь словно оживал, неуловимо подрагивая, и эта дрожь нарастала, перекинувшись на пол и стены. Черная когтистая рука все также крепко удерживала маленькую бледную ладошку. Пожелтевшая от времени, но казавшаяся цельной и нерушимой, костяная глыба покрывалась еле заметными тонкими трещинами, будто начерченными тонким пером. Дрожь нарастала.
Призрачные дети запели песню, нежную и протяжную, настолько прекрасную, что слеза непроизвольно покатилась по бледной щеке, и голос девочки присоединился к хору, слова и мелодия, доселе неизвестные, всплывали в голове. Целиком и полностью отдавшись этой чарующей, завораживающей музыке, Келли не заметила, как словно из ниоткуда появились четыре безобразные ведьмы с всклокоченными седыми волосами и глазами, полными страха и ненависти. Их темно-серые одеяния развивались, как при стильном ветре, костлявые руки с узловатыми пальцами тянулись вперед. Каждый шаг, казалось, давался жутким гарпиям все тяжелей.
— Что ты натворила? – шипели и каркали четыре скрежещущих голоса. – Она все испортила? Нужно сразу было принести ее в жертву!!! Сотни лет! Все пошло прахом! Надо схватить! Надо убить! Жертва должна быть принесена!
Души пели все громче, заглушая воронье карканье старых мегер, воспитанникипансиона так и сидели на полу прижимаясь друг к другу все сильней, странная, исходящая ото всюду вибрация все усиливалась. Алтарь треснул окончательно, изливая лучи абсолютно белого света, чей источник, освобожденный из костяной тюрьмы, поглощал своим сиянием все в округе.
Мерзкие гарпии, не успев скрыться от безудержного сияния, стали таять на глазах, рассыпаясь в прах. В последние свои мгновенья злобные старухи сыпали проклятиями, обвиняя всех и вся, но их жалкие потуги уже не могли никого задеть или испугать. Призрачные дети с счастливыми улыбками на полупрозрачных лицах, потянувшись к свечению, словно сливались с ним, шепча слова благодарности на прощание. Волшебная песнь продолжала звучать.
И лишь тогда, когда последняя неприкаянная душа завершила свой долгий путь,безмолвная рослая тень в костяной маске разжала тиски, выпустив на волю маленькую детскую ручку. От алтаря не осталось и следа, только бесформенная груда старых костей служила напоминанием о рукотворном святилище безумства. Сияние, все еще исходящее из под обломков, уже не ослепляло, лишь заполняя помещение теплым мягким светом.
Мрачный спутник маленькой воспитанницы, бесшумно, без лишней суеты, опустил свою руку в груду костей и извлек оттуда аккуратно, словно хрупкое сокровище, источник этого магического свечения. Небольшой, размером с кулак полупрозрачный, сотканный из света шар, воспарил над черной рукой, и с молниеносной скоростью устремился к растерянной Келли, войдя в ее плоть чуть выше взволнованно трепещущего сердца. Вновь наступила темнота.
Слетевший было с губ крик утонул в густой вязкой тьме, будто поглощающей все вокруг без остатка. У дрожащей маленькой воспитанницы ноги от страха стали какими-то ватными, лишая опоры и без того слабое тело, готовое провалиться в обморочное состояние. Беспросветный мрак, словно обретший плоть, мягко придержал испуганную девочку, не давая ей упасть.
Келли, казалось, забыв даже, как дышать, устремила свой взгляд в окружающую ее плотную тьму. Силуэт, проступающий из глубин клубящегося мрака, до невозможности знакомый и узнаваемый, отозвался радостным биением внутри и вздохом облегчения, что легким шелестом сорвался с детских губ.
Шесть черных провалов глазниц на гладкой костяной маске смотрели на нее из темноты. Тишина царила вокруг, ни шороха, ни дыхания, словно само время внезапно застыло. Застыла, не веря своим глазам, и Келли, все еще сомневающаяся в реальности происходящих с ней событий.
Он вернулся?! Тот, кто незримой тенью следовал за девочкой, казалось, с самого ее рождения, помогая, утешая и наставляя в трудную минуту, исчезнувший бесследно, будто вечность назад, вернулся?! Заберет ли он ее из этого серого кошмара туда, где веселый маленький народец принимал малышку такой, какая есть, вовлекая в свой безудержный танец, сопровождаемый смехом и пением тысячи переливчатых голосов?
Все так же мягко придерживая девочку за тоненькие плечи, темный силуэт вел воспитанницу вглубь непроглядного мрака. Келли не задавала вопросов, подчиняясь движению, шла вслепую, пока глаза не стали различать в этой абсолютной черноте знакомые силуэты, испуганный маленькие лица, застывшие, словно букашки в янтаре, сотканном из плотной тени.
Рука сама потянулась к жуткому видению, но наткнулась на холодную стену, ставшую тюрьмой для некогда веселых игривых существ, что являлись к крошке Келли в минуты одиночества, дабы окрасить их радужными красками, дружескими забавами и ощущением праздника.
