8–9 сентября 427 года от н.э.с. (Продолжение)
Йера покидал домик в лесу со смешанными чувствами и в слезах: он не мог не испытывать сострадания, не мог не чувствовать страха, но ощущал гордость за сына, и ему было стыдно перед собой за эту гордость…
Когда-то Йока упрекнул его в том, что карьера ему дороже сына. Когда-то Йера и сам понял, что готов принести сына в жертву не убеждениям даже, а своей репутации… Теперь это была другая гордость – будто и он, Йера, сделал что-то для спасения Обитаемого мира (однако он отлично понимал, что заслуга его ничтожна).
Дымлен отвез его в Брезен на моторной лодке, и к концу пути Йера забыл о гордости, вспоминая, как шатало Йоку по пути к границе свода, – он показался вдруг Йере былинкой, которую ветер судьбы несёт куда вздумается, и нет силы, что остановит ветер или повернёт его в другую сторону.
Не столько предопределённость, сколько обречённость ощутил Йера: его сын – игрушка в руках неведомых хозяев бытия.
Ни уверенные слова Важана, ни мысль о спасении мира теперь не давали Йере успокоения: твёрдый комок застрял в горле, а перед глазами, на фоне беснующегося Внерубежья стояла махонькая фигурка Йоки – израненного, измученного, безрассудного, влекомого судьбой к уготованному для него жребию: умереть, прорвав границу миров.
На этот раз Изветен не стал выбрасывать лекарства, переданные из клиники, пояснив это тем, что одними травками теперь не обойтись.
Но убеждал всех, что это временно, что Града молодой парень и должен поправиться, хоть и не сразу. Града заговорил и начал двигаться только через четыре дня. И хотя выговаривал он слова с трудом, а мыслил путано, столь быстрый прогресс давал высокий шанс на выздоровление – так сказал Изветен.
И заставлял, заставлял Горена разговаривать и шевелиться.
– Я… все вспомнил, судья… – выдавил он, еле-еле ворочая языком, едва увидев Йеру, и повторил: – Я все вспомнил. Изветен записал.
– Повтори сам ещё раз, – велел тот. – Не ленись.
– Да. Хорошо. – Града зажмурился. – Письмо начиналось со слов «Милостивый государь».
Рассказывал он долго, повторяясь и не договаривая, возвращался и перескакивал вперед. Тогда, в шестнадцать лет, он не понял и половины прочитанного, но в магнетическом трансе будто прочёл письмо заново.
Неизвестно, к кому было обращено это письмо, и в нём Югра Горен не прибегал к иносказаниям. Перечислив свои научные звания и достижения, он перешел к делу и изложил его довольно коротко и ясно: стратегия локального обрушения свода, разработанная в Ковчене, предполагает полное уничтожение Северских земель, и в том числе Славлены, и, как только в Исиде наконец создадут гомункула, способного прорвать границу миров, этот план будет приведен в исполнение.
Сказанное потрясло Йеру. Он был уверен, что Пущен раскрыл секрет, спрятанный Гореном в его дневниках, но выяснилось, что Пущен не разгадал самого главного.
И понятен стал интерес Инды и изумление, с которым он рассматривал контурные карты, брошенные ему Йерой. И непременное желание вернуть младшему Горену воспоминания тоже стали понятны…
Но продолжение письма оказалось не менее умопомрачительным.
Если в течение пятнадцати лет исидские опыты не увенчаются успехом, Обитаемому миру грозит полное уничтожение даже в случае прорыва границы миров.
И только когда обрушение свода перестанет быть панацеей, когда не останется другого выхода – только в этом случае децемвират согласится раскрыть разработанную много лет назад технологию сброса энергии небесного электричества через межмирье в Исподний мир.
Причина столь нелогичного с точки зрения интересов Обитаемого мира решения проста: если с технологией познакомить значительное число людей (а на её применение требуется много исполнителей из числа специалистов), станет очевидным, что энергия чудотворов – не единственный в природе способ зажигать солнечные камни и двигать магнитные.
– Вряд ли это письмо было написано Приору Тайничной башни… – сказал Йера, едва не потеряв дар речи вслед за Гореном.
– Мне кажется, вы должны передать содержание письма доктору Хладану… – несмело предложил Изветен.
Йера зажмурился – совсем как Горен, когда старался сосредоточиться. И пробормотал:
– Это бесполезно. Бессмысленно.
– Теперь я понимаю, почему решение прорвать границу миров после обрушения свода не кажется чудотворам столь рискованным, – у них есть запасной вариант. Может, и неприятный, может, и ведущий к потере власти, но не к гибели. Они могут рискнуть жизнью Врага: если мальчик прорвёт границу миров – для чудотворов всё складывается как нельзя лучше. Если нет – они приведут в исполнение столь нежелательный для себя план, чтобы выжить. Их ставка не жизнь, а власть. Йока погибнет ради того, чтобы чудотворы удержались у власти… Не ради Обитаемого мира – для его спасения у чудотворов есть ещё один план, который они не спешат использовать.
И, даже не вполне осознав глубину безнравственности принятого чудотворами решения, не подумав о том, сколько всего жизней они принесут в жертву, сколько разрушат городов и сел, Йера обхватил руками голову и застонал: мысль о смерти Йоки на этот раз причинила невыносимую боль, с которой невозможно справиться.
Словно до сегодняшнего дня его смерть была предположением, пусть и страшным предположением, а тут вдруг превратилась в непреложный факт. И уверенные обещания Важана обернулись ложью во спасение…
То ли слова Изветена прозвучали столь убедительно, то ли забрезжившая надежда на то, что спасти Обитаемый мир можно без участия Йоки, оказалась сколь соблазнительной, столь и несбыточной…
– Что с вами, судья? Вам плохо? – участливо спросил магнетизёр. – Может, стоит выйти на террасу?
– Оставьте, Изветен! Вы будто издеваетесь надо мной! Неужели вы ещё не поняли, что этот мальчик – мой сын! Мой единственный сын! А вы говорите о его жизни так, будто рискнуть ею – всё равно что проиграть два лота на рулетке!
– О Предвечный… – выговорил магнетизёр вполне искренне и сел.
Этот нервический выкрик принёс неожиданное облегчение – боль сменилась ненавистью, гневом. Негодяи, чудовища, нелюди! И Инда – первый из них. Какой непостижимый цинизм!
Знать, что Йоке уготована судьба разменной монеты в играх чудотворов, и, насмехаясь про себя, говорить, что принимает участие в этой судьбе! Обманывать Ясну, которая всегда считала Инду другом и помощником, прислушивалась к его мнению! Обманывать с самого начала, с того дня, как речь зашла об усыновлении младенца!
С того дня, как он принёс Йоку в дом Йеленов!
– Инда Хладан – подлец, каких мало. – Йера вскинул голову. – Надеяться на него наивно, Изветен.
– Мне кажется, вы заблуждаетесь, судья. Вы считаете чудотворов чем-то единым и неделимым, а между тем в их иерархии тридцать девять ступеней посвящения. Уверяю вас, исследования в Ковчене имели самую высокую степень секретности, о них не знал даже Приор Славленской Тайничной башни. Ведь недаром Югра писал именно ему.
– Инда стоит выше Приора Тайничной башни. И я не уверен, что Югра Горен писал Приору. Может, он собирался передать письмо на Высочайшее имя, или в совет министров, или в Думу.
– Судья, вам застит глаза личная неприязнь к Хладану. Мне не за что его любить – он циник, он обманщик, он действительно подлец. Его способность не задумываясь перешагивать через человеческие судьбы мне претит. Но он хотел узнать именно то, что нам рассказал Града, и хотел не просто так. Если же он стоит выше Приора, тем более необходимо передать ему полученную информацию, потому что в Обитаемом мире не так много высокопоставленных чудотворов, способных на деле предотвратить катастрофу. Мы с вами можем сокрушаться и возмущаться, но изменить что-то не в нашей власти.
– Я предпочту рассказать о планах чудотворов во всеуслышание. С думской трибуны. Даже если мне не поверят, до Инды Хладана мои слова дойдут, тогда мы и посмотрим, станет он что-то менять или не станет.
– Судья, о какой думской трибуне вы говорите? В Славлене не осталось ни одного члена Государственной думы, ни одного министра, ни тем более Государя. Все они давно в Натании. Дайте телеграмму доктору Хладану, вы ничего не потеряете.
Йера понимал, что Изветен прав. Если Инда знал о страшных планах чудотворов, хуже от сообщения никому не станет. А если не знал…
– Но… В доме же нет телеграфа… – пробормотал Йера, готовый сдаться.
Если Инда не знал, если Инда захочет помешать этому плану – он спасет Йоке жизнь. И тогда молчать – это снова предать Йоку.
– Судья, большинство людей в Обитаемом мире для отправки телеграмм пользуются почтовыми отделениями. А почта находится в Завидном, в десяти минутах ходьбы отсюда.
Почтовое отделение было закрыто, но Йера нашел телеграфный аппарат на железнодорожной станции.
* * *
Рассказ младшего Горена оправдал риск его жизнью и здоровьем. Инда третьего дня отдал секретарю распоряжение, буде тот получит сообщение от Йеры Йелена в отсутствие Инды, передать это Инде любой ценой и как можно быстрее.
Телеграмма от секретаря застала Инду в кабинете Вотана, за обсуждением поправок к плану Охранителя. Инда не мог прервать разговор, не вызвав подозрений, но, когда Вотан предложил вместе пообедать, пришлось сослаться на скверное самочувствие и желание поспать несколько часов.
Шофера служебного авто Инда высадил возле железнодорожной станции Завидное и уповал только на то, что Вотан не успеет добраться до загородной резиденции Грады Горена раньше, чем Инда узнает содержание письма.
Расчет оправдался: Инда выслушал сбивчивый рассказ Горена, достроивший мозаику догадок и предположений, и покинул Надельное до появления Вотана. За оставшиеся до обрушения свода семь дней сам Инда, очевидно, не успел бы выстроить технологию сброса энергии небесного электричества в Исподний мир, тем более что имел смутные познания в области природных электрических сил, – «громовые махины» следовало искать в Ковчене.
Ещё глупей было бы убеждать Вотана повременить с обрушением свода – Инда не сомневался, что материалы о «громовых махинах» спрятали от него не по приказу децемвирата, а личным распоряжением Вотана.
А вот Важан, способный диктовать миру (и децемвирату) свою волю, мог бы прислушаться к Инде, но в гипотезы и голословные утверждения профессор не поверит – или не станет на них опираться.
Инда и сам не хотел опираться на голословные утверждения пьяницы Горена. Кто знает, насколько была сильна его ненависть к чудотворам вообще и децемвирату в частности.
В голове мелькнула идея сообщить в децемвират о предательстве Вотана, но её Инда отложил на время – тогда, если «громовые махины» не доработаны, придется играть по правилам Афрана. В любом случае сначала надо добраться до ковченских расчетов.
Инда забыл, что дороги Обитаемого мира забиты толпами людей, легковыми и грузовыми авто, вездеходами чудотворов… Впрочем, никто не выделил бы ему магнитовоз, который без остановок пробежался бы до Ковчена. Можно как угодно высоко стоять в иерархии чудотворов – это не поможет сдвинуть толпу с дороги.
Можно сигналить громче и чаще остальных, от этого тоже ничего не изменится. Можно даже наехать на двух-трех пешеходов, чтобы остальные в страхе разбежались в стороны, – но перед Индой ползла вереница других авто, и никому из шоферов не приходило в голову давить колесами женщин с детьми, обвешанных скарбом.
Инда пожалел, что не поделился своими знаниями с Приором, – тот помог бы найти какой-нибудь способ двигаться по дороге быстрей. Полицейские авто с воем сирен или что-нибудь похожее.
* * *
Йера рассказывал Изветену о Йоке – вспоминал его и совсем маленьким, и почти взрослым, каялся в том, что едва не предал его, благодарил Граду Горена, объяснившего, что Йока не уничтожит, а спасет мир…
Магнетизёр расспрашивал Йеру с неподдельной заинтересованностью, и от бесполезного по большому счету потока слов становилось легче и спокойней. А когда рассказ Йеры дошел до кобры на журнальном столике, внизу раздались незнакомые тяжёлые шаги.
И если Инда появлялся в мансарде бесшумно, то пришедший на этот раз чудотвор не скрывал своего приближения. Йера ощутил тревогу и страх до того, как широко распахнулась дверь, и Горен тоже побледнел и будто тесней прижался к подушкам, подложенным под спину.
Вошедший был одет в форменную куртку чудотвора, застёгнутую наглухо, но и без этого ни у кого не возникло сомнений в том, что это чудотвор. Горен раскрыл глаза, и тревога на его лице сменилась ужасом.
– Я… я помню вас… – проронил он еле слышно.
– Я рад, – холодно ответил вошедший, взглядом будто пригвоздив Граду к постели, и сказал, не посмотрев на магнетизёра:
– Даже не надейся мне помешать, ничего не выйдет. Уличному шарлатану со мной не справиться.
– Нет-нет, – без страха заговорил Изветен. – Я вовсе не собираюсь вам мешать. Я хотел лишь попросить… Града – он ни в чём не виноват перед вами, ему всего двадцать лет, он только начал оправляться от удара. Пожалуйста, не губите его. Он всё рассказал доктору Хладану, его смерть или безумие ничего уже не изменят…
– У меня нет совести, Изветен. – На этот раз чудотвор повернул голову в сторону магнетизёра. – Но и совершать бессмысленные действия мне не свойственно. Думаю, после катастрофы найдётся немало версий произошедшего, порочащих чудотворов. Эта сказочная история будет не правдоподобней других. Куда направился Хладан?
– Доктор Хладан об этом нам не доложил, но, думаю, он поехал искать технологию, упомянутую в письме Югры Горена, – вздохнув, ответил магнетизёр.
Чудотвор так резко повернулся к Граде, что тот отшатнулся. Стремительность его движений и взглядов расходилась с манерой говорить медленно, спокойно, цедя слова сквозь зубы. Он гораздо больше походил на змею, нежели сказочник… Опасную ядовитую змею.
– Все пророчества твоего отца сбываются, Горен. Сбудется и то, которого ты так боишься. Ты мне веришь?
Града еле заметно кивнул – у него дрожал подбородок. Йера и хотел бы заговорить, но не мог; он чувствовал себя так, будто только что выпил стакан абсента: кружилась голова и мысли разлетались по сторонам.
– Судья, вы же читали энциклопедию Исподнего мира. Неужели вы хотите, чтобы многострадальный Исподний мир подождал, пока добрые чудотворы соизволят перекачать им энергию небесного электричества?
– Вы чудовища… – выдавил Йера, запинаясь.
– Это демагогия, судья. Вам Хладан тоже не доложил о своих планах?
– Нет, не доложил. – Йера пытался говорить с некоторым вызовом, но получилось жалко и неуверенно.
– Если вашему сыну не дать возможности прорвать границу миров, он сначала совершенно сойдет с ума, а после, рано или поздно, его убьет Внерубежье. Так что не обольщайтесь.
Чудотвор еще раз оглядел каждого из присутствующих, задержал взгляд на лице Звонки – и только тут Йера увидел ненависть в её глазах, такую испепеляющую ненависть, что ему стало страшно: этот человек не простит ненавидящего взгляда, он обязательно отомстит…
Но чудотвор лишь шевельнул углом рта, будто криво усмехаясь, развернулся и вышел вон.
Сказанье о прекрасной Нежинке
На землях Цитадели, среди пронизанных солнечным светом лесов, жила когда-то прекрасная Нежинка.
Там, где её лёгкие ноги касались земли, цвели цветы и выше поднимались травы; ей на руки без страха садились птицы, а дикие звери покорно склоняли перед нею головы. И люди, заслышав её радостный смех, становились добрей и сердечней.
Много славных воинов хотели взять её в жены, однако Нежинка не спешила сделать выбор, любя весь мир: звон ручьев, шорох колосьев, детские голоса, синеву небес и бескрайнюю белизну зимних снегов.
