В Мидфартинге шёл дождь.
Маленький коттедж был таким же, каким Кроули его оставил, в полном порядке, хотя лужайку нужно было скосить, а клумбы превратились в заросли травы и сорняков.
Он отсутствовал почти шесть месяцев.
Кроули пошёл в паб в тот вечер, и Берт, казалось, был рад его видеть, он расспрашивал его о том, как прошло путешествие, наливая бывшему демону стакан лагера.
Кроули рассказывал свои истории о том, как он любовался зебрами, и о водопаде, и о маленьких корабликах в бутылке, и Берт кивал с интересом, когда Кроули говорил ему о необъяснимых каменных кувшинах и о церкви оранжево-розового цвета. Берт обменялся с ним новостями, доложив ему, что жена Харпера Мара была сейчас на пятом месяце беременности, а Уолтера Джеймисона осудили за мошенничество, серьёзно оштрафовали и приговорили к трём годам тюрьмы.
Он также рассказал о том, как Донни ходила давать показания во время суда над банкиром и объяснила, что Кроули раскрыл ей секреты Джеймисона перед тем как, предположительно, сбежал из страны, над чем Поднявшийся ангел посмеялся. По всей видимости, Берт очистил доброе имя Кроули, убедив всех, что бывший демон всего лишь раскрыл зловещие махинации Джеймисона и обличил его. К заявлениям Джеймисона о том, что Кроули был идейным вдохновителем, стоявшим за всем этим, все остались глухи. Всё-таки Кроули был осторожен и переправлял все нелегальные средства на счета Джеймисона, а не на свои собственные. Вот таким он был филантропом.
После этого Берт как-то странно засмущался, и Кроули был готов поклясться, что бармен покраснел, когда объяснял, что они с Донни стали очень близки за время судебного процесса, и – сюрприз-сюрприз – оказалось, что у них много общего; и разве же все это не благодаря Кроули, который обнаружил финансовое мошенничество Джеймисона…
Кроули улыбнулся, когда бармен признал, что пришло время, наконец, двигаться дальше от своего прошлого:у него еще был порох в пороховницах, он пока что не собирался протянуть ноги,– и свадьба была запланирована на июль.
Когда Кроули, наконец, вышел из паба, чувствуя, что, может быть, он не настолько одинок, как ему кажется, дождь начал усиливаться.
Он спал спокойно впервые за много месяцев.
Утром он пролистывал внушительных размеров стопку писем на кухонном столе, когда раздался вежливый стук в дверь.
Кроули неторопливо подошёл к двери и, открыв её, удивлённо моргнул, когда увидел, кто за ней.
Адам Янг вступил в средний возраст, и, хотя его кудрявые светлые волосы начали седеть на висках, годы не сослужили ему дурной службы, и его лицо было таким же красивым и ясным, каким было всегда, а глаза – пронзительными и спокойными. Его аура
разворачивалась вокруг него, как плащ, покалывая кожу Поднявшегося ангела. Кроули удивился, что не почувствовал её раньше: лучи ауры Антихриста расходились на много миль вокруг.
Присутствие Адама всколыхнуло ещё кое-что в Кроули: волну горьких воспоминаний о том, как Антихрист отверг отчаянные мольбы Кроули – не единожды, а дважды – спасти жизнь Азирафелю. Человек, стоявший у него на пороге, практически собственноручно подписал Азирафелю смертный приговор.
Кроули почувствовал, как стиснулись его зубы, и заставил себя сглотнуть. Все это теперь было кончено. Ничего нельзя было поделать. Он просто не мог поверить, что у Адама хватило духу явиться сейчас, после того, что он не смог сделать для Азирафеля, и того, что это сотворило с Кроули.
– Здравствуй, – сказал Адам с приветливой улыбкой. – Я проезжал мимо по дороге на свой семинар в Кардиффе и решил зайти в гости. Как идут дела?
Кроули хотелось злиться. Но он просто не мог найти в себе силы. Он устал злиться, устал от всего. Устал от неравнодушия, из-за которого изначально и оказался в этой ситуации.
– Что тебе нужно? – спросил Кроули резко, проигнорировав вопрос Адама.
Улыбка Адама померкла.
– Просто подумал заскочить поболтать. Что-то не так?
«Да», – хотел сказать Кроули. – «Ты убил моего лучшего друга, и в итоге даже все те люди, которых я знаю здесь, состарятся и умрут, и тогда я останусь совершенно один на всю свою несчастную вечность». Вместо этого он сказал:
– Нет.
– Это хорошо, – сказал Адам, просияв. Когда Кроули не шевельнулся, чтобы пригласить Антихриста войти, Адам неловко потоптался на пороге.
– Ты не хочешь… э-э… прогуляться, может быть.
– Ладно, – сказал Кроули, помедлив только затем, чтобы стянуть клетчатый шарф, который связал для него Азирафель, с крючка около двери и обмотать его вокруг шеи на его привычном месте.
Адам отошёл от двери, и Кроули ступил на тёплый летний воздух. Шарф был совершенно необязателен, но Поднявшийся ангел теперь отказывался выходить куда-либо без него.
Кроули пошёл впереди, шагая в направлении своего обычного маршрута вокруг деревни.
– Ты выглядишь немного… печальным, – сказал Адам неуверенно, нагнав Кроули и зашагав рядом.
Бывший демон подавил горький смешок.
– Ха, да. С чего бы это, интересно.
Адам нахмурился и повернулся, чтобы посмотреть на него.
– Как Азирафель? – спросил он так, будто бы это был самый естественный вопрос на свете.
Кроули почувствовал, как сомкнулось его горло, вспышка того умирающего гнева зажглась в нем.
– Мёртв, – сказал он ровно. – Не то чтобы тебя это волновало. Не волновало тогда, сомневаюсь, что волнует теперь.
Адам наклонил голову, глядя на Кроули с порядком озадаченным видом.
– Меня это очень волновало тогда и очень волнует сейчас. Я почувствовал его кончину и твоё возвращение к божественности.
Кроули фыркнул.
– Тогда чего ты спрашиваешь, как он? – сказал он. – Просто давишь на больное?
Адам некоторое время молчал.
– Как тебе живется теперь, когда ты ангел? – спросил он потом.
– Так же паршиво, как жилось, когда был демоном, – равнодушно сказал Кроули, сворачивая с главной дороги на маленькую тропинку, которую он когда-то обнаружил и которая окаймляла поле. – Но я не ангел.
– Твои крылья говорят об обратном, – заметил Адам, и Кроули совсем не удивился тому, что они были видимы для Антихриста, оставаясь невидимыми для всех остальных, включая его самого.
– Ну, это не моя вина, – огрызнулся Кроули, пригибаясь под свисающей низко веткой.
Адам посмотрел на него слегка озадаченно.
– Не знаю, чья она ещё может быть, – сказал он. – Они, однако, кажутся немного… нездоровыми.
– Да, пожалуй, так и есть, – сказал Кроули с легкой горечью. Он до сих пор не нашел в себе сил, чтобы полинять и отрастить новые перья, и ему не хотелось делать это в одиночку.
Поднявшийся ангел был так поглощён ужасающими мыслями о том, чтобы линять одному, и обо всем, что могло пойти не так, если сделать это неправильно, что он не сразу заметил ладонь Адама на своём плече.
Кроули резко замер, почувствовав волну силы, чужой и неукротимой в своей абсолютной мощи, прокатившейся по нему от плеча до спрятанных крыльев. Кроули содрогнулся, его рот приоткрылся, и он охнул от боли, ощутив, как взъерошились его перья.
Острые зачатки перьев прорвали его кожу в тех местах, где не хватало первостепенных, второстепенных и кроющих, и удлинились в правильном направлении. Кроули вдруг почувствовал, что его крылья стали немного тяжелее, потому что длинные, крепкие перья развернулись и аккуратно легли рядом со своими собратьями.
Все ощущение длилось несколько секунд, и, когда Адам убрал руку и волна силы отступила, Кроули почувствовал, что его крылья в идеальном равновесии и полностью оперены.
– Думаю, они тебе понадобятся, – сказал Адам спокойно, как будто не он только что избавил Кроули от месяца жестоких неудобств и боли.
Кроули заморгал, расправляя плечи и сгибая свои невидимые крылья.
Адам слегка улыбнулся ему и пошёл дальше. Кроули поспешил за ним.
– Э-э, спасибо, – сказал бывший демон немного неуверенно.
– Не за что, – сказал Адам.
Некоторое время они просто шли молча, Кроули задумчиво уставился в землю, а Адам смотрел вдаль, через поле.
– Почему я Поднялся? – спросил Кроули спустя долгое время. Он сам до сих пор этого не понимал, и Адам, возможно, был единственным, кроме Него, кто знал, как это все работает. Это могла быть его последняя возможность разобраться. – Почему Зира должен был умереть?
Адам моргнул и оглянулся на него.
– Ты Поднялся не потому, что Азирафель умер, – сказал он, и его голос звучал уверенно.
Кроули поглядел на него.
– Но именно тогда я Поднялся, – заметил он. – Это было в то же самое время.
Адам задумчиво поджал губы.
– Кроули, когда ты последний раз видел свои крылья? – спросил он. – До возвращения к божественности, я имею в виду.
Кроули задумался. Ему не хотелось заставлять Азирафеля вспоминать его собственные сгоревшие крылья, глядя на крылья Кроули, поэтому демон прятал их из виду довольно долго, пренебрегая даже чисткой, которой он обычно занимался.
– Э-э, наверное, вскоре после того, как мы приехали в Мидфартинг, – признал он. – Когда закончил лечить их.
Адам кивнул.
– А что?
Антихрист помедлил, оглядывая поле справа от них.
– Помнишь, когда вы с Азирафелем поссорились, и Азирафель рассказал тебе о том, каково ему быть человеком, а ты выбежал вон.
Кроули почувствовал знакомую волну стыда при воспоминании в сочетании с уколом раздражения, оттого что Адам, по-видимому, продолжал использовать свои силы, чтобы шпионить, вместо того, чтобы помогать.
– Ага.
– Когда ты ушёл, Азирафель думал, что ты исчез навсегда, и что ты больше не вернёшься. Знаешь, почему?
Кроули пожал плечами и пнул камень на дорожке.
– Потому что я был идиотом? – предположил он.
– Потому что ты был демоном, – поправил его Адам. – А демону не было причин возвращаться, не было никакой выгоды в том, чтобы оставаться рядом с Падшим, смертным ангелом.
Кроули снова пожал плечами, чувствуя свою вину сильнее, чем когда-либо.
– Ну и?
– Ну и для демона не было причин возвращаться, – Адам повторил многозначительно. – Но ты все равно вернулся.
Кроули резко посмотрел на Адама, наконец, понимая, к чему клонит Антихрист.
– Погоди, ты хочешь сказать…
– В тот момент, когда ты постучал в дверь, – сказал Адам. – Первые из твоих перьев побелели.
Кроули потрясенно уставился на Адама, и едва был в состоянии переставлять ноги.
– Ты Поднялся не потому, что Азирафель умер, – объяснил Адам. – Ты Поднялся, потому что ты изменился. Ты принимал решения, и эти решения привели тебя ближе к божественности. Это была перемена в сердце, происходившая на протяжении многих лет и лишь случайно завершившаяся любовью, которую ты чувствовал к своему другу, когда он скончался, – Адам улыбнулся. – Можно сказать, ты тихонечко поднялся по наклонной.
На этот раз Кроули действительно остановился, не в силах дальше передвигать ноги, не в силах поверить своим ушам. Они стояли довольно близко от маленького пруда, где на краю пирса рыбачил человек с пасторским воротничком, но Кроули не спускал глаз с Адама.
– А Азирафель – мне кажется, ты заблуждаешься и по поводу того, почему он Пал, – продолжал Антихрист. – Он Пал не потому, что спас тебя: спасение невинных и забота о друзьях никогда не были грехами, – Адам оглянулся на маленький пруд, золотые локоны хлестнули его по скулам. – Азирафель Пал потому, что убил своих братьев и дал ясно понять, что больше не хочет иметь ничего общего с Небесами после того, что там сделали с тобой. Он совершил неправедный поступок, выступив за самое что ни на есть правое дело – это очень по-человечески.
Кроули все ещё был в шоке, осмысливая слова Адама, но было и ещё кое-что, в чем он сомневался.
– Но… А как же пророчество Агнес? – слабо возразил он. – Она сказала, что, чтобы Подняться, нужно искренне пожалеть – но этого ведь не было.
Адам насмешливо улыбнулся Кроули.
– Ты всерьёз ожидал, что найдёшь ответ на вопрос о природе душ в старой книге?
Кроули почувствовал, что ему хочется перейти в оборону.
– До сих пор она не ошибалась.
– Агнес видела будущее, да, а также части прошлого, – сказал Адам, поднимая руку примирительно. – Но это не означает, что она понимала то, что видела. Она видела, как ты Пал сначала, и «огонь сиянья» означал не горящие крылья Азирафеля, как ты думал, а закат солнца, когда Пала половина Сил Небесных. А «истинное сожаление» – как иначе представляется сожаление женщине эпохи Возрождения, если не слезами, особенно слезами демона?
Кроули поразмыслил над этим.
– Но там говорилось, что «тленный дух Пал», – сказал он некоторое время спустя. – Но я не стал смертным, когда Пал – Азирафель стал.
Адам покачал головой.
– Ты путаешь жизни и души, – сказал он. – У ангелов и демонов вечные жизни и смертные души. Поэтому ты можешь жить тысячелетиями, но, когда ты был демоном, святая вода могла убить тебя окончательно, и ничего не осталось бы после смерти.
– И? – спросил Кроули. Это все он знал.
– У людей все наоборот. Они смертные, а их души бессмертны.
Кроули заморгал на Адама. Он не понимал.
Адам терпеливо вздохнул.
– Твоя душа, Кроули. Что, по-твоему, означает быть ангелом или быть человеком? Падение, Поднятие – все это лишь отражение души, которая меняется. А душа Азирафеля была человеческой в конце – ты так этого и не принял, да?
Нечто становилось внезапно ясно Кроули, и он почувствовал, как какая-то искра ожила глубоко у него внутри.
– Просто взгляни на свои крылья, Кроули, – сказал Адам, и теперь он улыбался. – Ты ангел. Они не смогли бы не пустить тебя на Небеса, даже если бы попытались. И куда, по-твоему, отправилась бессмертная душа Азирафеля, когда он умер?
Кроули почувствовал, что резко перестал дышать, и был в состоянии лишь таращиться на Адама, который спокойно улыбался ему – как будто он понял это всё в тот самый миг, когда Азирафель только Пал. Может быть, и понял. Мерзавец.
– То, что нечто непостижимо, – заметил Адам. – Не означает, что оно не тщательно продумано.
Кроули тут же бросился в незримый план, огромные белые крылья развернулись у него за спиной, как знамена. А затем Кроули– когда-то ангел, потом демон, а теперь снова ангел – исчез во вспышке чистого, белого света.
Адам наклонил голову, наблюдая за ослепительной переливающейся полосой, которую оставил Кроули, пересекая измерения и возносясь в небо со скоростью и срочностью молнии, устремляясь на поиски ангела, который был единственным, что для него было дороже целого мира.
~~***~~
Человек, рыбачивший на пирсе, оглянулся и посмотрел через плечо на Адама.
– Рад, что он, наконец, во всем разобрался, – сказал отец Гилберт, приветливо кивнув в сторону Адама.
– Ага, – ответил Адам, подходя ближе и ступая на пирс. Видавшее виды дерево скрипнуло у него под ногами. – Я за него переживал.
– Не ты один, – викарий скрутил удочку и приготовился снова её забросить. – Как дети?
– Хорошо, хорошо, – ответил Адам, рассеянно глядя, как конец удочки просвистел над водой. – Правда, те еще разбойники. Надеюсь, зачинателей апокалипсиса среди них не объявится.
Отец Гилберт многозначительно посмотрел на Адама.
– Эй, я за ними слежу, – запротестовал Адам и поднял руки, словно защищаясь. – Ты всегда можешь с ними понянчиться, если дела выйдут из-под контроля.
– Хмф, – пробормотал священник и вновь обратился к своей удочке. Некоторое время он просто рассеянно подергивал за нее. – Но я все же рад, что он, наконец, выяснил, где его место, – сказал викарий спустя долгое время, имея в виду полоску света, все ещё таявшую во внеземном плане.
Адам кивнул, глядя на спокойную воду.
– Он правда был не создан для ада, – предположил Антихрист. – Не более, чем Азирафель – для рая.
– Но и не совсем для Земли тоже, – заметил отец Гилберт, снова сворачивая леску. – Кроули был создан для кое-чего иного, так же, как и Азирафель.
– Для чего это? – спросил Адам.
– Ты разве не догадался?
Адам улыбнулся.
– У меня есть теории.
Отец снова забросил удочку в воду и с добротой поглядел на своего внука.
– Они созданы, чтобы быть друзьями.
Кроули пытался последовать совету Берта. Правда пытался.
Он проводил больше времени в деревне, разговаривая, обедая или обходя периметр, как он всегда это делал, пытаясь убеждать себя, что Азирафеля не стало, но мир на этом не закончился. Его мир не закончился.
Это работало. Недолго.
Зияющая дыра в его груди лишилась своих острых краев и выровнялась в некую непрекращающуюся, тупую боль, которая напоминала ему о том, что он не целый. Он не знал, когда начал нуждаться в Азирафеле, чтобы чувствовать себя таковым, но было ясно только то, что теперь он незавершён. Он сплел свою жизнь с жизнью Азирафеля так основательно, даже не заметив этого, что теперь в нем почти ничего не осталось, что принадлежало бы только ему. А те маленькие кусочки, что ещё существовали, теперь были раздроблены, потому что остатки его души разбились на болезненные осколки.
Ноябрь прошёл в вихре града и ветреных серо-стальных дней, и Кроули не мог сбежать от воспоминаний.
Его шея все время была плотно завернута в шарф Азирафеля, сохранявший его в тепле и уюте. Он иногда чувствовал, как его пульс бьётся о мягкие складки, напоминая о его продолжающемся одиноком существовании. Он всегда держал дневник, оставленный ему ангелом, под рукой, уже сильно зачитанный и полный правды, которую, – Кроули это понимал, – его собственное отношение помешало бы Азирафелю сказать ему, пока он был жив.
Каждый раз, когда он подходил к плите или доставал какую-то банку или тарелку, Кроули вспоминал рецепты, по которым они с Азирафелем готовили вместе: ангел тщательно отмерял муку и сахар, тогда как Кроули бросал все остальное в кучу решительно беспорядочным образом.
Перед коттеджем лежали пустые, подернувшиеся льдом клочки земли, где оставшиеся стебли лилий сгрудились вместе, наконец-то умершие.
Воспоминания преследовали Кроули, сопровождая его в коттедже, в деревне, и даже во сне. Кошмары вернулись, но теперь они были спорадическими, и мало что могли показать ему, что было бы хуже правды. Реальность в этом случае была страшнее вымысла.
Жители деревни пытались помочь, но их одобряющие улыбки и деликатные предложения помощи лишь напоминали Кроули, что он был сломан и потерян без своего ангела. Он был объектом жалости – когда-то верное уравнение, которое теперь потеряло всё справа от знака равенства, оставив бывшего демона без опоры падать в огромное негативное пространство вокруг него.
Пришло Рождество, и обычное веселье, которое всегда сопровождало торжества, началось, как и бывало всегда. Когда все остальные устремились к радостному настроению, Кроули почувствовал, что его ощущение реальности ускользает.
Он был на рождественской вечеринке в Нью-Йорке в 1928 году, уговаривая богачей инвестировать ещё больше, а Азирафель в это время пил слишком много шампанского и разглагольствовал о том, что экономика ещё никогда не была настолько стабильной; он сидел рядом с ангелом на чьём-то пороге в Париже в 1789, слишком измотанный, чтобы пить, но слишком глубоко травмированный, чтобы делать что-то иное; они с Азирафелем, пожалуй, чересчур громко распевали песни в таверне в Каире двенадцатого века, и их фальшивое исполнение убедило мощного египтянина, сидевшего перед ними, что им, скорее, место на улице; Азирафель тряс его, пытаясь разбудить и говоря, что улица снаружи кишит ангелами, провозглашающими, что сын Божий спустился на Землю, так что Кроули лучше поскорее превратиться в змея, чтобы ангел смог унести его с места действия, пока Михаил или Гавриил не засекли его демоническую ауру, которую Азирафель в данный момент изо всех сил пытался прятать от их глаз, совсем как грязное бельё.
Когда двадцать пятое подошло, единственное, чего хотел Кроули, это утопить свои печали в вине, как он делал это каждое Рождество на протяжении последних двух тысячелетий. Проблема была в том, что он не мог заставить себя нарушить традицию двух тысяч лет делить спасительную бутылку вина с ангелом, который не позволил его первому Рождеству стать последним.
Тем ранним вечером, когда Кроули все ещё полулежал на диване, натянув на себя одеяло, как саван, и обернув шарф Азирафеля вокруг шеи, раздался стук в дверь.
На одно смутное, полное надежды мгновение Кроули подумалось, что это Азирафель, что он все-таки здесь. Но потом он открыл дверь, и за ней оказался всего лишь Берт, который выглядел мрачно, но держал что-то обнадеживающе похожее на бутылку вина.
– Привет, – сказал Кроули, не в состоянии скрыть разочарование в голосе.
– Я не знал, будешь ли ты дома, – поприветствовал его Берт. – Не видел тебя последнее время. Моя семья решила отпраздновать Рождество аж в Нью-Йорке в этом году, а, честно говоря, для меня это немного далековато… Так что я подумал, может быть, ты не будешь против, если я присоединюсь к тебе здесь? Я принёс подарок, – Берт недвусмысленно вытащил бутылку вина, глядя на Кроули с надеждой.
Кроули некоторое время изучал его. Было довольно очевидно, что Берт пришёл не потому, что ему было одиноко, а скорее, потому, что он знал, что одиноко Кроули, но это было по большому счёту несущественно. Человек всё-таки алкоголь принёс.
– Проходи, – сказал Кроули, отступив в сторону и махнув рукой, чтобы он вошёл. – Как племянник?
Они некоторое время поговорили ни о чем, хотя Кроули смог поддерживать разговор лишь несколько минут. Его мысли все время возвращались к Азирафелю и к тому намерению, что появилось недавно на задворках его сознания: найти ангельский эквивалент святой воды, каким бы он ни был, и погрузиться в него.
Наконец, Берт сдался и открыл вино, которое, как Кроули заметил с одобрением, было великолепным марочным ChateauGironville 1920 года. Бармен, что неудивительно, знал своё дело.
– Давно его храню, – сказал Берт, вытаскивая пробку. – Особый случай, который никогда не представится, понимаешь?
Кроули кивнул, на самом деле не слушая, и пошёл принести бокалы для вина. Его пальцы надолго задержались над двумя одинаковыми бокалами: их было только два – один для него, один для Азирафеля.
Поднявшийся ангел задумался над тем, чтобы сотворить ещё один, или, может быть, пару, но вместо этого лишь с усилием подавил ком в горле и принёс имеющийся набор Берту, который начал разливать вино.
Кроули, мучительно пытавшийся убедить себя, что пить с кем-то другим на Рождество не было каким-то предательством по отношению к Азирафелю, был благодарен, когда бармен сел за столом, а не на диван, где всегда сидел ангел.
Некоторое время они просто пили, и Берт время от времени говорил что-нибудь о погоде, или о пабе, или о той машине, которую он подумывал купить, в то время как Кроули лишь неотрывно глядел в свой бокал и вспоминал все те случаи, когда Азирафель болтал при нем вот так, а он не трудился слушать.
Берт, казалось, был немного озадачен, когда ему удалось налить пятый бокал из бутылки, а она ещё не опустела даже наполовину, но он, вероятно, списал своё помутнение на алкоголь, потому что продолжил пить и не возражал, когда Кроули налил себе ещё один довольно полный бокал.
– Учитывая, что я р-работаю с этим д-делом, – Берт икал над своим шестым стаканом. – Я правда н-не очень-то много п-пью.
Было около половины одиннадцатого, когда Кроули сломался и начал неудержимо всхлипывать, и потрясенному бармену пришлось его утешать.
Пятнадцать минут спустя Берт тоже присоединился к нему, сдержанно заплакав и признавшись Кроули, что собирался выпить это вино на их с женой десятую годовщину свадьбы.
В одиннадцать Кроули разъяснил Берту все об ангелах и демонах и о том, как он сначала был одним, прожил почти всю свою жизнь другим, а потом вернулся к первому. Если бармен и заметил, как Кроули тревожно цепляется за свой клетчатый шарф, отчаянно переплетая пальцы с его мягкими складками, он ничего не сказал.
Около половины двенадцатого Берт спросил, что Люцифер думает о глобальном потеплении, на что Кроули ответил честно, что ни черта об этом не знает, и вообще почему все считают, что они с Повелителем Тьмы закадычные приятели?
Десять минут спустя Кроули заявил, что, возможно, причина в том, что он помогал воспитывать ребёнка, который, как он думал, был сыном Люцифера, и теперь, когда он над этим задумался, он был почти уверен, что Ад выдал ему какое-то поощрение за это, как его, глобальное потепление: ему в последнее время приходили какие-то странные письма. А может быть, это были счета за электричество. Он был не уверен.
Время приближалось к полуночи, когда Кроули начал называть Берта Азирафелем, а вскоре после этого бармен, пошатываясь, поднялся на ноги и добрался прямо до дивана, после чего растянулся на нем и уснул. Кроули опустошил бутылку и с нескольких попыток убедил её перестать наполняться. Затем он прислонился к краю дивана, – потому что в какой-то момент, он сам не помнил, как, оказался на полу, – и сумел тоже найти дорогу в ту теплую темноту.
~~***~~
Утро было тяжёлым.
У Берта было приличных размеров похмелье, и, хотя Кроули прогнал магией большую часть своего, он не мог заходить слишком далеко, чтобы не рисковать возбудить подозрения бармена.
Большая часть прошлой ночи осталась для Кроули в блаженном тумане, что было облегчением, и Берт, похоже, тоже заблокировал большую ее часть, и это, пожалуй, было к лучшему.
Пока Берт был в туалете и издавал скорбные звуки в раковину, Кроули сидел на краешке дивана, массируя себе виски и морщась от каждого звука. Его мысли были полны неясных очертаний Азирафеля, как было всегда в эти дни, ангел преследовал его даже сейчас.
Раздался звук открывающейся двери, и Берт вошёл в гостиную мгновение спустя, немного бледный, но все ещё целый и невредимый.
– Я не могу здесь оставаться, – объявил Кроули, снова обратив взгляд на камин.
Берт ничего не сказал, но остановился около дивана, на краю поля зрения Кроули.
– Это слишком невыносимо… Здесь слишком много воспоминаний, – сказал Кроули, обводя взглядом очаг, где сперва обжег свои крылья дрозд, а потом упало его собственное перо. Он вспомнил, как Азирафель метнулся за ним, будто оно было для него дороже, чем его собственные воспоминания, покоящиеся неподалёку в пепле дневников.
– Если я… Я вижу его повсюду. Я не могу… Я просто…
– Я понимаю, – сказал Берт, мягко перебив его. – Смена декораций, такое всё.
– Да, – энергично согласился Кроули. Он поднял руку и рассеянно провёл по волосам. – Я… Вот, что мне нужно.
– Так поезжай, – сказал Берт, обойдя диван и осторожно сев рядом с Кроули. – Если это то, что тебе нужно. Ты же из Лондона, так? Так поезжай в Уэльс, или Корнуолл, или в Шотландию. Чёрт, езжай хоть во Францию, если ты в состоянии переносить тамошний народ. Или в Германию, или в Индию, или в Россию… попробуй Америку – все, что ты можешь себе позволить. Отправляйся в путешествие. Отпуск для души. Это неплохая штука.
Кроули слегка воспрял.
– Отпуск для души, – проговорил он, пробуя слова на языке. Это звучало, как нечто, что мог бы сделать ангел.
– Посмотри, поможет ли это, – предложил Берт. – Время – не единственное, чем можно отделить вещи друг от друга.
Кроули кивнул.
– Послушай, – сказал Берт, и у него было такое лицо, будто он очень хотел положить руку на плечо бывшего демона, но сдержался. – Если тебе кажется, что это поможет, я бы сказал: попробуй. Что плохого может случиться?
«Ко мне может прицепиться Рай или Ад, и я могу быть убит», – подумал про себя Кроули, но потом, поразмыслив, решил, что это было бы не так уж плохо, если сравнить.
– Только помни, что тебе не обязательно оставаться далеко, – сказал Берт. – У тебя есть друзья здесь, и мы всегда будем рады тебе, если твоя поездка в Новую Зеландию – или куда там – потерпит провал.
Кроули снова кивнул. Потом добавил:
– Спасибо.
– Эй, я ж бармен, – сказал Берт, вставая и небрежно указывая на себя. – Раздавать жизненные советы практически моя профессия.
– И хорошее дело, к тому же, – сказал Кроули, вставая. Он подал руку, и Берт пожал ее. Может быть, бармен никогда не станет его другом в том смысле, в котором Азирафель был его другом, подумал Кроули, но он определённо был другом в некотором роде, и ему приятно было об этом думать.
– Тогда до встречи, – сказал Берт, улыбнувшись, а затем скорчив гримасу. – Боже милосердный, ненавижу похмелья. Пришли мне открытку из Барселоны.
Кроули улыбнулся и проводил Берта до дверей, где бармен взял своё пальто и набросил его на плечи.
– Спасибо за вино.
– Спасибо за компанию, – ответил Берт. – И счастливого Дня подарков!
– Тебе тоже, – сказал Кроули, а потом Берт отдал ему шутливый салют и вышел на морозный воздух, плотнее кутаясь в своё пальто.