— Что это? – вопрос тихим шелестом слетел с губ растерянной девочки, пораженной увиденным. – Почему? Как это произошло? Зачем? Кто?…
Ответа не последовало, лишь безмолвная тишина и движение в неизвестность среди застывших в испуге взглядов тысячи глаз, обращенных в пустоту. Наверно, это все же невероятный, пугающий сон, навеянный темной холодной ночью, свистящей своими вьюгами и ударяющей вихрем по оконным стеклам. И, возможно, поэтому с каждым шагом нарастал какой-то леденящий душу гул, словно сильный порывистый ветер заунывно тянул свою печальную песнь, скорбя вместе с Келли по ее волшебным друзьям.
Звук нарастал, медленно набирая силу, и вскоре к надрывным завываниям присоединилось тихое жужжание, казалось, кто-то вспугнул рой насекомых, что теперь выражали свое гудящее недовольство. Воздух, казалось, наполнился искрами, вспыхивающими то тут, то там, проходящими по всему телу, покалывая пальцы рук.
Где-то вдалеке забрезжил свет, слабый и тусклый, ориентир, к которому продолжали свое движение две молчаливые фигуры. Келли больше не задавала вопросов, что-то шептало ей в глубине души, что вскоре произойдет что-то невероятное, что даст ей нужные ответы. Это ощущение росло вместе с все сильнее нарастающим гулом и постепенно рассеивающейся тьмой.
Свет шел снизу из странного отверстия в полу, что при ближайшем рассмотрении оказавшегося огромной дырой с рваными краями, открывающей вид на просторное круглое помещение внизу, сплошь облепленное горящими свечами в вычурных настенных канделябрах.
В бледно желтом мареве, разливающемся от обилия маленьких огненных всполохов, было сложно поначалу что-то разглядеть. Но силуэты, постепенно обретающие форму, ужаснули Келли настолько, что, покачнувшись от , она чуть не свалилась в эту дыру. Лишь крепкая рука, сотканная словно из тени, удержала малышку от опасного полета.
Звуки: тихий плач сотни голосов и странное нечеловеческое бормотание, заставляющее кровь стынуть в жилах, — все звучало внизу и наполняло увиденное ужасом. Центр этого жуткого круглого зала занимал каменный, в темных пятнах, алтарь, по четырем сторонам которого, воздев руки кверху и монотонным рокотом произнося что-то невнятное, стояли две старые страшные гарпии и их не менее жуткие дочери, бледные, словно бесплотные призраки. Вокруг этого чудовищного действа прямо на полу сидели воспитанники этого мрачного пансиона. Вялые, сонные, будто в забытьи, они тихо плакали, всхлипывая и вздыхая.
А дальше… Дальше был кошмар… Сотни, тысячи детских душ от мала до велика, неподвижно стояли, казалось, вплотную друг к другу, заполняя все оставшееся пространство. Их белесые, словно невидящие глаза были обращены к алтарю, полупрозрачные лица искажены страданием и болью. Крик ужаса застыл на их перекошенных устах вечной маской.
Мелкая дрожь охватила хрупкое тельце маленькой наблюдательницы, что сверху взирала на происходящее с все более леденящим душу беспокойством. Кошмар затягивался, и девочка с силой ущипнула себя за руку, желая поскорее вырваться из этого пугающего видения. Боль от щипка была реальна и осязаема, но сон и не думал заканчиваться. Безумный театр продолжал свое дикое представление.
Одна из чудовищных гарпий, хрипло, по-вороньи прокаркав что-то, указала когтистым крючковатым пальцем на одного из безропотных сирот, и отвратительные товарки старой карги забормотали с новой силой свои дьявольские заклятия своими хриплыми голосами, сливаясь в жужжащий гул.
Высокая худая девочка, старшая из всех воспитанников пансиона, медленно встала и , покачиваясь и через силу, будто нехотя, еле волоча ноги, двинулась к алтарю. С опущенным на грудь подбородком, и каким-то ватным, обмякшим телом, пошатывающимся из стороны в сторону, она казалась марионеткой в руках невидимого кукольника.
Покорная и беспрекословная сирота добрела до каменного возвышения и, с трудом взобравшись, легла на алтарь, вытянувшись тугой струной. Ее глаза, невидящие, уставившиеся в никуда, казалось, молили о помощи. Старая сгорбленная ведьма, достав невесть откуда необычный, поблескивающий алым, резной длинный нож, занесла руку для удара прямо над грудью ни в чем не повинной жертвы.
В этот момент Келли закричала, истошно и душераздирающе, во всю мощь своих легких, заставляя вздрогнуть и очнуться от жуткого действа не только злобных зверских ведьм, но и детей, что, будто, проснувшись от долгого сна, с ужасом озирались по сторонам. И неподвижные, словно статуи, призраки детей, поняв вверх свои прозрачные лица, устремили свой взор на визжащую девочку.
Ветер выл и свистел среди голых ветвей
Темных как смоль деревьев,
Неся в шуме своем плач и стон сотни душ,
Что застыли навеки в забвеньи.
Что это? Что за леденящие душу звуки, проникающие в глубины сознания, сковывая душу и тело? Маленькая хрупкая фигурка, дрожа от страха и холода, застыла в полной растерянности перед закрытой дверью поросшей мхом часовни. Может это все сон? Одно из тех неприятных призрачных видений, что иногда посещали девочку ночами в этом безмолвном сером месте, сотканном из самых разных кошмаров.