Но наступили горькие дни – опять война пришла на землю Цитадели. Бряцало оружие, заглушая звон ручьев, кровь вместо дождей питала поля, не зарницы, а зарева пожаров брезжили по ночам на небесах. Враг топтал налитые колосья, и с боем отступало ополчение в крепость.
А после смертельной схватки увидала Нежинка раненого воина, в беспамятстве истекавшего кровью, – укрыла его от врагов, перевязала жаркие раны. И ныло доброе девичье сердце от чужой муки, и билось в восхищении мужской храбростью и силой – брошенный жребий настиг прекрасную Нежинку, и не было теперь для неё другой любви, кроме любви к мужчине.
Недолгим было счастье – исцеленный её добрыми руками, воин снова ушел сражаться. Тёмными стали её дни и долгими ночи, но каждый вечер выходила она на дорогу и прислушивалась – не стучат ли копыта его коня? И смотрела вдаль – не покажется ли долгожданный всадник?
А когда ночь накрывала землю черным звёздным пологом, возвращалась домой и зажигала свечу у окна, чтобы не сбился с пути её единственный.
Давно возвратились домой воины, защищавшие крепость, давно покинул землю коварный враг, а Нежинка всё ждала и ждала возлюбленного, живого или мёртвого, звала его и заклинала вернуться.
Но вот однажды глухой полночью дунул в дверь недобрый ветер, погасил свечу, и услыхала Нежинка дрожь земли под копытами коня – внял заклятьям её желанный, примчался на зов, и храпел под ним могучий конь, и поднимался вкруг него ветер, и шумел лес, и месяц ушел в тучи…
Без страха встретила любимого Нежинка, обняла его, когда он поднял её на коня, и не спросила, куда лежит их путь. Мчались они сквозь черную ночь без дорог, по лугам и дубравам: стелилась трава под ветром, кричали в испуге ночные птицы, и лесные звери уходили с их пути.
Стрелой летел могучий конь, одним махом одолевал глубокие овраги, не вяз в болотных топях; и торопил коня всадник-мертвец, прижимая к себе прекрасную Нежинку.
Зардела на восходе тусклая заря, затемь сменила тьму, и в полумгле успокоился ветер, заскулил в отдаленье тоскливо и тихо. Спешился всадник перед разверстой могилой, взял на руки Нежинку и понёс на холодное брачное ложе, уготованное им в сырой земле.
15–17 июня 427 года от н.э.с.. (Продолжение)
Инда выехал в Брезен на авто, в сопровождении Страстана. Страстан всю дорогу разглагольствовал о своем заведении, чем успел Инду утомить.
– Ты не боишься, что Йелен перебьёт всех мрачунов, которые работают в колонии? – спросил наконец Инда.
– Значит, туда им и дорога, – невозмутимо ответит Страстан. – Признаться, мне нет до них никакого дела – перебьёт этих, другие на их месте будут осторожней. Но, уверяю тебя, профессор Мечен будет в десять раз усердней в воспитании Йелена, чем обычно. Некоторые наши особенно агрессивные выпускники вообще теряют способность к «удару мрачуна», настолько прочно в них вбивается этот запрет.
– Именно агрессивные?
– Да, именно они. Потому что трусливые и покладистые ребятишки боятся наказания и не лезут на рожон. А упрямым мы вырабатываем условный рефлекс на подсознательном уровне, они и рады сопротивляться – но не могут, их тело соображает лучше них.
– Ты рассуждаешь о своих подопечных, словно о дрессированных животных, – сказал Инда – стараясь не вкладывать в эти слова много сарказма. – Как о подопытных собаках.
– Не вижу в этом ничего предосудительного. В обычных колониях для малолетних преступников воспитанникам нечего противопоставить своим воспитателям – они беспомощны. Наши воспитанники обладают серьёзным оружием против нас. И не только нас. Лишить их этого оружия – наша первейшая задача.
– Зачем тогда в колонии мрачуны? Ведь чудотворы для воспитанников неуязвимы?
– Потому что и воспитанники неуязвимы для чудотворов.
Да, об этом Инда не подумал: в обычной уголовной тюрьме не нужны даже ружья – один чудотвор может справиться с шестью-семью взрослыми мужчинами.
– Сегодняшний бунт показал, что без мрачунов всё могло бы закончиться значительно бо́льшими потерями, – продолжил Страстан. – С нашей стороны, разумеется.
– А есть потери? – Инда давно ознакомился с отчетом, присланным в Тайничную башню телеграфом, поэтому и спросил – просто посмотреть, как Страстан будет извиваться.
– Толпа из двухсот человек, даже безоружная, – это сила против двадцати охранников… Серьёзно пострадал только старший воспитатель, но, насколько я понял, – это личная заслуга Йелена. Ранено четыре чудотвора, но это пустячные раны.
– А дети? Я слышал, пострадало много детей.
– Это не дети – это малолетние преступники, опасные для общества, – поморщился Страстан. – В больницу доставлено двадцать семь человек. Остальные отделались лёгкими ушибами, и медицинская помощь им оказана на месте.
– Да, и среди доставленных в больницу – двенадцатилетняя девочка, которая ну никак не могла представлять серьёзной угрозы для вооруженных чудотворов – взрослых мужчин.
– Это случайность. Стреляли в толпу.
– А мне кажется, это не случайность. Мне кажется, это стратегия ведения войны с воспитанниками, Веда. Что-то вроде шантажа – наказание невиновных.
– Да, чувство вины – сильный метод воздействия и поддержания дисциплины, – легко согласился Страстан.
– Главное, чтобы об этом не узнала общественность, Веда. – Инда отвернулся. – Это очень некрасивый с точки зрения обывателей метод воздействия. Надеюсь, в прессу не просочится информация о жертвах со стороны детей.
– Разумеется.
Йелен был заперт в одном из кабинетов здания администрации колонии, с крепкими решётками на окнах, выходивших на болото. Его охраняли два чудотвора: один внутри кабинета, другой – снаружи.
Напрасно, стоило бы запереть Йелена в комнате с окнами на плац – это бы лучше подготовило его к разговору. На плацу человек восемьдесят подростков, раздетых едва ли не донага, стояли строем, вытянув вперёд руки, – и по всей видимости, стояли не первый час.
У них на глазах двое воспитателей ремнями избивали мальчишку лет пятнадцати, и вопли его Инда услышал ещё на дороге. Пожалуй, это имело мало общего со школьными наказаниями – общественность нашла бы такой способ воспитания варварским. Инда поморщился и прошел мимо – профессионалы! Специалисты по психологии подростков-мрачунов!
Прежде чем войти в кабинет, где находился Йелен, Инда заглянул в глазок: тот сидел на стуле у окна с равнодушным, но усталым лицом. Видимо, он провёл здесь не меньше шести часов – с того момента, как из Тайничной башни пришел приказ ждать её представителя.
Инда понаблюдал за ним немного, но Йелен был в кабинете не один, поэтому за лицом следил. Интересно, ему хоть немного стало страшно?
– Здравствуй, Йока. – Инда распахнул дверь.
Мальчишка оглянулся и даже привстал – словно обрадовался. Впрочем, конец долгого ожидания всегда приносит радость, независимо от того, к чему ведёт.
– Здравствуй, Инда. – Он овладел собой очень быстро и снова надел на лицо непроницаемую маску.
Инда отослал чудотвора за дверь и сел в кресло за стол – стул, на котором сидел мальчишка, был привинчен к полу и находился от стола примерно в двух локтях. Это очень удачно создавало ощущение дистанции, превосходства того, кто сидит за столом. Может, воспитатели в колонии и в самом деле хорошие психологи?
– Наш сегодняшний разговор будет недолгим, – начал Инда, доставая из портфеля папку. – Я привёз предварительное заключение комиссии по работе с несовершеннолетними мрачунами о твоём задержании и немедленной изоляции до решения суда. И на этот раз никаких предложений с моей стороны не будет. В первую очередь потому, что твой сегодняшний поступок не был случайностью или недомыслием и ни о какой лояльности к чудотворам речь уже не идёт. Твои родители будут извещены об этом в установленном законом порядке, вольны нанять адвокатов, могут даже привлечь высшие судебные инстанции – но это ничего не изменит. До решения суда ты будешь находиться здесь, в Брезенской колонии. После, я думаю, тоже. У нас обычно не казнят несовершеннолетних, но на суде речь пойдет не о смягчении наказания, а только об ужесточении, вплоть до смертной казни, поскольку исходящая от тебя опасность очень велика.
Лицо мальчишки не изменилось. Впрочем, он знал, что жизнь ему сохранят в любом случае – уж об этом Важан не мог ему не сказать.
– При этом ты можешь не рассчитывать на своих новых друзей-мрачунов. Твой Охранитель был убит в Исподнем мире три дня назад…
– Неправда! – Парень вскочил. – Ты нарочно мне лжёшь!
Дверь тут же распахнулась настежь, оба чудотвора шагнули внутрь, но Инда махнул рукой, чтобы они убирались.
– Я не лгу, но и представлять тебе доказательств не собираюсь. Можешь мне не верить, если тебе так больше нравится, это ничего не меняет. Однако поясню, как это произошло, чтобы ты не строил напрасных иллюзий. Дело в том, что твой Охранитель поклялся когда-то, что не явится Исподнему миру в облике чудовища. Он хотел быть чудовищем только для нашего мира, но не для своего. Он выполнил клятву, но поплатился за это жизнью: был убит случайным выстрелом, в человеческом обличье. Не потребовалось ни фотонного усилителя, ни целой армии чудотворов – одной стрелы оказалось достаточно.
– Это ложь… – Парень поджал губы.
– Можешь думать, что это ложь. Твой новый друг Коста, раненный в живот, скончался в больнице два часа назад, перед этим рассказав, где находится деревянный домик вблизи свода, в котором сейчас живёт профессор Важан.
Инда блефовал, тщательно подбирая слова. Коста на самом деле скончался – это им со Страстаном сообщили в Брезене, – но ни о каком домике он, к сожалению, не рассказал.
Инда мог лишь предполагать, что Важан будет скрываться вблизи свода и домик в лесу скорей выстроит заново, чем займёт уже существующий. А быстро и незаметно выстроить в лесу можно лишь деревянный домик.
Йелен промолчал. Он и хотел бы в это не верить, но поверил – и это придавило его гораздо сильней, Инда хорошо умел читать мысли на чужих лицах. Страстан прав: чувство вины – сильнодействующее средство.
– В результате вашего нападения на колонию было серьёзно ранено двадцать семь детей. Кто из них умрёт, а кто останется в живых – ещё неизвестно, – безжалостно продолжил Инда. – Ты слышишь крики за окном? Это на плацу бьют тех, кто принял участие в бунте. Можешь обвинять в этом жестоких чудотворов, но всякое действие рождает противодействие. И в Брезенской колонии содержатся не невинные жертвы, а опасные преступники, такие же, как ты. Человек, которого ты ударил, даже больше чем мёртв. Ты хуже убийцы, Йока, как и всякий мрачун, применяющий свои способности против людей. И это не шутки и не детские игры. Мне безразлично, какую справедливость ты при этом защищал. У тебя нет прав лишать людей жизни и рассудка, поэтому ты останешься здесь.
Парень молчал и не смотрел в глаза, но не чувствовал себя уверенным. Теперь можно было переходить к главному.
– Тебе успели внушить твою исключительность. Тебе успели рассказать о несправедливостях этого мира – манипулировать подростком нетрудно. Но тебе, наверное, также сообщили, что любой твой выброс энергии в Исподний мир полезен и нашему миру, и Исподнему. Так?
– Мной никто не пытался манипулировать. – Он вскинул взгляд. Ненадолго.
– Мне это безразлично. Да или нет? Знаешь ли ты о том, что твоя энергия несет пользу обоим мирам?
– Да, – ответил парень, пряча глаза.
– Так постарайся принести эту пользу. – Инда поднялся. – Но учти, что твоей вины это не искупает.
Хорошее окончание – Инда был доволен собой, направляясь к двери.
– Ты ехал сюда, чтобы прочесть мне лекцию? – неожиданно кинул Йелен ему в спину.
Инда остановился и медленно обернулся, подбирая нужные слова и интонацию, – Приор снова оказался прав, когда говорил: «Он противопоставит тебе – лично тебе – свою гордость и независимость».
– Я приехал посмотреть тебе в глаза. «И понять, Враг передо мной или обманутый подросток», – закончил Инда про себя.
Нет, пока ещё не Враг. Но уже – вражонок. Не настолько наивный, чтобы быть обманутым, но и не настолько искушенный, чтобы не опираться на чужое мнение.
Пожалуй, Приор принял верное решение – Инда бы не справился с мальчишкой. Слишком трудно постоянно пребывать в напряжении. Пусть воспитанием займутся «профессионалы», которым это доставляет удовольствие.
15–17 июня 427 года от н.э.с.. (Продолжение)
Он долго не мог уснуть, хотя не спал всю прошлую ночь. В победе он не сомневался – после драки на сытинских лугах схватиться с чудотворами не казалось ему подвигом. Дубинки их не страшней цепей и кастетов, да и ребят в колонии много.
А восемь ружей? Ерунда! Из них ещё надо в кого-то попасть. Да и дробь представлялась ему чем-то вроде камушков, выпущенных из рогатки. Только где-то в глубине души копошилась мысль: почему Важан был так настойчиво против нападения на колонию?
Йока не сомневался, что они продумали всё до мелочей, и не такое уж это оказалось сложное дело. Даже каменного забора не было, да и охраны – с гулькин нос, если подумать.
Наверное, Важан недооценивал Пламена – взрослые часто недооценивают подростков, считают их детьми. И внутренний голос отвечал: а почему взрослые мрачуны не освободят ребят из колонии? Если не доверяют детям?
Но Йока очень быстро заставил внутренний голос замолчать.
Поднялись на рассвете – за три часа до утренней поверки. Йока вооружился двумя ножами, которые повесил на пояс, и кусачками для колючей проволоки. От волнения мокли ладони и дрожали руки. Пламен тоже был возбужден, хотя и старался выглядеть спокойным. Все старались выглядеть спокойными.
Позицию заняли во время подъёма – когда в колонии было шумно. Мрачунов из охраны давно распределили между собой: Йоке, как самому сильному, предназначался Мечен, старший воспитатель и ещё два мрачуна, слывшие наиболее злобными среди охранников.
Мечена на поверке не оказалось – о чем Йока очень пожалел. Старший воспитатель ходил по плацу туда-сюда и то и дело выпадал из поля зрения Йоки. Нападение начали по команде Пламена – и первый Йокин удар пришелся точно в цель!
Старший воспитатель качнулся, закрывая лицо руками, и сделал несколько шагов назад…
И тут же – тут же, не прошло и секунды! – пошатнулись ряды колонистов. Йока увидел, как на колени упал Вага Вратан – он стоял впереди всех. А мрачуны мгновенно оказались окруженными чудотворами – живым щитом. Но колонисты всё равно бросились на чудотворов толпой.
На вышке взвыла сирена, ружья нацелились на ребят, хлопнуло несколько выстрелов – стреляли по ногам. Йока увидел, как споткнулась и упала на плац девочка.
– Вперёд! – крикнул Пламен. И пока за забором кипел бой, Йока кусал жёсткую сталистую проволоку – она подавалась плохо и медленно, дыру в первом ограждении ковыряли не меньше пяти минут.
Снова захлопали выстрелы – на землю с криком упал Коста, схватившись за живот. Мрачуны из-под прикрытия выводили ребят из строя одного за одним, чудотворы размахивали дубинками – и это нисколько не походило на бой на сытинских лугах, потому что они метили в головы, оглушали и ломали ребятам руки.
Вторую линию забора прорвали быстрей, и – несмотря на жестокое сопротивление – было видно, что колонисты побеждают. Ещё двое нападавших упали на землю, сраженные выстрелами из ружей, но это никого не остановило.