Кроули вернулся в дом, изгнал прочь похмелье и сделал свою мятую одежду чистой и хорошо отглаженной. Мысленно он начал вычеркивать места, которые они с Азирафелем посещали вместе. Ему нужно было что-то, где они никогда не были, что-то свежее и новое, что не даст его мыслям возвращаться к ангелу. Он был уверен, что в противном случае боль в груди убьет его.
~~***~~
Мест было не так много.
Он начал с Ботсваны, южноафриканского края узловатых деревьев, широких полосок покрытых травой плато и неровных, усеянных валунами холмов.
Кроули подошёл к краю бриллиантовой шахты и заглянул в гигантскую яму – созданный рукой человека кратер, размером с место удара метеорита.
Он никогда не видел ничего подобного. Тёплый ветер проносился мимо него, сыпя песок ему в лицо вокруг очков. Перед его мысленным взором Азирафель настаивал на том, чтобы изучить рабочие условия шахтёров.
Кроули прошёл через маленький город, чьи здания далеко отстояли друг от друга, но были удивительно современного стиля. Он нашёл отель, окаймлённый хорошо подстриженными деревьями и забронировал себе номер. Когда он опустился в теплую ванну, позволяя пенной воде смыть колючий песок с его кожи, его мысли вернулись к тому, как ему приходилось помогать Азирафелю мыться, когда хватка болезни стала крепче.
Бывший демон брел через неровную долину, окруженную массивными каменными образованиями, и наблюдал, как несколько зебр бежали по высокой траве. Он подставил волосы тёплому ветру, взъерошившему их, и подумал о том, как здесь красиво и как Азирафелю бы тут понравилось.
Кроули сел на следующий рейс через Атлантику.
Он доехал на автобусе до Парагвая, забрался на вершину горы, название которой не мог произнести, и с удовольствием воспользовался гостеприимством супругов, которые жили на середине склона. Он оставил им горсть редких золотых монет за их труды и почувствовал, как ангел одобрительно кивнул ему.
Кроули прошёлся по краю озера, целиком покрытого огромными лилиями. В мыслях он слышал, как ангел восторженно комментирует каждую вторую вещь, и видел, как сам он закатывает глаза и прячет улыбку.
Он сидел на выступе скалы и смотрел, как солнце садится за гигантский водопад, и свет, преломляясь, рассыпает радуги по джунглям. Он чувствовал, как голова ангела ложится ему на плечо, чувствовал крылья Азирафеля, укрывающие его.
Кроули никогда еще не чувствовал себя так одиноко.
Он полетел коммерческим рейсом на север Америки, арендовал машину и проехал через серию городков Мичигана, которые были один другого меньше.
Он постоянно ловил себя на том, что съезжает на неправильную сторону дороги, и руль слева постоянно его раздражал. Азирафель цеплялся за дверь машины и отпускал беспокойные комментарии о том, что Кроули развоплотит их обоих. Кроули даже рассмеялся вслух, прежде чем оглянулся и понял, что Азирафель существовал лишь в его воображении.
Поднявшийся ангел отправился в круиз по нескольким Великим Озерам и с интересом прошёлся по сувенирному магазину на борту. Там был маленький кораблик в бутылке, который, он знал, очень понравился бы ангелу. Был там, кроме того, и буфет ешь-сколько-сможешь с маленькими шоколадными и малиновыми кремовыми пирожными; Кроули взял три, прежде чем вспомнил, что ему не с кем ими поделиться.
Он нашёл магазин старой книги в одном из маленьких городков Верхнего полуострова и бродил вдоль полок больше часа, хотя и знал, что это Азирафель всегда покупал книги.
Кроули купил билет в Лаос, и, когда он садился на самолёт, Азирафель спросил его, от чего он бежит.
Кроули посетил замысловатый буддийский храм, и некоторое время стоял в углу, наблюдая, как мимо проходят туристы,и размышляя о том, есть ли в буддизме ангелы. Он никогда на самом деле не изучал восточные религии – или они считаются философскими течениями? Рядом с ним Азирафель прошептал, что он читал несколько интересных книг на эту тему, и бывший демон может одолжить их, если хочет. Кроули купил открытку и послал её Берту.
Поднявшийся ангел прошёл по территории, известной здесь, как Долина Кувшинов, которая была полна больших каменных сосудов, само существование которых приводило экспертов в недоумение. Местный гид предупредил его, чтобы он не сходил с разбитой дорожки, потому что там все ещё оставались разбросанные по полю мины, не обнаруженные со времён Вьетнамской войны.
Азирафель потянул Кроули за рукав и хотел отправиться исследовать и, может быть, обезвредить несколько мин заодно.
Кроули сел на корабль до Микронезии и вышел на берег на острове Вено. Цивилизация добралась и досюда тоже, и Поднявшийся ангел смог купить сэндвич с рыбой в местном кафе. Азирафель мягко спросил его, почему он не попробует что-нибудь более интересное.
Кроули сходил на экскурсию на старый каменный маяк, и Азирафель заметил, что он напоминает ему о днях в Александрии. Ангел действительно очень любил ту библиотеку.
Кроули пробрался в многоэтажную церковь, которая была выкрашена в яркий оранжево-розовый цвет, и залез на крышу. Он сидел и смотрел, как загораются звезды, одна за другой. Млечный Путь расстилался над ним во всем великолепии, сияя так ярко, как не сиял на его памяти много веков. После долгих тихих минут он почувствовал ладонь Азирафеля на своём плече, и ангел сказал ему, что все это чудесно, но когда же они поедут домой?
Домой.
Пока Галактика вращалась на своей оси над ним, Кроули откинулся назад и признался самому себе, что нет такого места, куда Азирафель не последовал бы за ним. Отпечаток того, что постоянно напоминало ему о его ангеле, подумал он, был не на водопадах, городских машинах или ярко выкрашенной одежде, – он был на нем самом. Он не мог сбросить память об ангеле, потому что носил Азирафеля с собой.
Рука Кроули скользнула к клетчатому шарфу, обернутому вокруг его шеи, касаясь мягкой ткани, объехавшей вместе с ним мир.
В каком-то смысле, это было милосердно. Он не хотел забывать Азирафеля, на самом деле нет. Ему только хотелось, чтобы прекратилась боль.
Но боль, – теперь он это знал – и была Азирафелем. Больно было потому, что ангел умер, а Кроули дорожил им достаточно сильно, чтобы это что-то значило. Может быть, если бы ему не было больно… может быть, это было бы ещё хуже.
Кроули вытянулся на крыше церкви, опустив затылок на твёрдый бетон и слушая слабые звуки дикой природы, моря и машин.
Азирафеля не стало, но, может быть, Кроули никогда не будет совершенно один. Может быть, память об ангеле была благословением, а не проклятьем.
Кроули зарылся пальцами в мягкий шарф и сказал себе, что с ним все будет хорошо.
Он говорил себе это снова и снова всю ночь, и, когда первые молочные пальцы рассвета стёрли бледные звезды из виду, он наполовину поверил в это.
На следующее утро, всего через четыре дня после того, как Азирафель испустил свой последний вздох, Кроули заставил себя подняться и выйти из дома. Он зашагал в деревню, делая строго размеренные вдохи и усилием воли принуждая себя не разрыдаться. Он ушёл недалеко, прежде чем ему пришлось повернуться и пойти назад. Он прочитал дневник ещё раз. Позже, в тот же день, поскольку люди все продолжали приходить, стучать в дверь и спрашивать, как он, он снова вышел из дома, взяв себя в руки настолько успешно, что сумел добраться до паба. Он сотворил солнечные очки и нацепил их на нос, когда входил внутрь, используя приватность тёмного пластика, чтобы скрыть свои покрасневшие глаза.
Берт посмотрел на него с беспокойством, когда бывший демон скользнул на своё обычное место, рядом с выразительно пустым стулом Азирафеля.
– Как обычно, пожалуйста, – хрипло сказал Кроули, не доверяя своему голосу что-либо большее.
Берт ещё раз с тревогой взглянул на него, а, когда мгновение спустя вернулся, то поставил перед Поднявшимся ангелом стакан воды. Кроули посмотрел на него раздражённо, и поднял взгляд на бармена.
– Я в состоянии справиться, – сказал он немного сердито.
Лицо Берта смягчилось, и Кроули почувствовал укол вины. Он напомнил себе, что Берт тоже довольно близко знал Азирафеля – или, по крайней мере, ту версию его, которую он показывал жителям деревни и которая была примерно тем же Азирафелем, просто без крыльев и шести тысяч лет.
– Я бы предпочел, чтобы ты сначала выпил воды, – сказал Берт, однако он начал наливать в его стакан лагер, пока говорил. – На улице чертовски жарко: в человеке должна оставаться жидкость.
Кроули сухо и невесело усмехнулся, но все равно выпил воду, потому что Берт просто пытался проявить доброту. Он не знал, что обезвоживание не было препятствием для демонов – да и ангелов тоже, если уж на то пошло.
Берт постоял рядом, когда Кроули принялся за свою пинту, с удовлетворением ощущая, как алкоголь слегка притупляет боль. Кроули попеременно занимался тем, что отхлебывал и угрюмо пялился в заднюю стену паба, пытаясь не вспоминать, как Азирафель сидел рядом с ним последние восемнадцать лет.
Паб стал заполняться вскоре после этого, и Кроули быстро осушил свой стакан, оставил Берту вдвое больше того, что был должен, поблагодарил его за воду и ушёл.
Он вернулся в коттедж, который когда-то был их с Азирафелем домом, и нашёл на пороге большую жестяную коробку с чем-то напоминающим фруктовый пирог и записку, написанную от руки, в которой говорилось, что это от Донни, и что он может заходить в любое время, что бы ни потребовалось.
Кроули не осилил даже свою обычную гримасу при виде такой жалости к себе– только поднял пирог и вошёл в дом. Он стянул солнечные очки и отчаянно потер глаза, прежде чем швырнуть очки на край столешницы.
После долгих минут раздумий, глядя на разнообразные лакомства, которые были или оставлены у него на пороге, или принесены их почтальоном, Кроули просто уселся на полу в гостиной с вилкой и съел половину пирога Донни, стараясь не всхлипывать при мысли о том, как Азирафель отказался от кремовых пирожных в Ритце.
На следующий день Кроули порядком удивился, когда Харпер возник у него на пороге и спросил, можно ли ему войти.
Кроули уклончиво пожал плечами: он провёл все ранние часы утра, свернувшись в постели, мечтая, чтобы смерть унесла его во сне, так что, если владельцу кафе хотелось войти и посмотреть коллекцию книг Азирафеля, он вполне мог это сделать.
Кроули устроился на диване, собираясь не заниматься ничем, только смотреть в камин и, может быть, сотворить ещё алкоголя, однако десять минут спустя Харпер сунул ему в руки тарелку яичницы с беконом.
Она пахла изумительно, но Кроули сам изобрел искушение, и лишь отвернулся, оставив тарелку стоять на коленях.
– Она очень даже вкусная, честно, – сказал Харпер, положив вилку на тарелку.
Кроули отказывался отвечать: мыслями он перекинулся к тому, как они с Азирафелем каждое утро готовили завтрак вместе, и прерывался, чтобы проиграть в памяти те разы, когда ангел проваливал попытку каким-нибудь беспокойным движением.
Некоторое время спустя Кроули осознал, что Харпер сидит напротив него на одном из стульев от стола, который он подтащил к камину, и спокойно листает журнал. Он также заметил, что прошло несколько часов, яичница с беконом по-прежнему стояла у него на коленях, остывшая и нетронутая.
– Ты все ещё здесь, – проворчал Кроули, и, пока говорил, осознал, что его щеки мокрые от слез и он не помнит, как пролил их. Он поднял руку, чтобы сердито вытереть их.
– Жена меня выставила, – объяснил Харпер, отрываясь от журнала. – Ну, знаешь, как это бывает.
Кроули почувствовал, как какая-то часть его шевельнулась в подобии насмешки, но она быстро умерла, прежде чем успела коснуться его губ. Похоже, все в нем умирало в эти дни.
– Мы начали ремонт в туалете, – продолжал Харпер, как будто он думал, что Кроули есть до этого дело. – Мара говорит, что бирюзовый будет хорошо смотреться, но что было не так с белым? Я просто не понимаю.
Кроули, совершенно равнодушный, задумался отстранённо, как бы лучше избавиться от владельца кафе.
– Напоминает мне, как мы делали ремонт в кухне, – продолжал Харпер беспечно. – Зирафель зашёл помочь, потому что нам нужна была лишняя пара рук, чтобы поставить шкафы. Конечно, мы все равно в первый раз поставили их так криво, как только можно – в стене до сих пор остались дыры, – Харпер остановился и улыбнулся, глядя в пространство где-то за плечом Кроули. – И, конечно, он был так бесконечно добр, что давал мне посмотреть свои книги. Я никогда не видел инкунабулу ни до, ни после того. Мой университетский друг так завидует каждый раз, когда я об этом упоминаю.
Кроули внимал его словам лишь с малой долей интереса, грустно глядя на ломтики в тарелке на коленях. Он правда очень любил бекон.
– А потом ещё был тот раз, когда приезжал отец Мары, – продолжал Харпер. – И он был убеждён, что я собираюсь просто увезти Мару, а не жениться на ней, как полагается. И с меня пот тек градом, потому что я ещё не придумал, как сделать предложение, а Мара стояла прямо там, и, если бы Зирафель не услышал, о чем мы говорим, и не подошёл, чтобы столкнулся со мной и «случайно» пролить воду на мою рубашку, не знаю, как бы я выбрался оттуда живым.
У Харпера было ещё много подобных историй, и спустя некоторое время Кроули поймал себя на том, что слушает его, припоминая некоторые случаи, а о других узнавая в первый раз.
Когда Харпер, наконец, уходил – после того как приготовил Кроули и обед, и ужин, – он похлопал Поднявшегося ангела по плечу и сказал ему поберечь себя.
Кроули не задумывался об этом больше до следующего утра, когда Фэй Апхилл, местная портниха, появилась у его двери и спросила, можно ли ей войти.
Все прошло примерно по тому же сценарию, Фэй приготовила ему еды, которую он неохотно жевал, пока она вслух вспоминала Азирафеля. Она заплакала на середине, но так как Кроули и сам всхлипывал весь день, он просто молча протянул ей коробку с салфетками, и она отважно продолжила.
А на следующий день пришёл Берт, а потом Донни, а ещё через день – почтальон Оскар, а потом несколько женщин из клуба рукоделия, и старый Джек Ливингстон из магазинчика на углу, и другие работники кафе, и официантка из паба, и один из бывших коллег Кроули из банка, который стал управляющим, когда Уолтера Джеймисона отстранили на время уголовного суда.
Среди них были люди, которых Кроули знал только по имени или только в лицо, люди, которые существовали в мире Азирафеля, но не в его мире, и люди, которых он не видел пять или более лет. И они все приходили, садились в их с Азирафелем гостиной и говорили с ним.
Они говорили о том, каким приветливым всегда был ангел, и что он всегда был искренним и открытым. Он помог чьей-то дочери получить неожиданную пятёрку по истории на выпускном экзамене, щедро давал на чай официантке и вдохновил Оскара, чтобы тот отправил свои любимые хризантемы на местную выставку цветов. Почтальон даже показал Кроули совок с гравировкой, который он выиграл своими стараниями, и объяснил, что ангел подтолкнул его следовать за своей страстью, когда он сам чересчур стеснялся это делать.
Азирафель помог одной женщине из клуба рукоделия оправиться после внезапной потери мужа и убедил другую, что она все ещё может вернуться в университет и получить степень, если она этого хочет. Печального молодого человека, который зашёл в магазин, чтобы купить пачку сигарет, он уговорил купить вместо этого жвачку. И он помог Берту перекрасить его гостевую комнату.
Кроули даже улыбнулся, когда бармен рассказывал эту последнюю историю, потому что он слишком хорошо помнил капельки зелёной краски, которая в итоге оказалась в волосах и у Кроули, и у Азирафеля, когда ангел слишком энергично махнул валиком по фрагменту стены у них над головами.
И истории все продолжались, и продолжались, и продолжались.
Прошло четыре дня, прежде чем Кроули осознал, что жители деревни приходили не потому, что они тоже чувствовали себя потерянными и сбитыми с толку без Азирафеля.
Потребовалось ещё два дня, чтобы он понял, что они, вероятно, приходили ради него, и к концу недели до Поднявшегося ангела, наконец, дошло, что они по очереди дежурят, чтобы не допустить самоубийства.
Если задуматься, это едва ли было удивительно, хотя Кроули искренне не знал, было ли это необходимо. После шести тысяч лет всего самого ужасного, чему Небеса, Ад и человечество могли подвергнуть его, он подозревал, что, если бы он был склонен покончить с собой, он бы уже это сделал.
С другой стороны, будущее ещё никогда не казалось таким мрачным. По крайней мере, тогда у него все ещё были приказы, поступающие Снизу, божественные замыслы Сверху, которые нужно было расстраивать, и Азирафель, маячивший где-то посередине. По крайней мере, он знал, кто он такой, и понимал свою цель.
Теперь же он просто… он не знал, что он такое, не знал, что ему делать.
В чем цель Поднявшегося ангела? Он искупил первородный грех – невозможный парадокс. Аду – Кроули был уверен– он больше был не нужен, а рай никогда бы не принял его.
Он был посередине и застрял здесь. Это было бы не так уж плохо – на самом деле, он бы ухватился за такую возможность на протяжении большей части своей жизни – если бы только не тот факт, что теперь он был один. Навечно, нескончаемо, непостижимо один.
Он предпочёл бы пытку от рук Небес хоть сейчас.
Жители деревни продолжали внимательно приглядывать за ним на протяжении двух недель, и хотя дыра в его сердце не становилась меньше, возможно, частички его получили поддержку.
Регулярные посещения после этого пошли на спад, хотя Берт обычно заглядывал каждые пару дней, если Кроули не появлялся в пабе, чтобы убедиться, что он все ещё ест.
На самом деле Кроули не ел, но он мог бы морить себя голодом год и не потерять ни фунта, так что Берт предполагал, что он каким-то образом поддерживает силы.
Хотя напиваться до беспамятства в пабе казалось Кроули отличной идеей в большинство дней, он был слишком многолюдным местом, чтобы переживать там срывы, особенно, если он начинал болтать о русских головных уборах и Апокалипсисе, – а он все ещё мыслил достаточно ясно, чтобы понимать, что это не идеальная ситуация.
Так что вместо этого он сидел на полу в своей гостиной, прислонившись спиной к дивану и напивался до потери чувств в одиночестве. Он использовал все ту же бутылку, которую осушил ранее, ту, что он берег на их совместное Рождество, которое никогда не наступит. Она всегда была полна до краев, когда он тянулся к ней, и, хотя вино не было хорошим, в нем было достаточно алкоголя, чтобы притупить его вкусовые рецепторы очень быстро.
В некоторые ночи оно содержало больше алкоголя, чем в другие, и в таком случае оно лилось вниз горячо и резко, как водка, обжигая горло и притупляя острую боль у него в груди.
Если бы он мог просто забыть Азирафеля, убеждал себя Кроули сквозь марево боли и алкоголя, тогда эта мука прекратилась бы. Азирафель ведь забыл его – разумеется, у него тоже есть на это право?
Но потом он печально икал, отставлял бутылку в сторону на мгновение и думал о том, что он был единственным, кому было небезразлично помнить Азирафеля за все то, каким он был, и он не мог отбросить память об ангеле, как ангел бросил его.
Поэтому он сидел и всхлипывал, пока не становилось больно дышать, и пил, пока не становилось плохо, но он все равно не мог избавиться ни от мучительной боли, ни от памяти об Азирафеле.
Ангел умирал у него на руках снова и снова, глядя на него теми пустыми глазами, и дыхание замирало у него в горле.
Кроули знал, что Азирафель не хотел умирать в одиночестве, но, так как он не узнавал и не помнил Кроули в конце, то в каком-то смысле он все равно как будто бы умер один.
Девять дней кряду Кроули пил до тех пор, пока не отключался. На десятый он очнулся от того, что кто-то с силой тряс его за плечо.
К тому времени, как он сумел привести себя в какое-то подобие сознания и заметить, что он лежит, распластавшись на полу, а его шея и спина сведены судорогой и болят, он также заметил, что Берт стоит на коленях рядом с ним, трясёт его за плечо и невероятно взволнованным голосом зовёт бывшего демона по имени.
– Я в нрм, – пробормотал Кроули тихо и хрипло. Он застонал на мгновение, когда его голова вспыхнула в агонии.
– Кроули, держись, я позвоню в 999…
– Негх, – Кроули поднял руку и махнул ею, неясным жестом останавливая бармена. Его слегка трясло, и он все ещё чувствовал, как алкоголь горит в его теле, крепко сидя в крови и отравляя печень. Он обратился внутрь себя, настолько сосредоточенно, насколько хватило сил, и заставил алкоголь испариться в одну секунду.
Поднявшийся ангел поморщился и слегка застонал, чувствуя, как похмелье отступает, а боль реального мира возвращается. Его горло пересохло и молило о воде, и по мере того, как его чувства возвращались на свои обычные места, явилась и бесконечная чёрная пропасть, которая зияла внутри него постоянно, когда он был в сознании.
Кроули заставил себя принять сидячее положение, пробежав трясущейся рукой по волосам, которые были немытыми и довольно сильно отросли.
– Видишь? Я в порядке, – сказал он, одарив Берта тем, что когда-то было обезоруживающей улыбкой, теперь же вышло страдальческой гримасой. Обычно рядом был ангел, с которым они могли вместе мучиться от алкогольной детоксикации.
Берт выглядел невероятно встревоженным, но теперь настороженность и неуверенность тоже были написаны у него на лице.
– Выпил всего одну бутылку, – честно сказал Кроули, показывая на пустую бутылку, лежавшую рядом с ним. Он поднял руку и приложил её тыльной стороной ко лбу, чувствуя, как жар отступает.
– Ты уверен? – спросил Берт довольно скептически.
Кроули пожал плечами.
– Просто дай мне воды, и я буду в норме.
Поднявшийся ангел дернулся, чтобы встать, поморщившись, когда его ноги подкосились на мгновение, прежде чем решили держать его. Берт вскочил рядом с ним, держа руки наготове на случай, если Кроули упадёт.
– Я в порядке, Берт, – заверил его Кроули, и, поморгав своими сухими глазами, поковылял в кухню. Ему хотелось просто сунуть всю голову целиком под кран, но Берт, возможно, не воспринял бы это как хороший знак, поэтому вместо этого он выудил один из оставшихся чистых стаканов из шкафчика и подставил его под кран.
– Не думаю, что тебе стоит оставаться здесь совсем одному, – сказал Берт с добротой.
– Что ж, вот так не повезло, – прорычал Кроули, вытащил стакан из-под струи воды и осушил его.
Позади него была неуверенная тишина, и Кроули догадался, что Берт раздумывает, насколько он хочет вмешиваться. Кроули просто хотелось, чтобы он ушёл. Как будто разговоры с кем-нибудь из этих людей могли как-то исправить ущерб, нанесённый шестью тысячелетиями.
– Ты не сможешь прятаться вечно, – сказал, наконец, Берт. – Поверь мне.
Кроули не смог сдержать сухой, горький смех. Что Берт мог хотя бы начать понимать в вечности?
– Я знаю, что это больно, – сказал Берт. – Но в жизни есть не только это.
Кроули фыркнул и отвернулся от раковины, поставив стакан на столешницу с большей силой, чем было необходимо.
– Тебе-то откуда знать, – прорычал он, метнувшись мимо бармена.
Кроули упал на диван, намереваясь игнорировать Берта, пока он не уйдёт.
Некоторое время бармен стоял так тихо, что он подумал, Берт и в самом деле ушел, но потом он заговорил, голосом грустным, но недрогнувшим.
– Я потерял жену двадцать девять лет назад.
Кроули почувствовал, как его собственное горе на мгновение встало на паузу, когда он впитывал то, чего не знал о бармене все эти восемнадцать лет.
– Она умерла от осложнений во время беременности, – сказал Берт, подходя, чтобы опуститься на диван рядом с Кроули. Он смотрел на свои руки. – Они не смогли спасти ребёнка. И, разумеется, все здесь, в Мидфартинге… Я прожил здесь всю свою жизнь, понимаешь. Все знали. Это были худшие четыре года в моей жизни.
Кроули обратил глаза на бармена, который сидел рядом с ним с поникшими плечами.
– Я думал, что уже никогда не буду собой – не думал, что когда-нибудь смогу. У меня было такое чувство, будто сам мир хочет раздавить меня, что его тяжесть просто прикончит меня; или, по крайней мере, я надеялся на это, потому что тогда мне не пришлось бы больше жить без неё. Но эта деревня поддерживала меня – Мидфартинг и все мои друзья и родные, и они не сделали жизнь лучше, но они сделали её терпимой. А потом я понял, что должен делать что-нибудь, иначе я просто потеряю себя окончательно. Я начал работать в пабе, – Берт слабо улыбнулся, сцепив пальцы вместе. – Эта работа казалась подходящей для кого-то вроде меня. Долгие рабочие часы и никого, кому приходилось бы дожидаться меня по вечерам, – Берт откинулся на спинку. – И, может быть, я смог бы помогать людям. Или, по крайней мере, так я себе говорил.
Кроули следил глазами за барменом.
– Боль никогда не проходит, – сказал Берт спустя долгое мгновение. – Но всё-таки болит намного меньше. Не проходит и дня, чтобы я не думал о ней и о дочери, которую я никогда не видел… Но теперь это часть того, кто я есть, и я не могу изменить это, и, если честно, я и не хочу. В каком-то смысле, пусть даже это звучит как строчка из брошюрки о самопомощи, мне кажется, они все ещё со мной, – Берт покачал головой, и мягкая улыбка появилась у него на лице. – И никто никогда не сможет это у меня отобрать.
Кроули, по необъяснимой причине, почувствовал, как на глазах вскипают слёзы, которые впервые за несколько недель были не из-за его собственной потери.
– Мне жаль, – сказал Кроули, и это было правдой.
Берт снова улыбнулся и, казалось, очнулся немного.
– Мне потребовалось четыре года, чтобы по-настоящему снова стать собой, чтобы снова быть счастливым и не чувствовать себя виноватым за это. Я не хочу, чтобы для тебя это тоже длилось так долго. Если есть шанс, что я могу помочь, если я могу извлечь что-то хорошее из всего плохого, что случилось со мной – я хочу помочь.
Кроули почувствовал, как его челюсть напряглась, и проглотил новые слёзы. Он моргнул и опустил глаза в пол.
– Хорошо, – сказал он, заставив себя закрыть глаза.
Рядом с собой он почувствовал, что вес с другой стороны дивана приподнялся, когда Берт встал. Мгновение спустя рука бармена легла ему на плечо и легонько сжала его успокаивающе.
– Тебе правда станет легче. И мы все здесь, с тобой. Вся деревня. Может быть, ты и не вырос здесь, как большинство из нас, но это не делает тебя второсортным жителем, и я надеюсь, ты это знаешь.
В следующее мгновение Берт ушел. Дверь за ним закрылась с мягким щелчком.
Кроули повернулся и посмотрел на кусок пустого дивана рядом с собой, подумывая вытянуться и просто уснуть опять или плакать, пока он не сможет это сделать. Просто закутаться в жалость к себе и позволить осколкам жизни падать вокруг него, позволить утрате поглотить его целиком.
Но потом он встал, достал пустую бутылку с пола, пошёл и положил её в раковину. Он выпил ещё воды, и долго стоял там, прислонившись спиной к столешнице, просто дыша и стараясь не думать о том, как он больше никогда не проведёт утро с Азирафелем.
Он открыл холодильник, достал один из таинственных контейнеров, снял фольгу, прикрывавшую верх, и обнаружил нечто похожее на лазанью. Он не смог обнаружить чистой вилки и печально уставился на кучку грязных приборов, сваленных у раковины. Он правда не хотел мыть посуду – это было немного чересчур.
Он снова опустил взгляд на тарелку с лазаньей, и ему на мгновение захотелось сдаться окончательно и пойти обратно к дивану, чтобы свернуться калачиком, пытаясь прогнать реальность из своего мира.
Потом он вспомнил, что он демон, – или, точнее, ангел теперь. Кроули взял одну из немытых вилок и некоторое время держал её в руке. У него больше не было причин удерживать себя от использования своих сил или творения чудес. Больше не было Азирафеля-человека, чувства которого надо беречь.
Остался только он, и так теперь и будет всегда.
В итоге Кроули сделал вилку чистой усилием воли и, подогрев себе кусок лазаньи, съел только половину, прежде чем у него сдавило горло, и он не смог заставить себя съесть ещё. Затем он пошёл к дивану и все-таки свернулся на нем, хотя, возможно, дыра, разъедавшая его душу, поглотила его не так быстро.
Времена года снова сменили друг друга, удушающе жаркое лето наконец посвежело, а листья окрасились и развернули свои пылающие мантии.
Кроули пытался держаться. Он проводил меньше ночей, свернувшись калачиком и напиваясь, пока не отключится, и вместо этого попытался читать, чтобы отвлечься. Беда была в том, что он знал все книги ангела вдоль и поперёк, потому что читал их Азирафелю бессчетное множество раз ближе к концу. Ему редко удавалось преодолеть даже первую главу чего-либо, прежде чем его затягивали воспоминания.
Поэтому одним промозглым осенним днем, Кроули вышел в деревню, дрожа на холоде и отказываясь согреваться с помощью магии или надевать пальто, и зашёл в кафе.
Он взял себе тарелку фиш-н-чипс, которые ему суждено было съесть только наполовину, и провёл все время еды, просто пялясь на пустое место за столом напротив и мечтая, чтобы оно не было таким пустым.
Когда он закончил, он подошёл к небольшой барной стойке и спросил Харпера, нельзя ли с ним переговорить.