Морозный ветер, пронизывающий до костей, явно был реальным, да и мох, покрытый легким инеем, тоже. Келли провела рукой по заросшей стене, ощутив холодную мягкость растительности, и коснулась незаметной двери, что, казалось, была создана из толстого необработанного древесного ствола. Ни ручки, ни замка, лишь шероховатая неровная поверхность под кончиками замезших пальцев.
Девочка попробовала толкнуть эту странную древесную плиту, но та стояла нерушимым гранитом, надежно скрывая проход в загадочное пристанище. Келли уперлась в дверь плечом, навалившись всем своим весом, как вдруг твердая, жесткая поверхность будто растаяла, став не плотнее воздуха. Маленькая воспитанница полетела сквозь этот столь похожий на дубовую кору заслон, растворившийся в мгновение ока. Приземлившись на твердую поверхность, она так сильно ударилась локтем, что слезы брызнули из глаз. Потирая ушибленное место, девочка поднялась на ноги и вгляделась в окружающую ее темноту, столь плотную, почти материальную. Келли оглянулась, надеясь увидеть проход, через который она сюда попала, с занесенной снегом тропой за ним. Но тьма окружала малышку со всех сторон, никакого намека на дверь, что была здесь минуту назад.
Хоть глаз выколи! Казалось, мраку не было конца и края, но, вскоре, будто маленькими искорками то тут, то там начали тускло высвечиваться причудливые символы, смутно знакомые и в то же время неизвестные. Келли, зачарованная этим дивным, необычайным зрелищем, застыла в крайнем изумлении, всматриваясь в это светопредставление.
Внезапно, как гром среди ясного неба, пришло осознание того, что эти светящиеся знаки подобны тем, что девочка выводила под строгим надзором миссис Макмарен, казалось, давным-давно. Что бы это все значило? Ощущение реальности опять начало покидать маленькую воспитанницу. Ее очень давно перестали посещать такие особенные сновидения, столь яркие и продолжительные, наполненные такими правдоподобными ощущениями.
Келли осторожно и неспешно направилась в сторону символов, что светились ярче остальных. Вытянув руки в поисках опоры, девочка продвигалась с опаской, маленькими аккуратными шажочками в этом безмолвном пространстве, окутанная мраком и пустотой. Искрящиеся светло-голубыми всполохами знаки, казалось, отдалялись, будто убегая и дразня идущее к ним наивное дитя. Но все это было лишь иллюзией! Вскоре руки девочки все же еаикнулись на гладкую и теплую поверхность стены, с мастерски вырезанными на ней символами. Свет, будто, шел из глубины, скрытый отшлифованной, лишенной всяких шероховатостей преградой.
Келли решила направиться вдоль стены в надежде, что эта дорога куда-нибудь ее да приведет. Девочка волновалась и переживала, что-то будоражило ее изнутри, росло в душе. Предвкушение чего-то нового и, возможно, интересного? В этом сером, мрачном до жути пансионе казалось поблекли не только все краски, но и сама жизнь стала бесцветной и однообразной. И это путешествие в темноту неизвесности опьяняло и дразнило, заставляя кровь быстрее бежать по венам и напрочь забыть о страхе и возможных опасностях, подстерегающих впереди.
Пансион превратил своих воспитанников в серых безвольных призраков, безропотно выполняющих чужие приказы. Келли и сама стала одной из таких бесплотных кукол-марионеток, блеклым подобием прежней самой себя. И сейчас, робко ступая во мраке навстречу неведомому, девочка чувствовала себя донельзя живой. Живой, радостной и свободной, как когда-то в родном поместье, проводя время за играми со своими сказочными друзьями, показывающимися только ей и, иногда, маленькому ангелочку Бенджамину. Тоской защемило сердце, воспоминания о доме плавно перетекли в мысли о молчаливой темной фигуре со странной костяной маской с шестью глазницами. Извечной тенью следующий за девочкой, всегда поддерживающий и утешающий, сейчас он стоял перед ее внутренним взором там, в прекрасном мире великого древа, где они виделись последний раз.
Погруженная в свои мысли, Келли брела одна во мраке, чью густую темень не могло осветить сияние причудливых символов, что, словно, парили в невесомости, словно звезды на ночном небосклоне. Девочка могла разглядеть лишь свою узкую ладонь, которой скользила по гладкой поверхности спасительной стены, дабы не сбиться с намеченного пути. Сколько времени пролетело с тех пор, как маленькая воспитанница попала в это место, внезапно свалившись, будто в кроличью нору? На этот вопрос никто бы не смог дать точного ответа. Впрочем, сама Келли даже не задумывалась о таком, пока не начала клевать носом, накопившаяся усталость давала о себе знать, затуманивая разум, с каждым шагом все сильнее пытающийся погрузиться в сладкую дрëму.