Йока был словно пьяный, не чувствовал страха и рвал колючую проволоку едва ли не руками. Продолжала надсадно выть сирена. И как только третье заграждение пало, кинулся в гущу боя, выхватывая из-за пояса оба ножа.
Мрачуны из охраны уже успели отступить под прикрытие каменного здания, и чудотворы защищали только самих себя – а это развязывало им руки. Толпа колонистов сильно поредела, на каждого чудотвора приходилось не более трёх человек – иногда двенадцатилетних мальчишек.
Йока выскочил на чудотвора с разбегу, вскинув ножи, – и вдруг растерялся, не решаясь ударить человека ножом. Удар дубинкой пришёлся на левую руку, но Йока подставил нож – это мало отличалось от фехтования. Он отбил ещё десятка два ударов, но так и не нашел в себе смелости… убить… по-настоящему убить человека.
Оглушить, вывести из строя… Но как и чем?
Чудотвор был высоким и сильным мужчиной, пожалуй, повыше Змая. Йока попытался ударить его кулаком в подбородок, используя нож лишь для утяжеления удара, но чудотвор этого даже не почувствовал – по крайней мере, падать не собирался.
Чудотворы вообще не падали, словно были заколдованы! Лишь отступали все ближе к бараку, давая мрачунам возможность выбивать из строя колонистов. Йока чувствовал чужие импульсы, но в него пока никто не попадал.
В шуме и криках драки, под вой сирены никто не услышал звука моторов. Ворота не открылись – их снёс шедший первым вездеход, только тогда на грохот оглянулись все. Хватило отвлечься на одну секунду – и дубинка шарахнула по правой руке, выбивая нож.
Только тут Йока собрался нанести решающий удар, но чудотвор словно предвидел это, выставляя блок: второй нож со звоном отлетел в сторону, после чего оставалось лишь прикрыть голову руками. Но чудотвор не стал бить по голове: ухватил Йоку за волосы, пригнул вперёд и одновременно ударил коленом в лицо и дубинкой по почкам – Йока грохнулся на землю и почувствовал, как ему за спину заламывают руки.
Из вездеходов сыпались и сыпались чудотворы: в форменных куртках, с дубинками и даже без ножей. Йока никогда не думал, что будет так сильно их ненавидеть. Их было человек двести, не меньше.
* * *
Инда получил телеграмму о «нападении» на Брезенскую колонию около восьми утра, и, конечно, первым его желанием было немедленно выехать в Брезен, забрать пойманного мальчишку.
Он давно познакомился с решением психологов (которое, несомненно, подготовили Мечен со Страстаном не без участия Дланы Вотана), но считал его предвзятым, о чем и доложил Приору.
– Мальчика надо спрятать. Оборотень может явиться сюда в любой момент! – Инда злился, расхаживая по кабинету Приора.
– Инда, погоди. Оборотень убит. Его смерть видела сотня людей.
– Я в этом не уверен.
– Напрасно. Его тело было отправлено в Хстов, опознано и предано огню.
– Какой идиот догадался предать его тело огню, мне интересно? – огрызнулся Инда. – Он лишил меня возможности лично провести опознание.
– Инда, его опознали двенадцать человек. И ни у одного из них не возникло сомнений.
– Это ничего не значит. Сказочник слишком хитер.
– Это мания, Инда. Давай оставим разговоры об оборотне. У нас в руках Вечный Бродяга – и это не меньшая победа, чем смерть оборотня.
– Это не победа, а счастливая случайность. И мальчишка тоже не так прост, как кажется. Да и Важан пока остаётся на свободе.
– Поимка Важана – дело времени. Мальчишку-садовника, который был ранен в живот, уже начали допрашивать, возможно, он расскажет, где прячется профессор.
– Не расскажет! Никто из мрачунов никогда и ничего не рассказывает! Или ты в первый раз имеешь с ними дело? Иногда мне кажется, что допросы мрачунов – это психическая патология наших дознавателей, потому что допросы эти сколь жестоки, столь и бесполезны.
– Я бы сказал – это месть мрачунам за молчание. – Приор сжал губы (Инда знал, что тот с ним согласен).
– Месть – бессмысленное действо, напрасная трата времени и сил, – проворчал Инда примирительно.
– Вот и Мечен со Страстаном слепили этот докладец исключительно из мести. Страстана, видите ли, укусила кобра! Не понимаю только, почему в этом оказался виноват мальчишка, ведь кусал Страстана оборотень. А Мечена мальчишка размазал по стенке, походя и между делом. И Мечен хочет сатисфакции. Их просто раздражает дерзость подростка-мрачуна! Это не дает им спокойно спать по ночам! Мечену – потому что напоминает о его собственной никчемности, а Страстану – потому что тот считает мрачунов чем-то вроде тараканов на кухонном столе.
– Инда, а ты сам? Ты сам уверен, что тобой движут интересы дела? У меня складывается впечатление, что ты просто привязан к мальчику. Что тебе небезразлично, как он к тебе относится. К тебе – и ко всем нам.
– Нам придётся с ним работать много лет. Ты же знаешь, лучше иметь дело с союзником, чем с врагом.
– Это не всегда так. Иногда побеждённый враг намного лучше неверного союзника.
– Между ними иногда нет никакой разницы. Я вот до сих пор не решил, кем нам приходится Мечен: то ли побеждённым врагом, то ли неверным союзником.
– Мечен, несомненно, побеждённый враг – он нас боится. И страх – гораздо более надёжный мотив верности, чем эфемерные убеждения и принципы. Тебе ли этого не знать.
– Я это знаю. Но понимаешь ли ты, на что мальчишка способен и чего мы сможем добиться от него силой? Ты понимаешь, какая огромная это разница? Если Важан собирался с его помощью прорвать границу миров, он может в сотни раз больше, чем даст по принуждению!
– Значит, он должен дать в сотни раз больше по принуждению, только и всего. Инда, добровольно сотрудничать он будет, только если мы все станем заложниками его прихотей. Он умён, у него сильная воля, но это мы должны шантажировать его, а не он нас. Мы должны угрожать ему, а не он нам.
– А если колония его не сломает, а только ожесточит?
– Колония ломала и не таких… А Йелен, несмотря ни на что, изнежен. Он привык хорошо есть, сладко спать, он не знает, что такое побои, что такое тяжёлый труд. Он должен понять, насколько бесправен и зависим. И если ты запрешь его в лаборатории возле свода, он этого не поймёт. Он будет верить в собственную исключительность, он противопоставит тебе – лично тебе – свою гордость и независимость. И я не знаю, сможешь ли ты ему противостоять. Попробуешь действовать убеждением – он сядет тебе на шею. Попробуешь давить – замкнется и ожесточится. Нет сомнений, Приор повторяет слова Вотана, не сам же он все это придумал…
– А что пойдёт по-другому в колонии? Там его ещё и поддержат – он ведь идол мрачунов. На миру, знаешь ли, и смерть красна.
– В колонии ему укажут на его место. В колонии новый воспитанник – обыденность. И это, как ты понимаешь, не система возврата обществу полноценных граждан, а система уничтожения их воли. И эта система шлифовалась годами, там работают профессионалы.
– Я видел профессионализм Страстана… – проворчал Инда.
– Это профессионализм особого рода, – улыбнулся Приор.
– Но мальчик нужен нам за сводом! А не в болоте! – Инда понимал, что Приор прав, и это был его последний – и не самый веский – аргумент.
– Его будут возить за свод каждую неделю. Под конвоем.
– Хорошо. Позволь мне только переговорить с ним. Может быть, он сразу даст согласие сотрудничать, – у меня есть для него серьёзные аргументы.
– Я не возражаю. Поговори. Но не вздумай ему что-то предлагать и тем более торговаться. Стоит только дать ему понять, что ты готов на уступки, – и всё, ты никогда не вылезешь из бесконечного торга.
– А ещё, кроме оборотня, есть Йера Йелен и его комиссия… Ты не боишься шумихи в Думе и в прессе?
– Нет, не боюсь, – лаконично ответил Приор.
15–17 июня 427 года от н.э.с.
Йока поправился очень быстро – уже на следующий день Важан возобновил теоретические занятия, но ночью за свод Йоку не повел, ограничился какими-то лёгкими упражнениями в ручье, хотя Черута выступал даже против этого.
Коста снова побывал в Брезене и утром вернулся с продуктами. Важан был столь благодушен, что после обеда разрешил Йоке отправиться вместе с Костой охотиться на дроздов. Цапа в это время строил планы покупки охотничьего ружья, неосуществимые, впрочем.
Йока никогда не держал в руках огнестрельного оружия, только читал о нём в отцовских журналах. Зато устройство рогатки было ему хорошо известно, и в меткости он мог переплюнуть даже Косту. Когда они отошли от домика на сотню шагов, Коста сказал как бы между прочим:
– Это здорово, что Важан тебя отпустил. Мне надо с тобой поговорить, чтобы никто нас не услышал.
– Ты уверен, что здесь нас никто не услышит? – Йока оглянулся по сторонам.
– Я вчера виделся с Пламеном. Он в Брезене. И наши ребята с ним, – полушепотом сообщил Коста.
– Ты думаешь, нам удастся сбежать от Важана? Мне кажется, что он читает мысли.
– Главное, вести себя как ни в чем не бывало. А бежать надо на рассвете: у профессора утром самый крепкий сон. Да и Черута здесь встает поздно.
– Если он снова поведёт меня за свод, мы к рассвету только вернемся. – Йока цыкнул зубом.
– Тогда можно уйти чуть позже, когда профессор уснёт.
– А как мы доберемся до Брезена?
– На лодке, конечно. Но я бы не стал подходить близко к городу, лодку надо оставить где-нибудь в лиге от Лудоны, в лесу. У ребят лагерь с другой стороны, они там неплохо устроились: шалаши поставили. Я бы на карте показал, но, боюсь, если Важан увидит меня с картой, то сразу обо всем догадается. И план у Пламена отличный, он вообще молодец, здорово всё придумал. У него уже есть схема Брезенской колонии, они ходили на разведку. Вместе с тобой нас будет пятнадцать человек. По-моему, неплохо.
– А сколько чудотворов охраняет колонию? – Глаза у Йоки загорелись: это было настоящее дело!
– Около тридцати. И ещё два десятка мрачунов. Но ты не забывай, ребята из колонии нам помогут. Пламен уже передал туда записку, они будут готовы. Больше двухсот человек, из них сто двадцать парней – по-моему, это сила. С тобой мрачунов мы выведем из строя сразу, останется только тридцать чудотворов. Пока они вызовут подмогу, мы успеем уйти в лес.
– Думаю, профессор обрадуется, если мы сюда вернемся с Маленом, как думаешь? – Йока потер руки.
– Профессор не верит, что у нас что-нибудь получится, потому что считает, будто мы глупей него. А на самом деле Пламен прав: надо бороться. Чудотворы привыкли, что мрачуны, как бараны, ничему не сопротивляются. Вот ты был на руднике за сводом. Что стоит заключённым перебить чудотворов и бежать, а? Никому просто в голову не приходит.
Вдвоём с Костой они настреляли почти три десятка дроздов и вернулись в домик ближе к ужину. Йоке стоило большого труда успокоиться и не выдать своего радостного возбуждения – предстоящий поход будоражил его гораздо сильней, чем встреча с шаровыми молниями. И Важан в самом деле едва не догадался о планах Йоки.
За свод они опять не пошли – Черута сказал, что ещё рано, и профессор, как ни странно, снова его послушал. Конечно, течение в ручье было не таким сильным, как у водопада, но Важан требовал от Йоки принимать и отдавать энергию равномерно, двумя равными потоками. Черута топил баню и каждые пятнадцать минут отправлял Йоку греться в жаркую парную.
– Йелен, ты сегодня поразительно покладист, – заметил профессор, когда вспотевший, разгоряченный Йока опять голышом выскочил из бани и полез в ручей.
– Меня вдохновила ваша похвала, профессор, – ответил тот, – и я решил оправдать ваше доверие.
– Ты лжёшь, Йелен. И ты снова лжёшь так, что тебя нельзя уличить во лжи. Поэтому я не буду тратить на это время.
И как бы Йока ни стремился вести себя естественно, профессор всё равно посматривал на него косо. Черута настойчиво советовал закончить урок, но Важан словно решил выжать из Йоки все силы без остатка и отпустил только тогда, когда тот не смог стоять на ногах, – на рассвете.
А главное, направляясь в спальню, он увидел Цапу, который почему-то не спал, а сидел на крыльце и точил ножом стрелы для своего бесполезного лука. И не было никаких сомнений: он делал это по приказу Важана!
Конечно, больше всего хотелось залезть в постель и заснуть, и Йока всерьёз опасался, что, оказавшись под одеялом, в самом деле тут же уснёт. На окнах не было занавесок, и Цапа мог заглянуть в комнату в любую минуту, поэтому Йока спрятал под одеялом несколько подушек из комода, сам же решил отсидеться в углу, который не был виден из окна.
Но и там он едва не задремал – потому что оделся для похода потеплей и его разморило. Не раньше, чем через час, когда все спали, а солнце уже поднималось над лесом, в спальню к нему неслышно скользнул Коста. Сон слетел с Йоки в одну секунду.
– Черута уснул, – сказал он одними губами, – профессор, думаю, тоже.
– А Цапа?
– Сидит на крыльце. Но я нашел выход: надо вылезти в окно кухни, которое выходит в лес. Я его уже открыл, и Цапа ничего не заметил. А ещё, пока вы занимались, я снял мотор со второй лодки. Теперь, даже если они обнаружат, что мы убежали, всё равно не смогут нас догнать. На вёслах вверх по течению далеко не уйдешь.
Они на цыпочках прокрались в кухню и прислушались: Цапа что-то насвистывал себе под нос, да и птицы пели оглушительно. Йока имел богатый опыт выбираться из окон неслышно и незаметно – он множество раз убегал из дома через балкон, а ведь это был второй этаж! Вылезти же из приземистого домика и вовсе не составляло никакого труда.
Густой еловый лес надежно укрыл их от чужих глаз. Ночью бы ещё можно было расслышать их шаги, утром же птичий хор заглушил все звуки. На всякий случай они не разговаривали и вышли на ручей незамеченными.
Коста с улыбкой показал Йоке спрятанный мотор – тот висел на дереве, крепко привязанный к суку веревками. Йока в знак одобрения лишь показал ему большой палец.
Лодка неслышно оттолкнулась от берега, на весла сел Коста, доверив Йоке руль. Конечно, увидеть их Цапа не мог, но то ли он что-то почуял, то ли просто решил пройтись к ручью – в ту минуту, когда лодка дошла до первого поворота, он вдруг оказался на берегу. В отличие от Косты, Йока не видел его, но услышал громкую отчаянную ругань.
– Заводи мотор! – крикнул Коста, убирая весла.
Цапа запрыгнул в лодку, стоявшую у берега, но, обнаружив отсутствие мотора, принялся ругаться еще громче. Йока не очень-то хорошо умел управляться с мотором, поэтому вскоре уступил Косте место на корме.
Может быть, Цапа и обнаружил мотор, поднятый на дерево. Может быть, он и пустился в погоню, но этой погони Йока не заметил – они успели оторваться настолько далеко, что не слышали даже шума мотора преследователей.
Коста, успевший изучить протоки, ведущие в Лудону, ещё и мастерски запутал следы: Йока отслеживал по карте их путь. Меньше чем через час они остановили мотор в укромном месте, которое Коста выбрал заранее. Опасаясь погони, лодку прятали наспех, оттащили всего на несколько локтей от берега, в кусты, – главное, её не было видно с воды.
Первым же серьезным препятствием оказалась та самая лига до Лудоны, которую они собирались преодолеть пешком, – их одолели комары. Комаров и возле домика хватало, но почему-то там они не вились тучами над головой, а так, изредка покусывали голые руки и ноги.
Идти вдоль берега протоки, чтобы не заблудиться, не получилось: непрохожее было место, поросшее густым кустарником. А стоило чуть-чуть взять в сторону, протока куда-то повернула и исчезла. И хотя Йока ориентировался по солнцу и смотрел карту, на Лудону они с Костой вышли лишь через три часа – уставшие, изъеденные комарами, с ногами, мокрыми до колен. И вышли совсем не там, где собирались.