Владелец кафе поднял два больших пальца вверх, закончил переворачивать гамбургеры на гриле и подошёл к нему.
– Чем я могу тебе помочь? – спросил Харпер легко. Его тон смягчился лишь немного. – Ты в порядке?
Кроули почувствовал, как его горло сжалось, как бывало всегда, когда кто-нибудь упоминал – или тактично не упоминал – Азирафеля. Поднявшийся ангел проглотил это.
– Нормально, – сказал он. – Хотя вообще-то я тут подумал… – Кроули на мгновение опустил глаза. – Все книги Азирафеля просто так стоят у нас дома, а он… он очень любил эти книги, ты же знаешь, а я не могу по-настоящему воздать им должное. Некоторые из них довольно старые, и им очень нужен хороший дом и уход кого-то, кто… любит их так же, как он любил.
Кроули поднял глаза и увидел, что Харпер смотрит на него с плохо скрываемым восторгом, как будто демон предлагал ему весь мир на блюдечке.
– Так вот, я подумал… ты не хотел бы их взять? – закончил Кроули, вполне уверенный в том, каким будет ответ. Он не был ни слеп, ни глух, когда Харпер и Азирафель ахали в унисон над безупречным переплетом издания «Потерянного рая» восемнадцатого века. Было ясно, что тот же библиофильский инстинкт, который преследовал Азирафеля веками, был так же силён в Харпере, и ангел, можно сказать, пометил его своим знаком качества.
– Я… Я бы с удовольствием посмотрел, но я никак не смогу позволить себе купить их все, – выговорил, наконец, Харпер.
– Тебе не нужно мне платить, – сказал Кроули, отмахиваясь от слов владельца кафе. – Они должны остаться вместе, и им правда очень нужен кто-то, кто будет о них заботиться, тот, кто знает, что делает. К тому же, этого… хотел бы Азирафель, – мысли Кроули метнулись в прошлое, где ангел постоянно прогонял потенциальных покупателей из своего книжного магазина с помощью грозных взглядов, неприятных запахов или ещё чего-нибудь, что он мог придумать в ту минуту.
Харпер смотрел на Кроули, открыв рот, откровенно не веря своим ушам, и, когда один из работников попытался похлопать его по плечу, он молча от него отмахнулся.
– Но эти книги… их все? – спросил он изумленно. – Но ты был бы… Одна только инкунабула стоит… стоит миллионы.
Хоть это и была внушительная сумма, Кроули только пожал плечами. Деньги никогда не были для него препятствием.
– Ты явно это не серьёзно, – сказал дальше Харпер, с таким лицом, будто он почти не верил словам, слетающим с губ Кроули, считая, что они слишком хороши, чтобы быть правдой.
– Серьёзно, как… нечто очень серьёзное, –Кроули сделал порядком безнадёжную попытку. – Камень, может быть?
– Правда? – снова спросил Харпер, ожидая подтверждения.
Кроули почувствовал, что слегка улыбается – он редко приносил такие хорошие известия.
– Правда.
– Я… что ж, – Харпер стал заикаться. – Конечно же! Я бы с удовольствием их взял… ух ты… Надо будет сказать Маре… Что подумают мои друзья из универа?.. Просто… ух! Спасибо тебе.
– Не за что, – сказал Кроули, чувствуя себя очень вдохновленным воодушевлением Харпера. – Можешь заехать, когда захочешь, и забрать их. Если у тебя есть коробки, хорошо бы их захватить.
Харпер смотрел на Кроули, как будто видел его крылья и божественную ауру.
Потом владелец кафе поднял палец.
– Одну минуточку, пожалуйста, – пробормотал он и поспешил в подсобку.
Кроули слегка ухмыльнулся, а потом коротко рассмеялся, когда Харпер вернулся мгновение спустя с большим, искусно глазированным кремовым тортом, который он опустил перед бывшим демоном.
– Бесплатно, – сказал Харпер. – Как и все, что ты когда-либо еще захочешь отсюда. Я испеку для тебя дюжину тортов, пирогов, булочек – всего, чего захочешь, – и буду печь по дюжине в день до конца вечности, если тебе захочется.
Кроули не смог сдержать улыбку при этом.
– До конца вечности, говоришь? – повторил он. – Я вообще-то могу поймать тебя на слове, – он с нежностью взглянул на торт: Азирафель так сильно их любил. – Я правда очень люблю торты.
– Просто предупреждай меня за час, – сказал Харпер с улыбкой. – Вечность – дело хорошее, но плитам все равно нужно время, чтобы сделать свою работу.
– Идет.
~~***~~
Харпер явился на следующий же день со своей машиной, женой и кучей коробок. Кроули помог им обоим упаковать книги ангела, предварительно позаботившись о том, чтобы спрятать книги, написанные ангелами и демонами, наверху: они излучали так много силы, что могли быть опасны для смертных в лучшем случае, и катастрофичны – в худшем. Будет лучше всего, если он упакует их очень тщательно и отправит почтой в книжный магазин Азирафеля на хранение.
Харпер с благоговением завернул самые старые и хрупкие книги в какую-то ткань, которую он привез, прежде чем уютно поместить их в коробки для короткого путешествия по деревне. Кроули видел такие же звезды в глазах Азирафеля достаточно часто, чтобы знать, что, как только Харпер приедет домой, он будет кропотливо разворачивать их одну за другой и осматривать, держа их дрожащими пальцами, в то время как Мара будет закатывать глаза и спрашивать, когда он придет помочь ей с ужином.
Когда Харпер ушёл, книжные шкафы, столпившиеся вокруг камина, остались таращиться на Кроули своими пустыми полками, но, по крайней мере, с пустотой он был хорошо знаком. Это от воспоминаний он пытался спрятаться.
Осень стала холодной и окрепла в зиму, и, хотя погода все ещё была очень мягкой, холода было достаточно, чтобы убить последние лилии, тщательно высаженные около маленького коттеджа.
Кроули больше не планировал сажать цветы.
Вместо этого он прошёлся по ящикам и вытащил кучку рубашек, которые он позаботился купить, чтобы было что бросать в стирку вместе с одеждой Азирафеля.
Теперь, когда ангелу уже не нужно было стирать бельё, Кроули уныло решил, что он мог сэкономить время и просто с помощью магии делать чистым свой единственный костюм, как он делал это на протяжении тысячелетий.
Кроули на мгновение удивился, когда из глубины своего ящика для носков вытащил что-то длинное и клетчатое.
Бывший демон провёл пальцами по шерстяному вязанию в замешательстве, и тогда вдруг узнал шарф, который Азирафель связал ему в те месяцы, когда ангел необъяснимым образом увлёкся этим хобби. Это был шарф, который Кроули всеми правдами и неправдами клялся никогда не носить.
Глядя на него сейчас, Кроули мог думать только о том, что наверняка отверг его чисто из принципа, потому что это был прекрасный шарф. Петли начинались немного неровно, но потом они сходились вместе в гладкий, продуманный узор.
Кроули погладил большим пальцем мягкий материал, думая о времени, которое было вложено в его создание – времени, которое Азирафель вложил в него, когда вязал его специально для Кроули.
А Кроули отказался от него вот так сразу.
Поднявшийся ангел понял, что он крепко вцепился в шарф, и заставил свои пальцы расслабиться. Затем, без колебаний, он поднял его и обернул длинную клетчатую полоску шарфа вокруг своей шеи – там, где ему и было место.
Когда Кроули пришёл домой, его первым впечатлением было, что коттедж стал слишком большим. Он всегда был довольно-таки маловат, но сейчас казался вдвое больше своего настоящего размера. Он напоминал ему сцену в театре после спектакля, когда актёры ушли, а декорации и реквизит остались, и не было ничего кроме пустого эха того, что когда-то здесь происходило.
Он долго стоял в проходе, оглядывая мебель, книги, стопки писем на краю обеденного стола – теперь не более чем остатки общей жизни. Здесь был шаткий угловой столик, который Азирафель купил на барахолке в ту первую неделю, диван, приобретенный у чьего-то кузена, и антикварные часы, которые с любовью выбрал ангел. Взгляд Кроули скользнул вдоль рядов и стопок книг, распознавая, которые из них Азирафель купил, а которые он с удовольствием сгрузил в руки Кроули в своём полузабытом книжном магазинчике в Сохо.
Поднявшийся ангел посмотрел на ту часть полки, которая все ещё пустовала– где тонкие чёрные дневники когда-то стояли одним аккуратным рядком.
У него не осталось ничего, что помогло бы помнить Азирафеля, ничего, кроме того, что он носил у себя в голове. Он больше не доверял своей памяти: знал теперь лучше, чем когда-либо, что воспоминания могут угасать.
Кроули хотел было сесть на диван, но передумал на полпути. Вместо этого он стал ходить по комнате взад-вперед, широкими и медленными шагами, потому что ему было больно, и это была не приглушенная отдаленная боль. Это была боль, как от огня, как от кинжала в груди, обжигающая и неизбежная, и она была хуже, чем он когда-либо представлял себе во всех своих кошмарах.
Шагая, Кроули случайно столкнул стопку книг, уронив тома на пол. Шум был слишком громким в пустой тишине, и, прежде чем Кроули смог как следует осознать, что произошло, он уже орал на упавшие книги.
Следом за этим он пнул диван, и боль не успела заявить о себе, когда он смахнул пачку писем с обеденного стола и швырнул конверт в бесплодной попытке забросить его в камин. Он кричал до тех пор, пока не охрип, дрожа так сильно, что его тело, казалось, было больше не в состоянии это выносить.
Кроули развернулся к стене с книжными шкафами и ринулся вперёд. Он протянул руку, чтобы схватить книгу, намереваясь разнести это замершее, безмолвное место, которое, если оставить его в покое, будет помнить Азирафеля, даже тогда, когда Кроули не сможет.
Пальцы Поднявшегося ангела, дрогнув, замерли в дюйме от кожаного корешка намеченной жертвы, его рука тряслась.
Перед мысленным взором Кроули предстало то, как он читал каждый из этих томов Азирафелю, и как Падший ангел сидел в своём кресле и листал их или показывал в них что-нибудь Кроули.
Бывший демон сделал хриплый неровный вдох и сделал один шаг вперёд, нежно проведя рукой по ряду мягких кожаных переплетов. Азирафель любил эти книги. …Когда-то любил эти книги.
Кроули уронил голову ниже, так что его лоб прижался к томикам, и почувствовал, как свежие слёзы побежали по щекам. Он ободряюще провел дрожащей рукой по гладким корешкам, ненавидя себя за одну мысль причинить им вред. Азирафель бы так рассердился на него.
От этой мысли Кроули опустился на пол, прижав предательские руки поближе к себе. Потом он подтянул колени к груди, спрятал голову в ладонях и плакал до тех пор, пока в нем больше не осталось ничего, что можно было отдать.
Его все ещё трясло, когда он, наконец, заставил себя встать на ноги и, шатаясь, пошел в кухню, где стал рыться в глубине самого дальнего шкафчика. Он вытащил бутылку красного вина – последнюю бутылку, которую он хранил на будущее Рождество.
Кроули снял фольгу с горлышка и, вытащив пробку, поковылял наверх. Он добрался до своей комнаты и достал единственный тонкий чёрный дневник из-под своего матраса, где он его спрятал.
Мгновение спустя он оказался в комнате Азирафеля, не помня, как туда вошёл. Кроули шагнул было, чтобы присесть на кровать – по-прежнему не застеленную и в точности такую же, какой Азирафель её оставил – когда маленький письменный стол в углу привлёк его внимание.
Бывший демон громко шмыгнул носом, и, подойдя к нему, упал на стул и поставил бутылку вина вместе с дневником на стол. Ничего особенно интересного не было на плоской поверхности стола: пара ручек и записка, написанная неровным почерком Азирафеля последних лет. На ней были написаны имена всех жителей деревни, а также, где они все жили и работали. Кроули в этом списке не было.
Недавно Поднявшийся ангел сделал судорожный глоток прямо из бутылки.
Он начал шарить по ящикам, не зная точно, что там найдёт, но понимая, что должен будет посмотреть, в итоге.
В широком неглубоком ящике, где обычные люди хранили карандаши и остатки бумаги, Кроули нашёл несколько разнообразных безделушек и одно длинное, чёрное как смоль перо, завернутое в нечто, по виду напоминающее вырванную из книги страницу.
Кроули аккуратно вытащил его, развернув тонкую бумагу и повертев перо в руках. Ему пришло в голову, что теперь оно было единственным напоминанием, которое у него осталось о его собственном Падении и о том, что он когда-то был демоном.
Оно было слегка потрепанным, и надломленным посередине, наверное, с того раза, когда Кроули выхватил его у рыдающего Азирафеля и пытался бросить в огонь. Кроули провел пальцами по краям оперения, и перо стало целым.
Он положил перо на стол и разгладил листок бумаги. Это была страница из Библии, понял он, Бытие, глава третья – глава, которая начиналась стихом «Змей был хитрее всех» и заканчивалась словами «Херувимов и пламенный меч». Глаза Кроули обратились к краю страницы, где она была неаккуратно вырвана из своего переплёта.
Азирафель, которого он знал – Кроули был в этом уверен, – никогда бы даже не подумал осквернить книгу подобным образом. А вырвать страницу из священнейшего из томов… в каком же состоянии должен был быть Азирафель?
Бывший демон попытался прогнать из головы мрачную мысль и начал просматривать оставшиеся ящики в попытках отвлечься.
Правый верхний ящик был заперт, поэтому он его пропустил. Второй содержал несколько обрывков бумаги, а нижний был пустым.
Кроули вернулся к верхнему ящику и повернул крошечную металлическую задвижку незначительным усилием мысли. Ящик легко выдвинулся под его рукой.
Внутри он нашёл сложенную половинку листа бумаги и конверт, на котором было написано его имя. Кроули помедлил мгновение, проводя пальцами по сложенному листу бумаги, чувствуя, будто он каким-то образом вторгается в нечто личное. Потом он стряхнул с себя это ощущение и развернул бумагу, говоря себе, что Азирафель явно оставил только эти два предмета в ящике, чтобы он их нашёл.
На бумаге было написано слегка неровным почерком Азирафеля: «Последняя Воля и Завещание Амброуза Зирафеля». Кроули шмыгнул носом, когда читал единственную строчку между заголовком и местом, где ангел аккуратно поставил подпись и дату. Там говорилось: «Все достается Э. Дж. Кроули, или, по крайней мере, то, что ему хочется получить».
Кроули выпил ещё вина и дрожащими пальцами открыл конверт со своим именем на нем.
Внутри был один-единственный листок бумаги, с двух сторон исписанный каллиграфическим почерком Азирафеля. Буквы были аккуратными и плотно прилегали друг к другу, и по одному этому можно было судить, что оно было написано много лет назад.
«Кроули», – началось письмо, и Поднявшийся ангел крепче сжал края листка. Он почти слышал, как Азирафель произносит эти слова, почти чувствовал его знакомое присутствие в комнате.
«Я пишу это рано, потому что хочу быть уверенным, что напишу все, на случай если начну забывать. Я не хочу забывать, не хочу терять ни минуты из времени, которое мы провели вместе… но мне кажется, это наказание за мои преступления, совершенные на Небесах. Это жестоко, но, может быть, это справедливо.
Ты никогда не просил прочитать мои дневники, но ты можешь сделать это, если захочешь. Я пойму, если ты не захочешь, или у тебя не будет времени, но я хочу, чтобы ты знал, что они твои. Я всё-таки написал их для тебя.
Я хочу, чтобы ты знал, что я не виню тебя за то, что случилось, – ни капельки. Чтобы спасти тебя от Небес, я бы отдал жизнь. Правда отдал бы. Вместо этого у нас было больше десяти лет вместе, и я хочу, чтобы ты знал, что эти последние годы были одними из счастливейших в моей жизни. Единственное, о чем я сожалею, это что мы могли бы больше времени проводить вместе за наши шесть тысяч лет и меньше сражаться как враги.
Из всех ангелов, демонов и людей, которых я когда-либо встречал, ты лучший, кого я знаю, и единственный, с кем я хотел бы прожить свою человеческую жизнь. Ты мой самый дорогой друг уже много лет, и я хочу, чтобы ты знал, что ты лучший друг, о каком только может мечтать кто-либо, даже – или, пожалуй, в особенности – ангел. Спасибо тебе.
Уверен, что последние несколько дней, а возможно, и недель были для тебя тяжёлыми. Не знаю, сколько ещё я продержусь, но надеюсь, что я не сдался без боя. И я надеюсь, что ты не сделал ничего безрассудного, чтобы попытаться спасти меня: мне бы не хотелось принести тебе ещё больше несчастий, чем я уже принёс.
Ещё я хотел бы попросить прощения. Я знаю, что случившееся не мог бы предотвратить ни один из нас, но я чувствую, что извинение всё-таки должно прозвучать. У нас не было сорока лет, которых тебе хотелось, и также не было тысячелетий, и мне жаль, но я благодарен за то время, что у нас было. Надеюсь, тебе было так же хорошо в эти годы, как было мне».
Письмо было подписано: «Твой лучший друг Азирафель».
Кроули едва смог дочитать его, так сильно тряслись его руки, и слёзы застилали глаза.
Он снова перечитал все целиком, а потом в третий раз и в четвёртый. Его взгляд печально задержался на абзаце, где Азирафель упомянул, что он не обязан читать его дневники, если не захочет. Как будто он сомневался в привязанности Кроули, как будто он был не уверен в том, как дорог демону.
А потом Кроули задумался, может быть, ангел правда не знал?
Он посмотрел на то, как Азирафель подписал письмо: «Твой лучший друг».
Кроули вспомнил, как после своего Падения, он поклялся себе, что больше никогда не назовет никого другом. Друзья – это было ясно – лишь предавали тебя в итоге и разбивали тебе сердце.
Азирафель, как оказалось, всё-таки разбил ему сердце, но Кроули не помнил, чтобы ангел вообще когда-либо предавал его – ни в чем, что имело бы значение. Он сам, конечно, предавал Азирафеля, часто множество раз подряд, и, хотя ангел всегда расстраивался, когда узнавал (что случалось часто), он всегда принимал Кроули обратно.
Кроули никогда не позволял себе иметь друга после Падения, резко одергивал себя, не давая даже мысленно произносить это слово. Назвать его означало признать, что это реально, а если это было реально, то это могло причинить ему боль. Ему удалось убедить себя, что у него не было друзей – в строгом смысле этого слова, – убедить себя, что у такого как он их никогда не может быть. Азирафель всегда был… ну, Азирафелем– вечным и противоположным.
Ангелом для него – демона. Светом для его тьмы. Он полагал, что до тех пор, пока он существует, Азирафель будет существовать тоже, чтобы во Вселенной сохранялось равновесие.
Как оказалось, Вселенной особенно не было дела.
Кроули поместил Азирафеля в ту категорию, которая позволяла демону считать его не более чем ангелом: он даже называл его так вслух, чтобы напомнить себе, что он говорит о Противнике. Чтобы напомнить себе, что Азирафель ангел, а он демон, и это означало, что они заклятые враги. На каком-то этапе называть Азирафеля «ангелом» стало привычкой, которая ему очень нравилась, а еще позже это стало выражением нежности, и он даже в точности не заметил, когда.
И все же, несмотря на то, что Кроули был демоном, а у демонов не было друзей, Азирафель всегда был рядом, с самого начала, когда он поднял огромное белое крыло, чтобы закрыть от первых капель дождя в Эдеме змеиную головку Кроули.
Азирафель вытаскивал очень пьяного Кроули из бесчисленного множества таверн и спасал его от развоплощения чаще, чем он мог вспомнить. Ангел никогда не позволял ему проводить Рождество в одиночестве и выпил достаточно вина вместе с Кроули, чтобы демон знал, что у него не было никаких скрытых зловещих божественных мотивов. Они засыпали на диванах друг у друга в гостях, а иногда и на плече друг у друга – так часто, что это больше не было причиной для смущения. Азирафель смеялся над всеми его шутками, которые были в хорошем вкусе (грубые обычно зарабатывали ему укоризненный взгляд и многострадальный вздох, если повезёт), и он утешал его, когда Ад или ад, который люди создавали на земле, становился совсем невыносим. И потом в конце света они стояли вместе, ангел и демон, один – с пламенным мечом, другой – не имея ничего более устрашающего, чем монтировка, – и готовились встретить самого Люцифера.
Впервые Кроули позволил себе полностью осознать, что Азирафель правда был его другом – во всем, кроме самого слова – дольше, чем он помнил. И он, по всей видимости, был другом Азирафеля.
Кроули вытер глаза тыльной стороной ладони и снова посмотрел на письмо, задумавшись о том, понимал ли Азирафель, что это чувство было взаимным. Кроули не помнил, чтобы когда-нибудь вообще говорил нечто хоть отдаленно напоминающее это… вплоть до самого конца. Понадобилось шесть тысяч лет и смерть Азирафеля, чтобы он осознал, что этот глупый ангел был его другом.
Кроули подавил всхлип и отхлебнул вина, чтобы придать себе сил, громко шмыгая носом.
Может, он вообще был не прав насчёт этого, – подумал Кроули с надеждой. Может быть, Азирафель все же знал, и знал много лет. Он снова перечитал письмо, уцепившись за абзац, где Азирафель говорил об этом, его каллиграфический почерк был ясен, как день. И Азирафель… Азирафель благодарил его. Кроули никогда еще не считал себя менее достойным чего-либо. Думая об этом сейчас, он едва считал себя сносным другом, а уж тем более исключительным.
Но таким уж был Азирафель– всегда слишком добрым к Кроули, даже по ангельским меркам.
– Даже из могилы, – грустно икнул Кроули, и этим вызвал только новые слёзы.
Или, может быть, между ними было нечто иное, чем дружба, – задумался Кроули спустя несколько долгих печальных минут. Это слово казалось слишком узким для пережитого ими обоими, слишком маленьким, чтобы вместить шесть тысяч лет… всего. Может быть, чем бы они ни были, что бы они ни значили друг для друга, это нельзя было обозначить двумя краткими слогами, ни на каком человеческом языке.
Кроули мучительно икнул и сделал ещё один глоток вина. Бутылка теперь была полупустой, и он подумал, что ему стоит оставить вторую половину Азирафелю. Вылить ее на его могиле на Рождество, или вроде того. Потом он снова икнул, решил, что Азирафель бы понял, и сделал ещё глоток.
Кроули прочитал письмо ещё раз, запечатлевая в памяти каждую строчку. Он громко шмыгнул носом на той части, где Азирафель говорил, что написал дневники для него. Кроули надеялся, что сможет прочитать их, не чувствуя себя слишком виноватым, когда ангела не станет, а оказалось, что таков и был план Азирафеля всё это время. Возможно, Азирафель подготовил Кроули к своей смерти лучше, чем Кроули подготовил себя сам.
Это, однако, было бессмысленно теперь, когда все дневники сгорели дотла. Все, кроме одного.
Взгляд Кроули скользнул от аккуратно написанного письма в его руке к тонкому черному кожаному дневнику, лежавшему на столе. Поднявшийся ангел сел прямо, бережно сложил письмо, сунул его обратно в конверт, а затем спрятал и его, и длинное черное перо во внутренний карман своего пиджака, удлинившийся, чтобы вместить их. Он не собирался вынимать их еще очень долго.
Кроули с нежностью взял дневник, пробегая пальцем по золотистой цифре ‘1’ в правом верхнем углу. Он помедлил, сделал еще один глоток вина и осторожно открыл книгу на первой странице.
«Здравствуй, мой дорогой», – говорилось в аккуратном тексте. «Я надеюсь, у тебя все хорошо. Вероятно, к этому моменту я уже рассказал тебе, что это за книжицы – полагаю, их будет больше одной (бог мой, вот уж будет неловко, если я вмещу всю свою жизнь в одну крошечную записную книжку!) – так что я не стану тратить слишком много времени на вступление. Боюсь, последовательность событий наверняка пойдет вкривь и вкось, потому что я еще не решил, в каком порядке буду излагать их, так что прошу прощения за это. Литература всегда должна быть хорошо организована, я считаю.
Думаю, чтобы сэкономить время и место, я буду сокращать твое имя до К, и, пожалуйста, пойми, что это не оттого, что мне не нравится твое имя (оно очень замечательное) и не оттого что я намеренно стремлюсь к таинственности (мы не русские шпионы, а здесь не парк Сент-Джеймс). О, боже, это предисловие такое сумбурное, да? Прости меня, мой дорогой. Там на улице кошка трогает лапой мои бегонии, и это очень отвлекает».
Кроули не мог удержаться от короткого смешка. Вот такого Азирафеля он помнил.
«Так или иначе», – продолжал дневник. – «Я надеюсь, что эти книжки немножко пригодятся, чтобы утешить тебя, какие бы дни ни настали. Кстати говоря, прости за это. Я буду пытаться передавать события настолько точно, насколько это возможно, с моей точки зрения. Я могу сказать что-то, с чем ты не согласишься, но я надеюсь, ты поймешь, что это я просто так вижу вещи, и ты ничего не можешь сделать, чтобы это изменить.
Ну, ладно – вступление готово! Теперь к интересному. Думаю, я начну с Апокалипсиса, так как он примерно и был началом всей этой хренотени, и самое новое все равно важнее всего».
Под этим была подведена горизонтальная черта, а дальше шел новый текст, в котором аккуратным почерком Азирафеля в деталях описывалось, как Кроули в первый раз рассказал ему о том, что ад доверил ему Антихриста, тогда еще младенца.
Кроули помедлил, чтобы быстро пролистать дневник, прикидывая, сколько времени у него займет чтение. Почерк Азирафеля был мелким и плотным, добегавшим до самых краев бумаги. Хоть даже у Кроули был всего один дневник, было ясно, что Азирафель не тратил места зря.
Кроули почувствовал, как его губы тронула грустная улыбка, когда он вернулся обратно и начал читать.
Вскоре стало ясно, что Азирафель писал в стиле дневника, и довольно личного к тому же. Как и было обещано, Кроули появился под полным именем только однажды, а после обозначался заглавной К. Память Азирафеля явно была хорошей, когда он писал это, и там встречались целые фрагменты разговоров между ними, которые сам Кроули почти забыл. Азирафель рассказал о событиях, приведших к Апокалипсису, включая его позорную попытку показать детское шоу магии, гораздо подробнее, чем Кроули мог бы это сделать, хотя ангел всегда был большим знатоком литературы, чем он. После Апокалипсиса-Которого-Не-Было ангел вкратце описывал странный промежуток времени, в который Кроули приходил в книжный магазин почти каждый день в течение пяти лет (лишь-едва-предотвращенная угроза Апокалипсиса способна такое с вами сделать), а затем рассказывал обо всем, начиная с момента, когда Кроули схватили ангелы до того дня, когда Азирафель написал это, а это было еще тогда, когда они даже не знали названия того, что будет преследовать ангела в его последние годы.
Кроули плакал все время, пока читал.
Не только то, как Азирафель писал это – таким честным, открытым голосом, с одинаковым интересом комментирующим и промашку Шэдвелла со свечами и то, как они выступили против Люцифера, – вызывало у него слезы. Не только то, что он слышал, как Азирафель читает это ему, слышал это в его построении фраз и знаках препинания, и чувствовал утрату своего друга сильнее, чем он предполагал возможным. Не только то, что он узнал в первый раз, как Азирафель спланировал вызволить его с Небес, и даже не то, что начиная с середины Азирафель переключился на то, что стал называть его «мой дорогой К», а затем и просто «мой дорогой».
Дело было в том, что в дневнике говорилось не только о том, что Азирафель делал и думал – там говорилось о том, что он чувствовал. Ангел регулярно останавливал повествование, чтобы осмыслить – довольно подробно временами – что именно Кроули для него значил. Когда Поднявшийся ангел прочитал всего тридцать страниц, ему стало понятно, что это не могло целиком идти от доброты Азирафеля или преувеличения крупиц правды.
Когда Кроули читал о том, что Азирафель сражался бы в глубинах ада вместе с ним, чтобы сразить Люцифера и остановить Апокалипсис, он верил ему. Когда Азирафель заметил, что для него самым большим счастьем было бы, если бы Кроули заходил в магазин каждый день до конца вечности после Апокалипсиса-Которого-Не-Было, Кроули тоже верил ему. Когда ангел писал о том, что он почувствовал, когда сумел проникнуть на небеса и, наконец, встретившись лицом к лицу с Кроули, увидел его под пытками одного из его же сородичей и почти без сознания, Кроули плакал, потому что он никогда не представлял, что кто-то может так глубоко дорожить кем бы то ни было, а уж тем более им.
Кроули пришлось сотворить коробку бумажных салфеток и мусорное ведро, прежде чем он смог продолжить, читая о том, как Азирафель убивал своих собственных братьев, почти не чувствуя вины, потому что они посмели тронуть Кроули, а, откровенно говоря, это было неприемлемо. Азирафель описал чересчур подробно, на взгляд Кроули, какой сильной была боль при Падении и каково было чувствовать, как его крылья горели, но также и то, как все это бледнело в сравнении с его первоначальным страхом, что он Пал и оставил Кроули позади, в ловушке на Небесах. Азирафель очень мало помнил о поездке из болота к дому Ньюта и Анафемы, что было, возможно, к лучшему, хотя, так как его следующие воспоминания были о боли смертности и болезни, это не помогло растущему чувству вины Кроули. Азирафель был совершенно тверд в своем решении пойти за Кроули и принимал последствия спасения демона по мере своих сил, но это не мешало Кроули чувствовать – знать – что ангел пострадал бесконечно тяжело из-за него.