Она резко очнулась, приходя в себя, и поначалу не могла понять, где очутилась. Келли сидела на гладком полу, прислонившись спиной к стене, перебирая в памяти события этой ночи. Когда и как девочка так быстро уснула? И, главное, сколько она проспала? Времени здесь, в абсолютной темноте, будто, и не существовало вовсе. Снаружи уже могло наступить утро, и все обитатели пансиона, возможно, уже проснулись, приступив к своим ежедневным обязанностям. Интересно, гарпии уже заметили отсутствие одной из воспитанниц? Ищут ли ее, рыская по всем закоулкам своего серого призрачного обиталища. А если найдут? Найдут ее здесь, насколько суровым будет наказание? Келли зябко поежилась, но решила отбросить мрачные мысли. Будь, что будет! Где-то вдалеке вновь слышались стоны и плач сотен голосов. Возможно, сильный промозглый ветер создавал эти жуткие звуки, кружа морозной вьюгой снаружи.
Встав на ноги, малышка снова продолжила свое путешествие, все так же держась за гладкую, почти невидимую, опору, усыпанную сверкающимися знаками, левой ладонью. Вскоре символы начали потихоньку тускнеть, словно медленно угасая, и впереди маленькую путницу ждала лишь тьма, настолько плотная, что, казалось, ее можно коснуться рукой. Келли чуть замедлила шаг, но все так же твердо продвигалась вперед, пока не уткнулась во что-то теплое и большое. На плечо легла чья-то большая и тяжелая рука, заставив девочку, оторопевшую от страха, испуганно вскрикнуть.
Это серое и унылое место, именуемое пансионом, являло собой не только образец абсолютного безмолвия и звенящей тишины, как и тот почти черный лес, плотной завесой окружающий одиноко стоящее здание, но и дышало какой-то зловещей безысходностью, будто повисшей тяжелой грозовой тучей над головами всех его обитателей. Здесь было темно даже ясным солнечным днем, поэтому весь мир вокруг казался бесцветным, тусклым и угнетающим.
Это безмолвие и безысходность правили здесь бал, диктуя правила для жизни, вяло текущей в этом забытом всеми уголке мира. В этих грязно серых, покрытых мхом стенах не слышался смех и говор маленьких воспитанников, прирученных чередой строгих наказаний к извечному молчанию, послушанию и кротости.
Келли быстро поняла и приспособилась к правилам этой суровой обители, присоединившись к безмолвию, царившему повсюду, слившись с ним, следуя всем правилам, установленным здешними двумя высокими худыми матронами, похожими одна на другую, как две капли воды. Мисс Натали и мисс Хелена Гридинс, обе настолько бледные, почти что белые и пугающие, как призраки. Возможно, они и служили призраками этого жуткого старого особняка, лишь притворяясь учителями пансиона. Но удары розгами, полученные от этих смотрителей порядка были вполне материальными.
Разговоры учеников друг с другом были строго запрещены, «абсолютная тишина — залог успешного усвоения знаний!». Поднимать голову запрещено – «ученик должен быть скромен и почтителен!». Келли так и не запомнила ни одного лица из числа тех детей, что обучались с ней в одной классной комнате. Их было не больше дюжины, и каждый спал в отдельной крохотной каморке, где помещалась лишь одна узкая грубо сколоченная кровать. После занятий ученики трудились до полуночи, не покладая рук: кто-то помогал на кухне, кто с уборкой, кто со стиркой. Каждому выделялось отдельное место работы, иногда настолько выматывающей, что дети падали в постели, не успев раздеться ко сну.
Келли провела в этой колыбели извечного мрака и гулкой тишины, казалось, целую вечность, не получая весточки ни от миссис Макмарен, ни от улыбчивой подружки Норы. Вечно занятая учебой и работой в пансионе, девочка не заметила, как ей исполнилось уже девять. Поздравлений из поместья тоже не приходило, будто про нее все забыли, будто, став ученицей этого мрачного пансиона, девочка растворилась в его постоянном молчании и вечной тени, превратившись в одного из призрачных обитателей этого места.
Несмотря на бесконечное чувство одиночества и ненужности, Келли впитывала как губка все, сказанное преподавателями на занятиях, стараясь прилежно выполнять все задания и поручения. Девочка быстро освоила счет, чтение книг теперь не составляло труда, открыв прилежной ученице целый мир, удивительный и неизведанный, куда она ныряла с головой, взяв какое-нибудь чтиво из здешней скудной библиотеки.
В воскресные дни занятий не было, правда, трудовых обязанностей, конечно, было больше, но к ужину, в основном, уже все были свободны, разбредаясь по своим комнатушкам. Именно в эти вечера Келли с упоением предавалась чтению, забывая обо всем на свете.
В этот поздний октябрьский воскресный вечер девочка вновь погрузилась во взятый пару недель назад первый том трудов Бокля «История цивилизации в Англии». Сложная и непонятная местами вещь, трудная для понимания в ее возрасте, давалась нелегко. Келли так хотелось что-нибудь узнать об истории родной страны, что она схватила книгу с библиотечной полки, не задумываясь, и жалела сейчас, что не предпочла какие-нибудь сказки.