Но и в Брезене их поджидал неприятный сюрприз: на единственном мосту через Лудону Коста издали заметил Черуту. Впрочем, случайно – Черута, может, и хотел спрятаться, но ему это не удалось.
– Догнали! – Коста дернул Йоку за руку, оттаскивая под прикрытие садика с высоким забором. – Важан – хитрый жук…
– Старая росомаха, – добавил Йока, и Коста рассмеялся.
Они уже собрались было перебраться через реку вплавь, но обнаружили на карте железнодорожный мост – всего в полулиге выше по течению. Ещё одно путешествие по лесу растянулось больше чем на час, зато дальше пошли по шпалам – железнодорожная ветка подходила к Брезенской колонии, а лагерь, куда они направлялись, был от неё совсем недалеко.
Пламен встретил их сдержанно, но радостно, и Йока был поражен: в лесу действительно разбили настоящий военный лагерь. Между четырёх шалашей был сложен круглый каменный очаг с кострищем внутри, вокруг курились кадильницы, сделанные из консервных банок, – от комаров; на дереве, прибитая к листу фанеры, висела карта – склеенные листы из атласа.
Трое ребят по очереди мастерски метали ножи в тонкий ствол сосны, на котором была нарисована мишень. Конечно, «в ножички» Йока и сам играл отменно, но тут использовались настоящие ножи, с широкими длинными лезвиями, а не маленькие перочинные, которыми играли в Академической школе.
– Хочешь попробовать? – спросил Пламен, увидев, как Йоку заинтересовал процесс.
Конечно, прежде чем соваться в такое дело, нужно было потренироваться самостоятельно, чтобы не ударить лицом в грязь. Но Пламен смотрел с вызовом, и отказаться было стыдно.
– Можно. Но я никогда не кидал таких ножей. – Йока достал из кармана свой перочинный нож – «пристрелянный».
От дерева с мишенью он стоял раза в два дальше, чем ребята, да ещё и немного сбоку, но подходить ближе не стал – был бы совсем не тот эффект. И точно: когда его перочинный ножик, небрежно отправленный вперёд несильным картинным замахом, воткнулся в самый центр мишени, все вокруг ахнули.
– Неплохо, – сказал Пламен. – Большие ножи метать легче – мы специально рукоятки переделываем для правильного баланса.
Теперь можно было и попробовать – после того, как все убедились, что Йока в этом деле мастер. Он подошел к мишени, забрал свой ножик и выдернул нож с широким лезвием. Теперь необязательно было отходить от дерева далеко – главное попасть с первого раза. Он взвесил нож в руке, оценивая баланс, – было непривычно.
Йока не стал оригинальничать – метнул нож от плеча; тот воткнулся над центром мишени, но сел в дерево крепко и надёжно.
– Здорово, – восхитился Коста.
Йока попросил ещё два ножа, отошел на три шага – и на этот раз попал точно в «яблочко», отошел ещё немного и, предупредив, что кидает нож ниже, воткнул его точно туда, куда собирался. Пусть мрачуны не думают, что если он не умеет зажигать лунные камни, то и вовсе ни на что не годен!
Пламен не остался внакладе, тоже показал своё мастерство, но устраивать соревнования не стал – повел Йоку к карте, рассказывать свой план. План был прост и нагляден: во время утренней поверки издали мощными ударами снять всех мрачунов из охраны колонии.
А потом в ближнем бою сойтись с чудотворами. Чудотворы вооружены дубинками, на вышках установлено восемь ружей, но они стреляют дробью, поранить могут, а убить – вряд ли. Раньше у чудотворов были ножи, но недавно вышел закон, запрещающий применять холодное оружие против несовершеннолетних.
– А здесь что? – Йока показал участок на карте, обведённый красным карандашом.
– Тут они работают. Но напасть невозможно – болото, всё просматривается очень далеко, а бежать неудобно – топкие места вокруг, надо разведывать тропинки. От колонии туда ведёт деревянный настил, он узкий. Мы уже думали над этим вариантом. Во время поверки проще – все на виду, ребята построены – могут навалиться толпой на чудотворов.
– Слушай, а почему они сами до сих пор не устроили бунт? Если это так просто?
– Не знаю. Не догадались. Да и поддержка извне нужна, нас всё же пятнадцать человек – немало. И оружие у нас есть. Кроме ножей, ещё железные прутья.
– А Змай говорил, что железные прутья в кулачном бою только мешают…
– Это в кулачном бою. А если серьёзно драться, насмерть – это хорошее подспорье. После обеда сходим на разведку, я тебе на месте всё покажу. Мы уже подходы выбрали. И записку надо в колонию передать. Как думаешь, завтра утром сможем выступить?
– Думаю, да. – Йока едва не потер руки от нетерпения.
– Слушай, а Малена ты видел?
– Издали.
– И как он?
– Да там всем плохо, поначалу особенно. Старший у них сейчас Вага Вратан, он с двенадцати лет в колонии. Скоро его переведут на каторгу – ему восемнадцать в конце лета исполнится. Говорят, он младших не даёт в обиду.
– Он не родственник госпожи Вратанки случайно?
– Племянник. Она пыталась его оттуда вытащить, ещё когда он маленький был, но ей не отдали – он, говорят, ещё в интернате для маленьких чудотворам развесёлую жизнь устроил, его сразу в неисправимые записали.
Брезенская колония была огорожена тремя рядами колючей проволоки – высотой не меньше пяти локтей. Под два внешних ряда можно было подлезть, если разрыть землю, под внутренний – нет, он поднимался над невысоким каменным фундаментом.
Для того чтобы прорвать проволоку, Пламен приготовил настоящие кузнечные кусачки. Йока решил, что в качестве оружия они выглядят внушительней железных прутьев.
Подобраться незамеченными можно было почти к самой ограде, вокруг колонии шла глубокая дренажная канава, с одной стороны поросшая ольхой. В углах огороженной территории стояли четыре деревянные вышки, на которых дежурили чудотворы – по двое на каждой; по одной стороне тянулся длинный деревянный барак, рядом с ним было каменное двухэтажное здание – наверное, там жили охранники колонии, потому что в раскрытых окнах на втором этаже ветер полоскал мирные и уютные занавески.
С другой стороны от барака стояло приземистое одноэтажное здание с решётками на окнах, на его дверях висела какая-то табличка, но издалека было не прочитать, что на ней написано. Чуть в стороне разместилась столовая с кухней – там топилась печь и из трубы шел дым.
Все остальное пространство занимал вытоптанный плац – ни кустика, ни деревца, ни травинки не росло на территории колонии. Одни ворота, тоже увитые колючей проволокой, вели на дорогу в Брезен, вторые, задние, – на болота. Четверо чудотворов стояли у одних ворот, шестеро – у других. Остальных видно не было.
– Видишь? Всего восемнадцать человек, – шепнул Пламен, – но сейчас человек двадцать на болоте. А на поверку выходят все – и ребята, и охрана.
– А где ребята?
– Кто-то в столовой, а большинство работает на болоте. Только маленькие играют, кому ещё четырнадцати нет. Они всего по шесть часов в день работают.
– Да ты что? Это же запрещено! До четырнадцати лет вообще работать нельзя! Мне Цапа говорил!
– Это называется «воспитательный процесс», об этом в газетах писали, кто-то из наших запрос в Думу посылал. Приезжала комиссия, решили, что всё законно.
– Ничего себе! Давно это было?
– Года три назад.
– Если бы мой отец был в этой комиссии… – Йока осекся. Йера Йелен ему вовсе не отец.
– Зато тогда ножи запретили.
Записку в колонию передали очень просто – Йока бы и не догадался – из рогатки. Камешек обернули в бумажку и во время вечерней поверки стрельнули в задний ряд.
Йока, как ни старался, так и не разглядел в строю Малена – все ребята были одеты одинаково, в серые бумажные рубахи и тёмные льняные брюки, с грубыми ботинками на ногах. Только девочки отличались друг от друга, но несильно: у них были блузки разных цветов и юбки скроены по-разному.
А вообще, конечно, картина была унылой: меньше всего колонисты напоминали нормальных детей – не шумели, не бегали, не возились, даже не шептались друг с другом. Мальчик, которому в спину попал камешек с запиской, незаметно нагнулся и спрятал её в карман – у него и выражение лица не изменилось.
– Все, теперь уходим, – шепнул Пламен, когда вечерняя поверка подошла к концу и строй зашумел и зашевелился.
– Запомнил, как стоят мрачуны?
Йока кивнул. Теперь ему хотелось освободить не только Малена, но и всех остальных. Особенно девочек – им вообще не место в колонии.
13 июня 427 года от н.э.с. Исподний мир. (Продолжение)
Спаска сначала не слушала их, ей неприятно было их слушать, как вдруг они вспомнили Змея, которого чуть ли не каждую ночь видели над болотом.
– Э, ребята, да вы не знаете главного! Змей убит! – Хозяин радостно потер руки – обрадовала его не смерть Змея, а возможность первым сообщить столь важную новость.
Трудники не поверили сначала, но хозяин рассказал (по секрету, конечно), что вчера мимо постоялого двора везли тело убитого оборотня, который и есть тот самый змей, превратившийся в человека. И превращаться оборотень мог не только в восьмиглавое чудовище, но и в самых разных гадов, потому что у него змеиная душа.
– А зачем его в Хстов-то повезли? Вдруг он оживёт? Я видал однажды, как гадюка с отрубленной головой ползала, а голова её сама по себе кусалась.
– В-о-от! – Хозяин поднял палец. – В этом самое главное. Чтобы оборотень не ожил, его нужно сжечь на костре. Змей занял чужое тело, и, вроде как, душа того человека тогда освободится и сможет отправиться в светлый мир Добра. А змеиная душа скатится под землю, в пыточные Зла.
Сжечь? Спаска прикрыла глаза, чтобы не сморщиться от боли. Зачем?
– Тело оборотня везли гвардейцы, а следом проехала карета Надзирающих. Они тут останавливались сменить лошадей. Надзирающие мне об этом и рассказали. И звали в Хстов, на праздник. Говорили, торжественно всё будет, на площади Чудотвора-Спасителя.
Праздник? Как быстро они все решили. Как будто заранее знали, что отца убьют.
– А как они догадались, что это оборотень? Выследили?
– Не-е-ет! – Хозяин снова потер руки, радуясь столь благодарным слушателям. – Стоящему Свыше было видение. К нему во сне явился Чудотвор-Спаситель и указал на Змея-оборотня.
«Во сне явился»… Спаска едва не фыркнула: Стоящий Свыше получает приказы от чудотворов. Им нужны неопровержимые доказательства того, что отец мёртв. И праздник на площади Чудотвора-Спасителя… Если тело сожгут, никаких сомнений не будет.
– Успеем мы до Хстова-то добраться?
– Не знаю. Говорят, на завтра праздник назначен. На третий день, как положено.
– Не, не успеем. Даже если рано утром выедем, к полудню не доберемся…
Спаска хотела сорваться с места немедленно, но остереглась привлечь к себе внимание, поэтому дождалась, когда хозяин оставит своих гостей и вспомнит о ней. И тот вспомнил.
– А что капусточку-то не ешь? – спросил он заботливо и огорченно.
– Я не люблю кислое, – ответила Спаска, и хозяин ещё больше уверовал в богатство сидевшего перед ним юноши.
– Скажите, а почтовые останавливаются здесь?
– Конечно. Здесь станция, лошадей меняют. Обязательно останавливаются. Если хочешь, я договорюсь. – Он заглянул Спаске в глаза, как добрый дедушка. Не позарился на деньги за комнату.
– Да, если можно, – кивнула Спаска. – Признаться, я боюсь разбойников. Мне не приходилось ездить на почтовых.
Дождь не кончался.
==14 июня 427 года от н.э.с.==
Разговор с Индой слегка поколебал уверенность Йеры: и в здравости собственного рассудка, и в чистоплотности Жданы Изветена, и в словах Грады Горена.
Однако из этих троих наибольшее доверие вызывал всё же Ждана Изветен, что бы ни говорил о нем доктор Чаян. Потому утром в понедельник Йера велел Даре ехать по направлению к Храсту. Следовало принести извинения магнетизёру-знахарю за то, что Йера не смог сберечь три тома энциклопедии. И… попросить посмотреть оставшиеся.
Маленький вросший в землю домик стоял на месте, его так же окружал гнилой забор, так же выхаживали по двору куры. Но когда Йера прошел по еле различимой дорожке к покосившемуся крыльцу и постучал в дверь, ему навстречу вышел не знахарь в косоворотке, а незнакомый старик.
Он сказал, что никакой Ждана Изветен здесь никогда не жил, никаких книг в сундуке тут нет и в помине (даже открыл крышку комода, чтобы Йера мог в этом убедиться).
Он был приветлив и словоохотлив, не спешил прогнать Йеру вон, не отмахивался от его вопросов, предложил выпить чаю с травами и угоститься первой земляникой с собственного огорода. Йера вышел за калитку в полном недоумении.
Очень хотелось верить, что чудотворы убрали из домика знахаря-магнетизера, заменив на этого старика. Но ведь могло случиться иначе: старик жил здесь всегда, и только в прошлый приход Йеры его на время заменил Ждана Изветен. А могло быть ещё хуже (Йера почему-то не отверг с негодованием эту мысль) – ему привиделся приход в этот дом, встреча с магнетизёром, путешествие в Исподний мир…
После того как из библиотеки исчезли три тома энциклопедии, у Йеры в руках не осталось ни единого вещественного свидетельства произошедшего. Может быть, голову ему морочат вовсе не чудотворы, а мрачуны? Чтобы приобрести влиятельного союзника с репутацией честного человека?
– В Славлену, – сказал он Даре, усаживаясь в авто. – К дому Горена.
Дара, видя его мрачное настроение, не стал ни о чем говорить дорогой.
Поднимаясь в мансарду Горена, Йера не сомневался, что должен застать парня дома, и потому был неприятно удивлён тем, что на пороге его встретила эманципантка по имени Звонка.
На этот раз вместо грубого мужского сюртука на ней было скромное домашнее платье, которое необычайно ей шло: перед Йерой стояла изящная и весьма привлекательная девушка. Да, пожалуй, свою роль сыграло и отсутствие строгой прически – волосы Звонки были распущены и лежали на узких плечах крупными локонами.
– Вы негодяй… – не ответив на приветствие, прошипела она сквозь зубы. – Вы низкий, подлый и безжалостный человек! Что вам нужно здесь теперь?
– Я хотел бы видеть Граду Горена. – Йера постарался остаться невозмутимым. Впрочем, гнев девушки не напугал его, а лишь немного огорчил.
– Не может быть! Видеть Граду Горена! – натянуто и театрально расхохоталась она, но тут же осеклась, странно дернула плечами и всхлипнула. – Да как же вы смеете… Когда из-за вас… Всё это случилось из-за вас… И теперь вы хотите видеть Граду? Ничего не получится!
Привыкший к неуравновешенности Ясны, Йера давно не терялся в таких случаях.
– С ним что-то произошло? – невозмутимо спросил он.
– Да! – выкрикнула она. – Да, произошло! То, что должно было произойти! И я вас предупреждала! Я вас просила! Но вы наплевали на мои просьбы. А теперь являетесь сюда и хотите знать, что произошло?
– И все же я хочу это знать…
То ли сдержанный тон Йеры возымел действие, то ли девушке требовалось поделиться с кем-то своим несчастьем, выговориться, найти сочувствие, но она сменила гнев на милость и довольно кротко ответила:
– Его забрали в клинику. И этого следовало ожидать: он пил каждый вечер всю последнюю неделю и говорил, что этого ему мало, что он ничего не видит. Еле-еле дождался поезда в Магнитный, хотел снова побывать за сводом… Я не знаю, что произошло по дороге, но вчера вечером из клиники мне принесли записку – с просьбой передать необходимые вещи.