Азирафель объяснил, насколько смог, весь клубок своих чувств по поводу смертности, включая тот момент, когда он осознал, что в итоге умрет, и мгновение сразу после этого, когда он задумался о том, как Кроули к этому отнесется. И Кроули, наконец, снова появился в повествовании, разумеется, только для того, чтобы Азирафель обнаружил, что он пренебрег лечением своих крыльев. Кроули плохо помнил их поход в яблоневый сад с Адамом, потому что сам был в тумане лихорадки в то время, однако Азирафель, по-видимому, помнил его даже слишком хорошо, описывая, как его напугало, что Кроули отдал всю свою магию, чтобы спасти жизнь теперь смертного Азирафеля, только чтобы потерять свои собственные крылья, что могло сделать Кроули тоже смертным или даже убить его. Это было еще раз подчеркнуто, когда Кроули прочитал ту часть повествования Азирафеля, где он раскрыл крылья в физическом плане, чтобы попытаться вылечить их, и тут же потерял сознание. Азирафель рассказывал ему, когда он очнулся, что он был без сознания долгое время, но ангел не счел нужным упомянуть, что Кроули перестал дышать на целую минуту, и что его сердце останавливалось дважды.
Азирафель писал о приезде в Мидфартинг и о попытках смотреть на мир шире. Он жил среди людей так долго, объяснял Азирафель, что вести жизнь одного из них, полагал он, не должно быть слишком трудно. Но это было трудно, гораздо труднее, чем он ожидал. В то же самое время он все еще пытался свыкнуться с мыслью об окончательной, неминуемой смерти. Азирафель писал о том, как Кроули расстроила ожидающая ангела смерть, и как он отрицал ее и торговался с Адамом за его душу в саду, и как, благодаря тому что Кроули делал все это, Азирафелю почему-то было легче держать те же самые эмоции в себе, сохранять внешнее спокойствие и пытаться жить дальше. Кроули помедлил, прочитав это, очень удивленный, потому что одной из причин, почему он отреагировал так резко, было то, что Азирафель казался таким равнодушным.
Азирафель писал о том, как присутствие Кроули помогало ему приспособиться к жизни в деревне, давая ему опору в его новой реальности. Он был благодарен Кроули за то, что тот был рядом, хотя не знал наверняка, как надолго демон планирует остаться. Он горевал о том, что, как он думал, книжный магазин был продан, говоря, что ему невыносимо было потерять не столько редкие книги, сколько века общих воспоминаний. Это послужило только тому, что Азирафель окончательно осознал, что никогда не сможет покинуть Мидфартинг и что здесь он и умрет, вероятно, один. Именно это и было одним из его величайших страхов, писал Азирафель: что Кроули заскучает, что почти наверняка случится, и оставит его встречать свою жалкую человеческую смерть в одиночестве.
В настоящем Кроули опустошил бутылку вина и с помощью магии наполнил ее заново в третий раз.
Азирафель писал о том, что, когда Кроули закончил лечить свои крылья, он собрал оставшиеся перья и ушел в дом, намереваясь сжечь все, кроме одного, которое он хотел оставить на память. Ангел посмотрел в окно, прежде чем зажечь огонь и увидел, как Кроули радостно расправляет только что восстановленные крылья. Азирафель был убежден, что Кроули покинет его утром. Но затем Кроули остался, и он все еще был здесь на следующий день и на следующий. Азирафель, однако, заметил растущее беспокойство Кроули и думал, что это только вопрос времени. Поэтому, когда они, наконец, поругались, Азирафель крикнул Кроули, чтобы тот просто ушел, потому что он устал от надежды на то, что демон останется с ним надолго, маячившей у него перед носом.
Азирафель писал о том, что он сидел на полу их маленького коттеджа, среди нескольких жалких человеческих вещей, которые он приобрел, сжимая единственное перо Кроули, которое у него еще осталось, и плакал всю ночь. Он был уверен, что Кроули никогда больше не вернется, и что последними словами, которые он сказал своему единственному за шесть тысяч лет другу, было требование, чтобы тот ушел. Азирафель писал, что он никогда не был так удивлен, как когда открыл дверь на следующее утро и обнаружил, что Кроули вернулся, немного усталый, но очень реальный, принесший оливковую ветвь в форме очень-необходимого завтрака.
Большую часть из того, что ангел рассказывал об их времени в Мидфартинге, Кроули помнил достаточно хорошо, хотя он посмеялся над некоторыми вещами, о которых позабыл и почувствовал, как его любовь к жителям деревни медленно возвращается. Они были хорошими людьми, и, что превыше всего, они были людьми – а с людьми у Кроули в последнее время было совсем мало общения.
Потом события приобрели мрачный поворот. Азирафель писал о том, как обнаружил, что стал забывать вещи и как он глядел Кроули в затылок минут где-то десять, пытаясь вспомнить имя своего лучшего друга, прежде чем сдался и признался демону, что совершенно забыл его. Его самым большим страхом, писал Азирафель, было, что он забудет самого Кроули окончательно. Демон был такой основополагающей частью его жизни, что он считал, что забыть его означало бы потерять столько себя самого, что оставшееся уже больше не было бы им.
Азирафель писал о своем «я», и о том, кем он себя считал, и как он боялся смерти. Он объяснял, что чувствовал приближение смерти, чувствовал его, как тиканье часов, отбивающих обратный отсчет, или как иссякающий песок в часах. Это приводило его в ужас, но такова была цена. Кроули был спасен, объяснял Азирафель, и это было важнее всего. Ближе к концу дневника Азирафель признался, что не уверен в том, что будет дальше и в том, что случится потом. Он боялся, что Кроули может воспринять его смерть гораздо тяжелее, чем он изначально предполагал, и писал, что предпринимает шаги, чтобы попытаться немного облегчить те несчастья, которые, как он знал, он причинит, если Кроули останется с ним до самого конца. Азирафель заговаривал об этом много раз: с одной стороны, даже если смерть была неизбежна, он отчаянно не хотел умирать один, но с другой стороны, он чувствовал, что, чем скорее Кроули уйдет, тем меньше вреда Азирафель нечаянно принесет ему своей кончиной.
Повествование замерло после этого, и Кроули понял, что он добрался до настоящего времени. Он перевернул страницу и прочитал заметку, в которой говорилось, что теперь Азирафель собирается перескочить назад во времени, к убийству Кеннеди, и идти дальше вперед, и не будет ли ужасно неудобно читать эти книжки? Кроули почувствовал, как его губы изогнулись в полуулыбке, тронувшей его залитые слезами щеки. Он громко шмыгнул носом и продолжил читать, отправившись на этот раз назад, к солнечному дню в ноябре 1963 года, когда и Азирафель, и Кроули, внезапно получили неожиданный приказ от своего начальства предпринять поездку в Америку…
Даже несмотря на то, что последние страницы книги были легче по стилю, Азирафель явно старался не портить их ранние приключения печальным финалом, который в настоящий момент разыгрывался в их жизнях, Кроули рыдал всю дорогу совершенно постыдным образом. Хотя, если честно, он перестал заботиться о том, что о нем думают, уже много месяцев назад. А может быть, и лет.
Потому что, в каком-то смысле, когда он читал о том, как счастливы они когда-то были, это делало настоящее еще более ужасным. Прошлое было полно радости, которой – Кроули знал в глубине души – он больше никогда не испытает, даже если проживет еще шесть тысяч лет.
Дневник обрывался довольно резко посреди того, как Азирафель получал указания от Метатрона об этой новой штуке, которой занялись люди, что-то там насчет путешествий не куда-нибудь, а на Луну, и там была маленькая заметка, в которой говорилось, что Кроули должен перейти к следующему тому, если он хочет услышать, как Азирафель смешно пошутил про астронавтов, которые пролетят прямо под носом у Метатрона.
Кроули понимал, что он никогда не узнает, какой была эта шутка, понимал, что все, что у него осталось от Азирафеля, было заключено в этом дневнике. Поднявшийся ангел очень остро ощущал утрату других томов, отчаянно желая затеряться в изумительной прозе Азирафеля, потому что, если остальные были хотя бы приблизительно настолько же хороши, то ангел мог бы с успехом удерживать Кроули от слишком глубокой депрессии довольно долго.
Но он знал, что чтение дневников было бы не таким. К концу Азирафель полностью позабыл Эдем, так что, возможно, это было бы тяжелее – наблюдать, как проза ангела ускользает, оставляя дыры в повествовании, которые отражали его угасание слишком ярко, на взгляд Кроули. Он задумался о том, как остроумно Азирафель описал бы Эдем, если бы писал дневники в хронологической последовательности, но он понимал, что никогда этого не узнает. Что ангел подумал о нем в самом начале, о змее, который в одиночку заставил человечество Пасть?
Почему он ни разу не удосужился спросить?
Кроули перечитал весь дневник еще раз, от корки до корки, сумев в этот раз сдержать больше слез и ненавидя себя каждый раз, когда Азирафель вспоминал, как ему было от чего-то больно. Ангел всегда вслед за такими фрагментами писал о том, что это ни в коем случае не было виной Кроули, или что волноваться не о чем, как будто он чувствовал, что некий будущий Кроули будет задерживаться на этих абзацах, спрашивая себя, как он мог допустить, что ангел подвергся такой боли.
Становилось уже очень поздно к тому времени, когда Кроули закончил второе чтение, хотя ему все равно было трудно убедить себя оставить пустую бутылку из-под вина и вернуться в свою комнату. Прошло много времени, прежде чем он перестал сотрясаться от рыданий и икоты достаточно надолго, чтобы соскользнуть в милосердно навеянный алкоголем сон, крепко сжимая в руках тонкий черный дневник.
История должна была закончиться здесь.
Я не вру.
Она должна была быть грустной и красивой, и она должна была закончиться смертью Азирафеля, потому что иногда печальные вещи случаются, и люди умирают, и с этим ничего нельзя поделать. Весь фик в каком-то смысле вращается вокруг того, что Кроули смиряется с вещами, которые он не в силах изменить, и это казалось самой подходящей концовкой для подобного повествования.
Как я расскажу дальше в своей главе с авторскими заметками, судьба Азирафеля, кроме того, образует параллель с судьбами некоторых реальных людей, не последний из которых сам дорогой Терри Пратчетт, который умер от Альцгеймера в 2015 году. Мне казалось каким-то неуважением подарить Азирафелю счастливый финал, когда так много людей в реальном мире его не получили, особенно, если бы такой финал был дёшево пришит в последнюю минуту, только ради «хэппи-энда» как такового, и особенно если бы он не работал внутри существующей структуры повествования.
Если вы читали какие-нибудь другие мои работы, вы знаете, что я специализируюсь на ангсте со счастливым концом, потому что я не верю в написание чего-то ужасно грустного, если в финале все не складывается хорошо. Я слишком большой оптимист для этого. Но я говорила себе, что один этот раз я напишу нечто, что закончится слезами, и я с этим смирилась.
А потом я придумала концовку, которая была одновременно и невероятно счастливой, и так уютно подходила существующей нарративной структуре, что я не могла бы спланировать это более тщательно, даже если бы попыталась.
И тогда я столкнулась с дилеммой: отнестись с уважением к окончательности смерти в реальной жизни для реальных людей или продолжить повествование до счастливого финала, которого мне лично хотелось бы для каждой истории? Цель художественной литературы и фэнтези, в частности, на мой взгляд, – убежать из реального мира и хорошо провести время – и «Good Omens» это всегда удивительно хорошо удавалось.
Я долго размышляла над этим, думая о чудесном Терри Пратчетте и обо всем, что я знаю о нем как о человеке, а также о других его книгах, которые я читала. Я подумала о том, что «Good Omens»– в основе своей оптимистичная книга со счастливыми концовками для всех от курьера International Express до лишнего ребёнка, оставшегося при подмене детей, до Шэдвелла и мадам Трэйси, которые оказались вместе.
И тогда я сказала: к черту. Терри написал бы для этой истории охрененно красивый финал, и я люблю двух этих придурков слишком сильно, чтобы оставить их с чем-то меньшим.
~~***~~
Если это возможно, то, что последовало потом, было ещё хуже. Пустота. Ничто.
Он не пошёл на похороны.
Ничто больше не имело смысла, и он сомневался, что когда-нибудь что-нибудь ещё будет иметь.
Кроули сидел под дождём на краю пирса у маленького пруда, проводя ногами по воде и удивляясь, почему он никогда не показывал это место Азирафелю. Здесь было очень спокойно, хотя Кроули никогда не приходил сюда с таким чувством.
Вокруг больше никого не было, поэтому он расправил свои крылья. Он знал свои перья достаточно хорошо, чтобы понимать, что это те же самые крылья, с которыми он Пал, но теперь они были белыми и такими же яркими и сияющими, какие когда-то были у Азирафеля. Ещё в них до сих пор не хватало половины первостепенных маховых, и они даже теперь ещё выглядели потрепанными после обхождения Небес.
Кроули смотрел пустым взглядом на воду, позволяя струйкам дождя запутываться в его перьях и стекать по щекам, мешаясь со слезами.
Он не плакал шесть тысяч лет, но даже во время своего Падения, когда половина Небес была изгнана, он никогда не плакал так.
Все тело Кроули сотрясалось, и ему пришлось обхватить себя руками, чтобы дать себе хоть какое-то слабое ощущение поддержки, когда он остался совсем один в этом мире.
Он не представлял, что судьба может быть настолько жестокой. Пророчество Агнес Псих звучало у него в голове, не более чем злая шутка – теперь, когда Кроули знал, что оно было о нем. Азирафелю, как оказалось, вообще никогда не суждено было Подняться. Азирафель, которому необходимо было вернуться к божественности, чтобы спасти свою жизнь – он не получил ничего. Кроули с радостью остался бы демоном до конца времен, если бы это означало, что Азирафель выживет. Он даже никогда особенно не хотел Подниматься: такая мысль вообще никогда его не посещала.
И все же именно он был тем, кто вернулся к божественности. Настоящий удар под дых.
Кроули почувствовал момент — слегка, — когда он Поднялся, там, в конце. Это не было больно, как при Падении. Это было чувство, немного похожее на полёт верхом на воздушном шаре, уплывающем в просторное открытое небо. Когда он прижимал к себе Азирафеля, он почувствовал, что его душа замерцала, оттого что с неё сошли пятна. И он осознал, что те частицы, которые говорили «Создан Богом и Любим Богом» всё-таки не были вырваны с корнем – просто похоронены под чувством вины и болью из-за того, что он совершил. Это было откровение, которое было ему совсем не интересно – не тогда, когда его лучший друг умер у него на руках. Ну и что с того, что Бог любил его? Это была не та любовь, которой он хотел.
Жители деревни пытались быть к нему добры: они все приглашали его в гости и звали что-нибудь делать вместе с ними, но Кроули не хотел. Он больше никогда не хотел ничего делать.
Он хотел умереть, хотел просто свернуться в углу и ждать, пока все закончится, потому что весь смысл спасения Земли изначально был в том, чтобы делить её с Азирафелем. Иногда он даже жалел, что миру не пришёл конец по расписанию, потому что тогда, по крайней мере, они с Азирафелем погибли бы вместе.
Ему хотелось, чтобы слёзы прекратились, хотелось снова стать демоном, чтобы он мог спрятать боль под сарказмом и темными очками. Но он не носил очков уже много лет, и, похоже, потерял вкус к иронии. К тому же, остроумные замечания работали, только если рядом был кто-то готовый на них ответить.
Все в этом мире, казалось, было создано для двоих.
~~***~~
Он не ходил на похороны, но он пошёл на могилу.
Был безоблачный день, с неприемлемо голубым небом и воздухом, невыносимо горячим и душным. Кроули стоял у могилы, клочок свежей разрыхленной земли лежал на ней аккуратным прямоугольником. Кроули подумал, что Азирафель наверняка захотел бы посадить цветы в её тёмных складках. Этот идиот всегда норовил сделать что-нибудь подобное.
Кроули был в своем костюме – том самом костюме дорогого покроя, в котором он приехал сюда восемнадцать лет назад. Он сидел на нем точно так же, как и тогда.
Было слишком жарко для стольких слоёв одежды, но Кроули не замечал жары, или, точнее, замечал, но считал её частью своего наказания за то, что это он остался жить.
Он не знал, что сказать, когда пришёл на могилу, поэтому он просто стоял там и боролся со слезами.
Наконец он выдавил слабое «Привет, ангел». Его голос надломился на середине, и он больше не пытался продолжать.
Он не знал, сколько простоял там, стараясь дышать ровно и жалким образом проваливая эту задачу, но к тому времени, когда он, наконец, заставил свои нетвердые ноги пошевелиться, тени были с другой стороны.
Маленькая приходская церковь была рядом, и Кроули направился к ней, пиная комья высушенной солнцем земли и грустно размышляя о том, удосужится ли хоть кто-нибудь, кроме него через год сделать что-то большее, чем просто бросить взгляд, проходя мимо надгробия Азирафеля.
Церковь была маленькая и старая, построенная из невыразительного скучного серого камня.
Кроули подошёл к деревянной двери и потянул за ручку. Щеколда послушно скользнула в сторону, и Поднявшийся ангел беспрепятственно вошёл внутрь.
Кроули бывал в церквях и прежде, разумеется: освященная земля не имела никакого особенного влияния на его демоническую сущность, помимо того, что в целом нервировала его. Стоя в дальнем краю крошечного нефа этой церкви, единственного помещения, занимавшего большую часть пространства храма, он почувствовал слабое ощущение умиротворения – вероятно, это был аналог для ангелов.
Ощущение умиротворения очень раздражало. Кроули яростно фыркнул при мысли о том, что его Отец сидит там, не тревожась и не интересуясь, когда всему миру Кроули пришёл конец.
Неф был тихим и пустым, свет уходящего дня падал наискосок сквозь витражные панели, помещенные вдоль стен постройки. Сама церковь была большей частью лишена украшений, с простыми белыми стенами и самой простой лепниной. Серия из пяти ярких цветных витражных окон в дальней апсиде за алтарем привлекла внимание Кроули.
Поднявшийся ангел прошёл до середины центрального прохода и, скользнув во второй ряд спереди, опустился на твердую деревянную скамью и поднял глаза на витраж. Христос, прикованный к кресту, был изображён по центру, нимб света окружал его голову, будто корона. Справа от него склонилась Мария, заглядывающая в колыбельку, а слева – один из учеников держал корзину с рыбой и хлебом, и казалось, был в замешательстве. Позади ученика дальняя панель справа изображала пастуха, свободно державшего в руке палку и смотревшего вверх на звезду.
Но взгляд Кроули привлекла панель вдалеке слева. На ней был нарисован ангел, державший в руках трубу, которую он подносил к губам. Глаза Кроули оглядели его золотисто-коричневые крылья, которые изящно изгибались за его струящимися белыми одеждами. Кроули не мог разобрать пол ангела, но он определённо был в довольно приподнятом настроении, его глаза были возведены к небесам, в то время как он сообщал Благую Весть. Кроули почувствовал, как уголок его губ приподнялся в напряженной иронической улыбке: он не слышал, чтобы Азирафель проповедовал что-либо кому-либо, по меньшей мере со времён Средневековья. Вероятно, Крестовые походы наградили Азирафеля новой точкой зрения на организованную религию. Он, на самом деле, не спрашивал.
Кроули почувствовал, что предательский уголок его рта опустился обратно в своё обычное положение. Было так много вещей, о которых он никогда не разговаривал с Азирафелем, столько возможностей, которыми он так и не воспользовался.
Кроули стиснул зубы и оторвал глаза от витража, вместо этого окинув взглядом алтарь.
Потом он опустил голову вниз так, что его лоб уткнулся в спинку скамьи, стоявшей перед ним, сложил руки на случай, если это поможет, и стал молиться.
«Дорогой Папочка», – начал он, не в состоянии сдержать горечь в своих мыслях. – «Надеюсь, ты там чертовски, блять, доволен. Так хоть один из нас будет рад. Кстати, отец из тебя хреновый. Просто до ужаса».
Кроули остановил свой внутренний монолог, чтобы мысленно погладить себя по голове с одобрением за то, что он высказал это старику, чувствуя мятежный азарт даже от мысленного употребления американского выражения. Потом Поднявшийся ангел задумался, передаются ли и эти его случайные мысли тоже – если вся эта штука с молитвой вообще работала – и, если да, то не снизит ли это эффект от его речи. В следующий момент Кроули осознал, что он размышляет о мыслях про мысли уже несколько секунд и вернул себя назад в колею.
«Но не в этом суть. Зира – теперь он мёртв, его тело похоронено в чертовой земле не более чем в тридцати метрах отсюда, и я надеюсь, ты теперь доволен, потому что это все на твоей совести. Зачем тебе вообще понадобилось, чтобы он Пал – что он когда-нибудь… я серьёзно говорю, хоть когда-нибудь сделал тебе, в самом-то деле? Учитывая то, что те ангелы творили со мной на Небесах, Азирафель, возможно, был лучшим из них из всех. И вот так ты ему отплатил? Что это за справедливость, по-твоему? Ты утверждаешь, что мир справедлив, что все совершается в соответствии с твоим гребаным непостижимым планом, но мне кажется, что это вообще не так. Я думаю, что ты просто, на хрен, творишь все что хочешь, и не прочь послать к чертям всех нас в процессе.
А там, в Эдеме, что они такого сделали? Ева взяла яблоко, потому что ей по какой-то идиотской причине, стало, блять, меня жалко – и что это за преступление такое? И какое преступление в том, чтобы спасти кого-то – пусть даже меня такого ужасного – от медленной пытки? Нет, я не думаю, что этот твой дурацкий план справедлив хоть на каплю. Я думаю, дело просто в том, что ты творишь, блять, что хочешь, потому что тебе явно нет дела до чего-либо на самом деле важного.
И если это – если Падение ангела за то, что он спас демона, или изгнание человечества за чувство жалости – если это твоё представление о справедливости, то я не хочу иметь к ней никакого отношения. Если убить Азирафеля и Поднять меня, по бо… дья… никто не знает какой причине – если это было частью всего твоего гребаного непостижимого плана, то я не хочу в этом участвовать, ты слышишь меня? Вычеркни меня, или убей меня – мне, на хрен, плевать, – но я этого не хочу. Я ЭТОГО НЕ ХОЧУ».
Кроули тихо зарычал от гнева и сильнее уткнулся лбом в спинку скамьи.
«Я не просил о спасении, я никогда не просил, чтобы меня Подняли, я никогда не хотел, чтобы Азирафель… умер из-за решения, которое я принял.
И если один из нас должен был Подняться, почему, ну почему ты выбрал меня? Это какая-то жестокая шутка, да? «О, давайте заставим Кроули думать, что его… его… что Азирафеля можно спасти. Давайте подарим ему надежду, а потом отберем ее, потому что такое у нас представление о хорошей шутке». Нельзя было просто заставить его поскользнуться на банановой кожуре – нет, это было бы слишком милосердно. Он же демон, вот и давайте напомним ему, что бывает, когда демоны к кому-то привязываются. А потом – бам! Давайте превратим его снова в ангела, чтобы он никогда не смог забыть о том, что с ним случилось, если только сам себе на хрен не вырвет крылья, и ха, разве же это будет не смешно…»
Лоб Кроули горел, оттого что вдавливался в спинку скамейки, и он резко отдернул его. Он встал так быстро, что у него закружилась голова, но он подавил это ощущение и поднялся со скамейки, чтобы встать в центральном проходе, яростно глядя на витраж. Поднявшийся ангел дрожал от гнева, чувствуя, как его кожу захлестнула магия, когда он вывел свои крылья в физический план.
Они раскрылись у него за спиной, светясь прохладным, незапятнанным белым и легко заполняя собой весь крошечный неф. За последние восемнадцать лет Кроули не смог найти в себе силы пройти через болезненный процесс линьки, и рваные дыры по-прежнему виднелись на его крыльях, и половина первостепенных маховых отсутствовала.
– Для этого все было?– крикнул Кроули, чувствуя, как его оставшиеся перья приподнялись, когда он сжал опущенные вдоль тела руки в кулаки. – Вся моя жизнь для тебя просто гребаная шутка?
Ни алтарь, ни витражное окно не ответили, и это только ещё сильнее распалило Кроули.
– О, значит, вот как мы будем играть, да? Давай, вперёд: прячься и не отвечай мне, потому что ты, блять, отлично знаешь, что ты не прав, ты тупой, жестокий, эгоистичный гребаный трус…
Кроули чувствовал, как его язык горит оттого, что с него слетают богохульства, но он продолжал говорить, отчаянно толкая себя к краю, от Падения с которого он пытался оправиться шесть тысяч лет.
– А Небеса– какой фарс! Ад и в подметки этому месту не годится. Они просто до краев заполнены величайшими лицемерами, каких только видела эта планета, вот только у них было шесть тысяч лет, чтобы усовершенствовать своё гигантское лицемерие и убедить себя в том, что их версия правды – единственная существующая. А ты просто… просто – что? Взял и нахрен свалил? Что нам было делать… что нам всем было делать?
Кроули судорожно вздохнул, яростно указав в сторону кладбища снаружи.
– И что ты за Бог такой, если позволяешь происходить… позволяешь происходить такому? Что ты… Что я… Чего ты хочешь от меня?
Голос Кроули надломился, и он подавил яростный всхлип. Его перья задели край одной из скамеек, и Поднявшийся ангел, развернулся и схватил ведущий край проклятого крыла, притянув его ближе со всей силы, не обращая внимания на протестующую боль в плече и на сгибе крыла.
Кроули отвел кончик крыла дальше и вслепую ухватился за перья, обернув руку вокруг нескольких длинных шелковистых первостепенных и второстепенных кроющих, до которых легче всего было дотянуться.
Он зажал их пальцами и дёрнул изо всех сил. Он не смог сдержать короткий вскрик, вырвавшийся из его горла, и новые слёзы, брызнувшие из глаз. Он потянул снова, на этот раз сильнее, стиснув зубы от вспышек боли.
Три его кроющих пера длиною в фут на этот раз поддались, их сломанные кончики, испачканные красным, выделялись на фоне ослепительно белого оперения. Кроули бросил перья на пол церкви и яростно посмотрел на алтарь, дрожа от гнева и боли, и бросая вызов Самому Богу, чтобы он пришёл и поднял их.
– Это ты охренеть как сильно хотел, чтобы я стал ангелом, – Кроули хрипло бросил обвинение. – Но я этого не хочу. Если… если это какая-то награда за то, что Зира умер… то можешь, на хрен, забрать её назад, потому что мне она не нужна.
Кроули снова потянулся к своему крылу и, обхватив рукой новую пару перьев, дёрнул вниз сильно, как будто вырывал зуб. Его крыло протестующе заныло, пытаясь поддаться движению вниз, и Кроули пришлось напрячься, сжавшись изо всех сил, чтобы иметь хоть какой-то рычаг. Его судорожный вздох боли преломился во всхлип, когда он вырвал смятые перья и также бросил их на пол.
Крыло Кроули пульсировало болью так сильно, что ему пришлось переключиться на второе.
Его жестокий рывок за одно из оставшихся первостепенных маховых доказал, что вытащить самые длинные, прочно сидящие перья будет невероятно больно, и его память отбросила его назад, к тому, как его палач на Небесах делал именно это. Вместо этого Кроули схватил одно из длинных первостепенных кроющих и выдернул его под таким углом, от которого дрожь прошла по всему крылу.
Кроули упал на колени, ловя ртом воздух, его глаза переполнились, слёзы потекли вниз по щекам, а желудок сводило в одном ритме с разрывающимися крыльями.
Пальцы, уже липкие от его собственной крови, нерешительно потянули за другое перо, и он почувствовал призрак боли ещё до того, как она пришла. Он зажмурился и дёрнул. Этому потребовалось три сильных рывка, прежде чем оно вышло из крыла, и Кроули почувствовал, как теплая кровь потекла по оставшимся перьям, оседая на них.
Рука Кроули дрожала, когда он бросил сломанное, окровавленное перо на пол церкви рядом с остальными.
Он потянулся назад за новым пером, обхватив пальцами гладкое шелковистое оперение. Он дёрнул за него, тяжело дыша. Его уже сильно трясло, и крыло дрожало под его пальцами.
Он вспомнил, как запускал пальцы в перья Азирафеля, когда ангел слишком ленился ухаживать за ними сам, и его крылья были такими же ослепительно белыми, какими его были теперь.
Он вспомнил, как он сам дрожал от лихорадки, стоя в яблоневом саду, когда Азирафель возвышался над ним и требовал, чтобы он пообещал, что вылечит свои крылья и не потеряет их, как он потерял.
Он вспомнил, как Азирафель сидел в коттедже, поглаживая пальцами перо Кроули цвета чёрного дерева, с нежной улыбкой на лице вспоминая о полётах.
Рука Кроули задрожала, пальцы нервно разгладили перо, которое он собирался выдернуть. Он чувствовал, что у него все ещё идет кровь в нескольких местах, стекая по перьям и заставляя их неуютно подрагивать.
Его рука опустилась от крыла к полу, слабо обхватив одно из длинных белых перьев, разбросанных перед ним.
Боль, плясавшая вдоль его крыльев, была режущей, насильно напоминавшей ему о той ужасной комнате на Небесах. Кроули подавил хриплый всхлип, крепко зажмурив глаза.
– Просто… просто позволь мне Пасть, – прошептал он ломающимся голосом. – Я займу его место. Пожалуйста. Отдай ему мои крылья, мою жизнь – мне… мне они не нужны, – у Кроули перехватило горло, и прошло болезненное, судорожное мгновение, прежде чем он смог продолжить, уже мягче. – Пусть они достанутся ему. Просто… позволь мне занять его место.
Ответа не последовало, и в течение долгой минуты Кроули просто сидел так, на полу церкви, с истекающими кровью и разрывающимися от боли крыльями, окруженный перьями, которые он сам вырвал.
Тогда Кроули открыл глаза и сделал глубокий прерывистый вдох. Он встал неловко, крылья раскрылись за спиной, чтобы удержать равновесие. Кроули направил в них ровно столько магии, сколько хватило бы, чтоб остановить кровь и приглушить волны боли, а затем спрятал их.