Келли уже клевала носом, дочитывая очередную страницу исторических трудов с уклоном в философию, больше подходящих для взрослой аудитории, чем для ума девятилетней девочки. Из полудремотного состояния незадачливую любительницу литературы вывел странный шум за дверью, будто что-то шлепнулось на пол, и последовавшая за ним приглушенная ругань. Это было очень необычно для наполненного безмолвием царства извечной тишины.
Движимая любопытством девочка, бесшумно приотворила дверь своей каморки и, выглянув во тьму узкого коридора, узрела стайку сонных детей, идущих, словно в трансе, друг за другом. Одетые кое-как, в своих драных пальтишках, стоптанных сапожках, сбитых на бок шапочках, они вяло ступали, еле передвигая ноги. Одна из миссис Гридинс замыкала колонну, неся в руке подсвечник, вторая, видимо, шла впереди, возглавляя этот сонный отряд.
Что-то неправильное было в этом шествии, вызвав в душе маленькой наблюдательницы тревогу, страх и ощущение неотвратимой беды. Наспех одевшись, Келли тихой мышкой скользнула за дверь, направившись вслед за детьми. Стараясь ступать бесшумно и держаться в тени, она неторопливо шла, дрожа от страха и холода.
В абсолютном молчании сонная колонна направилась в темноту холодного октябрьского вечера, пересекая двор, туда, где скрытое темной густой листвой стояло абсолютно круглое здание без окон. Та самая Часовня, о которой с ужасом рассказывала Нора, будто бы много лет назад.
Келли застыла на месте, провожая взглядом проходящих друг за дружкой в узенькую дверцу воспитанников пансиона, и в завывании ветра она слышала плач. Сотни детских голосов рыдали, словно в страхе и скорби, леденящим ужасом сковывая душу и сердце.
Начало осени выдалось пасмурным и серым, но, несмотря на все это на удивление теплым. Наполненный влагой воздух, густой и тяжелый, словно уплотнился, окрасив все в те же блеклые унылые серые тона. В такое же серое простенькое платье из грубого льняного волокна и велели переодеться Келли, и такое же серое простенькое платье было уложено в небольшой кожаный старенький саквояж вместе с другими скромными пожитками.
Ранним предрассветным утром на крыльце мрачного и неприветливого поместья строгой миссис Макмарен девочку вышла проводить только верная подруга Нора с покрасневшими от слез глазами и ласковой улыбкой. Заключив хрупкую зеленоглазку в крепкие объятия, обычно неунывающая смешливая дочка кухарки лишь тяжело вздыхала.
Вокруг расстилался плотный серый плотный туман, такой густой, что полностью срывал лес, окружающий все имение. В этом блеклом облачном мареве, где не видно ни зги, казалось, исчезло все живое, и две подруги застыли в объятиях друг друга, словно единственные обитатели этого огромного мира.
– Держись там! – серьезным тоном наставляла подругу дочь кухарки. – Будь тихой и неприметной, не спорь и выполняй все, что скажут, чтобы избежать наказания. Хорошо? И возвращайся! Возвращайся на каникулы! Я буду ждать! Как научишься писать, так сразу напиши мне!
Они ненадолго застыли в прощании в обнимку друг с другом. Все вокруг было серым, будто туман окрасил весь мир только этим блеклым и унылым цветом, растворив все яркие краски. Старая деревянная карета и огромный, словно медведь, конюх, безмолвно ожидавшие внучку хозяйки, терялись в густом облаке тумана, обернувшись призрачными бесцветными тенями.
Миссис Макмарен так и не вышла проводить свою внучку, грубо разбуженную старой горничной еще затемно с требованиями собираться, «да поживее». Впрочем, Келли была даже рада тому, что попрощаться с ней вышла только ее единственная подруга, ставшая ей такой родной, что девочка могла с уверенностью назвать ее старшей сестрой. Хозяйка поместья испортила бы всю приятность этих мгновений.
– Пора! – низкий басовитый голос прервал их единение в безлюдном мире, густо наполненном туманом.
– Я буду с нетерпением ждать нашей следующей встречи, подружка!
– И я! Я тоже буду ждать! И сразу как научусь, напишу обязательно!
Келли забралась в карету, бросив прощальный взгляд на дорогую, ставшую такой родной, подругу, теперь одиноко стоящую в густом сером облачном мареве. Зазвучали копыта лошадей, отбивая ритм по пыльной утоптанной дороге, унося девочку в далекую туманную неизвестность.
Дорога выдалась неблизкой, заставив Келли порядком устать от долговременной тряски, совсем не способствующей накатившей на девочку дремоте. Сказывалось почти бессонная ночь и раннее грубое пробуждение. Карета долгое время неслась сквозь плотный туман, через какое-то время рассеявшийся, открывая мрачный вид на густой и темный лес. Под небом, затянутым дождевыми облаками, холодным, цвета стали, деревья казались почти черными.
Открывающийся взгляду тусклый и безрадостный пейзаж приводил в уныние. Да и туманная неизвестность ближайшего будущего, к которому девочку резво несли кони, не вызывала восторга. Наблюдая за проносящимися мимо деревьями, Келли предалась воспоминаниям о родном и теперь таком далеком поместье Сатерли. О маме, чей образ, какой-то расплывчатый и неуловимый, ассоциировался с утренними лучами солнца в обеденной. Об ангелочке Бенджамине, неунывающем, улыбчивом и неугомонном сорванце. О нянюшке, доброй и ласковой старушке. Как они там? Вспоминают ли о худенькой нескладной зеленоглазке с черными как смоль волосами?