– И вы их передали?
– Разумеется! – Звонка снова всхлипнула и на этот раз не сдержала слез. – Вы не представляете… Вы не знаете… как его мучают там, как все это ужасно…
– Ну что вы! Сейчас в психиатрических клиниках с больными обращаются бережно, уверяю вас! Тем более в клинике доктора Грачена, это образцовая лечебница. Вы, видимо, находитесь в плену иллюзий – тот ужас, который творился в домах умалишенных сто лет назад, можно давно забыть. Клиника содержится в том числе за казённый счет, её регулярно проверяют. Я сам бывал там по долгу службы: никаких цепей и каменных казематов!
– Только цепей там и не хватало… – пробормотала она и продолжила уверенно:
– Это вы находитесь в плену иллюзий: никакая комиссия не увидит того, что ей не следует видеть. Вы что-нибудь слышали об инсулиновой коме? А что такое коразол, вы знаете? А какие следы оставляет укол камфоры? Всё это – законные методы лечения, никакая комиссия не придерётся. Я не говорю про грубость санитаров, про побои и унижения, про их пресловутые «гуманные методы фиксации»… Вы не видели, каким Града оттуда возвращается!
– Но вы же сами говорили мне, что он болен…
– Да! – вскрикнула она. – Он болен! И, что бы там ни было, это лечение ему помогает! Во всяком случае, после этого он не пьёт, спокойно спит по ночам и не вспоминает о падении свода. Но лучше бы вы не встречались с ним и не причиняли ему беспокойства! Потому что ему очень дорого приходится за это беспокойство платить! А вы… вы его обнадёжили, понимаете? Он думал, что это не бесполезно, что он не сумасшедший, раз вы слушаете его. И… может, он считал, что вы его защитите…
– Вы считаете, что он нуждается в защите? – переспросил Йера, мучаясь чувством вины.
После письма доктора Чаяна в Тайничную башню он немного сомневался в объективности психиатрических диагнозов – для тех, кто недостаточно лоялен к чудотворам. И после ареста Камена ждал ареста Горена…
– Я… не знаю… – пробормотала она. – Иногда мне кажется, что по возвращении он только делает вид, что здоров, а на самом деле просто измучен и запуган. Осенью ему три раза делали поясничный прокол, якобы для выведения из инсулиновой комы. Может, это и было нужно, я не знаю, я не врач. Но Града чувствовал себя нормально тогда, он им говорил… Да и сама инсулиновая кома – вы представляете себе, какой ужас должен испытывать человек, если его доводят почти до смерти? Ведь это делается много раз, десятки раз… А судороги от коразола и камфоры? И теперь – всё с начала!
– По-вашему, что я могу для него сделать? – вздохнул Йера.
– Я не знаю. Мне говорят, что он нуждается в лечении, и я не возьмусь спорить с докторами медицины. Его дядя думает так же. Он хотел оплатить частную лечебницу, но его убедили, что клиника доктора Грачена лучше. В частных лечебницах обеспечивают лишь надзор и уход, но не добиваются улучшения состояния.
– К нему пускают посетителей?
– Нет, разрешены только передачи и письма. Но письма обязательно просматривает врач. И… если захотите послать передачу, нужно сначала прочитать список разрешенных вещей и продуктов.
От Горена Йера поехал в суд, где не был уже больше месяца – с тех пор, как стал председателем думской комиссии. Ему приходилось разбирать дела по обвинению врачей в халатности, но он не припоминал, чтобы их в судебном порядке привлекали за злоупотребления.
И, зная законы, он догадывался, что выиграть подобное дело практически невозможно, тем более по прошествии времени, когда нельзя назначить экспертизы и провести освидетельствования потерпевшего. Понятно, что ни один суд не примет всерьёз показания душевнобольного.
Но открытие дела позволит копаться в истории болезни, входить в клинику, встречаться с Гореном. И чем громче оно будет, тем легче окажется перевести Горена в частную клинику, где лечение можно держать под контролем. Йера отдавал себе отчет, в каком свете выставят его попытку защитить Горена: один сумасшедший помогает другому сумасшедшему бороться с врачами…
Он понимал, что вступать в полемику с докторами медицины бессмысленно, и ни за какие деньги он не найдёт в Славлене независимого эксперта, который оспорит диагноз доктора Грачена. А если и найдёт, консилиум из двадцати самых именитых врачей Обитаемого мира осмеёт независимого эксперта.
Йера допускал даже, что в клинике никто не хочет Горену зла, что методы лечения, к нему применяемые, успешны – если наступает видимое улучшение. И что это станет главным аргументом против него, Йеры.
Но… лучше отпустить десяток преступников, чем осудить невиновного. И если есть вероятность, что клинику чудотворы используют как место тюремного заключения, то… пусть состояние Горена не улучшается в частной лечебнице.
В суде Йера переговорил с прокурором и остался разочарованным: тот смотрел на открытие дела скептически и вряд ли проявил бы служебное рвение для доведения его до суда. Однако рассмотреть заявление родственников был обязан, и потому Йера направился в плавильню «Горен и Горен» – к опекуну Грады и его ближайшему родственнику.
Парень напрасно открещивался от своего дядюшки и отзывался о нём столь презрительно – Збрана Горен искренне любил родного племянника, желал ему только добра и старался не усугублять и без того непростые с ним отношения. И если сперва Йера считал, что дядюшка манкирует своими обязанностями опекуна, то с самого начала разговора с ним понял, что ошибся.
Горены имели небольшой, но уютный дом неподалеку от Речины, из прислуги держали только пожилую кухарку – дом вела супруга Збраны, Славна Горенка. Своих детей у них не было.
Они уже знали о том, что Града снова попал в клинику, и тётушка даже пустила слезу при упоминании об этом, вполне искреннюю, впрочем, – Йера понял, что эта женщина много лет старалась заменить младшему Горену мать и была привязана к племяннику мужа не меньше, чем он сам. А когда Йера только заикнулся о переводе парня в частную лечебницу, тут же воскликнула:
– Да, да, я всегда говорила! Это тюрьма, а не клиника, с отвратительным уходом и кухней!
– Но почему же вы никогда не настаиваете на переводе? – удивился Йера.
Горен замялся, но потом ответил:
– Мне мягко намекнули, что клиника доктора Грачена лучше каторжной тюрьмы… И лечение там в самом деле помогает… Там работают лучшие специалисты Славлены…
Он наотрез отказался от обвинения врачей в злоупотреблении служебным положением, и Йера понял, что не только не сможет убедить его в правильности этого шага – он и сам засомневался в том, что это не повредит младшему Горену.
Довольно было вспомнить, как арестовали Камена, чтобы понять: он, Йера Йелен, ничего не сможет сделать, если Горен окажется в тюрьме. Какое бы обвинение ему ни предъявили…
Ощущение беспомощности было горьким.
13–14 июня 427 года от н.э.с. (Продолжение)
Йока хотел подняться к позднему завтраку – он проспал почти до полудня, – но Черута его опередил и принес в постель манной запеканки с клубничным вареньем. И оказался прав: каждое движение заставляло сердце выпрыгивать из груди.
И к обычной слабости, которая всегда появлялась после особенно трудных уроков Важана, добавилась неприятная одышка и боль в мышцах. Черута запретил пить чай, кофе и даже горячий шоколад – принёс отвратительного порошкового молока, а после него – не менее отвратительных капель.
В открытое окно заглянул Цапа, но тут же исчез, и сразу после этого в спальню зашел Важан.
– Йелен, как ты себя чувствуешь? – спросил он, чем немало Йоку удивил – обычно профессор преуменьшал его недомогания и советовал их не замечать.
– Нормально, – ответил Йока.
– Я спрашиваю не из вежливости, а вполне конкретно. У тебя что-нибудь болит?
– Локти, – честно ответил Йока. Важан явно выдохнул с облегчением:
– Ну, если разбитые локти – самые серьёзные последствия, то Черута прав и ты действительно отделался легким испугом. Я подверг тебя серьёзному риску, но мне даже в голову не пришло, что ты будешь притягивать шаровые молнии, как магнитный камень – булавки. Ты понял, в чем состояла твоя ошибка?
– Да, профессор. Достигнув насыщения, я прервал процесс забора энергии, чтобы её отдать. А надо было делать это одновременно.
Профессор присел на край кровати.
– Йока, на самом деле ты молодец. Если бы ты не впитал энергию разрыва молнии, она бы убила тебя. А ты за доли секунды успел дважды дойти до насыщения и сбросить энергию. Я скажу тебе по секрету: этого не умеет ни один мрачун в Обитаемом мире. Я надеялся, что одного «глотка» хватит, чтобы молния перестала быть смертельно опасной, но я просчитался.
– Профессор, а куда я выбросил энергию? Вы не заметили?
– В первый раз – в Исподний мир, а во второй – в сторону грозы. Это, конечно, тоже имеет значение, но пока и такой результат очень высок. Теперь ты понимаешь, почему я стараюсь научить тебя одновременно принимать и отдавать энергию?
– Да. Потому что, пока я её впитываю, она не может причинить мне вред. – Йока нарочно отвечал как на уроке, потому что от похвалы Важана чувствовал себя не в своей тарелке.
– Если бы ты умел не прерывать этого процесса, то «глотал» бы шаровые молнии одну за одной.
– Профессор, скажите, а чего я должен достичь в итоге? – Йока в глубине души подозревал, что ответ на этот вопрос как-то связан со словами госпожи Вратанки «он спасает ему жизнь».
– Ты можешь впитать энергию настоящей, линейной молнии. Но у тебя не получится это сделать в один прием – у неё энергии очень много. В сто тысяч раз больше, чем может принять любой мрачун. Примерно в три тысячи раз больше, чем можешь принять ты за один раз. Ты понимаешь, насколько смешна по сравнению с ней шаровая молния, которую ты мог бы полностью выпить в три приема?
– Это нужно для прорыва границы миров?
– Да. Когда ты сможешь вставать, я покажу тебе несколько электрических опытов…
– Профессор, это же нереально.
– Это реально, Йелен. Мы занимаемся с тобой чуть больше двух недель, а ты уже достиг таких успехов. И в любом случае каждый твой выброс в Исподний мир несёт пользу Исподнему миру. Но чтобы уравновешивать только ежедневный дисбаланс между отданной и принятой в наш мир энергией, тебе нужно «выпивать» примерно четыре линейных молнии в сутки. А вот это даже я считаю малореальным и рискованным. Учи физику как следует, и я представлю тебе энергетическую модель двух миров, чтобы не быть голословным.
==13 июня 427 года от н.э.с. Исподний мир==
Спаску разбудил надсадный металлический лязг со стороны ворот. После того, что случилось ночью, ей вообще не хотелось просыпаться: на этот раз Вечный Бродяга в самом деле едва её не убил… Он и сам чуть не погиб, и, наверное, ему было гораздо хуже, чем Спаске.
У неё же просто всё дрожало внутри и болели разбитые локти – от чудовищного выброса энергии она упала навзничь и проехалась локтями по камню.
Наверное, Спаска проспала не больше двух часов, потому что за окном только-только занимался рассвет. И, казалось бы, какое ей было дело до стука в ворота, но отца в комнате не было, постель его осталась не смятой, и Спаска почему-то ощутила тревогу, которая через минуту превратилась в панику.
Она распахнула дверь во двор замка в тот миг, когда от гати донесся пронзительный женский крик: «Уходи!» Женщина кричала по-кински, и Спаске показалось, что это голос Лейлит.
Крик тут же смолк, а Спаска увидела, как отец запрыгивает на парапет между двух башен. Слышала, как тенькнула тетива. Как звенела стрела. И звук, с которым стрела вошла в его тело…
Кровавое пятно только-только начало расползаться по рубахе на том месте, где у человека сердце, когда отец, покачнувшись, рухнул со стены вниз. Раздался плеск воды, но его заглушил лязг молотка.
Спаска стояла не двигаясь. И смотрела, как со всех сторон на стену, толкая друг друга, взбираются лучники, собирается у ворот стража, распахиваются двери и сонные деревенские мужики с топорами в руках бегут к башням. И Славуш тоже бежит на стену, на ходу срывая лук с плеча.
Зачем? Зачем теперь бежать? Спаска зажала рот обеими руками, но могла бы этого и не делать: вместо отчаянного крика из горла вырвался лишь жалкий писк. И прозвучал он кощунственно: так пищат глупые девчонки, когда им рассказывают страшные сказки в тёмной комнате.
Мысли в голове стали вдруг ясными, а чувства ушли совсем: сердце, после короткой и сильной боли, забилось ровно и спокойно. Зачем теперь всё? Зачем каждую ночь встречать Вечного Бродягу, зачем прорывать границу миров? Зачем нести в этот мир солнце?
Отец хотел этого, а без него в солнце нет никакого смысла. Спаска попыталась заглянуть в межмирье и увидеть силу, стоявшую за спиной отца, и не увидела её. Не потому, что её там больше не было, – наверное, она никуда не делась, она должна была рассеяться или перейти к его убийце…
Нет, Спаска её просто не видела, она потеряла (на время или навсегда?) способность видеть, потому что Милуш объяснял: в межмирье нельзя проникать мыслью, только чувством. Чтобы увидеть межмирье, мысли надо прогнать восвояси и выпустить на свободу то, к чему они не прикасаются.
Она хотела спуститься вниз, встретить его у ворот – тело, не отца. И новая простая мысль пришла в голову: поверить в его смерть, принять её, смириться с ней будет так больно, что сердце не сможет биться дальше. И еще одна простая мысль догнала предыдущую: теперь не о чем будет думать, засыпая.
Потому что Хрустального замка больше нет. Нельзя грезить о мёртвых, это не только бесплодные и болезненные, но и опасные грёзы. От этих грёз трудно очнуться, и придётся оставаться в них всегда.
Глаза были так сухи, что их щипало. Такое бывает, когда их уже разъело луком, а спасительные слёзы всё ещё не могут пробить себе дорогу. Только никаких спасительных слёз у Спаски быть не могло.
И если бы Милуш был рядом, он бы заставил её заплакать (она не сомневалась в том, что нужно заплакать), и Спаска даже знала, как бы он это сделал: напомнил об отце. О живом отце. И тогда мысли ушли бы из головы, а на их место пришла бы боль.
Ужас перед этой болью не позволил Спаске вспоминать отца. На стене шел бой, но она ничего не понимала в сражениях, боялась их, не желала всматриваться в ужасающие подробности, равнодушно скользя взглядом по телам упавших лучников, по камню, ставшему скользким от крови.
И только подойдя к воротам, Спаска поняла, что их невозможно открыть. Что молотком стараются выбить клин, попавший в цепи, которые опускают мост. И что тело отца осталось там, на той стороне.
Она приблизилась к смотровой щели в тот миг, когда в неё влетел арбалетный болт, но её это не напугало: по гати прочь от замка бежали гвардейцы, и почему-то сразу стало ясно, что́ они уносят с собой. Зачем? Неужели мало того, что отец убит? Зачем гвардейцам тело поверженного врага? Неужели ей не позволено будет отца похоронить? Попрощаться?
Словно впереди Спаску ждала встреча с ним, последняя встреча, а тут чья-то злая и непонятная воля лишила её этой малости! И Спаска закричала. Вместе с криком (словно дождавшись её слабости) в сердце хлынула боль, от которой темнело в глазах.
Она никого не хотела видеть, не хотела слышать утешительных слов, не хотела, чтобы все они, хором, уговаривали её заплакать. И сначала пряталась на заднем дворе, в дровяном сарайчике. Мир вокруг надсадно жужжал и гомонил, как монотонно рокочет толпа на базаре.
От нестерпимой боли мысли ушли восвояси, и не только межмирье приоткрылось ей навстречу – она слышала голоса внутри замка, на кухне, в книгохранилище, слышала стоны раненых, которых перенесли в Укромную, ржание коней в конюшнях и даже потрескивание факелов в покоях Милуша.