– Что ж, ладно, – сказал он, не стараясь скрыть боль и злость, переполнявшие его голос. – Я понял.
И, повернувшись на каблуках, он зашагал прочь по центральному проходу, оставив за собой россыпь сверкающих, белых, испачканных кровью перьев, будто жертвоприношение.
Кроули дошёл до середины кладбища, молча пылая от ярости и все ещё чувствуя себя очень нехорошо, когда услышал быстрые шаги позади.
Кроули развернулся, готовый резко раскрыть крылья и накричать на любого, кто осмелился приблизиться к нему, но внезапно остановился в смущенном удивлении.
Поднявшийся ангел смотрел с настороженным выражением лица, как отец Гилберт, священник, которому Кроули сказал не более дюжины грубых слов за последние восемнадцать лет, подошёл к нему, осторожно неся в руках длинные белые перья, которые Кроули оставил перед алтарем.
Викарий посмотрел на него спокойным взглядом, который столь многое говорил благодаря тому, что в нем отсутствовало: осуждение, гнев, страх, благоговение.
Он просто остановился в паре метров от Кроули, протянул ему перья и сказал:
– Я думаю, они принадлежат тебе.
Кроули сердито посмотрел на священника.
– Я этого не хочу, – холодно сказал он.
Губы отца Гилберта изогнулись в грустной улыбке.
– Не думаю, что это главное.
Кроули нахмурился и раздраженно выхватил у него перья.
– Довольны?
– Я видел, как ты держался с ним,– сказал священник, тоном, который все еще просто констатировал факты. – Думаю, он это заметил.
– Мне плевать, что Он там о чем думает, – сказал Кроули ледяным тоном, неправильно поняв викария. – Он-то уж точно ни разу не потрудился подумать обо мне.
– Мне кажется, что это не так, – мягко сказал отец Гилберт, но Кроули уже отвернулся.
– Ага, конечно, – прорычал Кроули. – Как будто вы-то что-то об этом знаете.
Кроули продолжил шагать через кладбище, и жара давила на него, как плащ, из которого он не мог выпутаться. Он сердито шипел себе под нос, удаляясь от церкви, и чем дальше он шёл, тем более новые надгробия попадались вокруг.
Поднявшийся ангел понял, что замедлил шаг, когда ноги привели его назад к свежему клочку земли, как будто его притянуло туда магнитом. Некоторое время он просто стоял там, в нескольких метрах, глядя на него, не готовый подойти ближе.
Потом он заставил свои ноги двигаться и опустился на потемневшую траву около надгробия. Кроули посмотрел на перья в своих руках – его собственные, но такие же белые, какие когда-то были у Азирафеля. Он стер с них часть крови рукавом и осторожно положил их перед надгробием, так, что их кончики едва касались прохладного серого камня.
– Ты всё-таки всегда любил это чёртово перо, – сказал Кроули ломающимся голосом. Он моргнул и отвёл взгляд, посмотрев затуманившимися глазами на ряд деревьев неподалёку, чьи ветви были неподвижны в этот безветренный день.
Кроули оглянулся на могильный камень и махнул рукой в направлении перьев, сделав их невидимыми для смертных. Они будут только для Азирафеля и для него самого.
Кроули с трудом вздохнул и ненадолго положил руку на вершину надгробия. Это был первый раз, когда он позволил себе дотронуться до него, почувствовать его твердое постоянство для себя.
Поднявшийся ангел прикрыл глаза, стараясь справиться с колодцем пустоты, пытавшимся поглотить его целиком.
Потом он повернулся и быстро зашагал с кладбища, пока не успел передумать.
Кроули прошёл половину пути к тому времени, когда отец Гилберт вернулся к маленькой приходской церкви и обратил свои следующие слова к старинной каменной стене, с любовью похлопав ее истершуюся от непогоды поверхность.
– Он никогда не догадается, да?
Апрель превратился в май, и первые лилии в маленьком саду перед их коттеджем зацвели, раскрыв длинные белые лепестки. Лето обещало быть ещё более жарким, чем предыдущее, и одним из самых жарких в истории.
Это убедило Кроули, что лучшей тактикой для него будет оставаться дома и приглядывать за Азирафелем, хотя ангел постоянно норовил выйти на улицу и поработать в саду. Кроули множество раз говорил ему, что сейчас слишком жарко, и цветы могут выжить и сами, но он не был уверен, насколько хорошо ангел его теперь слушал.
Кроули читал Азирафелю книги, которые он привёз из его книжного магазина, хотя ангел все чаще засыпал на середине. Даже собственные истории Кроули об их общих приключениях перестали представлять для него особый интерес. Когда Азирафель в течение целой недели не вспоминал о том, что он когда-то был ангелом, а Кроули– демоном, было мало смысла пытаться объяснить Азирафелю, что он является неотъемлемой частью повествования. Поэтому теперь, когда Кроули пересказывал их общие приключения, он называл главных героев просто «демон» и «ангел».
Состояние Азирафеля ухудшалось быстрее, чем Кроули казалось возможным, скатываясь от того невозможного дня, который они провели в Лондоне к тому, что ему требовалась помощь Кроули, чтобы подниматься и спускаться по лестницам, а иногда и чтобы вставать и садиться в кресло. Одновременно с этим Азирафель, с которым Кроули провёл шесть тысяч лет, угасал, исчезая, за слегка расфокусированными, мутными глазами. Этот Азирафель просто хотел спать и чтобы ему читали и время от времени похлопывал его по плечу и называл «дорогой мой».
Глядя, как Азирафель вот так угасает, умирает по чуть-чуть каждый день, теряя кусочки себя, Кроули теперь был уверен, что он больше никогда не вернётся… Это, наверное, был худший способ, которым он мог потерять своего ангела. Кроули давным-давно перестал притворяться, что у него нет сердца, и знал, что сейчас оно разбивается.
Последние несколько недель, кроме того, наградили демона серией ночных кошмаров. Они отравляли его ночи, оставляя его беспокойным и измученным по утрам. Они приходили в двух видах: одни, в которых Азирафель чудесным образом приходил в себя, отдавал Кроули и Поднимался, и вторые – в которых он этого не делал.
Во снах первого типа Кроули снова оказывался на Небесах, пригвожденный к той твёрдой белой стене. Было трудно дышать, крылья разрывались от боли. Там к нему приближался Азирафель, вновь с белыми крыльями, держа нож, который ему подал всегдашний мучитель Кроули. Вот только на этот раз не будет внезапного спасения, потому что, после того как Кроули снова пригвоздили в этом положении, рай решил, что единственным способом доказать, что Азирафель действительно хочет вернуться к подчинению правилам Небес, было заставить его убить Кроули. В некоторых снах Азирафель плакал, отчаянно прося рай передумать, в других он был решителен и не колебался. Иногда он даже не узнавал Кроули, и такие сны были худшими. Каждый раз Кроули сначала пытался отпрянуть от ножа, но потом передумывал, прося, иногда умоляя Азирафеля убить его. Он говорил ангелу, что все хорошо и что это не страшно, и ничто не может быть хуже Падения, верно? Азирафель приближался к нему, иногда его глаза были блестящими и льдисто-голубыми, а иногда мутными и непонимающими, и Кроули с ужасом приходил в себя в тот момент, когда лезвие касалось его кожи.
Во втором типе кошмаров Азирафель умирал человеком. Кроули никогда не был рядом и никогда не видел, как это случалось. Он просто стоял совсем один в коттедже, который больше не казался таким маленьким, и чувствовал утрату так, будто ему в грудь попала пуля. Азирафель никогда не появлялся в этих снах, и тяжелое отсутствие было хуже, чем боль, когда ангел вонзал нож ему в сердце в первом типе снов.
Когда Кроули резко просыпался около трёх утра, он всегда с колотящимся сердцем шёл в комнату Азирафеля, чтобы убедиться, что ангел ещё дышит. Иногда он опускался на колени у края кровати или забирался на широкий подоконник и просто смотрел, как мягко поднимается и опускается грудь или плечо Азирафеля, напоминая ему своим спокойным ритмом, что ангел ещё его не оставил.
Начавшись спорадически, кошмары стали повторяться каждую ночь, лишая Кроули покоя сна и оставляя ему только агонию дня, когда он помогал Азирафелю одеваться и мыться, приводил его вниз и готовил ему завтрак.
Ангел все меньше интереса проявлял к еде, что бы Кроули ему ни приготовил, и часто просто лишь неохотно клевал это. Азирафель, кроме того, стал более тихим, разговаривая все меньше и меньше и иногда просто глядя вдаль каждый раз, когда Кроули задавал ему вопрос. Однажды он просто просидел в своём кресле целый день, отказываясь замечать что-либо из того, что демон говорил или делал.
Потом он в течение недели не называл Кроули «дорогой мой», похоже, узнавая в демоне просто знакомое дружественное существо, которое сидело с ним и рассказывало ему о времени, которое они провели вместе, пока его голос не начинал ломаться слишком часто, чтобы он мог продолжать. Тогда Кроули просто сидел, иногда уткнувшись лбом в плечо ангела, и притворялся, что это не происходит. Изредка Азирафель приобнимал его слабо одной рукой, как будто какую-то часть его волновало, что Кроули было больно.
Кое-кто из деревенских жителей заходил, принося еду или цветы, или просто предлагая Кроули свою поддержку. Демон никогда не позволял им задерживаться дольше, чем на минуту. Им здесь были не рады, в этом маленьком коттедже, где происходила кульминация шести тысяч лет жизни. Они не принадлежали к этой истории – их истории.
Погода продолжала становиться теплее, устанавливая новые рекорды, как и было предсказано, припекая землю, высушивая траву и превращая обычные дожди в тропические ливни. Кроули никогда не покидал коттеджа, не желая ни под каким предлогом выпускать Азирафеля из виду.
Ангел быстро терял вес, не проявляя интереса почти ни к чему за пределами своей собственной головы, иногда не делая ничего требующего напряжения, лишь с отсутствующим видом кивал Кроули. Один раз он сумел даже спросить у Кроули, хорошо ли тот себя чувствует, хотя, судя по всему, не услышал ответа демона. Это ничего: он всё равно солгал.
Кроули просыпался в самом начале утра от кошмаров три недели к ряду, ужас пронизывал его мокрую от пота кожу, когда он резко приходил в себя.
А потом однажды ночью этого не случилось.
Нежное, мелодичное пение нескольких птиц, певших за его окном, пробудили демона. Когда он перевернулся в кровати и открыл глаза, он с удивлением понял, что чувствует себя отдохнувшим, наверное, впервые за месяц.
Он также заметил, что было уже около девяти часов утра, солнечный свет заманчиво лился из окна и освещал пылинки, лениво летающие в воздухе.
Кроули полежал так мгновение, просто наслаждаясь ощущением отдыха, а потом рывком встал на ноги и заглянул в комнату Азирафеля.
Острие страха пронзило его, когда он увидел пустую кровать ангела с одеялами, беспорядочно брошенными на матрас, но он подавил его. Азирафель просто был внизу, вот и все.
Кроули быстро спустился по ступенькам, окинув встревоженным взглядом пустующую кухню. Гостиная тоже была пуста, и демон почувствовал, как его сердце забилось быстрее.
Он сейчас проживал свой страшный сон, Кроули понял это с внезапной ужасающей уверенностью. Ему не приснился его кошмар в этот раз, потому что теперь он разыгрывался не только в его воображении.
– Азирафель? – позвал Кроули, не в состоянии прогнать страх из своего голоса. Он снова взбежал наверх, ещё раз проверил все комнаты и опять побежал вниз. – Азирафель? – крикнул он снова, задыхаясь от беспокойства. – Зира? Ангел?
Именно тогда испуганные глаза Кроули остановились на двери коттеджа, и он увидел, что она была лишь слегка приоткрыта.
«И смерть придет, где лилий цвет».
У Кроули перехватило дыхание, и он бросился к двери, рывком открыв её и ступив на тёплый воздух, который обещал стать ещё жарче.
И вот тогда Кроули и увидел его.
Азирафель лежал на боку в траве, его голова и плечи покоились на цветочной клумбе, и изгибающиеся лепестки сияющих белых лилий образовывали последний нимб в его жизни.
– Нет, – слово испуганным и хриплым шёпотом сорвалось с губ Кроули.
Демон сделал два неровных шага вперёд и упал на колени рядом с лилиями, трясущейся рукой щупая пульс Азирафеля. В тот момент, когда его пальцы коснулись шеи ангела, веки Азирафеля дрогнули, глаза приоткрылись, и он судорожно вздохнул. Он все ещё был жив.
– Зира? – выдохнул Кроули, безуспешно пытаясь поднять ангела в более вертикальную позицию. Азирафель слабо закашлялся от движения; его веки трепетали. Одна рука дернулась в сторону демона, пальцы скользнули по рукаву Кроули.
– Азирафель, дурень ты, я… я говорил тебе не выходить сюда, – сказал Кроули, его голос так дрожал, что он едва мог говорить. – На улице слишком жарко – Я… я же говорил тебе…
Демон замолчал, в ужасе сбившись, когда Азирафель сглотнул, и это движение будто застряло на полпути. Кроули заметил, что держит лицо ангела в своих ладонях, молясь изо всех сил, что у него были, чтобы неизбежное не случилось. Азирафель, казалось, смотрел куда-то в область ключиц Кроули, его глаза были полуприкрытыми, а дыхание поверхностным и прерывающимся.
– Не… не оставляй меня, Зира, – молил Кроули. Обратившись внутрь себя и в отчаянии нащупав свою силу, он широко открыл ворота, позволяя всему, что у него было, перелиться в ангела и умоляя его жить. Спустя один удар сердца, всё до капли вернулось к нему, не найдя места, чтобы применить себя.
Это, однако, казалось, встряхнуло ангела, и неконтролируемая дрожь пробежала по его телу. Глаза Азирафеля резко посмотрели вверх и встретились с глазами Кроули. Демон открыл рот, отчаянно желая что-нибудь сказать и не находя ничего.
Кроули безмолвно смотрел, как вечные, прекрасные, невозможные глаза Азирафеля – когда-то сверкающе-голубые, но теперь замутненные и тусклые – заволоклись туманом замешательства. Брови ангела сдвинулись, и даже это минутное движение, казалось, лишило его последних сил.
Рот Азирафеля приоткрылся, и Кроули мог лишь безнадёжно, с горящими глазами наблюдать, как ангел с трудом пытается заговорить.
Когда это, наконец, ему удалось, слова звучали невероятно болезненно, и голос Азирафеля был хриплым и мягким оттого, что долго не использовался.
– Кто… ты?
Кроули заглянул в глаза своего лучшего и единственного спутника в течение последних шести тысяч лет, и не увидел ни единой искорки узнавания в ответном взгляде.
Глаза Кроули жгло все сильнее, и впервые со времен своего Падения он почувствовал предательские капли воды, собирающиеся там. Кроули проглотил ком в горле, глядя вниз на Азирафеля, и ответил дрожащим голосом:
– Всего лишь твой лучший друг, ангел.
Азирафель посмотрел на него этими пустыми, так близко знакомыми глазами, сделал короткий неглубокий вдох и замер.
Кроули поборол всхлип, чувствуя, как его начинает трясти. Он протянул дрожащую руку и мягко закрыл Азирафелю глаза.
Кроули притянул Падшего ангела ближе к себе, крепко обхватив своего друга руками и вцепившись пальцами в рубашку на его спине. Потом Кроули уткнулся лицом в изгиб шеи Азирафеля и заплакал.
И если бы он посмотрел, если бы раскрыл в этот момент свои крылья, он бы увидел, что они были уже не мерцающими, переливающимися чёрными, а сияющими белыми, и пронизанными светом звезд.
Март потеплел и превратился в апрель, и лилии стали выше, развернув зелёные ростки на не по сезону теплом воздухе. Стены дождя обрушивались на крышу маленького коттеджа, где Кроули снова читал ангелу, а Азирафель совершенно забыл о маленьком предательстве Кроули.
Азирафелю становилось все хуже и хуже, но в одно редкое солнечное утро он как будто чувствовал себя гораздо лучше: приподнятое настроение ангела, когда он принялся завтракать, было приятной переменой.
Кроули, у которого в мыслях уже давно зрела одна идея, сказал ангелу, что хочет, чтобы они совершили небольшое путешествие из Мидфартинга, если он не против. Азирафель сначала колебался и был даже настолько в здравом рассудке, что спросил о щите, которым Адам накрыл деревню, хотя и не смог вспомнить, как Адама зовут. Кроули сказал ему, что это не страшно и что он будет внимательно следить, и ангел поверил ему на слово, как всегда.
Кроули пошёл снова попросить машину у Берта, но бармен на этот раз был занят, так что в итоге он позаимствовал автомобиль Донни. Он пах кошками и травяным чаем, но по крайней мере работал.
Кроули повез их на юг и на восток, и, когда Азирафель с любопытством спросил, куда они едут, он сказал, что это сюрприз. Азирафель кивнул, соглашаясь со словами Кроули, и стал с интересом смотреть в окно, наблюдая, как мимо проносятся пейзажи.
В машине Донни не было магнитофона, так что Кроули включил радио и, рискуя встретить вмешательство ада, убедил его играть только лучшие хиты Queen.
Азирафель заметно просиял, узнав “Killer Queen”, и начал мурлыкать, постукивая пальцами по двери машины в такт ритму.
Несмотря на то, что Кроули знал, что ему надо беречь все силы, чтобы высматривать в округе что-либо сверхъестественное, он почувствовал, как часть груза приподнялась с его плеч. Не хватало только его чудесной Бентли.
Когда Азирафель начал выдавать лёгкие скользящие рычания, имитирующие гитарные риффы, Кроули поймал себя на том, что широко улыбается, наверное, впервые за много месяцев.
Когда дальше началась “Bohemian Rhapsody”, Кроули позволил себе тихонько напеть начальные строчки. Азирафель бросил на него хитрый взгляд, но Кроули неотрывно смотрел на дорогу, борясь с улыбкой, приподнимавшей уголки его губ.
Ангел вступил несколько тактов спустя, начиная с “Didn’t mean to make you cry, if I’m not back again this time tomorrow…”*
“Carry on, carry ooooon…” – спел Кроули, его голос стих, прежде чем снова подхватить “as if nothing really matters”.**
“Too late, my time has come”***, – запел Азирафель после проигрыша, немного сфальшивив.
___________________
* «Твоих слез я не хотел,
И если завтра не вернусь в то же время…»
** «Ты живи, ты живииии… Б
удто ничего не важно».
*** «Поздно, мой час пришёл».
___________________
Внезапная ужасающая уместность песни ударила Кроули, как молнией, и на мгновение голос умер у него в горле.
Азирафелю удалось довольно чистое исполнение “Mama, oo-oo-oo-ooh”, а Кроули едва сумел вступить на эхо “Any way the wind blows.”*
Когда Азирафель пел “I don’t want to die, sometimes I wish I’d never been born at all”**, голос ангела надломился на середине, но храбро продолжил, и Кроули понял, что он тоже заметил.
___________________
* «Куда бы ветер ни дул».
** «Я не хочу умирать, иной раз жаль, что был вообще рожден».
___________________
Азирафель продолжал петь, упрямо отказываясь признавать близость стихов к реальности. Кроули последовал его примеру.
К счастью, вторая часть песни пошла живее, и когда они перекидывались выкриками «Галилео!», казалось, будто последних восемнадцати лет вообще не было.
Азирафель продолжал в меру своих возможностей имитировать голосом гитарные риффы, отчего Кроули разразился хохотом, и ангелу пришлось нагнуться, похлопать его по руке и сказать, чтобы он не съехал с дороги. Они слегка потрясли головами, когда ближе к концу обрушился ритм, и в этот раз Кроули и сам попробовал подпеть гитарному соло, имитируя то, как он бьет по струнам свободной рукой.
Когда песня, наконец, закончилась, у Кроули на душе было легче, чем в течение многих прошедших лет.
Азирафель помнил меньше слов из “RadioGaga” и “Fat-Bottomed Girls”, хотя он отлично справился с “We Will Rock You” и “Don’t Stop Me Now”.
Они балдели под “We Are the Champions”, когда проезжали Чизик на западе Лондона.
Азирафель с интересом выглядывал в окно, забывая подпевать, потому что смотрел на город, которого не видел в течение почти двух десятилетий. Кроули послушно сделал музыку потише и сосредоточился на следовании правилам дорожного движения, потому что они приближались к тому месту, где Небеса и, возможно, ад, вероятнее всего, разместили свои посты, чтобы следить за ними.
– Я забыл, как сильно люблю этот город, – вздохнул Азирафель, все ещё глядя, как здания проносятся мимо. – Куда мы едем, дорогой мой?
– Я же говорил тебе, – сказал Кроули с легкой досадой. – Это сюрприз.
Азирафель посмотрел на него и поднял бровь, но он улыбался.
– Хорошо, дорогой мой. Как скажешь.
Они проезжали мимо Гайд-Парка, когда Кроули сказал Азирафелю закрыть глаза.
– Иначе это уже будет не совсем сюрприз, верно? – объяснил он.
– Ты уж постарайся ни во что не врезаться, – только и сказал Азирафель по этому поводу, откидываясь на сиденье и делая, как ему велели.
“You’re My Best Friend”* заиграла, и Кроули быстро велел радио перескочить на следующий трек – “Another One Bites the Dust”, что было не намного лучше, но пришлось смириться.
“Are you ready, hey? Are you ready for this?”**– настойчиво спрашивал его Фредди Меркьюри из динамиков. Кроули проигнорировал его.
________________________
* «Ты мой лучший друг»
** «Ты готов, эй? Ты готов к этому?»
________________________
– Мы ещё не приехали?– спросил Азирафель через минуту, решительно ноющим тоном.
Кроули оглянулся на пассажирское сиденье и увидел, что ангел улыбается от уха до уха, по-прежнему с закрытыми глазами.
– Ты хочешь, чтобы я посбивал этих пешеходов? – спросил демон, не в состоянии сдержать веселье в голосе. – Потому что ты меня знаешь – у меня не будет моральных терзаний по этому поводу.
– Как скажешь, дорогой мой, – невинно сказал Азирафель.
– Ой, заткнись, ангел.
Азирафель усмехнулся, но замолчал.
“How do you think I’m going to get along”, – вопрошал Фредди Меркьюри из радио. – “Without you when you’re gone?”*
Кроули яростно глянул на радио, и песня резко переключилась на “Crazy Little Thing Called Love”**.
_____________________________
* «Как по-твоему, я буду выживать,
Без тебя, когда тебя не станет?»
** «Безумная штучка под именем любовь»
_____________________________
– Мне та очень нравилась, – пожаловался Азирафель, а потом просиял, узнав новую песню. – О, но эту я тоже люблю!
– Ну, конечно, любишь, – проворчал Кроули, но беззлобно.
Демон свернул на площадь Пикадилли и понял, что летит на автопилоте, помня изгибы дороги и здания, проносящиеся мимо, так, будто он был здесь только вчера.
– Ладно, ангел, почти на месте, – сказал Кроули, проезжая последние пару улиц, и выдохнул с облегчением, когда показалось их место назначения, почти не изменившееся, каким он его и помнил. Он притормозил перед ним, остановив машину Донни на своём обычном месте и убедив отметки «Не парковаться» пойти доставать кого-нибудь другого.
Припарковав машину и заглушив двигатель, он потратил некоторое время на то, чтобы повертеть головой во все стороны в поисках чего-либо необычного. Все, однако, казалось обыкновенным и мирным, и Кроули обернулся назад к Азирафелю, который все ещё держал глаза закрытыми.
– Ладно, не открывай глаза, – проинструктировал Кроули и вылез из машины. Он ещё раз проверил округу, оглядывая прохожих и ощущая настроение радости в воздухе.
Очевидно, Сохо привёл себя в порядок с тех пор, как они были здесь: магазин для взрослых через дорогу теперь превратился в простенькую кондитерскую-кофейню, и он не видел ни единого дома с дурной репутацией. Кроули ещё раз с подозрением посмотрел на прохожего, а затем открыл дверь Азирафеля и помог ангелу вылезти, напомнив ему, чтобы он не подглядывал.
– Даже не мечтал об этом, дорогой мой, – заверил его Азирафель жизнерадостно, пока Кроули удерживал его на месте и поворачивал, пока он не оказался лицом к их месту назначения. Демон подождал, пока пройдут мимо несколько пешеходов, а потом позволил своим направляющим рукам упасть с плеч Азирафеля.
– Ладно, можешь открывать глаза.
Кроули взволнованно следил за лицом ангела, когда кристально-голубые глаза Азирафеля, моргнув, открылись.
Некоторое время ангел просто казался удивленным.
– Это… мой магазин? – Азирафель сделал несколько шагов вперед, неуверенно проведя рукой по раме окна.
Кроули, которому вдруг показалось, что это была плохая идея, нервно последовал за ним.
– Думал… ты его продал, – ангел посмотрел на Кроули в замешательстве.
Кроули сглотнул и заставил себя пожать плечами.
– Я не смог… не смог, на самом деле, решиться на это, – признался он, обращаясь к клетчатому свитеру ангела.
– Ох, мой дорогой, – произнёс Азирафель, и на мгновение, демон был уверен, что Азирафель в высшей степени разочарован в нем и сейчас потребует, чтобы они снова сели в машину и вернулись в безопасный Мидфартинг.
Потом ангел сделал шаг вперед и, обвив Кроули руками, заключил его в сокрушительные объятия.
– Спасибо тебе.
– Уууф, – выдавил Кроули, и потребовалось несколько секунд, чтобы его ерзание убедило ангела отпустить его.
Когда он, наконец, сумел освободиться, Азирафель лучезарно улыбался ему. Кроули почувствовал, как нервная улыбка появилась и на его собственном лице от облегчения, что ангелу понравился сюрприз.
Потом Азирафель быстро повернулся к дверям магазина, уткнувшись носом прямо в стекло и поставив ладони козырьком вокруг глаз.
– Мы можем войти? – спросил он, в его голосе слышалось предвкушение.
– Да, конечно, – сказал Кроули, чувствуя, как его упавшее настроение поднимается от воодушевления ангела. Он потыкал Азирафеля в бок, пока ангел не сдвинулся в сторону, и взялся за ручку двери.
Она была заперта, разумеется, но Кроули никогда не требовался ключ. Дверь с лёгкостью распахнулась по его команде, и он отступил, показав Азирафелю, что он должен войти первым.
Ангел ступил внутрь медленно, почти благоговейно. Кроули последовал за ним, закрыв за собой дверь и пошарив в поисках выключателя.
Свет включился медленно и обнаружил знакомые ряды книжных шкафов. Тонкий слой пыли лежал на всем, покрывая полки, словно вуалью.
– Я всё-таки продал некоторые твои книги, – признался Кроули, заметив неподалёку несколько полок, бросавшихся в глаза своей пустотой. – Но, по-моему, все редкие они оставили в подсобке.
Азирафель медленно подошел к ближайшему шкафу, легонько пробежав пальцами по корешкам книг, оставляя следы на пыли.
– Я устроил так, чтобы плату за помещение снимали с моего личного счёта, – продолжал Кроули, потому что Азирафель ничего не говорил, и он испытывал потребность заполнить тишину. – Там хватит денег, чтобы содержать его веками. Может одно-два тысячелетия. Я, вообще-то, не считал.
Азирафель скользнул мимо оставшейся полки, а потом быстро повернулся и пошёл в заднюю часть магазина, уверенный в том, где находился. Кроули последовал за ним, бросив взгляд вниз и тщательно обогнув место, где ангелы в серых костюмах схватили его и забрали Наверх.
Ангел повернул прямо перед узкими ступеньками и прошёл вдоль задней стены магазина, поглядывая на проходы и стопки книг, наваленных в беспорядке. Кроули помедлил у лестницы, одним глазом следя за местом, где исчез Азирафель в проходе, а другим – за дверью.
Азирафель вернулся мгновение спустя, с совершенно счастливым видом.
– Поверить не могу, что они все ещё здесь, – сказал Азирафель, останавливаясь перед демоном и прижимая книги к груди. Он ещё раз обнял Кроули, на этот раз торопливее и одной рукой. – О, дорогой мой, это чудесно.
Кроули почувствовал, что слегка покраснел, когда Азирафель сунул ему в руки книги.
– Так, подержи их, хорошо?
Азирафель снова исчез в проходе и вернулся через некоторое время ещё с несколькими толстыми пыльными томами, которые он также сгрузил демону.
– Э, что я должен с ними делать? – спросил Кроули, когда стопка дошла ему до подбородка.
Азирафель посмотрел на него так, будто это было очевидно.
– Ну, я не могу просто оставить их все здесь. Некоторые из них чрезвычайно редкие.
– Я не смогу поместить весь твой магазин в багажник Донни, ангел, – заметил Кроули, руки которого уже начали чувствовать напряжение.
– Чепуха, – заявил Азирафель. Увидев выражение лица Кроули, ангел сделал поправку. – Ладно тогда, я возьму только свои любимые.
Двадцать минут спустя и багажник, и заднее сиденье машины Донни были заполнены стопками книг. Некоторые названия ангел явно узнал, а на другие он смотрел с удивлением, складывая их в руки Кроули. Ему пришлось попросить демона прочитать вслух кое-какие названия.
Несмотря на опасность возвращения в их прежние любимые места, Кроули подумал про себя, что это того стоило, раз он смог увидеть Азирафеля таким живым и воодушевленным.
Когда Кроули, наконец, смог убедить Азирафеля, что машина больше не вместит, ангел обошёл магазин в последний раз с очень грустным видом, понимая, что они скоро уедут. Когда он закончил свой обход, он вернулся туда, где Кроули стоял у дверей, и повесил голову.
– Ладно, мы можем ехать.
Кроули почувствовал укол в груди, видя внезапную печаль ангела, и неуверенно переступил с ноги на ногу.
– Вообще-то, я… э-э… думал, не захочешь ли ты прогуляться до Сент-Джеймса? Покормить уток там и все такое. Если ты хочешь. Э-э.