Сердце Келли сжалось от тоски, и чувство неимоверного одиночества накатило волной. Малышка всегда старалась не плакать, но соленая влага предательски покатилась по щекам. Не в силах сдерживать слезы, девочка разрыдалась, давая выход чувствам, копившимся в душе все это время.
Вскоре эмоции поутихли, и Келли, все еще изредка всхлипывая, неожиданно вспомнила о древе, что явилось ей в дремотном видении в библиотеке поместья Макмарен. Это яркое и светлое воспоминание, как легкий бриз, как глоток свежего воздуха, будто вернуло девочку к жизни, позволив воспрянуть духом и ощутить прилив сил.
– Не бойся! – тихий шепот дуновением неуловимого ветерка донесся словно бы отовсюду. – Не бойся, мы рядом. Там куда ты направляешься, найдутся ответы. Скоро, совсем скоро…
– Когда? – еле слышно спросила порядком удивленная Келли, широко распахнув и без того большие глаза насыщенного изумрудного цвета.
Ответа на вопрос не последовало. Скрипучая карета с сидящей в ней хрупкой девочкой замедлилась и вскоре замерла совсем. Лошадь всхрапнула, заставив девочку очнуться от размышлений. Послышался грубый низкий голос, возвещающий о прибытии в пансион.
Выбравшись из кареты, Келли обнаружила, что на землю уже спустились сумерки, окрасив темными красками все вокруг. Девочка не успела и глазом моргнуть, как огромный неуклюжий конюх, сунув старенький саквояж в тоненькие ручки той, которую его хозяйка величала внучкой, умчался в обратном направлении, растворившись в сгущающемся мраке.
Так Келли осталась совсем одна перед старым серым громоздким зданием, грозно нависающим над любым, кто осмелится подойти к этой зловещей громадине. Подавив трусливое желание броситься наутек вслед за исчезнувшей в сумраке каретой, девочка нехотя поплелась к пансиону.
Жаркое солнечное лето неспешно подходило к концу, августовские ночи стали длиннее, радуя своей долгожданной прохладой после невыносимого дневного зноя. Келли и Нора сидели возле когда-то облюбованного ими кристально чистого озера, спасаясь от нещадно палившего полуденного солнца в тени лесной чащи. Веселая и вечно неунывающая пухлая хохотушка, сегодня казавшаяся на удивление угрюмой и молчаливой, теребила сорванную по дороге травинку в своих руках, задумавшись о чем-то своем. Келли, будто зачарованная, любовалась ровной водной гладью, не тревожила подругу, попутно прокручивая в голове вопрос: «Что же такого страшного может быть там, куда хочет ее отправить учиться так называемая бабушка?». Но Нора с неохотой вспоминала свое пребывание в пресловутом пансионе, приговаривая, что это было самое жуткое, что случалось с ней в жизни.
Из сбивчивых рассказов подруги, прерываемых то тяжкими вздохами, то затяжным молчанием, Келли знала лишь одно, что-то сильно напугало бывшую ученицу этого мрачного и темного учебного заведения, но, что именно, девочка понять не могла.
– Я будто весь год провела в кошмаре! – прошептала Нора, опустив глаза, ее руки, все еще теребившие изрядно потрепанную травинку, чуть подрагивали. – Я, правда, была как во сне, страшном сером сне! Там все серое: стены, пол, потолки, столы и лавки, будто в пыли, которую не смахивали сотни лет. Форма тоже серая, грубая, кругом ползают какие-то насекомые. Кормят холодной безвкусной овсянкой все время. И одна зубрежка, зубрежка, зубрежка! Как жужжание надоедливого шмеля!
Нора снова затихла, уставившись на свои ноги. Келли, внимательный безмолвный слушатель, смотрела на ровную, кристально чистую поверхность воды, не отвлекая подругу, давая ей собраться с мыслями. То, что поведала ей сейчас бывшая воспитанница жуткого пансиона, не вызывало у девочки страха. Ведь, если подумать, сейчас она жила в тех же условиях, не так ли? Темное жуткое поместье строгой и неумолимой миссис Макмарен с его немногочисленными не менее ужасающими обитателями. Странное заучивание непонятных стихов и куча занятий, навязываемых девочке хозяйкой этого имения.
– За всякие провинности секли розгами по ногам ниже колена – Нора тихо продолжила свое повествование. – А провинности они находили всегда! Не такой взгляд, хотя все ученики старались смотреть в пол, боясь поднять глаза на этих страшных бледных гарпий, называющих себя учителями! Неподобающий тон! Несоответствующий вид! Мы и так старались выполнять все требования… Все были так напуганы! Мы, нас было немного, дети разного возраста. Некоторые круглые сироты. Страх! Нас постоянно держали в страхе. Эти вечно угрюмые бледные, как мертвецы, ведьми-училки, похожие друг на друга как капли воды!