Звуки Верхнего мира тоже пробивались к ней в уши сквозь границу миров: цокот шагов на каменных ступенях, приглушенные фразы, сказанные на языке чудотворов, металлический лязг дверей… Спаска не слушала гомона мира, он мешал ей, делая боль ещё сильней.
Больше всего она боялась попасть в свою комнату и увидеть нетронутую постель отца. Его плащ на гвозде у входа. Его помазок и бритву возле умывальника. Она имела право проститься с ним! Имела право на последнюю встречу!
Эта мысль немного притупила боль, словно впереди забрезжил свет. Последняя встреча! Добиться её любой ценой! Найти, куда они увезли тело отца, и проститься. И, конечно, в глубине души копошилось понимание: это только отсрочка. Это не поможет, только отодвинет миг полного отчаянья на день-два вперед. Но, может быть, через день-два все будет иначе?
На полпути к Хстову пошел дождь – мелкий, противный. Спаска не спала две ночи и два дня провела на ногах. Может быть, подло было рыться в старых сундуках Славуша, но Спаске больше ничего не оставалось, как переодеться в мужское платье.
И не деревенским мальчишкой прикидываться (она уже поняла, что это у неё получается плохо), а знатным и богатым юношей, чтобы по пути ей задавали поменьше вопросов. Кое-что из вещей Славуша пришлось ей впору – из тех, что он носил лет восемь назад.
Раздобыть сапоги, которые ей купила мамонька, Спаска так и не смогла – баба Пава спрятала их в сундук, а переступить порог собственной комнаты Спаске оказалось не под силу. И она надела сапоги Славуша, которые были ей сильно велики.
Сапоги набивали ногу и громко топали, и ночью по тракту Спаска шла босиком. Что бы с ней ни происходило, о чем бы она ни думала – всё наталкивало на мысли об отце: и неудобные сапоги, и постоялые дворы на тракте, и лошади, ехавшие мимо. Хотелось лечь на дорогу и сжаться в комок.
Иногда она задумывалась, зачем идёт в Хстов, – ведь это сделает боль только сильнее, нисколько не поможет и ничего не изменит. Никакого последнего долга она за собой не чувствовала и не понимала, что такое «последний долг».
Она просто хотела ещё раз увидеть отца. Пусть это будет последний раз, но она должна его увидеть! Пусть это не он, а всего лишь его тело, – она должна с ним попрощаться…
Нет, она не питала никаких надежд, иначе боль отпускала бы её ненадолго. Но эта последняя встреча казалась ей не столько важной, сколько желанной, необходимой.
К вечеру следующего дня Спаска уже не держалась на ногах и свернула на постоялый двор: нужно было отдохнуть хотя бы час, чтобы идти дальше, а юному волгородскому богатею не пристало сидеть на обочине. Постоялый двор был маленьким, для публики при деньгах, и Спаска не опасалась развязных мужиков, которые заинтересуются увесистым кошельком беззащитного юноши (деньги она тоже взяла у Славуша, он бы от этого точно не обеднел).
Прямо напротив входа висел лик чудотвора, и Спаска едва не забыла, что ему надо поклониться. Отец не кланялся ликам… но её замешательство у двери не вызвало подозрений ни у хозяина постоялого двора, ни у его посетителей.
Есть не хотелось. Даже наоборот: мысль о еде вызвала тошноту и жжение в желудке. Но за право сидеть за столом надо было заплатить, и Спаска попросила вина и фруктов. Над ней не посмеялись только потому, что приняли за богача. Вино у хозяина нашлось, а вместо фруктов он предложил ей кислой капусты (и был очень горд, что это настоящая капуста, а не заячья).
В ней, сероватой и тухло пахшей, яркими каплями краснели полупрозрачные клюквины. А напиток, который хозяин принес в кружке, на самом деле был хлебным вином, разведенным водой и подкрашенным брусникой.
Есть капусту Спаска не стала, а «вино» выпила – залпом, как воду. Сначала ей просто хотелось пить, а попросить воды она постеснялась. Потом же, утолив жажду, решила, что вино подкрепит её силы. Отец давал ей пробовать разные вина, но говорил, что пить вино надо осторожно: сначала оно веселит и снимает усталость, а потом пьянит и валит с ног.
Вино не только подкрепило силы – оно вскружило голову и ненадолго ослабило боль. И голоса, зудящие вокруг неё уже вторые сутки подряд, вдруг из несвязного гула превратились в разговоры, к которым можно прислушаться.
В трактире было не много людей: семья купца (отец, мать и двое взрослых сыновей) и три трудника со строительства новой гати, возвращавшихся домой с деньгами. За стол к трудникам подсел хозяин, чтобы расспросить их о грядущей осаде. Купцы ездили по деревням, скупая сено, и ни о чем, кроме сена, не говорили. Трудники пели о тайном оружии чудотворов, о скорой победе над колдунами и врали о собственных подвигах на подступах к замку.
13–14 июня 427 года от н.э.с.
И профессор не обманул: вскоре в лес прибыли учитель математики и госпожа Вратанка. И, конечно, они приехали не только из-за Йоки – после бегства Важана у многих мрачунов появились серьёзные неприятности. С ними передали и некоторые вещи, в том числе учебники.
Йока поинтересовался, почему же тогда с ними не поселился профессор Камен, к которому он успел привязаться. Но выяснилось, что тот арестован. Учитель математики взял на себя обучение Йоки физике, а Важан – химии и герметичной зоологии.
Жить в лесу только поначалу было интересно. Единственным развлечением в отсутствии Змая было купание с Костой в ручье, где негде было даже поплавать. Цапа «изобрёл» лук со стрелами, но подстрелил из него только ворону. Коста в охоте преуспел больше: он пользовался обычной рогаткой и однажды настрелял на ужин десяток дроздов.
Йоку Важан на охоту не отпустил. Косту посылали в Брезен за провизией, и он привозил муку, крупы, консервы, сухое молоко, топлёное масло, сахар. Впрочем, из муки Черута пёк пироги с вареньем, блины и оладьи, сахарное печенье, соленые галеты и много других вкусностей.
Каждый вечер Важан, как и обещал, вёл Йоку за свод, а иногда с ними шёл и кто-нибудь из мрачунов. Уроки Важана каждый раз оказывались мучительными: профессор требовал всё больше и больше, и Йока не замечал своих успехов – только неудачи.
Через неделю он и вправду умел зажигать лунные камни не хуже других мрачунов, но это его нисколько не порадовало – он понял, какая это ерунда. Он научился управлять потоком энергии на выходе и забирать энергию «хлопком» на входе, а Важан хотел одновременного «хлопка» и на выходе тоже.
Танцующая девочка каждый вечер с готовностью выходила ему навстречу и танцевала – из чего он делал вывод, что Змаю удалось её освободить, что ничего страшного с ней не произошло.
За свод выбирались с каждым днём всё позже и позже – ночи становились короче и светлей. И Йока уже не чувствовал благоговения перед стихиями – он к ним привык, и Важан все время внушал ему, что стихии – лишь инструмент в руках Вечного Бродяги.
А может, это уроки так изнуряли Йоку, что радость от встреч с Внерубежьем уже не была такой острой, такой волнующей?
Однажды они пошли за свод в компании учителей. Госпожа Вратанка одевалась в лесу словно простолюдинка и походила на простую деревенскую бабу. Только говорила она интересно – иногда интересней самого Важана. К учителю математики Йока тоже притерпелся, хотя иногда между ними и вспыхивали ссоры, в которых Важан всегда принимал сторону учителя – а в маленьком домике все было на виду и скрыть от профессора ничего не удавалось.
Если на метеостанции чудотворов Йока разве что выходил на границу Обитаемого мира и с высоты обрыва смотрел на Внерубежье, то Важан сам презирал опасность и позволял Йоке гораздо больше, чем Инда или Мечен.
Они обязательно спускались в долину, где бушевали грозы и ураганы, – и иногда ветер давал Йоке не меньше силы, чем водопад. В ту ночь ветер подозрительно, зловеще стих, и это обеспокоило профессора.
Далёкие раскаты грома и бурчание дрожащей земли в этой ненадежной тишине звучали по-особенному, и учитель математики даже предложил уйти, пока не поздно. Но Важан покачал головой: к границе свода подбиралась сухая гроза.
– Это затишье перед бурей, Ничта, – сказала госпожа Вратанка. – И это будет страшная буря.
– Мы подождём, – ответил профессор.
– Чего? Когда ураган разобьёт нас об обрыв? – спросил математик.
– Смотрите. Это бывает очень редко даже за сводом. Смотрите.
Молнии, бившие в сухую землю из грозовой тучи, словно вышибали из неё искры, которые не гасли, а маленькими фонариками плавали над землей, пока не вспыхивали и не распадались.
– Что это, профессор? – спросил Йока, всматриваясь в даль.
– Это шаровые молнии, Йелен. Это электрические мыльные пузыри. Я никогда не видел, чтобы их было так много.
– Тогда нам тем более надо выбираться отсюда, – проворчал математик.
– Я не смею никого задерживать, – ответил Важан. – Йелен, даже тебя.
– А гроза дойдёт до нас? – завороженно поинтересовался Йока.
– Я не знаю. В любую минуту может дунуть ветер. Может пойти дождь. И тогда вблизи мы их не увидим.
– Профессор, может быть, нам стоит пойти им навстречу?
– Йелен, это опасно. Тогда мы не сможем отступить. – Важан словно боролся с соблазном, но потом принял решение:
– Сними часы. Сними ремень с пряжкой. Сними лунный камень с головы. Ничего металлического на тебе быть не должно. Пуговицы у тебя, надеюсь, стеклянные?
– Да. – Йока кинулся исполнять приказание, и профессор тоже побросал на землю металлические предметы, которые имел на себе и с собой.
– Дай мне руку, – неожиданно велел он потом.
– Ничта, ты рискуешь жизнью Вечного Бродяги, – заметил математик.
– Он спасает ему жизнь, – тихо-тихо сказала госпожа Вратанка, и Йока не понял, совсем не понял, что она имеет в виду, но спросить об этом у Важана не решился – да Важан бы и не ответил.
Рука профессора была влажной и крепкой. Они вдвоём двинулись навстречу грозе; впрочем, она шла к ним гораздо быстрее, чем они к ней. Йока уже привык к дрожащему камню под ногами, который иногда встряхивал тело так сильно, что можно было упасть.
Но обычно идти мешал ветер, да еще и заглушал голоса, из-за чего приходилось кричать. А теперь было необычайно тихо…
– Йелен, на этот раз я не буду тебя принуждать. Ты должен решить сам: можешь ли ты впитать в себя энергию шаровой молнии?
Йока хотел ответить немедленным согласием – он задохнулся от восторга, представив шаровую молнию у себя в руках. Но Важан продолжил:
– Её надо не просто мгновенно вобрать в себя, её надо успеть выплеснуть до того, как наступит пресыщение. Ты понимаешь, о чем я говорю? Если ты не впитаешь её силу, она может убить тебя. Или очень сильно обжечь. И, я боюсь, в ней силы гораздо больше, чем тебе нужно для насыщения.
Шаровые молнии, которые гроза выбивала из земли, уже не казались искрами – Йока видел, что они подобны мыльным пузырям, только светятся гораздо ярче.
– А этот мой импульс не убьет танцующую девочку?
– Думаю, нет. Она учится вместе с тобой. И рядом с ней Змай – на самом деле он ведь тоже приемник, только не такой, как обычные призраки Исподнего мира. Твой первый выброс она отдала ему, и он снова получил возможность превращаться в чудовище. Помнишь, тогда, после фонтана?
– Помню.
– Так как, Йелен? Ты не боишься?
– Нет, профессор.
– Я не перекладываю на тебя бремя решения, не подумай. Я считаю, что ты можешь это сделать, и я считаю, для тебя важно это сделать. Но ты имеешь право отказаться от столь рискованного эксперимента.
– Нет, я не буду отказываться.
– Я иногда завышаю требования к тебе… Есть люди, которым слишком высокая планка мешает двигаться вперёд, но ты – не из таких. Тебе в любом деле надо завышать планку, и ты будешь тянуться к ней из упрямства. Есть ученики, которых надо хвалить, – и это помогает им расти. Тебя похвала только расслабляет. Но на этот раз… Йелен, я знаю, что ты можешь это сделать. Но это будет нелегко. Постарайся оправдать моё доверие и мой риск.
– Да, профессор. – Йока почувствовал дрожь нетерпения.
– И никуда не спеши – сосредоточься. Лучше дождаться другого случая, чем действовать наспех. Остановимся здесь. Итак, повторю снова: начинай отдавать силу молнии сразу. У тебя не будет ни секунды. Позови своего призрака – пусть она будет готова.
Йока уже давно научился «открывать» четвёртое измерение в один миг. И танцующая девочка не заставила себя ждать.
Гроза выбивала шаровые молнии из земли всё ближе и ближе. Ветра так и не было, и они плыли над землей покачиваясь, без всякой цели. Натыкались друг на друга и сливались. Касались земли и лопались с громким треском. Просто вдруг ни с того ни с сего вспыхивали, хлопали и разлетались в прах. А иногда, словно мячики, отталкивались от земли и летели дальше. Это было очень красиво, гораздо красивей фейерверка – светящиеся шарики словно танцевали в темноте.
– Профессор, а вам самому не страшно? – спросил Йока.
– Даже не знаю, что тебе ответить. Я считаю этот риск разумным.
– Профессор, а почему госпожа Вратанка сказала, что вы спасаете мне жизнь?
– Потому что… Йелен, смотри. Вот она! Она чувствует тебя, она идёт к тебе!
Йока увидел, как одна из молний отделилась от своих сестёр и направилась в его сторону: покачиваясь вверх-вниз, но не отклоняясь от курса. Она была размером с яблоко, не больше, и поместилась бы у Йоки на ладони.
– Никто не знает, как электрические силы связаны с энергией мрачунов и чудотворов, но они, несомненно, связаны, – пробормотал Важан. – И вот оно, одно из доказательств.
Вслед за одним светящимся шариком неожиданно направился второй – и он двигался быстрей первого.
– Проклятье, две – это слишком много! Отойди в сторону! Две – это много! Оттолкни одну, Йелен, оттолкни!
Теперь два светящихся шарика, покачиваясь, плыли Йоке навстречу. Йока почувствовал выброс энергии Важана – удар мрачуна, – но молнии его не заметили. Второй шарик нагнал первый, они несколько секунд объемной восьмеркой плыли рядом, а потом слились.
– Йелен, лучше уклониться. Если получится. Отодвинься в сторону. – Важан оттолкнул его от себя, но молния тут же поменяла направление.
А светящиеся шары, парившие над землей, словно учуяли Йоку, и не две, не три – целая вереница устремилась ему навстречу.
– Проклятье, – снова выругался Важан.
Но Йока не чувствовал страха, напротив: от возбуждения на лбу выступили капельки пота, и он, обрадованный, что профессор не держит его за руку, шагнул к молнии, протягивая вперёд раскрытую ладонь. Надо втянуть молнию в себя и одновременно с этим выбросить её силу танцующей девочке. Что может быть проще?
Профессор снова попытался оттолкнуть молнию от Йоки – и опять безуспешно. Йока хотел ему сказать, что этого не надо, но от волнения во рту у него пересохло. Он тянул руку вперед, пока светящийся шар не коснулся кончиков его пальцев.
Это было очень горячо – словно он дотронулся до кипящего чайника. И весь его опыт, его природа кричали о том, что нужно отдернуть руку – человек должен сделать это бессознательно. И Йока попытался, но молния словно приклеилась к пальцам.
Важан крикнул что-то, но Йока не успел дослышать его слов. Энергия молнии полилась в него и «насытила» до того, как Важан договорил. Йока видел, как она меняет цвет, «утекая» в его тело. Куда он выбросил этот импульс?
То ли танцующей девочке, то ли навстречу грозе, но той доли секунды хватило, чтобы молния лопнула, ослепляя его и толкая назад. Это не было похоже ни на ожог, ни на удар – что-то странное, неведомое пронзило болью всё тело.