Азирафель посмотрел на него, и Кроули почувствовал неловкий трепет от того, каким счастливым выглядел ангел.
– О, дорогой мой, с удовольствием!
До Сент-Джеймского парка было недалеко, и они оба всю дорогу рассматривали то, что их окружало. Азирафель явно узнавал многие здания, тогда как Кроули был настороже. В невидимом плане перья приподнимались на крыльях демона, готовых вырваться наружу при первом же признаке беды и унести их с Азирафелем в безопасное место.
Азирафель не подозревал о том, что отвлекало внимание Кроули, вместо этого он цеплялся за руку демона и болтал обо всем, что приходило ему в голову: и воспоминания, которые Кроули считал давно стершимися, выплывали на поверхность, пробужденные знакомыми в течение столетий стимулами.
Когда они оказались в парке, Кроули купил буханку хлеба в ближайшем киоске, разломил её пополам и отдал больший кусок Азирафелю.
Они дошли до своего привычного места у края воды, и Кроули бросил подозрительный взгляд на двух мужчин, стоявших неподалёку, один из них был одет в костюм идеального покроя, а на другом было длинное пальто с мехом. Они тихо перешептывались.
– Уууу, вы совсем не изменились, – заворковал Азирафель с утками, и Кроули почувствовал, что покраснел, когда ангел наклонился, обращаясь к одной из них, которая, переваливаясь, подошла к нему с надеждой. Ангел оторвал немножко хлеба и кинул его утке, которая крякнула с благодарностью.
Азирафель довольно долго болтал с утками, прежде чем начал тяжело опираться о Кроули. Демон быстро считал усталость Азирафеля и предложил присесть на ближайшую скамейку. Ангел благодарно кивнул и согласился.
Некоторое время они просто сидели так, бросая хлебные крошки все увеличивающейся горстке уток, окружавшей их. Кроули дошёл до половины своего куска хлеба, а потом забросил остаток целиком как можно дальше, с удовлетворением проследив, как он плюхнулся в воду. Несколько уток одновременно нырнули за ним.
– Будь повежливее, дорогой мой, – укорил его Азирафель, продолжая аккуратно распределять свои кусочки, чтобы уткам не пришлось за них драться.
Кроули откинулся на спинку скамейки и закинул ногу на ногу, ещё раз осторожно глянув по сторонам, прежде чем устроиться в более удобной позе.
День был чудесный, деревья только-только оживали вновь после мягкой зимы, птицы пели на ветках, покрывшихся молодыми листочками. И к тому же, рядом был Азирафель, который выглядел усталым, но его глаза сияли ярче, чем во многие месяцы до этого, он бросал хлеб уткам так, будто не было всех этих лет. Ангел улыбался, его волосы блестели бледным золотом в солнечном свете, и он, казалось, был в гармонии с миром, который он помогал спасти.
И таким – Кроули вдруг был удивительным образом уверен в этом – таким Азирафель и должен был быть – сейчас и навсегда. Таким он будет – для Кроули, если даже больше ни для кого – до конца времён.
Улыбка ангела стала шире, и он нагнулся, чтобы мягко подтолкнуть Кроули локтем.
– Посмотри, мой дорогой, там утята…
К тому моменту, когда Азирафель закончил рассуждать о том, какой хорошенький каждый из утят, все время одной рукой цепляясь за локоть демона, Кроули едва сдерживался, чтобы не обнять ангела и не умолять Господа оставить их в совершенстве этого дня навечно.
Потому что, как бы Кроули ни нравилось смотреть на счастливого Азирафеля с утками, он знал, что больше никогда этого не увидит. Азирафель больше никогда не покормит с ним уток снова, никогда больше не встретит его у дверей книжного магазина. Это был день, когда все происходило в последний раз, и он не знал, кому от этого было лучше.
– Ангел, – сказал Кроули, заставляя свой голос не дрожать.
Азирафель посмотрел на него, ожидая ответа, с таким выражением, будто он был счастлив услышать абсолютно все что угодно, что Кроули хотел сказать.
– Да, мой дорогой?
У Кроули горели глаза, но он продолжал. Остался ещё один последний раз.
– Не смогу ли я, э-э, соблазнить тебя чаем, я зарезервировал столик в Ритце…
Кроули мысленно поморщился от своего собственного выбора слов, но Азирафель лишь лучезарно улыбнулся ему.
– Ах, ты старый змей, – сказал ангел, ещё раз дружески подтолкнув его локтем. – Конечно, – Азирафель встал, как бы для того чтобы подтвердить свои слова, но, оказавшись на ногах, тут же тревожно пошатнулся.
Кроули вскочил и подхватил ангела за локоть и плечо.
– Но это не обязательно, – быстро добавил он.
– Нет-нет, мне хочется, – сказал Азирафель, с лёгкой досадой на себя.
Кроули неуверенно помялся рядом, пока ангел восстанавливал равновесие.
Азирафель поправил очки, подвинув их повыше на нос.
– Идём.
Кроули в сомнении поджал губы.
– Я мог бы подогнать машину… – предложил демон, сомневаясь, что он будет готов оставить Азирафеля одного даже на такое короткое время.
– Нет-нет, я в порядке, – настоял Азирафель твёрдо, даже несмотря на то, что его плечо слегка дрожало под поддерживающей ладонью Кроули.
Демон колебался.
– Хорошо, – сказал он, наконец, и повернул их в направлении Ритца. Азирафель, казалось, стал тверже стоять на ногах, и Кроули отпустил его плечо, чтобы вместо этого подать ангелу руку.
Азирафель с благодарностью улыбнулся ему и взял демона под руку, когда они отошли от края воды.
Полуденный чай в Ритце был в точности таким, каким Кроули его помнил. Отель добавил новый вид чая и поменял два десерта, но это, похоже, только порадовало Азирафеля.
В скором времени ангел уже слизывал взбитые сливки с пальцев, будто ничего вообще не изменилось, а Кроули с успехом разубедил трёх человек, которые по очереди подходили к ним, пытаясь навязать состоящий из костюма и галстука дресс-код, которому Азирафель решительно не соответствовал.
Ангел, однако, съел только два восхитительных маленьких кремовых пирожных, которые им подали, и, когда Кроули предложил взять ещё, Азирафель покачал головой и сказал, что не очень голоден.
Из-за этого Кроули, который чувствовал себя довольно неловко и искал любого способа отвлечься, прикончил где-то около пяти пирожных с кремом и большую часть фирменных сэндвичей. Это, казалось, сначала забавляло Азирафеля, но потом он просто стал выглядеть очень усталым, хотя и приободрялся каждый раз, когда Кроули бросал на него взволнованный взгляд.
Когда демон предложил уйти, даже несмотря на то, что было ещё гораздо раньше, чем они обычно заканчивали, Азирафель согласился с видимым облегчением.
Кроули оплатил счёт и подал ангелу руку, чтобы помочь ему встать. Азирафель взялся за неё, и тяжело опирался о демона, когда они выходили из ярко-освещенного зала, с бело-золотой отделкой.
Небо затянулось тучами за время их чая, и ухудшилась не только погода.
Азирафель наваливался на Кроули всю дорогу до магазина ангела, временами, к тому же, тяжело дыша.
Кроули оглядывался через плечо на каждом углу, в полной уверенности, что, поскольку сейчас было самое неудачное время, чтобы заявились Небеса, именно сейчас они это и сделают.
Несмотря на его дурные предчувствия, их полностью проигнорировали, и они добрались до книжного магазина без происшествий. Кроули ещё раз проверил, что запер дверь магазина и помог Азирафелю забраться в машину Донни, прежде чем сам упал на сидение водителя.
– Спасибо тебе, Кроули, – сказал Азирафель усталым, но очень искренним голосом.
Кроули оглянулся и увидел, что Азирафель сидит, откинувшись, на пассажирском сиденье, повернув голову к демону. – Это было… это было совершенно замечательно. Спасибо.
Кроули почувствовал, как его губы сложились в напряженную улыбку.
– Не за что меня благодарить, – сказал он и отъехал от книжного магазина, где знаки «не парковаться» вернулись на своё место позади него. Азирафель, повернувшись на месте, смотрел, как его книжный магазин исчезает вдали, и Кроули делал то же самое, глядя в зеркало.
А потом демон завернул за угол, и он исчез.
Когда Кроули свернул на Бромптон-Роуд, первые аккорды “Who Wants to Live Forever” Queen начали доноситься из динамиков автомобиля.
Кроули автоматически потянулся, чтобы отключить его совсем, но Азирафель поднял руку и остановил его.
– Оставь, – сказал ангел устало.
Кроули бросил на него взволнованный взгляд, но уронил свою руку обратно на руль.
Азирафель отвел взгляд, чтобы снова смотреть в окно. Кроули не отрывал глаз от дороги.
“Who wants to live forever?”* – пел Фредди Меркьюри из радио, его голос поднимался и падал вместе с нарастающей музыкой.
“Who wants to live forever? There’s no chance for us. It’s all decided for us”.**
Кроули сглотнул и не смог удержаться чтобы не посмотреть туда, где сидел Азирафель, откинувшийся на сиденье, казавшийся более старым, чем за все шесть тысяч лет.
“This world has only one sweet moment set aside for us”***, – пел Фредди.
Кроули быстро заморгал и сосредоточился на дороге. Музыка разгоралась и затухала, потоки шелковых звуков набегали на него, как волны прилива.
“Who wants to live forever?” – снова спрашивал Фредди так, словно ответ значил для него бесконечно много. “Forever is our today. Who waits forever anyway?”****
___________________
* «Кто хочет жить вечно?»
** «Кто хочет жить вечно? Шанса нет у нас. Все решено за нас».
*** «И этот мир готовит нам один лишь сладкий миг».
**** «Кто хочет жить вечно? Нам вечность – сегодняшний день. И впрочем, кто ждать вечность будет?»
___________________
Азирафель проспал большую часть пути до дома, и, когда “You’re My Best Friend” заиграла во второй раз, Кроули протянул руку и выключил радио.
Это был последний хороший день Азирафеля.
Июль выцвел в август, и здоровье Азирафеля уносилось вместе с летним ветром.
Ему иногда стала требоваться помощь Кроули, чтобы подниматься и спускаться по лестнице, и он перестал любить ходить пешком дальше, чем до паба. Так как это было расстояние лишь до середины деревни, Кроули договорился, чтобы такие вещи, как посиделки с гостями за чаем, происходили в их маленьком отдаленном коттедже вместо этого.
Память Азирафеля ускользала дальше: он забыл все – от Апокалипсиса до маленького магазина вниз по улице, в котором он работал много лет.
Это было страшно.
В один особенно влажный, дождливый день Азирафель, сидя в своём кресле с книгой на коленях, заметил между прочим, что он бы хотел когда-нибудь иметь книжный магазин.
Первой реакцией Кроули было рассмеяться, но он находил все меньше поводов, за которые ему не было стыдно позже, поэтому он проглотил смех.
– У тебя был книжный магазин, ангел, – сказал он. – В течение трёх столетий.
Азирафель уставился на него озадаченно.
– Правда?
Кроули улыбнулся.
– Абсолютная. Ты никому ничего не давал покупать.
Азирафель выглядел удивлённо.
– Ха. Ну, какой в этом был бы смысл, если бы люди пришли и все раскупили?
Кроули рассмеялся, на этот раз чувствуя себя немного легче.
– Без понятия, ангел.
Последовало приятное молчание, а потом Азирафель задал вопрос, на который Кроули ненавидел отвечать каждый раз, когда его слышал.
– Почему ты меня так называешь?
– Как называю? – уклончиво переспросил Кроули.
– «Ангел», – Азирафель спрашивал с искренним любопытством.
Кроули подошёл и похлопал Азирафеля по плечу.
– Потому что это то, кто ты есть. Или то, кем ты был, – Кроули задумался. – Кто ты для меня и кем всегда будешь.
Азирафель кивнул, хотя он все ещё казался немного в замешательстве. Кроули не стал объяснять дальше. Азирафель задал ему тот же вопрос на прошлой неделе и за неделю до того, и он знал, что ему ещё не раз придётся на него отвечать.
Когда Азирафелю стала нужна помощь, чтобы вымыть голову в душе, и когда он полностью махнул рукой на обувь, Кроули набрал два номера на своём телефоне.
Адресаты первого звонка приехали на следующей неделе и вежливо постучали в дверь. Кроули подошёл и, открыв её, увидел две знакомые фигуры.
– Ньют, – поприветствовал его Кроули. – И Анафема. Спасибо, что приехали.
Анафема, не теряя времени, притянула к себе демона, который был выше её, и крепко обняла.
– Мне так жаль, – сказала она голосом, исполненным искренности.
Кроули аккуратно выпутался и принял утешительное похлопывание по плечу от Ньюта.
– Сожалею.
– Все нормально, – сказал Кроули, хотя это и было не так. – Сегодня он неплохо себя чувствует. Не ведите себя слишком… просто старайтесь сохранять спокойствие. Будьте к нему терпимы. Он, скорее всего, вас не узнает.
Анафема кивнула с выражением глубокой печали, и Кроули пошире открыл дверь, чтобы впустить их.
Когда ведьма и охотник на ведьм вошли в гостиную и поздоровались с Азирафелем, Кроули поймал себя на том, что изучает их лица. Они стали старше, конечно, и он не видел их лично с того дня, когда Анафема отвезла их с Азирафелем в Мидфартинг и оставила там. У Ньюта теперь были седые пряди в волосах и хорошая щетина, а на лице Анафемы появились тонкие морщинки, обозначающие всё то же выражение рассудительности с черточками доброты и мягкой усталости. Когда они будут уходить, Ньют шепнет ему, что у них трое детей и это кошмар, так что спасибо, что устроил выходной. Анафема скажет, что, если ему что-то понадобится, пусть звонит без колебаний.
Но пока что Кроули просто замер с тревогой защитника у края дивана, наблюдая, как глаза Анафемы наполнились жалостью и состраданием, а Ньют просто казался печальным. Как и предполагалось, Азирафель их не помнил, однако он все же поблагодарил их за то, что они заехали, и предложил им чаю, который Кроули заварил утром.
К тому времени, когда они, наконец-то, уселись назад в свою машину – новую, темно-серый минивэн – Азирафель выглядел порядком усталым, а Кроули похлопали по плечу гораздо больше раз, чем ему хотелось бы.
Но демон знал, что с этого момента все будет только ухудшаться, а эти люди, как ему казалось, были единственными, кого могла волновать смерть ангела, который сделал жизнь Кроули стоящей того, чтобы её прожить.
Через три дня адресат второго его звонка, который попал на автоответчик, прибыл.
Кроули открыл дверь после некоторых колебаний и долго неуверенно мялся на пороге.
– Привет, Адам.
Антихрист грустно ему улыбнулся.
– Здравствуй, Кроули. Я получил твоё сообщение.
– Ясно, – сказал демон.
Адам подождал терпеливо, чтобы он продолжил.
– Я знаю, что тебя не особенно это заботит, – сказал, наконец, Кроули. – Но он сейчас мало кого помнит, и в любом случае, я подумал, что будет справедливо, если он увидит знакомые лица, прежде чем он… ну, знаешь…
Адам торжественно кивнул.
– Я понимаю. Спасибо, что позвонил мне.
Кроули пожал плечами и шагнул в сторону, сделав ему жест проходить.
Адам тоже повзрослел: плечи стали шире, а волосы наконец-то были подстрижены короче, в нечто более профессиональное.
Его Азирафель тоже не узнал, хотя этого, пожалуй, следовало ожидать, потому что в последний раз ангел видел его семнадцать лет назад, и его было легче узнать по его мощной ауре, в любом случае. Кроули почувствовал его за много миль.
Пока Кроули ставил чайник, Азирафель и Адам тихо разговаривали, и Кроули безуспешно пытался настроить слух на их беседу.
Уходя, Адам выглядел так же торжественно, как и когда пришёл, и Азирафель тоже казался довольно бодрым.
– О чем он говорил? – спросил Кроули ангела, когда почувствовал, что аура Антихриста исчезла.
Азирафель пожал плечами.
– Рассказывал о своей семье. О жене, детях, дедушке – всякое такое.
Кроули нахмурился. Он, скорее, ожидал чего-то… ну, более необычного.
Встреча с Ньютом, Анафемой и даже Адамом оказала странный побочный эффект на Кроули. Это была настоящая измерительная линейка, и демон ясно увидел, как время изменило их. Они теперь были старше и, возможно, мудрее; они были успешны и счастливы. Время оставило свою метку на их лицах и телах, вылепляя их в одном ритме с взрослением Вселенной. Время коснулось и лица Азирафеля тоже, сделав морщины глубже – теперь это были морщины тревог, а не улыбок. Даже жители деревни постарели: волосы Берта подернулись серебром на висках, и он немного сдал, Оскар-почтальон сменил несколько вариантов усов, прежде чем остановился на настоящей, аккуратно подстриженной бороде с проседью.
И при этом Кроули все ещё был таким же, как в тот день, когда он впервые ступил в Мидфартинг и толкнул дверь паба. По-прежнему тонкий, как шариковая ручка миллионера, все с теми же скулами, такими острыми, что ими можно было резать стекло, носящий все те же безукоризненные костюмы, правда он все же снимал пиджаки иногда и закатывал рукава рубашек.
Это было просто ещё одно напоминание о том, что он был вечен и неизменен, тогда как Азирафель решительно таким не был. Каждое утро, когда он просыпался и причесывался, Кроули думал о том, что его волосы навсегда останутся такими же густыми и темными, даже спустя много лет после того, как все, кого он знал в Мидфартинге, умрут и исчезнут.
В ту осень маки погибли, и Азирафель заявил, что он собирается снова попробовать посадить лилии.
Следующей ночью Кроули вышел на улицу и сел напротив сада.
Спустя пять часов раздумий он встал и вернулся в дом, чтобы немного поспать, оставив свежепосаженные луковицы нетронутыми.
Дальше деревню захватила зима, заморозив деревья и покрыв холмы тонким слоем льда и снега.
Чтение становилось для Азирафеля все более утомительным и трудным занятием, и, когда Кроули спросил у него, в чем дело, он объяснил с досадой в голосе, что по страницам все время мелькает тень, из-за которой разбирать слова ему тяжело.
С тех пор Кроули начал читать ангелу вслух, позволяя Азирафелю просто сидеть в своём кресле и отдыхать, пока демон зачитывал ему что-нибудь из его же книг.
Иногда он переставал читать и просто говорил, рассказывая Азирафелю истории своего собственного сочинения, часто просто пересказывая их общие приключения или рассказывая ангелу о своих сольных похождениях.
Азирафель смеялся вместе с ним над историей о строительстве Версаля и ахал во всех подобающих моментах, когда Кроули сквозь собственный смех и стыд едва мог объяснить, как его однажды развоплотили из-за того, что он спутал двух женщин и неправильно солгал их мужьям о том, с кем у дам были интрижки.
В такие дни почти казалось, что к нему вернулся его Азирафель, с которым они просто сидели вот так, пили вино вместе, и смеялись над шутками, непонятными никому, кроме них. Это было самое потрясающее чувство на свете – длившееся примерно две минуты.
Когда они с Азирафелем были в более серьёзном настроении, Кроули пересказывал то немногое, что он помнил о рае и Эдеме. Одним промозглым днём он рассказал Азирафелю правду о своём Падении, до последней крошечной детали, которую он помнил, все противоречивые эмоции, которые привели к тому, что он изменил свой имидж, став кем-то более умным, изящным и храбрым, тем, кто «тихонько скатился по наклонной». Азирафель плакал и обнимал Кроули так крепко, что тот был уверен, что ангел помнил о нем больше, чем обычно, но на следующий день казалось, будто этого разговора никогда не было.
Кроули очень привыкал к этому.
Когда подошло Рождество, Кроули достал неизменную бутылку отличного красного вина, и они распили её вместе на диване у камина, на который Кроули бросал нервные взгляды.
Обычно они вспоминали рождественские истории прошлого, но Азирафель, похоже, забыл даже их обычай. Вместо этого, так как ангел в тот день хорошо помнил большинство жителей деревни, демон рассказал ему о том, что новенького у Оскара, Берта, Донни, Фэй Апхилл, Харпера и Уолтера Джеймисона, у которого дела с банком очень быстро шли под откос: ему грозило расследование Национального агентства по борьбе с преступностью.
Азирафель кивал, слушая его, но он допил только первый бокал вина, когда почувствовал сильную усталость.
Ангел вскоре уснул, положив голову на плечо Кроули, оставив демона в одиночку приканчивать бутылку, рассеянно наблюдая за тем, как ангел спит.
Вторая половина зимы была мягче первой, и остатки снега растаяли быстро, обнажив траву, ставшую коричневой от холода. Дни текли мимо, и каждый новый был тяжелее предыдущего для обитателей маленького коттеджа на Сомерсет-Лейн.
Иногда Азирафель не понимал, где они находятся и что происходит, но, хотя он регулярно забывал, что Кроули демон, он никогда не забывал, кто Кроули, и это было единственным, за что Кроули цеплялся в такие дни. В середине февраля демон принял ответственное решение, что Азирафелю больше не стоит развлекать гостей: по этому занятию ангел, похоже, особенно не скучал. Кроули теперь считал удачей для себя, если ему удавалось хотя бы сманить Азирафеля на дневные часы вниз, где тот не делал ничего более тяжёлого, чем обедал и, сидя в кресле, слушал, как Кроули ему читает.
Бывали дни, когда Азирафель срывался и плакал, говоря о том, как он чувствует приближение смерти, и в такие дни ангел отчаянно прижимался к Кроули, иногда по много раз извиняясь, в другие дни просто плача и позволяя Кроули себя утешать.
Это было, пожалуй, самое ужасное, что Кроули мог себе представить – смотреть, как Азирафель вот так рассыпается на части у него на глазах. Какая-то маленькая черточка личности ангела исчезала каждый день, чтобы никогда больше не вернуться. Видя, как это происходит прямо перед ним, и зная, чем это неизбежно закончится… Кроули иногда ненавидел себя – ненавидел то, что его демоническая природа не даёт ему проронить ни единой слезинки, чтобы оплакать уход его ангела.
Это само по себе было маленькой пыткой.
К марту Кроули был на краю пропасти: устойчивый путь вниз, по которому шел ангел, выжигал самую его душу, как кислота.
В самый, пожалуй, тёплый день марта Кроули почувствовал, как что-то глубоко внутри него сломалось. Возможно, это было связано с тем, что в их маленьком цветочном саду нежные зелёные побеги, которым суждено было развернуться в лилии, начали пробиваться из тёмной земли.
Лёгкий дождик начинался на улице, когда Кроули в отчаянии вошёл в гостиную. Азирафель безмятежно дремал в кресле и, казалось, был в гармонии с миром.
Кроули нервно замер перед ангелом, долгое время колебался, а затем протянул руку и тронул его за плечо.
Азирафель, вздрогнув, проснулся, выпрямился немного и удивлённо взглянул на Кроули поверх очков.
– О, здравствуй, мой дорогой, – любезно сказал ангел. – Тебе помочь с ужином?
– Сейчас два часа дня, – сказал Кроули и, мгновение поколебавшись, подошёл и вытащил один из стульев из-за стола, поставив его прямо напротив ангела. Он сел.
– В чем дело, дорогой мой, – спросил Азирафель, в тревоге нахмурив брови, и подался вперёд, слегка поморщившись от этого движения.
Кроули сделал вдох и посмотрел на ангела.
– Я хочу, чтобы ты раскаялся.
Азирафель моргнул на него.
– В чем, дорогой мой?
– За меня, – Кроули сделал ещё один вдох, чтобы успокоиться. – Ты спас меня от Небес когда-то давно, и я хочу, чтобы ты попросил за это прощения и вернул меня туда.
Выражение замешательства появилось на лице Азирафеля.
– Но ты ведь все время говоришь, что Небеса – это нехорошее место, зачем же мне отводить тебя туда?
– Чтобы спасти твою жизнь, – честно сказал Кроули, подавив чувство вины, которое уже поднималось внутри него. – Это несложно. И Небеса не совсем такие уж плохие, правда. Мы просто немного пройдемся, и ты сможешь извиниться и сказать, что ты передумал. Это будет просто.
– Передумал насчёт чего? – Азирафель снова казался непонимающим, но он, видимо, ощущал серьезность ситуации по отчаянию в голосе Кроули.
– Насчёт моего спасения, – повторил он. – Просто извинись за то, что спас меня.
Азирафель одарил Кроули неуверенной полуулыбкой, как будто думал, что демон с ним шутит.
– Что? Это глупо, Кроули.
Кроули сделал еще один вдох и заставил себя успокоиться.
– Послушай, – сказал он. – Ты хочешь жить?
Азирафель посмотрел на него, и Кроули увидел, как что-то неуверенно шевельнулось в глубине его взгляда. Он кивнул.
– Тогда сделай это, – подтолкнул Кроули, виновато осознавая, какую власть имеет его голос над ангелом, и насколько слепо Азирафель доверяет ему.
– Но я не хочу навлечь на тебя неприятности, – возразил Азирафель с обеспокоенным видом. – И, если я отправлю тебя на Небеса, тебя же не станет, верно? Ты больше не будешь здесь со мной, – у ангела было такое лицо, будто эта мысль причиняла ему боль.
– Это не важно, – сказал Кроули, отметая тревоги ангела. – Я и так прекрасно влезаю в неприятности сам. Со мной все будет нормально.
– Не думаю, что я должен это делать, – неуверенно сказал Азирафель.
Кроули почувствовал вспышку досады, захлестнувшей его, дополненной чем-то более острым, пронзившим его грудь. Даже когда все воспоминания ангела были унесены кто-знает-куда, он все равно отказывался подвергать Кроули опасности.
– Послушай, – сказал Кроули, немного резко. – Я понимаю, ты держишься за свои принципы, и это все хорошо и здорово, но не мог бы ты, пожалуйста, посмотреть на это с моей точки зрения?
Азирафель наклонил голову, глядя на демона, он, похоже, был совсем не рад тому, куда вел этот разговор.
– Ты был моим… Я был твоим… Все прошедшие шесть тысяч лет, – начал Кроули вместо этого. – Мы, ну, знаешь, проводили время вместе. Шесть тысячелетий, ангел. Это чертовски много времени. И ты единственный… единственный человек, с которым я по-настоящему мог проводить время. И как думаешь, что будет со мной, когда тебя не станет?
Выражение печали появилось на лице Азирафеля, и он потянулся, чтобы осторожно коснуться предплечья демона.
– Уверен, с тобой все будет хорошо, мой дорогой.
Кроули почувствовал, как его глаза начало жечь, но подавил это ощущение.
– Правда? – спросил он более резко, чем собирался. – Я вот не так уверен.
Азирафель неловко поерзал в кресле с расстроенным видом.
– Неужели ты правда так со мной поступишь? – спросил Кроули, строя вопрос так, чтобы вызвать как можно больше чувства вины. Демон болезненно осознавал отчаяние своей просьбы и свой явный эгоизм, но если пара бесчестных поступков могла спасти жизнь Азирафелю, Кроули считал, что это ничтожная цена.
– Кроули, дорогой мой, я не… – взволнованно начал Азирафель.
– Просто сделай это, – перебил его Кроули, доставая из кармана короткую веревку. Он подал её изумленному Азирафелю, а затем протянул ангелу свои запястья, сведя руки вместе ладонями вверх, как бы ожидая, что ангел свяжет его здесь и сейчас. – Вот.
– Не говори глупостей, – сказал Азирафель немного рассерженно, посмотрев на веревку, свободно лежавшую в его руках.
– Это просто, – убедительно сказал Кроули, подвигаясь вперёд на стуле и протягивая запястья поближе. – Давай же. Просто свяжи меня, и мы выйдем отсюда и призовем Небеса. Я помогу даже с этим, тебе нужно сделать только одно. Пожалуйста, ангел. Сделай это для меня.
Азирафель выглядел так, будто вот-вот заплачет.
– Кроули, прекрати это.
– Ты хочешь, чтобы я страдал, когда тебя не станет? – спросил Кроули, проглотив страх в своём голосе. – Потому что я буду, это я тебе обещаю. Просто верни меня сейчас, и это все исправит. Я хочу, чтобы ты это сделал.
– Ну, а я этого не хочу, – сказал Азирафель чуть холодно.
Он отвернулся, пытаясь сморгнуть слёзы.
– Ну же, ангел, – подтолкнул Кроули. Он взял руку Азирафеля и положил её на другое своё запястье с верёвкой, зажатой между ними, как бы показывая ангелу, как это просто. – К черту принципы. Не умирай, Зира, пожалуйста, не надо. Я не знаю, смогу ли я… смогу ли я выжить без тебя.
– Нет, – Азирафель был очень рассержен, это выражение редко появлялось на его лице в последнее время. – Я не хочу тебя отдавать, я не хочу отправлять тебя назад на Небеса – и мне плевать, насколько они там хорошие, – я не хочу, чтобы ты покидал меня.
Кроули глядел на ангела, лишившись дара речи.
– Я ценю то, что ты пытаешься сделать, – сказал Азирафель мгновение спустя, значительно более спокойным голосом. Он осторожно освободил все ещё протянутые запястья Кроули от веревки и сложил их, прижав к груди демона. – Но нет, спасибо.
Это был последний раз, когда Кроули просил его.
Чувство вины от нарушенного обещания, которое взял с него Азирафель, тяготило его сильнее, чем он ожидал, и Кроули был не в состоянии попросить снова, хоть он и чувствовал, что ангел мог бы согласиться в такие дни, когда он рыдал и прижимался к Кроули так, будто был в ужасе от того, что ожидало его дальше.
Проблема была в том, что в такие дни Кроули требовались все его силы, чтобы сдерживаться и не делать того же.