Опять затяжное молчание. Нора снова погрузилась в потаенные закоулки своего сознания, будто выуживая оттуда запрятанные, покрытые пыльным слоем, неприятные воспоминания. Келли тихо сидела рядом с подругой, все также давая ей время собраться с мыслями, при этом размышляя о своем. Розгами по икрам вместо палки по рукам. Наверно, и это можно вытерпеть. Страх? Миссис Макмарен тоже старалась держать внучку в страхе, дабы добиться таким образом полного послушания. Губы Келли чуть дрогнули в легкой усмешке. Сейчас она чувствовала себя безродной, не нужной никому, ни бабушке, ни матери, ни маленькому ангелочку брату (интересно, помнит ли он о своей сестре). И в то же время ее не покидало ощущение какой-то внутренней энергии, мощной и древней, как сама земная твердь. Что-то подсказывало девочке, что грядут перемены, способные перевернуть ее мир с ног на голову, но она не страшилась их. Сроднившись с громадным, необъятным древом в том ярком и невообразимо далеком видении, Келли будто сама вросла конями в землю, что питала ее силой и придавала смелости.
– И еще эта странная часовня… – Нора, застывшая как изваяние, до сих пор смотрела отсутствующим взглядом на свои ветхие кожаные туфельки. – Они называли ее Часовней! Но она была не похожа на часовню, я знаю! И креста там не было, нигде… Круглое строение с плоской крышей, без окон. Я помню, как нас заводили туда, якобы на проповедь, а потом не помню, что… все как в тумане. Помню, что было дико страшно!
Нора мелко задрожала, чуть всхлипнув. Келли, прижавшись к подруге, крепко обняла ее плечи.
– Если не хочешь, то не надо и вспоминать! – тихо прошептала девочка. – Не думаю, что после моей грозной бабушки меня хоть что-то может напугать. Я справлюсь, буду усердно учиться и соблюдать все установленные там правила. А следующим летом мы вновь обязательно увидимся. Обязательно!
Келли успокаивающе погладила подругу по голове, размышляя о том, что Нора, наверно, единственный самый близкий для нее человек в этом огромном мире. Девочка уже чувствовала, что будет очень скучать по своей милой пухлой хохотушке, по ее простому и доброму характеру, неизменной искренней улыбке и нескончаемой болтовне, сменившейся сейчас таким тревожным безмолвием.
– Я так боюсь! – вновь всхлипнула Нора. – Боюсь, что ты не вернешься! Пропадешь, как некоторые из тех, кто был со мной там, в этом жутком месте! Бесследно и навсегда!
– О чем ты, Нора? – широко распахнув свои изумрудные глаза, в тени листвы ставшие совсем темными, Келли недоуменно уставилась на свою ушедшую глубоко в себя подругу.
– Вечные розги и несколько дней голода – это еще не самое страшное, что грозило за проступки. Если сильно провинишься, они отправляют тебя на ночь в эту часовню, как они ее называют. В это жуткое, круглое здание. Трое из детей не вернулись оттуда, одной из них была девочка, спавшая на соседней койке.
Нора совсем разревелась, закрыв лицо своими ладонями, а Келли продолжала гладить ее по волосам, чувствуя, как растет желание остаться здесь, рядом с самым дорогим и родным для нее человеком, которого девочка считала больше, чем подругой. За короткое время их знакомства Нора стала для нее сестрой.
Вокруг не спеша сгущались сумерки, краски начали меркнуть в темной непроглядной чаще леса, а подруги все сидели в обнимку друг с другом на берегу кристально чистого безмятежного озера.
– Не плачь, моя дорогая сестренка! – шептала Келли, успокаивая молодую девушку. – Не плачь, родная, все будет хорошо! Я обязательно вернусь! Обязательно! Вот увидишь!
Древнее древо на семи холмах
Стоит в дикой чаще старого леса,
Извечная жизнь в его корнях,
И Дети Земли здесь поют свою песнь.
Келли читала неимоверно медленно, со скоростью спящей улитки. И все же девочка не сдавалась, лишь искренне жалела о том, что пока слоги складываются в слова, порой ускользает смысл написанного. Да, она почерпнула немногое, но этот стих на самой первой странице накрепко врезался ей в память. Он крутился в сознании незатейливой мелодией, повторяющей строки вновь и вновь.
…древнее древо…
…извечная жизнь…
…дети земли…
И, казалось, Келли увидела там вдали огромное, с необъятным по величине стволом, дерево с густой раскидистой кроной, узловатыми переплетающимися корнями, глубоко уходящими под землю.
…на семи холмах…
…жизнь в корнях…
Мелодия стихотворных строк крутилась и обволакивала, и девочка, медленно ступая, будто по воздуху, двинулась к этому видению, протянув руку, желая коснуться, ощутить шероховатую поверхность коры, прильнуть к нему щекой и, обняв, вдыхать древесный запах. Келли упорно продвигалась вперед, но видение все отдалялось и отдалялось от нее. Ноги, будто ватные, еле двигались, каждый последующий шаг давался все тяжелее до тех пор, пока силы совсем не покинули малышку.