Йока забрал часть силы разорвавшегося шарика и снова выплюнул импульс в пространство, уже падая на землю. Не прошло и секунды с того мига, как молния коснулась его пальцев. Он упал на локти и проехался по камням.
Сознание меркло и прояснялось снова. Он видел, как светящиеся шары остановились и поменяли направление, уплывая от него прочь. Он видел лицо Важана и чувствовал его руки под собой. Он даже смутно помнил потом, как профессор нёс его под свод – быстро, потому что их догоняла гроза.
И как светящиеся шары кружили со всех сторон, но не прикасались к их телам. И как на подъёме наконец подул ужасающий ветер, сбивая профессора с ног, а шаровые молнии разбивались о камень и хлопали оглушительно громко, отчего заложило уши.
Но это было словно во сне – Йока не мог поручиться, что это ему не приснилось. Потому что в себя он пришел уже на рассвете. Впрочем, рассвет июньскими ночами наступает очень быстро.
Левая рука, которая касалась молнии, была замотана бинтом до самого запястья. Неприятно жгло лицо и шею, и очень сильно болели ободранные локти. Внутри оставалось странное ощущение, которое появилось в момент разрыва светящегося шара, – не боль, но что-то очень неприятное, и именно из-за этого казалось немыслимым пошевелиться – Йока думал, что тело не послушается его.
И челюсти словно свело, и язык не ворочался, а сердце колотилось быстро-быстро, будто он пробежал не меньше двух лиг на полной скорости. Над ним склонялся Черута и зачем-то светил ему в глаз маленьким, но ярким лунным камнем. Йока зажмурился и непроизвольно приподнял правую руку, надеясь прикрыться от света.
– Да все с ним хорошо, Ничта. Сердце здоровое, постучит и успокоится. Валерьяны с мятным маслом будет достаточно.
– Значит, отделался лёгким испугом?
Йока скосил глаза и увидел профессора в халате, вышагивавшего по комнате из угла в угол. – Считай, что так. За окном оглушительно пели птицы.
13 июня 427 года от н.э.с. Исподний мир
Новая гать не дошла до замка каких-то тысячи локтей. В самом её конце стоял приземистый, но просторный бревенчатый дом – карета господина Красена, запряженная четвёркой лошадей, подъехала к нему вплотную и остановилась так, чтобы со стен замка её никто не увидел.
Ночная тьма ещё не сменилась предрассветными сумерками, только небо за замком чуть порозовело, и отсюда он казался нагромождением черных скал с пиком в центре – Укромной башней.
Дверь в карету распахнул комендант гвардейской заставы, но Волчок сидел с его стороны и первым вышел из кареты.
– Знатуш уже там? – спросил Красен, спускаясь на бревенчатый настил.
– Давно, – кивнул комендант.
– В замке тихо?
– Тихо. Никакого движения на стене не было ни вечером, ни ночью.
– А мост?
– Мост подняли позавчера, с тех пор никто в замок не въезжал.
– Вот как? У них были причины поднять мост? – удивился Красен.
– Знатуш приказал подвести к краю гати две осадные башни. После этого мост и подняли. Сейчас башни уже убрали.
– Пойдём. – Красен махнул рукой Волчку и направился в дом.
Внутри было пусто, но недавно настеленные полы уже истоптали множеством сапог. Вместо окон со стороны замка по стене тянулась узкая щель высотой в один венец.
– Наблюдать будем вдвоём: вдруг ты увидишь что-нибудь, что ускользнет от меня, – сказал Красен, подходя к щели. – И будь готов сорваться с места в любую секунду.
Волчок кивнул. Щель была расположена чуть выше уровня глаз, но через минуту комендант уже принес две широкие колобашки и передал Красену деревянный сундучок с резьбой на крышке. В сундучке лежали две подзорные трубы, и одну Красен передал Волчку.
– Смотри внимательно. Скоро начнётся.
– Это так важно – начать именно на рассвете? – переспросил Волчок.
– В замке поздно ложатся и поздно встают. Рассвет – самое сонное время там. Но примерно через час от восхода солнце выползет из-за стен и начнёт слепить глаза стрелкам Особого легиона. Им надо будет или сменить позицию, или отойти совсем.
Воздух уже серебрился сумеречным светом, необычайно прозрачный для летнего утра, – ночной туман унесся в небо вместе с вихрями, созданными Спаской.
Волчок не сомневался, что у чудотворов ничего не выйдет, но в глубине души немного волновался: вдруг они придумали ещё какой-нибудь подвох, о котором он не смог предупредить Змая?
– Видишь позицию стрелков? Чуть правее?
Волчок направил подзорную трубу туда, куда указывал Красен: арбалетчики зарылись в мох, их плащи слились с болотом. В предрассветной мгле их было трудно рассмотреть даже на близком расстоянии.
– А там – ребята Знатуша. – Красен указал в сторону чуть левей от замка.
– Видишь?
– Нет.
– И я не вижу. Посмотри хорошенько.
– Есть. Одного вижу. – Волчок качнул головой: вот это да!
Арбалет лежал на кочке, а сперва показалось, что это сломанная ветка. И палец на спусковом крючке был обернут в мох…
– Гляди. – Красен подтолкнул его в бок. – На старую гать гляди. Началось. А когда будешь писать отчёт Огненному Соколу, не забудь оставить себе копию: на старости лет будешь рассказывать внукам, как убили Живущего в двух мирах.
Голос Красена был едким, словно он обвинял в этом покушении Волчка. По старой гати к воротам брели две фигуры, с ног до головы закутанные в кинские плащи. Одна – согбенная, сухая, другая – тонкая и гибкая. Старик и молодая женщина.
– Кто это? – спросил Волчок.
– Это одна из жен Живущего в двух мирах, из Къира. И её отец. Думаю, оборотень выйдет встретить родственников.
Женщина поминутно оглядывалась и втягивала голову в плечи, старик шел спокойно.
– Они под прицелом?
– Конечно. Они не знают, зачем их сюда привезли, но она что-то чует по-женски. Если бы ей не пригрозили смертью отца, она бы скорей умерла, чем согласилась причинить вред своему мужу. Женщины на востоке только кажутся покладистыми, на самом деле они горды и непокорны.
Солнце появилось из-за горизонта ослепительной золотой полоской, когда двое из Кины подошли ко рву, отделившему замок от гати, – мутная вода (а скорей болотная жижа) подступала к их ногам. Женщина откинула плащ с головы, и по её узкой спине рассыпалась копна иссиня-черных волос.
– Она красавица, я вчера видел её на заставе, – сказал Красен как бы между прочим.
– Её убьют?
– Она никому не нужна. Разве что случайным выстрелом. Или лучники Чернокнижника захотят отомстить ей за предательство…
Змай должен понять, что это ловушка. Должен. Кроме него в замке довольно людей, чтобы защитить женщину и старика…
Волчок на секунду усомнился в том, что план чудотворов провалится, и похолодел. Женщина взмахнула рукой и что-то крикнула. Ей пришлось крикнуть ещё не один раз, прежде чем на стене между двух башен показался стражник – зевавший и протиравший глаза. Каменный парапет доходил ему до груди, но он был гораздо ниже Змая.
Они говорили не больше минуты, после чего стражник исчез.
– Гляди! Не отрывайся ни на секунду, – зло процедил Красен.
– Я гляжу, – пожал плечами Волчок.
Прошло не меньше десяти минут. Женщина неподвижно стояла на краю рва, опустив плечи. А потом от замка донесся металлический лязг, слышный, наверное, и на Змеючьем гребне.
– Они хотели опустить мост, а теперь пытаются выбить клин из подъемного механизма… – пояснил Красен.
Змай показался на стене меньше чем через минуту, и Волчок похолодел. Хорошо, что Красен смотрел в сторону замка, а не на него. И хотелось крикнуть: «Ну зачем, Змай, зачем? Уходи! Ты же все знаешь!» Но тот невозмутимо, с улыбкой помахал женщине рукой и что-то сказал.
Страшная мысль вдруг окатила Волчка холодным потом: а вдруг Славуш ничего Змаю не сказал? Ведь никто кроме Славуша не знал о планах чудотворов, на этот раз Волчок не голубя посылал, а передавал сообщение на словах… Нет, этого просто не может быть…
И тут женщина изо всех сил толкнула старика в сторону и закричала. Закричала так громко, что крик долетел и до новой гати. Она кричала по-кински, но не надо было знать чужой язык, чтобы её понять… Да и жесты её были понятны без слов: «Уходи!» Старик не удержался на ногах и повалился на брёвна.
Волчок не слышал свиста арбалетного болта, только видел, как что-то толкнуло женщину в спину: она изогнулась, запрокинула голову и упала в ров, поднимая брызги болотной жижи, просвеченные восходящим солнцем. И Змай, вместо того чтобы её послушать, ловко вскочил на парапет, словно собирался нырнуть в ров прямо со стены. Толчок в спину опрокинул его вниз, и когда он падал, Волчок увидел оперение стрелы, торчавшей из-под лопатки…
Вода из рва плеснула на брюхо поднятого моста и тёмными густыми потеками поплыла вниз. На стене никого не было, никто в замке не видел, что произошло. Продолжали лязгать молотки, выбивавшие клин из подъемного механизма…
Волчок сжал левый кулак и спрятал его под плащом. Стиснул зубы, чтобы не закричать. А к воротам из засады уже бежали гвардейцы Огненного Сокола, двое – с веревками на поясе – успели прыгнуть в ров, когда на стене наконец заметили неладное.
Но первый же стражник, показавшийся между двух башен, был снят метким выстрелом из арбалета. Ну почему, почему весь замок не поднялся под отвратительный металлический стук молотков?
Впрочем, не прошло и трёх минут, как из обеих башен в гвардейцев начали стрелять, но те уже вытащили тело Змая из воды и отходили назад по старой гати.
Арбалетчики правого фланга прикрывали их отход, целясь в бойницы башен, однако обитые железом щиты на спинах стрела пробивала насквозь – трое или четверо гвардейцев остались лежать на бревнах шагах в ста от ворот.
Волчку показалось, что в одной из бойниц мелькнуло перекошенное лицо Славуша… Славуш, как же так, Славуш? Ты же всё это знал, ты же должен был начать стрелять гораздо раньше! Арбалетчики снялись с места, когда бригада Огненного Сокола, оставив на гати ещё пятерых гвардейцев, отошла от замка шагов на пятьсот.
– Идём. Они будут здесь через две минуты, – сказал Красен.
Последним, что увидел Волчок в подзорную трубу, был старик в кинском плаще, который на коленях подползал ко рву, ломая руки… Спаска… Бедная девочка, она не сможет этого перенести… Бедная девочка… Как она будет жить после этого, кто позаботится о ней?
Надо бросать все – гвардию, Красена – какой смысл во всём этом без Змая? Какой смысл? Бедная девочка… Мысли путались, а в сердце всё шире и шире расползалась рана, и так жгло в груди, что хотелось согнуться, закричать от боли, от безысходности.
И не в Спаске дело – не было у Волчка друга ближе, чем Змай, не было и не будет! Для кого-то, может, он был Живущим в двух мирах, человеком из легенд, а для Волчка он был другом, другом! И как жить теперь, что делать, у кого спросить совета?
– Знаешь, меня поражает твоя невозмутимость, – сказал Красен, открывая дверцу кареты. – Будто на твоих глазах каждый день случаются такие события…
– Какие? – переспросил Волчок.
– Ну, убийства женщин, например.
– На моих глазах каждый день убивают женщин, – ответил Волчок. – Только перед этим их истязают, насилуют, снова истязают, а потом они радуются смерти как избавлению. А я получаю у Государя разрешение на их пытки, если им ещё нет шестнадцати лет или они беременны.
Не стоило этого говорить, но Волчку было очень трудно думать в эту минуту. Красен смерил его пристальным взглядом и взглянул в сторону старой гати: оттуда уже бежали гвардейцы с Огненным Соколом впереди. Четверо из них несли тело Змая на плаще, натянутом на две жерди.
Красен шагнул им навстречу, едва они ступили на бревенчатый настил, и склонился над телом, лежавшим лицом вниз. Приложил руку к шее, потрогал запястье. А потом выпрямился и сказал:
– Он мёртв. Знатуш, ты мастер своего дела. И ребята твои молодцы. Семьям погибших мы выплатим положенные деньги и назначим пожизненное содержание. Теперь – в Хстов.
Четверо гвардейцев собирались переложить тело в приготовленный гроб, но Красен вдруг остановил их: подошел и обломил древко стрелы, торчавшей из-под лопатки Змая.
– Кладите, – велел он коротко.
Волчок не хотел смотреть, но всё равно увидел бледное лицо, перепачканное болотной тиной, с приоткрытым ртом и плотно сомкнутыми веками. Неживое лицо. Мёртвое лицо.
Красен достал зеркальце и поднёс ко рту мертвеца. Пристально посмотрел на результат и кивнул, а потом снова нагнулся, на этот раз приложив ухо к груди Змая, выпрямился и сделал знак закрыть крышку.
– И давайте быстрей, я не знаю, чем на это ответит на замок… – проворчал он.
– У Милуша не так много людей, чтобы он захотел нам ответить, – усмехнулся Огненный Сокол, всматриваясь в лицо Змая. – К тому же они ещё не сумели опустить мост.
– Сотни три у него сейчас наберётся. И открытый бой нам тут не нужен, даже если мы одержим победу, – ответил Красен.
Гроб надёжно привязали к крыше кареты, и четвёрка лошадей помчала её на тракт. В Хстов ехали с помпой – в сопровождении двух конных гвардейских бригад. Дважды меняли лошадей, и на каждом постоялом дворе гвардейцы кричали о том, что убили змея-оборотня.
– А это зачем? – спросил Волчок у Красена.
– Стоящий Свыше хочет прилюдно сжечь тело. Послезавтра, на площади Чудотвора-Спасителя. Чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, что он мёртв.
– Вы его боитесь? Даже мёртвого? – спросил Волчок с усмешкой.
– Мы – это чудотворы? – усмехнулся в ответ Красен.
– Да.
– Я убедился в том, что он мёртв, мне других доказательств не нужно. Но если Стоящий Свыше хочет устроить представление, я ему помешать не смогу. У меня есть к тебе дело, Волче…
– По-моему, я для того к вам и приставлен… – пожал плечами Волчок.
– Согласен. Но мне бы хотелось, чтобы это дело ты не отражал в докладах Огненному Соколу. Не беспокойся, он не сможет узнать, что ты об этом промолчал. Трудно было думать и правильно отвечать…
– Сначала я должен узнать, что это за дело.
– Нет. Сначала ты должен пообещать, что об этом деле не узнает Огненный Сокол.
– Господин Красен, мы же не в салки играем, я пообещаю вам что угодно. Но чего ради я буду обещание выполнять?
– Каков! – Красен усмехнулся. – Давай так: если Знатуш спросит тебя об этом деле, скажешь ему, что я велел тебе молчать и припугнул. Или ты просто хочешь денег?
– Деньги мне нужны, но речь не о них. Покровительство Огненного Сокола дорого стоит. И ссориться с ним я не хочу.
– Мое покровительство стоит ещё дороже… И ссорить тебя со Знатушем не входит в мои намерения. Так как? – Красен улыбнулся. Волчок кивнул.
– Я буду очень тебе благодарен, если ты повторишь то, что сделал на заставе для Огненного Сокола…
– А что я сделал на заставе для Огненного Сокола?
– Пустил слух о змее-оборотне. У тебя хорошо получилось. А теперь нужен устойчивый слух о том, что очистительный огонь обнажит змеиную сущность убитого. Сможешь?
Волчок не сумел разгадать намерений Красена, совсем не понял, чего тот добивается.
– И для чего это нужно?
– А вот об этом я говорить не намерен. Ты и у Огненного Сокола спрашивал, зачем нужен слух о восьмиглавом змее?
– Нет.