Вскоре стало тяжело даже обсуждать что-либо с Азирафелем, потому что ангел стал подвержен внезапным переменам настроения. В одну минуту он был в порядке и рассеянно болтал с Кроули о том о сем, а в следующее мгновение он угрюмо опускался в своё кресло или удалялся наверх, очевидно, находя само молчаливое присутствие Кроули невыносимым.
Было тяжело притворяться, что это не расстраивало Кроули, хотя демон изо всех сил старался не досаждать Азирафелю, и обычно в итоге оставался снаружи или в гостиной, тоскливо глядя на ряд тонких чёрных дневников. Иногда он легонько проводил пальцем по их корешкам, у него чесались руки вытащить один и прочитать, но он сдерживал себя. Он отчаянно хотел знать, какие секреты скрывали дневники, но он говорил себе, что подождет и прибережет их… на потом.
Это были одни из немногих моментов, когда он позволял себе думать о невозможном времени после Азирафеля, но он знал, что ему понадобится хоть что-то, за что можно будет держаться, что-то, что напоминало бы ему об ангеле. И что могло быть лучше, чем читать рассказ о жизни Азирафеля, написанный его собственной рукой.
Июль только начинался, когда Кроули вернулся после короткого похода в магазин и обнаружил, что Азирафель подозрительно отсутствует в коттедже. Вспышка тревоги пронзила демона, он положил пакет с овощами, который нес, в кухне, и снова вошёл в гостиную. Он как раз собирался броситься вверх по лестнице и начать поиски Азирафеля, когда услышал слабый звук, доносившийся из одного из открытых окон.
Кроули торопливо вышел из коттеджа и обогнул маленький каменный дом, чувствуя волну облегчения, захлестнувшую его, когда он обнаружил ангела. Азирафель сидел на заднем дворе, прислонившись к стене коттеджа, подтянув колени к груди, и, обхватив голову руками, плакал.
– Азирафель? Ангел, что с тобой? – спросил Кроули, не трудясь скрыть беспокойство в своём голосе, и подкрался поближе к ангелу, боясь спугнуть его. Он был в полном порядке двадцать минут назад, когда Кроули уходил.
Азирафель резко поднял голову, когда демон приблизился, его глаза были красными, а по щекам струились слезы. Он громко шмыгнул носом и не сделал попытки собраться.
– Кроули, – прошептал он хрипло, не отвечая на вопрос.
– Да? Я здесь, – сказал Кроули, сглотнув и присев на колени, а потом развернулся, чтобы усесться так же, как сидел ангел, спиной к коттеджу.
Азирафель, казалось, немного съежился и ушёл в себя, подобрав ноги поближе, как будто он боялся коснуться демона.
Кроули сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Он подвинулся на пару дюймов назад, чтобы его лопатки опирались о твёрдый камень стены коттеджа.
– Что случилось, ангел?
Азирафель поднял плечи, пожал ими и снова шмыгнул носом.
Кроули кивнул и просто остался сидеть рядом с ним, слушая сдержанное икание и прерывистые всхлипывания Азирафеля, изо всех сил пытаясь не потянуться и не попробовать каким-нибудь действием утешить ангела. Ему было невыносимо видеть Азирафеля таким.
– Просто… – начал Азирафель, но потом замолк. Он откашлялся. – Я как будто вижу, кем я был, иногда. Как будто бы я могу вспомнить фрагменты, а потом ещё какие-то, я просто… Я не могу…
Кроули почувствовал ком в горле и посмотрел на траву.
– Такое чувство, будто части меня просто… просто забирают, – признался Азирафель голосом, полным не пролитых слез. – И в конце концов… не останется ничего. Я теряю, я чувствую это… но иногда я не знаю… не знаю, что я теряю.
Кроули сглотнул.
– Мне жаль.
Азирафель шмыгнул носом.
– Что мы такое, – спросил он так, будто готов был заплакать. – Как не сумма наших воспоминаний? Кем я буду без своих?
Кроули молча смотрел на ангела.
– Ты будешь собой, – сказал он.
Азирафель всхлипнул.
– Ну да.
– Нет, – сказал Кроули, поворачиваясь, чтобы лучше видеть ангела. – Мы – это наши воспоминания, конечно, но мы не только это, верно? Ты всегда будешь, ну, ты знаешь, собой: ты был собой, когда я впервые тебя встретил, и ты все ещё ты сейчас, даже несмотря на то, что прошло шесть тысяч лет. Время не меняет то, кем ты являешься, – настаивал Кроули. – Оно просто делает тебя больше тем, кем ты уже был.
Азирафель громко всхлипнул, слёзы все ещё струились по испещренным морщинками щекам.
– Я тебе не верю.
Кроули собрался было дальше доказывать свою точку зрения, но Азирафель внезапно повернулся к нему и уткнулся лицом в грудь Кроули, одной рукой вцепившись в плечо демона. Кроули понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что происходит, а потом он осторожно обнял ангела, которого снова начали сотрясать рыдания.
– О, Кроули, я не хочу умирать, – всхлипывал Азирафель, и его пальцы судорожно сжимали ткань пиджака демона. – Я не хочу забывать.
Кроули открыл рот, чтобы напомнить ангелу, что он всегда может Подняться, но остановил себя прежде, чем первый звук успел слететь с его губ. Он вспомнил своё обещание, то, которое он дал Азирафелю с ясным взглядом, понимающим и древним. Он виновато закрыл рот.
– Я понимаю, – сказал он вместо этого, осторожно водя рукой по спине ангела вверх и вниз. – Мне жаль, и я понимаю.
~~***~~
Чем дальше уходило лето, тем хуже шли дела. Азирафель стал все чаще дремать днем, засыпая с книгой в кресле, а иногда даже за работой в саду. Это уравновешивалось приступами постоянной бессонницы, когда Кроули приходилось решать, что ему нужнее – проспать свои собственные восемь часов или остаться бодрствовать и приглядывать за ангелом. Так как Азирафель обычно просто сидел и читал, а Кроули стал крайне зависим от сна за семнадцать лет, он чаще склонялся к первому.
Расхаживание по комнате, о котором упоминала доктор Гриффитс, началось после этого: Азирафель делался очень беспокойным без всякой на то причины, и нервно расхаживал по маленькому коттеджу, как будто готовился к большому представлению. Это обычно заставляло и Кроули тоже дергаться, и он молча следил за ангелом глазами, переходя из комнаты в комнату, чтобы убедиться, что он случайно не поранится, что происходило часто в последнее время. Когда Кроули не нужно было на работу и на улице была хорошая погода, он брал Азирафеля на прогулку, когда тот был в таком состоянии, надеясь, что благодаря движению возбуждение покинет его.
Кроули пользовался возможностью тщательнее проверить горизонт на предмет сверхъестественного вмешательства, но все было тихо, как всегда.
Кроули полностью забрал у ангела обязанности по готовке, даже когда это означало, что нужно быстро приготовить что-то после того, как он возвращался из банка поздно вечером. Азирафель испортил слишком много блюд и нечаянно обжегся слишком много раз, чтобы Кроули доверял ангелу подходить хотя бы к микроволновке. В результате этого, Азирафель проводил все больше и больше времени или рассеянно работая в саду, или читая – обычно просто перечитывая всю свою коллекцию множество раз, потому что он забывал книги, которые прочёл первыми к тому моменту, когда доходил до конца.
Приглядывать за ангелом не должно было быть так хлопотно, ведь Азирафель обычно делал все, чего от него просили, и, похоже доверял мнению Кроули безоговорочно, но это выматывало демона беспредельно. Он постоянно беспокоился, что Азирафель попытается готовить, оставит плиту включённой слишком надолго и спалит дом, или что он решит прогуляться один и заблудится, или что он просто заснет и не проснется.
Каждый раз, когда они выходили на люди – в паб ли или на чай к кому-нибудь из жителей деревни, – Кроули приходилось полчаса перед этим подготавливать Азирафеля и себя самого к встрече с миром, а потом нервничать всю дорогу туда из-за каждой мелочи, которая могла пойти не так. Он также заметил, что все более оберегает ангела, с подозрением относясь к каждому доброжелательному предложению и срываясь, иногда довольно резко, на людей, которых они с Азирафелем знали последние семнадцать лет. Демон обычно извинялся после, и они, казалось, всегда относились с пониманием. Несколько женщин деревни обзавелись привычкой печь им с Азирафелем тортики и другие сладости, обычно сопровождая их запиской, в которой говорилось, какой он хороший человек. Кроули не чувствовал себя хорошим человеком. Он чувствовал себя человеком, который терял все, что когда-либо позволял себе любить. Очевидно, предполагалось, что тортики с этим помогут.
Дела в банке шли уверенно, благодаря гениальным юридическим уловкам Кроули. Уолтер Джеймисон был явно доволен работой демона, но, казалось, требовал от него все больше и больше с каждой неделей, а Кроули мыслями был все больше в другом месте. И как будто и того было мало: ему становилось все сложнее и сложнее намеренно одурачивать жителей деревни, которые были так добры к нему, даже когда он срывался на них, и чьё присутствие всегда делало дни Азирафеля светлее.
Поэтому, когда Донни однажды вошла в банк и сказала, что она не доверяла этому месту ни на грош последние сорок лет, но теперь хотела бы открыть счет, потому что Кроули там работает, стало быть, не может оно быть таким уж плохим, – было не удивительно, что демон вскочил из-за своего стола и выкрикнул названия и цифры всех поправок, которые лишили бы её честно заработанных денег.
К счастью, мистер Джеймисон ушёл пораньше в тот день и не видел, как Кроули нацарапал на бумаге те цифры, которые только что огласил, вместе с лазейкой, которую он вписал в правовую защиту банка, а затем выпроводил свою потенциальную клиентку из здания. Демон ткнул листок в грудь Донни и ринулся прочь, чувствуя себя взвинченным и вымотанным и мечтая только присесть и спокойно выпить чаю с Азирафелем – желание, за которое он давным-давно перестал себя казнить.
Злость Кроули иссякла к тому моменту, когда он достиг коттеджа, где столб густого чёрного дыма лениво поднимался из трубы. Когда он приблизился к ухоженным клумбам с мягко покачивающимися на ветру красными и белыми маками, он услышал приглушенные крики.
Кроули почувствовал резкую вспышку страха, пронзившего его, бросился вперед, толчком открыл дверь, шагнул внутрь и застыл.
Первым, что он увидел, были книги.
Они были разбросаны по полу, все старинные, редкие и любимые тома Азирафеля лежали с раскрытыми страницами, как будто кто-то небрежно их разбросал.
Вырванные страницы летали по воздуху, подхваченные сквозняком, поднявшимся, когда демон открыл дверь; свет бросал на все искаженные тени.
Следующим, что он увидел, было пламя.
Оно теснилось в камине, но освещало большую часть комнаты, и в с этом свете был виден Азирафель, стоявший неподвижно у очага среди останков своих драгоценных книг. Защитная ширма, которую Кроули установил на камин после случая с дроздом, была сорвана и валялась неподалёку, открывая полный доступ к очагу. Огонь громко трещал вокруг массы почерневших предметов, объятых поглотившим их пламенем.
– …не лгите мне! – это был Азирафель, кричавший, глядя в камин.
Он замолчал, прерывисто всхлипнув, и в отчаянии упал на колени перед камином.
Кроули, в ужасе глядевший на эту сцену, наконец, обрёл голос.
– Азирафель!
Ангел ахнул и поднял голову, сильнее вцепившись во что-то длинное и чёрное, что было в его руках. Кроули бросился вперед, чувствуя пронизывающий ужас.
– Что произошло? – спросил демон, запнувшись за разбросанные книги. Он снова оглядел комнату, ища признаки того, что Азирафель был ранен, что в комнату кто-то проник…
Азирафель открыл рот, как будто чтобы ответить, но лишь снова разразился слезами и упал назад, когда Кроули устремился к нему.
Внимание демона привлекли книжные полки, когда он, содрогнувшись от ужаса, заметил, что ряд тонких чёрных дневников пропал.
Он в панике лихорадочно обернулся кругом, обыскивая глазами пол. Их нигде не было видно.
– Дневники! – закричал Кроули, он подбежал к большой стопке книг на полу, и, упав на колени, стал в отчаянии рыться в ней в поисках гладкой чёрной кожи. – Твои дневники, ангел… кто… где…
Кроули снова вскочил на ноги и развернулся, с лицом, горевшим от жара, чувствуя, как все, на чем он строил свои надежды, рушилось у него на глазах.
– Ангел…
Азирафель глядел в камин большими глазами.
У Кроули внутри что-то оборвалось, он рванулся к камину, оттолкнув Азирафеля, и уставился на пламя.
Его глаза зачарованно смотрели на плоские чёрные предметы, охваченные пламенем, различая у верхнего размер, форму и материал…
Кроули сунул руку в огонь и отдернул её с резким воплем, когда его пальцы коснулись горящей кожи переплета. Прежде, чем он успел обдумать что-то, Кроули протянул обе руки вперёд и пальцы тут же пошли пузырями, когда он вытащил несколько тонких, чёрных предметов из огня.
Пламя последовало за ним: перекинулось ему на рукава и все еще плясало на обуглившихся останках того, что когда-то было историей жизни Азирафеля.
Кроули, громко матерясь, вытащил оставшиеся дневники на пол коттеджа, вместе с искрами огня и чёрными хлопьями сажи, чувствуя, как глаза горят от боли. Последняя пара дневников не поддалась его измученным пальцам, рассыпавшись в горящий пепел, и Кроули подавил вопль.
Демон отдернул руки, пальцы которых были красными и дымились, кожа уже начала лопаться страшными ожогами. В висках у него стучало от боли, и несколько отчаянных ударов сердца он был в состоянии только смотреть на свои пальцы, гибнущие у него на глазах.
Потом он вспомнил о своей магии и обратился внутрь себя, быстро влив свежую силу в обгоревшие руки, стиснув зубы и застонав, когда кожа стала возвращаться на место.
Закончив, Кроули судорожно вздохнул и упал на четвереньки, быстро, торопливо гася остатки пламени, все ещё цеплявшиеся за тонкие чёрные дневники, которые он вытащил из огня. Потом он сделал глубокий, прерывистый вдох и повернулся к Азирафелю, который глядел на него огромными глазами с выражением совершенного ужаса. На его щеках блестели дорожки слез.
Кроули взял ближайший дневник и открыл его на развороте ближе к середине. Страницы обгорели и были совершенно черными и, когда Кроули в ужасе попытался перевернуть их, бумага рассыпалась в его пальцах, оставив тёмные пятна сажи на его руках.
– Нет, – прошептал Кроули, отчаянно впиваясь пальцами дальше в книгу и открывая её на странице ещё ближе к концу. Весь том распался под его пальцами, не оставив ничего, кроме обуглившейся бумаги и запаха горящих чернил. Демон схватил второй журнал и рывком открыл его.
– Нет. Нет… Нет! – голос Кроули становился все громче от паники, когда он в отчаянии схватил ещё один журнал, и еще, и еще, быстро открывая их и чувствуя, как его глаза жжёт сильнее с каждым разом, когда хрупкие чёрные томики рассыпались тёплым пеплом в его руках. Он понимал, что не может вернуть их магией, не зная, что в них написано – не прочитав их сперва. Кроули взял последний том, который еще тлел по краям, когда он открыл его, от отчаяния разорвав переплет.
Пропало. Пропало всё.
Некоторое время Кроули мог только прерывисто дышать, глядя на уничтоженный дневник в своих перепачканных сажей руках, не в состоянии осмыслить, что произошло. Все, что Азирафель написал – от Эдема до Мидфартинга – все шесть тысяч лет их общей истории и единственное, что у него осталось бы в память об Азирафеле, – все это исчезло, все просто…
Кроули не заметил, когда встал, но он дрожал от ярости, боли и горя.
– Кто это сделал? – спросил он с дрожью в голосе.
Он понял, что Азирафель все ещё сидит рядом на полу, тихо плача.
Кроули развернулся лицом к ангелу, тяжело и быстро дыша, чувствуя, как краска гнева заливает его лицо и он готов буквально уничтожить того, кто разрушил его будущее так окончательно.
Демон яростно уставился на Азирафеля, который не отвечал на его вопрос.
– Кто это сделал?– пророкотал Кроули.
Азирафель поднял на него глаза, безмолвно, все с теми же слезами, струившимися по его щекам.
Кроули упал на колени перед ангелом, схватил его за плечи и грубо встряхнул.
– КТО?
Азирафель испустил горестный всхлип, а потом медленно поднял глаза и встретил взгляд Кроули.
Кроули нетерпеливо ждал, когда ангел скажет ему, кто совершил это непростительное преступление, а потом вдруг ощутил, как его мир обрушился под ногами.
– Нет.
Азирафель всё еще глядел на него этими огромными, испуганными, полными слез глазами, блестевшими на лице, обрамленном золотистыми завитками, падающими ему на лоб неуправляемыми спиральками.
– Нет. Нет, – пробормотал Кроули. Он не мог в это поверить. Он отказывался.
Он понял, что встал, и, спотыкаясь, отступил назад к сгоревшим дневникам. Азирафель любил книги. Он бы никогда… он не мог свои собственные… не мог бы, зная, что они значат для Кроули…
Демон почувствовал, как его охватил прилив ярости, мгновенно смывшей ужас.
– Так значит, ты не хотел, чтобы я их прочитал, да? – со злостью прошипел Кроули. – В этом вссссе дело?
Азирафель заметно отпрянул, но ничего не сказал.
– В этом дело? – проревел Кроули. – Как… как ты мог… ты эгоисссстичный, надменный…
Азирафель повернулся и стал отползать от Кроули по полу, пытаясь спрятаться от гнева демона.
– А ну, вернись! – заорал Кроули, ярость горела в его венах, когда он метнулся вперёд, схватил ангела за свитер на спине и потащил его назад к камину.
– Пожалуйста, – всхлипнул Азирафель, безвольно упав на пол, когда Кроули отпустил его, и крепче сжав в руках что-то длинное и угольно-черное…
– Хватит с меня этого чёртова пера! – выкрикнул Кроули, затем нагнулся и выхватил своё собственное второстепенное маховое из рук Азирафеля.
– Нет! – воскликнул ангел, протягивая за ним руки, когда Кроули в ярости бросил перо в сторону камина. В глазах Азирафеля вспыхнуло отчаяние, и он нырнул вперёд, попытавшись перехватить его, но Кроули грубо толкнул его назад на пол.
Ангел сразу же поднялся вновь и на этот раз умудрился проскочить мимо Кроули и добраться до камина, поскользнувшись на груде книг и вырванных страниц.
Кроули сердито зашипел и снова потянулся к Азирафелю, но ангел сумел прежде сомкнуть пальцы на пере, которое невредимым приземлилось на край очага. Он снова прижал его к груди, когда Кроули протащил ангела через несколько книг и с силой швырнул на пол.
Упав, Азирафель снова заплакал, обхватив руками, будто защищая, второстепенное маховое. Кроули никогда еще не ненавидел это перо так сильно.
Демон упал на колени и, схватив ангела за плечи, снова рывком вернул его в вертикальное положение и резко встряхнул.
– Зачем ты это сделал? – спросил он, слыша, что его голос полон отчаяния.
Азирафель даже не пытался освободиться от гнева демона и его грубых рук, только весь сжался, вцепившись в перо и плача еще сильнее. Это был не тот ответ, которого ожидал Кроули.
– Как ты мог? – воскликнул Кроули, и его голос охрип. – Это же книги, Зира, ты любишь книги… и они твои… твои собственные… Я хотел… Они были тем, что я… Что я… – Кроули больше не мог продолжать. Он умолк, упал с колен и сел, его глаза горели от слез, которые он не мог пролить.
Он понял, что грубая хватка, которой он держал ангела, ослабла, и мгновением позже огромная волна боли и чувства вины захлестнула его. Азирафеля в его руках била страшная дрожь, сажа была размазана по его залитым слезами щекам и его золотым волосам, руки сжимали потрепанное перо Кроули с такой силой, что, наверное, сломали стержень.
Но как бы демону ни хотелось продолжать кричать на Азирафеля, отчитывать его, трясти и требовать объяснений, почему ангел так с ним поступил, он больше не мог заставить себя это делать. Потому что это все еще был Азирафель, который плакал и дрожал и казался более напуганным и одиноким, чем Кроули когда-либо его видел.
Кроули не смог подавить свой собственный всхлип, когда он подался вперед и заключил ангела в сокрушительные, отчаянные объятия.
Азирафель снова заплакал, прильнув к теплу демона, и они стали вздрагивать в унисон.
Кроули уткнулся лицом в клетчатый свитер на плече Азирафеля, сотрясаясь от сухих, глухих рыданий.
– О, Зира, – хрипло проговорил он между судорожными вздохами, чувствуя, как вина заполняет его до самого дна. – Прости меня.
Азирафель ответил тем, что отпустил перо и обхватил руками Кроули, цепляясь за его пиджак на спине так отчаянно, как будто никогда не хотел отпускать.
Долгое время они просто сидели так, вцепившись друг в друга и всхлипывая, но потом Кроули удалось взять своё дыхание под контроль, и он отстранился, легонько положив руки на плечи Азирафеля, удерживая его на месте. Глаза и нос Азирафеля были ярко-красными, а его щеки были испачканы слезами и сажей.
– Почему ты это сделал, ангел? – спросил Кроули с отчаянием, понимая, что его голос звучит, как мольба, и ни капли не заботясь об этом. – Почему ты это сделал?
Азирафель шмыгнул носом и посмотрел на него, его кристальные глаза все ещё были полны ужаса, хотя теперь к ним примешивалась боль.
– Все хорошо, – сказал Кроули, и его голос надломился от вспышки обжигающей вины, пронзившей его при мысли о том, как он обращался с ангелом.
Он поднес руку к щеке Азирафеля, и ангел резко отпрянул.
Кроули застыл, сердце болезненно сжалось в его груди. Потом он сглотнул, и его рука преодолела остаток пути, так что кончики его пальцев едва касались мокрой от слез щеки ангела. Он направил магию по своей ладони в Азирафеля, веля ей исцелить любую боль, которую она найдет.
Азирафель быстро заморгал и посмотрел на него с удивлением, проступившим на его лице.
Демон как смог, улыбнулся ему, когда его магия закончила свою работу, и убрал руку.
– Мне правда жаль.
Азирафель долго смотрел на него с выражением отчасти недоверия, отчасти надежды, слёзы все ещё текли по его щекам. Кроули почувствовал, как у него в носу снова защипало, и отвел взгляд. Кого он обманывает? – он не достоин прощения ангела.
Взгляд Кроули упал на ближайший сгоревший дневник, и он потянулся к нему, дотронувшись невесомыми пальцами до потрескавшейся кожи. Он аккуратно собрал его и поднес поближе.
Азирафель смотрел вниз на него, когда Кроули осторожно приоткрыл дневник, пробегая рукой по почерневшим, ломким страницам, все ещё теплым. Он перелистнул их, но нашел мало того, что можно было разобрать.
– В них не было смысла, – хрипло проговорил Азирафель. Кроули внимательно посмотрел на него. Глаза ангела были прикованы к книге, а руки теперь цеплялись за рукава пиджака демона у локтей. – Я не мог… Они были написаны моим почерком, – прошептал Азирафель хриплым голосом. – Но я не помню, как писал их. И в них говорились… в них говорились такие вещи, – его взгляд нервно метнулся вверх на Кроули, а потом назад на уничтоженный дневник. – Я не помнил… не узнавал ничего. Они не укладывались в голове. И в них было так… так много…
– В них было шесть тысяч лет, ангел, – мягко сказал Кроули, не в состоянии скрыть боль в своём голосе.
Азирафель поднял на него глаза, недоверчиво шмыгнув носом.
– Шесть тысяч…
Демон кивнул.
Замешательство отразилось на лице Азирафеля.
– Но я… Это невозможно.
Кроули сглотнул и поудобней сжал одной рукой плечо Азирафеля.
– Ты ангел, Зира. Азирафель. Это ты. Ангел Небесный. Со времён Эдема… ну, даже раньше вообще-то.
Азирафель в смятении наклонил голову.
– Это… Это правда?
Кроули за кашлем скрыл болезненный смешок.
– Да, ангел. Это ты.
Азирафель обдумал это, и ещё одна слеза скатилась по его щеке. Когда он снова поднял глаза на Кроули, он казался потерянным, ожидающим ответов от демона.
– Тогда почему я… Почему я чувствую это? Смерть… просто… Я его чувствую, – Азирафель содрогнулся, тьма мелькнула в его глазах, и руки крепче вцепились в рукава Кроули. – Он так близко, – прошептал ангел.
Кроули понадобилось три попытки, чтобы суметь сделать новый вдох.
– Ты… ты Пал, ангел, – прошептал он. – Ты сделал глупость – чертову глупость – спас меня от Небес и сделал ещё кое-что, и они… ты Пал. Ты теперь человек, – Кроули сглотнул. – Смертный.
Азирафель посмотрел на него, и на мгновение Кроули подумал, что ангел ему не верит, но потом Азирафель лишь опустил глаза и сказал:
– О.
Кроули почувствовал, как его губы изогнулись в полуулыбку.
– Это помогло хоть чуть-чуть?
Азирафель шмыгнул носом.
– Немного, – сказал он. – Это звучит капельку невероятно…
Кроули не смог подавить короткого смешка.
– Не буду с тобой спорить.
– Но я верю тебе, мой дорогой.
Кроули бросил на Азирафеля взгляд, и ангел, казалось, так же, как и он сам, удивился той нежности, с которой прозвучали его последние слова.
– Мой дорогой, – повторил Азирафель, и вдруг вдвое крепче схватился за Кроули. – «Мой дорогой» – это ты!
Кроули улыбнулся, немного неуверенно.
– Я полагаю, да. Так ты меня зовёшь, во всяком случае.
Азирафель выглядел так, будто множество вещей вдруг разом стали ясны ему, и он снова обхватил Кроули руками в долгих и крепких объятиях.
– Ладно, ладно, я уловил суть, – хмыкнув сказал Кроули, чтобы поднять им настроение, а потом осторожно выпутался из крепкой хватки ангела.
Азирафель всхлипнул, но позволил осторожно вывести себя из объятий.
– Вот так, как насчёт того, чтобы отвести тебя наверх, – сказал Кроули. – Хорошенько вздремнуть, может быть, перед ужином.
– Хммм, – согласился Азирафель и позволил демону бережно проводить себя из гостиной. Они ненадолго завернули в туалет, где Кроули намочил тряпку и потратил ещё несколько минут, вытирая худшие из следов сажи со щёк Азирафеля. Ангел все пытался забрать у него тряпку, и в итоге, Кроули бросил её в раковину и помог Азирафелю подняться наверх, где ангел послушно сел на свою кровать.
– Я позову тебя к ужину, – сказал Кроули, и ангел пробормотал что-то в знак согласия.
Кроули с тревогой выдохнул и удалился вниз по лестнице назад в гостиную. Он прошёл через стопку разбросанных книг и начал аккуратно их подбирать, разглаживая их страницы и снова расставляя по их полкам.
К счастью, большинство очень старых и редких книг Азирафель не тронул, и они все ещё уютно стояли рядом друг с другом на верхних полках. Кроули собрал стопкой погибшие, почерневшие останки дневников и сложил их, чтобы повнимательнее рассмотреть позже. Он погасил огонь, вернул на место экран и принял решение подмести и, возможно, помыть всю гостиную на следующий день, нацелившись вывести проклятые тёмные пятна и тяжёлый запах жженой бумаги.
Большинство отдельных листов бумаги, судя по виду, вывалились из пачки с открытой почтой, которая лежала на краю стола, хотя некоторые были вырванными страницами, которые демон попытался вернуть в соответствующие им книги.
Он заглянул под диван, потянувшись за листом, который выскользнул у него из руки, когда его ищущие пальцы наткнулись на что-то значительно более плотное, чем заблудившийся лист бумаги.
Кроули провёл пальцами вдоль его краев, ощутив мягкий материал поверхности… Он застыл.
С бешено бьющимся сердцем Кроули схватил этот предмет и вытащил руку. И в ней – с несколькими паутинками, налипшими по углам, но нетронутый огнем, – был тонкий, переплетённый в чёрную кожу дневник.
Кроули, нетерпеливо стряхнув паутину, задержал дыхание и открыл книгу. И там был аккуратный, немного нетвердый каллиграфический почерк Азирафеля, крошечный, потому что все его слова наползали друг на друга и лились по многим и многим страницам.
Кроули всхлипнул, не веря своим глазам, провел пальцами по словам, но не дал себе времени прочесть их. Это было на потом. Демон заставил себя закрыть дневник и крепко прижал его к груди, дрожа от облегчения, что хотя бы один уцелел.
Кроули сделал глубокий вдох и, снова вытянув дневник перед собой, посмотрел на правый верхний угол обложки, где ангел нумеровал тома: ему хотелось знать, которую часть жизни ангела он держал в своих руках.
Крошечная цифра «1» была аккуратно выведена в углу золотой ручкой. Кроули провел по ней пальцем с трепетом, ощущая оттиск цифры на коже обложки. Это был первый дневник, который Азирафель написал, тогда еще – по памяти, он покрывал все от Апокалипсиса до Падения Азирафеля. Возможно, это был том, который более всего был необходим Кроули.
На следующий день Кроули пошел в банк и подал заявление об уходе. Он больше никогда не собирался оставлять Азирафеля одного так надолго.
Лето шло на убыль, долгое и жаркое, и воспоминания, которые Кроули считал «важными» аспектами личности Азирафеля, начали угасать. Он не раз забывал, что он ангел – или, по крайней мере, был ангелом, и, похоже, несколько раз за месяц забыл, что Кроули демон. Иногда он даже думал, что Кроули ангел, что было немного трудно объяснить, хотя Азирафель обычно не делал таких заявлений на людях, и это приносило облегчение.