Она стояла как вкопанная на ярко зеленой траве, смотрела на недосягаемое, но такое манящее, огромное древо, чья раскидистая, сверкающая в золотых солнечных лучах, крона переливалась всеми оттенками буйной зелени. И в этот момент Келли почувствовала единение с этим живым гигантом, ощутила, будто ее маленькие хрупкие ножки пускают корни в эту покрытую шелковым травяным ковром землю, что тонкие руки ее, будто ветви, устремляются вверх к небесам. Это была связь, слияние со всем окружающим миром, видимым и невидимым, счастье и умиротворение наполнили трепещущую детскую душу, готовую понять и принять этот мир, все его знания и чувства, и стать его частью.
– Келли! – голос звучал как-то неправдоподобно, резко, казалось, он доносится из другой вселенной, той куда девочку уж точно не хотелось возвращаться. – Келли! Что же это такое! Вставай! Это не место, где можно спать юным леди!
Юные леди… Кто это? Что это? Но стоило только вспомнить ответ, и мир, простиравшийся перед глазами девочки, исчез, туманом растворившись во мраке. Она вернулась в библиотеку, тут же ощутив, как ноет все тело от неудобного сидения на полу, почувствовала тяжесть книги на коленях, шероховатость кожаного переплета на руках. «Юная леди» с трудом разлепила глаза и невидящим бессмысленным взглядом уставилась на женщину, чей резкий голос сейчас звучал, казалось, все громче.
– Келли? – миссис Макмарен немного отпрянула, дугой изогнув бровь в легком удивлении. Внучка будто не узнавала ее. – Здесь не место для сна! Отправляйся к себе в постель!
К себе в постель? Еще минута, и Келли начала осознавать, где она и кто она, сфокусировав взгляд на хозяйке поместья, уже убирающей взятые без спроса книги обратно на их законные места. Устало поднявшись, девочка неспешным шагом направилась к себе в комнату, где, даже не соизволив переодеться, рухнула на кровать и забылась крепким сном без сновидений.
Келли проснулась засветло на удивление бодрой и полной сил и энергии. Комната утопала в полумраке предрассветного сумрака. Все имение еще пребывало в покое и безмолвии, дом будто опустел. Наспех умывшись и глянув на себя в зеркало, девочка обнаружила, что забыла переодеться ко сну, и платье немного помялось. В памяти всплывали видения вчерашнего вечера. Библиотека. Огромное древо. Миссис Макмарен. «Это не место, где можно спать юным леди». Ох, ледяная леди, называющая себя ее бабушкой, обнаружила ее спящей в библиотеке. Наверное, она в ярости, ведь внучке хватило наглости брать ее книги без разрешения. А без позволения хозяйки поместья здесь ничего не делалось.
Келли, стараясь ступать неслышно, прошмыгнула в коридор и мягко, на цыпочках добралась до парадной двери. Выйдя на крыльцо, она ощутила легкую прохладу летнего утра. Густой лес в рассветном мареве зари казался почти черным, лишь кое-где поблескивая красными бликами. Все вокруг дышало свежестью и умиротворением. Келли решила, что небольшая прогулка на природе перед завтраком поможет ей успокоиться и придаст храбрости. Природа всегда придавала ей сил. Ей предстояло принять наказание за свою оплошность. Миссис Макмарен не прощает ошибок кому бы то ни было.
Келли вернулась в дом через черный ход, ведущий через кухню, где уже во всю кипела работа. Нора, как всегда помогавшая своей матери, открыто и дружелюбно улыбнулась подруге.
– Ишь ты! Что ты в такую рань гулять вышла! Не спиться что ли? Между прочим, тебя мадам тут искала – протараторила хохотушка, добавив уже тише, почти шепотом. – Как всегда не в настроении, так что ты там будь осторожней!
Покинув неунывающую подругу, Келли направилась в гостиную, где ее уже ждала миссис Макмарен, сидя в мягком старинном резном кресле. Прямая и холодная, она походила на застывшую мраморную скульптуру.
– Вчера я была удивлена твоим столь неподобающим поведением! Не ожидала от тебя такого! Ох, не ожидала! – она окинула девочку своим неизменным ледяным взглядом. – Что ты забыла в моей библиотеке! Разве ты умеешь читать! Это, знаешь ли, не место для праздных развлечений!
– Я умею читать по слогам, мадам – медленно, но спокойно произнесла девочка, выдержав этот холодный взгляд. – Мне бы захотелось научиться лучше. Я хотела бы научиться не только по-английски, но и на латыни и…
– И поэтому ты без спроса вторглась в библиотеку? – перебила ее бабушка с насмешливой ухмылкой.
– Да, я пришла за знаниями! – твердо ответила Келли, и это была правда, именно за ними она и пришла, даже не ведая, где и что искать.
Миссис Макмарен опустила глаза, задумавшись ненадолго о чем-то, и после, строго взглянув на девочку, вынесла свой вердикт.
– Думаю, тебе и правда пора учиться! – сухо улыбнувшись одними уголками губ, проговорила она, и ее тон, казалось, не сулил ничего хорошего. – Есть у меня одно хорошее заведение на примете. Скоро я отправлю тебя туда, моя дорогая!