По приезде в Хстов Красен отпустил Волчка на три часа: переодеться, помыться и поесть. Но Волчок не сразу пошел к мамоньке – слишком трудным ему показалось сообщить ей о смерти Змая, поэтому сперва он заглянул к Зоричу и попросил хлебного вина.
Зорич уже все знал, молча налил себе и Волчку по полкружки.
– Голубь прилетел. Часа два как. Там и тебе есть задание, и мне.
– Вот как? – удивился Волчок.
– Да. Милуш написал. Нужно, чтобы весь Хстов через два дня говорил о том, что волшебная сила чудотворов и очистительного огня вернёт оборотню его истинное обличье – ползучего гада. Милуш пишет, что это важно и очень серьёзно. Я тут в кабаке шепну кому надо, а ты уж там, у себя, у гвардейцев тоже шепни.
Волчок остолбенел. Милуш сговорился с чудотворами? Или чудотворы с Милушем? Кого подозревать?
Может, Славуш потому ничего и не сказал Змаю, что был с Чернокнижником заодно, а тот – заодно с чудотворами? Страшно стало. Что делать теперь, кому верить?
Как забрать Спаску, если в замке предатели?
12–13 июня 427 года от н.э.с.
Чаян так и сидел, откинувшись на спинку кресла, и покусывал дужку очков. Взгляд его был более чем внимательным, и Йера видел, что доктор напряженно думает, хотя вопросы задает один за другим, без пауз.
– Это был ваш первый подобный опыт?
– Да, раньше я никогда не обращался к магнетизёрам. Разве что видел их в цирке.
– А вы когда-нибудь переживали что-то сходное? Например, во сне или во время болезни?
– Никогда.
– Скажите, у вас развито воображение? Вы легко можете представить что-то, увидеть мысленно знакомого человека, услышать слышанную ранее мелодию? Почувствовать вкус еды во рту?
Йера задумался:
– Наверное, нет. Это обычно дается мне с трудом.
– Когда сеанс закончился, вы не удивились тому, сколько прошло времени?
– Нет. В Исподнем мире день был пасмурным, я не мог точно сказать, который там час…
– А что в это время происходило вокруг вас наяву, вы помните? Вы слышали окружающие звуки, испытывали тактильные ощущения?
– Пожалуй, нет.
– Вы слышали голос этого человека во время транса? Помните, что он вам говорил?
– Да. Он… вел что-то вроде экскурсии. Пояснял, что вокруг меня происходит.
– Но словесных описаний вы не помните?
– Нет, никаких словесных описаний не было, только пояснения.
Доктор Чаян вздохнул и снова прикусил дужку очков.
– Судья Йелен, вы понимаете, что могли стать жертвой очень опасного мошенника? Обладающего способностью внушать?
– Да, это приходило мне в голову. Но я не счел этого человека таким уж опасным.
– Напрасно. Вы, наверное, слышали, что экстатические практики крайне негативно сказываются на психике нечудотворов. Постепенно человек отрывается от реальности и переносится в грёзы о несуществующих мирах…
– Но я видел этот несуществующий мир своими глазами! – неожиданно вспыхнул Йера. – Давайте попробуем войти в него вместе, и вы сами убедитесь в его существовании.
– Вот как… – Доктор снова задумался. – Видел своими глазами… Ну что ж, давайте попробуем. Но учтите, что доказать объективность наших с вами видений я не смогу. Я увижу лишь вашу грёзу, ваше представление об этом мире, к тому же моё видение будет бледной тенью вашего.
– У меня не бывает грёз! У меня черно-белые сны, мысленно я не могу представить себе даже лицо жены, когда долго её не вижу, я человек, полностью лишенный воображения! Я не могу выдумать целый мир!
Чем сильней горячился Йера, тем спокойней становился Чаян. И наоборот: чем меньше доктор верил его словам, тем сильней хотелось доказать свою правоту.
– Ваше сознание не может. Но последние исследования в области психиатрии надежно доказывают существование так называемого сверхсознания, которое зачастую и управляет человеком. Мошенник лишь включил ваше сверхсознание, которое и показало вам ряд реалистичных картинок.
– Кроме видений, у меня есть несколько достоверных свидетельств существования Исподнего мира. Видения лишь подтверждают полученную ранее информацию.
– Вот как? И что же это за свидетельства?
Йере показалось вдруг, что слова льются из него помимо воли. Да, ему хотелось поделиться с кем-нибудь своими догадками, собранными сведениями. Да, он нуждался в собеседнике, но не здесь, не сейчас, не с первым встречным!
– Мне довелось познакомиться с представителем Исподнего мира, который называл себя его богом. И я своими глазами видел, как он превратился в змею. В королевскую кобру длиной не меньше шести локтей. Это не было фокусом или отводом глаз – этот человек на самом деле превратился в змею!
Доктор кивнул:
– Я не отрицаю того, что вы видели это своими глазами. Я даже готов поверить, что это не было фокусом. Но скажите, разве увиденное вами превращение доказывает, что совершивший его человек – представитель Исподнего мира? Разве это хоть как-то подтверждает существование другого мира?
– Да! Потому что он может превращаться не только в кобру. Тела чудовища, убитого чудотворами, никто не видел. И, я надеюсь, вы не отрицаете, что чудовище в самом деле появлялось над Беспросветным лесом в ночь на второе мая сего года.
– Нет, не отрицаю, – спокойно согласился Чаян.
– К вам пришел не фантазер Горен – я председатель думской комиссии, расследующей появление чудовища!
– Вы знакомы с Гореном? – поднял брови доктор.
– Да, я знаю его. Это он посоветовал мне обратиться к сомнительному магнетизеру.
– Горен долго лечился у нас. И не от психоза, который обычно бывает следствием экстатических практик для обычных людей. У него более серьезный диагноз: схизофрения.
– Я догадывался, что он не в себе… – проворчал Йера.
– Он не просто не в себе. Он проводит в клинике шесть месяцев в году. Это сейчас он подлечился и до осени не будет угрожать ни себе, ни окружающим. А в сентябре его привезли сюда из Магнитного, голышом, в грязи и птичьих перьях. Таким образом он собирался говорить с Внерубежьем и полагал, что именно в этом наряде Внерубежье должно его услышать. Он тоже грезит Исподним миром и тоже совершает по нему путешествия. Вот и задумайтесь, судья. Мошенник-магнетизёр, сумасшедший Горен, человек, называющий себя богом Исподнего мира и превращающийся в змей… Это ли доказательства существования Исподнего мира для председателя думской комиссии?
– Есть еще книга. «Энциклопедия Исподнего мира», изданная в Тайничной башне.
– Её дал вам Горен? Или мошенник-магнетизёр?
– Какая разница? Эта книга существует, я не только видел её своими глазами, я успел прочитать два тома из трёх, что попали мне в руки.
– А знаете… Мне было бы интересно увидеть эту книгу, – задумчиво улыбнулся Чаян.
– В следующий раз я возьму её с собой, – пообещал Йера. – И… мне бы хотелось перейти к главному.
– Конечно. Однако замечу, что желание вновь оказаться в магнетическом трансе – тоже нехороший признак.
Всё было как в прошлый раз: расслабленная поза, успокаивающая речь… И мир – чужой, странный, дождливый. Йера нарочно разглядывал брусчатку под ногами, чтобы убедиться: это не игра воображения. Нарочно запоминал мозаичный рисунок окон в храме, оправу солнечного камня.
Он всматривался в лица низкорослых, нездоровых людей на улицах и в вычурные одежды знати, в форменные плащи бравых военных и необычную отделку зданий. Вслушивался в стук лошадиных копыт, звон шпор и шлепки босых ног по лужам. Но когда сеанс закончился, доктор Чаян продолжал стоять на своем: это грёза, видение.
– Я могу дать вам лишь одно заключение, судья, – сказал он напоследок. – О том, что я видел ваши видения, довольно реалистичные и подробные. Но что породило эти видения, я сказать не могу. А если спросят о моих предположениях, я отвечу: мошенник-магнетизёр пытается свести с ума председателя думской комиссии. И я советую вам придерживаться именно этой точки зрения, если вам дорог ваш рассудок.
Йера вернулся домой раздражённым и необычно уставшим. Не хотелось ни есть, ни работать, ни читать. До ужина он пробыл в библиотеке – просто сидел и смотрел на террасу через стеклянную дверь.
И сам собой вспоминался тот страшный вечер: кобра на журнальном столике, спокойное лицо Инды и последний взгляд Йоки, убегавшего прочь. Ясна, заметно повеселевшая за последние дни, подошла сзади и поцеловала его в висок.
– Устал?
– Да, немного.
– Сегодня на десерт Сура приготовил бланманже, и Мила ждёт ужина с нетерпением. Пойдём?
– Конечно. – Йера поднялся и почувствовал, как тяжело, как лень ему двигаться. Лень говорить и слушать. А Ясна между тем спешила поделиться произошедшим за день.
– Сегодня нам удалось получить в наш фонд три мешка сахара – пожертвовал муж Нежны Празанки. Надеюсь, ты не возражаешь, что я за наш счет сняла небольшой склад возле вокзала? Завтра в парке мы проведём детский праздник, Мила выучила три стихотворения. Знаешь, она сама предложила отдать детям Исподнего мира свою старую куклу, я её этому не учила. Она выступит завтра на празднике с обращением к другим детям, чтобы они тоже отдали свои игрушки. Мне кажется, это очень хорошо, когда они с детства учатся делиться.
– Да, конечно… – кивнул Йера, стараясь улыбнуться. Если всё, что скопилось за сводом, отобрали у детей Исподнего мира, то три мешка сахара и старые игрушки с чердака вряд ли им помогут.
– Я думаю, надо рядом со складом снять ещё одну комнату. Что-то вроде штаба. Куда люди могли бы приходить и приносить пожертвования. Счет мы, конечно, уже открыли и опубликовали в газетах и журналах. Представляешь, нам не сделали никакой скидки! Я считаю, ты должен внести в Думу предложение: благотворительная деятельность не должна облагаться налогом на рекламу.
– Да, это хорошее предложение, – снова кивнул Йера.
– Сегодня к нам приходил Инда, и я поговорила с ним о нашем благотворительном фонде. Ты слышал? Мы получили официальное название: Фонд помощи детям Исподнего мира. Так вот, приходил Инда. Он, конечно, сначала очень удивился, но потом заверил меня, что чудотворы передадут наши пожертвования в Исподний мир и сами проследят, чтобы не было никаких злоупотреблений.
– Неужели? – опешил Йера.
– Да-да! И еще пообещал написать несколько статей о тяжелой жизни детей в Исподнем мире, только просил опубликовать их анонимно. У него есть товарищ, коллега, который частенько там бывает, он поможет ему составить эти статьи. Он попросил показать ему энциклопедию, которую ты мне читал, и мы вместе выбрали несколько рисунков, с которых можно снять копии для иллюстраций к этим статьям.
Йера сидел как громом пораженный. Инда? Напишет статьи об Исподнем мире? Чудотворы переправят туда собранные пожертвования? Это невозможно.
– Он зайдёт к нам завтра, я пригласила его на обед. Надеюсь, ты не возражаешь? – щебетала Ясна.
– Конечно нет, – ответил Йера. Сейчас его особенно раздражала невинная дружба (а он не сомневался, что эта дружба невинна) жены с Хладаном.
– Сура пообещал, что справится с обедом без меня, я ведь буду на детском празднике. Ты же завтра никуда не поедешь?
По лестнице в гостиной уже стучали каблучки Милы, и слышался голос няни, уговаривавшей девочку не бежать.
– Я постараюсь вернуться к обеду, – пообещал Йера, вздохнув. Мила обогнала няню по пути в столовую и кинулась Йере на шею.
– Папа, папа, смотри скорей! Я нарисовала Исподний мир и мою куклу в нём! Вот это, видишь, бедная-бедная девочка. У нее нет куклы, и она плачет. А кукла – вот она! Сейчас девочка её увидит и обрадуется!
– Очень хорошо, – сказал Йера, натянуто улыбаясь. – Я рад за бедную девочку. Надеюсь, так и будет на самом деле.
После ужина он сел за стол в библиотеке и долго не мог понять, чего на нём не хватает. От сытной еды его тянуло в сон, и он хотел лечь пораньше – просто отдохнуть, почитать на ночь какую-нибудь беллетристику. Он сел сюда по привычке, забыв, зачем пришел.
На столе не хватало трех томов энциклопедии Исподнего мира. И бессмысленно было допрашивать Ясну – если Инда видел эти книги, он не мог оставить их здесь. Сам ли он незаметно забрал их отсюда или прислал кого-то, кто тайно проник в дом, – какая разница? Главное, что теперь доктор Чаян никогда не поверит в то, что Йера держал их в руках.
На следующий день Йера вернулся из Славлены как раз к приходу Инды, а вот Ясна задержалась на детском празднике. И Йера решил, что это к лучшему, – ему хотелось поговорить с гостем наедине.
– Я рад тебя видеть, Йера, – начал Инда, усаживаясь в кресло возле журнального столика. – Как твои дела? Я слышал, ты побывал в Исподнем мире…
– Да, я видел Исподний мир, – согласился Йера сдержанно.
– Признаться, ты меня здорово повеселил. Мне стоило большого труда не расхохотаться Ясне в лицо, слушая её рассказы о новом благотворительном фонде. В конце концов я решил, что эта деятельность идёт ей на пользу, и не стал её разочаровывать.
– Тебя не пугают публикации в прессе?
– Нисколько. Это же не «Славленские ведомости», это те журналы, которые публикуют статьи о белках-людоедах и муравьях, проедающих Триумфальную арку на площади Айды Очена. Одной выдумкой больше, одной меньше… Вчера эти добропорядочные женщины собирались на спиритические сеансы и говорили с духом Ватры Второго, позавчера всем миром освобождали говорящего барсука из зоопарка, завтра пойдут в больницы лечить убогих наложением рук – почему бы сегодня им не помочь детям Исподнего мира? Не вижу в этом ничего дурного.
– Инда, но ведь Исподний мир существует. И дети в нём на самом деле умирают от голода…
– Возможно, существует и дух Ватры Второго, я не проверял. Но доктор Чаян был очень взволнован тем, что председатель думской комиссии проявляет яркие симптомы параноидной схизофрении: бред и видения. Доктор почти не сомневается в диагнозе, и, честное слово, это уважаемый врач, заслуживающий полного доверия. Я думаю, что консилиум психиатров безоговорочно подтвердит этот диагноз. Когда экзальтированные барышни собирают игрушки для какого-то там мира где-то за сводом, в котором случайно побывал чей-то муж, – это дело их личной глупости. А когда председатель думской комиссии путешествует по иным мирам – это схизофрения, Йера. Заметь, я палец о палец не ударил, чтобы заполучить эту заверенную по всем правилам бумажку из клиники доктора Грачена, – она пришла в Тайничную башню по почте.
– Я не сомневался, что каждый психиатр в Славлене работает на Тайничную башню, – поморщился Йера.
– Да нет же, милый мой! Нет! Все дело в том, что нечудотворам в самом деле вредны экстатические практики, поэтому я легко могу предсказать, чем кончится дело: тяжелым психозом, когда и школьнику станет ясно, что Йера Йелен сошел с ума.
– Зачем ты забрал у меня энциклопедию?
– Какую энциклопедию? Я ничего у тебя не забирал.
– У меня на столе вчера лежали три тома энциклопедии Исподнего мира. Вы с Ясной выбирали из них иллюстрации для статей.
– Йера, мы выбирали иллюстрации из «Большой Северской энциклопедии». Вон она стоит, я вижу даже отсюда. – Голос Инды стал приторно-ласковым. – Йера, ты в самом деле нездоров, это не выдумки чудотворов и не фантазии доктора Чаяна. Никакой энциклопедии Исподнего мира быть не может.
– А сказочник, Инда? Сказочник? Бог Исподнего мира?
– Бог Исподнего мира? Йера, ты же взрослый человек. Зачем всерьёз воспринимать слова сказочников? Возможно, он просто пошутил.