Кроули ужасно боялся, что ангел потеряет ещё больше, вплоть до того, что однажды он проснется, а Азирафель лишь непонимающе моргнет на него, и спросит, кто он такой и что делает в коттедже. После всего, что случилось, Кроули не был уверен, что он сможет вынести, если, посмотрев в эти кристально-голубые глаза, не увидит ни капли узнавания, ни клочка их шеститысячелетней общей истории в ответном взгляде. К счастью, хотя ангел умудрился совершенно забыть Берта на целую неделю, Кроули оставался прочно запечатленным в памяти Азирафеля, за что демон был невыразимо благодарен.
В жаркий влажный день в середине июня Азирафель написал в дневнике об Эдеме. Кроули догадывался, что ангел коротко пересказал большие фрагменты первых четырёх тысячелетий их общего бытия, так как ему удалось уместить тысячи лет истории где-то на сотне чистых белых страниц.
Азирафель нашёл Кроули, когда тот охотился за продуктами в холодильнике, составляя список того, что нужно купить в магазине, и попросил демона прийти помочь, если он не возражает.
Кроули присоединился к ангелу в гостиной мгновение спустя и откинулся на спинку дивана.
– Эдем, – сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно. – Как раз там, где все началось, а?
– Да, – произнёс Азирафель, глядя вниз на дневник в чёрном переплете, лежавший у него на коленях. Кончик его ручки завис над поверхностью, а рука слегка дрожала. Кроули давным-давно предлагал записывать слова ангела, так как его почерк становился все более неразборчивым, но Азирафель настаивал на том, чтобы закончить проект самому. – Начало.
Кроули подождал немного, но ангел больше ничего не говорил.
– Ну, что у тебя пока есть? – спросил он, наклоняясь вперед и потирая руки.
Азирафель посмотрел вниз на книгу, а потом снова поднял глаза на Кроули.
– Ничего, – сказал он, и в его голосе была отчётливо слышна честность. – Я этого не помню.
Кроули посмотрел на него пристально, но в лице ангела тоже не было обмана.
– Я оставил себе заметку… Кажется, она означала это… но я не… я ничего не помню. Ты знаешь, что я имел в виду? Насчёт Эдема?
Кроули стряхнул с себя оцепенение.
– Да. Конечно, – он опустил взгляд на свои руки, а потом снова поднял его на ангела. – Я расскажу тебе об этом, хорошо? То, что я помню, по крайней мере.
Азирафель кивнул с благодарностью и поднес кончик ручки к странице.
Кроули стал припоминать.
– Эдем. Ну что ж. Итак, значит, Папаша закончил создавать мир и всех ангелов и животных. Но потом Он решил, что хочет, чего-то немного другого, и создал людей.
Азирафель в своём кресле начал писать, скрипя ручкой по бумаге.
– Адама, для начала, – добавил Кроули. – Адама и Еву. Все было отлично некоторое время, но потом Люцифер натворил бед, и произошло Падение, ты помнишь это?
Азирафель пожал плечами.
– Немного. Напомни мне.
Кроули сглотнул и снова пересказал историю бунта Люцифера против Небес и его последующего Падения. Он снова рассказал Азирафелю о том, как он сам скатился по наклонной, почуяв, что происходит со всеми, у кого чёрные перья. Он проглотил правду и сказал Азирафелю, что все было не так уж плохо, и подчеркнул, как умно с его стороны было, что его не изгнали против его воли, и что Падение было чепухой.
Он не сказал ему, что случилось на самом деле.
Он не упомянул о том, как ангелы и будущие демоны сражались в рукопашном бою, пока не остались только Люцифер и Михаил. Кроули, конечно, бежал при первом проявлении настоящего насилия, приняв свою змеиную форму и спрятавшись в идеальной изумрудно-зеленой райской траве. Долгое время это оставалось его единственным воспоминанием о Небесах: свет, тепло, эта дивная зелёная трава и звуки, с которыми вокруг него умирали ангелы. Он не упомянул о том, как живо ему вспомнился тот ужасный день, когда Азирафель спас его в полубессознательном состоянии из рая, прямо перед Падением самого ангела.
Кроули прятался много дней, пока бушевала битва. А когда исход начал заметно склоняться в пользу ангелов, Кроули заполз ещё дальше, съежившись под камнем и молясь, чтобы все просто прекратилось. Чернокрылых ангелов изгоняли из рая вокруг него, и, Падая, они кричали – не от горящих крыльев, а от ран, нанесенных им белокрылыми братьями. Там были ангелы, с которыми Кроули дружески общался до Падения, тогда, когда все было новым и сияющим, и грех еще не явился перед очами Господа. В тот день Кроули видел, как те, кого он когда-то звал друзьями, убивали других его друзей – тех, к кому он присоединился, чтобы что-то доказать. Прошли три тысячелетия, прежде чем он смог снова довериться ангелу, и он ни разу с тех пор не назвал никого другом.
Когда стало ясно, что, если он не прыгнет сам, его столкнут, Кроули отполз так далеко от места сражения, как только мог, снова принял свою человекоподобную форму, расправив позади себя черные крылья – обличающие, как мишень на спине, испуганно собрал обрывки мужества, и прыгнул. Он плавно скользил вниз большую часть пути, но он терял не только высоту. Его божественность была отнята у него в тот день, и это ощущалось так, будто кто-то вырывал куски его из его души. Он остался бессмертным, сохранил свои крылья и истинную форму, но каждая частица его, которая говорила «Создан Богом и Любим Богом», была безжалостно вырвана с корнем. Он восстал и, как и следовало, от него отреклись. Кроули плакал, когда прыгал с края – он потерял эту способность на полпути вниз.
Примерно в то же самое время войска Небес устремились за край, изгоняя вниз всех оставшихся чернокрылых братьев и сестер. И там, несясь в самом центре, были Михаил и Люцифер. Люцифер – любимец Бога, юный и прекрасный, самый умный из всех, и один из серафимов, в придачу, и Михаил – самый старший, весь полный праведных стремлений и горящей ярости, вождь архангелов. Кроули видел, как Михаил поразил своего брата и сломал все его шесть крыльев. Люцифер закричал, и Кроули закричал вместе с ним.
Солнце опускалось вместе с ними, посылая ослепительные стрелы света, вспыхивающие на тысячах черных перьев, когда ангел Денница и его последователи Пали, согрешив тем, что спросили: «почему». Было больно. Очень.
Но Кроули все-таки был цел, когда достиг дна, чего не могли сказать о себе большинство новых демонов. Он понимал, что, если они узнают правду о его Падении, он будет заклеймен предателем или, что еще хуже, трусом, а он не вынес бы, если бы его отвергли снова. Поэтому он сочинил историю, такую, которая объяснила бы, как он сбежал без единой царапины, но в то же время защитила бы его достоинство, а стало быть, и жизнь. Она была следующей: его на короткое время захватили в плен ангелы, и, после своего героического побега он рассмотрел положение дел и решил, что нет смысла быть убитым зазря. Он нашел черный ход из рая и спустился вниз, как можно медленнее. Это звучало стильно и эгоистично – качества, которые демоны вскоре будут считать желательными. Это звучало героически и отважно, и совсем не было похоже на то, что он плакал, и кричал, и звал своего Отца, Падая вниз.
К счастью, никто не обращал особенного внимания, чтобы напрямую опровергнуть его историю, и было много случаев того, что ему верили на слово. На самом деле, верили даже слишком хорошо: лейтенанты Люцифера вызвали его всего несколько дней спустя – знаменитого демона, который незаметно спустился вниз, в то время как остальные бесславно Пали. Они сказали ему: дабы доказать, что он чего-то стоит, он должен воспользоваться своим «черным ходом вниз», чтобы снова подняться наверх, натворить бед в Эдеме и посмотреть, получится ли у него заставить старика заплатить за то, что Он сделал.
Выхода из этой ситуации не было, так что Кроули согласился. О, он добрался до Эдема довольно легко: его крылья все еще были в рабочем состоянии, – но Сад был заперт. Он кружил вокруг него часами, до ужаса боясь приблизиться к ангелам в доспехах, охраняющим ворота со своими устрашающими пылающими мечами, но в равной степени боясь вернуться в только что созданный ад с пустыми руками.
Он проскользнул к Восточным Вратам, где охранявший их херувим выглядел немного скучающим, и держал пламенный меч в руке чуть более вяло, чем остальные. Кроули подполз как можно незаметнее, но, разумеется, его увидели, когда он был еще более чем в пяти метрах. Ангел наблюдал с интересом, как змей приблизился и остановился с довольно неловким видом, в метре или около того. Он решил, что лучше принять смерть от пламенного меча, чем то, что новоиспеченные князья ада приготовят своей жертве номер один.
– Прохладненько, – заметил он своим наименее угрожающим голосом, обращаясь к ангелу с золотыми, кудрявыми волосами и кристально-голубыми глазами.
– Пожалуй, да, – ответил ангел, и его тон, хоть и настороженный, не был полностью враждебным. Кроули, – Кроли тогда ещё – решил, что это отличный знак.
– Полагаю, ты не откажешь меня впустить? – спросил демон просто, решив, что чем более открыто он будет говорить, тем менее вероятно, что его посчитают лживым и злонамеренным.
Ангел – Азирафель его звали, как Кроули узнает позже – неловко переминался с ноги на ногу.
– Э-э, боюсь мне не положено, – сказал он довольно-таки по-доброму. – Так что, если ты просто пойдёшь себе дальше, будет здорово, спасибо.
– О, – Кроули притворился, повернув свою змеиную головку, что оглядывается туда, откуда он пришёл, где тяжелое небо было затянуто темными грозовыми тучами. Он высунул свой длинный язык, пробуя тяжёлый воздух. – Я надеялсссся найти месссстечко, чтоб ссспрятаться, – сказал он, и это не было полностью ложью.
Херувим проследил за его взглядом и его глаза смягчились.
Пламенный меч опустился немного ближе к земле, мягкий белый огонь, тихонько потрескивая, лизал металл. Кроули отпрянул от него.
– В смысле, ну что я ссссделаю? – разумно сказал Кроули. – Я просссто змея.
– Пожалуй, – с сомнением проговорил ангел.
Азирафель снова посмотрел вниз на него, и Кроули вжался в траву, пытаясь казаться настолько маленьким и безвредным, насколько это только возможно. Потом к его величайшему удивлению ангел вздохнул, огляделся и махнул змею, что он может зайти.
Кроули в восторге и изумлении от своей невероятной удачи, скользнул внутрь, держась на безопасном расстоянии от херувима на случай, если это было уловкой.
– Так, не натвори там бед, – строго сказал ему Азирафель, указывая своим пламенным мечом в его сторону со слабым выражением угрозы. – Иофиил оторвет мне голову, если узнает.
– Не бессспокойся, – прошипел Кроули в ответ, мстительно думая про себя, что именно этого белокрылый засранец и заслуживает. Падение все ещё пылало свежей открытой раной в его памяти. – Ссспассибо, ангел.
Азирафель пробормотал что-то о том, как ненавидит должность стражника, и махнул ему, чтобы он пошевеливался, пока ещё кто-нибудь не явился.
И так Кроули получил пропуск в Эдем.
Он проскользнул поглубже в Сад, а затем по короткой дороге подполз к первому же нависающему камню, под который он смог поместиться. Он сидел там долгое время, убеждая себя, что просто оценивает положение, тогда как на самом деле он дрожал и пытался заставить себя продолжать исполнять свою миссию, а не просто прятаться здесь вечно в безопасности от ада и его князей.
Тем, кто убедил его, был Адам. Он прогуливался по Саду, мурлыкая себе под нос и гладя белого кролика, свернувшегося у него на руках. Он был голый, как младенец, но в те дни все так ходили, так что в этом не было ничего особенного. Нет, дело было в… в той невинности, которую он излучал. Он был чистым, и нетронутым и послушным, такой же пойманный зверек в этом раю, как кролик в его руках. И Кроули был таким когда-то. Теперь он это ненавидел, глядя на кого-то, кто был погружен в такое блаженное неведение. Он Пал, он и его братья были изгнаны из-за этого человека и его жены – из-за человечества. Вот из-за чего его вышвырнули вон, словно гнилой мусор, послали ползать в сточных канавах мира с худшими существами. Несправедливость была нестерпима.
Поэтому Кроули в негодовании пополз к Древу Познания Добра и Зла, которое, как он знал, было одним из деревьев, с которых Адаму и Еве было запрещено есть плоды. Демон обвился вокруг идеального ствола и лениво растянулся на одной из ветвей.
Это все исправит, – чувствовал Кроули в глубине своей истерзанной, мятежной, Падшей души. Это удовлетворит жажду мести внутри него, заставит Бога увидеть, как ошибочны его поступки и порадует его новое начальство в аду. Успех в этой миссии, – Кроули внезапно был безоговорочно уверен – приведет к тому, что он никогда больше не будет изгнан и брошен в одиночестве, испуганный и покинутый.
Так или иначе, вскоре рядом оказалась Ева, которая шла сквозь высокую траву, напевая и поглаживая свой очень беременный животик. Кроули привлек её внимание своим собственным немного фальшивым пением.
– О, привет, мистер, – сказала Ева, шагнув поближе к Дереву. – Как ты там наверху поживаешь?
– Довольно неплохо, – сказал Кроули, заставляя свой голос звучать как-нибудь поприятнее. – Ссслушай, по-моему, ты немного проголодалассь. Хочешь яблочка? Они очень вкусссные.
Ева улыбнулась, и её рука наполовину поднялась, когда она поняла, где находится.
Она в тревоге отдернула руку.
– О, прости. Я не могу. Это одно из деревьев, плоды которых мне нельзя есть, – её голос звучал виновато.
Кроули склонил свою чешуйчатую головку, глядя на неё.
– Правда? Какая жалосссть, – Кроули устроил представление, скользнув вниз по ветке и обернув шею вокруг ближайшего яблока, красного и блестящего. – Они проссто прекрасссны.
Ева закусила губу и покачала головой.
– Боюсь, я правда не могу.
– Но погляди, какие они крассссные, – прошипел Кроули, чувствуя подступающее отчаяние. – И потрогай, какие гладкие. Это хорошее яблочко, ссскажу я тебе.
– Я не сомневаюсь, – любезно сказала Ева. – И у тебя есть полное право ими гордиться.
– Да, – сказал Кроули, и у него вдруг созрел план. Демон отполз от яблока на прилежащую ветку. Он обернулся вокруг неё и провёл головой по краешку так, чтобы иметь возможность грустно смотреть на Еву со всей печалью на которую были способны его жёлтые глаза с вертикальными зрачками. – Я очень расстроюсь, если ты не сорвешь его.
Губы Евы сочувственно изогнулись.
– Я наблюдал, как эти яблоки зреют, с самого бутончика, – легко врал Кроули. – Они росли больше и больше с каждым днем, и сегодня они, наконец, налились соком – идеально! Такая жалоссссть, что никто не сссможет их сссъесть.
Ева, казалось, была тронута, на ее глазах действительно показались слезы. Удрученное выражение на лице Кроули было, возможно, самым печальным зрелищем в ее жизни до сих пор – Эдем ограждали от Падения.
– Мне жаль, – сказала она.
Кроули почувствовал, как его шанс ускользает.
– Сссмотри, – прошипел он, заставляя себя подавить вспышку гнева, которая разгорелась при воспоминании о боли его Падения. – Что сссамое худшее, что может сссслучиться? Почему, по-твоему, Бог вообще запретил их есссть?
Ева закусила губу.
– Он сказал, что мы не должны этого делать, – сказала он. – Он сказал, мы умрем, если попробуем их.
Кроули наклонил свою змеиную головку.
– Похоже, кое-кто хочет осссставить все сссамое лучшее Ссссебе, – прошипел он.
Ева пожала плечами, хотя она все же казалась немного расстроенной.
– Но ты говоришь, Он сссказал, что они убьют вассс? – спросил Кроули, пытаясь осмыслить ситуацию.
Ева торжественно кивнула.
– Видишь, так что мне все равно не следует их есть.
– Но Он-то их есссст, – сказал Кроули убедительно. – Я видел Его здесссь, Он ел яблоки. «Они такие же вкусссные, какими кажутссся», – сссказал Он, – ложь легко текла со змеиного языка демона. – Сссстало быть, они не отравлены, – настаивал Кроули. – Они тебя не убьют.
Еву это, похоже, не убедило.
– Может быть.
– Вот что, – сказал Кроули своим самым обиженным голосом. – Есссли ты мне не веришь, как насссчет того, чтобы я попробовал его первым?
Ева взволнованно шагнула вперед.
– Не нужно… – начала она, но Кроули уже скользнул к ближайшему яблоку и вонзил свои острые клыки в плод.
Пару секунд помучившись,он умудрился откусить себе кусок яблока и, несмотря на то, что змеиный обмен веществ не рассчитан на переваривание фруктов, проглотил его. На вкус яблоко было довольно свежим и сочным, решил Кроули, но в нем не было ничего необычного. «Какое разочарование», – подумал он.
– Видишь? – сказал Кроули, высовывая свой длинный раздвоенный язычок. – Так вкусссно…
– Я все-таки не… – начала Ева, но тут Кроули перестал слушать. Ему в голову начали приходить вещи, одна за другой, длинный список проносился в его сознании – откровение за откровением. А потом его глаза открылись.
Михаил и Люцифер, добро и зло, праведное и неправое, белое и черное. То, что он видел в Люцифере, героическом лидере, возглавившем великое движение против их высокомерного Отца, внезапно померкло в его сознании. Все это было ложью – он понимал это теперь – тщательно простроенной, чтобы убедить его в том, что это правда. Все, чего на самом деле хотел Люцифер – это власть и внимание. Он ослушался и нанес ответный удар, и он убил многих своих братьев, и это было неправильно.
И Падение – теперь Кроули видел, что оно никогда не входило в идеальный план Бога. Он создал механизм Падения, но Люцифер и демоны совершили этот поступок сами. Ангелы, которые Пали вместе с Люцифером, сами избрали свою судьбу, и Кроули видел, что не было смысла в том, чтобы мстить Богу или Небесам: никто, кроме него самого не был виноват в том, что он Пал. Он видел Бога во время Падения, слышал свой собственный плач, когда с него срывали его божественность, и видел, как плачет его Отец.
Эти мысли жалили, прожигая мозг Кроули, будто пожаром. Это были вещи, которые никто – и в особенности Падший ангел – не должен был узнать. Правда была в том, что он искал мести, которая не исцелит его рану: если он заставит человечество Пасть, это не вернет все на круги своя, не восстановит связи между ним и его друзьями-ангелами. Этот рай был для него потерян, закрыт навсегда. Он подумал об ангеле у Восточных Врат, который впустил его в Сад, и почувствовал внезапный укол вины за то, что обманул его: он ничем не заслужил такого предательства. Потом он посмотрел на Еву и почувствовал такую же вину оттого, что обманул ее. Это было неправильно – разумеется, он это знал?
Кроули почувствовал, как глубокая печаль поселилась в его душе, и стряхнул с себя задумчивость, только когда рука Евы потянулась мимо его головы, чтобы сорвать одно из идеальных, сияющих яблок.
– Ладно, что ж, если я съем его, это тебя порадует? Ты кажешься таким несчастным.
Кроули резко поднял голову в изумлении, пытаясь сосредоточиться на настоящем моменте.
– Вот, – сказала Ева и откусила от яблока.
Кроули уставился на нее потрясенно, невысказанное предостережение так и замерло на его змеином языке.
Глаза Евы широко распахнулись.
– Ты прав, оно действительно замечательное, – сказала она с полным ртом яблока. Она проглотила. – Теперь тебе не так грустно, маленькая змейка? – спросила Ева с добротой.
И тут она застыла. Яблоко выпало из ее ослабевшей руки и бесшумно упало на траву.
Выражение ужаса появилось на ее лице, за ним последовал испуг, а потом боль.
Кроули торопливо соскользнул вниз с Дерева, в ужасе от того, что он натворил,и не желая встречаться с последствиями своих неправильных решений. Он бросился под ближайший куст и свернулся там, ожидая, пока Ева уйдёт, прежде чем решиться двигаться дальше.
Спустя долгие пять минут неподалёку появился Адам и заметил Еву, неподвижно стоявшую у Дерева.
– Ева, дорогая, ты в порядке? – спросил Адам, подходя ближе и протягивая руку, чтобы нежно коснуться её плеча.
Ева повернулась и посмотрела на него, и на её щеках блестели дорожки слез. Под кустом, Кроули затаился и изо всех сил пытался быть невидимым.
– Я… я вижу, – сказала Ева, протягивая руки к Адаму, дрожащим и испуганным голосом. – Все, что мы делали… Все, что мы сделали – правое и неправильное.
– О чем ты говоришь? – голос Адама был взволнованным. – Ты что… – он затих, и Кроули понял, что он, должно быть, заметил, где они находятся, возможно, увидел надкусанное яблоко, лежавшее под запретным Древом.
– Это… это ужасно, – всхлипнула Ева, ее голос был слегка приглушен, потому что она уткнулась в голую грудь мужа. – Я вижу… В мире так много зла. Оно везде. Я вижу ангелов – они Падают… Это ужасно…
– О, Ева, что ты наделала, – голос Адама звучал потрясенно, но сквозь переплетающиеся ветки Кроули видел, что он все равно обнимал свою убитую горем жену.
– Мне жаль, – плакала она. – Это ужасно. Но в то же время… Эдем так… так прекрасен.
– Что ты имеешь в виду?
– Это место, – сказала Ева, всхлипнув и слабо указав на Сад. – Я никогда раньше этого не замечала. Оно такое… совершенное. В сравнении с тьмой, со злом – оно прекрасно, и мы потеряем его.
Ева вновь сбилась на рыдания, вцепившись в своего мужа.
– Это просто… слишком много.
Последовало долгое молчание, во время которого единственными звуками были всхлипывания Евы и слова утешения Адама. Кроули нетерпеливо ждал, когда они уйдут, чтобы иметь возможность сбежать.
– Вот, – сказал Адам, отстранившись от своей жены. Он протянул руку и сорвал яблоко с Дерева.
– Не ешь его! – быстро ахнула Ева. –Тебе это не нужно.
Кроули увидел, что Адам мягко положил руку на плечо жены.
– Когда Он узнает, будут последствия, – объяснил он. – И я не хочу, чтобы ты встретила их одна.
– Нет-нет, пожалуйста, – сказала Ева, пытаясь опустить руку Адама и делая заметное усилие над собой, чтобы собраться. – Со мной все будет в порядке.
– Это знание, – сказал Адам, глядя на яблоко в своей руке, блестящее и яркое. – Ты говоришь, оно ужасно.
Ева посмотрела на него, со слезами, все еще тихо струящимися по ее щекам.
– Да, – сказала она. – Но я могу… я справлюсь с этим.
Последовала пауза, и Кроули представил, как Адам грустно улыбается ей.
– Лучше я приму это вместе с тобой, – сказал он и надкусил яблоко раньше, чем она успела остановить его.
Пока глаза Адама открывались, а Ева в ужасе стояла перед ним, по-прежнему плача, Кроули совершил свой побег.
Он выполз из-под куста и стремительно скользнул через траву, держась в тени, убегая от того, что он только что сделал, так быстро, как только позволяло ему его змеиное тело.
Кроули нашёл камень, под которым он прятался раньше, и снова залез под него, все ещё пытаясь осмыслить полученные знания. Его доверие и восхищение Люцифером было серьезно подорвано, и он, похоже, был больше не в силах снова вернуться к той очарованности и слепой вере в Падшего серафима. Свернувшись под камнем в маленький шарик переливающихся чёрных чешуек, он осознал, что, если вернётся в ад, у него будет там место. Он привёл человечество к их собственному Падению – разумеется, Папе будет, что на это сказать. Они ослушались прямого приказа – конечно, теперь Его любимцы будут наказаны, сняты со своего почетного места, возвышающегося над ангелами. И это сделал Кроули: ад будет им гордиться.
Но когда Кроули ушёл в глубокую тень, чувствуя, как воздух вокруг него сгущается от приближающейся бури, он не мог заставить себя испытывать гордость. Наоборот, он чувствовал себя запятнанным и использованным. Он утешался мыслью, что, может быть, все это было частью Его непостижимого плана – всё: Падение, его приход сюда, то, что Ева взяла яблоко, – все это. Было приятно думать, что у него не было выбора в этом отношении, потому что он уже совершил такие ужасные вещи.
Он раздумывал над тем, кем он был, кем его создали – Падший ангел и змей, теперь – демон, но с иссякшей яростью и жаждой мести. Кто он такой, на самом-то деле? – просто неудачник по имени Кроли. Он ненавидел это имя, решил он, так же, как ненавидел того, кем он стал. Он знал, что не может изменить свою природу или вернуться к божественности или обратить вспять то, что он съел яблоко, но он мог, по крайней мере, сменить имя. Возможно, единственным шансом для него ужиться с самим собой было оставить все, что он сделал, далеко позади.
Страшный раскат грома спугнул Кроули и вывел его из потрясенных размышлений, и он в ужасе осознал, что, должно быть, Он обнаружил, что сделали Адам и Ева.
Кроули заполз ещё дальше под камень, и накрыл голову хвостом.
Долгое время больше не раздавалось ни звука, и, наконец, Кроули решил, что ему лучше бы возвращаться в ад, пока не начался розыск причины всего происшедшего.
Он осторожно выскользнул из-под камня и нерешительно огляделся. Он пополз назад на восток навстречу надвигающейся буре и воротам, через которые он вошёл.
Когда он приблизился, он увидел ангела, который впустил его, тот сидел, подобрав ступни перед собой, на большом камне и смотрел на приближающуюся грозу.
Крылья ангела, огромные и сияющие и такие же белые, какие недавно были у Кроули, раскрылись за его спиной, перья казались мягкими, но довольно неухоженными.
Кроули подумал просто проскользнуть мимо херувима, прежде чем его заметят, или, по крайней мере, остановят, но что-то в позе ангела изменило его намерение. Не помогало и то, что он теперь чувствовал себя порядком виноватым, потому что так бессовестно одурачил ангела, чтобы получить разрешение на вход.
Демон оглянулся на всё то зло, которое он уже совершил, и почувствовал нечто вроде сожаления. Он не мог ничего сделать, чтобы исправить большую часть этого, но, возможно, здесь он мог поступить правильно.
Кроули приблизился, тревожно оглядевшись в поисках устрашающего пламенного меча, но его нигде не было видно.
Кроули скользнул вперед и осторожно подполз к краю камня, на котором сидел ангел; демон отчаянно нуждался в ком-то, с кем можно было бы поговорить, но понимал, что ему почти наверняка будут не рады.
Он сгладил шипение в своём голосе и сказал так храбро, как только смог:
– Ну, вот это был полный провал.
– Стой-стой-стой.
Это был Азирафель – не тот Азирафель, что сидел на камне в Эдеме, а Азирафель, расположившийся в уютном кресле для чтения в Мидфартинге, водящий ручкой по страницам тонкого чёрного дневника, записывающий версию событий, которую Кроули ему пересказывал и в которой был представлен гораздо менее испуганный Кроули со значительно более остроумными высказываниями.
Кроули прервал свой рассказ, несколько раз моргнув, чтобы напомнить себе, где он находится. Он посмотрел на Азирафеля – на его до боли человеческое лицо, отмеченное старостью.
– Да, ангел?
– Так, я следил за тем, что ты говорил… но ты правда был змеем?
Кроули моргнул, глядя на ангела, и поднял руку, чтобы убедиться, что на нем нет очков, которых, конечно же, не было – он не носил их уже много лет. Он указал на свои глаза – по-прежнему такие же жёлтые и с узкими зрачками, какими они всегда были.
Азирафель, похоже, не считал, что что-то не так.
– Да, но это правда?
Кроули сделал глубокий вдох и выдохнул.
– Ага, – сказал он. – Создатель Первородного греха и все такое. Шумиха была большая, – он пожал плечами, чувствуя, что это совсем не то, что можно стряхнуть с себя, пожав плечами.
– Потрясающе, – сказал Азирафель. – И ты говоришь, что я был ангелом у Восточных Врат?
Кроули снова посмотрел на ангела, на этот раз грустно.
– Ага. Ты отдал свой меч людям.
Азирафель казался довольным собой.
– Похоже на довольно хороший поступок.
– Ага, – снова сказал Кроули, гораздо мягче, чем намеревался. – Так и было.
Азирафель сделал запись в своём дневнике, прежде чем снова посмотреть на Кроули.
– Что случилось потом?
Кроули пожал плечами.
– Я ушёл, вернулся в ад; мы оба в итоге получили должности на Земле, вскоре после этого. Я не видел тебя ещё сотню-другую лет.
– А, – голос Азирафеля прозвучал довольно разочарованно. Его ручка медленно остановилась на странице дневника. Он снова посмотрел на нее. Написал что-то еще, а потом медленно закрыл обложку. Он поднял глаза на Кроули. – Тогда я, наверное, закончил, да?
– Полагаю, да, – сказал Кроули, чувствуя знакомое желание прочитать то, что написал ангел. – Если только ты не помнишь чего-нибудь до-Падения.
Азирафель снова опустил глаза на книгу, разглаживая чёрную обложку.
– Не то чтобы.
Ангел встал и, подойдя к книжному шкафу, поставив книгу на последнее пустое место на полке, рядом с её братьями. Азирафель оглядел остальные тома, каждый с одинаковым тонким чёрным корешками.
Потом он отвернулся.
– Ну, с этим всё, – сказал он, и казалось, будто он не совсем знал, что ему делать теперь.
– Хочешь помочь в саду? – спросил Кроули, чувствуя потерянность ангела.
Азирафель обрадовался этому предложению и позволил вывести себя на улицу, где макам была жизненно необходима прополка.
Вскоре ангел весело мурлыкал себе под нос, занявшись цветами, хотя всё, о чем мог думать Кроули, это как они бледнеют перед одной лишь памятью об Эдеме.